Текст книги "Андрогин. Запретная тема. 18+"

Говорит все это, а сама смотрит на меня задумчиво, словно прикидывает, понимаю я армянский язык или же надо перейти на какой другой. У меня и правда бывает иногда такой вид туповатый, но это – исключительно защитная реакция, потому что, если всегда выслушивать женщин внимательно, с понимающим и заинтересованным видом, их невозможно будет остановить. В конце вечера, после долгого разговора, узнав про мои натянутые отношения с матерью, Марина предложила пожить у нее. Я согласилась, бросив, правда, свою коронную фразу: «Без последствий». Марина возражать не стала. Короче, поселилась я у нее, но пропадала в основном с Дюлькой и Арамом. Марина оказалась очень славной, но я держала ее на расстоянии, придерживаясь выбранной роли постоялицы. Единственное, что меня раздражало – ее маниакальное увлечение картами. Первое время она еще просила, чтобы я оставалась играть с ней и ее гостями, но я быстренько сматывалась к своим, а Маринка до рассвета делила досуг с преферансом.

У Дюльки в это время был любовник – гитарист Леня. И вот однажды сидим мы с Арамом у Дюльки, вдруг врывается Ленька и сразу же набрасывается на Дюльку, мол, что это мы тут воркуем, как голубки, а его не позвали, кошмар и ужас! В общем, орет, а Дюлька так спокойненько поворачивает голову к своей Кассандре и спрашивает с невозмутимым видом: «Дорогая, может мне его бросить, а?» Ленька сразу затих, глаза скосил на картину, и, не дожидаясь ответа Кассандры, ласковым тоном приглашает нас всех к себе в гости. Понятное дело – подальше от картины! Вдруг что-то не то посоветует?

Я порою думаю, а Дюлька вообще мужиков своих любила? Скорее всего – нет. Играла с ними, как кошка с мышами: подпускала, превращаясь в нежное, доброе и пушистое создание, а потом в самый неожиданный момент выпускала коготки – и мышка получала таакого пенделя под зад! Для нее были важны мелочи. Допустим, появлялся в ее жизни потрясающий мужик, умник-красавец, но стоило ему вдруг не там сесть, не так встать, не дай бог, голову почесать или в носу поковырять – все. Он переставал для нее существовать. Мужики от нее зверели просто! И – обожали!

Поехали мы в загородный дом Ленчика, Дюлька по дороге явно заскучала, и ей потребовался адреналин. Она уже приноровилась получать адреналин именно в моем присутствии, потому что чувствовала себя со мной спокойно и уверенно, зная, что я ее в обиду не дам. Едем в машине, Дюлька задумчиво на дорогу смотрит, под нос себе что-то мурлычет, ноготками по кожаной сумочке постукивает. Мы с Арамом и его братом переглядываемся, понимая, что-то будет! И точно. Приезжаем. Дюлька – прямиком на второй этаж, где в Ленькином шкафу какие-то свои вещи хранила, хватает чемодан, бросает в него свои шмотки, спускает чемодан по лестнице, ножкой в изящной туфельке его к выходу подталкивает и кричит: «Леонид, ты мне надоел, я тебя бросаю! Арам, возьми чемодан!» А тот себя в это время в зеркало рассматривал – на нем был шикарный новый белый свитер. Ленька, который только что Дюльку от Кассандры увез и уже почти успокоился, мгновенно побагровел, начал как-то на глазах раздуваться, от злости, наверное, схватил нож и бросился на Дюльку. Я быстро нож за лезвие перехватила – острый, зараза, шрам до сих пор на ладони, и кричу: «Лень, ты чего, офонарел что ли? А ну, быстро – от винта!» Началась свара. Ленька орет, что всех нас сейчас поубивает, Арам с братом его держат, а я с окровавленной рукой Дюльку телом прикрываю. Потом все как-то быстро угомонились, мне перевязали руку, мы выпили и начались танцы. А Дюлька, как только вино пила – а уж мы постарались ее расслабить, чтобы ничего уже не отмочила, – все теряла, забывала, но, где бы ни была, всегда ехала ночевать домой. Танцевали мы до упаду, потом Дюлька надела Араму на палец свое кольцо с огромным бриллиантом, у нее были украшения запредельной красоты, и попросила сохранить в целости и сохранности, потому как дома положит его куда-нибудь и ни в жизнь не найдет.

На следующий день сидим, пьем кофе, с трудом вспоминая вчерашнее, и тут на пороге появляется Арам, похожий на вулкан. То есть совсем раскаленный, из макушки прямо пар валит и вот-вот лава хлынет. Дверь еще не захлопнулась, а он уже орать принялся: «Вы знаете, что вчера сделали? Я чуть было матери не лишился!» Дюлька на меня глаза скосила и шепчет: «А что, мама Арама вчера с нами была?» Я плечами пожимаю: «Точно сказать не могу, может и была». Дюлька закурила, нервно так ноздрями дернула, и с обреченным видом попросила Арама прояснить ситуацию, потому что после вчерашнего у нас еще не все извилины включились, а те, что включились, отвечают только за чувство голода. Но тут я встала и решительно остановила открывшего было рот Арама: «Минуточку! Я схожу в туалет!» Дюлька от изумления пронесла чашечку кофе мимо рта: «А что, экстрасенсы разве тоже в туалет ходят?» В ее глазах плескалось нечеловеческое потрясение. «Да, иногда ходят. Но не любят это афишировать!» – пояснила я и удалилась. Возвращаюсь и слышу пламенную речь Арама: «…приличный мальчик из приличной семьи! Вы вообще соображаете, что вчера было? Утром просыпаюсь… а я, понятно, рухнул на диван как пришел – в свитере и брюках, просыпаюсь от крика матери, которая вошла, посмотрела на меня, закричала и с грохотом повалилась без сознания. То есть при взгляде на меня сознание ее совсем покинуло. Слава богу, не навсегда! Потому что через пару минут она подскочила, вцепилась в меня мертвой хваткой и начала причитать: «Арамчик, сынок, кого ты убил, признайся маме! Признайся, деточка, у нас судья есть знакомый, сосед – адвокат, надо же людей поднимать на помощь!»

Мы с Дюлькой переглянулись. Неужели после того, как мы разошлись, Арам по дороге кого-то умудрился убить?

«И кого ты убил?» – икнула Дюлька, подперев щеку.

«Вы что, совсем ненормальные? – возмутился Арам. – По-вашему, что может подумать мать, когда подходит к кровати сына…» – «Из хорошей семьи…» – вставила я. «Да, из нее! – гордо согласился Арам. – А сын лежит в белом свитере с пятнами крови, и с кольцом на пальце, на котором сверкает бриллиант размером в булыжник!» – «А пятна откуда?» – невинно полюбопытствовала Дюлька. – «От нее!» – Арам возмущенно ткнул в меня пальцем. – «Арамчик, ты же сам мне так халтурно руку перевязал!» – промурлыкала я и, не выдержав, расхохоталась. Через мгновение ко мне присоединилась Дюлька и Арам. С тех пор мы считаем, что наша многолетняя дружба скреплена кровью…

Собрав все справки для оформления нового паспорта, я решила, чтобы не терять времени, начать подрабатывать, делая ремонт. Начала, конечно, с субботника в квартире матушки. Скажу честно, это было испытанием! Варька поначалу кидалась на меня с криками, чтобы я оставила в покое ее любимые обои, но потом поутихла, решив поучаствовать в ремонте. Сразу выяснилось, что я все делаю не так! Стоя за моей спиной, она учила, как держать мастерок, как клеить обои, красить стены кухни и вбивать гвозди. Она зудела, как бормашина, отчего у меня страшно разболелся зуб. Позвонив Араму и узнав адрес его загородной клиники, я отправилась на экзекуцию. Зубных врачей я всегда боялась, но после общения с матушкой мне уже было все равно. Дело шло к вечеру. Поймав попутку, я залезла в кабину грузовика и назвала адрес. Из болтавшегося на лобовом стекле транзистора тихо лилась музыка, из приоткрытого окна дул теплый ветерок, убаюкивающе шумели шины об асфальт. Я задремала.

Вдруг машину тряхнуло. Я открыла глаза и обнаружила, что мы съехали с шоссе в лес. «Заедем на минуту в одно место, мне надо кое-какую вещицу забрать. Все равно по дороге!» – с угрюмым видом буркнул водитель в ответ на мой вопросительный взгляд. Я напряглась. Подъехали к домику на опушке. Вокруг – ни души. Из дома вышел какой-то человек, пошептался с водителем, подошел к моей двери и распахнул ее.

«Вылезай!» – приказал он. Заходим в дом. За столом человек десять-двенадцать деревенских армян. Один из них встал, обошел вокруг меня, издал какой-то крякающий одобрительный звук, вынул из кармана несколько сторублевок и со словами «Дуй отсюда!» отдал водителю. Ситуация не вдохновляла. Проснувшийся мозг заработал как вычислительная машина. Я быстро обвела взглядом стол, пытаясь определить главного. Это оказалось несложно. Мне налили стакан водки, бросили на тарелку половину жареного цыпленка и жестом предложили сесть за стол. «Перед тем, как съесть жертву, ее надо накормить!» – мысленно усмехнулась я, и продолжила стоять, прислушиваясь к фразам, которыми перебрасывались полупьяные мужики. Для того, чтобы понять свои перспективы, не надо было обладать аналитическим складом ума. Не могла же я им сказать, что я не совсем то, что они думают. То есть совсем не то. Я вперилась взглядом в главаря, и когда он посмотрел на меня, движением головы указала ему в сторону двери. Он усмехнулся, медленно поднялся, подошел, и, засунув руки в карманы, принялся раскачиваться с пятки на носок: «Ну, чего тебе?» Говорю ему, мол, выйдем! Вышли. Я помолчала, вглядываясь в лицо вождя красномордых, а потом заявила: «Значит так… можешь не верить, но ты мне понравился. Ты один из всей этой шушеры нормальный мужик. Я не дура, понимаю, что вы меня потом закопаете, и следов не найдешь. Но хочу предупредить. У меня СПИД. После операции занесли. Поэтому мне-то уже плевать, а вот ты – думай, хочешь жить или нет. И имей в виду, я так просто не дамся. Руки-ноги переломаю, а тем, кому не смогу – рожи расцарапаю. Или убью. А теперь – тебе решать». Он выслушал, посмотрел на меня внимательно, кивнул. Возвращаемся. Мужики за это время еще на грудь приняли. Рожи красные, на одежде – пятна пота. И тут главарь им говорит: «Мужики, выпьем за эту женщину. Она сделала доброе дело. Мы должны ее отпустить».

Они медленно начали с мест подниматься, шуметь, но тот гаркнул и все притихли. Авторитет в коллективе – страшная сила. Вызвали снова того водителя, который меня к ним привез, сунули ему кувшин вина, да половину ягненка жареного в газеты завернули, и велели меня со всем этим отвезти к точке назначения. Я пошла к двери, обернулась – мужики в кучу сбились, глаза голодные, злые, как у волков, а впереди – главарь их. Посмотрел хитро так и подмигнул. Все понял, значит…

У Арама я появилась с кувшином вина и с ягненком подмышкой. Арам руки протянул, чтобы кувшин взять, а я радостно, что до него все-таки добралась, кувшин из рук выпустила, чуть раньше, чем нужно. Кувшин по законам физики упал и разбился. А вино, по тем же законам, медленно, красиво, как в кино, растеклось по кафельному полу. В общем, Убой Петрович! Завел меня Арам в кабинет, отправил медсестру в коридор порядок наводить, выслушал историю про мое приключение и, чтобы успокоить, доверительно сообщил, что ему сегодня самогон принесли классный, и он уже договорился по телефону с Мариной, что вылечит мне зуб, а потом со мной и этим самогоном приедет к ней в гости. Ширмочку отодвинул и показал литровую бутыль. Мне же после пережитого, ой, как выпить хотелось! Арам по взгляду все понял и, почесав затылок, вполне логично заявил: «Так Маринка же не знает, что в бутыли литр? Не знает! Мы немного выпьем, а остальное ей и привезем». Я, понятно, возражать не стала. Налил он мне самогон, вместо наркоза, чокнулись, выпили. Не берет. Еще выпили. Опять не берет. Арам пояснил, что у меня от пережитого адреналина в крови много, вот и не действует. Дверь заперли, жареного ягненка достали… До зуба, понятно, дело не дошло. Он как-то сам по себе болеть перестал. Часа через два звонит Марина, интересуется, можно ли ей еще одну пару пригласить? Арам без колебаний согласился, щедро пообещав даже еще ягненка жареного привезти, и снова налил. Вскоре мы с ним уже любили весь мир со всеми развитыми, недоразвитыми и переразвитыми странами.

Наконец, приехали к Маринке. Зашли. Счастли-иивые!!! Но без самогона. Просто, когда стали остатки в другую тару переливать, оказалось, что и везти-то почти нечего. Ерунда одна. Ну, мы и допили. А за столом пребывали в ожидании Марина и какая-то парочка влюбленная, которые сильно удивились, увидев наши руки пустыми. Барана-то у нас тоже уже не было. Мы им закусили, а что осталось – по моей инициативе медсестрам отдали, уж больно они хорошенькие были. Маринка возмущенно вопрошает: «Ну и где ваш самогон с жареным ягненком?» Арамчик, с которым мы, обнявшись, с трудом сохраняли вертикальное положение, развел руками, отчего чуть меня не уронил, и попытался сформулировать: «А мы его раз… раз… вот так… раз… и лили…» Парочка влюбленная, понятно, отправилась в магазин за вином, Арам – на диван, Марина – на кухню делать бутерброды, а я – за Мариной. Точнее, за холодной водой. Маринка, обиженно повиливая бедрами, вернулась в комнату, а я села у стола, пью воду, вспоминаю страшное лесное приключение, и вдруг вижу – таракан ползет. Жирненький такой, лакированный. Я его – хоп! – и водой из стакана залила. Он подергался-подергался и затих. И тут на меня накатило! Ой, думаю, что же я наделала! Меня Бог накажет! Я сама всю жизнь водички боюсь, а тараканчика утопила. Каково же ему, несчастному, было вот так нежданно-негаданно жизнь закончить… а у него же могут быть дома дети… Ну, понятно – пьяные мыслеформы поперли. В общем, сижу, объятая раскаянием, облокотившись на что-то на столе, страдаю, думаю о своем необдуманном поступке, и вдруг с криками: «Пожар! Горим!» на кухню влетают Арам с Мариной. Я тоже их возгласы подхватила, лениво и не сходя с места: «Горим… пожар… горим… пожар…» Потому как надо же друзей поддержать. У них – проблема. Пожар где-то. Волнуются. А они почему-то смотрят на меня, и – ну орать слова всякие некрасивые, засоряющие нашу родную речь. Оказалось, на кухне стояла включенная электроплитка, были такие раньше за двадцать пять рублей, так вот я, погрузившись в размышления о таракане-утопленнике, который по моей злой воле трагично закончил земное существование, облокотилась на нее и даже не почувствовала, что рукав рубашки тлеть начал, а вслед за ним – и локоть. У меня потом долго рана была у локтя такая, уф…

А с тараканами я с тех пор дружу. И если вдруг встречаю, всегда уговариваю: «Иди-ка ты, милый, скорее домой, тебя там семья ждет!» И они уходят. Или мне так везет с тараканами – умные попадаются… как дельфины…

К матери в квартиру я так и не вернулась. Забегала только продукты занести, или починить чего-нибудь. Варька всегда ненавидела весь мир вокруг меня. Отец, соседи, друзья, знакомые, все, кто меня любил, становились ее врагами, потому что святое право на любовь имела только она. Рядом с ней мне не хватало воздуха, реально становилось трудно дышать. Как-то странно связались в один узел ее постоянные мольбы к Богу, чтобы я умерла раньше, чем она – причем с самого детства, ее удушающая любовь и появлявшиеся у меня время от времени приступы удушья… Казалось – вот она, матушка, приближается и хватает за горло своей холодной рукой. Днем я работала, а жила у Марины, которая все-таки в меня влюбилась. Я, в общем, тоже к ней привязалась, она была славной, только вот ее игра в карты… Но я приноровилась – она играть, а я, когда с Дюлькой и Арамом не встречалась, в другую комнату, к своему блокноту. Всегда что-то писала. Иногда это были случайные размышления, иногда – разговор с какой-то таинственной незнакомкой, которую я еще не встретила, но уже полюбила.

Это было какое-то странное и удивительное время! Я словно с жадностью набрасывалась на жизнь, набирая бесшабашного веселья, озорства и смеха про запас. Может, предчувствовала что? Помню, у Дюльки в доме ремонт начался, и она на время переехала в одну из родительских квартир. А там в кладовке хранилось вино для продажи – «Хванчкара», «Кинзмараули», «Саамус». Семьдесят копеек бутылка тогда стоила. Вот Дюлька как-то вечером и говорит: «Давайте попробуем, чем родители торгуют-то! Там много, не заметят!» Ну, мы с Арамом особо не возражали. Пробовали мы пробовали, пробовали, пробовали и как гром среди ясного неба: мамаша ее звонит, что на утро заедет. Шухер! Надо стеклотару выносить! Собрали все пустые бутылки в огромный мешок, и Дюлька нам с Арамом резонно заявляет: «Вы мужчины, вы и тащите!» Дождались темноты, чтобы соседи не заметили, и потащили. Несем и от смеха просто давимся. Подошли к палисаднику, Арам перепрыгнул, я ему мешок передаю и сдавленным шепотом говорю: «Осторожней, не дай бог уронишь, грохот будет на весь район!» Он как представил – трястись начал от смеха. Я – за ним. И тут, прям под руку сказала, мешок ка-ак рухнет на палисадник! Звон на всю округу! Во всех окнах, как по команде, зажегся свет. Дюлька моментально выскочила на крыльцо, нам кулак показывает и командным голосом выдает соседям: «Быстро все спать! Нечего смотреть! Это старьевщик упал. Я старые вещи ему отдала!» В три-то часа ночи…

А как у нас Ромка в бассейн свалился! Убой Петрович! У Дюльки был знакомый маклер – Рома. Маленького роста, кругленький такой и неизменно в огромной кепке-танкодроме. Как-то вечером мы пошли отдохнуть в ресторан шикарной гостиницы «Двин» для иностранцев – красивый, с фонтаном и небольшим бассейном. Сидим себе, болтаем. Дюлька с Арамом и Ромой выпили, а мне неохота было. Музыка гремит, весело. Я вскочила: «Хочу танцевать! Не пойдете? И ладно! Вы сидите, а я пошла!» Арам пальцем у виска покрутил: «Больная, что ли? В ереванском ресторане – и одна танцевать?!» А мне плевать! Выхожу и танцую. Я всегда любила танцевать, и у меня это отлично получалось. Танцую, удовольствие получаю, тут подбегает Дюлька, хватает за руку и тащит вглубь ресторана: «Скорее, пойдем, я тебе потрясающего мужика покажу!»

Подходим к бару, над которым возвышается рыжий парень и ловко так все разливает. Дюлька – в красивом платье, в бриллиантах, я – в брюках и клетчатой рубашке, та еще парочка! Присела эта нахалка у стойки с томным видом и, будто ни к кому не обращаясь, говорит: «О-о! Какой мужчина! Красавец! Настоящий ирландец!» Тот услышал, глаза на Дюльку скосил. Еще бы! Дюлька при параде – красотка неописуемая! А та продолжает нежным голосом: «Ты что, бармен, что ли?» Рыжый в улыбке расплылся и кивнул. Слово за слово, она его разговорила, а я стою, лицо за завесой дыма прячу, наблюдаю и со смехом борюсь. Понимаю, что она прикалываться начала, но вот зачем? А он-то всерьез все воспринимает! Стоит, нервно шейкер трясет, а Дюльку понесло: «И что, тебе нравится эта работа? Зачем тебе это надо, красавчик? Ты мог бы найти себе что-то более достойное. Поехали ко мне! Я буду деньги платить. Хочешь, квартиру тебе куплю? Ты, я слышала, своему приятелю, – кивком указала на пробегающего с подносом коротконогого парня-официанта, – говорил, что все бабы – суки продажные. Так чего тебе здесь работать, чтоб лишний раз каждый день в этом убеждаться? А у меня – будешь жить как у Христа за пазухой. Забудешь о порочности мира, будешь только со мной! Ну, поедем?» Парень нервно сглотнул: «А про квартиру – это ты серьезно?» Дюлька уверенно кивнула: «Будешь со мной, красавчик, – куплю!» Сказала и многообещающе ему в глаза смотрит. Я даже закашлялась от ее наглости и вижу, народ у барной стойки тоже с интересом к разговору прислушивается. Парень помялся, помялся и отвечает: «Ладно, договорились, только я сегодня уж доработаю, заявление об увольнении напишу и – поедем». И тут она как начала хохотать – аж слезы на длиннющих ресницах выступили! Бармен от недоумения чуть шейкер не уронил. А Дюлька ему: «Дерьмо ты, а не мужик! Бабы – суки продажные, говоришь?! А сам-то ты кто? Только что продаться согласился! Квартиру я ему куплю, дешевке!»

Народ, кто за этой сценой наблюдал, тоже смеяться начал, несколько женщин даже зааплодировали. Дюлька же ручкой бармену помахала и грациозно удалилась. Она никогда не была вульгарна, что бы ни вытворяла, в ней было много интеллекта, своеобразной чистоты и гордости. Так потихоньку мы в ресторан живую струю принесли – то я танцевала, то Дюлька над барменом прикалывалась, а тут еще и Ромка своей кепкой начал кого-то раздражать.

Арам ему говорит: «Сними, чего проблемы создавать». А тот ни в какую, мол, она мне веса придает в обществе, словом, так и сидит за столом в кепке. И тут один мужик, проходя мимо нашего столика, приостанавливается и громко говорит своему приятелю: «Смотри, классная баба какая! Интересно, сколько стоит?» Про Дюльку, понятно, говорит, не про меня. А Дюлька небрежно – хоп! – и ему в морду вина плеснула. Красненького. А он – в белой рубашоночке… Что тут началось!

В этот момент в ресторан входит бесподобная художница Марина Габриелян, а с ней – ее пассия, они вместе жили уже лет сорок, то есть – две рафинированные, чистенькие старушечки, всюду на машине ездили. Была у них такая малюсенькая желтая машинка. И видят они, что за Дюлькой вокруг фонтана носится какой-то хачик, она отбивается от него своими туфельками на шпильках, за ними бегу я – спасать Дюльку, за мной – Ромка, его кто-то догоняет, сбивает с него кепку, которая медленно планирует над столиками, в это время Арама кто-то тащит за воротник – вернее, придерживает, потому что он, рванув за кепкой друга, не устоял на ногах, словом – катавасия!

И вот бедная Марина с изумлением смотрит на Дюльку, взмахивает маленькими ручками и восклицает: «Джульетта, что вы здесь делаете?» Рома (вернее, его Юрой звали), который, наконец, сумел найти свою кепку среди чужих столиков, в этот момент снова бросился за мной, чтобы поддержать в трудную минуту. А я, когда знакомый женский голос услышала, резко остановилась, радостно руки раскинула и кричу: «О, Марина, привет!» Ромка этого никак не ожидал, налетел на меня, с шумом и брызгами бухнулся в бассейн и ушел под воду с головой. На поверхности только его кепка и была видна. А Ромы нет. За Дюлькой уже несколько хачиков бегут, я от них отбиваюсь, мы ржем, уже сил нет. Дюлька подбежала к Марине с криком: «Скорее, бежим, все к машине!» Короче, выскочили мы все из ресторана, набились в Маринину масенькую машинку и видим Ромку, который, наконец, вылез из фонтана и со всех ног бежит к нам, прижимая к груди свою любимую кепочку. Хохотали все – и мы и вокруг нас. Только бедная Марина ничего не поняла. Да и как понять? Пришла тихо-мирно интеллигентная женщина со своей пассией в ресторан, оглядеться толком не успела, а тут уже мокрая, полусумасшедшая компания с криками: «Езжай скорее отсюда!» набилась в ее машинку. В общем, Убой Петрович!

Мне оставалось еще неделю ждать новый паспорт, потом – в Москву: восстанавливать прописку, оформлять выделенную мне комнату, растить дочь, работать, любить…

Все произошло внезапно. Пятница. Звонок в дверь. На пороге – двое. Симпатичные парень и девушка.

Смотрят на меня внимательно. Можно, мол, к вам на минуточку? Я улыбаюсь – конечно, проходите.

Я не верю, что вначале было Слово… вначале был Взгляд… Он родил ощущение и чувство. Тогда родилось Слово – определение. Мы вернемся еще к этому в обратном порядке, и тогда люди Земли поймут всю сладость, чистоту и горечь взгляда. И как много миров тогда откроют нам свои врата. Века – станут мгновением. Слова – клетки восприятия – исчезнут, и тела станут реквизитами огромной сцены жизни. Энергии любви и ненависти, доброты и зла займут свои настоящие ниши. Безмолвие – не тишина и не идиллия. Безмолвие – безграничность Абсолюта.

Проходят. Оглядываются. «Мы из Москвы. За вами». Я говорю: «В каком смысле?» Они: «Мы приехали вас задержать и доставить в Москву». Мне смешно – думаю, кто это прикалывается? Но смотрю – глаза у них серьезные и немного растерянные. Спрашиваю: «Что случилось?» Они плечами пожимают: «Нам велено вас в понедельник привезти в Москву, а подробностей не знаем, мы стажеры, нам не сказали». Я затылок почесала, поинтересовалась, не могу ли «арестоваться» не в пятницу, а в понедельник, но они даже не ответили, только брови подняли изумленно, и я поняла, что у меня явно с мозгами на нервной почве что-то не то. Написала своей Маринке записку: «Меня арестовали, не скучай, целую». Ну, и как была – в брюках и фиолетовой рубашке, руки им протягиваю, я в одном французском фильме видела – там герой так руки протягивал полицейским, чтоб ему наручники надели, а на лице – гордое презрение к обстоятельствам – и спрашиваю: «Заковывать будете?» Ответ: «Пока нет» даже немного разочаровал. Спускаемся к милицейской машине. Едем. Молчим. А мне молчать трудно. У меня же энергия внутри поднялась, и тупо сидеть тяжело. Тут выбор – или говорить, или петь. Ну, от пения я решила пока воздержаться, потому что я, хоть и произвожу, может быть, не всегда адекватное впечатление, но какие-то сдерживающие центры в критические минуты все же срабатывают. Однако, желание спеть было настолько сильным, что я поняла, почему перед расстрелом люди начинали петь. Особенно «Интернационал». Спрашиваю сопровождающих: «А если не секрет, как вы меня нашли? Я же у подруги живу, мало кто это место знает». Парень отвечает: «Мы пришли по адресу к вашей матери, спросили, где вас искать, сказали, что приехали вас задержать, а она почему-то обрадовалась, засмеялась, и говорит: „Арестуйте, арестуйте ее, она живет на улице Пушкина, 33, увезите ее оттуда скорее в тюрьму!“ Странная, конечно, – говорят, – у вас мамаша». Тут уж я надолго замолчала. Такая боль была, будто разрывная пуля в сердце попала. Еду я по ереванским улицам – мимо Дюлькиного дома… мимо своей школы… мимо театра… больницы, где отец лежал… Подъезжаем к отделению милиции. Заходим. Три мента. Один – с наглыми глазами – чтото пишет. Двое – за нардами у стола. Меня, девочку такую хорошую, заводят в КПЗ, железная дверь камеры закрывается с издевательским скрипом, в котором слышится матушкина интонация: «А-а-а! Будешь знаа-ать!»

Камера пуста – стены, пол, дверь. Сажусь на пол. Холодно. Зябко. Жалею бедную Маринку – она вышла на полчаса купить себе чулки. Вернется – и на тебе… От нечего делать решаю пересчитать пальцы на руках. Считаю справа налево – десять. Слева направо – девять. Оживилась. Пересчитала. Одиннадцать. Плюнула – математика – мое слабое место. Вдруг заметила, что в камере я вовсе не одна – на коленке неизвестно откуда материализовалась муха. Тощая какая-то, заторможенная. От холода, наверное. Но все же – живая душа. Хотя неизвестно, есть у мух душа или нет. Сидит себе на коленке, смотрит на меня, не улетает. Начинаю читать мухе стихи: «Сижу за решеткой в темнице сырой. Вскормленный в неволе орел молодой…» Прервалась из-за прилетевшей стайки мыслей: Пушкин… школа имени Пушкина… улица Пушкина с Маринкиным домом… Нет… Лучше Бальмонт…

Мы лежим на холодном и грязном полу, Присужденные к вечной тюрьме… Нас томительно стиснули стены тюрьмы, Нас железное давит кольцо…

В общем, в голову лезло все грустное, согласно ситуации. Решила вспоминать что-то детское…

 
В магазин везут продукты,
Но не овощи, не фрукты,
Сыр, сметану и творог,
Глазированный сырок…
 

Потом еще:

 
Конфета бывает простой и с помадкой,
Немного с кислинкой и приторно-сладкой…
 

Заурчало в животе и стало еще хуже. «Бедная Маринка, ей сейчас кусок в горло не полезет…» Каменный пол начал согреваться от моего тела. Присутствие мухи успокаивало и давало надежду, что жизнь продолжается…

Яркий свет – и надо мной – летающая тарелка. Из нее выходят существа какие-то очень неприятные, похожие на богомолов. Рядом со мной еще кто-то, я его не вижу, хотя и ощущаю его присутствие. Я пригибаюсь за кустами, луч света выхватывает того, кто был рядом и замирает. Богомол все же замечает меня, медленно наклоняется и спрашивает: «Помидоров хочешь?» – «Хочу», – поспешно отвечаю богомолу, открываю глаза и вижу наклонившегося ко мне мента с двумя помидорами в руке. Съела. Стало легче и теплее. Заходит второй, с наглыми глазами. Морда жирная, как будто салом натерся. И прямым текстом мне рассказывает о своих ближайших планах. Я на него смотрю: вот, ей-богу, богомолы – и те приятнее выглядели. Отвечаю честно, что мужчины меня совсем не интересуют, и что, если они считают, что меня осчастливят, то глубоко ошибаются, ну, и вообще – что думаю по этому поводу. Он тоже высказался, причем тоже очень прямо и понятно. И тут меня осенило: «Мужики, – говорю, – а давайте так… ни вашим – ни нашим… сыграем!» Они растерялись: «Как это сыграем? Во что?» Я отвечаю: «В нарды! Выиграю я – вы меня не тронете. Вы – ну, что ж… но только по-честному договариваемся – я вас не обману, но и вы меня». Ну, а что было делать-то? Ночь, два здоровенных мента и я! Они начали ржать как полоумные! Ты, говорят, девчонка, соображаешь, чего предлагаешь? С кем играть-то собираешься? Но с интересом таким на меня смотрят, как немцы на пленного партизана, который им же самим предлагает сдаться. Вытащили они меня из камеры, на стул посадили. Начали играть. А меня ж отец с детства в нарды играть учил – я всегда первые места на соревнованиях занимала. Играю, а сама им что-то рассказываю, смеюсь, они невольно тоже подхихикивают, я их в разговор втягиваю, слово за слово – уже напряжение немного спало. Выиграла я. Обе партии. Они разозлились, орать стали, ругаться, но слово сдержали. С хачиками – это возможно. Спрашивают: «Завтра тоже играть будем?» Говорю, что можно, но уже без пари. Спала я в ту ночь, как убитая. Надеялась, может опять тарелочка приснится или моя планета… Нет… Ничего… Даже богомолы не приходили…

А Маринка в это время подняла на ноги весь Ереван. Примчалась к моей матери. А та бегает по квартире босая, растрепанная и пританцовывает: «В тюрьму ее, в тюрьму ее!» Ни Арам, ни Дюлька, ни Эрнест – начальник паспортного стола, вообще поверить не могли, что меня арестовали. А ведь выходные – никого на месте нет, ничего же не узнать. Все только в понедельник.

А в понедельник рано утром пришли за мной стажеры, чтобы везти в аэропорт. Я опять смеюсь: «Заковывать будете?» У меня, понятно, фантазия разыгралась. Время тогда было олимпийское, Москва на особом положении, самолеты туда почти не летали. Представила – выхожу на пустой аэродром, в наручниках, хорошо бы еще в кандалах, меня окружают менты с пулеметами, везут по перекрытым улицам, а все мои друзья и подруги по краям дороги стоят, со слезами платочками машут.

В общем, через пару часов лечу в самолете, улыбаюсь своим мыслям, как Деточкин в воронке с цветами после премьеры «Гамлета», болтаю с ребятами. Они оказались просто замечательными! Мне всегда очень на людей везет! Я им говорю: «Ребята, ладно прикалываться, скажите честно, за что меня арестовали-то? Мне просто самой интересно, может, я убила кого, а уже и не помню?» Девушка, блеснув глазками, просветила, что вчера дозвонились до Москвы и им поведали, что за мной две статьи: порнография и мошенничество с кооперативными деньгами. Тут я совсем развеселилась – полная ерунда!