Текст книги "Веер с гейшами"

Глава 5

Утром попутный УАЗик довез Ольгу до самого рудника, высадив возле щитового домика администрации. Домик был чистенький, ладненький, его бледно-фисташковые стены очень хорошо смотрелись на фоне зеленых сопок. На стене домика были привинчены три большие буквы: GMK. Так называлась канадская фирма, которая разрабатывала месторождение.

Месторождение было богатым, но специфическим. Золота в нем было очень много, но залегало оно не жилками или вкраплениями, а мельчайшей пылью, перемешанной с породой. Чтобы его извлечь, требовались оборудование и технологии, которых у колымских золотодобытчиков не было. Областная администрация лет шесть искала желающих вложить деньги в трудное золото, и вот три года назад такие желающие появились. Канадцы год кружили вокруг да около, собирали горы образцов, считали прибыль и издержки, а потом построили кусочек капитализма в отдельно взятом колымском поселке. Магаданский губернатор Гудков очень на этот капитализм рассчитывал, даже аффинажный завод построил для обработки золота с рудника. Надеялся и на то, что вслед другие западные инвесторы подтянутся. В области ждали хозяина еще два месторождения, золотое и серебряное. Серебряное, то вообще по запасам было одним из крупнейших в мире. Ольга писала про все это в своей газете, и на руднике была, когда его только осматривали канадцы, а вот на уже обустроенное месторождение приехала впервые.

Из зеленого домика вышла женщина в синем комбинезоне и серой бейсболке, тоже с буквами GMK на груди и над козырьком:

– Здравствуйте, вы к кому?

– Здравствуйте, я журналист из «Территории», приехала на совещание. Губернатора, вижу, еще нет?

– Нет еще. Мы звонили, нам сказали, что машины выехали в семь утра. К часу ждем.

Ольга глянула на часы – одиннадцать. Зная, с какой скоростью мчатся по трассе гудковские «опели» – обычно журналистов и свиту размещали в двух машинах, – и вспомнив, какой сухой и ровной была трасса, она прикинула, за сколько времени машины домчатся до рудника.

– Вы знаете, я думаю, они прибудут через полчаса, самое позднее – через час.

– Да вы что! Надо своих предупредить! Пойдемте, я вас в переговорную проведу.

Комната, куда ее привели, сильно отличалась от кабинетов для совещаний, на которые Ольга вдоволь насмотрелась за свою журналисткую практику. Стены белые, но не беленые или крашеные, а оклеены рифлеными обоями. На стенах развешаны фотографии месторождения, забранные в простые черные рамки. Окна укрыты белыми вертикальными жалюзи. Стол темно-серый, пластиковый, с овальной вытянутой столешницей. Столы вокруг расставлены тоже серые, обивка напоминает мешковину стального цвета. Такие же стулья у стены возле двери. И все, никаких лишних, отвлекающих внимание, деталей. Разве что бутылки с водой на столах расставлены. Ольга узнала местную минералку. В области отыскался очень приличный источник, на этих водах в пятидесятых годах даже курорт построили. Гудков, который при каждом удобном случае подчеркивал свою поддержку местных производителей (как-то даже выдал перед телекамерами: «Я хочу прийти домой и съесть свой окорочок и свое яйцо»), воду эту очень жаловал. Поэтому на совещаниях в администрации в президиуме и на трибуне выставляли только «Колымскую» минералку. Видно, здешние хозяева знали об этом гудковском пунктике.

Ольга налила себе водички и присела на стул у стены. Со Светой они вчера засиделись за полночь, она опять затеяла гадать по книге. У Вовчика на полке оказались одни справочники и брошюрки. Света вытащила одну, не глядя. Попалась техника безопасности работы с электроустановками. Ольга назвала страницу и строку и получила такую цитату: «Уходить из зоны поражения нужно прыжками или мелким семенящим шагом, чтобы избежать поражения межшаговым напряжением».

– Ну, и как ты это растолкуешь?

– Уходить тебе надо от твоего Лобанова. Прыжками.

Дверь в переговорную распахнулась, и в комнату стремительным, тяжелым шагом вошел Гудков. Высокий, массивный, пузатый магаданский губернатор всегда напоминал Ольге носорога: такой же увесистый, подвижный, напористый и опасный. Он сметал все и всех, что стояло на его пути. Смел своего предшественника-губернатора, который, казалось, держался крепко и по всем прогнозам должен был выборы выиграть. Смел директоров нескольких ключевых компаний, сидевших на рыбе, бензине и водке, и поставил своих людей на эти стратегические для области потоки. А по золоту он вообще всю цепочку от добычи до изготовления товарных слитков выстроил так, чтобы максимум прибыли оставалось на территории. Все магаданские дела он решал в министерствах в Москве напрямую, сидел там каждый месяц по две-три недели. А когда возвращался в Магадан, устраивал показательно-деловые выезды в область и всегда брал с собой журналистов, чтобы народ видел, как работает их избранник. Из Москвы гудков тоже слал подробные отчеты: мол, не просто так в столице посиживаю, не корысти ради, а пользы для.

Столичные радения магаданского губернатора освещала Маша Лосева, журналистка с областного радио, Гудков постоянно таскал ее с собой в Москву и обратно. Маша была хрупкой блондинкой с интеллигентным миловидным лицом. Она овдовела несколько лет назад, сына ее воспитывала в Костроме мама, и Маша поначалу обрадовалась, что будет работать в Москве, – своих сможет чаще навещать. Что там от Москвы ехать – три часа хода по хорошей дороге! И зарплату ей положили солидную, и командировочные. Однако очень скоро выяснилось, что Гудков, помимо прочего, ждет от Лосевой определенных услуг.

Ольга дружила с Машей, и в первый же приезд в Магадан, через два месяца московской командировки, та ревела у Ольги на груди: «Оль, он все время хочет, чтобы я с ним трахалась. Я думала, ладно, дам, убудет от меня, что ли. Потерплю, ради таких денег стоит потерпеть. Зато на квартиру новую смогу скопить в Костроме и Шурке компьютер куплю. Оль, но я не думала, что будет так противно. Он может завалить меня сразу после совещания, вызвать среди ночи. Я обязана ездить с ним в баню. Оль, он очень хорошо платит, но меня тошнит от него. Я уже не человек, не женщина, а какой-то секс-тренажер! И я его боюсь!» Это было в сентябре, а в декабре Машка приехала в шубе из дымчатой норки – издали было видно, что вещь фирменная и дорогая, – в таком же берете, с бриллиантами на пальцах и в ушах. С Ольгой она больше по душам не разговаривала, в лицо ей не смотрела. И никому не смотрела. Даже во время прямых эфиров на областном телевидении – Гудков настаивал, чтобы и на радио, и на телевидении их вела только Лосева, – вопросы губернатору задавала, опустив глаза.

Вслед за Гудковым в комнату вошла свита, в которой Ольга увидела его телохранителя, замов по промышленности и экономике, канадца-управляющего из GMK и еще двоих, судя по всему – специалистов компании. Завершал вереницу мужчин Вася Терехин с радио.

– Вась, а где все журналисты? – подергала Ольга Васю сзади за свитер.

– О, Лобанова! Привет, а я тебя сразу и не заметил, сидишь тут в уголке. Все остальные отстали по дороге. Колесо спустило у второй машины. Гудков не стал никого ждать, поехал вперед. Советник его по прессе с нашими остался. А меня взамен к губернатору в машину подсадил, чтобы я все записал, – Вася помахал диктофоном, – и с остальными поделился.

«Советник?» – екнуло у Ольги сердце, она сделала вдох и открыла рот, чтобы расспросить Васю, но Гудков уже зыркал в их сторону своими носорожьими глазками и звал прессу пересесть поближе к столу и включать уже свои диктофоны.

Ольга подсела, включила свой и принялась писать в блокноте основные цифры. В глубине сознания слабо, но настойчиво пульсировал вопрос: кто советник? Кто остался в машине?

Говорильня продолжалась минут сорок и, похоже, подходила к концу, когда в комнату заглянула давешняя женщина в бейсболке GMK:

– Виктор Степанович, там машина с журналистами подъехала.

– Веди их сюда, – откликнулся один из хозяев, – и наборы принеси.

Через пять минут в комнату ввалилась компания из журналистов, которую возглавляла Наташа Никитина с областного телевидения. Она окинула взглядом обстановку, улыбнулась сразу всем присутствующим и попросила:

– Господа, пожалуйста, посидите так три минуточки, мы картинку для сюжета поснимаем, – и скомандовала своему оператору, который держал на плече уже расчехленную камеру: – Сереж, давай общий план с двух точек, губернатора – на среднем, чтобы руководство рудника попало, крупные планы Ивана Прокофьевича и господина Маклина, на перебивку – диктофоны на столе. И, пожалуйста, поговорите еще о чем-нибудь, чтобы естественно все в кадре получилось!

Оператор принялся прилаживаться для съемки, и Ольга ушла в сторону – не любила она светиться на экране. Хотя иногда попадала в сюжеты местных новостей о всяческих совещаниях и заседаниях. Режиссеры с телевидения любили закрывать закадровый тест картиночкой с Ольгой, сосредоточенно пишущей в своем блокноте. У нее был такой живой и естественный вид! Особенно на фоне напыщенных или насупленных ораторов, которые либо «тормозили» при виде камеры, либо, наоборот, теряли всякие тормоза.

– Привет коллеге по цеху, – подсел к Ольге Саня Смирнов, замредактора «Колымского вестника», областной газеты. – Ты как здесь оказалась?

– Своим ходом добралась.

– А мы всю дорогу гадали, почему никого от «Территории» нет. Ни тебя, ни Мухиной. Слушай, новый советник всю дорогу у меня про вашу газету выспрашивал. И про тебя пару вопросов задал. Уж не собирается ли Гудков вашу газету захапать и Суханова редактором поставить вместо Птицына?

– Суханов? С вами ехал Суханов?

– Ну да, я же тебе об этом и рассказываю.

– Где он?

– Снаружи остался.

Ольга взглянула на окна, но они были плотно закрыты жалюзи. А Смирнов продолжал:

– Нам тетка в комбинезоне сказала, что все уже закончилось, мы сюда кинулись, а он остался. Ты куда?

Ольга подскочила со стула и ринулась к выходу. В дверях налетела на женщину в комбинезоне, запуталась в пакетах, которые та держала в руках, кое-как, бочком, разошлась с ней и понеслась по короткому коридору, оскальзываясь и пробуксовывая на гладком линолеуме. Она выскочила на улицу, замерла на высоком крыльце и огляделась. Суханова не было.

– Оль, я здесь. – Его голос раздавался справа и снизу. Ольга взглянула туда. Под крыльцом, у стены на лавочке рядом с цветником сидел Игорь Суханов. Сидел и курил. И улыбался.

– Игорь! – Ольга начала спускаться к нему и сошла уже на одну ступеньку вниз.

– Давайте, давайте на улице. Здесь и света больше, и природа красивая. Телевидению нашему интереснее снимать будет, – зарокотал позади Ольги Гудков.

От неожиданности она прижалась к перильцам и молча наблюдала, как мимо пробежал оператор Сережа и снизу начал снимать и губернатора, спускающегося с крыльца, в сопровождении свиты.

– Лобанова, ты почему выскочила из комнаты? Плохо тебе, что ли, стало? – притормозил возле нее Смирнов.

– Да, душно что-то стало. И голова закружилось, и затошнило, – соврала Ольга.

– Это у тебя от голода, – встряла в разговор Никитина. – Я сама есть хочу, аж подташнивает! В шесть утра же встала. Ничего, сейчас быстренько закончим – и на банкет. По запаху чую – столовая у них вон там, – Натка махнула зажатым в руке микрофоном в сторону еще одного домика, откуда, действительно, доносились запахи выпечки.

– Оль, ты слышала, Лосева отказалась с Гудковым в Москву ездить? Место придворного журналиста освободилось. Может, попроситься?

Ольга взглянула на безмятежное лицо Никитиной. Та явно была не в курсе подоплеки этой работы. Сказать? Ольга и Натка приятельствовали – вместе ходили в баню по воскресеньям. Выкупали с девчонками время, на шестерых получалось вполне приемлимо.

– В Москву хочется, у меня же мама в Рязани, – продолжала Никитина. – Да и осмотрюсь, врасту, глядишь, и зацеплюсь там. Не век же на Колыме куковать. Так, что-то Сережа у меня увлекся. Пойду руководить.

Натка сбежала с крыльца и пошла к губернатору, который натянул себе на голову бейсболку с буквами GMK, приобнял за плечи канадца – тот тоже был в бейсболке. Оба они улыбались в камеру, а вокруг них сгруппировалась остальная свита, тоже в бейсболках. Они тоже улыбались в камеру. По случаю полевых условий и губернатор, и свита, и хозяева были одеты по-походному в джемперы и ветровки. Издали все это походило на фотосессию ветеранов бейсбола, нынче вышедших в тираж из-за возраста и ожирения.

Ольга перестала смотреть на «бейсболистов» и опять перевела взгляд на Суханова.

– Оль, посиди со мной, – позвал он, – я очень по тебе соскучился.

Ольга сошла с крыльца и остановилась, не зная, как обойти клумбу.

– Игорь Евгеньевич, хватит там отсиживаться в кустах, идите к нам, – позвал Гудков, – тут меня телевидение снимает, а вас рядом нет.

– Извини. – Суханов поднялся со скамейки, в два шага перешагнул клумбу. Оказывается, среди цветов лежал плоский камень, на который можно было наступить. Игорь прошел мимо Ольги и чуть стиснул ее локти, как бы отодвигая с пути. А на самом деле слегка прижал ее к себе, обдал знакомым запахом из смеси табака и одеколона, быстро прошептал:

– Не исчезай, пожалуйста, поговорить надо, – и зашагал к губернатору.

Женщина в комбинезоне вручила ему пакет, из которого Суханов достал бейсболку нахлобучил ее на голову и встал сбоку композиции «бейсболистов», практически отвернувшись от камеры.

Ольга тоже пошла – к кучке журналистов, стоявших поодаль. У всех в руках были одинаковые пакеты с буквами GMK.

– Оль, на, тут сувениры журналистам раздавали, я на тебя взял, – протянул ей пакет Вася Терехин.

Ольга взяла, заглянула внутрь: бейсболка, футболка, ручка, блокнот.

– Телевидение интервью берет! Пойду, всунусь, может, Гудков наговорит чего-нибудь интересного, – сказал Терехин и отошел.

Группа «бейсболистов» перестроилась: Гудков что-то вещал в Наташкин микрофон, пристально глядя в камеру, остальные стояли вокруг, слушали. Терехин просовывал свой диктофон снизу из-под объектива, стараясь поточнее нацелить его на Гудкова. Суханов явно маялся, даже оглянулся пару раз на Ольгу, но отойти не мог.

Ольга тоже маялась: «Господи, да закончится эта съемка когда-нибудь!» Закончилась. Их пригласили к столу в соседний домик – Наташкин нюх не подвел – и усадили за длинный общий стол, как на свадьбе. Чиновников и горняков – с одного конца, журналистов – с другого. Игорь попал к чиновникам. Потом была долгая речь хозяев на тему «Рады сотрудничать, не подведем», потом алаверды гостей – зам. Гудкова по промышленности обещал помощь и содействие и хвалил за «хорошую организацию труда и отличные показатели».

– Ну, завели, – шепнула Ольге Наташа Никитина, – и камера их не записывает, и мы не слушаем, жуем, а они все вещают на своем суконном.

– А я предлагаю поднять бокалы за процветание Колымской земли! – подскочил вдруг со стула Вася Терехин. – И лично за ваше здоровье, Иван Прокофьевич! Без вашего мудрого руководства область бы не добилась того, чего добилась!

– Блин, напиться, что ли, успел? – толкнула Ольгу локтем Никитина. – Просто мутит от такого подхалимажа.

Ольгу вдруг тоже замутило. Она отхлебнула минералки из фужера – вроде отпустило.

– Оль, ты что-то побледнела совсем. Тебе опять нехорошо?

«Почему опять? Да что же это?» Тошнота снова подкатила к горлу, и Ольга, зажимая рот руками, выскочила из-за стола, толкнув Васю Терехина под локоть – жидкость из Васиного бокала выплеснулась ему на живот, – выбежала за дверь, на улицу, едва успела забежать за угол домика, и ее вырвало.

«Да что же это такое? Отравилась, что ли? Заболела? Опять подхватила кишечный грипп? Не похоже, тогда рези были, а сейчас просто тошнит».

– Оля, Оля, ты где, – услышала она голоса, быстро вытерла лицо носовым платком и пошла обратно к крыльцу. На крыльце стояла Наташа Никитина, рядом с ней – Суханов.

Оль, что с тобой. – Наташа смотрела на нее с сочувствием, Суханов – с тревогой. – Опять тебе плохо? Ты, случаем, не беременна?

– Игорь, – попросила Ольга, – отвези меня домой. Пожалуйста.

Глава 6

– Ты беременна? – тихонько спросил ее Суханов.

Они ехали обратно в Магадан. Вдвоем, не считая водителя. Губернатор махнул рукой на квелую журналистку и отпустил с ней Суханова. Машина подвернулась очень удачно – зачем-то в Магадан должен был ехать рудничный микроавтобус. За новыми рабочими, что ли, Ольга не пыталась выяснить. И теперь они сидели рядом на заднем сиденье. И она прижалась лбом к сухановскому плечу и дышала куда-то ему в подмышку. А он приобнял ее за плечи и тихонько дул ей на затылок, отчего шевелились волосы и по затылку бегали мурашки.

– Нет, Игорь. У меня больше не может быть детей.

– Жаль. Я уже успел сочинить, какой у нас с тобой будет сын, – мечтательно сказал Суханов, а потом спохватился: – Оль, прости, я, кажется, сказал что-то не то.

– Да ничего, я с этим уже смирилась. Слушай, Суханов, а я ведь почти ничего о тебе не знаю!

– Спрашивай, я все расскажу.

– Ты женат?

– Уже нет.

– Уже?

– Да. Я ведь почему не смог прийти тогда в Москве? Я на суд ходил. Забыл совсем, с тобой обо всем забыл, да Марго позвонила, напомнила.

– Марго – это твоя жена?

– Да, бывшая.

– А почему суд? У вас дети?

– Нет, Марго никогда не хотела ребенка. Она бизнес-леди, такие не рожают.

– Всякие рожают. Так почему суд?

– Марго хотела отобрать у меня квартиру.

– Отобрала?

– Частично. Мы поделили ее по суду.

– Суханов, а ты что, крохобор?

– Нет. Просто у нее уже есть одна квартира. И бизнес. А она захотела еще.

В салоне автобуса повисла тишина, и Ольга почувствовала, как напряглось и затвердело плечо под ее лбом. Тогда она потерлась макушкой о сухановский подбородок и попросила:

– Расскажи, а?

И Суханов рассказал. Как женился молодым, сразу после мореходки. Встретил девушку на набережной в Севастополе, влюбился и замуж позвал, а она согласилась. Как гордился красавицей женой, которая оказалась москвичкой и от которой пришлось уехать через два месяца семейной жизни в комнате в коммуналке на Чистых прудах. Марго была похожа на Людмилу Гурченко в «Карнавальной ночи», и ее фото висело у Суханова в каюте над кроватью. Первый рейс продлился полгода, они с Марго обменивались письмами-радиограммами, и он дни считал до встречи с женой. Встретился, завалил подарками и затащил в постель почти на сутки. В промежутках между приступами секса Марго разбирала его подарки и выспрашивала, что сколько стоит. Потом сделала подсчеты и, отправляя Суханова через три месяца в следующий рейс, дала четкую инструкцию: на всю валюту купить колготки и презервативы с усиками. Заканчивались восьмидесятые годы, за границей это барахло стоило копейки, а в Москве – полновесные рубли.

– Маргусь, – возразил тогда Суханов, – у меня же таможня все конфискует.

– А ты спрячь, – пожала плечами жена, – у вас же там полно всяких закутков.

– Маргусь, это же контрабанда.

– Слушай, Суханов, а ты что, так всю жизнь и собираешься прожить в моей коммуналке? Всю жизнь с Васильевыми график дежурства по кухне согласовывать, ждать, пока их орава ванную освободит? Хочешь всю жизнь мордой в их ссаные пеленки тыкаться? И слушать вопли их очередного младенца?

Васильевы занимали остальные три комнаты коммуналки, пока их было пятеро – двое взрослых и трое детей. Мама-Васильева рожала их подряд, друг за другом и, похоже, не собиралась останавливаться – опять ходила беременная. Поэтому вся квартира была хронически обвешана детскими пеленками, распашонками, колготками. Ванная была частенько занята, в ней то стирали белье, то купали какого-нибудь Васильевского отпрыска. Двое старших Васильевых, трех и полутора лет, бегали по коридору, младший, восьмимесячный, по коридору ползал. Дети были смешные, очень симпатичные, с потешными, сияющими улыбками мордашками. И очень ухоженные. На взгляд Суханова, они не слишком мешали – квартира ведь огромная, с потолками в три метра, с большой кухней и просторной ванной. Да и у них комната – тридцать метров. Чего злиться-то?

Но Марго злилась, детьми брезговала – Суханов сам видел как-то, как она осторожно, будто через змею, перешагнула через ползающего по коридору младенца-Васильева, – и мечтала об отдельной кооперативной квартире. И считала, сколько колготок и презервативов она должна для этого продать.

Суханов сдался тогда и стал возить ей это контрабандное барахло. И прятать его научился. Невелика, кстати сказать, оказалась наука – контрабанду возили все, включая капитана. И все скидывались на взятку прикормленному таможеннику, который всегда осматривал на судне одни и те же места.

Во время своих рейсов Суханов вел дневники, куда записывал всякие смешные разности, которые то и дело случались на корабле или на берегу. Дома он как бы заново переживал свой рейс и превращал его в короткие смешные рассказы, которые складывались в полноценную книжку. Марго, пока он сидел над бумагами, вовсю торговала колготами и презервативами. И делала это так успешно, что уже через два рейса они внесли первый взнос за кооперативную «двушку» в районе метро «Полежаевская». «Двушка» сожрала и его гонорар за первую книгу, но все требовала регулярных денежных инъекций. Только его зарплаты не хватало – Марго ее вносила целиком, жила на свою, а Суханов все равно был в плавании, – и Игорь продолжал свои колготочно-презервативные экспедиции. Ему тоже везло. В последнем рейсе на борт поднялся новый, не знакомый таможенник и устроил такой шмон на корабле, что собрал обильнейший урожай пряжи, сигарет, зажигалок, тех же колгот и всего прочего, что так небрежно попрятала команда, не ожидавшая опасности. А Суханов, похоже, ожидал. Иначе почему он вдруг не поленился спуститься в трюм и «утопить» пакет с товаром в зерне, предварительно обмотав его толстой леской и привязав свободный конец лески к боковой скобе? В трюм новый таможенник и не сунулся – хватило добычи с поверхности. Скандал тогда случился на все пароходство! Капитана чуть из партии не поперли – спасли связи, отделался строгачом, Суханову «на вид» поставили. Команду даже отстранить хотели от международных рейсов, но как-то улеглось все, рассосалось. Времена уже были горбачевские, преддверье демократии. И все равно в последний раз свою контрабанду Суханов вез в таком мандраже, так перенервничал, что дома сказал Маргоше:

– Хватит, не могу больше, я инфаркт получу с этими колготами.

– Ладно, – согласилась та, – на последний взнос хватает. В следующий раз приедешь уже в новую квартиру.

Он, действительно, приехал уже в новую квартиру возле «Полежаевской». Вся она была чуть больше их комнаты в коммуналке. Но там не было соседей. Хотя один сосед был – по лестничной площадке. Он почему-то запросто заходил к ним «на огонек», давал Суханову пользоваться своей дрелью: всяческие полочки-зеркала-карнизы требовали отверстий, а стены в доме были – аж сверла ломались. По иронии судьбы фамилия у соседа была тоже Васильев, но он был не многодетный отец, а, наоборот, «холостяк с убеждениями». Это он сам про себя так говорил. Васильев давал Суханову дельные советы по хозяйственной мужской работе, помогал собирать румынский спальный гарнитур – его добыла Маргоша, истратив всю сухановскую зарплату и остатки денег со сберкнижки в придачу, – и был так полезен, что Суханов в новосельской суете просто не обращал внимания на то, как приосанивалась Марго в присутствии соседа, как припухали ее губы и затягивались поволокой глаза.

То, что убежденный холостяк Васильев спит с его женой, Суханов понял гораздо позднее, через два рейса, когда вернулся на неделю раньше, чем собирался, открыл ключом дверь в свою квартиру, прошел на кухню – под вопли радио его шаги не были слышны – и увидел там почти семейную идиллию. За столом в трениках и майке сидел Васильев, а Маргоша, одетая в халат, жарила ему яичницу.

– Игорь? Ты почему не предупредил? Я бы встретила, приготовилась! А Саша зашел чаю попить и помочь мне... гвоздь забить.

Марго явно смутилась, тараторила, смотрела с виноватинкой. Да и Васильев заерзал, начал с табурета подниматься.

– Куда гвоздь забить? – тупо спросил Суханов, глядя на стену, где круглые часы с японской пагодой на циферблате (он их привез из прошлого рейса) показывали девять утра.

– А вот, для доски разделочной, – Маргарита кивнула на стену и замолчала.

– Ну, пусть забьет, – разрешил Суханов, отправился в комнату, лег на диван и уснул.

Потом они с Марго разговаривали как ни в чем не бывало, но Суханов так и проночевал весь месяц в гостиной на диване, а Васильев все время, пока Суханов был дома, в гости не заходил. Потом Суханов весь следующий рейс обдумывал, что делать со своей семейной жизнью. Разводиться? Ревновать Маргошу он не ревновал – вся его влюбленность испарилась за годы колготочных рейсов. В сущности, понял Суханов, Маргоша – чужой ему человек. Все, что их связывает, – кооперативная двушка у «Полежаевской». «Пусть сама решает, – думал Суханов – с кем ей жить. Удерживать не стану». Но решила не Маргоша, а жизнь. На страну свалилась шоковая терапия, и шокированные Суханов и Марго так и остались жить вместе, держась друг за друга и наблюдая, как превращается в пшик его некогда солидная зарплата старпома и как разваливается издательство, в котором Маргоша служила бухгалтером. Марго и подкинула ему идею:

– Слушай, Игорь, у нас издательство приватизируют за ваучеры. Наши никто брать не хотят, боятся. У меня есть двести штук, я купила. Еще сто надо, найду. Давай возьмем?

– Зачем оно тебе?

– Ты книжки будешь писать и сам издавать, а я бухгалтерию вести!

Суханову было все равно – издательство так издательство. Из пароходства к тому времени он уволился и сменил синие морские волны на мутные волны предпринимательства. Скупал в кооперативе в Подмосковье шампунь «Таежный», зубной эликсир «Пихтовый», экстракт для ванной «Хвойный», вез это добро в столицу, а Маргарита бойко распихивала товар по налаженным в колготочную эпоху каналам. Народ скупал все: деньги обесценивались так стремительно, что выгоднее было хранить товар, а не его эквивалент. Самое интересное, что предпринимательские хлопоты совсем не мешали его писательской жизни. Напротив, садясь за свои дневники и перебирая эпизоды своей новой книги, Суханов будто заново выходил в море, подставлял лицо его соленым брызгам и ловил ветер в свои паруса.

Роман получился таким пронзительным, свежим, ярким и смешным, он так мастерски отвлекал от нелегкой истории, в которую попал бывший советский народ, что даже изданный на дешевой серой бумаге в мягкой обложке он шел нарасхват, как горячие пирожки в базарный день. Обложка, наверное, в первую очередь и привлекала. На ней был нарисован герб СССР, стилизованный под спасательный круг. Он плавал на синих морских волнах. Из круга торчала голова первого и последнего президента советской страны в капитанской фуражке. Над фуражкой толпились буквы названия: «Большая полундра!» – и сверху – имя автора: Игорь Суханов. Идею обложки придумал сам Игорь, а нарисовал картинку художник с Арбата. Суханов отдал ему за работу два блока «Родопи».

«Большая полундра!» стала первой книгой, изданной компанией «МИС». Название своей фирмы Игорь и Маргоша составили из собственных инициалов: Маргарита и Игорь Сухановы. Этот проект принес им очень хорошую прибыль, и Маргоша пустила ее на издание целой серии пиратских детективов. Какие-то ребята переводили с английского романы Чейза и Стаута. Переводили плохо, небрежно. Суханов, читавший их по-английски в подлиннике, мог сравнить. Но за работу свою брали немного, а расходились детективы влет. Потом были кулинарные справочники, советы по рукоделию, правила рукопашного боя, тысяча советов, как завоевать мужчину, руководство по сексу: Маргоша напала на золотую жилу и активно ее разрабатывала. Игорь помогал изо всех сил – переговоры, договоры, закупка компьютеров, поиск дизайнеров, типографии. За всеми хлопотами у него оставалось все меньше времени заниматься своей следующей книгой. Правда, время на путешествия он находил. На них Суханов и тратил большую часть своих денег. В других странах он как бы превращался в себя прежнего, подмечал всякие смешные детали, вел дневники, а потом выплескивал их в веселые озорные статьи, которые нарасхват брали и АиФ, и МК, и несколько толстых глянцевых журналов.

А у Маргоши, казалось, времени хватало на все: на бухгалтерию, на разборки с «крышей» и с налоговой, и на многоступенчатые бартерные операции, которые давали бумагу для типографии, на поиск новых авторов, и на новые идеи. Это Марго, насмотревшись «Рабыни Изауры», придумала запустить серию сначала переводных, а после и отечественных любовных романов. А потом, когда на экраны хлынули вереницы фильмов с убийствами и мордобитиями, она настояла на запуске серии жестких детективов с морями крови, кучами трупов, тупыми героями и безотказными, всегда готовыми блондинками. Маргоша уже несколько лет как выселила соседей Васильевых, расселив их с подросшими детьми по новостройкам в Бибиреве и Алтуфьеве, и прибрала к рукам всю огромную коммунальную квартиру на Чистых прудах. Сделала там евроремонт и выделила Суханову отдельный кабинет с компьютером и кожаным диваном. Два года как они жили в «евроквартире», но работать в новом кабинете Игорь не мог, уезжал на «Полежаевскую».

Хватало у Маргоши времени и на себя – деньги у них теперь водились хорошие, и она с удовольствием тратила их на косметичек, массажисток, портних. Даже подтяжку лица себе сделала, подгадала к сухановскому сорокалетию. А он как увидел ее новое, на десять лет помолодевшее лицо, вдруг сказал себе: «Хватит!» Он как-то сразу понял, что не хочет больше такой жизни. Работы этой не хочет, нелюбимой, изматывающей, сжирающей большую часть его времени. Женщины этой не хочет – хищной, властной, чужой. И он попросил: «Маргош, давай разведемся, а?»

Маргоша пожала плечами и согласилась, закаменев лицом. Или это после подтяжки оно стало менее подвижным?

А потом выяснилось, что все издательство – ее, что Суханов когда-то подписал бумаги в ее пользу – он много тогда всяких бумаг подписывал. Маргошины бумаги всегда подписывал не глядя, доверял потому что. Выяснилось, что он в издательстве лишь нанятый работник с очень хорошей зарплатой. И что теперь их фирма в его услугах не нуждается. Теперь пожал плечами Суханов и с головой ушел в журналистику. Он окончательно поселился в их маленькой кооперативной квартире. Там он взахлеб и с удовольствием писал то, что ему нравилось и было интересно. Задумал книгу о Севере – захотелось написать что-нибудь в духе Джека Лондона. И судьба, похоже, откликнулась на его устремления. Он вдруг познакомился с Гудковым, и тот пригласил его работать в свою команду. Почти одновременно на него вышли продюсеры с РЕН-ТВ и предложили продать им права на экранизацию «Большой полундры». Заплатили хорошо, да еще и сценарий заказали. Так что с деньгами проблем не было, а вот с Маргошей вдруг опять возникли. Через два года после развода она подала в суд на раздел имущества. Делить она собралась их кооперативную квартирку. Сталинка на Чистых прудах по документам проходила, оказывается, как офисное помещение компании МИС, и на нее Суханов претендовать не мог. А Маргоша на их общую квартирку – могла. И претендовала. И отсудила себе ровно половину. В денежном выражении – тридцать тысяч долларов. Ее зарплата за один месяц.