Текст книги "Здоровый и больной мозг человека"

Дальнейшим развитием исследований в области АСФС явилось формирование АСФС-П при применении не сочетаний стимуляции двух точек мозга, а световых вспышек на фоне инъекции этимизола. После однократного сочетания этимизола со световыми вспышками определенной частоты именно эта частота вспышек света от обычного фотостимулятора оказывалась эффективной в плане дальнейшей дестабилизации устойчивого патологического состояния, проявляющегося дестабилизацией мышечного тонуса. Наиболее перспективным с клинических позиций является в этом случае достижение лечебного эффекта без вживления электродов, что значительно расширяет возможности применения этого лечебного приема. Может быть следует подчеркнуть: особенностью метода является то, что в этом случае, как и при лечебной электрической стимуляции, происходит не целенаправленное формирование звеньев мозговых систем или, точнее, не контролируемое их формирование, а получение эффекта вновь путем активации резервов мозга. Однако клиническая перспективность метода перекрывает неуточненность путей, по которым развивается лечебный эффект. Те, кто следит за этими работами, могут убедиться, что возможности данного направления все расширяются. Удается уже не только одномоментно формировать новые звенья систем, удерживающиеся на протяжении месяцев и лет (реально – в пределах срока наблюдения), но и тормозить формируемые связи АСФС-1 путем сочетанной стимуляции нового звена системы со стимуляцией тормозящей зоны хвостатого ядра или со стимуляцией других тормозных зон мозга. Одним из важнейших теоретических выводов этих исследований является возможность использования световой стимуляции для лечения и тогда, когда именно она была применена вместе с этимизолом, и тогда, когда новое звено системы было сформировано сочетанной стимуляцией активной и неактивной зон мозга. Определяющим оказывается не вид раздражителя, а его частота. Этот факт исключительно значим не только теоретически, что подтверждается в ряде экспериментальных работ (John, 1976). Он исключительно перспективен практически, так как не только позволяет, но уже позволил применять лечебную световую стимуляцию у больных, лечение которых ранее было начато при использовании вживленных электродов. Эти механизмы мозга – реакция на определенную частоту стимулов – легли в основу возможности коррекции и АСФС-1, и АСФС-П с помощью световой ритмической (а возможно, далее и неритмической) стимуляции, отличной по частоте от использованной при формировании АСФС. Конкретные пути применения этих приемов иллюстрируются следующей краткой выпиской из истории болезни.

Больной Г., 44 лет, поступил в клинику ИЭМ 6.IX.1976. Диагноз: паркинсонизм, ригидно-дрожательная форма, III стадия.

Жалобы на общую скованность, замедленность движений, дрожание рук. Болен 4 года. Общее состояние удовлетворительное. Повсеместная ригидность, более выраженная справа, брадикинезия, гипомимия, тремор рук. Стереотаксическая операция 26.X.1976 с введением 6 пучков (по 6 электродов) в глубокие структуры левого полушария мозга. Во время диагностических электростимуляций в глубоких структурах мозга выявлены участки первого вида – жесткие звенья системы супраспинальной регуляции мышечного тонуса – и участки второго вида, не являющиеся звеньями этой системы. С лечебными целями осуществлено формирование АСФС-1. Путем синхронных электростимуляций (10 В, 25 имп./с, 3 с) к основному звену цепочки (участок первого вида в ретикулярном таламическом ядре) последовательно присоединены два участка второго вида в заднем латеральном ядре. Последующие исследования показали, что электростимуляция продолжительностью 1 мс с частотой 25 имп./с при длительности каждой стимуляции 3 с участков второго вида – звеньев данной цепочки – воспроизводимо дает комплексный моторный эффект (снижение ригидности, брадикинезии, уменьшение гипомимии и т. д.), тогда как электростимуляции участков второго вида других структур таким эффектом не сопровождаются. После этого проведена стимуляция световыми импульсами различной частоты. Только частота 25 имп./с воспроизводимо дает комплексный моторный эффект и реакцию дестабилизации мышечного тонуса, тогда как при других частотах (ниже и выше 25 имп./с) этого не наблюдается.

Таким образом, показано, что матрица долгосрочной памяти, лежащая в основе АСФС-1, имеет не только интрацеребральный, но и экстрацеребральный селективный вход. Следовательно, АСФС-1, полученные интрацеребральный путем, могут быть активированы экстрацеребральным частотным раздражителем. А это значит, что после извлечения электродов можно использовать данную матрицу АСФС-1 для лечебных стимуляций световыми импульсами, что и было сделано.

Больной Л., 46 лет. Поступил в клинику ИЭМ 20.IX.1978. Диагноз: паркинсонизм, акинетико-ригидная форма, III стадия. Жалобы на скованность во всех группах мышц, замедленность движений, непостоянное дрожание, больше справа, нарушения походки. Самообслуживание затруднено, одевается с посторонней помощью, с трудом пользуется столовыми приборами. Общее состояние удовлетворительное. Гипомимия, брадикинезия взора. Выраженная ригидность повсеместно, особенно в ногах. Брадикинезия и олигокинезия выражены значительно повсеместно. Тремор языка, век, правой руки и стоп. Ретропульсия, пропульсия. Болен 9 лет. Явления паркинсонизма неуклонно прогрессируют. Из-за выраженных побочных явлений L-ДОФА не получает. Симптоматическая антипаркинсоническая терапия неэффективна. Больному проводилась комплексная терапия, включающая поддерживающие дозы антипаркинсантов (L-ДОФА – 1,5 г, норакин – 6 мг) и лечебные активации АСФС-П. Матрица АСФС-П (20 имп./с) была получена 18 сентября; фотостимуляция 20 имп./с, 10 с, на фоне действия неспецифического коннектора – этимизола (1.5 %-ный раствор 3 мл внутримышечно). В дальнейшем проводилась почти ежедневная активация матрицы АСФС-П путем фотостимуляции 20 имп./с (экспозиция – 10 с). Вначале выраженный эффект активации АСФС-П проявлялся в виде повсеместного снижения ригидности, уменьшения брадикинезии, улучшения походки, общего и психического состояния больного в течение нескольких часов. Продолжительность лечебного эффекта по ходу воздействия увеличилась до двух суток. В стационаре проведено 54 сеанса лечебных активаций АСФС-П. В результате получен стойкий терапевтический эффект – значительное снижение ригидности, увеличение объема активных и пассивных движений, исчезновение тремора, улучшение походки и самообслуживания. Существенно улучшилось психическое состояние. В дальнейшем сеансы активации: АСФС-П проводились амбулаторно 1–2 раза в неделю. При этом проявления паркинсонизма исчезают на 1,5– 2 суток. При осмотре в апреле 1979 года: мимика живая, в правых конечностях ригидности нет, в левых – весьма умеренная. Активные и пассивные движения в полном объеме, тремор отсутствует. Ходит широким шагом, появляются содружественные движения рук. Сохраняется сухость кожи волосистой части головы. Полностью обслуживает себя, бодрый, настроение хорошее.

Преодоление устойчивого патологического состояния, направленная активация резервов мозга с более или менее полным восстановлением различных структурно-функциональных систем обеспечения какой-либо деятельности оказываются в известных пределах возможными с помощью метода адаптивного биоуправления. Сущность этого применяющегося у нас и за рубежом приема состоит в создании для больного условий, вынуждающих его корригировать нарушения или существенно облегчающих этот процесс. Это достигается с помощью ситуаций наказаний и поощрений, что может быть организовано различно в каждом конкретном случае при сохранении лишь принципиальной общности условий.

Так, например, у больного паркинсонизмом периоды отсутствия тремора могут вознаграждаться возможностью просмотра интересного фильма по телевидению, причем изображение выключается или темнеет при появлении тремора. Наоборот, в периоды тремора он может наказываться громким неприятным звуком или каким-то другим способом. Исследование принципиально того же типа может быть организовано иначе: награждаться или наказываться больной может при появлении какого-либо вида волн в электрической активности мозга: бета-, альфа-, тета-и дельта-волн и т. д. До сих пор не до конца ясны механизмы, с помощью которых в ситуации наказание–поощрение больной или здоровый испытуемый находит правильный путь (Черниговская и др., 1981, 1982). Однако принципиальная общность ситуации, создаваемой при адаптивном биоуправлении, с обучением в процессе онтогенеза позволяет предположить, что ключ к способу оптимизации ситуации мозгом больного лежит в механизмах обучения, идущего в течение всей жизни человека. Можно только предполагать, что нормализация деятельности мозговых систем в этом случае идет за счет использования резервов мозга, коррекции матрицы долгосрочной памяти, поддерживающей устойчивое патологическое состояние. Именно награда и наказание (Оbrador et al., 1975) создают в мозгу предпосылки для выхода за ограничительную, пусть пунктирную, но черту, обозначенную матрицей долгосрочной памяти.

Этот метод имеет преимущества перед хирургическим и фармакологическим лечением своей физиологичностью. В век, когда каждый человек остро ощущает избыток принимаемых в течение жизни нужных и не очень нужных лекарственных средств, такого рода прием, безусловно, должен приветствоваться. Возможности этого метода не следует, однако, переоценивать, ибо это может привести к разочарованиям, а отсюда и к его дискредитации.

В этом случае важнее вопрос не о противопоказаниях к применению метода – их практически нет, а о показаниях к нему, критериях прогностического значения. Безусловно, во многих случаях он будет иметь дополняющее значение и использоваться как элемент в комплексном лечении больных. Его роль повышается в реабилитации, когда причина болезни устранена и усилия должны быть направлены на преодоление устойчивого патологического состояния. И, наверное, при правильном индивидуальном подборе наказующих и поощряющих ситуаций роль этого метода будет очень существенной в случаях, когда заболевание представляет собой проявившуюся, развертывающуюся или закрепившуюся реакцию на какой-то фактор, обусловивший его развитие. Такого рода условиям прежде всего удовлетворяют некоторые виды неврозов.

Больной Ш., 24 лет, слесарь. Находился в Психоневрологической больнице № 7 им. И. П. Павлова с 4.IV.1978 по 17.V.1978. Диагноз: неврастения, кардиофобический синдром. Жалобы на приступы сердцебиения, сопровождающиеся неприятным ощущением в области сердца, покраснением и чувством страха, боязнь выхода на улицу, быструю утомляемость, истощаемость. Болен в течение 3 лет. Приступы сердцебиения с сопутствующими симптомами вегетативного характера возникли в условиях психотравматизирующей ситуации и острой экзогенной интоксикации. В соматическом и неврологическом статусе органической патологии не определяется. Ипохондричен. Фиксирован на своих ощущениях, страхах, внушаем, круг интересов эгоцентрически сужен. Выраженные вегетативные нарушения. На ЭЭГ признаки умеренных диффузных изменений в виде дизритмии. Реактивность снижена. Полиграфическая регистрация физиологических функций больного выявила отклонения от нормы со стороны частоты сердечных сокращений (по интервалу R–R), уровня альфаактивности мозга, ЭМГ лица, КГР и иногда ритма дыхания.

В целях нормализации нарушенных функций в комплексе с другими лечебными мероприятиями (медикаменты, лечебная физкультура, психотерапия) применен один из вариантов принятого в отделе метода биоуправления. В соответствии с клиническими симптомами болезни и данными полиграфической регистрации функции для больного была построена индивидуальная программа многопараметрического биоуправления, предусматривающая возможность одновременного направленного и дозированного воздействия на ряд патологически измененных функций организма. В систему со звуковой и зрительной обратными связями включались интегративные показатели этих функций. При построении программы обучения учитывались также корреляционные отношения между ними. Так, у больного Ш. предполагалось увеличить количество альфа-волн и уменьшить частоту сердечных сокращений, снизить уровень интерференционной ЭМГ и КГР. В результате биоуправлепия удалось добиться стойкого снижения мышечного тонуса, а также урежения сердечных сокращений с самого начала лечебных сеансов. Менее выраженными были изменения уровня альфа-активности и КГР. Тем не менее наблюдалось значительное улучшение в состоянии больного – исчезли жалобы, повысилась работоспособность.

Для лечения другого больного, также находившегося в психоневрологической больнице № 7 им. И. П. Павлова, был применен иной метод биоуправления с обратной связью. Это воздействие было более локальным, направленным на нормализацию мышечного тонуса и позы 1 и II пальцев правой кисти при письме.

Больной Ш., 57 лет. Диагноз – писчий спазм, спастическиболевая форма. Поступил с жалобами на нарушение сна, головные боли периодического характера, быструю утомляемость, ухудшение памяти, затруднения при письме, изменение почерка. Больным себя считает в течение 4 лет, когда впервые почувствовал скованность в правой кисти при письме, что впоследствии стало мешать писать, изменился почерк, длительное письмо стало невозможным. Работает начальником цеха на заводе. В соматическом статусе непостоянное нерезкое повышение артериального давления. Неврологический статус – кривошея. В позе письма определяется повышение тонуса в I–III пальцах правой КИСТИ, вынужденное положение руки, невозможность писать изза возрастающих явлений спастичности и боли в кисти и пальцах. Настроение, память и внимание снижены, сон нарушен. Во время лечебных сеансов осуществлялось регулирование ЭМГ с электродов, установленных на отводящих мышцах большого пальца (наиболее напряженных в момент письма). Применялась звуковая обратная связь. В начале курса обучения больному предлагалось обводить карандашом или указкой специальные трафареты. Звуковая обратная связь включалась при отклонении карандаша или ручки от контуров трафарета. В последующем задача усложнялась, и больной под контролем биоуправления с обратной связью писал все более сложные для него тексты. После 30 сеансов тренировки явления писчего спазма заметно уменьшились, получил возможность писать, не испытывая при этом боли.

Защитные механизмы мозга

Одной из важных составляющих устойчивого патологического состояния, как указывалось выше, могут быть ставшие патологическими исходно защитные реакции мозга. Изучение этих реакций оказалось возмояжным лишь после раскрытия ряда фундаментальных механизмов работы мозга.

Так, представление об устойчивом патологическом состоянии с поддерживающей его матрицей долгосрочной памяти все время обогащается и конкретизируется за счет новых данных о механизмах деятельности мозга, в частности, памяти. В процессе изучения мозгового кода психической деятельности была показана распределенность матрицы памяти и наличие признаков ее активации в соответствующих условиях непосредственно в тех подкорковых областях, где обнаруживались биоэлектрические (импульсные) элементы кода (Бехтерева и др., 1977а). Распределенность матрицы памяти следует учитывать при рассмотрении не только этих, но и многих других мозговых процессов. Так, было бы абсолютно неверным представлять, что матрица устойчивого патологического состояния где-то локализована, является своего рода сверхструктурой. Эта матрица, безусловно, также имеет распределенный или, может быть, точнее, системный характер. Мы полагаем, что в зонах стойкого эпилептотенеза, являющегося результатом двойной детерминации (общемозговых изменений и более или менее выраженного местного органического поражения мозга), он поддерживается развитием перестроек в той же зоне мозга, в тех же нервных, а возможно, и глиальных элементах, обеспечивающих запоминание эпилептической биоэлектрической реакции. Следовательно, стойкий местный биоэлектрический эпилептогенез, повидимому, поддерживается местным элементом матрицы памяти, являющейся в свою очередь составной частью общей матрицы устойчивого патологического состояния. Мозговым биоэлектрическим выражением этого элемента матрицы памяти в свою очередь оказывается стойкий очаг эпилептиформной активности.

Надо сказать, что те, кто много и углубленно занимался природой и феноменологией эпилепсии, не возразили против такого понимания очага эпилептиформной активности. И мы, и другие нейрофизиологи и клиницисты, обследующие больных эпилепсией, наблюдали возникновение эпилептогенных очагов, их становление и, наконец, превращение какого-то из них в стойкий источник более или менее распространенных эпилептических разрядов. И все же во избежание непонимания, говоря о стойкости эпилептогенного очага, не следует отходить от общеизвестных данных о том, что стойкий очаг может проявляться биоэлектрически как зона постоянно регистрируемой эпилептиформной активности или зона мозга, где эта активность может регистрироваться периодически, чередуясь с медленными волнами, а иногда и с почти нормальной активностью. В этом случае стойкость очага эпилептогенеза относительна и проявляется восстановлением выраженной эпилептиформной активности в одной и той же зоне после периодов медленной или близкой к норме активности.

Высказанное предположение о некоторых физиологических механизмах и патофизиологической сущности стойкого очага эпилептогенеза может ориентировать врача уже не только на его разрушение, но и на местное «стирание» долгосрочной памяти об эпилептогенезе, дезинтеграцию ее.

В эксперименте на животных для изменения долгосрочной памяти может быть использован широкий спектр средств, в том числе и таких, применение которых для лечения человека опасно или даже недопустимо. При лечении больных оптимальным является применение аналогов того, что организм сам использует для защиты от данной или данных видов вредности, хотя это довольно сложно. В ряде клиник с этой целью применяются вещества, стимулирующие специфическую и неспецифическую резистентность организма. Созданы и применяются фармакологические средства, являющиеся аналогами биологических веществ (Аничков, 1974). Примеры можно было бы продолжить, но в целом число таких средств невелико, и способа для «стирания» патологического и, в частности эпилептогенного, очага, аналогичного собственным защитным реакциям организма, до самого последнего времени еще не предложено. Нет сомнения, что в мозгу наряду с нейрофизиологическим выражением запоминания есть и мозговой (нейрофизиологический) «язык забывания», угнетения, торможения памяти, однако понять, изучить его, особенно в норме, оказывается не всегда достаточно просто.

В психиатрии, как известно, до самого последнего времени широко использовались (и используются) способы, направленные на разрушение патологических связей в мозгу в форме уже упоминавшейся выше шоковой терапии. Развитие амнезии после электрошока показывает, что он активно влияет именно на память, а возможность, особенно при повторных шоках, получения положительных лечебных эффектов свидетельствует о способности этих воздействий нарушать матрицу памяти, поддерживающую устойчивое патологическое состояние. Появление после травмы или вследствие развития объемного процесса в мозгу эпилептиформной биоэлектрической активности, не приводящей иногда к развитию эпилепсии не только при массивном лечении, но и без него, свидетельствует косвенно о наличии и активации при необходимости мозговых механизмов торможения, угнетения этих реакций (условно, но с учетом их внутреннего механизма – забывания). Каков же биоэлектрический вид (коррелят) нейрофизиологического «языка забывания»? На основании многолетнего изучения биоэлектрической активности мозга мы полагаем, что нарушению связей в мозгу, приводящему к нарушению условия реализаций любой сложной деятельности и, весьма вероятно, нарушению долгосрочной памяти (прежде всего недостаточно упроченной), по крайней мере способствуют состояния мозга, биоэлектрически проявляющиеся медленной высоковольтной и – в наибольшей мере – распространенной пароксизмальной активностью. Такое предположение базировалось на свойствах этого вида активности, подробно изученных нами ранее (Бехтерева, 1960, 1962), а также на некоторых высказываниях о вторичной билатеральной синхронизации.

Феномен пароксизмальной распространенной медленной активности и медленной активности другого типа имеет различный генез и различное значение. В тот момент, когда на ЭЭГ бодрствующего человека регистрируется распространенная медленная активность, это уже патологическое проявление, одна из составляющих устойчивого патологического состояния. Однако в то же самое время это еще и защита, во многих случаях уже не только бесполезная, а прямо нарушающая условия функционирования мозга.

При целенаправленном изучении высоковольтной пароксизмальной активности на основе электроэнцефалографии и электроэнцефалоскопии (Walter, 1954; Ливанов и др., 1956) была показана близость этого феномена, при бодрствующем состоянии больного, свидетельствующего об изменениях функции определенных образований мозга, к явлениям синхронизации в здоровом мозгу. Такая близость определяется биоэлектрическими пространственными характеристиками явления, прежде всего преобладанием противофазных волн в передних и задних отделах мозга (Walter, 1954; Ливанов, Ананьев, 1955; Petsche et al., 1955), и динамикой этой активности при изменении физиологического состояния исследуемого лица, в том числе при функциональных пробах (Бехтерева, 1960). Вспышки высоковольтной синхронной активности наблюдаются в некоторых фазах сна у здоровых лиц и усиливаются при ограничении внешних раздражений, засыпании и предъявлении тормозных условных сигналов у больных. Таким образом, во всех случаях, когда активность мозга угнеталась и создавались условия для преобладания в нем тормозного процесса, появлялась или усиливалась пароксизмальная активность. С другой стороны, при увеличении выраженности высоковольтной пароксизмальной активности, например за счет световой стимуляции, соотносимой на основе принципа обратной связи с электрической активностью мозга и фазами этой активности (триггерной стимуляции – Бехтерева, 1960; Бехтерева, Усов, 1960), больные часто засыпали. В то же время во всех случаях, когда создавались условия для активного состояния мозга, вспышки синхронных медленных волн угнетались. Это наблюдается в подавляющем большинстве случаев при изменении любого внешнего раздражителя, при приеме кофеина, при предъявлении положительных условных сигналов.

Может быть, следует попутно подчеркнуть, что и локальная медленная активность до известной фазы подчиняется тем же закономерностям. Кстати, при клинико-физиологических обследованиях больных с опухолями мозга была показана защитная роль локальной медленной активности (Бехтерева, Орлова, 1957).

Эти данные могут быть сопоставлены с результатами анализа физиологической природы гиперсинхронной высоковольтной активности типа спайк–волна. Считается экспериментально доказанным, что если спайк в этих комплексах отражает возбуждение нейронов, возбудительные постсинаптические потенциалы, то медленная волна является тормозным феноменом, соответствующим резкому уменьшению разрядов корковых нейронов, и связана, по-видимому, с генерацией длительных тормозных постсинаптических потенциалов (Pollen, 1964; Gloor, 1972).

Экспериментальные и клинические исследования интереснейшей и далеко не до конца познанной модели – эпилепсии – позволяют думать, что пароксизмальная активность не только результат определенного состояния срединных структур. Она может возникнуть за счет изменения состояния любого из звеньев пейсмекерной системы, имеющей мезэнцефальные, диэнцефальные, корковые, а, возможно, и некоторые другие звенья (Jasper, Droogleever-Fortuyn, 1947; Perot, 1963; Marcus, Watson, 1966, 1968; Gloor, 1972; Verzeano, 1972, и многие другие). Данные к расшифровке физиологической (патофизиологической) роли высоковольтной пароксизмальной смешанной, но преимущественно медленной активности были получены, как указывалось, в нашей лаборатории при одновременной регистрации электро-, энцефало– и окулограммы. Было показано, что в период появления на ЭЭГ пароксизмальной (медленной) активности слежение за целью на экране нарушается, и это связано, по-видимому, и с общим угнетением мозга в этот момент, и с нарушением связей между структурами, и (как следствие) с частичным нарушением сознания. Предположение о нарушении связей между структурами в период выраженной распространенной медленной, в том числе пароксизмальной, активности получило подтверждение в работах Д. К. Камбаровой и Ф. И. Колосова (1977), исследовавших состояние связей между структурами методом вызванных потенциалов.

Таким образом, если пока еще и нельзя считать полностью доказанным, что медленная и, в частности пароксизмальная, активность при эпилепсии является электрофизиологическим выражением гиперактивации защитных механизмов, то, во всяком случае, это предположение становится все более вероятным и, кроме того, раскрывается и механизм этой защиты в виде распада связей между структурами. Значение данной гипотезы и фактов в общем плане заключается в открытии путей и принципов изучения нейрофизиологических коррелятов защитных реакций мозга. В частном случае, при эпилепсии, это может служить раскрытию физиологического смысла ее сложнейшего биоэлектрического выражения. В дополнение ко всему сказанному по поводу местной эпилептиформной активности можно думать о том, что очень часто наблюдающаяся при эпилепсии пароксизмальная медленная активность отражает один из механизмов защиты мозга. Ее усиление в неравной борьбе с эпилептогенезом также становится патологическим феноменом.

Основываясь на этой гипотезе и подтверждающих ее фактах, было проведено воздействие слабыми токами, по частотноамплитудным параметрам сходными с наблюдавшимися во вспышках распространенной медленной пароксизмальной активности, через вживленные электроды непосредственно на очаг выраженного местного эпилептогенеза. Подавался слабый синусоидальный ток частотой 2 колебания в 1 секунду, напряжением 10–20 мВ и длительностью посылки до 10 секунд. В первых исследованиях подавались обычно две посылки. Исчезновение эпилептиформной активности в области воздействия подтвердило возможность разрушения стойкого эпилептогенеза таким местным угнетающим (тормозящим) воздействием на локальный элемент матрицы долгосрочной памяти. Физиологичность этого вмешательства подтверждалась тем, что, когда в самой зоне воздействия значительно уменьшалась по амплитуде эпилептиформная активность и регистрировалась низковольтная частая ЭЭГ без ритмичной пульсирующей активности, столь характерной для явлений поляризации, медленная активность в той же области воздействия первоначально не изменялась, а на расстоянии 3 мм от очага импульсная активность нейронной популяции сохраняла свой рисунок.

Мозговая активность, биоэлектрическое выражение которой явилось прообразом для описанного выше воздействия, по-видимому, действительно один из первых кандидатов на роль процесса, способствующего угнетению (разрушению?) памяти, – кода «языка забывания». В то же самое время местное воздействие щадящих, максимально приближенных к физиологическим, приемов разрушения стойкого эпилептогенного очага еще раз продемонстрировало неправомерность переоценки роли местных изменений мозга при длительно текущих заболеваниях. Дезактивация (дезинтеграция?), казалось бы, очень значимого в данной иерархии эпилептогенных очагов ведущего очага могла вызвать и вызывала электрофизиологически регистрируемую и клинически выявляемую активацию эпилептогенеза в ранее менее активных зонах. Это заставляет еще раз подчеркнуть, что при лечении многих мозговых заболеваний важно учитывать не только роль патологического очага, но и общие мозговые перестройки. Лечебные мероприятия следует ориентировать на устранение очаговых изменений и на преодоление устойчивого патологического состояния. Последнее возможно, если в этой сложной результирующей удастся выделить собственно поражение мозга, компенсаторную гиперактивность исходно не пораженных систем и структур мозга и патологические проявления, первоначально игравшие роль физиологической защиты.

Угашение эпилептогенного очага с помощью электрического воздействия, модулированного на основе медленноволновой активности, может рассматриваться как известное подтверждение гипотезы об исходно защитной физиологической роли этой активности. Не исключено, что именно такую защитную роль играет лежащий в основе этих биоэлектрических проявлений физиологический феномен при развитии сна. В этом случае ему хотя бы частично мы обязаны тем, что эпилептогенез, равно как и другие виды местных и распространенных патологических реакций, может быть преодолен с помощью защитных механизмов мозга при соотношении сил в пользу защиты. Выше уже подчеркивалось, что этот феномен наглядно демонстрирует трансформацию физиологического в патологическое. Если патологический очаг по каким-либо общим или местным причинам оказывается сильнее защитных реакций, первоначально происходит усиление исходно защитных реакций. Затем мозг оказывается не только под воздействием патологического очага, не только компенсаторной гиперактивности исходно не пострадавших систем и структур мозга, но и чрезмерно активировавшейся защиты, физиологическая функция которой (торможение, угнетение, размыкание связей) при количественном увеличении приобретает для организма качественно иное значение и может вызывать в свою очередь дальнейшее нарушение функций мозга.

В процессе обследований больных эпилепсией вскрыт и еще один, ранее неизвестный, защитный механизм мозга, имеющий прежде всего ограничительную функцию. Речь идет о реципрокных (разнонаправленных) изменениях сверхмедленных физиологических процессов при развитии эмоциональных реакций и состояний, а также эпилептических припадков. Защитная роль этих явлений и, по-видимому, прежде всего сдвига сверхмедленных физиологических процессов в близлежащих или дистантных по отношению к патологическому очагу в сторону негативности при позитивизации зон мозга, непосредственно связанных с развитием дисфории и эпилептического припадка, была описана Н. П. Бехтеревой и Д. К. Камбаровой (1984а, 1985а). Мы полагаем, что и эти данные послужат развитию новых лечебных мероприятий.