Текст книги "Бабье царство"

Мужчины, конечно, обратились в околоток, участковый сразу сообразил, на кого они нарвались:

– С ведром, говоришь? А ты не лезь к бабе, которая к тому же с пустым ведром идёт. Примета плохая.

– Так мы единственно ради восхищения народом православным! – верещал первый. – Идёт лебёдушка по воду, а у нас в городе – водопровод, скука смертная…

– Я понимаю, что нашему щедрому государству легче водопровод и газ провести куда-нибудь в Индию, только не собственному народу, неприхотливому и всем довольному, но не лезьте вы к нему! Придумали себе какой-то народ православный, а тут люди давно не верят ни в Бога, ни в чёрта. Здесь народ верит только в вилы, потому что убедительней ничего нет. И всадят они тебе эти вилы по самое не хочу, а я ничего сделать не успею.

Побитый гражданин был более категоричен и требовал посадить бандитку, на что милиция только зевнула и потянулась:

– Она тюрьмы не боится, она там отдыхать будет. С таким мужиком живёт, что ты бы в первый день повесился, а ей с ним всю жизнь срок мотать. Потому как дети у них. И вот Светка пришла в правление совхоза требовать, чтобы выплатили деньги их обманутым мужикам, разумные доводы приводила, что люди же работали, работа выполнена, принята, нареканий нет, урожай получен и успешно продан. Почему с этих денег нельзя работягам заплатить, которые его и произвели? А директор совхоза непростительную ошибку совершил, сальные глазки состроил: «Ох, какая грозная! Ты чего злая такая? Мужик тебя не жарит совсем?». У них одна тема: народу надобно только водки выпить и потрахаться – тем и живёт. Мужики захихикали. Не будут они Родину защищать, никакие они не защитники бабам своим и семьям. Светлана не растерялась и ласково ответила, впившись немигающим карим взглядом в лоб глупому директору:

– Ладно, подавись ты нашими деньгами. Пусть твои дети на них побольше героину себе купят. Пусть твоя очередная подстилка на иномарке, которую ты ей на наши деньги купил, с самого высокого моста свалится. Напущу на твой род проклятье, хотя он у тебя и без того гнилой, потому что сильные здоровые люди подобной вознёй по любому не занимаются.

Директор попробовал засмеяться, но неудачно закусил язык. До крови! Прошипел только: «Ведьма», но Светка уже дверью хлопнула. Потом на улице мужу высказала, что его бабу оскорбляют, а ему бы только гы-гы-гы. Он подтвердил:

– Ты что, государство, что ли, чтобы я тебя защищал? Не хило о себе мнишь! Нечего было там мордой отсвечивать перед кобелями кабинетными, сами напросились.

– Твари вы трусливые! Их грабят, а они хихикают, как девки, которым под юбку лезут. Конечно, жена прокормит, огород есть и курочки с коровкой. Вам легче в запой уйти, чем попытаться хоть чего-то добиться. Вот жене нервы мотать кривой пьяной рожей – это вы всегда готовы. А директор ещё пожалеет, что со мной пересёкся…

Мужики стали слабо оправдываться, какой смысл разговаривать с уродом, который смотрит на тебя, как на животное: «Я господин, а ты сука» – у всех на роже эта мысль пропечатана в разной степени отчётливости. Попользовались народом и отшвырнули, как презерватив: попробуй, докажи что-нибудь, если ты у них даже в документах нигде не значишься. Могут любой договор состряпать и потом уничтожить, отчёты о липовой зарплате, которую никто не получал, и расходах подделывают только так! Бухгалтерия не просто двойная, а тройная давно, если не пятикратная, да кто тут в глубинке будет это расследовать? Недаром в стране такой популярностью пользуются фильмы по сказкам Агаты Кристи и прочих мастеров детективного жанра.

А директору всадили вилы в лобовое стекло, мать-пенсионерку скинули в навозную кучу и до полусмерти избили его очередную молодую жену, все зубы выбили: «Это чтоб за щеку долго не могла брать у своего трахаля». Хуже всего, что у его сына от третьей жены обнаружили почечную недостаточность, а из заграницы, где училась дочь от первого брака, пришло известие о первой неумелой передозировке, последствия которой импортным врачам удалось предотвратить. Зато теперь предстояло объяснение с законом, который за бугром суров. Это не здесь ментам на лапу сунуть, чтоб замяли дельце о шалостях бестолковых и неприспособленных к жизни отпрысков. Он и тут было к ментам метнулся, но там опять устало зевнули:

– Мы тебе прикрытие не от крестьян обеспечиваем, крендель сыкливый, а от структур куда более серьёзных.

– Так эта ведьма меня сглазила…

– Ой, иди ты к чёрту со своими гоголевскими фантазиями! Была бы она ведьмой, так не жила бы в таком дерьме, наколдовала бы себе дворцы и кавалеров пригожих, а не алкаша помятого вместо мужа.

– Да найдите же управу на этих сучек! Мужики как люди: поржали и разошлись, а ихние бабы бешенные…

– Ты уясни, что этим, которые «как люди», терять нечего, кроме своих сараюшек на шести сотках, а у тебя счета в банке, недвижимость за бугром. Тебе как раз есть, что терять, поэтому не усугубляй. Языком не надо лишнего болтать, а если доболтал до тяжёлых последствий, то разруливать будем только за дополнительную плату.

– Как будто они не знали, что их разведут и кинут! Как будто первый раз им не заплатили. Не выходили бы на работу – никто не заставлял. Я бы других придурков нашёл. Мало, что ли, их в этой дикой Рашке, и все денег хотят. До денег нынче каждая падла сама не своя! Только работать никто не хочет.

Некоторые обманутые и использованные дирекцией бедолаги пробовали судиться, но никто не слышал, чтобы это помогло: система наглухо повёрнута к народу жопой, закон заточен только под защиту феодала. Хотя служившие в сапёрных войсках говорят: никогда не стой к врагу задом – могут и туда вставить. Но совсем не то, что ожидается, а динамитную шашку. У совхозов долги по зарплате перед работниками по несколько миллионов. Ульяна знала баб постарше себя, которые с девяностых годов так и не получили деньги, когда труд доярок и зоотехников оценивался по советским тарифам достаточно высоко. Животноводы – они же тонны мяса вырастили, тонны молока сдали государству, которое их успешно слопало. Это тонны денег! Где они? Десять лет мурыжили, пока миллионы обесценились и превратились в сто рублей. Их и выдали с видом величайшего одолжения. И такая картина повсюду! В автобусе едешь, в электричке, на остановке маршрутку ждёшь, разговоры людей слушаешь, а тема одна: их грабят, обманывают, запутывают. Над ними насмехаются, словно дразнят и не понимают, как это опасно, если эта лава попрёт совсем не туда, куда призывает глупый телевизор, которому давно никто не верит. Начальники не платят, юристы и экономисты путают следы. Глупо при таком раскладе крутить по телику передачки, как «русских притесняют» на Украине и в Прибалтике. Русских дерут у себя дома, как больше нигде невозможно. У тётки Терентьевой дочка с мужем в Финляндию укатили, у Савельевых сын в Канаде с семьёй живёт, работают в сельском и лесном хозяйстве. Очень нравится, за пять лет заработали на машину и домик, на которые у нас полвека надо корячиться, хотя они там – мигранты. Там закон запрещает, чтобы человека обманывали или обижали, русский ты или китаец, коренной или приезжий. Если человек ещё и работает, производит для государства полезную продукцию, то его обидчики потом вовек не отмоются от позора такого. А в совхоз для разрешения конфликта приехали какие-то хлюсты, сразу было понятно, что толку с них не будет, за версту видно, каким иконам кланяются. Стали слова мудрёные по языку катать, а под конец выдали, что народ сам виноват:

– Вы не хотите учиться и вникать в законы экономики, чтобы понимать, откуда берётся прибыль, только тупо хотите денег на халяву. Да и вообще, у вас настолько деструктивное устройство поселения, что смысла нет расходовать на него бюджет. В городах надо жить, а деревня свой век отжила, поэтому столько нарушений и недочётов.

И так говорят, как будто это сама Ульяна и другие бабы такое поселение устроили! Тут и родители их жили, и деды, но им такой ахинеи никто не говорил. Когда господа жрать хотят, так выколачивают из этих «деструктивных» любую прибыль: уголь, топливо, сталь, древесину, овощи, мясо, молоко. Но асфальту положить двести метров пожадничают, лучше в Африку отдадут ради показухи и улучшения имиджа на мировой арене. На дачу или модную нынче у сытых господ охоту, чай, не в свой Нью-Йорк или красавицу Прагу мотаются, а в «отжившую век» дыру, на которую у них никогда денег нет. Неблагодарные дети земли, оторванные от реальности. Куда они все пойдут, когда их попрут из офисов – бестолковые, бесполезные, глупые настолько, что скулы сводит! А ведь попрут когда-нибудь: подобная разность потенциалов долго сосуществовать не сможет.

Создавайте тогда города, сделайте хоть что-нибудь для страны, а мы поживём. Но в городах такая же картина на заводах и фабриках, квалифицированные рабочие оборонных предприятий получают настолько мизерные зарплаты, что уже крупные государственные чиновники называют это диверсией. У светской львицы один ноготь стоит дороже, о чём работягам поведают в вечернем развлекательном шоу, чтоб трудовой народ слегка развеялся, а это уже всем диверсиям диверсия. Только по ящику у них героизм и величие, а на деле страна вымирает и делает это совсем некрасиво, не героически. Деверь Ульяны, старший брат её мужа умер пару лет тому назад. Его жена вовремя не перевернула, когда с перепоя спал, а желудок начал отторгать выпитую накануне отраву, в которой он и захлебнулся. Обычное дело. Такой глупой бессмысленной смертью в округе многие полегли. Ульяна своему всегда в таких случаях валик к спине привязывала, чтобы на спину не перевернулся – её мать так научила. Если надо было сено убирать, дрова пилить или корову доить. А так, если рядом находилась, тут главное не зевать и не дремать, а переворачивать его вовремя, как котлету на сковородке, чтоб не подгорела.

Жена деверя Светлана тогда замешкалась: у младшего ребёнка был коклюш, старшего в милицию забрали за кражу, у свиноматки опорос начался, да ещё плюс ко всему град прошёл и порвал плёнку на парнике, побил томаты и огурцы. Ну, как тут за всем усмотреть? Пока туда-сюда металась, муж и выбрал подходящий момент, чтобы срыгнуть и захлебнуться, словно отомстил жене за всё хорошее. Муж Ульяны так осерчал на невестку за смерть брата, что запретил жене общаться с «этой фашисткой». Свекровь тоже прибегала к Светлане, грозилась убить за сына, но она ей не открыла. Обе очень не любили друг друга, поэтому свекровь всю «любовь» изливала на Ульяну.

Ульяна не могла на неё обижаться. Замордованная жизнью, уставшая работать за троих, никому не нужная одноглазая бабка. Глаз ей покойный муж выбил кнутом ещё в молодости, якобы нечаянно, когда хвастал перед друзьями, как он умеет коровами командовать, а она мимо шла. Чёрт куда-то нёс судьбе навстречу. Зато потом женился, словно одолжение сделал: «Эх, так уж и быть, осчастливлю дуру». Она на него даже не сердилась никогда за это увечье – женился же! К тому же, в браке были и другие увечья от него, куда более тяжкие. Теперь ещё и сыновья один за другим преставились. Свекровь потом после похорон приходила к Ульяне, плакала своим страшным, уставшим работать за двоих глазом и за что-то просила прощения. Обе поревели, выпили наливочки и разошлись с миром.

* * *

Так Ульяна стала вдовой в тридцать пять лет. Детей нет, мужа нет, и ничего этого даже не предвидится. Из мужиков только кот остался, старый, хороший. Не пьющий. Даже валерьянку не любил, словно сказать хотел: «Ну, куда тебе, женщина, ещё одного пьяницу в хозяйстве?». До него была кошка, пришла к ним жить уже в возрасте, через пару лет собралась помирать. Ульяна её к ветеринару на ферму носила, тот сказал, что проще усыпить. Муж предложил «усыпить» лопатой: «Ещё деньги платить за такую фигню!», но Ульяна не позволила. Кошка прожила ещё полгода, умирала на кровати хозяйки, как царица. Перед смертью сильно мочилась гноем на клеёнку, но всё же встала, боднула свою спасительницу в плечо и долго лизала руки, которые её так хорошо кормили. Благодарила. И прощалась. Ульяна ревела, словно человек близкий помирает. Странное дело, но никак она не могла огрубеть и охаметь от такой жизни, как прочие нормальные люди. Муж ругал её за это слабачкой и бабой, что показательно.

Ещё отец говорил перед смертью:

– Тяжело тебе будет, дочка, но ты не грубей, не превращайся в терновник. Ты у нас живая, как цветочек, который солнышку радуется, раскрывается лучам навстречу, но жить-то придётся в грубом мире среди хамов. Ты им навстречу раскроешься, они наплюют в тебя, сломают, ещё и обвинят во всём. Но ты всё равно чувства свои слушай, не отказывайся от души – не лишний это элемент в человеке. Оставайся живой, как бы ни высмеивали. Сейчас время такое: лживые кривляки вытесняют живых людей, всё чувствующих и понимающих. Жалко, что я защитить вас от этого не смогу, а муж твой сам против тебя во всём.

Смерть кошки её сильно расстроила: единственное существо было в доме, с кем можно просто поговорить. Похоронила её под клумбой с цветами и решила больше никого не заводить, а то не передать, как больно терять эти маленькие комочки жизни, к которым привыкаешь посреди тотального одиночества особенно крепко. Но тут брат приехал с Севера деньги пропивать, гулял полгода с её мужем и дружками, пока всё не спустил. Ульяна сердилась на них, что мужики неразумные сколько бы ни заработали, а на жизнь ничего не отложат, только на смерть, на уничтожение себя любую сумму потратят. Брат решил, что это она из-за кошки переживает и притащил рыжего котёнка в качестве извинений за доставленные неудобства. Сестра рассердилась ещё больше, что ж он такой тупой, если она внятно сказала, что не надо ей больше кошек и собак. Или назло всё делают, чтоб чисто поржать? Да ещё в дом кого только ни тащат, словно не хозяйка она здесь, не слушает и не слышит её никто! Отругала брата, велела, чтоб убирался, раз и похмелиться не на что: к сестре вот припёрся с презентом, только б налила, а у самого семья где-то брошена. Котёнок смотрел на неё испугано из-за пазухи, а брат вдруг заплакал:

– Возьми кота, злыдня! Он же золотой, гляди, а это к деньгам. Он тебе счастье в дом принесёт.

И стало ей так жалко всех, таких слабых, глупых, беспутных, что она и котёнка приютила, и брату денег на обратную дорогу дала. Уж лет десять с тех пор минуло, а брат умер три года назад. В очередной приезд с Севера, где прилично платили, надо сказать, по деревенским мерам, заснул на улице в мороз, а дружки не заметили. Друзья у них – одно название: «А мы при чём?». Только пить за чужой счёт горазды, а просто увести человека в сени, чтоб не остался на снегу лежать, не догадаются. Жестокие малодушные твари. Какие-то посторонние бабы его нашли, на санках до амбулатории довезли, но он уж ноги обморозил. Сначала ступни отрезали, но гангрена не отставала, сожрала мясо до бедра, пошла выше. Врачи сказали, что кровь плохая: какие там витамины на Севере. Умирал у своей жены в городе, Ульяна навещала его там, хоть поговорили по-человечески, а то брата было практически не выловить в трезвом состоянии, когда здоровым бегал. Спросила, не жалко ему помирать в сорок лет. Он даже удивился:

– А зачем жить? Скучно же. Я уж всё попробовал: чистый спирт пил, с чужой женой спал, на брёвнах по порогам на реке спускался. Что там ещё интересного? По телику в фильмах про мужиков одни подвиги и крутизна, тёлки клёвые вокруг так и вьются, не чета реальным бабам-дурам. Только в кино сплошные спецэффекты, а в реальной жизни грузовик увязнет, и мы его вытягиваем по колено в грязи. Устал так, словно мне сто лет, а не сорок. Думал, что мной должны восхищаться только потому, что мужиком родился, а ведь это ненормально: жить ради восхищения. Да ещё и крутого мужика из себя изображать посреди нищеты и пьянства. А какой я мужик, если жену ни разу на руках не носил? Не для красивой картинки, а только для себя, чтобы почувствовать, как это. С детьми толком не пообщался, а они ведь не запомнят меня, забудут годам к десяти. Ты им скажи, когда вырастут, что не таким уж поганым человеком их папка был. Только очень глупым, что слушал, кого не надо. Подсадили нас на подвиг, а оказалось, что трудней всего просто жить. Не для подвига и шумихи, а только для себя, для своих…

Остался от него кот на память. Денег и счастья не принёс, но всё ж живая душа в доме, а это уже богатство, когда вокруг всё вымирает. В эту зиму заболел, Ульяна выхаживала как ребёнка, как важную ниточку, которая связывает её с навсегда ушедшим миром дорогих ей людей. Казалось, если нить оборвётся, то жизнь потеряет всякий смысл. Умоляла этот клубок свалявшейся шерсти: «Котик, только не умирай! Имей совесть, ты же у меня один остался». И он остался, выкарабкался. Как и прежде ходит за Ульяной по хозяйству и за дровами, делает с ней обход в сарай, лежит на завалинке, когда она чистит двор, светит в сумерках жёлтым глазом со спинки любимого дивана по вечерам. И ей кажется, что её мальчишки тоже сидят где-то тут рядом. Но совсем не такие, какими были при жизни, а поумневшие и повзрослевшие, ставшие настоящими мужчинами, надёжными и умными, её защита и опора в этом непонятном мире.

На их улице почти все бабы были одинокими, поэтому Ульяне одно время даже завидовали, что у неё муж есть. На соседней улице у одной Таисьи Карповны муж остался, ей тоже все завидуют. Недюжинные силы свои Клим Петрович потратил на служение Бахусу, как он сам говорил, если этот Бахус, конечно, потреблял внутрь препараты бытовой химии.

– Бахусу он служит, видишь ли! – смеялась над ним Светлана. – У нас в стране пьянство и вакханалией-то назвать нельзя. Вакх и Бахус были покровителями винограда и виноделия, а наши льют в себя тормозную жидкость и называют это пьянством. По радио передача была, что во Франции пьяницами считают тех, кто пьёт много натурального красного вина – там другого нет. А наши технический спирт шкварят, но пьяницами себя не считают.

– Тебе не всё равно, отчего мужик идиотом становится: от дорогого виски или от стеклоочистителя? – удивлялась её соседка медсестра Алла. – Не велика разница, каким перегаром он на тебя дышит: от качественной водки или от палёной. От качественного пойла он деградирует или от чего-то подешевле? Как будто человек, перепивший натурального вина, будет себя приличней вести, чем нищий пьяница. Так же будет куражиться и гадить мимо горшка. По телику не зря застрекотали про какой-то «качественный» алкоголь: дескать, власть за народ переживает, что он там в себя заливает. А бабам-то от этого ни тепло, ни холодно: пьянь – она и есть пьянь.

– Да я к тому, что он во дворе с такой мордой сидит, словно подвиг непосильный совершил, а никто не оценил.

У Клима Петровича несколько лет тому назад якобы отнялись ноги вследствие потребления несовместимых с жизнью жидкостей, и он теперь сидел во дворе, куда его выносила жена для моциона. «Якобы», потому что иногда его видели ходячим и даже бегающим, когда жена куда-нибудь отлучалась из деревни, а он метался в поисках любимых напитков. Когда же Таисья Карповна возвращалась домой, он снова становился парализованным. Но ей никто об этом не говорил, да она всё равно не поверила бы – любила его безмерно. Целый день по двору суетится, огород копает, траву косит, дрова колет, а муж-псевдопаралитик в тенёчке сидит и контролирует, значит. Иногда кричит:

– Ну кто так, дурья башка, забор красит? Ты без меня ничего сделать не можешь! Ведь помру, неровен час, ты ж без меня пропадёшь… Ну, и куда ты теперь пошла, курва бессмысленная? Да оставь ты лопату, а иди дрова допили! Ну, и зачем ты пилу взяла? Я тебе сказал, чтобы ты сейчас же окна на веранде вымыла: грязь развела, что сквозь стёкла не видно ни хрена. Как ты без меня жить-то будешь, дура набитая? Мог бы ходить, так дал бы тебе пинка, сволочь, чтоб научилась работать, как надо! Унеси меня в дом, не могу уже на тебя смотреть! Издевается над мужем, как хочет, и бог её никак не накажет.

Жена ахает, охает, но, в конце концов, с виноватым видом подхватывает своего благоверного и несёт в дом вместе со стулом. Бабы заглядывают на этот шум через забор, завидуют: «Везёт же Тайке! Семейной жизнью живёт».

– Тайка, а ты не пробовала его дубиной полечить? – спрашивала её иногда проходящая мимо насмешливая Светлана. – Ей-богу, лучше лекарства для ихнего брата не найти.

– Ах ж ты, сука такая! – заходился в таких случаях муж Таисьи Карповны, хватал с земли ком глины или камень и швырялся в Светку. – Своего мужа извела, падла, не уберегла… Да на таких, как я, Русь держится!

Бывало, он так раскапризничается и не даёт жене занести себя в дом. Она подойдёт, он как даст ей кулаком. А кулаки-то у него – дай бог всякому: он ими в молодости на спор гвозди забивал. Обычно так вёл себя, когда начинался дождь, и жена переживала, что муж вымокнет и простынет, а он безошибочно разгадывал её тревогу и начинал виртуозно куражиться.

– Вот простужусь, умру, и тебе будет стыдно, что мужа не уберегла, – говорил назидательно. – Хотя тебе стыдно не будет. У тебя совести-то никогда не было. До инвалидности меня довела, а теперь думаешь, как бы вовсе извести. Не подходи ко мне! Да если бы не ты, да я бы мог… Я бы мог чего-нибудь в жизни добиться, а так сижу тут с тобой, с дурой… Меня даже в Кировский театр приглашали!

В детстве его действительно однажды пригласили в спектакль на роль эльфа или ангелочка, которого несколько раз проносят на руках на заднем плане сцены. Был он тогда хорошеньким ангелоподобным мальчиком, поехал с мамой на школьный базар в город Ленинград. Там-то его и увидел ассистент какого-то режиссёра. И вот этот, казалось бы, незначительный факт отравил всё его будущее существование. Решил он тогда, что его ждёт необыкновенное будущее, а вместо этого женился на нелюбимой женщине, потому что вообще никого не любил, спился от позорного, как ему казалось, труда в местном совхозе, а теперь специально сидел под дождём, чтобы никто не догадался, что он плачет.

Местные мужики не так, чтобы все поголовно спились. Многие просто уехали в город, где ещё осталась хоть какая-то работа. Бежали или спивались, потому что в деревне, как поётся в одной песне «перспективы нет и бизнеса». Оказывается, кто-то посторонний должен снизойти откуда-то, создать эти самые перспективы с бизнесом и скромно удалиться, ничего не попросив за услугу. Были и пьющие бабы, но они быстро сгорали от водки, за ними никто не ухаживал. Если вокруг пьющего мужика часто вьётся сонм мамушек, тётушек и жён с сёстрами, которые из канавы вытащат, отмоют, отстирают, вызовут врача, заплатят за капельницу, то с опустившейся женщиной мало кто станет так возиться. Не принято. Если прихватит сердце или подскочит давление, то соседи где-то через пару дней заметят, вызовут труповозку. Поэтому Ульяна боялась пить.

Муж один раз напоил её смеха ради, и ей так плохо сделалось, что не передать: как это люди пьют такую гадость каждый день! Она по радио передачу услышала, что женщины чрезмерно придираются не по делу к мужчинам, изводят и без того редеющие ряды таких замечательных весёлых парней. Ну, подумаешь выпил, экая трагедия, выпей сама с ним, накрой на стол, что она и сделала. Муж сначала хмурился, в чём тут подвох, а потом позвал собутыльников. Ульяна попробовала только пиво, но ей плеснули туда водки, ужасно рвало, она взяла таз и заперлась на чердаке. Было так стыдно, а мужики хохотали внизу страшными голосами. Потом Светка её ругала:

– Ты совсем дура, что ли? Нашла кому подыгрывать. Нашла кого слушать: радио! Ещё телевизор послушай. Там тебе и не такое посоветуют, только успевай трусы подтягивать. Ты знаешь, чем такие вещи заканчиваются, когда муж с женой пьют, сколько убийств по стране после пресловутого совместного распития? У нас соседка так с дружками мужа заигрывала, в дом их пускала, за стол сажала, выпивать с ними стала, пока не пустили они её по кругу, когда мертвецки пьяный муж на веранде дрых. Полный дом упившихся кобелей, что ж ты хочешь? Менты давно сказали, что даже не пошевелятся, если очередную дуру в собственном доме собутыльники опустят. Сама напустила сброд – сама и разбирайся, кто там тебя и чем. Неужели сама не чувствуешь, как это опасно: пить вместе с теми, кто и в трезвом-то состоянии плохо ненависть к тебе скрывает?

Испугалась, что мужики пойдут трепать о ней по деревне, какая она пьяница и беспутная баба, потому что для этого достаточно один раз вот так осрамиться, чтобы позорное клеймо прилипло на всю оставшуюся жизнь. Кстати, заядлым выпивохам и гулякам никогда такого не говорят. Но больше всего поразило, как отнеслась к этому домашняя живность. На утро вышла к курам, а они врассыпную, кудахчут с осуждением, даже ни одного яйца не снесли! Корова к себе два дня не подпускала, даже не позволила по чубчику потрепать, кусалась и угрожающе переступала с ноги на ногу. Ульяна знала, что к корове лучше не подходить, если так себя ведёт, упросила соседку подоить, сама стояла в сторонке, мысленно просила прощения. Бурёнка испуганно косила чёрным глазом, словно хотела сказать: «Ты чего, рехнулась, хозяюшка? Себя забыла? Это мужик гулять может, а на тебе хозяйство. Нам что прикажешь делать, если с тобой беда случится? Уйди с глаз долой, предательница».

Ульяну этот случай так насторожил, что зареклась когда-либо ещё потакать чьим-то пьянкам. Да и опасно это: реально отравишься, с сердцем или почками плохо станет, и ведь никто не поможет. Только водки плеснут для верности. Да и зачем это? Что за общение, что за дружба такая, если только через пьянку? И вообще, она давно привыкла к одиночеству, хотя её семейная жизнь и закончилась только в прошлом году. Муж ею почти не интересовался, никакого внимания не уделял. Наверняка, очень удивился бы, что жене требуется внимание. Или гулял где-нибудь, или лежал пластом без признаков жизни. Но вдруг стало на неё наваливаться настолько острое ощущение одиночества, что Ульяна и комариному писку была рада.

* * *

Сразу после смерти мужа она пустила в дом молодую пару по договорённости с Администрацией городского поселения, к которому их деревня была приписана. А то живёт одна, как барыня, когда в стране беда с жильём. В деревне много пустых домов, но они быстро приходят в негодность, жить в них нельзя. Обычная изба без хозяина разрушается очень быстро, иногда одной зимы достаточно. А Ульяна за домиком следила, каждый год красила, даже обшивку менять сама научилась. Муж иногда помогал, но уж больно люто напивался после этого, на неделю в запой уходил, словно мстил, что работать заставили, как будто не для себя, а для врагов.

Деревня в какой-то момент перестала развиваться. У людей нет денег на строительство, поэтому многие до сих пор живут, как крестьяне пятнадцатого века, всей семьёй в одном доме. Ладно, если в доме или квартире, а то иногда в одной комнате. Непосвящённым во все тонкости быта кажется, что это народ такой ненормальный – сам не хочет хорошо жить! Никто не разъезжается, все толпятся на общей жилплощади, действуют друг другу на нервы, переругиваясь в очереди к туалету или прорываясь к умывальнику. У людей не просто денег нет на дополнительные метры жилой площади, но и самой жилплощади как таковой нет. Это серьёзная проблема многих российских городов, где вообще никакого строительства не велось за последние тридцать-сорок лет. Власти почему-то предпочитают эту проблему замалчивать, хотя она очевидна настолько, что о ней знают даже те, кому не положено. Например, чиновники от медицины или образования сетуют, что практически всюду не хватает врачей и учителей. Дескать, молодёжь такая избалованная пошла, институты закончили, а ехать в провинцию и работать там за «скромную, но приемлемую зарплату» не хотят: всем сразу миллионы подавай. Но вот приезжают молодые специалисты, хотят работать, он врач, она учительница, двое маленьких детей – прекрасная молодая семья. Их селят в аварийный барак с проваленной крышей. И никто не говорит, что это временно, скоро построят современный и комфортабельный жилой дом, где вы непременно получите просторную квартиру. Ничего не построят, так что это – навсегда.

Семье нужен дом, а его нет. Членам этой семьи начинают давать «ценные советы», что они вот тут могли бы подсуетиться и заселиться в мезонин, а там надо было летнюю мансарду впятером обживать, где зимой холодно и потолки текут. Но людям банально надо где-то жить! Люди не живут на улице, что очень огорчает нерадивых глав городских и сельских администраций. Дети молодых специалистов вскоре заболевают, потому что в «доме», если эти руины можно так назвать, растёт грибок и плесень. Молодая семья не сдаётся, но начинает роптать. Администрация в недоумении:

– Что ж вы нынче такие изнеженные? Откуда вы вообще берётесь? В России живёте, понимать надо, какая у нас сложная политическая ситуация на международной арене! Вам с жильём ещё повезло, можно сказать, потому что тут энергетик приехал с семьёй, их поселили в квартиру, где местами полы провалены. И ничего! Живут как-то. Уже три раза к соседям вниз проваливались, но это по личной неосторожности. А ветеринар с тремя детьми вообще живёт в подвале, где канализацией воняет до рези в глазах, зато проваливаться уже некуда. Нешта наш народ таких пустяков боится? Да наш народ в землянках гнил за мир во имя победы справедливости на земле…

Заткнуть этот фонтан оптимизма можно вопросом: вы сами согласитесь жить в таких условиях? Подобные вопросы воспринимаются властью очень болезненно, на уровне измены Родине и продажи секретной информации агентам иностранной разведки. Заканчивается тем, что молодые специалисты уезжают, потому что детям ставят нешуточный диагноз, а муж начинает пить. Отечественные мужчины словно бы запрограммированы, что при возникновении проблем «настоящий мужик» не должен их решать, а просто-таки обязан первым делом уйти в запой. У жены случается второй выкидыш от нервного напряжения, что крыша над головой может рухнуть в любой момент. При этом бабу грузят по телевизору, как обнаглели россиянки, что так мало рожают в таких чудесных условиях – зажрались, сучки. Одни граждане повадились упрекать других, что те мало родят новых сограждан. Наверно, чтобы все аварийные халупы и брошенные деревни было кем заселить.

Кто они такие, эти упрекающие? У них какая-то лицензия на это есть или специальные права получены? Или они создали и предоставили людям какие-то потрясающие условия жизни? Нет, такие же бестолковые балаболки, как на прочих попсовых каналах. Но респект попсе, что та хотя бы не берёт на себя больше своего веса. А эти вообразили себя учителями неразумного народа. Кто-то и хотел родить, да передумал, увидев таких агитаторов, перекошенных от ненависти. Естественно, находятся неистребимые служанки, которые спешат к ним с отчётом: «Я троих уговорила родить». Рабство полтора века как отменено, а эти до сих пор к хозяину с отчётом бегут. Хозяин снисходительно усмехается: молодец, бабка. Рассуждают как крепостники, которым дворовые девки перестали рожать новых крепостных рабов. Шипят как змеи, словно их бесит, что дети родятся от женщин, которых для этого надо любить, но вот с этим у них проблемы – баб они терпеть не могут! На дух не переносят, и ничем не замаскировать, что именно ненависть у них является основой отношений с «прекрасным» полом. Любовь к женщине считают ниже своего достоинства или просто позором. От них буквально воняет этой ненавистью, разит за версту. Тревожно за баб, которые отважились с ними спать. Они с такой злобой рассуждают о рождаемости, словно за дефицитом в очереди стояли, а им не досталось. На детей смотрят как на количество очков в каком-то странном соревновании.