Электронная библиотека » Наталья Игнатова » » онлайн чтение - страница 10

Текст книги "Дева и Змей"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 19:25


Автор книги: Наталья Игнатова


Жанр: Фэнтези


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Шрифт:
- 100% +

ГЛАВА V
3-Й ДЕНЬ ЛУНЫ

Это период активной борьбы, напора и агрессии. Все пассивные люди в третий день Луны уязвимы. Следует концентрировать и использовать свою астральную энергию для самозащиты.

П. Глоба, Т. Глоба “О чем молчит Луна”.


“Эта форма вампира – традиционно женский демон, который устраивает свои оргии на мертвецах младенцев и населенных кладбищах”.

“Сокровища человеческой мудрости” (библиотека Эйтлиайна).

Утро следующего дня было отмечено здоровым крепким сном: колокола звонили так, словно душу хотели вымотать, но Элис уже не было дела до их стараний. Спала как убитая до восьми утра, проснулась голодная и, видимо от большой радости, осмелела настолько, что решила не считать овсяные хлопья достойным завтраком.

Элис набрала номер Гюнхельдов: почему бы современной девушке не пригласить молодого человека позавтракать вместе? А трубку сняла Варвара Степановна, и, не дожидаясь, пока растерявшаяся Элис объяснит, зачем ей понадобился Курт, непререкаемым тоном распорядилась:

– Приходите-ка к нам, Элис. Прямо сейчас. Курт сказал, что у вас в холодильнике нет ничего, кроме мороженого, а с бакалейщиком вы еще не договаривались, это я и без Курта знаю. Так что мы ждем вас к завтраку.

Повесив трубку, Элис некоторое время размышляла. Преимущественно над национальными особенностями русских. Недолго размышляла: есть-то хочется. Собралась и пошла в гости.

А разговор за столом неизбежно свернул на Драхена. Элис показалось, будто Курт не слишком доволен тем, что речь зашла о загадках Змеиного холма: обычная история – хочет решить все сам и преподнести матери отгадку на блюдечке. Но у самой Элис не было подобных амбиций, так что, не забывая о завтраке, она без утайки рассказала обо всем, что случилось вчера. Настолько увлеклась, что едва не проболталась о начатом ими расследовании. Но взглянула на Курта и вовремя прикусила язык. Однако плащом похвасталась. Ну, а кто бы удержался?

Госпожа Гюнхельд, конечно же, отнеслась к рассказу с некоторой долей скепсиса. Ей и вправду проще всего было вновь списать случившееся на гипноз. Но к этому Элис была готова. Скромно улыбаясь, она продемонстрировала Варваре Степановне Волшебный подарок. Застегнула фибулу, крутнулась на пятке:

– Ну, как?

– Необыкновенно…

Впервые в жизни у Элис нашлось, чем подтвердить свои “фантазии”. Впервые в жизни кто-то из взрослых поверил ей. Ощущение было потрясающим: хотелось торжествующе смеяться и одновременно так и тянуло извиниться, как будто в том, что плащ-невидимка оказался плащом-невидимкой, была ее вина. Отчасти, впрочем, да, была. Элис только что своими руками пошатнула чужие представления о жизни. Но ведь… когда-то надо это делать. Почему все Волшебное обязательно нужно прятать? Если оно есть, люди должны о нем знать. Разве не так?

“Было бы так, умей люди понять волшебство правильно. Но они видят лишь то, о чем знают, не замечая действительности”.

Мысль пришла из вчерашнего дня, из маленького дворика с фонтаном.

“…мы повсюду, мы ждем, мы всегда готовы напасть…”

Фейри не прячутся, люди просто не видят их. Так же и с волшебством.

Элис стянула плащ. Пожала плечами:

– Вот.

– Можно? – госпожа Гюнхельд коснулась серой ткани. – Элис, вы позволите мне… попробовать?

– Да, конечно!

Ей и самой было интересно посмотреть, как это выглядит со стороны. Одно дело, когда у нее на глазах исчез Невилл – от него и не такого можно ожидать – и совсем другое, увидеть, как станет невидимкой обычный человек. Почтенная дама, учительница к тому же.

Варвара Степановна не сразу справилась с брошью-застежкой: стреловидный хвост дракона нужно было вставить между его длинными клыками строго определенным образом. Но с минуту повозившись перед зеркалом, госпожа Гюнхельд заставила змея прикусить хвост. И исчезла. Ахнули они с Элис на два голоса. Не прошло и секунды, а Варвара Степановна уже стягивала плащ, приговаривая, что такие потрясения в ее возрасте не проходят бесследно.

Насчет возраста она, конечно, преувеличивала, о чем Элис не замедлила сообщить. А вообще-то, получилось весело. И потом они еще долго сидели за столом, пили чай… Странный обычай, с какой стороны не посмотри, но что-то есть в этих русских чаепитиях. То ли они успокаивают, то ли атмосфера за столом устанавливается особенная.

Жаль только, что Курт не задержался. Впрочем, Элис и без него не заскучала. Никогда она так хорошо не проводила время в компании женщины на двадцать лет себя старше. Как-то незаметно и очень легко она начала называть госпожу Гюнхельд просто Барбарой, и через час уже чувствовала себя так, словно болтает за чашечкой кофе чуть ли не с родной матерью.

Хотя, нет, с мамой она так никогда не разговаривала. С отцом, пожалуй, да. В его в кабинете Элис могла сидеть целыми вечерами, говорить ни о чем, слушать, просто смотреть, как он работает. А мама многого не понимала, или понимала неправильно.

Барбара рассказывала о работе в школе, о войне, о Курте. Элис, в свою очередь, – о сокурсниках, музыке, студенческих волнениях, о марихуане и о том, что хиппи в чем-то, безусловно, правы, но ей никогда не понять до конца их борьбы с общественными устоями, потому что сама она вышла из семьи, эти устои олицетворяющей.

Она не была белой вороной, не была тихоней или заучкой. Просто в чем-то ее взгляд на жизнь отличался от взглядов друзей. Что ж, ведь так бывает? В конце концов, если у тебя есть деньги, и папа с мамой ни за что не поймут причин, по которым ты желаешь от денег отказаться, зачем расстраивать родителей? Лучше лишний раз съездить на уик-энд куда-нибудь в хорошее место.

– Верно, – улыбалась Барбара.

Уж она-то, конечно, понимала Элис. Ведь коммунисты утверждают, что быть богатым плохо, однако Барбара Гюнхельд была сравнительно богатой коммунисткой.

Словом, уходя, Элис чувствовала себя так, будто знакома с матерью Курта лет тысячу, не меньше.

А в два часа пополудни к ней приехал Курт и позвал на прогулку. Просто так.

– Нужно же вам общаться с кем-то кроме моей матушки и этого чудища с холма.


“Мангуст – Факиру

Секретно

Сегодня, 21.06, Дочь продемонстрировала некую вещь, самое подходящее название для которой – плащ-невидимка. Это действительно плащ, средневекового фасона, сшитый из неизвестного мне материала. Носится на плечах, возле горла закрепляется застежкой в форме дракона (фото прилагается). Застежка из неизвестного мне легкого сплава. Будучи надет и застегнут, делает носителя абсолютно невидимым для невооруженного глаза. Попытка получить фрагмент материала ни к чему не привела – материал не берут ни ножницы, ни нож, ни какие-либо другие режущие инструменты. Попытка поджечь или расплавить его так же оказалась безрезультатной. По словам Дочери этот плащ она получила в подарок от Объекта”.

Расшифровано 546353


Курт так и не решил, стоит ли рассказать Элис о том, что он успел с утра съездить в Вотерсдорф, тот самый город, где был “дом с привидениями”? Эрик Гарм – имя довольно известное, и выяснить, откуда родом избегнувший наказания нацистский преступник, труда не составило.

Сам по себе Вотерсдорф, наверное, был обычным городком, каких сотни, если не тысячи: железнодорожная станция, автовокзал, на весь город два трамвайных маршрута – в каждом по одному составу – две школы и завод. Но здесь родился Эрик Гарм, и в центре города на холме (что же за тяга такая к холмам у здешней нечисти?), в самом деле стоял заброшенный дом. Курт поднялся наверх: почти до самой вершины проложена была хорошая дорога, с велосипедными тропинками по краям, а чуть в стороне даже оборудован спуск для катания на роликовых коньках. Но за последним обитаемым домом по дороге проходила ясно различимая граница, и за ней ровный асфальт уродовали выбоины, и трещины рассекали его, как паутина или черные тонкие молнии. Давно не знающая косилки трава подступала вплотную к обочинам, не газон уже, и не лужайка, скорее, луг – Курту показалось, что он различает в траве луговые цветы.

Ну, и, конечно, сам дом. Трехэтажный, сложенный из серого камня; кое-где возле заколоченных оконных простенков и под карнизом второго этажа еще сохранились остатки штукатурки. Видимо, когда-то дом выглядел не так уж мрачно: живописный первый этаж, с его горгульями, химерами и колоннадой у парадного входа, а над ним – светлые стены, открытые солнцу и ветрам, и, кстати, взглядам горожан. Симпатичные такие стены над крышами домов ниже по холму, над темной зеленью в парке. Элис не преувеличивала: парк оказался еще тот. И Курт не смог заставить себя открыть чугунные ворота, чтобы по темной липовой аллее дойти до крыльца. То есть, наверное, если б возникла необходимость, и открыл бы, и вошел, и в дом влез, случись такая нужда. А так, предпочел довериться инстинктам, послушаться своего страха, как сказал бы Драхен, и ограничился тем, что рассмотрел дом в бинокль.

Двери и впрямь были заколочены, причем такими досками и такими гвоздями, что пришлось бы повозиться с ними, даже располагая необходимыми инструментами. Поневоле Курт задумался: хотели те, кто забивал дверь, защитить дом от проникновения извне, или – наоборот, стремились не выпустить что-то, скрывающееся внутри. Неужели столько труда положили на то, чтобы удержать от рискованных шалостей местных подростков? И не в том даже дело, что он настроен предвзято, уже зная из рассказов Элис, что делается внутри дома, от предвзятости Курт избавляться плюс-минус умел, дело в том, что любой человек, поглядев на эти двери, озадачится схожими сомнениями. Ну, или почти любой. Есть люди, которые вообще ничем не озадачиваются. Их, однако, и к домам с привидениями не влечет.

Курт намеревался поговорить с соседями, хозяевами домов ниже по склону. Не нужна была его наблюдательность, чтобы сообразить: особнячки эти, каждый в окружении своего собственного парка, с красивыми оградами и виднеющимися сквозь решетки фонтанами, знавали лучшие времена. И, наверное, лучших, во всяком случае, более зажиточных хозяев. Они были старыми, эти дома, они уцелели во время войны, а сейчас походили на обедневших аристократов, с чопорным достоинством пытающихся сохранить видимость былого величия. Фонтаны не работали, парки зарастали, давно не стриженые кусты теряли форму, но дома сияли новой штукатуркой и чистыми окнами. И аккуратнейшим образом выметены, а может, даже и вымыты были подъездные дорожки. И черной новой краской выкрашены были чугунные решетки, хотя вряд ли по вечерам горели фонари на поддерживающих ограду каменных столбах.

Стучаться в чужие двери не пришлось. И Курт, и его машина привлекали достаточно внимания, так что он не успел еще опустить бинокль, налюбовавшись заколоченной дверью брошенного особняка, а в воротах соседних домов уже появились две тетки в фартуках. На первый взгляд одинаковые, как близнецы. Только фартуки разные: у одной – в цветочек, а у другой – усыпан в беспорядке геометрическими фигурами.

Курт вежливо улыбнулся:

– Добрый день!

К русским по всей Германии относились приветливо и благожелательно, так что он, разъезжающий на советском автомобиле, дурного приема не опасался. Так и вышло. Разговор завязался словно бы сам собой: фрау неплохо говорили по-русски, Курт – по-немецки, и это, последнее, им чрезвычайно польстило. Правда, настроить хозяек на разговор о пустом доме оказалось непростой задачей, но Курт трудностей не боялся. И уже очень скоро он сидел в просторной гостиной, заставленной мебелью, простоватой в сравнении с красующейся на потолке лепниной и изысканной формой окон. Фрау Берван угощала его кофе, а фрау Анстанд – домашним печеньем. Изредка за приоткрытой дверью мелькало симпатичное личико фройляйн Берван, но эта юная особа, лет, пожалуй, шестнадцати – вряд ли старше, так и не рискнула войти в гостиную. С некоторым сочувствием к ее матери, Курт подумал, что через какой-нибудь год фройляйн Берван станет студенткой в большом городе. И тогда от застенчивости ее не останется даже воспоминаний.

Он внимательно слушал хозяек, кивал и задавал время от времени наводящие вопросы. О самом доме они могли рассказать немного. Когда был построен? Да кто же знает? Как будто всегда здесь был, может, даже раньше, чем построили сам город. Кто жил в доме? Когда-то, говорят, не то барон, не то рыцарь, какой-то аристократ. Потом, рассказывают, разные люди особняк покупали. Тогда о нем странные слухи и пошли, потому что никто из владельцев дома больше полугода там не прожил. Очень скоро он опять выставлялся на продажу, и, что всего удивительнее, прежние жильцы словно бы исчезали. Во всяком случае, никто не видел, чтобы они уезжали, увозили вещи… Нет, пропадали и все тут. А незадолго до войны, в особняке поселился командир местных штурмовиков, гауптштурмфюрер Вест. Он был хороший человек, детей любил очень, организовал в городе работу разных детских кружков, вот и младший Гарм все возле него крутился…

О том, что фрау Берван и фрау Анстанд сами, скорее всего, посещали какой-то из кружков для девочек, и в гауптштурмфюрера Веста были безнадежно по-девичьи влюблены, Курт догадался и сам. Ну, бабки, фашистки недобитые… Хотя какие они бабки? Не старше его матери.

А Вест однажды исчез. Точно так же, как исчезали до него все предыдущие жильцы. Только на этот раз нашлось, кому его хватиться. Власти организовали поиски, перетряхнули город, арестовали всех подозрительных – чуть не треть мужского населения – и ничего бы не нашли, не вернись гауптштурмфюрер однажды сам, своими ногами, с собственной головой под мышкой.

Говорят, что ранним ноябрьским утром, когда город до крыш укутан был туманом, он вышел из своего дома и направился вниз по склону, заглядывая по дороге в каждый дом…

Остановили его уже у трамвайных путей, залив пламенем из огнемета.

С тех пор, собственно, цены на когда-то престижные дома на холме сильно упали. И все равно, поселиться возле старого особняка решались только те, кому просто не приходилось выбирать.

– Он заходил в дома, – рассказывала фрау Анстанд, – голову оставлял в прихожей, словно бы она ему совсем была без надобности, а сам шел по комнатам с ножом.

– С лопатой, – поправила ее фрау Берван, – у него была лопата с обрезанной ручкой.

– Саперная? – зачем-то уточнил Курт, хотя подробности были ему совершенно не интересны.

– Короткая такая лопата, – фрау Берван развела руки примерно на метр, – острая.

– Тех, кто не спал, кто уже встал и попадался ему на пути, Вест убивал ударом в голову. Раскраивал череп, как тыкву… – фрау Анстанд хихикнула.

И Курт пришел в себя. И очень пожалел о том, что представился Куртом Гюнхельдом. На всякий случай, просто чтобы не показаться самому себе суеверным дураком, он уронил на пол позолоченную кофейную ложечку. Нагнулся поднять. И когда увидел то, что ожидал увидеть, не разгибаясь толкнул легкий столик с кофейником и печеньем в сторону фрау Берван. От протянутых рук фрау Анстанд он увернулся, отделавшись располосованным когтями рукавом рубашки, и, перекатившись по ковру к дверям, выбежал в коридор.

Фройляйн Берван ждала его у входной двери:

– Не сюда, рыцарь! – крикнула она. – Уходи через кухню, через черный ход! Да беги же!

…Машина ждала почти у самых дверей, работал двигатель и дверца была приоткрыта. Очередная обманка? Или младшая Берван подогнала автомобиль к черному ходу? Курт не задумывался. Прыгнул внутрь и стартовал, уже на ходу захлопнув дверцу. Мельком пожалел молодую фею: ей наверняка будет взбучка от старших, и хорошо еще, если она переживет предстоящее наказание.

Страшно стало только потом. Когда вспомнил и пережил все заново. А особенно – птичьи лапы вместо ног под юбками гостеприимных фрау. Под фартуками, один – в цветочек, второй – в разноцветные квадраты и параллелепипеды. Черные лапы нетерпеливо притоптывают, когти царапают ковровое покрытие. Что они собирались сделать? Сожрать, наверное, что же больше? А младшая? Зачем помогла ему сбежать? Назвала рыцарем… может быть, это связано с легендой о Змее-под-Холмом? Светлый рыцарь, победитель Зла… Значит, и среди нечисти можно найти сочувствующих.

Вот интересно, а в Вотерсдорфе хоть кто-нибудь знает о том, какие интересные создания населяют два ближайших к брошенному особняку дома? А Драхен, красноречивый дьявол, об этих тварях не обмолвился при Элис ни словом.

“В последнее время умирают не все. Человеческие лекари действительно стали очень мудры…”

Ну да, ну да. С его точки зрения, значит, достаточно показать ей красивые цветочки, и вовсе незачем демонстрировать других своих лонмхи, тех, которые убивают по-настоящему.


Эйтлиайн

Мне следовало сидеть и расставлять точки над “i”, палочки над “t”, а мысли – по порядку. В крайнем случае, мне следовало бродить по замку и заниматься тем же самым. На худой конец, я мог отправиться погулять, при условии, что буду во время прогулки погружен в размышления.

Вместо этого я следил за мисс Ластхоп, пытаясь разобраться, что происходит между ней и юным Гюнхельдом. Почему-то хотелось думать, что ничего их не объединяет, кроме интереса к моей персоне. Почему-то хотелось, чтобы сегодня Элис вновь заглянула в гости. Я не “чудище с холма”, я рыцарь и джентльмен, и я знаю, что вчера ей было со мной интересно…

Лишь изрядным усилием воли мне удалось отвлечься от наблюдений.

Усилие воли выглядело как лошадь с рогом во лбу, а выражалось, как извозчик. Оно недовольно было тем, что я так до сих пор и не ответил на его вопрос о народах Сумерек. И о Жемчужных Господах.

У нас с Гиалом разные представления о значимости и очередности тем для размышлений. И меня куда больше интересовал иссякающий источник Силы, которую я представляю, чем дорэхэйт или Жемчужные Господа. Вопрос был лишь в том, как объяснить воплощенной мудрости и чистоте, что мироздание устроено совсем иначе, чем он думает? Воплощенной мудрости, увы, присуща некоторая косность мышления.

– Гиал, – проникновенно сказал я, стараясь выглядеть умнее, чем обычно, – ты ведь наверняка слышал о Законе?

…Нелегкое это дело, на разных языках говорить об одном и том же. Разумеется, о Законе знали все, кроме разве что совсем уж диких комэйрк[23]23
  Фейри-покровители какой-либо местности, топографического объекта или даже отдельных предметов.


[Закрыть]
, с объемом мозга меньшим, чем у земляного червя. Другой вопрос, что каждый знал свое, и по большей части знания сводились к тому, что Закон – это гибель всего сущего.

У гибели этой было еще одно имя: Звездный.

Он приходил.

И убивал.

Из соображений самых простых: лучшая гарантия выполнения правил – отсутствие тех, кто может их нарушить.

О каких правилах речь? Почему и как Звездный является в мир? Можно ли от него спастись? Над первыми двумя вопросами никто не задумывался, ответ на последний был настолько очевиден, что задумываться не имело смысла.

А я знаю очень много. Чуть больше, чем полагалось бы существу моего ранга и происхождения, и, разумеется, значительно больше, чем известно фейри, не входящим в наш род. Мне известно, что Звездный – эта страшная сказка – не сам Закон, но карающий меч Закона. А еще мне известно, что когда боги начали творить сущее, никакому Закону места в мироздании не нашлось. Сила эта, или… идея? Пожалуй, да, идея – верное определение, ведь ничего более убийственного, чем идеи, не удалось создать даже смертным, а они настоящие мастера во всем, что касается уничтожения себя или окружающих. Так вот, идея Закона родилась уже позже, родилась из мечты о справедливости, о честности, быть может, или о чести.

Тот, Кого я почитаю Творцом, Тот, Кто создал всех нас, все дивные народы, первым поднял Звездный. Поднял меч на того, кого считал своим создателем. История эта давняя и правды уже не найти: кто-то утверждает, что Звездный был откован для защиты, кто-то уверен, что клинок этот – воплощение предательства и обмана. Как бы там ни было, Закон творился в битве, изначально несправедливой, причем для обеих сражающихся сторон. Лучше не думать о том, каким образом из мечты о правде рождается ложь, а из лжи – новая правда, обязательная для всех. Достаточно того, что мы живем с этим. Победитель обратил идею Закона против побежденного, а заодно и против всех его созданий. Для того чтобы в конечном итоге восторжествовала высшая справедливость, и чистые были отделены от нечистых, агнцы от козлищ, праведники от грешников, словом, чтобы когда-нибудь четко и ясно стали очерчены границы между любыми противоположностями, и каждый получил то, чего заслуживает.

Заслуживает с точки зрения Белого бога, разумеется, потому что у созданий его зачастую свой взгляд на проблему. О нашей же судьбе, о судьбе фейри – дивного народа, сотворенного руками совсем иного божества, – и говорить не приходится. Гореть нам вместе с нашим Отцом в озере серном вечную вечность, потому что справедливость выглядит именно так. И не хватает для полного ее торжества одной лишь малости.

Повода.

Вот такая незадача: конец света на пустом месте не происходит, должен быть соблюден ряд условий, проделаны все необходимые ритуалы, нарушено определенное количество заповедей… С чем-то успешно справляются и смертные, но в некоторых моментах без нас не обойтись. А мы, знаете ли, не просто нечистые дети падшего Отца. Да и Отец наш – не просто бунтарь и изменник. Иными словами, мы способны не только приближать конец света, порой мы успешно предотвращаем его, выкраивая для себя (и для смертных) еще немного времени.

Но однажды, давно, когда были созданы первые из смертных, повод для уничтожения мира нашелся.

И как хорошо все-таки, что мы с Гиалом умеем слышать больше, чем сказано вслух. Он сразу вспомнил, сразу понял. Мне и говорить ничего не пришлось. Он сказал:

– Ты прав, Крылатый, мы перестали смотреть, что там дальше. Все, как в те дни. Помнишь, нам было не интересно заглядывать вперед?

В бесконечном множестве реальностей, составляющих наш мир, жизнь течет по-разному. И если в одной из них люди научились чему-то новому, это еще не означает, что то же самое со временем произойдет и в других. В каждой реальности свое прошлое и свое будущее, и нужно немало терпения, чтобы следить за жизнью хотя бы в нескольких из них. Еще нужно немалое любопытство, но этого у нас, у фейри, в избытке. Терпения же, да, не хватает.

Гиал напомнил мне о том, что были дни, когда пропало и любопытство. Мы перестали бродить по мирам, нырять в реку времени, по своему усмотрению выбираясь на берег там, где душа попросит. “Мы” – это я не о себе, а вообще о дивных народах. Мое высочество родилось в Тварном мире, на планете Земля, и ко времени, о котором вспомнил Гиал, планета не была еще даже заселена, и дед мой не помышлял о том, чтобы отправить сюда своего сына, меня же, соответственно, не было и в самых отдаленных планах.

– Не было никого достаточно мудрого, чтобы предостеречь нас и заметить опасность.

Это Гиал вставил прямо поперек моих размышлений и не соврал ни единым словом, несмотря на весь сарказм. Да, никто не заметил странностей, никто не насторожился. Никто даже не понял, что это не фейри ленятся заглянуть в будущее, это будущее перестало быть. Некуда стало заглядывать. Мир – весь мир, вся пресловутая бесконечность – подошла к гибельному порогу. Белый бог решил переиграть, начать заново, что-нибудь другое и на чистом листе.

Насчет его решения, правда, это только мои домыслы.

Когда беда стряслась, к ней оказались не готовы ни мы, ни новорожденные смертные, ни даже наш Светоносный Отец. Вопреки распространенному заблуждению, он не всеведущ.

Однако очень мудр. И он тоже Творец. И это он придумал вернуться назад, во времена, когда гибель мира еще не была предопределена, и уже оттуда шагнуть в будущее, то самое, которого они едва не лишились…

В итоге, меня, тогда еще живого, молодого и наивного мобилизовали на спасение мира от бедствия, о котором я, живой, молодой и весьма образованный, читал в древних книгах.

Я как тогда ничего не понял, так и сейчас не очень понимаю. Но факт остается фактом: мы с Гиалом чуть не порвались, спасая разных представителей Тварного мира от неисчислимых бедствий, по моим личным представлениям, давным-давно миновавших. Но по крайней мере после всех событий – “после” уже объективно, а не по личному времяисчислению – я начал понимать, с какой же это радости мне поклоняется множество разных народов, придумывая самые фантастические обличья и наделяя именами, даже отдаленно не похожими ни на одно из тех, какими я пользуюсь.

– Да Юй, – тут же припомнил Гиал, – Эекатль, Тлауискальпантекутли…

Что до последнего прозвища, то я его выговаривать так и не научился. Зато Гиал умеет. И вспоминает, как только предоставляется случай. Вообще, не понимаю, почему и смертные и фейри благоговеют перед Единорогом. Шуточки у него детские, а чувство юмора – извращенное.

Крыть мне было нечем: Гиал ухитрился избежать неверных трактовок своего образа, если не считать таковыми утверждения, что он аватара Вишну или Брахмы, и вообще маленькая рогатая рыбка. [24]24
  В “Шатапатха-брахмане” впервые изложена легенда, по которой Ману (предок и прародитель людей) вырастил из маленькой рыбки, попавшей ему в руки, огромную, впоследствии спасшую его во время потопа. Ману привязал свой корабль к рогу рыбы, и она провела его к возвышающейся над водами горе. Эта рыба считается символом Единорога


[Закрыть]

– И это – юмор? – пренебрежительно скривился мой враг.

Я же говорю: обаяния меньше, чем у жабы. Те, по крайней мере, молчат, пока их не спрашивают.

Но пусть его, Гиала. Каждый развлекается, как умеет, и чаще всего – за чужой счет. Сейчас же, прежде чем делать какие бы то ни было выводы, следовало выяснить, почему вдруг фейри вновь обуяла лень, почему любопытство изменило дивным народам. Будущее нашего мира опять под угрозой? Очень может быть. Исчезновение источника Силы – более чем весомый повод для того, чтобы заявить: Закон нарушен, да здравствует Закон, и запустить давно разработанную программу уничтожения. А я думаю об этом с преступным равнодушием и всей душой жажду не спасать мироздание, а вернуться к мыслям о мисс Ластхоп.

– То есть, – опять влез Единорог, не дожидаясь, пока я скажу хоть слово, – ты хочешь, чтобы я вернулся в Лаэр и оттуда вышел в будущее этой реальности?

– Ты не обязан делать это лично.

Разумеется, на ответ он внимания не обратил, предпочитая смотреть глубже:

– И что мешает тебе просто заглянуть в свое собственное будущее?

Тяжело это, быть ясновидцем. Те, кто не умеет, никогда не поймут.

Мне не то, чтобы что-нибудь мешало, хотя, возможно, с точки зрения Гиала принципы тоже выглядят помехой. Но во-первых, видеть миллиарды возможных вариантов будущего – все равно, что не видеть ни одного. А во-вторых, я не желаю знать, что меня ждет. Именно по этой причине мое высочество не заглядывает далеко вперед, в те дали, где возможно мое личное вмешательство в ход жизни смертных. Несколько лет, не больше. Я даже не знаю, сколько продлится глупая война в джунглях на юге, хотя наблюдаю за ее ходом с удовольствием: там убивают с не меньшей фантазией, чем на той войне, что недавно закончилась здесь, в Европе.

– Хочешь сказать, что не интересовался даже тем, что ожидает твою Жемчужную Госпожу?

– Она не моя. Интересовался, но меня прервали, когда я хотел взглянуть на ее будущее. Письмо принесли. От Сияющей.

– Ну да, – в кои-то веки Гиал счел нужным согласиться, – если прервали, да еще таким образом, значит тебе не следовало видеть ее судьбу. Значит, то, что ждет ее, неразрывно связано с тобой. Впрочем, это понятно: ты проявляешь такое участие к сей юной деве, что забываешь обо всем, когда она подходит к воротам замка.

– Жаба! – не выдержал я.

– Маленькая рогатая рыбка, – Гиал отвесил мне поклон и стал серьезен: – Хорошо, Крылатый, я сделаю так, как ты хочешь.


Единорог собирался уходить с закатом, в час динэйх , когда открывались врата между Лаэром и Тварным миром. Ближе к вечеру, разыскивая хозяина, он поднялся на крышу главной башни. Эйтлиайн был там, сидел между зубцами, глядя вверх, в небо, где, как в зеркале, отражался вечерний город, потоки людей, устремляющиеся в направлении храмов. От колокольного звона, неслышного здесь, на вершине холма, отражение чуть вздрагивало, словно медные языки колоколов били прямо в небесную твердь.

Черный принц не видел Ауфбе, не видел и неба, он грезил наяву, не забывая, впрочем, о дымящейся в пальцах сигарете. И поскольку выводить из транса ясновидца было делом совсем не таким сложным, как возвращать к реальности того, кто ясновидеть не умеет, Гиал без особой деликатности встряхнул Эйтлиайна за плечо:

– Я ухожу.

– Уже? – тот бросил взгляд вверх, поморщился и отражение города развеялось, – Хм-м. Вечер.

– И ты напрасно сидишь здесь, когда до заката осталось так мало времени. По крайней мере, Крылатый, не уходи далеко, – Гиал выразительно постучал себя пальцем по лбу, давая понять, куда именно не должен уходить хозяин замка, – твое стремление ни на миг не упускать эту деву из виду начинает внушать опасения.

– Я достаточно деликатен…

– Мне нет дела до того, насколько ты увлечен своей сиогэйли, и позволяешь ли ты ей хоть минутку побыть в одиночестве. Но есть опасность того, что, уйдя в грезы, ты пропустишь время заката. И сгоришь. А это, согласись, было бы большой неприятностью.

– Какой он, – поинтересовался Эйтлиайн, затягиваясь в последний раз, – закат? Ну, или рассвет?

– Я рассказывал тебе, – вздохнул Гиал, – даже делал картинку. Ты не поверил.

– Да. Помню.

– Это не рассказать, это нужно видеть. Каждый раз, когда день и ночь сменяют друг друга, нужно смотреть и быть счастливым оттого, что живешь. Прости.

– Пф-ф, – отозвался принц, – когда ждать тебя обратно?

– Думаю, нынче же ночью.

– Если ты ничего не напутаешь в потоках времени.

– Если я ничего не напутаю, – смиренно согласился Гиал, – мне далеко до тебя в том, что касается путешествий. Надеюсь вернуться с добрыми вестями.

– Ты возвращайся. Там посмотрим.


“Факир – Мангусту

Секретно

Информация безусловно любопытна. Воздержитесь от дальнейших попыток приобрести образец материала”.


Нельзя было сказать, что день прошел зря. Вечером, незадолго до того, как Ауфбе покрывалом накрыл колокольный звон, Элис с Куртом забрались на смотровую площадку в городском парке и оттуда, с высоты, смотрели, как улицы заполняются спешащими в храмы прихожанами. Странное было чувство. Полная оторванность от мира, одиночество, но одиночество, разделенное на двоих. Это сближало.

И, наверное, стоило отпустить какое-нибудь замечание, относительно единодушия всех горожан, сейчас больше похожих на муравьев, нежели на людей. Не потому даже, что сверху все виделось маленьким, а потому, что когда звенят колокола, здешние обитатели словно бы лишаются и личности и разума, повинуясь чему-то иному. Инстинкту, может быть?

В голову ничего не приходило, точнее, Элис не знала, как лучше сформулировать, чтобы не задеть Курта (все-таки он сам отсюда родом). А еще она вовсе не была уверена, что говорить действительно нужно.

Вот они и молчали, облокотясь на перила площадки… Курт иногда заглядывал в установленную здесь же на треноге большую подзорную трубу. Обозревал окрестности, искал на западе какие-нибудь признаки человеческого присутствия. И не находил. Лес там, на западе, поля, а за ними – лес без конца. Да, к тому же, Змеиный холм закрывает обзор, если и есть что-то за ним, то с вышки все равно не увидеть. С крыши замка нужно смотреть.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 | Следующая
  • 4.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации