Текст книги "Прелестник"

16. Раскаяние

Луи стоял посреди комнаты с опущенной головой. Он понял, что отец сейчас скажет что-то ужасное. Анна сидела в кресле и, с волнением глядя то на мужа, то на сына, ожидала объяснений, зачем ее позвали. Мари, ничего не понимая, стояла чуть поодаль. Она мучилась догадками, ведь сам герцог пригласил ее сюда. А на диване с видом несчастных жертв сидели Элен и ее дочь.

– Я позвал вас затем, чтобы открыть ваши глаза на некоторые вещи. Я бы мог сделать это прежде, но мне не хотелось расстраивать вас, сударыня, – обратился герцог к супруге. – Я полагал, что Луи изменит свое поведение, но, увы, этого не произошло. Поскольку он уже взрослый человек, я скажу, что есть.

Герцогиня заволновалась, но ничего не сказала. Герцог продолжал:

– Итак, сударыня, наш сын давно уже не мальчик, как вы без конца твердите. Он давно не дитя, о котором нужно заботиться, как о неразумном птенце. Луи прекрасно осознает, что делает, и давно живет взрослой жизнью. Он на диво быстро усвоил ее соблазны и с радостью наслаждается всем, что может ему позволить его молодость. Я никогда не вмешивался в его личные дела, но он ведет распутную жизнь совершенно открыто. Это же нескромно, сын мой, тем более теперь, когда речь идет о свадьбе. Что вы сделаете в жизни, если сожжете свою молодость, свое здоровье за несколько лет? Какое потомство вы дадите? Вот, сударыня, полюбуйтесь, чем оборачивается неумеренная забота. Перед вами достойный плод вашего воспитания.

Герцогиня со слезами на глазах смотрела на сына, который не знал, куда провалиться. Ему было до невозможности стыдно перед матерью. Разве он мог признаться ей в своих грехах? Разве она вынесла бы эти признания? Она так нежно любила своего Лулу и никогда бы не думала о нем так, как ее супруг. Конечно, она понимала, что Луи не невинный ребенок, но согласиться с тем, что он один из этой гнусной армии любителей наслаждений…

– Кроме того, Луи посещает весьма сомнительные заведения, – добавил герцог очень мрачно, – и, наконец, я должен сказать о том, что переполнило чашу моего терпения. Должно быть, стремление к развлечениям до такой степени помрачило разум нашего сына, что он отважился на поистине чудовищные поступки. Он пытался принудить свою будущую жену к сожительству и обходился с ней очень грубо. Обесчестить свою невесту до свадьбы, вероятно, в его глазах является геройским поступком. Но это не все. Он оказался способен и на гнуснейшую вещь. Вы не поверите, сударыня, Луи домогался любви своей тети. Это уже переходит все границы.

Луи мрачно покосился на Элен, но та сделала вид, что не заметила этого взгляда.

После краткого жуткого молчания герцогиня едва слышно проговорила:

– Нет… это неправда. Лулу, скажи, это неправда…

Луи, чрезвычайно смущенный последним обвинением, приблизился к матери и, опустившись на колени, не своим голосом сказал:

– Это правда, матушка. Все до последнего слова… Простите меня, ради бога. Я приношу вам одни страдания…

У него самого в глазах стояли слезы, а лицо давно покраснело от стыда.

Герцогиня ничего не ответила. Она встала и, прижимая платок к глазам, беззвучно удалилась.

Мари стояла как в оцепенении, ничего не видя перед собой. Элен и Леонора ничуть не изменились. Луи остался на полу. Он сокрушенно взялся за голову и тихо пробормотал:

– Я недостоин ее… – Потом, будто опомнившись, повернулся к отцу:

– Зачем, зачем вы так? Что будет с ней?

– Вы сами виноваты, сударь, – строго сказал герцог и обратился к Мари:

– Ты не первая и, верно, не последняя жертва этого донжуана. Однако твое поведение оставляет желать лучшего. Если собственный ум не подсказал тебе границ приличий, то мы подскажем. Я считаю, что после всего, что произошло здесь, ты не можешь оставаться у нас на службе и должна покинуть наш дом, как только мы вернемся в Париж. Можешь идти.

Мари, едва живая, поклонилась и вышла.

Луи встал на ноги и невменяемо заходил по комнате, наконец, остановился и произнес:

– Отец, это жестоко.

Герцог не отвечал. Луи метнул дикий взгляд на «несчастные жертвы» и потребовал:

– Да скажите же хоть слово! Леонора, я ведь ничего вам не сделал. Герцог удивленно взглянул на него, потому что минуту назад Луи подтвердил все обвинения в свой адрес.

– Все уже сказано, сударь, – смиренно проговорила Элен, – или мне вы тоже ничего не сделали? – и, взяв под руку дочку, пошла прочь.

Юноша в отчаянии посмотрел им вслед.

– Делайте выводы, сударь, – сурово сказал отец, – вы недопустимо ведете себя, особенно по отношению к графине. И будь вы человеком посторонним, мы бы не так и не здесь с вами говорили.

Герцог тоже покинул комнату.

Луи, как потерянный, долго стоял на одном месте, не чувствуя, как по щекам сами собой катятся слезы. Он еще не знал, что предпринять, к кому пойти и что сказать. В сердце кипела ненависть к Элен и Леоноре, праздновавшим свою победу, а воспоминание о растерянно-беспомощном лице матери лишало его способности думать. Лицо горело, ноги и руки были ватными, словно чужими. Перед глазами стоял туман.

Немного придя в себя, Луи вышел из комнаты и побрел по галерее. Вдруг он увидел Мари. Она шла навстречу, бледная, холодная, но без малейших следов слез. Заметив маркиза, она опустила глаза и хотела пройти мимо, но он преградил ей дорогу.

– Чего вы от меня хотите? – отстраненно спросила она.

– Ты веришь тому, что сказал отец? – беспомощно произнес Луи.

– Разве вы сами не подтвердили это?

– Я соврал.

– Знаете, что я вам скажу? Вы такой хороший артист, что трудно понять, когда вы сочиняете, а когда говорите правду.

– Ты должна чувствовать…

– Я не желаю ничего чувствовать. Вы слышали, что сказал ваш отец относительно меня? Радуйтесь, я не буду вам больше мешать развлекаться. Вы никогда не услышите моих упреков. И знаете, я кое-что поняла: раньше я была слепой, но теперь, сегодня, вдруг увидела все в истинном свете. Вы всю жизнь играете. У вас много ролей, и вы блестяще исполняете их. А я-то верила вам, хоть меня и предупреждали. Я верила только вам, а теперь вижу, что ни одно ваше слово нельзя принимать всерьез…

– Ну и дура, – оборвал ее Луи и поплелся дальше.

Мари, сперва обидевшись, невольно задумалась. Это была не простая грубость, в этом раздражении звучали разочарование и отчаяние последней надежды.

* * *

Луи тем временем велел слуге отнести в свою любимую беседку бутылку вина. Когда же он добрался до тихого уголка, где рассчитывал в одиночестве «отвлечься» от неприятностей, так внезапно свалившихся на его голову, то встретил там тетю. Элен спокойно сидела на мягкой скамье и пробовала вино из рюмки.

– Что вы здесь делаете? – недоуменно спросил маркиз и вызывающе уставился на женщину.

– Жду тебя, милый. Ты, похоже, решил напиться с горя?

– Это вас не касается. Уйдите и не мешайте мне.

– О, кажется, Леонора была права: ты порядочный грубиян, а я еще верить не хотела.

Луи взорвался:

– Что вы притворяетесь? Я пальцем ее не тронул!

– Выходит, она лжет? Для чего?

– Я не знаю, – беспомощно проговорил юноша, – откуда мне знать? Она такая же, как и вы.

– А я знаю, Луи, знаю: ты пытался нарушить обещание жениться на ней, а этого не следовало делать. Девочка, должно быть, испугалась…

– Что? Это же вы… это вы все подстроили, – осенило маркиза.

– У тебя есть доказательства?

Луи, не обращая внимания, уселся и, взяв открытую бутылку, принялся пить прямо с горлышка.

– Если отец узнает, что ты напился, будет еще хуже, Луи. Уж на этот раз послушай меня.

– Вы уйдете сегодня или нет?! – возмутился маркиз.

– Придется, милый, а жаль… мы могли бы еще договориться и стать друзьями.

– Я не дружу с фуриями.

– Напрасно, – проговорила Элен и вышла из беседки.

Луи выпил почти всю бутылку, но тут у него закружилась голова и глаза стали непреодолимо слипаться. Стало так жарко и душно, что он, наконец, поставил бутылку на пол и, ослабев, улегся на лавку. Он бы с радостью снял рубашку, но сил его хватило лишь для того, чтобы развязать ворот. А потом он совсем забылся.

* * *

Первое, что увидел Луи, были лучи заходящего солнца, пробивающиеся сквозь листву и бьющие ему прямо в глаза. Он с трудом приподнялся и почувствовал себя совершенно обессиленным, а голова так страшно болела, что в глазах сперва потемнело. Юноша все же сел. Вечерний ветерок обдал своей прохладой, и стало на мгновение хорошо, но потом тяжесть во всем теле заставила уронить голову на руки. Луи увидел на полу пустую бутылку и едва вспомнил, как и когда пришел сюда. Наверное, прошло несколько часов. Просидев еще довольно долго в беседке, он, наконец, собрался с силами и поднялся.

Дорога в замок показалась ему ужасно долгой. Маркиз не понимал, что с ним происходит. «Не мог же я так напиться? – думал он. – Что за черт?» Его шатало из стороны в сторону, ноги подкашивались, а голова казалась наковальней, в которую ежесекундно ударяют тяжелым молотом.

Луи кое-как добрался до парадного крыльца и в раздумье остановился перед лестницей, будучи не уверен в том, что сумеет подняться по ней. В эту минуту его увидел виконт д’Эперне. Его поразило состояние друга. Они немало распили бутылок на кутежах, но таким маркиза он не видел. Луи стоял у лестницы, беспомощный и жалкий. Голова у него не держалась, сорочка была в полном беспорядке, да и сам он качался, как тополь от ветра. Люсьен подбежал к другу и придержал его за плечи.

– Моя голова, – пробормотал Луи и попросил: – помоги мне, ради бога.

– Конечно, пойдем, держись за меня, – Люсьен и не думал вдаваться в рассуждения по поводу поведения маркиза, как поступил бы раньше: Луи было так плохо, что это бросалось в глаза.

Люсьен отвел его в покои, уложил в постель и осведомился, не нужно ли чего-нибудь. Но Луи, как только его голова коснулась подушки, снова забылся. Люсьен, решительно не зная, что делать дальше, пошел к герцогине, но встретил по дороге Мари. Девушка видела издалека, как виконт буквально тащил на себе безумно пьяного друга. Это обстоятельство только прибавило негодования по отношению к маркизу, не больше. Но вот Люсьен, очень сосредоточенный, остановил ее и сказал:

– Хорошо, что я встретил тебя, Мари. Луи очень плохо, его не стоит оставлять одного, а я должен что-то предпринять. Может быть, ему даже понадобится помощь врача.

– Не знаю врача, который лечил бы распущенность, – холодно ответила девушка, что весьма удивило Люсьена, который теперь начинал догадываться о причинах плохого настроения маркиза.

– Странное заявление, и все-таки тебе придется пойти к нему и, если что, немедленно сообщить герцогине, – и Люсьен зашагал дальше.

Он уже передумал идти к хозяйке замка, так как не был уверен, что есть необходимость так торопиться. Зато у него возникла другая мысль, и Люсьен помчался в парк, отыскал заветную беседку и нашел в ней бутылку от красного вина и рюмку. Люсьен забрал их с собой, вернулся в замок и тут же отправился к другу.

Мари сидела в комнате, не проявляя никакого беспокойства.

– Как он? – тихо спросил Люсьен, подходя к алькову.

– Спит. Напрасно вы так тревожитесь, сударь. По-моему, ваш друг не стоит такой заботы.

– Не знаю, что там произошло между вами, – сдержанно сказал виконт, – но на твоем месте я не стал бы делать скоропалительных выводов. Лично я не уверен, что это обычное опьянение.

– Что же это, по-вашему?

– Больше похоже на отравление.

– Почему вы так думаете? – заволновалась девушка.

– Хотя бы потому, что я видел Луи пьяным.

– Это ни о чем не говорит, ваша милость, – успокоилась Мари. – Просто сегодня он выпил больше, чем обычно.

– Бутылку красного вина…

– Думаете, недостаточно? Вино без пищи свалит кого угодно.

– Возможно, – согласился Люсьен, – только не нравится мне его бледность. Обычно он краснеет.

– Увидите, завтра пройдет как не бывало, – заверила Мари. – Не будем же мы сидеть тут до утра?

– Если хочешь, можешь идти, а я еще посижу, – невозмутимо отозвался виконт.

Мари на всякий случай подошла к постели, заглянула, взяла маркиза за руку.

– Сударь, – тревожно позвала она Люсьена, – у него холодные руки. Это странно, я не помню, чтобы у Луи были холодные руки.

Люсьен подскочил к ней и потрогал руку маркиза, после чего решил разбудить его. Виконт долго тормошил друга, и наконец Луи очнулся, приоткрыл глаза и едва слышно спросил:

– Уже утро?

Люсьен облегченно вздохнул и ответил:

– Нет, Луи. Скажи только, как ты себя чувствуешь, а то я уже испугался.

– Ужасная слабость… и голова раскалывается, – пожаловался юноша.

– Может, позвать врача?

– Нет, не надо, никого не зови… и не говори матушке.

– Хорошо, не скажу. Но ты напрасно столько выпил.

– Бутылку анжуйского… Потолок кружится… – Луи закрыл глаза и погрузился в тревожный, болезненный сон.

– Ты слышала? – обратился Люсьен к Мари, – он сказал, что выпил одну бутылку. Да с одной он только хохочет и распевает куплеты…

– Он просто не помнит, – предположила Мари, но, подумав, добавила: – А, может быть, вы правы – он отравился? Надо сообщить родителям.

– Нет, пока не стоит. Подождем до завтра.

– А если с ним что-нибудь случится?

– Не случится, я буду здесь, – решил Люсьен.

– Может, лучше мне остаться? – предложила девушка.

– Нет, иди спать, а завтра твоя помощь может понадобиться. Хорошо, что никто не видел, как мы прошли сюда…

* * *

Утром известили, что Луи не может явиться к завтраку из-за плохого самочувствия. Услышав об этом, бедная герцогиня чуть не лишилась чувств. Вчера вечером ей сказали, что Луи уже спит, и она даже не заподозрила неладного. Герцог нахмурился и, покачав головой, спросил о причине, на что услышал весьма невразумительный ответ.

Герцогиня Анна, оставив трапезу, поспешила в покои сына. Отец предпочел остаться и прежде завершить завтрак.

Войдя в тихую комнату, Анна увидела своего любимого сына, лежавшего в постели; рядом с ним сидел озадаченный врач; у изголовья стоял Люсьен, который и привел врача. Юноша смотрел то на Луи, мучимого жаром, то на врача, смешивающего какие-то лекарства. Увидев герцогиню, Люсьен поклонился и отошел; врач поспешно поднялся с места и тоже поклонился.

– Нет, нет, – попыталась его остановить Анна, – лучше поскорее исцелите его, – с этими словами она торопливо подошла и, сев на предложенный стул, схватила горячую ладонь сына.

Герцогиня долго смотрела ему в лицо, ожидая действия лекарства. Действительно, через некоторое время Луи пришел в себя, ее голос долетел до его слуха:

– Вам уже лучше? – спрашивала она.

Он инстинктивно открыл рот, чтобы ответить, но голос не прозвучал.

– Ангел мой, что случилось с вами? Вы так бледны…

– Матушка, простите меня, – только и выговорил юноша.

– Успокойтесь, не думайте об этом. Я вижу, вам трудно говорить. Может быть, ваш друг мне расскажет, что случилось?

Луи утвердительно кивнул.

– Да будет Бог милостив к вам, дитя мое. Выздоравливайте скорее, я буду молить за вас всех святых.

Она бы с удовольствием сидела около сына, но врач предупредил, что юноше необходим полный покой, и герцогиня, нежно поцеловав Луи в лоб, удалилась, прежде расспросив доктора. Тот сказал, что жизнь пациента вне опасности и что скоро он поднимется. Уже сделали кровопускание и дали слабительное.

После ухода матери Луи скоро заснул. Ему снилась невероятная жуть; он бредил. Но к вечеру наступило облегчение, жар спал. Луи проснулся, скорее всего, очнулся от забытья, и открыл глаза. В первый момент ему показалось, будто потолок кружится или, наоборот, кружится кровать, на которой он лежит. Потом это ощущение прошло. Луи посмотрел на противоположную стену. Его мысли еще спали. Постепенно все прояснилось, и юноша увидел перед собой сосредоточенное лицо отца.

– Как вы, сударь? – тихо спросил он.

– Кажется, мне лучше, – отозвался юноша.

– Так сколько бутылок было? – заинтересованно продолжал герцог.

– Одна, – уверенно сказал Луи.

– Вы абсолютно уверены в этом?

– Да, – не очень твердо ответил он.

– Скажите спасибо Люсьену. Он убедил меня в том, что в этой бутылке было еще что-то, кроме вина.

– Из этой бутылки пила тетя Элен, – вспомнил Луи.

– Так вы были вместе? – удивился маркиз.

– Нет, отец. Я велел Жану отнести бутылку и бокал в беседку, а когда пришел туда, там сидела тетя и пила из рюмки. Я пил из той же бутылки.

– Элен жива и здорова, – заметил герцог, – но ведь она выпила самую малость, а вы – все остальное. А что же было дальше? Элен покинула вас?

– Я сам попросил ее уйти.

– И она ушла?

– Да; потом я выпил и уснул, а проснулся на закате.

– Занимательная история. Возможно, что-то случилось с вином, иначе кто же мог вас травить?

– Тетя рассердилась на меня, вы же знаете…

– Не стыдно вам так думать о своей тете? – упрекнул герцог. – Она в вас души не чает, а вы так оскорбляете ее.

Луи грустно ответил:

– Вы думаете, она любит меня?

– В мире только две сумасшедшие любят вас до крайности: это ваша мать и ваша несравненная тетушка. Не будьте же неблагодарны. А теперь я покидаю вас. Надеюсь, кризис миновал, и вы скоро будете здоровы.

– Благодарю за то, что пришли, отец, – признательно сказал юноша.

– Выздоравливайте, – повторил герцог и ушел.

А через некоторое время в комнату пробралась Элен. Увидев ее, Луи нахмурился.

– Я целый день не могу попасть к тебе, мой птенчик, меня не пускают, говорят, что тебя совсем нельзя тревожить, – приторно-ласковым голосом говорила она.

– Зачем же вы решили потревожить меня? Нарочно? – слабо спросил юноша.

– Я пришла узнать, как ты себя чувствуешь.

– При мне можете не притворяться. Я уверен: это вы подсыпали мне какую-то гадость в вино. Вы чуть не угробили меня.

– Разве я могу покушаться на твою драгоценную жизнь? Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится, – она уже сидела на краю постели.

– Вы наговорили на меня отцу, опозорили перед всеми, напоили какой-то дрянью… что еще вам нужно? – нервничал Луи.

– Мы обижены? Во-первых, повторяю: никто не травил тебя, не смей наговаривать. Во-вторых, кто тебе мешал сказать правду? Анна спрашивала тебя, и что ты ответил?

Луи усмехнулся и жестко произнес:

– Я соврал только ради матушки. Меня она простит со временем, а вас и Леонору – никогда. И не хочу я, чтобы она мучилась еще из-за вас. А вы, вы, мадам, тоже сказали не всю правду. Испугались?

– Бедный мой мальчик, – проговорила Элен. – Беда в том, что ты упрям, как осел, и пока еще глуп. Это со временем пройдет, поверь мне. А вот дальнейшие наши отношения будут зависеть исключительно от твоего поведения. Увы, я ничего не могу к этому прибавить.

– Чем же я вам не угодил? – возбужденно спросил маркиз.

– Хорошо, я тебе скажу. Во-первых, ты обидел мою дочь…

Луи только понимающе качнул головой и не стал спорить: все равно Элен останется при своем мнении. Он лишь заметил:

– Я на ней женюсь – это вас не будет сердить?

– Нет, милый, потому что вы не станете жить вместе, я предчувствую это. А во-вторых, тебе придется отказаться от Мари; кажется, твой отец уже решил, что ей делать.

Луи долго молчал и смотрел перед собой. Элен ждала ответа. Она уже не улыбалась. Мари была серьезным препятствием для графини, а Луи слишком непредсказуем.

– Это не ваше дело, тетя, – медленно произнес юноша и быстро взглянул.

– Между нами не будет никакой Мари – запомни это, дружок, – настаивала графиня.

– Я ведь сказал, это не ваше дело.

– Теперь это мое дело, или ты хочешь получать удовольствие и ничего за это не платить?

– Вы разве куртизанка, чтобы говорить о плате за услуги? Признаться, я думал, нас связывает нечто иное…

– Не придирайся к словам. Ты понимаешь, о чем я говорю. Придется выбирать: или я, или она…

– Я не ваша собственность, Элен. Может, все наоборот? Я все-таки мужчина.

– Ты? Ты вздорный, дерзкий, избалованный мальчишка!

– А вы… вы…

– Я вправе ставить условия. И если ты их не выполнишь…

– То что?

– Сам увидишь.

– По-моему, хуже не будет.

– Это не игра, милый. Все очень серьезно. По глазам вижу, что ты не понимаешь, но постарайся.

– Вы не смеете вмешиваться. Это моя жизнь!

– Вот как? – обиделась Элен. – В таком случае, нам больше не о чем говорить. На словах, мой милый, ты очень смел, а вот решиться на что-нибудь серьезное не можешь. Позволь мне дать тебе совет: на двух стульях не усидишь.

– Вы не понимаете, – возразил маркиз.

– Я не понимаю? – Элен усмехнулась, провела ладонью по его волосам и щеке и проговорила:

– Думаешь, мне легко? Ты занят лишь собой. Твои страдания кажутся тебе невероятными, но ты не видишь, как страдает ни в чем неповинная Мари, ты не знаешь, что чувствую я. Мне следовало быть внимательнее. Ты, в сущности, еще ребенок, Луи, да, избалованный ребенок, а потому не понимаешь многих вещей, например, что такое ответственность за свои поступки. Что ж, очень скоро ты станешь моим зятем, и мы будем часто видеться, а большего ты недостоин.

– Объясните мне хоть вы, Элен, почему моей женой должна стать ваша дочь? Я знаю, что матушка очень хотела этого. Но вы… вы разве не видите, чем все обернется? Вы желаете этого брака?

– Во-первых, Луи, никто еще не отказывался от таких денег и состояний. Ты, я думаю, знаешь, что мой супруг оставил мне долги, а имение в плачевном состоянии. А во-вторых, есть еще кое-что… – она в раздумье смотрела на него, решая, говорить ли.

– О чем речь? Я хочу знать, – уловив ее эмоции, потребовал маркиз.

– К чему? Уже ничего не изменить.

– Элен, вы намекнули на что-то, и теперь должны мне сказать… я ведь не отстану.

– Хорошо. Ты узнаешь, хотя это не только моя тайна и я обещала ее не открывать. Но я хочу тебе сказать, даже если это заставит тебя страдать.

– Страдать? – насторожился Луи.

– Да, мой хороший. Права я или нет, время рассудит. Но я так устала нести в сердце этот груз. Я так устала от условностей, которыми обволокли меня в этом доме… У тебя есть право знать, теперь есть.

– Так говорите же, – торопил юноша, – пожалуйста, говорите. Элен опустила глаза и тихо, уверенно заговорила:

– Я была замужем, вам это хорошо известно, и овдовела очень рано. Тем не менее, Леонора внебрачный ребенок. А ее отец – герцог де Сен-Шели, Франсуа Луи де Жуаньи.

– Доказательства, – жестко потребовал Луи, пытаясь сохранить спокойствие.

– Что?

– Где доказательства?

– Вы не верите мне?

– Конечно, нет. Иначе о какой свадьбе речь? Вы что, не понимаете? Я не могу спать со своей сестрой…

Элен сочувственно взглянула на него и продолжала:

– Погоди, дружок, ты не дослушал.

– Хорошо, я готов. Говорите, – он уже нервничал.

* * *

Элен взяла его за руку.

– Мы были знакомы с твоей матерью еще до ее замужества. В то время у нас в доме бывал один молодой человек, офицер пехоты, красивый, интересный, хорошо воспитанный, но, к сожалению, недостаточно богатый. Анна была влюблена без памяти. Он тоже любил ее и, как порядочный человек, решился просить ее руки. Ему отказали не только в просьбе, но и от дома, понимаешь? Им запретили видеться и объявили, что Анне уже нашли жениха. Бог мой, сколько было слез, обмороков, жалоб. Я помню, как Анна сказала, что ни за что не достанется нелюбимому. Как красиво это звучало, как возвышенны были ее стремления… А потом… он отправился воевать и погиб. Анна вышла за Франсуа. Но, как оказалось, замуж она вышла уже беременной и знала это. Не представляю, как ей удалось уладить конфликт с Франсуа, но он проявил неслыханное великодушие и не предал ее позору. Все скрыли, и, когда ты родился, герцог признал тебя своим наследником. Однако он еще долго не мог простить Анне ошибок юности. Он поначалу изменял ей. И я случайно оказалась в числе его желаний. Он добивался меня несколько месяцев. Какой смысл входить в подробности? Я родила девочку, хотя знаю, что герцог надеялся получить мальчика. О, Луи, ты очень долго был в опасности. Франсуа непременно хотел своего наследника, это понятно. Твоя мать не раз становилась матерью, и ты знаешь, что одни были мертворожденными, другие умирали в младенчестве. Итак, ты остался единственным наследником. Франсуа пришлось смириться, и надо отдать ему должное: он многое сделал для тебя. А я? Анна обо всем узнала, и мы чуть не рассорились навсегда. Был долгий разговор втроем. И мы решили, что наши дети поженятся, чтобы наследство оказалось в надежных руках и чтобы настоящая дочь герцога де Сен-Шели не лишилась его совсем. Теперь ты понимаешь, почему?

Луи угрюмо молчал, придавленный откровенным и жестоким рассказом графини. Как, его мать не безупречна? И он лишь незаконнорожденный? Ему стало трудно дышать.

– Вы не сказали, как звали того человека, – Луи не в силах сказать «моего отца». – Как его звали?

– Его звали Николя де Лонгви, он француз, – сообщила Элен. – Это имя говорит тебе о чем-нибудь?

– Нет, – ответил он и заинтересованно спросил: – а Леонора знает об этом?

– Ей не нужно об этом знать… пока. А там посмотрим. Посмотрим, как ты будешь вести себя. Оправдаешь ли надежды… Видишь ли, Леонора и без твоей помощи может подарить роду герцога наследника…

Луи смотрел на нее широко открытыми глазами и не мог вымолвить ни слова. Элен, вполне довольная произведенным впечатлением, улыбнувшись, проговорила:

– Поправляйся, мой маленький, и не вздумай жаловаться… В конце концов, женщины страдают от вас куда чаще и больше. Обидел же ты свою невесту, а уж местным крестьяночкам, я думаю, немало хлопот от тебя досталось. Ну, до встречи. И будет лучше, если ты забудешь свои обиды. Тогда сам увидишь, как хорошо я буду относиться к тебе.

Элен не спеша направилась к выходу.

Маркиз остановил ее требованием:

– Элен, скажите, что все это неправда! Вы опять играете со мной?

– На этот раз нет, – ответила она спокойно и вышла.

Луи был оглушен. Ему казалось, что он сейчас сойдет с ума. Наконец, не выдержав мучений, он уткнулся лицом в подушку и бесслышно заплакал так горько, как плачут дети, которых сильно обидели. Он не мог представить себе, как выйдет из этой комнаты.

А за дверью в стене, в соседней комнате, в которой теперь никто не жил, притаилась Мари. Она увидела, как Элен входила к Луи, и решила подслушать их разговор, потому что некоторые догадки стали приходить ей в голову. И вот теперь изумленная и перепуганная девушка с ужасом думала, как теперь быть. Внезапно рядом послышался тихий голос виконта:

– Не думал, что Мари подслушивает разговоры.

Она не заметила, как он вошел, и теперь уставилась на него несчастными глазами.

– Что с тобой? – поинтересовался Люсьен, – я видел, как графиня вышла оттуда. Ты слышала их разговор?

Мари только кивнула.

– И что? Что там произошло? – встревожился Люсьен.

– Я не могу этого сказать… – пролепетала девушка, чем еще больше заинтриговала молодого человека.

В этот момент из комнаты юного маркиза раздался шум разбившейся вазы, потом еще, потом на полу оказалось что-то металлическое. Люсьен бросился к другу, только Мари удержала его:

– Нет, не ходите туда.

– Почему?

– Пусть его гнев утихнет.

Люсьен, ничего не понимая, уступил Мари, полагая, что она знает причину гнева. Виконт вышел в галерею и задерживал тех, кто сбежался на шум и хотел войти к маркизу. Но вот грохот и шум прекратились, и, немного подождав, Люсьен вошел в комнату. Любопытные стояли у двери; хорошо, что герцог с супругой были в парке и ничего ни слышали. Люсьен скоро появился в дверях и, уверяя всех, что нет причин для беспокойства и не надо никого звать, отправил слуг восвояси. Мари осталась, ожидая его слов. Виконт, очень озадаченный, подошел к ней и тихо сообщил:

– Он молчит, как рыба. Не знаю, что сказала ему тетя, но, видно, что-то ужасное. Послушай, расскажи мне, что там случилось, а?

Мари покрылась румянцем и ответила:

– Я бы с радостью, но не могу. Я не могу такое говорить. Если Луи захочет, он сам все расскажет, он же всегда с вами делится.

– Но ему, возможно, нужна моя помощь, – настаивал Люсьен.

– Могу вам сказать одно: его тетя – непорядочная женщина, но мы уже ничего не можем сделать, поверьте мне.

Люсьен вздохнул и попросил:

– Тогда сходи к нему. Может быть, тебя он захочет видеть?

– Вряд ли. Мы поссорились, и я обидела его недоверием.

– Все равно, – сказал Люсьен, – под любым предлогом сходи.

– Хорошо, ваша милость. Я сделаю все, что смогу.

И вскоре девушка появилась в комнате маркиза, неся поднос с ужином. Тут все было перевернуто вверх дном. На полу валялись осколки битых ваз, подсвечники, чернильница, из которой вылились чернила. И вдобавок ко всему пол, кровать и стол были припорошены перьями из разодранной в клочья подушки.

Луи понуро сидел посреди этого безобразия на полу и тупо глядел перед собой. Он был похож на раненого зверя. В волосах и на одежде также покоились перья, впрочем, вся одежда состояла только из ночной сорочки.

Когда притихшая Мари остановилась, едва войдя в комнату и поразившись царившему тут беспорядку, Луи поднял глаза и увидел сосредоточенное лицо девушки, смотревшей на него с трогательным сочувствием. Мари, заметив его угрюмый взгляд, не на шутку перепугалась и была готова тут же бежать обратно и уже попятилась.

– Не уходи… – выговорил маркиз.

– Я принесла ужин и лекарство, – пролепетала она, как бы оправдываясь, что без разрешения зашла в покои.

– Поставь на стол, – усталым голосом сказал маркиз.

Мари послушно поставила поднос. Луи тем временем хотел встать, но едва не упал.

– Я помогу вам, ваша светлость, – протягивая ему руку, предложила девушка. Он молча воспользовался ее услугой и сел на кровать.

– Я принесу новую подушку, – сказала Мари.

– Потом.

– Как вам будет угодно.

– У меня отменный вид, не правда ли? – язвительно заметил юноша.

– Вас можно понять, – сочувственно отозвалась Мари.

– Что ты знаешь? – горько усмехнулся Луи. – И ты все еще сердишься на меня, правда? Сердись, я достоин твоего гнева, твоего презрения. Я негодяй, клянусь честью. Ты не первая, и не последняя – отец правду сказал. Я живу так, как мне нравится, и ни в чем себе не отказываю. Сначала мне было очень весело, но скоро я пресытился… мне чего-то не хватало. И вот появилась Мари – тихая, нежная, неискушенная. Я не мог ее упустить. Я понял, что мне не хватает только ее. Поняв, что она неравнодушна ко мне, я стал добиваться взаимности. Она защищала себя, как умела: выставляла в ответ на жаркие признания нравственные принципы. Но она полюбила меня, и поэтому я добился своего. Она стала моей, да и не могло быть иначе. Еще ни одна женщина, которая мне приглянулась, не отделалась от меня. Упрямые и строптивые все равно становятся моими. Но обычно сдают крепость без боя. И ты права. Наша жизнь – одна большая игра, а я, наверное, неплохой актер. Недаром я люблю театр. А любовь – это излюбленная моя пьеса, где я всегда играю главную роль. И знаешь, кто научил меня этому?

– Знаю, – неожиданно ответила Мари.

– Неужели? – не поверил он. – Бьюсь об заклад…