Текст книги "Прелестник"

Часть II. Люсьен. Годы 1685–1686

Было около полудня, когда Элен спустилась в залу. Тут она застала Луи, который, лениво развалившись на диване, безучастно потягивал красное вино. Лицо Элен окаменело, впрочем, могла бы и не стараться, потому что молодой человек не обратил на ее появление никакого внимания. Но она, увидев, что никого поблизости нет, и зная, что Анна и Леонора заняты у портного, решила прямо высказать свое неудовольствие.

– Сударь, – предупредительно-холодным тоном отчеканила Элен, – оставьте в покое мою камеристку.

Он не ответил.

– Вы слышите? – настаивала Элен. – Не трогайте Сесиль.

Луи равнодушно поглядел на женщину и тихо проговорил:

– Какого черта? Хотите мне испортить настроение перед дежурством?

– Перестань прикидываться, – рассердилась Элен, – девчонка и недели не отработала, а ты уже лапы распускаешь.

– Она что, жаловалась? – нахально спросил он.

– Я сама видела, как ты ее в углу прижимал.

– Так ей же нравится…

– Замолчи, слушать тебя противно. Жену ни во что не ставишь.

– А она меня ставит во что-нибудь? Шлюха…

– Луи, не смей так говорить о моей дочери! – не на шутку разошлась Элен. – И к Сесиль не подходи. Да что же это такое? Ну ведь ни одной юбки не пропустишь! И в кого ты такой?

– Ну вот что, – поднимаясь, обычным решительным тоном заявил он, – в этом доме пока я хозяин. Вы все живете за мой счет: я вас кормлю, одеваю, на мои деньги вы покупаете побрякушки, а Леонора еще и в карты играет. Но все дела приходится вести мне. Вас даже летом в Куломье не затащишь, – деревня, видите ли. А не будь Сен-Шели да Куломье, вы бы нос не задирали.

– Нечего нас попрекать, – попыталась она возразить, но Луи продолжал:

– И учтите, мадам, слуги здесь тоже за мой счет живут, так что у меня на Сесиль не меньше прав, чем у вас.

– Тебе что, других девок мало?

– Я, между прочим, никого не заставляю.

Луи спокойно налил себе еще вина.

– Значит, надо полагать, что девчонку ты мне испортишь.

– Полагайте, как хотите, мадам, только оставьте меня в покое, мне ночью дежурить.

– Ах, дежурить. И поэтому ты напиваешься, – презрительно заметила Элен, уже собираясь уйти.

– Я не напиваюсь. К вечеру буду как стеклышко.

– Да, если учесть, что глаза у тебя уже стеклянные, то к вечеру ты остекленеешь совсем, – и она пошла по своим делам, но через минуту услышала выстрел, звон разбившегося вдребезги стекла и была принуждена вернуться. Луи сидел на диване, держа в руке пистолет, а разбитая рюмка валялась в нескольких шагах.

– Сударь, вы спятили? – возмутилась Элен.

– Вы опять тут? А я думал, вам некогда. Решил пистолет проверить. Стреляет… пока.

– Ни минуты покоя: то одно, то другое, когда же это кончится? – рассуждая сама с собой, Элен все же покинула залу, а Луи забрался на диван и моментально уснул.

* * *

Через пару дней, ближе к вечеру, в дом герцога пожаловал гость. Им оказался Люсьен. Он был возбужден и, видимо, торопился поделиться с другом приятной новостью. Его встретили женщины. Анна тут же устроила гостя в удобных креслах и принялась задавать множество вопросов. Элен, не участвуя в разговоре, мирно сидела чуть в сторонке и несколько равнодушно смотрела на молодого человека; похоже, она была погружена в свои мысли, не дававшие ей покоя. Леонора, улыбчивая и кокетливая, так и красовалась перед Люсьеном, что временами его смущало. К ее разочарованию, Люсьен за прошедшие шесть лет так и не удостоил ее особым вниманием, как ей того хотелось. Сейчас ее откровенный наряд, изящные позы, как и всегда, не оказали должного влияния на сдержанного в своих чувствах виконта. Люсьен, наконец, осведомился о Луи, ведь пришел он, собственно, к другу. При имени Луи Элен заинтересованно поглядела на молодого человека, а на лице Леоноры появилась недовольная гримаса. Не успела герцогиня Анна сказать что-либо, как Леонора заявила:

– Не понимаю, виконт, что общего между вами, человеком разумным и порядочным во всех отношениях, и моим муженьком, – последнее слово она выделила особо, так что Анна, бросив на невестку укоризненный взгляд, поторопилась загладить ее бестактность:

– Не обращайте внимания, сударь, вы же их знаете, вечно что-нибудь не поделят.

– Ну да, – иронично согласилась Леонора, которая и не собиралась молчать, – если вы так жаждете увидеть его, пожалуйста, только не смущайтесь, потому что он пьян, как…

– Леонора, неужели трудно догадаться и позвать Луи, – вмешалась Элен, – или хоть проводи гостя к нему.

– Да, с вашего разрешения, я сам к нему пойду, – поспешил Люсьен.

Слуга проводил его в оранжерею, где виконт увидел друга, мирно сидящего на кушетке и распивающего в одиночестве вино.

Луи любил, как сам выражался, «спасаться» от своих женщин среди зелени. И тут у него были свои «любимцы» – несколько цветков, за которыми он сам ухаживал, а в свое отсутствие доверял их только Жанне. Луи даже тюльпаны сажал, по настроению, а потом дарил их матери.

Вот и сейчас герцог полил своих «любимцев» и, совершенно довольный, неторопливо потягивал бордо.

Заметив виконта, он с радостной улыбкой поднялся навстречу и, крепко обняв его, тут же налил вина в принесенную предусмотрительным слугой рюмку. Люсьен знал, что отказываться напрасно, и поэтому безропотно выпил за здоровье друга.

– Я, видно, не вовремя? – устраиваясь на стуле, спросил виконт.

– Вот еще, вы всегда вовремя, Люсьен. Давно не заходили.

– Дел много.

– И у меня тоже. Как там, эти «феи» вас не уморили?

– Нет, а с чего это вы тут один? Опять с Леонорой поссорились?

Луи был навеселе, но еще соображал, поэтому серьезно ответил:

– Зачем ссориться, когда у нас боевые действия идут без перемирий.

– А Франсуа? Как он?

– Франсуа и я – единственные мужчины в семье, нас надо беречь. Эти женщины… не могу, ну лезут, лезут со своим воспитанием, не дают мне ребенком заниматься. Мать балует его, Элен туда же, а этой вертихвостке наплевать на все. Я без конца с ними воюю, хочу, чтобы Франсуа вырос мужчиной… Вы ведь хотите что-то сказать, а? Выпейте еще.

– Благодарю, мне довольно, – вежливо отказался Люсьен, – я действительно хотел кое-что сказать. Меня посылают встречать итальянцев.

– Куда посылают? – не понял Луи.

– Ну, на границу, куда еще? Разумеется, буду сопровождать своего начальника.

– Поздравляю.

– Благодарю, но это не все. При мне говорили, что командиром сопроводительного отряда назначат вас.

– Меня? – переспросил герцог.

– Ну да, король одобрил вашу кандидатуру, так что завтра, видимо, вам скажут. Я так рад, что мы вместе поедем.

– Я, признаться, тоже рад. Наконец-то хоть какое-то дело. Можно неплохо проветриться, правда?

Люсьен скромно согласился, потому что выражение «проветриться» означало у Луи большую гамму значений от легкой прогулки до самой рискованной авантюры, причем эти приключения не обходились без женщин. Люсьен не то чтобы боялся выходок друга: безрассудный риск его привлекал мало.

– Помните, я говорил, что хочу купить полк? – печально спросил герцог.

– Да, – просиял виконт, – как скоро?

Луи тяжко вздохнул:

– Нет, друг мой, видно, нескоро. Король не разрешает. Говорит, я здесь ему нужен.

– Он прав, если подумать, – решив поддержать друга, заметил Люсьен.

Луи непонимающе взглянул.

– Нужно ли вам звание «полковника в слюнявчике»?[4]4
  «Полковниками в слюнявчиках» называли очень молодых, но состоятельных дворян, покупавших старшие офицерские чины. Таким полковникам было по восемнадцать лет, а то и меньше.


[Закрыть] – прямо пояснил виконт.

Герцог с негодованием ответил:

– Я не новобранец… не понимаю, как вы можете…

– Послушайте, но вы, можно сказать, командуете ротой.[5]5
  В мушкетерской роте в разные периоды служили от 50 до 250 человек. В описываемое время в королевской свите значились две роты по 250 человек.


[Закрыть]

– Ротой командует король, – поправил герцог.

– Это разумеется, – согласился Люсьен, – хотя это формальность, но после капитан-лейтенанта вы первый офицер, ведь маркиз де Жонвель в годах. И уж поверьте, поручик мушкетеров – это не меньше, чем подполковник в армии.

– Я знаю, – улыбнулся герцог, – но вы ничего не понимаете. Мне надоело бездействие.

– По-моему, все военные в том же положении. Войны-то нет.

– Вы не понимаете… – повторил Луи и допил вино.

* * *

Уходя домой, Люсьен серьезно заметил:

– Луи, вы бы не пили так много.

– А что? – заинтересованно проговорил тот.

– Не надо, друг, поверь, все будет хорошо.

Луи ничего не ответил на это, только проводил Люсьена каким-то тоскливым взглядом. Разве он с горя пьет? Нет. А с чего? Просто, все мушкетеры лихо пьют. Что же он делает в мушкетерах? Служит королю и отечеству? Луи грустно усмехнулся. Долг дворянина обязывал его поступить на королевскую службу, где герцог проявил себя с лучшей стороны и теперь был уже поручиком второй мушкетерской роты. Но пора признаться самому себе, что только невозможность находиться в доме со своей семьей заставляла его предпочитать службу домашнему уюту.

Отчасти Луи был прав, говоря о бездействии. В мирное время он был обязан находиться в расположении своей роты четыре месяца в году. Служба казалась ему необременительной, но суетной. Однако все не так просто, как выглядело со стороны. Будучи одним из старших офицеров, герцог по необходимости бывал и в казармах, и в Версале. Король стремился держать своих подданных поближе к себе, а к герцогу де Сен-Шели явно благоволил, что многие замечали. Но королю ведь не было дела, что герцог в свои законные неслужебные дни наметил поездку в имение. Так и приходилось лавировать между двором, семьей и своими желаниями. При дворе Луи бывал часто, что нравилось отчаянным кокеткам Леоноре и Элен, но было не по душе самому герцогу, поскольку он ценил свободу и свежий воздух больше, чем необходимость рисоваться в залах Версаля. Но эту необходимость он все же осознавал как важную для будущего семьи, особенно для Франсуа, поэтому не жаловался.

Он умел драться, был храбр и сообразителен, подчиненные слушались его; он был дерзок и весел, пил так же лихо, как скакал в седле, не знал промаха не только в бою на шпагах, но и на любовном фронте. Женщины обожали этого бравого офицера, который умел быть не только дерзким, но и учтиво-нежным, знал, как развлечь и чем угодить, с ним никогда не было страшно, потому что лучшей защиты и не придумаешь. Слава донжуана не только не вредила ему, но, наоборот, повышала его цену в глазах светских красавиц. Однако никто в мире не понимал, что творилось в его душе, никто никогда не видел настоящего Луи… как знать, может, ему это только казалось.

Прошло шесть лет. Луи не мог не измениться. Конечно, он возмужал, и служба в королевской гвардии сыграла в этом не последнюю роль. Она дала ему отличную выправку, он понял, что значит быть настоящим мужчиной, наконец-то вырвался из женского окружения и усвоил некоторые грубоватые нравы гвардейцев, хотя ему это не мешало быть одним из самых галантных кавалеров двора. Он мог быть самой учтивостью и элегантностью, где нужно, но иногда, в приступах ярости, бывал неузнаваемо груб и циничен. Леонора это хорошо знала, поэтому и высказывалась при Люсьене свободно. Виконт тоже знал характер своего друга, но смотрел на его проявления с другой позиции.

Внешне Луи оставался тем же обаятельным красавцем, его улыбка отличалась той же лучезарностью, в глазах светилась та же плутовская искорка, но беззаботность… беззаботность юноши, запечатленная на той самой картине безродного художника Этьена, исчезла навсегда. Кроме того, несмотря на бравую выправку и особую стать, присущую лишь людям военного звания, Луи, в силу своей комплекции и привычки хорошо поесть, постепенно полнел, что не мешало его энергии и подвижности. Тем, кто относился к нему с обожанием, его упитанность даже нравилась. Но Леонора, испытывающая к мужу почти лютую ненависть, презрительно называла его свиньей и обжорой, особенно если видела его с бутылкой. Луи не уступал ей в силе своей ненависти. Теперь уже было трудно разобраться, кто из них прав, а кто виноват. Оба и не стремились быть образцовыми супругами, оба сквозь пальцы смотрели на любовные похождения друг друга, не испытывая ревности; но ненависть горела неугасимым пламенем, поэтому, когда хотелось побольнее ужалить свою половину, в ход шли обычно обвинения в распутстве. Их брак существовал лишь на бумаге. Леонора родила одного за другим двух сыновей, но старший умер в младенчестве. Тем не менее уже вскоре после рождения второго сына Луи предоставил жене полную свободу действий, но при условии: воспитывать чужих детей он не будет. Леонора и не обиделась, что он оставил ее, устремившись к многочисленным соблазнительницам двора; ей самой хотелось покорять сердца мужчин, а Луи был неинтересен уже потому, что он законный муж. Так что Леонора пустилась в вихрь опасных развлечений, забыв не только о чести семьи, но и о достойном воспитании сына. Рождение детей было для нее лишь досадным препятствием на пути к наслаждению; из-за беременности она оказалась надолго лишенной многих радостей жизни, и за это она отчасти злилась на Луи, ведь по его вине она становилась матерью. Дети пока не входили в планы Леоноры, и она делала все, чтобы их не было. А Луи приходилось отвоевывать своего единственного наследника у баловавших его бабушек и мечтать о том, чтобы Франсуа вырос в обществе братьев и сестер. Разумеется, у герцога были внебрачные дети: о ком-то он знал, но обычно и представления не имел. Служанки и горничные в его доме не могли отказать своему хозяину, они предпочитали его своим неотесанным мужьям или ухажерам. Крестьянки в поместьях ликовали, когда он приезжал отдохнуть. Любая хорошенькая торговка на рынке считала своим долгом предложить свои услуги видному мушкетеру, а о светских дамах и говорить нечего.

Однако Луи, поначалу безрассудно принимавший все «блага» судьбы и тративший свои силы без всякого контроля, становился все более разборчивым. Он сторонился дешевых притонов и предпочитал тратиться на дорогих куртизанок. Он был готов обнимать и целовать всех женщин, но старался избегать мимолетных связей. Красавиц-аристократок он не баловал и часто был доволен своими горничными да крестьянками. Выше всех ставил дорогостоящих куртизанок, если ему хотелось не только утолить плотскую страсть, но и провести время в приятном обществе. На такие меры его вынуждало не столько осознание того, что он рискует слишком рано исчерпать свой жизненный запас, сколько опасность на каждом шагу подхватить «модную» болезнь. Эта перспектива его нисколько не прельщала. Луи был готов умереть от удара шпаги, но не от болезни, тем более такой. И все же он рисковал.

1. Воспоминания

Весь вечер Люсьен не мог отделаться от странных чувств, охвативших его. Все началось с визита к Луи.

Виконт почти месяц не видел друга, и то, что он увидел, вывело его из равновесия. Казалось бы, ничего не произошло. Люсьен привык к мушкетерским замашкам герцога, знал, что тот порядочно выпивает (как и другие), не раз и не два слышал крепкое словцо, а то и отменное ругательство, срывавшееся как ни в чем не бывало с уст Луи. Но только сегодня вечером Люсьена внезапно осенило: он понял, что с другом происходит что-то нехорошее, и давно. Это происходит незаметно, надвигается постепенно. В последний раз Люсьен застал Луи играющим с сыном. Они резвились, как котята, оглашая дом звонким чистосердечным смехом. Такая радость появлялась у Луи лишь тогда, когда он общался с Франсуа или с другими детьми. Он покупал уличным ребятишкам булки или фрукты, катал мальчишек на своей лошади. В эти минуты он сам становился похож на ребенка какой-то особенной чистосердечной непосредственностью.

Нельзя сказать, что во все другие минуты жизни Луи был мрачен и скуп на улыбку. Если среди отдыхающих гвардейцев появлялся герцог де Сен-Шели, через пару минут они начинали хохотать так, что в таверне все дрожало и подпрыгивало. Луи буквально источал лучи радости и хорошего настроения. Но если у него самого что-то не ладилось, а это все же случалось нечасто, то лучше бы его и не трогать, иначе можно было услышать о себе столько интересного, чего вы и сами не знали прежде.

Люсьен в задумчивости вспоминал, как весело они отдыхали в Куломье, еще до того как Луи пошел служить. Он не мог забыть то лето, когда в Куломье появилась Мари. Но когда она исчезла и оставила по себе лишь горсть светлых воспоминаний, страдал не только Луи, страдал и Люсьен. Еще год или полтора Луи говорил о ней, не давая ране зажить. Потом перестал. Люсьен не знал, вспоминал ли герцог о ней или забыл, но сам он временами мысленно возвращался в то лето и думал о девушке с таинственными глазами.

Луи пошел служить и выглядел весьма довольным и гордым. В семье у него все время не ладилось, но он не хотел заботиться об этом, отвлекаясь на службе. Два года назад ушел из жизни его отец. Как ни тяжело было Луи, а пришлось убрать свои переживания подальше, чтобы утешить мать и тетю. Теперь он стал владельцем всего состояния и унаследовал титул герцога. Он взял заботы о нескольких имениях в свои руки, зная, что Анна не сможет вести дела, а Элен, хоть и энергична, но не так старательна. Особую же заботу Луи проявлял о своем любимом Куломье, лелеял его, как дитя. Хлопоты не пропадали даром: имения, доставшиеся в хорошем состоянии, давали приличные доходы, теперь стали давать еще больше.

Со стороны жизнь герцога казалась весьма благополучной: без сомнений сделает карьеру, женат, имеет сына, значит, наследника. Молод, здоров и богат, вхож к королю – чего еще надо для счастья? Люди и сотой доли этого счастья не имели и мечтали о какой-нибудь должностишке поближе к королевскому двору. А тут все само собой дается… И Луи не выглядел несчастным.

Часто занятый на службе или увлеченный какими-нибудь похождениями, он мало бывал дома и сожалел об этом только в связи с Франсуа. Остальные мало его заботили, вернее, матушка всегда дома и никуда не денется, и он рад видеть ее. Рад, когда это продолжалось недолго и матушка не успевала окутать его своей неуемной заботой. Жанну герцог тоже любил в большей степени как гаранта спокойствия и надежный причал. Но теща и жена не вызывали у него никакого энтузиазма.

На лето Анна выезжала в Куломье с внуком. Элен обычно оставалась в Париже присматривать за дочерью и зятем, хотя Луи также уезжал на маневры. Но если нет, то неделями не появлялся дома, проводя время в казармах на службе, или кутил, или ходил к любовницам. Элен пыталась запугать его тем, что расскажет Анне, но Луи только усмехался. За пару дней до возвращения матери он становился покладистым и вежливым до такой степени, что Элен прощала ему все выходки. К тому же она понимала всю несостоятельность жалоб. Ну, скажет она герцогине и что? Самой же придется потом выслушивать жалобы да еще упреки, ведь само собой разумеется, что, оставаясь присматривать за дочерью, Элен должна была следить за Луи.

Что же происходит с Луи? Может, заботы и служба отнимают много времени, а женщины и вино – много сил, и ему некогда подумать о себе, о своей судьбе? А может, он и не хочет думать? Он просто прожигает жизнь; только мысль о будущем сына заставляет его тревожиться о завтрашнем дне?

Сейчас Люсьен почему-то вспомнил, как состоялся его первый сексуальный опыт. Вспомнил, видимо, потому, что без Луи не обошлось. Это было, когда у герцога уже родился сын. Луи однажды сказал другу:

– Люсьен, по-моему, вам пора хоть ненадолго отвлечься от своих занятий. У меня есть идея…

Виконт не сразу догадался, куда клонит Луи, а когда понял, то было уже поздно, и Люсьен оценил широту замыслов своего друга. Дело в том, что Луи взял на себя инициативу в приобщении Люсьена к такой радости жизни, как женщина. До времени маркиз не вмешивался в личную жизнь друга, но внезапно решил положить конец его одинокой девственной жизни, и все из лучших побуждений. По мнению Луи, девушка может хранить свою невинность для любимого, ибо тот научит ее всему, а вот молодой человек обязан получить хороший опыт, и Луи знал, где и как его получить.

Был нежаркий весенний вечер, тянуло сыростью. Луи привел друга к хорошему двухэтажному особняку, дернул за шнурок.

– Вы уверены, что мы не припозднились? – спросил недоумевающий Люсьен, которому, признаться, не очень нравилась затея пойти в гости к незнакомым барышням. Но отказать казалось неудобным, потому что Луи, с присущей ему уверенностью, убедил друга, что две хорошенькие девушки давно пригласили их на вечеринку, что нет ничего зазорного в том, чтобы пойти к ним, потому что они хорошо воспитаны и у них в доме царит атмосфера добропорядочности и приличия. И хотя Люсьену показалось странным, что благовоспитанные девицы желают провести вечер наедине с двумя молодыми людьми, Луи все же одержал победу, не столько своими аргументами, сколько убедительностью. Кроме того, Люсьен знал, что друг, будучи сам падок до всяких развлечений, никогда не принуждал следовать своим привычкам других и весьма уважал его, Люсьена, сдержанность.

Итак, очень скоро друзья оказались в уютной прихожей. Опрятная и вежливая служанка проводила их в комнаты. В гостиной приятелям предложили сесть в кресла.

– Хозяйка просит прощения за небольшое опоздание, господа, – извинялась горничная, – подождите немного.

Молодые люди устроились в креслах. Люсьен настороженно разглядывал со вкусом обставленную гостиную. Все тут было красиво, изящно, без кричащей роскоши. Фарфоровые часы с амурами, недавно срезанные тюльпаны в блестящих фигурных вазах; спокойные пейзажи на стенах. Окна занавешены легкими шторами.

Луи хорошо знал эту гостиную, поэтому чувствовал себя как дома.

Наконец послышались легкие шаги и шорох юбок. Молодые люди поднялись с мест, а в гостиную, сопровождаемые служанкой, вошли две девушки. Одна – светловолосая, улыбчивая, с добрыми глазами. Ей было не больше двадцати лет. На ней красовалось светло-зеленое атласное платье с умеренным декольте и неброскими оборочками. Вторая выглядела чуть постарше. У нее были темно-русые волосы, карие глаза и выразительные брови. Ее очень красило персикового цвета платье. Девушки выглядели мило и прилично, так что Люсьен на время позабыл о своих опасениях.

Светловолосая, одаривая гостей очаровательной улыбкой, сказала:

– Добро пожаловать к нам, господа. Очень рада вас видеть, сударь, – она подала руку Луи. Тот с готовностью поцеловал нежную кисть и тут же представил Люсьена. Виконт также поцеловал протянутую руку барышни. Ее звали Мадлен.

– Разрешите вам представить мою лучшую подругу Николь. Друзья столь же учтиво приветствовали девушку.

Почему-то Люсьен очень хорошо помнил момент приветствия, а потом… кажется, они сели за стол, разговаривали о каких-то безделицах, хотя, он помнил, его удивила образованность девушек. Более того, Луи почти не пил в тот вечер. Разговор становился оживленнее и веселее. Наконец, Мадлен велела подать лютню и, вручая ее Луи, просила спеть. Маркиз охотно исполнил несколько песен, и Люсьен помнил, с каким обожанием Мадлен смотрела на молодого человека, а вот Николь, казалось, не прочувствовала красоты голоса и чувств певца. Она решала иную задачу, бросая на Люсьена томные взгляды.

Уже дело шло к полуночи. Люсьен собрался было напомнить другу о том, что пора бы возвращаться домой, но Луи опередил его. Маркиз неожиданно поднялся с места и, улыбаясь, решительно заявил:

– Ужин великолепен; мы с Мадлен, пожалуй, пойдем, не будем вам мешать.

Девушка, не возразив ни слова, встала; взявшись за руки, парочка отправилась в соседнюю комнату. Луи напоследок оглянулся и ободряюще подмигнул опешившему другу. Люсьен остался наедине с Николь, которая ничуть не смутилась и чувствовала себя очень спокойно и уверенно.

В эту минуту виконт и понял, в чем дело. Ретироваться было поздно, да и некрасиво.

Люсьен еще досадовал на поступок друга, а Николь уже очутилась возле него и спокойно проговорила:

– Вы человек серьезный, я так и думала. Вы любите играть в шахматы?

Вопрос удивил виконта, и он охотно отозвался:

– О да, как вы догадались?

– Я догадливая, сударь. Сыграем?

– А вы умеете? – все больше удивлялся Люсьен.

– Вероятно, не так хорошо, как вы, но постараюсь, чтобы доставить вам удовольствие.

Люсьен успокоился. Поведение Николь перестало его пугать. Но он рано обрадовался. Девушка вручила ему белого короля и заявила:

– Вы, без сомнения, должны играть белыми. Вы мужчина, и вам карты в руки.

Люсьен промолчал и стал расставлять фигуры. Играли они недолго. Конечно, Николь знала, как ходят фигуры, но ее занимала вовсе не игра. Пока увлеченный юноша всерьез делал мастерские ходы, она мимоходом подливала ему вина и предлагала всяческие тосты. Временами Николь умышленно прикасалась к руке юноши. Он же, все еще серьезно принимавший игру, потерял бдительность. Наконец, Люсьен извиняющимся тоном объявил мат.

– Я знала, что вы победите, сударь, – тихо проговорила Николь и смешала фигуры на доске. Люсьен даже вздрогнул и увидел ее жаркий взгляд.

– Победителю полагается награда, – сладко сказала девушка и бесцеремонно забралась к виконту на колени.

Разгоряченный вином, Люсьен чувствовал, что не в состоянии дать ей отпор, да и не хотелось: ее близость стала возбуждать его.

– Ты очень хорош, такой милый, – шептала Николь ему на ухо. Недолго думая, она принялась его целовать в губы, и Люсьен обнял ее. Николь своими ласками и словами довела его до такого состояния, что юноша уже ничего так не желал, как утолить дикое желание. Все преграды, установленные разумом, рухнули в одно мгновение.

Отрезвление наступило утром, когда Люсьен обнаружил себя в чужой постели. Николь появилась перед ним в нарядном пеньюаре и с подносом в руках.

– Доброе утро, сударь, – как ни в чем не бывало улыбалась она, – я принесла вам завтрак.

Люсьен озадаченно взирал на девицу. Николь рассмеялась:

– Ну, что вы так смотрите? Я вас поздравляю: все было замечательно. А теперь, раз уж вы проснулись, умойтесь и подкрепитесь. Маркиз ждет вас.

Напоминание о Луи вернуло Люсьену уверенность. Он оделся, привел себя в порядок и выпил чашку кофе. Николь не упускала возможности приласкать его. Выйдя из спальни, в которой Люсьен уже не помнил, как очутился, виконт увидел развеселого друга. Тот все не мог расстаться со своей пассией, преспокойно целовал ее и ласкал белоснежную грудь.

Люсьен смущенно остановился, но Николь, пришедшая следом, без стеснения многозначительно кашлянула. Луи выпустил девицу и с приветствием бросился к другу. Мадлен, стыдливо улыбаясь, поправляла корсаж.

При расставании Люсьен поблагодарил Николь за радушие и незамедлительно получил приглашение прийти еще раз.

По дороге домой виконт высказал другу свое негодование, на что услышал:

– Вам что, не понравилось?

Люсьен покраснел и ответил:

– Я же не об этом говорю. Вы нечестно поступили со мной.

– Ну, это да, я согласен, прошу прощения. И все-таки: хорошо было или…

– Ради бога, не сейчас и не здесь.

– Ладно-ладно.

– И еще, Луи, я хотел спросить: нехорошо получилось. У меня же не было никаких намерений, а теперь что я должен делать?

Луи только усмехнулся и бодро сказал:

– Радуйтесь жизни, друг. У вас нет никаких обязательств перед Николь.

– То есть?

– Вы что, до сих пор ничего не поняли? – удивился маркиз. – Мы провели ночь у куртизанок.

– У куртизанок? – переспросил Люсьен.

– Ну да. Мадлен я хорошо знаю вот уже три года, ну, Николь видел пару раз.

– Я и не поверил бы, – признался Люсьен. – Сколько же стоит это удовольствие?

– Пустяки, все уже оплачено.

– Луи, я не хочу, чтобы вы за меня платили.

– Если пожелаете продолжить, будете сами платить, но сегодня считайте это подарком.

– Но Луи…

– И не собираюсь спорить. Хотите поссориться со мной?

– Это дорого? – не унимался виконт.

– В общем, недешево, друг мой, но стоит того. Вы же видели – там не притон какой-нибудь.

Люсьен не мог сердиться на Луи, но все случившееся с трудом укладывалось в голове.

Вспоминая эти дни, виконт с грустью отмечал, что тогда и он, и Луи гораздо больше радовались жизни. Несмотря на все трудности, дурное и неприятное почему-то испарялось из памяти, оставалось лишь хорошее. И вот теперь жизнь кажется безрадостной, проходит тихо и нудно, унося чистоту юности и делая и его, и Луи все менее привлекательными. Раньше недостатки прощались юности, теперь они отягощают душу. Хотелось перемен, безмятежной радости, сильных и глубоких чувств. Но жизнь предлагает совсем не то, что хочется, а то, что есть.

Как угадать свой путь? Как найти неуловимую фортуну? К чему стремиться и чего ради растрачивать свой душевный запас?