Текст книги "Нелегалка-2-2015. 2014-2015-2016"

Глава 9. Три поэзы в один выходной

Надя хлопотала по хозяйству. Валентино помогал ей подключить газовый нагреватель воды. Подруга позвонила мне в пятницу с утра пораньше: «Что будем делать в субботу?» – «Я бы съездила в Ачитреццу. Но в субботу праздник, с транспортом засада на всех направлениях» – «Ачитерцца? Где это?» – «Побережье циклопов» – «А, знаю! Полифем кидался в Одиссея обломками скал, и они теперь торчат из воды. Там красиво» – «Да, знаю… Смотрела в интернете. Но не представляю, как туда добраться» – «Это недалеко от Катании. Валентино сегодня после обеда хочет уехать. Я попрошу его, чтобы он нас отвёз» – «Каким образом? Туда ехать больше часа, у меня днём два часа свободны!» – «Я его попрошу задержаться ещё на день. Мы заплатим ему за бензин. Согласна?» – «Конечно!»

Ехали по скоростной платной трассе, поэтому быстро. Перед Ачиреале вырулили на обычную дорогу. И тут я увидела переход, ведущий к спуску к морю. Мы с Галей пять лет назад не спустились вниз, потому что пошёл дождь. Я закричала: «Вот на этом месте начинается красивый спуск к морю!» Валентино притормозил, развернулся, подъехал поближе. Я удивилась: «Чего это он?» Надя спросила: «Ты хочешь пройти к морю?» – «Ну… Да» – Вот, и пойдём». Мы вышли из машины. У меня развязался шнурок на правой кроссовке. Я наклонилась, и тут Валентино воскликнул: «Наташа, что у тебя с брюками?» Я выпрямилась: «А, что?» Надя ахнула: «Сзади, у тебя дыра на штанах!» Я провела рукой пониже спины и расхохоталась. Хвалёные штаны мейд ин Италиа, защитной расцветки, сшитые из кусков, купленные на распродаже за сумасшедшие деньги – целых 10 евро!!! – разошлись по всему шву посередине правой ягодицы, являя миру миленькие трусики под «зебру».

Моя реакция разрядила неловкость, которую испытывали попутчики. Они тоже рассмеялись.

Мы стали спускаться, я постоянно одёргивала газовую кофточку, которая практически не скрывала бреши в прикиде. Я рассказывала о том, как рассекала волны Средиземного моря в Кекова, с дырой на плавках. Тот случай тоже был смешным.

Августовский отдых в Турции в 2013 году проходил в Сиде, в Maya World Hotels. Я из породы тех людей, которым всегда достаются шишки-банки. Перед отелем находились два бассейна, один с горкой. Сколько сотен людей съезжало во этой горке за те две недели, что мы там прожили? И ничего. А вот я скатилась один раз, и напоролась на единственный торчащий в желобе гвоздь или острый уголок неизвестно где. Причём, даже этого не заметила.

На следующий день у нас была экскурсия в Демре и Кекова. Мы взяли с собой купальники, потому что нам обещали купание с морскими черепахами.

Купание для меня было шоковым. Я боюсь животных. Вернее сказать – опасаюсь. Вернее сказать – у меня к животным отношение скорее отрицательное, чем положительное. Кто мне нравится, так это кошки. Но, я выросла с кошками. Собак не люблю. Кстати, они меня любят.

Морские черепахи представлялись мне такими черепашечками, милыми и безобидными. С кораблика я узрела тварей с метр. Они плавали под водой, выставляя головы-перископы над волнами, и снова уходили на глубину.

Я пристала к гиду: «Черепахи кусаются?» – «Кусаются, если их нервировать» – «А акулы здесь водятся?» – «Чего Вы боитесь?» – «Чего боюсь, о том и спрашиваю! Акулы здесь есть?» – «У нас с акулами договор о ненападении!» – «Очень смешно!»

Внук отказался лезть в воду. Он не заметил ни одной черепахи и заявил, что его обманули. Я уплыла подальше от кораблика. Наверное, тортиллы прикормлены к месту остановки экскурсионных судёнышек. Кораблик уже уменьшился до размеров игрушечного, когда опустила вниз лицо и увидела, что огромная черепаха плывёт прямо подо мной, едва не касаясь меня панцирем!!! Если бы я могла бегать по воде, побила бы мировой рекорд в этом виде спорта.

По трапу взлетела на палубу, трясясь и оглядываясь на море. Внук вдруг сказал: «Бабушка, у тебя трусы разорваны. Что случилось?» Я моментально вспомнила вчерашнюю горку и миллисекундный дискомфорт пятой точки при спуске. Но ответила совершенно иное: «Меня черепаха укусила!» Внук подпрыгнул: «Где черепаха?! Я не видел ни одной!» Я показала рукой на воду, в которой тотчас возникла голова подводного монстра: «Вон, видишь? Какая огромная! Хорошо ещё, что только плавки порвала, я от неё вырвалась!» Внук резюмировал: «Ты, наверное, её напугала или разозлила, нам же говорили, что их нельзя нервировать! Ну, я пошёл!» – «Куда?» – «Плавать с черепахами!» И он сиганул за борт.

Мальчишка до сих пор уверен, что меня укусила черепаха. А я не могу понять, как не заметила на нижней части костюма внушительной дыры с висящим лоскутом.

С Надей мы спускались к морю Ионическому. Дорога отличалась от той, что произвела на меня впечатление пятью годами раньше. Её облагородили. Вырубили лианы, спилили разросшиеся деревья. Стало скучно и голо. Но мы топали вниз. Я вечером нарыла инфы в глобальной сети и теперь вещала: «Ачиреале расположен на высоте 150 метров над уровнем моря. Название города происходит от имени пастуха Ачи, возлюбленного Галатеи. Нимфе не повезло – в неё влюбился циклоп Полифем, который убил Ачи. Город упоминается в летописях несколько тысячелетий. В разные времена он носил названия Акиум, Аль Яг, Ачи Аквила. В XVII веке испанский король Филипп IV…» Надя вежливо посоветовала мне заткнуться, потому что у неё дома есть большая книга про Сицилию, и она по горло сыта историческими фактами.

В машине осталась моя сумочка. В ней были тонкий палантин и ветровка (по вечерам, когда солнце закатывается за горы, становится прохладно). Палантин я обвязала вокруг талии наподобие парео, так и ходила весь день, снимая маскировку только для фотографий.

Побережье Циклопов оказалось небольшим, живописным и слишком уж оживлённым. Толпа заполняла каждый метр набережной, причалов, кафе и улочек. Если я и видела ещё где столько народа, так только в Катании на рынке. Видывала местечки и поживописнее, но спасибо гениальному Гомеру, Сицилия может привлекать туристов одними напоминаниями мифических событий «Одиссеи».

Тем не менее, фотографировались мы много, день был чудесным. Из Ачитреццы Валентино взял курс на Катанию. Мы ехали по берегу из лавы, я узнавала места, где гуляла с Галей, и внимательно следила за дорогой.

Тогда, пять лет назад, меня поразил и рассмешил памятник «Cavallo caduto» («Упавший конь») – работы архитектора Франческо Мессины, стоявший на невысоком постаменте в центральном районе Катании. Несколько лет назад в Катании произошёл скандал, связанный с этим памятником.

Набожные горожане с самого первого дня установления скульптуры требовали её убрать. Возможно, достопочтенный и многоуважаемый синьор Франческо Мессина не знал, куда девать свои творения, и осчастливливал ими города, как наш Церетели. А, может, скульптуру всучили городу его наследники. Не знаю, с какого года этот конь преткновения украшает культурную столицу Сицилии.

Художник, родившийся в 1900 году, был не только местной, но и итальянской знаменитостью, имел международное признание, директорствовал в художественной Академии Брера.

Почему Катании достался именно этот памятник, не только неприличный, но и странный? Странность заключается в том, что у валяющегося коня причиндалы вовсе не конские, а самые что ни на есть мужские. И взирает на них животное с непередаваемым ужасом.

Три или четыре года назад, накануне праздника Мадонны кто-то надел на коня металлический подгузник. И, разразился скандал! Ценители искусства возмущались ханжеством католиков. Верующие не могли допустить, чтобы участники праздничного шествия двигались мимо порнографического животного. Ценители искусства вопили о возрождении инквизиции, им поддакивали зелёные, мол, издевательство над скульптурой коня – это прямое издевательство над животным. Городские власти успокаивали всех, уверяя, что одел жеребца в памперс неизвестный сумасшедший.

В конце концов, был найден компромисс. Памятник убрали из центра. Теперь он как бы есть в городе, но глаза никому не мозолит. И, если не знать, где он находится, найти его затруднительно.

Но, я знала, где. И, как только мы миновали один из перекрёстков, с лужайкой и деревцами, завопила: «Стоп! Упавший конь!» Валентино остался в машине. Мы с Надей перебежали дорогу, лавируя между машин, и расчехлили фотоаппараты.

Газон вокруг несчастной железяки оказался утоптанным.

Надя хихикала: «Что означает этот памятник?» – «Вполне вероятно, не очень остроумная шутка. Возможно, бывший ученик мастеров кладбищенских надгробий имел большой зуб на катанских обывателей» – «Но, что-то он должен значить?» – «Не знаю. И пока никто мне не ответил на это вопрос» – «А, ты как думаешь?» – «Никак. Но могу придумать» – «Ну-ка!» – «Уважаемые туристы, пред вами находится известная скульптура „Cavallo caduto“, работы знаменитого скульптора Франческо Мессины. Лежащий на спине конь олицетворяет один из древнегреческих мифов. Доподлинно известно, что древние не страдали от скромности, секс с животными был одним из обычных развлечений дохристианского мира. Зоофилы современности могут только вздыхать о тех золотых денёчках. И вот, в одном из городов жил мужчина, который не только любил кобылок, но и совершенно искренне считал себя жеребцом. Человеческое тело тяготило его настолько, что однажды он воззвал к небесам, разбудив самого Посейдона, который покровительствовал лошадям: „О, всемогущий сын Кроноса, бог Посейдон, ты, милость свою мне яви, осуши мои слёзы. Вот, посмотри, я стою пред тобой без одежды, я родился не в том теле, какого желаю! Сделай меня жеребцом быстроногим и крепким, чтоб мог покрыть в миг любой я любую кобылу!“ Посейдон спросил, не будет ли мужчина жалеть, если его желание исполнится. Мужчина горячо заверил жителя Олимпа в том, что не пожалеет ни секунды. Посейдон сказал: „Хорошо. Но, если с твоих губ сорвётся хоть одно слово недовольства, ты окаменеешь!“ Мужчина согласился с этим условием. Посейдон велел ему стоять и не шевелиться, чтобы он мог увидеть его целиком и полностью, тогда превращение пройдёт качественно. Но, мужчина увидел кобылу и возжелал её. Сорваться с места он не посмел, зато его руки автоматически потянулись к восставшей плоти, сокрыв её от глаз Посейдона. А через секунду он стал конём, ржавшим от счастья и вожделения. Перед тем, как начать гонку за предметом своей страсти, он наклонил голову и заглянул себе под брюхо. Каково же было его разочарование, когда он узрел вовсе не конский аппарат для продолжения рода! Все четыре ноги его подкосились от ужаса, он упал на спину, изрыгая проклятия, и в тот же миг окаменел! Великий сичилианский художник, проживший почти всё двадцатое столетие (напомню вам, что он скончался в 1995 году), запечатлел это мгновение. Каждый зритель видит в этой скульптуре что-то своё, но настоящее искусство выше любых домыслов и осуждений!»

Когда речь закончилась, Надя хохотала в голос: «Озабоченный влюблённый сбился с гекзаметра!» – «У него был свой ритм, и мой хромающий дактиль его придерживался» – «Замолчи, а то я описаюсь!» – «А ты не критикуй! Я не кошу под отцов древнегреческой поэзии, им при жизни пародистов хватало!» – «А что, правда, есть миф про зоофила?» – «Вряд ли. У людей той свободной поры не было подобных понятий, потому что можно было всё. Правда, насчёт ликантропии не поручусь. Хотя, подозреваю, что и к ней относились с пониманием. Их боги постоянно превращались в животных, а это не просто так».

(Позже мы приехали к упавшему коню втроём: Галя, Надя и я, и устроили фотосессию с памятником, на радость проезжающим мимо автомобилистам. Мы усаживались ему на живот и на голову, а водители свистели и аплодировали. Если бы нас захотела задержать полиция, то не нашла бы, потому что, нащёлкав десятки снимков, мы свинтили на расположенный неподалёку пляж и слились с толпой загорающих).

В Катании Валентино оставил нас в Макдональдсе. Освежившись мороженым, мы направились на рынок, и вернулись в Роккалумеру на поезде в 18—10, единственном вечернем поезде, в праздничный день идущим от Катании до Мессины со всеми остановками.

Глава 10. Земляки, почти

В понедельник Франческо появился в столовой в 8 утра. Я накануне перезагорала, голова побаливала, таблетки глотать не хотелось. Поэтому неэнергично возюхала шваброй, больше зависая на каких-то неуместных мыслях, вроде «эффекта бабочки». По-моему, это – чушь собачья. Путешественники во времени давят миллионы микроорганизмов, находящихся в земле, в воздухе. Они их вдыхают, проглатывают, убивают при каждом жесте и размножают при каждом плевке и даже слове, посредством разбрызгивания слюны. Путешественники во времени посещают уборные, оставляя отходы жизнедеятельности, если не чуждые, то весьма разнящиеся по составу с отходами выбранного временного отрезка. И там тоже бактерии, бациллы, и чёрт знает что ещё. Бабочка – она тоже почти червяк. Я страдала от того, что те, кто пользуется машиной времени, мне на ней прокатиться не дадут. Разве что лет через сто, когда изобретение станет не тайной, а аттракционом. А могу я ещё сто лет протянуть? Наука и техника развиваются стремительно. Бессмертия я не дождусь, но лет двести оттрубить не отказалась бы.

Пол не просох, когда дверь распахнулась, и зять Пины энергично промчался по коридору: «Наташа, зачем ты мыла полы? Мы сейчас всё испачкаем! Сейчас Яцек будет красить кухню!» Здрасьть. А кто мне сказал, что с утра можно валяться, а не трудиться?

Яцек – муж Марты. Огромный, высокий и упитанный. Великан, одним словом. Он изъяснялся с Франческо на корявом итальянском. В половине девятого подтянулся Нино. Мелкую мебель (стулья, комод, этажерку) вынесли на балкон, крупную сдвинули в центр помещения, накрыв плёнкой. Плакали мои меланзаны. Воспользоваться духовкой было никак нельзя.

Мужчины разговаривали, ходили, что-то переносили и переставляли. Яцек чистил потолок. Я пекла блины. Нино чуть не влез в сковородку: «С мармелата будут?» – «Будут». Уселся, довольный, на диван, смотреть на то, на что можно смотреть бесконечно: как работают другие.

Я поливала раскалённую сковороду тестом и вдруг услышала громкое: «Средь цветов медуницы и кашки, где журчит тишина ручейком, русый мальчик в холщовой рубашке по тропинке идёт босиком…», и далее, по тексту. Изумлённо уставилась на гиганта, орудующего скребком под потолком. Чтец наслаждался произведённым эффектом. Я осторожно выразила восторг по поводу отличной русской речи. Осторожно, потому, что сама когда-то неплохо шпрехала, изучая дойч в школе и универе. Без практики забыла всё. Но несколько детских стишков, вызубренных на уроках, в памяти остались.

Ich bin Peter,

du bist Paul.

Ich bin flei; ig,

du bist faul.

Ich bin gro;

und du bist klein.

Du bist schmutzig,

ich bin rein.

Или

Muh, muh, muh,

im Stall da steht eine Kuh.

Sie gibt uns Milch und Butter

Wir geben ihr das Futter.

Muh, muh, muh

Und raus bist du!

Если я прочту их какому-нибудь немецкому киндеру, это вовсе не будет означать, что я смогу с ним вести диалог, хотя бы на детсадовском уровне.

Яцек ответил быстро, чётко и чисто. Акцента в русском языке не ощущалось. Иностранца выдавал не очень объёмный словарный запас. Но, нам философские беседы не вести. Стали болтать о кино («Четыре танкиста и собака»), советских временах, работе в Италии. Увлеклись так, что Франческо обиделся: «О чём вы говорите? Я тоже хочу!» Я улыбнулась: «Яцек очень хорошо говорит по-русски. Раньше в странах социалистического режима все учили русский язык. Русский язык сложный. Но Яцек говорит отлично! Пе-ерфетто!» – я сопроводила монолог типичным итальянским жестом. Франческо неодобрительно посмотрел на работника: «А по-итальянски он говорит плохо!» Я повернулась к полиглоту: «Правда, Яцек. Почему?» Он фыркнул: «Не хочу! Мне хватает того, что знаю. А общаюсь я с поляками. Зачем мне итальянский?»

Когда покраска потолка закончилась, и Яцек собрался на обед, я дала ему блин с вареньем. Нино ревниво посмотрел на блюдо: ему остались обычные четыре креппе? Остались. Успокоился.

Ремонт длился два дня, после чего столовая-кухня приняла обычный аккуратный вид.

Я понимаю Яцека. Может быть, он знает итальянский намного лучше, чем показывает. Он же знает русский, а ещё английский и немецкий, в какой-то степени. А с господами лучше не умничать. Я сама так делаю в общении с хозяевами. Если бы они разговаривали со мной, тогда я не придуривалась бы. Но со мной они обходятся короткими указаниями, при этом постоянно высказывая пожелания, чтобы я общалась с Пиной. Какое-то время я демонстративно слушала аудиоуроки, когда синьоры являлись с вечерними визитами, и держала открытыми страницы с итальянскими текстами. Через пару недель Франческо поинтересовался, как мои успехи. Я виновато пожала плечами: «Наверное, я – глупая. Учу-учу, ничего не запоминаю!» От меня отстали. Только Пина время от времени зовёт меня к себе и что-то рассказывает. Я киваю. Чего они от меня хотят? За это время они сами выучили одно русское слово: «Наташа». А я вспомнила, как начинала учить итальянский, и почему-то слово «кастрюля» для меня стало совершенно незапоминаемым. Я твердила его по сто раз, но оно, всё равно, вылетало из головы. Однажды я разозлилась и ляпнула: «Да, задолбала уже эта pentola! Пентола – хуэнтола!» В следующий раз, когда надо было воспользоваться словом в процессе, я подумала: «Как же сказать „кастрюля“? Хуэнтола, хуэнтола… А, – пентола!» Так и запомнила. Самое забавное, что у кастрюли в итальянском есть и второй применяемый вариант – кассероула, но об этом я узнала позже.

Глава 11. Этот День Победы!

Мы с Надей так активно нагулялись после её возвращения, что в конце апреля остались без денег. Поэтому в первую субботу мая никуда не поехали.

С утра я пришла к ней. Позавтракали, нарядились и направились в соседний городок, Али Терме. Спа-процедуры мы позволить себе не могли, поэтому бродили по улицам, устраивая фотосессии в каждом живописном уголке.

В будни, купаясь и загорая в компании, договаривались о поездке в Ботанический сад. Девочки поразились: «О чём вы толкуете? Какой Ботанический сад?! 9 мая – День Победы!!! Празднуем!»

На даче у Вики (её муж остался дома и на компанью (на дачу) не поехал) собрались 23 женщины – русские, украинки, белоруски. К столу принесли кто что мог. Хозяйка расстаралась, выставляя малосольные огурчики, окрошку, печёную картошечку. Мы с Надей зашли в магазин, накупили столько (девочки складывались), что пришлось вызывать Ольгу с машиной.

Над столом развешивали шарики. Я достала нарисованный плакат «9 мая 1945—2015», с каской, лавровой ветвью, звёздочками и цветущими яблоневыми ветвями; нарисованные георгиевские ленточки с гвоздиками; красные флажки с серпами-молотами и звёздами. Ленточки прикололи на грудь, флажки воткнули в хлеба и закуски, плакат повесили над столом.

Четыре часа пролетели весело. Пили, говорили тосты. Я объявила минуту молчания. Все встали, Тома продекламировала: «Вспомним всех поимённо, горем вспомним своим. Это нужно – не мёртвым! Это надо живым!» Минута молчания закончилась слезами и воспоминаниями о воевавших и погибших родственниках.

Надя, с праведным гневом в дрожащем голосе, проклинала немцев: «Ненавижу их! Моя бабушка была еврейкой, деда на войне убили! Да, я бы их всех…» Глядя на мрачные лица присутствующих, я вскинула руки вверх и закричала: «Нихт шизенд! Гитлер капут!» На меня уставились. Я опустила руки: «Не надо путать немцев и фашистов. Немцы первые же и пострадали, когда Гитлер к власти пришёл. Весь мир воевал. А ненависть – плохое чувство».

На неделе, рисуя оформление к празднику, я открывала в интернете песни военных лет, повторяя давно заучиваемые слова. Эти песни помнили многие. Когда репертуар тех, что могли петь все, закончился, Тома, не расстающаяся с планшетом, нашла в интернете слова ещё нескольких. Потом перешли на репертуар Руслановой, заканчивали концерт украинские дивчины, под гром аплодисментов. Они пели прочувствованно и немного грустно, мы слушали. Оживляж внесла «Я прийшов, тебе нема», припев которой подхватывали все, пританцовывая и хохоча.

В какой-то момент Надя с улыбкой спросила: «Наташа, где твоя кепочка?» Я вырезала и приколола на кепку красную звезду. Мы шли на праздник через Ниццу и Роккалумеру, распевая «Катюшу», «Смуглянку», «Там вдали за рекой», я с утра красовалась в оригинальном головном уборе. Придя к Вике, кепку бросила в зале, на сумочку, среди общего завала сумок. Её кто-то подобрал, и девчонки выстроились в очередь, фотографируясь под розами в кепке, с георгиевской лентой и флажком в руке. Я засмеялась: «Надо же! А я не додумалась так сфотографироваться!» и поскакала на фотосессию с воплем: «Кто на шапочку последний?»

Назад возвращались так же, с песнями. Я, Надя и Тамара живём недалеко друг от друга. Ольга высадила нас на площади, и повезла кого-то в Санта Терезу. Мы маршировали, когда улицу заполнили байкеры, потрёпанные дорогами и временем. Мы тут же стали фотографироваться с одним из бравых мужичков в кожаной экипировке. Он расцвёл как майский веник, его товарищи похватали камеры и стали снимать нас.

Дома хозяева расстроили старушку Пину. На окраине городка на днях случилась трагедия. Влюблённый и отвергнутый парень застрелил 20-летнюю девушку, после чего застрелился сам. В церкви на похоронах их матери разодрались до крови, растаскивала обезумевших от горя женщин полиция. Тихие обыватели Роккалумеры в шоке.

Дети Пины ушли. Старушка стонала и хваталась за сердце: «Наташа! Мне плохо!» Я разозлилась: «Пина! Твоя дочь очень плохо поступила! Зачем она тебе это рассказала?! Почему ты переживаешь из-за людей, которые тебе никто?! Плюнь и забудь! Это сделал ненормальный человек! А у тебя своя жизнь. Думай о хорошем! На улице солнце, погода чудесная, семья в порядке. Думай о своих детях, о своих внуках, о себе!»

Пина пострадала немного и согласилась со мной: «Девочку жалко, 20 лет всего, такая юная! Но ты права, парень сумасшедший, и это не моя семья, не буду переживать!»

Не знаю, о чём думала Тереза, передавая мамочке сплетни, но мне надо, чтобы моя подопечная была жива-здорова. Она и так почти не выходит из своей спальни, даже телевизор давно уже не смотрит. Надеюсь, кардинальных изменений в её состоянии в ближайшие месяцы не произойдёт.

Перед сном я предавалась мыслям о Дне Победы. Как-то, когда работала в ДК, мне велели написать стихотворение к этому празднику. Я написала. Во сне. Со мной почти всегда так – стихи звучат в мозгу ночью, когда я сплю. Главное – успеть записать.

А женщины ещё весной рожали.

И сотни тысяч русых безотцовщин

Тащил из тёплых стран упрямый аист,

Привыкший, как часы работать, точно.

Но «Правде» веря зло, среди бомбёжек,

Бессонниц, страха, голода и смерти

Баюкали Маринок и Серёжек

Седые от пожаров акушерки.

От крови пьяной сумасшедшей ведьмой

Война равняла города в пустыни.

И от беды укрыться было негде

Несчастной и измученной России.

Она живых искала после битвы,

Лечила души и латала раны.

И целый мир спасла своей молитвой

Мать-родина. Родная. Наша. Мама.

Проснулась в слезах. Представила ситуацию и заревела, ещё не раскрыв глаз.

На работу опоздала. Секретарша Света спросила, в чём дело. Я стала читать ей стихотворение. Теперь мы ревели вдвоём. Ну, не дуры ли? Что мы о войне знаем? Моя мама в те годы была подростком, Светкина ещё и не проектировалась.

Не знаю, что со мной. Не могу спокойно говорить о Великой Отечественной. Любые фильмы, песни, концерты расстраивают моментально.

Два раза в жизни я видела сны об этой войне. В первом сне бегала по вагонам пассажирского поезда и умоляла немцев не начинать войну. Во втором немцы войну выиграли.

Мама. О войне говорить не любит. Она жила на оккупированной территории. В эти дни плачет постоянно.

Танкист Гордей Андреевич. Когда был пьян (был пьян всегда он), говорил, что памятник в Трептов-парке – это памятник единственному советскому солдату, почему-то не убившему немецкого ребёнка. Он кричал: «Да мы этих немок с их киндерами, как дерьмо, давили! Они в подвалах прятались, подвалы гранатами забрасывали, даже не интересовались, остался кто жив, нужна ли помощь!» И плакал.

Артиллерист Олег Николаевич плакал о разбитой прямым попаданием пушке.

Шофёр Софья Владиславовна радовалась, что выжила. Я писала статьи об этих людях в «Русском инвалиде».

Когда я работала в ДК, организовывала выставки из фондов Музея блокады. Однажды выбирала графику для экспозиции и наткнулась на невыставляемых блокадных художников. Картины были страшными. Особенно меня поразила работа под названием «Разделка мяса на Сенной». На снегу лежал труп. Над ним, присев, трудился с ножом измождённый мужчина.

Мне стало плохо. Я потом только об этой картине всем и рассказывала, хотя и другие впечатлили. Естественно, такую выставку я сделать не могла – никто бы не разрешил.

А вообще, мне непонятно, почему победа нашего народа ни тогда, ни спустя десятилетия, жизнь народа так и не улучшила. Почему прогнившая (как нас учили) колыбель фашизма благоденствует, а мы всё страдаем, как богоизбранные, находясь между дураками и дорогами?

Почему наша (и не только наша, но почему – и наша?!) молодёжь превозносит Гитлера?

Почему в галерее Гостиного двора Адольф стоит рядом с инопланетянами, Копперфильдом, народными артистами и Иисусом?!

Сегодня с утра, в колыбели революции, восковый Гитлер вновь наблюдал за парадом. Наверное, даже не расстраивался. Что ему расстраиваться? День Победы раз в году, все остальные дни русские уничтожают сами себя. Заодно – бывших братьев по республикам, а ведь их отцы и деды погибали в одних окопах, за одну страну, за одну идею. Идеи нет. Страны нет. В поросших быльём окопах хозяйничают чёрные следопыты.

И мне почему-то кажется, что мы до сих пор не знаем правды о тех годах. Потрясённая рассказами вечнопьяного танкиста, я одно время собирала рассказы о войне других участников тех событий – рассказы, которые в советские годы не могли быть опубликованы.

А потом наступило такое время, что на фоне кошмаров, чёрного юмора, откровенного стёба мои записи стали бледными, как их пожилые герои при виде скинхедов. Во время переезда все записи куда-то пропали.

Американцы считают, что войну выиграли они. После того, как нас победили немцы. Какие-то народы считают нас не освободителями, а поработителями.

А истина где-то посередине. В нулевой точке системы координат ценности человеческого героизма и памяти.

Не потому, что её нет. Потому, что двигаться ей некуда. Или не к кому. Или не за чем.

Для меня День Победы – доказательство русской гордости и силы. Потому что наш дом – наша крепость. И нечего в наш монастырь с чужими уставами лезть. – Что, в России русских не осталось? – Так, и не было русских тыщу лет уже, русские – понятие ментально-географическое. Кто с нами живёт, тот и наш.