Текст книги "Королевство белок"

Хассем, пока говорил Берест, только молчал и порой несогласно качал головой.

– Если не к Престолу Творца, то куда же потом человек, по-твоему, идет – когда умирает?

– Так, слышно, в странствие какое-то, – усмехнулся Берест.

– Вот! – зацепился за слово Хассем. – Я и думаю: вдруг мы все кем-то раньше были, такими… – он неопределенно махнул рукой, – потом нас Творец послал странствовать и каждому дал судьбу.

Хассем глянул на Береста и Ирицу и продолжал, медленно подбирая слова:

– А может, мы ее сами и выбрали, только сейчас уже забыли. Вернемся туда, – он поднял глаза к небесам, – и все вспомним опять. Если бы прямо здесь вспомнить – конечно, легче было бы. А у кого-то, может, и получается. Иной раз посмотришь на что-нибудь… ну, на звезды или на закат – и такая тоска берет, как будто что-то припоминаешь, вроде как свой дом, а самому тебе туда нельзя – земля не пускает. Вот и живем. А Творец смотрит на это все – и заранее знает, что с тобой будет. И мы бы знали, если бы не забыли. Я и так, и так думал… всякие мысли приходят…

Он замолчал, сомневаясь, стоит ли продолжать. Берест долго, приподняв брови, смотрел на Хассема.

– Смутно что-то, – сказал он наконец. – Были мы где-то там да какими-то другими, выбрали себе судьбу, да и забыли, да попали в наш мир, а Творцу все ведомо… Больно много суеты у тебя с нами Вседержитель развел, особенно если ему и так все ведомо.

Хассем признался:

– Это я тоже понять не могу. Я уж по-всякому думал. Священники говорят: Творец испытывает людей. А может, нет? Может, наказывает? Может, провинились мы. А вернемся – вроде как отбыли срок, можно жить дальше. А еще… Ну… – Хассем смутился. – Творец, его разве нашим умом поймешь! Может, ему и неведомо, а он сам хочет посмотреть, как мы тут будем все? А во Врага Мира ты тоже не веришь что ли?

– Какой враг? – Ирица совсем притихла, слушая Хассема, но тут она встревожилась.

– Да ладно тебе, не пугай, – недоверчиво покачал головой Берест. – Послушать священников, Врага сам же Вседержитель и создал. Вот что, Хассем, Создатель Врага мне не бог. И не верится, что жизнь задумана Вседержителем нам в наказание. Тебе что и сказать о жизни, раз ты с детских лет раб? А жить можно счастливо! Я до плена хорошо жил, Хассем. И жизнь есть за что любить, я знаю.

– А я, – хмуро ответил Хассем, – нет… Ты, Берест, любишь жизнь, а я ее боюсь. Она… как байка страшная, какие у нас на кухне по ночам рассказывали. Мне мать говорила: все, что посылает Творец, – это добро. Даже мор… Только если это добро, то я уже не знаю, что такое зло! Я теперь думаю по-другому. Наверное, в этом мире Враг все же сильнее Творца. Но, мне кажется, не всегда так будет. А может быть, мир еще вовсе не досоздан до конца, поэтому он такой неустроенный? Вдруг мы все тут не просто живем, а строим его понемногу, потому что Творец хочет, чтобы мы потрудились для его мира?

– Это уже другая вера у тебя, Хассем, а не та, что учили в каменоломнях, – сказал Берест. – Своя какая-то.

– Да, получается… – Хассем помолчал, глядя в огонь. – Может, все не так, может, я придумал это сам… Как эту веру с той, другой связать?

– Вороненок ты вещий, – усмехнулся Берест. – Что ты за один раз наговорил, того нам с тобой за век не передумать. А надо идти вперед. Может, и наша возьмет. Жить все равно надо, Хассем, как ты думаешь? Ну, мы и будем по-своему жить. И ты с нами… Мудрец ты, старичище…

Хассем невольно улыбнулся.

– Ну ты и скажешь, – хмыкнул он. – Старичище!

– Старый, мудрый воронище, – засмеялся Берест. – Ведь мы с тобой товарищи и договор заключали помогать друг другу, разве забыл? Вот и пойдем вместе.

– С тобой разве забудешь! – Хассем улыбался почти так же широко, как обычно улыбался Берест.

Моя посуду в кабаке, Илла думала о Зоране: «Все-таки да, он добрый».

К хозяйству Иллы Зоран добавил свое скудное имущество: черный от огня котелок, топор и всякую полезную мелочь вроде ниток, дратвы, иголок, сапожных колодок, куска воска, смолы и шила. Он сам чинил себе одежду и сапоги, при случае мог сшить и то, и другое. В Богадельне он начал немного сапожничать.

Если спрашивали, где научился, Зоран отвечал:

– На войне.

Он не помнил наверняка, на какой: вся жизнь его прошла в местных войнах, которые вели между собой князьки и царьки с помощью наемников.

Илла полюбила слушать его рассказы. Звониградский князь поменял веру, а простонародье долго еще придерживалось отцовской. Волхвы втайне учили парней чтить старых богов и защищаться. А потом, когда лютые поборы князя, перенявшего вместе с верой и чужеземную роскошь, переполнили чашу терпения, Зоран, совсем еще молодой, сделался одним из зачинщиков и вожаков мятежа.

Мужиков не всех волновала судьба старой и новой веры. Еще больше было таких, кто придерживался прежних богов, потому что волхвы тоже были против князя-вымогателя. Но князь взял верх, и среди прочих Зоран был приговорен к смерти. Он бежал, и с тех пор ни разу не был на родине.

Зоран служил и на западе, и в южных королевствах во время многочисленных усобиц между правителями. Из-за этого бывало, что сегодня ему выпадало драться со вчерашними «своими». После ранения он на всю жизнь остался хромым, и в наемники его больше не брали. Он бродяжничал, потом ездил с цирком.

За жилье Илле Зоран исправно платил. С утра отправлялся в город на поиски поденной работы, а вечером протягивал на ладони несколько медяков. Илла приберегала их на дорогу, потому что теперь уже точно решила уйтииз Анвардена.

Зоран сделал в Иллиной каморке два топчана, починил табурет, все время напевая за работой. Иллесия уже наизусть помнила его песню и иногда сама напевала на чужом языке, не понимая, что означают слова:

 
У меня был целый мир из лесов и цветенья,
Мир, не помнивший печали, не ведавший тленья.
Изумрудные луга тянулись до окоема…
 

Илла смотрела на седые волосы Зорана и черную бороду и даже понять не могла, старый он или молодой. Она готовила похлебку. В углу, у закопченной стены, была расставлена на полу утварь: миска и котелок, кувшин с отбитой ручкой, ведро и облезлый веник Илла старалась держать в доме воду и умываться каждый день, а веником сметала паутину. Другой угол был занят прислоненным к стене большим треснувшим зеркалом – при свете горящего в плошке фитилька, стоявшего на сундуке, Иллесия поправляла перед зеркалом волосы.

Помешивая ложкой в котелке, Илла смотрела, как Зоран вырезает ножом из чурки другую ложку.

 
Изумрудные луга тянулись до окоема…
У меня был целый мир, но не было дома, -
 

напевала Иллесия вслед за ним на чужом языке, не понимая слов.

Посетители кабачка, где прислуживала Илла, были удивлены, что независимая девчонка нашла наконец-то себе сожителя.

– Всех отшивала, искала, какой похуже, – поддевали ее приятели. – Он же хромой и седой!

Старшие, наоборот, одобряли Иллесию. Знала, кого выбирать. На старости лет влюбился по уши, значит, ничего для нее не пожалеет, в лепешку расшибется.

– Опять же, силач – не приведи бог! Если что, и вступится.

– Она сама за себя вступится – мало не покажется!

Илла только фыркала да отшучивалась, а тем, кто брался ее отговаривать, заявляла:

– Не ваше собачье дело!

Но как-то вечером Илла сказала Зорану:

– Знаешь, что? Ну давай, я буду с тобой жить, как с мужем! Только… – она запнулась. – Только когда придем в Соверн, – и сердито добавила. – А то как мы пойдем, если у меня по твоей милости живот начнет расти? И не думай!

Зоран кивнул и посмотрел на нее виноватым взглядом.

Серый кот Зорана – просто Кот – оказался парнем смелым и любопытным. Целыми ночами он охотился в развалинах. От щедрого сердца поутру приносил хозяину задушенную мышь, которую уже не в силах был съесть. Кот расцвел: распушился, залоснился, но охотничьего азарта не терял. Отоспавшись днем, к вечеру Кот переполнялся воинственного задора и отправлялся сокращать местное поголовье крыс.

Тронуться в путь на юг Илла с Зораном договорились через месяц. «А что-то мне последнее время и тут не так уж плохо!» – думала Иллесия, сидя с ногами на топчане и с наслаждением прихлебывая из кружки горячий травник. Они ужинали: Зоран купил у мальчишек дешевых ворованных яблок.

Илла накинула на плечи одеяло.

«Если бы так всегда жить, можно и на юг бы не ходить. Только холод собачий! А зимой что будет…» – думала она.

– Кабатчица говорит, нынче зима придет холодная, она приметы знает, – поделилась Илла. – Пусть себе приходит, только без нас.

– Пусть себе, а мы уйдем, – соглашался Зоран.

Он давно уже решил завязать узел на своей скитальческой судьбе. Зоран подумывал, что найдет какую-нибудь вдову, пусть даже и с детьми, или одинокую женщину, с которой договорится по-простому: «Я еще не старик… Не пью, от работы не бегаю, нрав у меня смирный. Выходи за меня.» Мало ли людей сходятся по такому договору.

Чем тронула его смуглая девчонка из Богадельни в красном ношеном платье, которая прислуживала в кабаке?.. Зоран был сердит на себя за свое сумасбродство. За версту видно, что они не пара. Но почему-то Зорану хотелось, чтобы Илла полюбила его, сама выбрала из всех, а не просто расплатилась за хлопоты и за будущий путь до Соверна.

– Наверно там, на юге, тоже есть что-то вроде нашей Богадельни, – говорила Илла, догрызая последнее яблоко. – Жить-то где-то надо. Ну, если там зимы не бывает – особо нечего беспокоиться. Если что, и на улице какое-то время можно ночевать.

Она закуталась в одеяло: здесь-то был не юг.

– Спать что ли уже, – задумчиво сказала Илла и улеглась на свой топчан. – Зоран, расскажи про юг. Расскажи историю.

Зоран загасил фитилек в плошке и тоже лег.

– Слушай историю. На юге я прослужил лет пять. Появилось у меня с дюжину товарищей, с которыми мы так и переходили вместе от хозяина к хозяину. К примеру, наймемся в Тиндарите, а когда заварушка кончится, пойдем во Флагарно. И так мы бродили. Князьки дерутся между собой, а мы служим то одному, то другому. Вот как я обошел пешком весь юг.

Перед глазами у Зорана встали земли Соверна:

– Мальчишки там воруют в господских садах не яблоки, а апельсины. Там красными цветами цветут гранаты. Осенью фрукты не успевают собирать. Их так много, что бродягам разрешается рвать их с веток, которые свешиваются за забор, на дорогу. И все же к концу осени дороги усыпаны перезрелыми фруктами, и везде чувствуешь запах прели…

– Прямо не верится, – подала голос Илла.

– А в Оргонто попали мы на службу к князю Саринардо. Он был лютее льва…

Зоран чувствовал, что воспоминания все сильнее захватывают его.

Князь Саринардо Оргонтийский был прозван Оргонтийским Смерчем. О нем ходили легенды. Он не знал жалости. Его жестокость даже у видавших виды наемников вызывала суеверный ужас. Смерча из Оргонто сравнивали с самим Князем Тьмы. Саринардо был рад питать эти слухи. Он жил войной ради страха, и люди знали: когда он входит в город – для города настает конец света.

– И я, и мои товарищи были лихие головорезы, – сказал Зоран. – Что таить, Илла? Я был не худшим из своих друзей. Но наемники живут тем, что добудут. За нами тащился обоз с пожитками, и это – все, что у нас было. Жалованье мы получали нечасто, больше обещаниями, чем деньгами. Для наемника я был, пожалуй, и честным малым, но только не по меркам обычных людей.

Илла приподнялась на локте, слушая – и даже сон куда-то ушел. Было так темно, что лица Зорана она не видела, и он не мог разглядеть, что она нахмурилась.

– Головорез? А, ну да…

Илла до сих пор не думала об этом и не представляла его среди солдат, грабивших города. Разбойники, воры и убийцы были ее постоянными соседями в Богадельне, но почему же ей казалось, что Зоран, жалевший даже кота, – не такой?

– Как-то мы разорили городишко Асете, – продолжал Зоран. – Князь Саринардо велел нам выпить все вино из церковных подвалов. А надо сказать, что пили мы в церкви. Под вечер, когда все были хорошо подогреты, пришел и сам князь Смерч… Он тоже где-то нализался, это было видно. Он сказал, что мы молодцы, а потом завел свою обычную песню…

Зоран видел перед собой князя Саринардо в плаще с меховой оторочкой. Мех в Соверне – роскошь, драгоценность. У князя длинные вьющиеся волосы, черные усы, грудь защищена легким серебристым доспехом.

– Воины, – говорит он. – Свирепые воины! Я знаю, что в глубине души у каждого из вас живет страх. Вы убиваете – и боитесь. У всех вас немощная совесть. Один из вас отводит взгляд, когда другой смеха ради вспарывает живот шлюхе! Вы трусливые псы. Вы ржете, чтобы оглушить самих себя, но в душе никто из вас не способен быть жестоким, как сама стихия. Вы мыслите по-людски, а это значит – почти по-скотски. В душе вы жертвы: даже когда наносите удар: вы не смеете до конца развязаться со своей жертвой: вы понимаете ее. Хотел бы я знать, кто из вас в силах подняться над человеком так, как человек поднимается над свиньей? Я подарю этот бриллиант тому, кто при мне отведает человеческого мяса!

В оскверненной церкви раздался ропот. Наемники протрезвели. Зоран угрюмо отвернулся, чтобы не встретиться взглядом с Оргонтийским Смерчем.

Иллесия уже давно не лежала, а сидела на топчане. Она сильно вздрогнула и зажала рот ладонями:

– Ой!

Илла боялась больших мохнатых пауков, и иногда так же вскрикивала, если какой-нибудь попадался ей на глаза.

Но Зоран был весь там, в церкви, в разграбленном наемниками городишке.

Князь говорил, а Зоран не сводил с него глаз. Худощавый, ниже Зорана ростом, со смуглым лицом человек – прозванный Смерчем. Но разве он смерч? У него есть тело, как у всех, худое лицо и нос слишком длинен… Ему кажется, это он ураганом смел городишко Асете, мановением своей руки. «Да где ему одному перебить целый гарнизон… Это же мы, мы сделали! – думал Зоран. – Он сам и ребенка не у всякой матери из рук вырвет, особенно если она работница поздоровее!»

И Зоран отвернулся. Высокий, с густой бородой, мощного сложения, он явственно выделялся среди других наемников.

– Посмотрите, он прячет лицо! – расхохотался князь Саринардо. – Иди сюда! Ты, ублюдок!

Зоран послушно приблизился, и стало ясно, что он выше на полголовы.

– Вот вам пример травоядной скотины. Глядите, настоящий бык! – бросил князь. – Уж он точно не станет есть кровавого мяса! Смотрите, какая силища. Ты бывший крестьянин, да?

– Да, – глухо подтвердил Зоран.

– Смотрите хорошенько. Вот что такое холоп! – выкрикнул Оргонтийский Смерч. – Он сжимает кулаки, но он не смеет меня тронуть!

Но Зоран, нагнув голову, вдруг зарычал и ударил князя кулаком между бровей. Тот рухнул на пол церкви, но как!.. – отлетев шагов на пять и едва не перевернувшись в воздухе.

Зорана с криками схватили за руки. Тот не вырывался, глядя на распростертое в стороне тело князя Саринардо. К Саринардо бросились наемники, стали осматривать его, и в наступившей тишине прозвучало недоуменное:

– Да он подох! Зоран его пришиб!

– Останься князь Саринардо жив, меня бы казнили, – закончил Зоран. – Уж Смерч позаботился бы, чтобы я за один раз умер сотней смертей. Что делали с осужденными в его застенках – об этом и в сказке не сказать. Но раз князь умер, я стал просить товарищей, чтобы не держали меня, а дали бежать. Городишко чужой, место глухое… В общем, ушел я на все четыре стороны.

Илла молча сидела на постели, выпрямившись, и казалось, даже не дыша. У нее зуб на зуб не попадал от холода и от страха. Она закуталась в одеяло еще плотнее. «Может, на улице ночевать – и то теплее, чем в этом подвале», – подумалось ей.

– Ну, я спать, – она снова легла, а одеяло даже натянула на голову и уже тогда взволнованно добавила. – Зоран, вовсе ты не головорез… Сколько ты видел страшного, Зоран!

Мерзнуть ночами Илле было не впервой. Заполночь в каморку вернулся кот: видно, наохотился досыта. Он настойчиво полез к Зорану под плащ, заранее громко мурлыча. В полусне Зоран пустил его и ощутил под боком тепло. Кот, прижавшийся к нему, тоже ощутил тепло и уснул.

Илле не спалось и все думалось про жестокого князя Смерча, которого убил Зоран. Она и так, и сяк натягивала на себя одеяло, но оно было слишком коротким и тонким. Завернулась в платок, но и он не помогал. «Так и не уснешь ведь… Скорее бы уж утро! А Зоран спит себе и спит, не берет его холод, что ли?»

– А и правда, что это я тут мерзну? Если вдвоем укрыться одеялом да Зорановым плащом, все будет лучше, – пробормотала Иллессия, набираясь храбрости.

Топчаны стояли рядом. Илла перелезла к Зорану, а свое одеяло накинула сверху. Случайно задела рукой пригревшегося кота. «Вот кому хорошо!». Рядом с Зораном и котом было куда уютнее. Потревоженный кот громко фыркнул в полусне. Илла почувствовала, как Зоран плотнее укутал ее плащом и шепнул:

– Замерзла?

– Еще как, – до сих пор дрожа, но потихоньку отогреваясь, пробормотала Илла. – Спать хочется, а у меня там такой холод – зубы до сих пор стучат, не уснешь. Я у тебя посплю, ладно?

– Спи, – подтвердил Зоран и немного повозился, стараясь лечь, чтобы Иллесии было удобнее свернуться под одеялом. Умиротворенный кот тихо сопел. Вскоре Иллесия уже крепко спала.

По вечерам Илла сбивалась с ног. Дверь кабака то и дело открывалась. Всем подай, убери и сполосни грязные миски и кружки, а там они вновь оказываются на длинном общем столе. Илла улучила минуту, чтобы зачерпнуть похлебки в миску для Зорана, отрезала кусок хлеба и накрыла все это полотенцем.

– А, твой сейчас придет! – добродушно усмехнулся кабатчик. – Ну, корми, корми. Ладно!

И правда, Илла все чаще поглядывала на дверь, – самое время бы Зорану… Возвращаясь из города, он заходил за Иллой в кабак. Она кормила его, а он оставался допоздна и помогал ей убрать посуду и вымыть пол. Все только головами качали:

– Ну девка, нашла себе мужика!

Хлопнула дверь. Илла оторвалась от лохани с грязной посудой и высунулась из кухни: может, Зоран?

Это и вправду был он, но с ним, к удивлению Иллесии, еще трое спутников. Один – молодой парень с чуть отросшей бородкой, с ним рядом – небольшого роста девушка со светлыми, льняными волосами, и юноша, почти подросток, который держался позади. Судя по внешности, он был этеранец: черноволосый, широкоскулый, со смуглым лицом.

Зоран улыбнулся Иллесии и сказал:

– Здравствуй, Илла. Вот… а я земляка встретил, – он похлопал по парня плечу.

Тот приветливо усмехнулся:

– Здравствуй, хозяйка.

Иллесия вытерла руки полотенцем и вышла на середину кабака. Вокруг стоял гам. Илла зажмурилась и потрясла головой.

– Все орут – ничего не слышу!

Однако слова парня расслышала и фыркнула:

– Хозяйкой стану лет через двадцать, если доживу! Ну, вроде как… здравствуй и ты!

И перевела взгляд на Зорана. Тот стал объяснять:

– Не то чтобы мы совсем земляки. Берест – он из-под Даргорода, а я из звониградской земли. Все же почти соседи.

Илла некоторое время смотрела на новичков круглыми, как у Зоранова кота, глазами, переводя взгляд на каждого по очереди. И где Зоран их откопал?

– Зоран, я тебе там отложила, садись ешь, а мне некогда.

Пока жена кабатчика подавала горланящим посетителям ужин и выпивку, Илла побежала на кухню.

Берест и его спутники с трудом нашли себе место за переполненным столом. Ирица вся сжалась: как много людей! Ее, как лесную зверюшку, тревожили сильные незнакомые запахи, от громких криков она вздрагивала. Берест обнял Ирицу одной рукой, и она прислонилась к нему.

Гул голосов, звон посуды, густой запах варева, громкие распоряжения и ругань кабатчика на кухне – Хассему все это напоминало детство. Перед его мысленным взором вставали картины: жаркое помещение, заставленное котлами, дым, удары топора – рубят туши, и где-то там, в чаду, его мать; она чистит котел, но подходить к ней нельзя – обругают или даже прибьют.

Хассем потряс головой, чтобы вернуться к действительности.

Берест хмурился. На ужин уходили последние гроши. Он никогда прежде не живал в городе. Как тут заработаешь, как устроишься?

Зоран покончил с похлебкой.

– Пойду на кухню, – сказал он Бересту. – Посмотрю, чем Илле помочь. А вы подождите: у нас переночуете.

Зоран протиснулся на кухоньку, окликнул Иллу, и она сейчас же послала его за водой. Когда он вернулся с ведрами, Иллесия продолжала мыть в лохани миски и ложки. Зоран сказал:

– Вот что, Илла… Пускай эти ребята у нас переночуют? В городе они первый день, деваться им некуда.

– Где ты их нашел? – пожала плечами Илла.

Зоран лукаво ухмыльнулся:

– Я на рынке телеги разгружал. Пошел назад через трущобы. Вижу – эти трое. Тут какая-то бабка приоткрыла двери да как выплеснет помои! Не заметила, может, людей… Парень заругался, да слышу – на родном языке. Я к нему подошел: земляк, что ли?

Илла засмеялась:

– Ага, я тоже земляков по ругани узнаю. Мой отец, бывало, как завернет! Всех демонов помянет!.. – вспомнилось ей. – Ладно, на одну ночь я твоего земляка пущу. А потом пусть ищет, куда пойти. Сам знаешь, у нас места нету. Кто они такие вообще? Девчонка с ними, будто с луны только что упала. Красивая девчонка, тут ей проходу не дадут, – покачала головой Илла. – Надо им сказать, пусть не зевают, если в Богадельне жить собрались.

– А я вот что надумал, – возразил Зоран. – По дороге мы с Берестом разговорились. Ему не с руки задерживаться в Анвардене. Я сказал, что мы с тобой собираемся на юг, пригласил в попутчики. Он согласился. Знаешь, Илла, на дорогах опасно, с попутчиками будет лучше.

Иллесия помедлила.

– Ну, можно и в попутчики, если хорошие люди. А они что, разве тоже на юг?

– Берест хочет поскорее убраться из города. Что-то его тревожит, – нахмурился Зоран. – Только нам лучше не лезть в его дела.

Кабак был всего лишь темной норой в руинах. Готовили там немного: хозяин на случайных прохожих не рассчитывал, своих знал наперечет. Жители Богадельни, пробавлявшиеся поденной работой, приходили с наступлением темноты, а воры, идущие на ночной промысел, – чуть позже. Но заполночь забегаловка оставалась пустой, и тогда Илла могла отправляться спать.

Только Берест, Хассем и Ирица ожидали ее и Зорана за опустевшим столом. Зоран, закончил мыть пол, вынес ведро.

Иллесия вышла из кухни, махнула рукой новичкам:

– Пойдемте, тут близко.

И все вместе отправились в жилище Иллы, вглубь развалин.

Берест твердо решил собираться в Соверн. Он прикинул, что перезимовать в краю, не знающем снега, ему и его спутникам без гроша за душой будет легче, чем блуждать по даргородским лесам. Один бы он и рванул поскорей на родину: не пропаду! Но Хассем и Ирица никогда не видели северной зимы. Особенно Берест тревожился за Ирицу. Она говорила, что лесовицы зимой спят. Неужели она уснет непробудным сном прямо в дороге? Может быть, на юге, где зимой только идут дожди, Ирице не нужно будет засыпать?

Про нее Берест сказал Иллесии:

– Это моя невеста.

В Богадельне говорили: «Это его девка» и «Это ее сожитель».

– Ну, ты прямо как богатый, – удивилась Илла: она в детстве бегала поглазеть на свадьбы в городских церквах, и знала, что настоящие женихи и невесты бывают только у «богатых». – А когда поженитесь?

– Вот выпадет свободная минутка – поженимся, как люди, – широко улыбнулся Берест. – На ходу такие дела не делают. Только собаки женятся у обочины.

Илла фыркнула от смеха.

Пары в Богадельне часто распадались. Долго жили вместе лишь те, кому удавалось устроиться получше, как кабатчику с женой. Глубоко в душе Илла думала: «Невеста у него, надо же! А это хорошо, наверное, – быть невестой…» Илле приходил на ум Зоран. Она и сама не знала, что хочет понять о Зоране. «Может он и не такой, как все… – думала Илла с горечью. – А может, это он пока только тихий, а когда добьется своего – сразу себя покажет?». Илла видела много примеров, когда парень, хвостом бегавший за какой-нибудь из ее подруг, став сожителем, начинал относиться к ней с пренебрежением и давать волю рукам.

Илле уходила в кабак только к полудню. На рассвете поденщики, сунув лишь кусок хлеба за пазуху, отправлялись в город, а воры отсыпались за ночь. Только после полудня в маленьком кабачке начинали стряпать.

Начало дня для Иллы было единственным временем, когда она успевала заняться собственным хозяйством: починить одеяло, прибрать в каморке. Теперь за это взялась Ирица. Лесовице было не по себе в каменных стенах. Темнота ее не пугала, но от холода приходилось и днем кутаться в Иллин платок. Даже в дупле зимой лесовицам не бывает так холодно: их согревает жизненная сила спящего дерева.

Берест и Хассем стали ходить с Зораном в город искать поденную работу. Договорившись быть попутчиками на юг, они решили зарабатывать вместе. Иллесия разрешила новым знакомым жить у себя. Зоран с Берестом расширили ход, который вел к Иллиному жилищу. Теперь Илла не боялась, что об ее убежище узнают. Таких, как Зоран и его земляк, запросто не выселишь. Пусть только кто-нибудь потребует платы за жилье! Да он разорится на одном том, чтобы нанять ребят, способных выбить плату!

Ирицу Илла обещала устроить работать в кабак. Но Берест заупрямился. Когда они плыли на лодке в Анварден, Ирица рассказала ему про хозяйского сына с хутора: как он заманил ее на лесную дорогу и вдруг схватил. «Вот почему я убежала. И вот почему боялась тебя», – призналась она. Берест сжал кулаки: «Ирица, да как же ты поверила чужому человеку!» – «Он сказал, что с тобой беда». Берест опустил голову: «Глупая ты лесная белка…»

В Богадельне Берест велел Ирице сидеть в каморке. Илла смеялась над ним: «Прячет невесту за семью замками!». В душе она признавала, что Богадельня – место неспокойное, а Ирица, на ее взгляд, едва ли способна была за себя постоять. Но сама Илла нипочем бы не стала так слушаться своего парня.

Ирица сидела на топчане, штопая одежду. Берест, как умел, утешал ее, что этот плен ненадолго: «Ты потерпи. Мы быстро заработаем на дорогу. Я хороший работник, а Зоран и того лучше. Еще немного, Ирица, – и мы в путь! Перезимуем на юге, потом поедем ко мне на родину, поженимся и начнем с тобой поживать и добра наживать». Добившись, чтобы Ирица улыбнулась, он уходил на поиски поденщины.

Недавно им посчастливилось. И Берест, и Зоран оба умели плотничать, и их наняли чинить в доках подгнивший причал. Хассем был их подручным.

Но, пару дней отстояв по пояс в холодной воде, Зоран застудил старую рану. Ночью у него начался бред, разболелась нога. Утром он с трудом мог ступить на нее, а засучив штанину выше колена, увидал, что шрам покраснел, и колено распухло.

– Ух ты! – Иллесия не на шутку встревожилась. – Ложись, куда ты пойдешь! Я по Богадельне пробегусь, у теток поспрашиваю, может, мази какие есть.

Зоран посмотрел на нее виноватым взглядом больного пса и снова лег на топчан.

Ирица глянула на воспалившийся шрам и вопросительно подняла глаза на Береста: можно, я по-своему ему помогу? Здесь, в каменных руинах, сила лесовицы была не та, что в лесу, но облегчить воспаление она бы сумела.

Берест окликнул Иллу:

– Постой. Ирица пусть полечит. Она такая знахарка, что лучше и не найдешь. Я на себе испытал.

Ирица положила обе руки на воспаленное место и некоторое время сидела неподвижно. Илла с любопытством уставилась на нее – и вздрогнула, увидев, что у Ирицы светятся глаза. Когда Ирица убрала руки, опухоль заметно спала.

– Во дает! – вырвалось у Иллесии.

Зоран, лежавший на топчане, приподнялся на локте, чтобы посмотреть. Ирица удержала его:

– Ну, вот, а теперь спи. Скоро все пройдет.

Она пододвинулась поближе и положила руку Зорану на лоб.

– Что ты делаешь? – проговорил тот, чувствуя, что его охватывает слабость.

Ирица не ответила: ей нужно было сосредоточиться. Через миг она почувствовала, что Зоран больше не сопротивляется ей: его охватил сон.

– Не бойся, – полушепотом окликнул Иллу Берест. – Она ничего плохого не делает. Посмотри, – он распахнул рубашку на груди, показывая рубец от ножа. – Вот от этого Ирица меня за неделю на ноги поставила.

– Ну и дела! – потрясла головой Иллесия. – Это как так у нее получается?!

– Ирица – лесовица, – произнес Берест. – Только молчи об этом, ладно?

– Да уж конечно! – воскликнула Илла, глядя на Ирицу круглыми от удивления глазами. – А то вся Богадельня сбежится! Само собой, никому ни слова.

Когда Берест и Хассем ушли в город, Ирица села на свободный топчан, прислонившись к стене: у нее кружилась голова. Леса, который поддерживал ей целительную силу, вокруг не было, и Ирица отдала Зорану просто часть своих жизненных сил.

– Не выспалась, – по-своему решила Иллесия. – Ну, посиди. А ты правда настоящая лесовица?

– Да, – ответила та. – Ирица – моя трава.

Илла с удивлением присматривалась к Ирице, к которой до сих пор относилась, как к тихой младшей подружке. Потом Иллесия принялись за свои обычные утренние дела по хозяйству. Девушки переговаривались негромко, чтобы не разбудить Зорана.

– Ты лесовица, а замуж идешь за человека, – расспрашивала Ирицу Илла, выметая веником сор из угла. – Ты что, его так полюбила, даже своим предпочла?

– Как это предпочла? У меня других и не было. Он мне имя дал… – ответила Ирица.

– И все? А что, из ваших, лесных, подходящих ребят не нашлось?

Ирица покачала головой:

– Дубровники – мои братья.

– Вот как! – Иллесия кивнула, оставила веник и подсела к Ирице на топчан. – Только знаешь, что я тебе скажу? Как подружке – не обидишься?

Ирица вопросительно посмотрела на Иллу.

– Смотрю я на тебя: как это ты сама за парнем бегаешь?

– Я бегаю? – не поняла лесовица.

– Ну, а как еще назвать? Вы еще не поженились даже, это он вокруг тебя плясать должен! А ты с него глаз не сводишь, вот таких, – Иллесия хихикнула и изобразила, как могла, влюбленный взгляд. – Берест для тебя свет в окошке. Он тебе запретил в кабак ходить, а ты и слова поперек не скажешь. Сидишь тут одна, скучаешь в темноте, а ослушаться боишься. Вот пошли-ка хотя бы сегодня со мной… Не съедят же тебя! Меня же не съели. Хоть на людей поглядишь. А то смотри, подруга: он тебе на шею сядет.

Ирица с непонимающей улыбкой глядела на Иллу.

– Я его не боюсь.

– Ты избалуешь его. Знаешь, как ребята нос задирают, когда видят, что девчонка влюбилась и никуда не денется? Так что, подруга, не будь такой овечкой!

Тихо рассмеялся Зоран. Девушки думали, что он спит. Во всяком случае, Ирица велела ему спать и была уверена, что ее магия действует. Но Зоран рассмеялся:

– Берест – парень хороший. К нему можно и без строгости, Ирица. Увидишь: женится – сам тебя будет слушаться.

– А, смотри-ка, проснулся! – обрадовалась Илла и села ближе к Зорану, провела ладонью по его заросшей бородой щеке и улыбнулась. – Ну, как, ничего не болит?

Зоран только покачал головой.

– Раз уж я слышал ваш разговор, хотите, секрет вам открою? У женщины, которую любишь, слово имеет силу заклятья. Вот скажет она: «Ты хромой бродячий пес» – и будешь псом всю жизнь. А скажет: «Ты прекрасный витязь» – и будешь прекрасным витязем.