Текст книги "Ветер и меч"

Но еще прежде, накануне, в крепость прибыла Ихет. Я ни разу не видела ее с тех пор, как, вопреки ее советам, покинула остров. И не думала, что она приедет. Меньше всего я считала, будто она стыдится передо мной своего замужества. Просто у меня сложилось впечатление, что женщины атлантов не любят покидать Керне. Даже простолюдинки, обычно не слишком пекущиеся о своей безопасности, знатные же – тем более. Главным на свете для атлантов, независимо от пола и сословия, был порядок, а им поколениями внушали, что за пределами острова царит дикость и варварство. Поэтому появление Ихет – она приплыла на одном из тех кораблей, что пригнал Нерет – меня несколько удивило. Тем более что прибыла она одна, без Ихи.

– Значит, выхода нет?

Я промолчала.

– Но предположим… предположим, они согласятся. Как ты сможешь заставить их жить в мире с атлантами? Два народа, чьи обычаи не просто противны живущим неподалеку, они отрицают друг друга.

– Посмотрим… Поневоле вспомнишь наших соседей, для которых главными воплощениями божества являются ветер и меч, единство, дающее и отнимающее жизнь.

– При чем тут ваши соседи? Они – не народ Богини.

– Но они еще не забыли Путь…

– Военный Вождь! Военный Вождь! – от крепости, петляя меж груд щебня и камней, перескакивая через бревна, бежал Эргин. Ни разу не споткнулся и ни на кого не налетел. И ловки же эти афиняне… – Стража с болота передает: горгоны сказали, что встретятся с тобой в ночь полнолуния, у границы пустыни.

– Это все? – спросила не я, а Митилена.

– Все, – недоуменно ответил Эргин. Митилена была недовольна.

– Это не ответ, а бегство от ответа!

– Или загадка. Они уже говорили с нами загадками.

– Тогда они были нашими союзницами.

– Я им и сейчас не враг… Что ж, будем искать ответа.

– И ты пойдешь?

– Конечно, пойду.

– Но это может быть ловушка.

Видно было, что Эргин с ней совершенно согласен. Чудны дела твои, Богиня… Митилена мыслит одинаково с мужчиной, и питает подозрения против женщин.

– Разве я сказала, что пойду одна?

Митилена не ошибалась: бегство может быть уловкой, чтобы заманить противника в западню. Но оно может быть и просто бегством. О, нет, я ни в коем случае не собирались идти туда одна. Подозреваю, что горгоны на это и не надеялись. Но все равно могли что-нибудь подстроить. И я заранее выслала разведчиков проверить местность. Засим собралась на встречу в сопровождении Боевого Совета и отборного отряда амазонок и самофракийцев.

Но еще прежде, накануне, в крепость прибыла Ихет. Я ни разу не видела ее с тех пор, как, вопреки ее советам, покинула ос-тров. И не думала, что она приедет. Меньше всего я считала, будто она стыдится передо мной своего замужества. Просто у меня сложилось впечатление, что женщины атлантов не любят покидать Керне. Даже простолюдинки, обычно не слишком пекущиеся о своей безопасности, знатные же – тем более. Главным на свете для атлантов, независимо от пола и сословия, был порядок, а им поколениями внушали, что за пределами острова царит дикость и варварство. Поэтому появление Ихет – она приплыла на одном из тех кораблей, что пригнал Нерет – меня несколько удивило. Тем более что прибыла она одна, без Ихи.

Внешний облик ее также давал пищу для размышлений. За исключением первой встречи на пирамиде, я всегда видела Ихет в просторных, скрывающих тело белых одеждах из тонкого льна, и она никоим образом себя не приукрашивала. Сейчас на ней было платье из тончайшего виссона, в Черной Земле называемого «тканый воздух», и призванного открывать все, что невозможно скрыть. Уши ее оттягивали массивные серьги. На шее – ожерелье из таких крупных лазуритовых пластин, что оно казалось воротником. Веки и ресницы покрывал золотой порошок, глаза были обведены синей краской и от них проведены стрелы до самых висков. Губы выкрашены кармином, им же – соски. Что до волос, то поначалу мне померещилось, будто она водрузила на себя парик. Лишь потом стало ясно, что она густо напудрила их тем же золотым порошком. Множество браслетов и колец – все сплошь золотые, никакого серебра и бронзы, усаженные бирюзой. Вызолоченная кожа сандалий. Все это производило впечатление отчасти устрашающее. Наверное, так и было задумано, иначе для чего так сильно искажать данный ей Богиней облик?

Бедная, как сильно у нее, должно быть, чесались глаза, как ломило шею, и как трудно отмывать волосы! Но, видимо, обычаи Керне требовали, чтоб замужняя знатная женщина выглядела именно так. Или в этом виде требовалось являться на прием к правящим особам. Даже если правящая особа ходит в простой рубахе и сапогах.

– Приветствую Дочь Света. Я махнула рукой – успела отвыкнуть от ною выспренного кернийского обращения.

– Привет. Как дела на острове?

– Все благополучно. Ихи просит прощения за свое отсутствие. Он хотел приехать, но нельзя оставлять остров без наместника.

– И ты заскучала от благополучия?

– О, нет. На острове сейчас трудно ску-чать. Я не припомню, чтоб на Керне жизнь текла столь бурно. Все заняты – ремесленники, землепашцы, торговцы. Благодаря тому, что здесь строится город, у всех появилась работа, а работа приносит доход, а где доход – там споры… и ссоры. А что начнется, когда возобновится торговля с Критом! Но…

– Но ты оставила все это и прибыла сюда.

Я обращалась к ней без упрека. Не имела права. Скорее, она вправе упрекать меня, удравшую от них на материк.

– Потому что мне кажется… очень трудно судить об этом, когда родной город всю жизнь служил центром мироздания… что судьба Керне действительно решается здесь…

– В крепости?

– Не обязательно. – Она вздохнула. – Келей сказал мне, что нынче ты отправляешься на встречу с горгонами. – Келей, как истинный мужчина, не мог не проболтаться. – Я хочу быть там, – продолжала она.

Я оглядела ее.

– Не думаю, что это разумно.

– Я должна там быть, – настаивала Ихет. – Я спрашивала, идет ли с тобой кто-нибудь из атлантов. И услышала – нет. А наш народ обязан быть представлен!

– Ты права. Но я о другом. Ты умеешь ездить верхом?

Ихет смутилась.

– У нас не учат этому женщин. Но я могу научиться!

– Боюсь, что сегодня не успеешь.

– Но Келея ты же берешь с собой! А он наверняка не великий наездник!

– Верно. Но Келей, в случае чего, и на своих двоих добежит, куда надо. И драться он умеет совсем неплохо. А я не исключаю, что будет стычка, и если с тобой приключится беда, Ихи позабудет про присягу и отрежет мне голову.

Она хихикнула, что совсем не шло ни к ее торжественному виду, ни к аристократическо му тону. Однако она задала мне задачу…

– И впрямь, кто-то из атлантов должен быть при встрече. А Ихет, как сонаместница Керне – в особенности. Но каким образом ее туда доставить? Ума не приложу. Велеть ей умыться, переодеться, переобуться, снять драгоценности и отправить вместе с пехотинцами? Она выполнит приказ, а толку?

Слышала я, на Керне знатные женщины никогда не носят обуви, потому что по своим дворцам они разгуливают по коврам, а по улицам их носят в носилках. И ступни у них нежные, как у младенцев. Я ступни Ихет не разглядывала, но сомневалась, что они такие же грубые, как у нас или самофракийцев.

Носилок же у нас не водится. Точно. Носилок нет, а вот колесницы старого, атлантского гарнизона остались, и мои их не сожгли. А Эр-гин, болтун несчастный, как-то похвалялся, что был у себя в Аттике колесничим…

– Хорошо. Ступай, передохни. Если будет возможность, поедешь на колеснице.

– Благодарю, Дочь Света.

– Хоть ты бы обошлась без титулов.

– Без титулов нельзя.

– Рабство необходимо, – сказала Митилена, бывшая рабыня.

– Без титулов нельзя, – сказала Ихет, бывший жертва царя.

Но в справедливом государстве, построенном нами, не будет ни титулов, ни рабов, ни жертв.

Я не собиралась отправляться к горгонам полным войском. Однако, одна я уже приходили. Известно, что из этого вышло. Не карательная экспедиция, но отряд, готовый к любым неожиданностям – вот кто должен явиться на границе.

Со мной был Боевой Совет, кроме Анайи и Никты, оставшихся в крепости, и Аргиры, которая уплыла с Неретом на Керне. Был Келей – он и впрямь не любил ездить верном, как большинство уроженцев Архипелага, но в седле удерживался, а Энно подобрала ему кобылку посмирнее. (Кое-кто из самофракийцев, долго упражнялся в остроумии по поводу того, что я езжу на жеребце, а Келей – на Кобыле, но Келей не обиделся, я же – тем паче.) А сотня воинов, конных и пеших, отбывших раньше и по возможности незаметно занявших позиции у канала, – не в счет. Колесница, которую привели в порядок, была побольше ахейских, где умещаются лишь два человека – возница и копейщик. И я, помимо Эргина с Ихет, поместила туда еще и Гериона. Ему я сказала:

– Если что случится, руби поводья, хватай Ихет, кидай поперек седла – и в крепость!

Ихет это слышала, но возражать не стала.

Когда пала ночь, мы оказались вблизи от места. Несмотря на то, что ожидалась полная луна, мы взяли с собой много факелов, и с наступлением темноты самофракийцы – а они шли в пешем строю – их запалили. Так мы продвигались – по белым дюнам, под черным небом, в рыжем свете факелов.

Хуже всего, наверное, приходилось Ихет, но она ничем не выдала своего утомления. Только цеплялась за борт колесницы. На обоих бортах ее, кстати, красовались бронзовые изображения солнечных дисков, изрядно потускневших, но все равно заметных. Ничего нельзя придумать лучше, чтобы разозлить горгон. Но сбивать солнца нам было некогда.

А потом вышла луна. И почудилось, будто нас сопровождает еще одна, призрачная армия – наши тени на белом песке. Будь с нами псы, мы стали бы точь-в-точь свитой Гекаты на охоте. И спутники Богини – Лук и Ярмо, Крестовина, Дракон, Колесница, Коза, Овен, Змея и другие созвездия взирали на нас В высоты, как свидетели, собравшиеся к месту вознесения клятвы.

Мы остановились там, где кончались пес-ки. На границе отвратительного леса, служившего прикрытием болот тянулась вырубка. Между пнями была расчищена дорога. Канал оказался севернее, по левую руку от меня.

В тишине стало слышно, как фыркают кони, как самофракийцы переминаются с ноги на ногу, и скрипит амуниция. Со стороны болота не доносилось ни звука. Может быть, моих дозорных, посланных вперед, вти-хую перерезали, и трупы их валяются на дне канала? Тогда пусть горгоны, что бы они там ни приготовили, не рассчитывают на свои золотые серпы и каменные топоры евнухов.

Затем послышались музыка и пение – сперва тихо, почти беззвучно, по мере приближения – громче, но по-настоящему громкими они так и не стали. Замелькали огоньки.

Ясделала знак «готовься», хотя, наверное, это было лишнее – мои и так были готовы к бою. Но бой ли ожидал нас впереди? Странное шествие двигалось по вырубке, еще более странное, чем мы сами. Похоже, нее население – человечье население – Змеиного Болота вышло нам навстречу. И ни у, кого из них, насколько я могла видеть, не оказалось оружия. Даже у евнухов-охранников.

Они ступали впереди, но, словно достигнув Незримой черты, останавливались, расступались и выстраивались по краям дороги. Вме сто неподъемных топоров в их лапищах теперь были музыкальные инструменты. При своей глухоте к музыке я могла лишь выделять звуки флейты, систров, барабанов и трещоток. Тяжелые, лоснящиеся рожи евнухов оставались неподвижными. Те, кто не играл на флейтах, пели, но без слов, не разжимая губ.

Точно так же, голосом выводя непонятную мелодию, вторили им младшие горгоны, показавшиеся следом. Как и в подземном храме, они были полностью обнажены, и даже больше, чем тогда. Сейчас они шли без масок, изображавших змеиные головы. Было еще одно отличие. Зачесав волосы наверх, они водрузили на собственные головы маленькие светильники – вот что за огоньки мелькали над дорогой. Чтобы светильники не падали, а горячее масло не проливалось, горгонам следовало держаться очень прямо. Так они и держались, но это не мешало им танцевать! Ибо передвигались они, танцуя, а выйдя вперед, продолжали пляску. Я уже видела ее – это была начальная часть ритуала первого круга. Их движения повторяли движения змеи, приподнявшейся на хвосте и раскачивавшейся из стороны в. сторону, и, как эти движения, завораживали взор смотрящего.

Как я уже говорила, в значительной мере то, что именовалось магией горгон, было доведенным до совершенства умением тем или иным образом ввергать в столбняк наблюдателя, При условии, что он невежественный и непосвященный. И отчасти они своего добились. Взглянув на самофракийцев, я заметила, что они уставились на горгон во все глаза, а уж лица их… Ни разу у них не видела я таких лиц, хотя выражение это было мне знакомо.

Странно… Уж в нашем-то обществе к виду Голых женщин они давно могли привыкнуть. Но – поправила я себя – наша нагота не содержит в себе соблазна. Она связана с боем, бегом, воинскими упражнениями. Пылью и потом. Потому что вымыться самой быстрее и проще, чем стирать одежду.

А Ихет… Даже в своем прозрачном платье она держалась так, словно ее тело источало ледяной холод. Вероятно, это свойство, не прожденное, так привитое, было присуще всем аристократкам с Керне.

Здесь глазам самофракийцев представало совсем иное. И не только движения змей, усыпляющих жертву, повторяли раскачивающиеся перед нами тела. Пожалуй, я поторопилась, решив, что горгоны вышли безоружными. Оружие было всегда при них, так же, как их сила. И пусть она нам чужда, но все же понятна. И я могла бы все это оправдать, если бы не видела тупых, бессмысленных рож евнухов, словно вместе с мужским достоинством тех лишили и мозгов. А ведь в большинстве своем это были их дети. Ну, не этих самых горгон, так предыдущего поколения, но какая разница?

Длился этот танец, с моей точки зрения, слишком долго. Наконец плясуньи содрогнулись в последний раз, замерли на миг, широ ко расставив ноги (ни один светильник не погас), и тоже расступились.

Поскольку я упомянула об оружии, маневр сей напоминал перегруппировку во время боя. И, как в бою, вступили основные силы – старшие горгоны.

Одеты они были как обычно, но тоже без масок. Вероятно, окажись здесь люди с побережья, они от ужаса и потрясения тотчас бы кинулись ниц. Но на моих воинов это зрелище не произвело должного впечатления. Они уже видели горгону без маски и не понимали символического значения жеста – горгоны открыли лицо под открытым небом, за пределами Змеиного Болота.

Да, тут хозяйки храма, пожалуй, просчитались. Размягченные танцем младших жриц, самофракийцы вместо того, чтобы испытать благоговейный трепет, вновь собрались и насторожились.

Мои знакомые – Горго, Мормо и Алфито – шли в первом ряду, за ними следовали стальные: Андрофорос, Пелора, Наргея, Эндеис, Форкис, Кердо и другие, чьих имен я не знала. Их лица, никогда не ведавшие солнечных лучей, под луной, в мерцании светильников, были мертвенно белы, глаза – как чернильные пятна, отражающие язычки пламени. Горго, тяжело ступая, вышла вперед. Бессловесное пение и музыка мигом стихли. Но Горго молчала. Несомненно, она по-прежнему ждала, что я поприветствую ее первой. Что ж, я доставлю ей такое удовольствие. Не ради признания ее власти, а из простой учтивости.

Я даже с Аглиболом вела себя предельно вежливо, не то, что с посвященной жрицей. Стоило также отметить, что Мормо, которая быластарше возрастом и пользовалась в храме большим влиянием, предпочла держаться в тени.

– Хвала Богине, – произнесла я.

– И слава ей, – прокаркала Горго.

Мгновение она молчала. Потом продолжила.

– Да, слава Ей, и ради Ее славы пришли мы сюда беззащитными, и готовы положить головы под стопы ваших коней.

Говоря так, она, однако, не делала попытки преклонить колена и тем более подсунуть Голову под копыта моего Алая (сегодня я выехала на нем, а не на Аласторе).

– Не значит ли это, что Змеиное Болото принимает мои условия?

– Да. Но не радуйся, служанка Богини, и не думай, что ты победила нас, и мы идем под твою высокую руку. Семь дней, по числу семи великих звезд, осененных могучими силами, и семи духов бездны в семи преисподних, предавались мы молитвам и посту, взывая к Богине, дабы она, в неизреченной мудрости своей, просветила нас. И на восьмой день сморил нас сон, и во сне мы слышали голос Богини, ибо если бы она явилась нам наяву, ГО слава ее сожгла бы нас.

Умно, подумала я, неплохо. И богохульства нет, и лицо не потеряно. Сомнительно, что она сама дошла до такого решения. Но послушаем ее дальше.

– Вот волеизъявление Той, что несет гибель и исцеление! Отныне неугодны на ее жертвеннике кровь людских первенцев, а также мужественность тех, кто кощунственно хотел соединиться с Богиней браком через ее прислужниц. Но жертвенники не должны угасать ни на день, и все перворожденное по-прежнему посвящено Матери живых. Да принесет всякий верный ей первенцев от мелкого и крупного скота, лишенных порока, а также от домашней птицы! Пусть не закалывают они жертвы сами, как раньше делали в своих деревнях и среди пустыни – это неугодно Богине, лишь ее жрицы могут совершить обряд. А детей своих, как мужского пола, так и женского, беспорочных, рожденных первыми, пусть выкупают за цену, которую назначит Богиня. Первенцы животных выкупаться не будут.

– Какой же выкуп примет и не отвергнет Богиня? – осведомилась я.

– Пшеницу и просо, и горох, и мед, а также золото, серебро и самоцветы, ежели Богиня того пожелает, – на мой вопрос ответила не Горго, а Мормо, четко и ровно.

Я едва не хмыкнула. Сходные обычаи были у многих народов, и я недаром посоветовала Мормо заменить детей на животных – не такая уж я умная, просто кое-что слыхивала. Но выкуп первенцев – это было ново. Интересно, кто у них это придумал? Или и впрямь Богиня осенила? Потому что, если все пойдет гладко, от таких нововведений храм станет еще сильнее.

Кроме того, я сразу заметила лазейку в перечисленных Горго условиях. Они обязались не убивать детей и не оскоплять паломников. Л как насчет оскопления детей, родившихся при храме? Но спрашивать об этом в лоб не стоит.

– Чисты ли ваши намерения, жрицы Великой, и не говорят ли вашими устами Ночные с раздвоенным языком?

– Наши сердца открыты тебе, как и наши лица! – на сей раз звонким, отстраненным голосом отвечала Алфито. – Все небесное воинство смотрит с высоты и не допустит, Чтобы мы солгали, ибо видит нас мириадами глаз. Ежели не веришь нам, прикажи не сходить с этого места до наступления дня, и пусть Солнце, от которого мы всегда укрывались, сожжет нас!

А ведь они в это верят. Хотя бы некоторые. Горго так точно верит.

И словно в ответ, снова вступила Горго.

– Мы просим лишь об одном. Если ты решишь согласиться с нами, пусть паломницы и паломники из племен побережья вновь будут вольны посещать храм. Мы научим их новым законам и растолкуем то, чего они не поймут. А твоя стража, выставленная на дорогах, пусть остается. Пусть убедятся, что все дети, приносимые на алтарь Богини, будут возвращены матерям в целости и сохранности, а мужчины, которые придут помолиться Ей, мужчинами обратно и вернутся.

Разумеется, я не премину воспользоваться этим предложением. Но тут есть кое-что еще.

– Вы упомянули, что в храм могут приходить паломники из племен побережья. А если придут паломники из других племен? Из моего народа, например?

Чернильные глаза Горго вспыхнули.

– Ты уже отобрала наши прежние обычаи, попираешь нашу гордость. И народ отвращаешь от нас. Но тебе этого мало, Денница, ты уже и на храм наш посягаешь! Или у вас нет собственного храма, где вы можете молиться и возносить жертвы сообразно законам ваших земель? – Но ей удалось смирить вспыхнувший гнев. Или она просто устала. Богиня их ведает… Вдруг они и взаправду изводили себя постом?… Горго опустила голову. – Поступай, как знаешь. Мы в твоей воле.

– Вы в воле Богини, не моей – так же, как и я, и все люди в мире. И не называй меня именем звезды утренней, Горго. Я живу на Земле.

– Вы обе – вестницы Богини. И вслед за вами неотвратимо приходит солнце.

Но день минет, и снова тьма примет вас в объятья, и так будет до скончания веков. Не бойтесь, горгоны! Я не стану требовать от вас чрезмерной жертвы – чтобы вы встретили солнце с беззащитными лицами. Возвращайтесь к себе на болото. Я исследую то, что вы предложили, и если увижу, что ваши новые обычаи хороши, оставлю вас в мире. И тогда, может быть, вы станете приходить в наш город и увидите, что дневное лицо Богини не столь ужасно, как представляется из глубины подземелий.

Да будет так, – ответили горгоны.

– Да будет так, – повторил нестройный хор у меня за спиной.

Насчет того, что дневное лицо Богини не столь страшно, среди пустыни можно и засомневаться. На побережье жара не так беспощадна, как в песках.

В тени большой дюны я позволила своему отряду роздых – короткий, потому что не хотела медлить с возвращением в крепость.

Я спешилась, чтобы немного размять ноги. Подойдя к колеснице, увидела, что Ихет спит На ее дне, свернувшись клубочком. Ее, бедную, совсем сморило от жары и усталости. Кто-то, не знаю, Герион или Эргин прикрыли ее кон-ской попоной поверх платья из тканого возду-ха. И правильно сделали – с непривычки она могла заполучить сильные ожоги.

Я не стала будить Ихет. Двинулась прочь. И тотчас песок скрипнул за моей спиной. Я обернулась. Две темных фигуры на белой дюне. Келей, чуть поодаль Митилена. Я немного удивилась, увидев их рядом. Иное дело, если бы Келей пришел вместе с Хтонией. Или с Киреной – они превосходно ладили. Но Митилена?

– Недурное представление, а? – Келей ухмылялся, но как-то невесело. – Не хуже, чем в дорогих фригийских кабаках.

– Ты о чем? – Потом я сообразила, что он имеет в виду танец горгон. – Не знаю. Где не Вывала, там не бывала. Спорить не стану.

–Ты никогда не споришь. И так получаешь, что хочешь.

– А еще чаще то, чего не хочу, – буркнула я.

– Это неважно. Хотела или не хотела, а болотниц ты, похоже, скрутила. Тихой сапой, мягкой лапой… Мне нравится.

Ясно, почему Хтония или Кирена не пришли с ним. И не придут. Здесь дела не военные, а иные обсуждать они не станут.

– Ихи снова сказал бы, что великие дела с победы не начинаются.

– Ихи – молодой дурак!

– Хочешь сказать, что ты – дурак старый? – усмехнулась Митилена.

– Брысь, сквернословица! – беззлобно рявкнул на нее Келей, и она в самом деле отступила. – Будь я царем или князем каким, я бы может, с ним и согласился. Но я человек простой. И по мне лучшая победа – та, что досталась без сражения.

– Ты человек простой, и мысль эта – очень проста. Но чтобы дойти до нее, иным потребна вся жизнь. А большинство людей и вовсе не способны ее усвоить.

– Скажи лучше, что ты собираешься делать с Храмом? – Митилена нарушила общий полушутливый тон беседы. – Ты намерена поставить там проверяльщиков? Или под видом паломников засылать лазутчиков?

– А тебе, как я погляжу, это не по душе.

Да оставь ты их в покое! Конечно, они не будут в точности исполнять свои обещания. Но ты слишком много хочешь – чтобы они в считанные дни отказались от того, чем жили тысячелетиями!

И что же, позволять им втихую калечить детей?

Это будут их дети! (Мальчики – поняла я. Чем меньше в мире мальчиков, тем меньше вырастет мужчин.) А чужих ты на болото НС допустишь. Богиня тебя разрази, Военный Вождь! Ты и так лишила их власти… – Они довольно ловко придумали, как заменить власть богатством. – Все равно – не унижай их чрезмерно! Это приведет к дурному. Впрочем… – Она махнула рукой и пошла к лошадям.

В одном старуха была права, – в задумчивости сказал Келей. – Помнишь, она крикнула: «Разве у вас нет собственного храма?» А его нет, Мирина. Чего другого – сколько угодно. Но нет места для богослужения.

– А зачем оно? Богиня везде, и везде можно молиться ей.

– Ты не понимаешь. Для тех, кто учился всяческим премудростям, оно, может, и так. По я уже говорил – я – простой человек, и скажу тебе, как чувствуем мы. По нашему разумению, молитва доходчивей, если возносится в храме. И жертва угоднее, если совершается на освященной земле.

– У тебя получается, что храм выше божества.

Иногда и так. – Келей вздохнул. – Не сочти это за кощунство. Я побывал во многих краях и видел – и моряки, и купцы, и все, кто странствует по земле и морю, посещают те храмы, что встречаются на их пути, пусть даже они принадлежат чужим богам и богиням. Но это – лишь одна сторона дела. А дело вот в чем – у людей есть потребность посещать святилища, молиться вместе, исполнять обряды. Если их лишить этого, они станут искать необходимое в других местах. В других храмах. На острове, на болоте… Твои амазонки туда не пойдут, но здесь не только они. И народ все прибавляется.

– А я-то думала, ты в своих путешествиях заглядывал лишь в портовые кабаки.

– И туда тоже. А как же! И кабаки, и святилища – без них в жизни не обойдешься. Когда ты построишь свой город, кабаки там возникнут непременно, сами собой. Как ты любишь говорить – ничего не поделаешь. Но что касается храма… Это уж зависит от тебя.

– Сейчас я ничего не отвечу. Но обещаю подумать над тем, что ты сказал.

Еще бы я над тем не подумала! Но в тот день больше услышанного озадачило меня то, что сказал эти слова именно Келей. Я никогда не считала его глупым, напротив. Но полагала, что все, не относящееся к сфере практической деятельности, ему совершено чуждо. Не так давно он порицал меня за неумеренное и бесполезное, с его точки зрения, любопытство и отговаривал от паломничества к Змеиному Болоту. А может, и тогда он имел в виду то же, что и сейчас? «Не ходи в чужие святилища, Мирина, лучше построй свое»? И вообще, если вдуматься, вопросы богослужения к сфере практической деятельности имеют отношение самое непосредственное.

То же самое, очевидно, пыталась всегда скачать Ихет, только не смела выразить это столь доходчиво, как Келей – простой человек. Недаром во многих странах верят, что Богиня говорит устами безумных и детей. И простаков. А шибко ученым остается потом выискивать в потоке слов знаки Ее воли.

Неужто Келей и в самом деле… как это ахейцы выражаются… «избранник Богини»? Ну, нет. Я вспомнила, наконец, происхождение этого слова.

Как известно, ахейцы, будучи поклонниками мужских богов, Богиню-мать боятся. И пытаются ее умилостивить. Раньше даже сильнее, чем теперь. Они тогда ежегодно приносили ей в жертву своих вождей и царьков: топили, вешали, жгли, сбрасывали со скал, а чаще всего резали на куски и причащались от их тел. Вот такая жертва и называлась «герой».

А потом, по свойственной им беспамятности, ахейцы позабыли значение слова, и нынешние вожди и царьки, все скопом, поименовали себя героями, вовсе не собираясь отрицать себя в жертву. Они предпочитали делать это с другими. А если и вспоминают порой о жертвах прошлых веков, то сваливают все на варваров: фракийцев, скифов, сарматов, отчасти справедливо, у тех до некоторой степени сохранились прежние обычаи, либо приписывают их горгонам – хотя, как мы узнали, горгонам было нужно нечто совсем другое.

А Келей, слава Богине, никакой не герой. Глотку под жертвенный нож подставлять не рвется, равно как иные части тела. И я буду последней, кто осудит его за это. Живой-здоровый, он куда как полезнее. Но, похоже, люди из моего окружения дружно взялись меня удивлять. И если без рабства и рабов я твердо решила обойтись, то без кабаков и храмов вряд ли удастся.

Итак, договор с горгонами был заключен, и я могла полностью посвятить себя строительству города. Даже если бы это не входило в мои планы, заняться городом пришлось бы обязательно. Все больше народу переселялось на побережье и стремилось закрепиться вблизи крепости Элле. В первую очередь, ремесленники с Керне.

Помимо тех, кого перечисляла Ихет, а также кормившихся с верфи и кораблей, понаехали другие. Не только каменщики и землекопы, которых я вывозила с острова с самого начала. Ткачи и гончары, кожевники и красильщики собирались открыть здесь свои мастерские. Переселялись и земледельцы, считавшиеся на Керне людьми самого низкого пошиба, несмотря на то, что сельское хозяйство на острове было поставлено лучше, чем в любой из виденных мною стран. Но из-за ограниченности пространства там они теснились, прибегая ко всевозможным уловкам для обогащения земли. Здесь они могли освоить новые пахотные участки.

По правде говоря – не такие уж новые. Прежде Керне имел угодья на побережье, нолишился из-за натиска горгон. Теперь островитяне надеялись, что мы их защитим.

И приехали зодчие, весьма кстати, потому что среди моих людей таких не оказалось, а Менипп, сколь ни был многогранен и сооб-разителен, не мог помыслить обо всем сразу. Без них город бы превратился в скопище наскоро слепленных хижин. Но еще завезли они сюда кернийский обычай строить строго по плану, правильно и упорядочено.

Однако город Кирены, пусть и возводился в соответствии с кернийскими традициями, гораздо меньше напоминал Керне, чем можно предположить. Хотя бы потому, что постройки островной столицы были почти полностью из камня. Мы в основном использо-вали дерево, а также глину и песок. Извели весь лес, первоначально заготовленный для верфи. Поскольку пришлось возвести вокруг поселения палисад. На этом настояли переселенцы и мой Боевой Совет.

Раньше в случае опасности все небоеспособное население могло укрыться за мощными стенами крепости, но теперь вокруг Элле собралось столько народа, что в крепости все бы не поместились. А оставлять их на открытом пространстве – тем более, что переселенцы стали привозить с собой жен и детей – неблагоразумно.

Внутри палисада, пусть кернийские зодчие и старались тянуть улицы по линейке, дома, сооруженные в зависимости от достатка и воображения переселенца, выстраивались вполне разномастные. Может быть, горожанам надоели простота линий и белый цвет. Я не возражала.

Кирены в городе, ей посвященном, сейчас не было. Она отбыла на остров вместе с Ихет. Смотреть, чтобы при переселении не чинилось никаких несправедливостей и не творилось беспорядков. А Ихи приезжал трижды – отчитываться и поглядеть, что нового.

Нового оказалось много – не только для него. Постепенно, пока город рос, и увеличивалось количество парусов в бухте, кроме атлантов стали появляться люди из других стран.

Первыми, конечно, прибыли вездесущие финикийцы. Купцы. Слепому ясно, что всякий купец, а финикиец в особенности, заодно бывает и военным лазутчиком. Я не стала им препятствовать. Все равно они не увидят больше того, что я захочу. А, кроме того, занятие разведкой никогда не мешает им думать о выгоде.

И мы торговали вполне удачно.

А за ними прибыли люди из Черной Земли. Впоследствии, когда мне пришлось столкнуться с их князьями и чиновниками Высокого Дома, я обнаружила, что по надменности и высокомерию они оставляют высокорожденных атлантов далеко позади. Но купцы – они и в Черной земле купцы. И как бы они в сердце ни презирали всех «жителей пустынь» (таково их обозначение варваров), от финикийцев они не слишком отличались. Объявилось и несколько хатти, но этим в последние года нечего продавать, кроме своих военных умений. Нам наемники не требование однако их взял Ихи, отправив мушт-ровать городскую стражу на Керне.