Текст книги "Великая княгиня Елизавета Федоровна. И земная, и небесная"

21 мая Александр II отправился поездом в сторону театра военных действий, его сопровождали два сына – цесаревич Александр и флигель-адъютант Сергей Романов в звании гвардии капитана. Первое время он находился при отце, сопровождая государя в его передвижениях и совещаниях, а в день своих именин, 5 июля, Сергей вступил в Ращукский отряд цесаревича Александра. В течение лета и начала осени продолжались незначительные столкновения с неприятелем, разведки боем, но в основном подготовительные занятия. Зато здесь, перед лицом неприятеля, старший брат увидел в младшем родственную душу, они сходились во взглядах, в настроениях, в неприятии того, что обоим казалось падением нравов, разложением общества. «Как я счастлив, что за все это время я имел случай короче сойтись с Сашей – это большое счастье», – радостно записал Сергей в своем дневнике.

В октябре состоялось первое настоящее боевое крещение. В наступлении на Плевну Сергей возглавил рекогносцировку, разведку боем, его отряд попал под сильный артиллерийский огонь. Полковник Степанов рапортовал: «Во все время Великий князь выказывал удивительное хладнокровие и как бы презрение к опасности. При переправе через реку Сергей Александрович восторгался солдатами: невзирая на свист гранат, они шли как у себя дома, балагурили, подпевали, посылали остроты вдогонку снарядам. С другой стороны, и солдаты любовались юным князем: при полете снарядов он не только не нагибался инстинктивно, напротив – подымал голову и следил за полетом снаряда, выказывая полное хладнокровие и мужество». Сам же Сергей Александрович откровенно писал в своем дневнике: «Чувство это не очень приятное, когда гранаты летят везде, сыплются кругом вокруг нас и лопаются невдалеке. Мне все казалось очень страшным, я думаю, что я не был слишком взволнован, я себя чувствовал довольно спокойно… Турецкий огонь был удивительно меток, и снаряды ложились вокруг нас. Осколки свистали около ушей и завывали так заунывно – точно ветер осенью в трубе». Ему было страшно, но он не выказывал волнения и выглядел спокойно. Это честное признание отважного воина. Лишь тот, кто не бывал в сражениях, хвастается, будто это не страшно.

В другой группе, проводившей рекогносцировку параллельно отряду Сергея Александровича, пулей в голову оказался убит наповал его двоюродный брат Сергей Максимилианович Лейхтенбергский.

За храбрость, проявленную в бою, Сергей Александрович был удостоен высокой воинской награды – «Господи помилуй! Папа мне собственноручно сегодня надел крест Святого Георгия 4-й степени… Этого я вовсе не ожидал – я не знал, что и говорить. Но многое я прочувствовал в эту минуту – меня так и обхватило. Я бросился обнимать Папа, у него на глазах и в голосе были слезы. Я не достоин такой награды, и она на меня возлагает много, много обязательств, которых мне дай Бог исполнить!»

Война продолжалась, и капитан Романов желал в ней и дальше участвовать, дабы оправдать награду, по его мнению, пока еще не вполне заслуженную. 29 ноября турки капитулировали в Плевне, и, сопровождая отца, он прибыл в бывшую ставку командующего турецкими войсками Осман-паши. Торжественные мероприятия, вручение наград героям, звуки военной музыки, благодарственный молебен… А на следующий день – снова война, новые вражеские атаки, тяжелый бой под Мечкой.

3 декабря Александр II отправился в Россию, приказав Сергею сопровождать его, и 10 декабря они прибыли в Петербург. В объятия матери вернулся уже совсем не тот хрупкий и застенчивый юноша, которого полгода назад она провожала в действующую армию. Сергей отрастил усы и бороду, в нем появилась мужественность настоящего боевого офицера, прошедшего через горнило войны. Тот, кто на себе испытал это, знает, каким странным видится мир, в который ты вернулся с театра военных действий. Жизнь здесь кажется нереальной, будто сон, а настоящая осталась там, где грохочут орудия, рвутся снаряды, стреляют ружья, сверкают штыки.

И вот теперь нужно снова вникать в эту придворную жизнь с бесконечным количеством всевозможных церемоний, приемов, встреч, расписанных на много дней вперед. Сергей откровенно не любил светское общество, его мучила необходимость участвовать в светской жизни, что-то говорить, изображать, притворяться. Все отмечали его отвлеченный взгляд, немногословность, а нередко тоску в светлых глазах, затуманенных какой-то далекой мыслью. И свет стал отвечать ему взаимной неприязнью. Он носил корсет – о нем говорили, что он позер и кривляка. Немногословен – боится сказать что-то лишнее и чем-то выдать себя. А что же он скрывает? Наверняка что-то постыдное. Так начинала зарождаться чудовищная сплетня, которую и по сей день охотно повторяют многие, особенно люди либерального направления мысли.

В одном из своих писем Сергей Александрович сокрушался: «Отчего я все чувствую так глубоко? Отчего я не таков, как все, не весел, как все? Я до глупости углубляюсь во все и вижу иначе – мне самому совестно, что я до того старообразен и не могу быть как вся „золотая молодежь“ весел и беспечен». Потрясающее признание! Человек укоряет себя за то, что стремится во все проникнуть глубоко, что он не умеет быть поверхностным и беспечным. Его чрезмерно ранимая душа до сих пор хранила воспоминание о кончине старшего брата, а теперь еще и страдала от семейных неурядиц – ни для кого уже не оставалось секретом, что у отца другая женщина, с которой он проводит больше времени, нежели с матерью. Любовная связь государя Александра II с Екатериной Долгорукой началась еще в 1865 году, у них рождались дети, один из которых скончался в младенчестве, а трое, Георгий, Ольга и Екатерина, жили вместе со своей матерью в Зимнем дворце. Императрица Мария Александровна вынуждена была мириться с положением оскорбленной жены. Сергей сильно переживал за нее, напрягая свое сердце, чтобы оно не выливало гнев на отца. На войне он восторгался отцом. Вернувшись в мирную жизнь, приходилось снова постоянно бороться с мыслью о семейном разладе. Может ли сын искренне радоваться за отца, видя, как тот сильно и страстно любит не его мать, а чужую женщину?

К неприятностям, связанным с неладами в семье, добавлялась постоянная тревога за жизнь отца. На русского императора началась настоящая террористическая охота. 2 апреля 1879 года народоволец Соловьев стрелял в государя неподалеку от Зимнего дворца. 19 ноября того же года – попытка взорвать царский поезд. Даже в Зимнем дворце не было спасения. 5 февраля 1880 года царская семья собралась в Малом Фельдмаршальском зале на званый обед в честь брата императрицы – принца Александра Гессенского. Когда все собрались, двумя этажами ниже императорской столовой прогремел мощный взрыв. Террористы предполагали, что этажи рухнут и все собравшиеся погибнут. Но просчитались, силу динамита, заложенного в трехпудовый заряд, приняло на себя караульное помещение, в котором находились солдаты. Из них одиннадцать человек погибли, более пятидесяти оказались покалечены.

Каждый новый день мог принести непоправимое несчастье. Вот почему так отозвался в душе Сергея новый роман Достоевского. Он даже отправил экземпляр «Бесов» своему двоюродному брату Константину, находящемуся в дальнем плаванье, чтобы тот поспешил прочесть и поделиться с ним своими впечатлениями.

Читать Сергей Александрович любил, читал много и жадно, боготворил Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Данте, Шекспира, Гете, высоко ценил Майкова, Апухтина, Фета, Гончарова. Старался познакомиться с полюбившимися авторами, встречался с Фетом и Гончаровым. «Севастопольские рассказы» и «Война и мир» Толстого вызвали восторг, а «Анна Каренина» – недоумение, все следующие сочинения графа – раздражение и неприятие.

С Достоевским он познакомился 21 марта 1878 года, и потом не раз вместе с братом Павлом принимал писателя, устраивал в его честь обеды. «Свидание с Великими князьями произвело на Федора Михайловича самое благоприятное впечатление: он нашел, что они обладают добрым и недюжинным умом и умеют в споре отстаивать не только свои, иногда еще незрелые убеждения, но умеют с уважением относиться и к противоположным мнениям своих собеседников», – написала об этих встречах жена писателя Анна Григорьевна. Вот так, великий Достоевский отметил добрый и недюжинный ум, а светские недоброжелатели любили поглумиться, доказывая, что Сергей Александрович глуп. Когда в момент гибели взрывом ему оторвет голову, кто-то из этих остряков пошутит, что он впервые в жизни раскинул мозгами.

До того черного дня России еще далеко. Весна 1878 года. Арсеньев и Уваров заняты организацией путешествия Сергея Александровича по северо-западным областям родной страны. Такие путешествия были обязательны для всех великих князей в качестве завершения общего их образования. К середине лета все готово, и 13 июля Сергей и Павел отправились из Царского Села на три дня в Новгород, осмотрели его достопримечательности и на пароходе поплыли по Волхову. Далее предстояло ознакомление с Ладогой, посещение Валаама, окрестностей Свири, Петрозаводск, Вытегра, Белозерск, Кириллов монастырь, Череповец, Рыбинск, возвращение в Царское Село. Сергей Александрович постоянно вел дневник. Записи в нем свидетельствуют не только о его патриотизме и добропорядочной набожности, но и о честном и критическом отношении – что вижу, то и записываю. Если надо, то без прикрас. «Епископ нас принял нескончаемой речью, а слово было довольно банальным». «Нам показывали льняное производство здешней губернии, очень примитивное!» Он недоумевает по поводу отсутствия фигур Ивана Грозного и Меньшикова на памятнике 1000-летия России. Вновь восторгается тем и этим, упивается поездкой. Слово «восторг» иной раз снабжено аж четырьмя восклицательными знаками. Но если что не нравится, прямо записывает: «Дурно поют, ничего старинного нет, довольно грязно все содержано…» Или о монахах в Новой Ладоге: «Фискальная система сильно развита, и они все очень далеки от настоящей братской любви».

Так называемое высшее петербургское общество во второй половине XIX столетия сильно развратилось. Замужней женщине иметь любовника – это так пикантно и романтично. Мужчине не стремиться умножать количество любовниц – фу, какое занудство! Да что там, ежели сам государь открыто живет в императорском дворце с любовницей. Неженатые и женатые молодые люди, окружавшие Сергея Александровича, постоянно пытались вовлечь его в круг чувственных удовольствий, даруемых доступными женщинами. А он упорно в сей круг не вовлекался. «Я ему откровенно признался, – писал он в 1877 году в своем дневнике о разговоре с приятелем, – как мне трудно в моем положении истинно заняться военной службой, находясь в Петербурге… Наконец, я объяснил, как мне противна жизнь наших молодых офицеров, эти кутежи, беспорядочная жизнь, и все это мне просто гадко».

Ему претила расхожая любовь, это был поистине чистый молодой человек, относившийся к беспорядочным амурным похождениям как к чему-то грязному и недостойному его. Он готовил себя к главной встрече в своей жизни. А о нем уже вовсю сплетничали. Не разделяет походов своих сверстников к дамам легкого поведения? Значит, у него иные пристрастия, куда более постыдные, нежели обычное распутство.

Не такой, как все… Но его будущей супруге и нужен был именно не такой, как все, если эти все ведут себя неподобающим образом, если они не несут в себе духовной глубины и чистоты, подобной водам великого Байкала.

Они давно уже знали друг друга, присматривались друг к другу, постепенно привыкая к мысли, что они – пара. Хотя нередко можно встретить суждение о том, что -

Между ними мгновенно вспыхнула яркая и горячая любовь

Безусловно, Сергей и Элла явили миру удивительный пример чистых супружеских отношений. «Голубок и горлица никогда не ссорятся, мирно живут…» Нет никаких свидетельств об их разладах и ссорах, не говоря уж о каких-то даже намеках на измену, даже о мимолетных помыслах. Никогда надолго не расставались, всюду вместе. Жили прочно и непорочно. Такое разве бывает? Бывает. И не так уж редко. Просто грязь больше заметна, чем чистота. Глаз инстинктивно замечает грязь, дабы дать сигнал – это надо очистить. И потому начинает казаться, что грязи больше, нежели чистоты. Но я знаю много браков, столь же неоскверненных даже самыми мимолетными сторонними увлечениями, как у Сергея и Эллы.

Главное, что их связывало в жизни – глубина души, чистота помыслов, умение видеть в мире красоту. И – необыкновенная душевная отзывчивость, ранимость, неравнодушие к своим и чужим горестям.

До того, как они стали мужем и женой, им обоим довелось пережить страшные потери.

Принцесса Элла потеряла брата Фритти, угасшего от гемофилии после неудачного падения из окна, а затем – младшую сестру Мэй и мать Алису, скончавшихся от дифтерии. Тяжелейшее горе! Но буквально через несколько месяцев отец задумался о новом браке. В 1879 году старший брат безвременно усопшей Алисы, принц Уэльский, предложил в жены Людвигу младшую из своих сестёр – принцессу Беатрису. Но можно ли жениться на родной сестре покойной жены? Нет, запрещено. Попробовали через парламент отменить сей запрет. Даже провели опрос, и англичане поддержали акт об отмене запрета. Поддержала и палата общин. А палата лордов оказалась непреклонной. И жениться на сестре Алисы Людвигу запретили.

Все эти передряги проходили буквально на глазах у осиротевших детей. Хотелось ли им иметь вместо матери ее родную сестру?… Об этом остается только гадать. Но думается, что едва ли. По прошествии времени они бы смирились, но спустя всего пару месяцев после смерти матери, скорее всего, они воспринимали это как кощунство и оскорбление ее памяти.

Нечто подобное происходило в это же время и в жизни Сергея. Только его отец уже давно жил с другой женщиной, а родная мать страдала. К тому же у нее с середины 60-х годов обнаружился туберкулез, от которого она стала чахнуть. Не случайно эту болезнь называют чахоткой.

В день совершеннолетия Долгорукая прислала Сергею в подарок пышный букет цветов, но подарок возымел противоположное действие – юноша пришел в негодование. Как она посмела!

Матери уже не помогали ни лекарства, ни поездки на курорты Крыма и Франции. Кашель, сильные головные боли. Зиму 1879–1880 годов Сергей провел с матерью на Лазурном берегу, в Каннах. Заменял ей сиделку, вслух читал книги, ухаживал, как мог утешал. Все уже понимали, что конец близок. Вернувшись в Петербург, императрица еще должна была пережить страшный теракт в Зимнем дворце. Вряд ли он способствовал улучшению ее здоровья!

22 мая 1880 года туберкулез увел Марию Александровну в лучший мир. Отмучившееся тело ждал Петропавловский собор Петропавловской крепости, где государыня упокоилась в великолепном саркофаге. Как известно, наводнения в Петербурге случаются от того, что сильный ветер нагоняет волну с Финского залива. В день похорон несчастной императрицы часть города затопило. Сергей переживал. Кузен Константин записал: «Бедный Сергей был бледнее своего белого кирасирского мундира. У меня сердце болит, глядя на него».

Каково же было новое потрясение, когда на сороковой день в Большом Царскосельском дворце отец вступил в морганатический брак со своей давней любовницей, а де-факто женой. Хоть бы год подождал! Зачем же так нарочито скоро! Но никто тогда не знал, что в законном, хоть и морганатическом браке с той, кого он так любил, государь и года не пробудет, ибо жизнь его оборвется через девять месяцев.

Тяжело переживая смерть матери и столь скорое бракосочетание отца, Сергей Александрович на некоторое время заперся в подмосковном имении Ильинском, доставшемся ему в наследство от матери. «Этот удар был страшный удар, и видит Бог, как я до сих пор еще не могу прийти в себя. С ее смертью все, все переменилось. Не могу я словами выразить все, что наболело в душе и на сердце; все, что у меня было святого, лучшего – все в ней я потерял; вся моя любовь, моя единственная сильная любовь принадлежала ей», – напишет он спустя почти год после смерти Марии Александровны.

А в это время страсти накалились в Дармштадте вокруг ухаживаний, а фактически сватовства к принцессе Элле со стороны будущего германского кайзера Вильгельма II. Еще в 1875 году, побывав в Дармштадте, шестнадцатилетний Вилли не на шутку влюбился в свою одиннадцатилетнюю кузину, писал своей матери восторженные письма, в которых утверждал, что ждет не дождется того времени, когда сможет назвать ее своей невестой, что Элла самая красивая девочка из всех, кого ему доводилось увидеть, что у них сложились самые теплые отношения. Через два года, вновь побывав в Дармштадте, он снова пылал от восторга, писал, что если красота Виктории и Ирены померкла, то красота Элла засияла с большей силой. Ухаживания усиливались с каждым годом. Приезжая в Дармштадт, Вилли не давал двоюродной сестрице проходу, все время пытался дотронуться до нее, заставляя девушку в испуге отшатываться. Он все больше казался ей смешным и нелепым, несдержанным, а порой и просто глупым. Против возможного брака всеми силами выступала мать Вильгельма. Не последней причиной тут был риск гемофилии, факты которой уже проявились. Вилли приходил в отчаяние. Он, несмотря ни на что, жаждал взять Эллу в жены. И даже мать стала склоняться к неизбежности этого брака.

Все переменилось вскоре после смерти герцогини Алисы. В 1879 году между Вилли и Эллой состоялся разговор. Будущий кайзер получил вежливый отказ. Тотчас после этого он объявил о своем намерении жениться на голштинской принцессе Августе Виктории, к браку с которой его склоняли все, включая даже канцлера Отто фон Бисмарка. Уговоры окружающих, риск гемофилии и, наконец, отказ самой Эллы, и вот колесики истории закрутились в другую сторону. Затаив в сердце неразделенную любовь, Вилли впоследствии станет одним из самых ярых распространителей чудовищных сплетен о Сергее Александровиче, за которого его возлюбленная выйдет замуж. А в 1914 году вступит в войну против племянника мужа Эллы, российского императора Николая II, войну, сокрушившую три империи – Германскую, Российскую и Австро-Венгерскую.

Если бы Элле тогда сказали, что выйди она замуж за взбалмошного Вилли, которого она дразнила Гондольером, то не будет ее хождения по мукам русской истории, не будет любимого мужа, разорванного в клочья, не будет шахты в Алапаевске… Если бы будущая жизнь предстала перед ней, как в кинофильме, отвергла бы она ухаживания прусского двоюродного братца? Хочется думать: все равно бы отвергла!

Точно известно лишь одно: не став в пятнадцать лет женой Вилли, она продолжала двигаться навстречу иной судьбе, и не Берлин ждал ее, а Москва.

К ней сватался и принц датский. Нет, не Гамлет, а Вольдемар. И она отказала ему, о чем в 1885 году, уже с облегчением, напишет в одном из писем к императрице Марии Феодоровне, когда принц датский женится: «Думаю, ты увидишь невесту Вольдемара – от всего сердца желаю ему счастья. Я тебе не рассказывала всего, меня смущало, что я не совсем хорошо поступила с ним – ты, конечно, понимаешь, о чем я, а в Румпенхайме мне показалось, что он простил меня. Тяжело причинять людям боль, но сердцу не прикажешь – выходить замуж без любви, право же, большой грех. Я очень-очень счастлива, не знаю, как мне благодарить Бога, и надеюсь, что он тоже будет счастлив. Для меня было большим утешением услышать о его помолвке. Все хорошо, что хорошо кончается».

За Рыночной площадью в Дармштадте возвышается старинный лютеранский собор, построенный в ХVI веке первым гессенским лютеранином герцогом Филиппом Великодушным. Здесь в конце 1880 года состоялось лютеранское воцерковление принцессы Эллы – конфирмация. После достижения ею шестнадцатилетия. Обычно лютеране проходят конфирмацию около 12 лет от роду. В Гессене традиционно совершали это позднее. В католичестве конфирмация сопровождается миропомазанием, но лютеране не признают миропомазание таинством, заменяя его церковным обрядом, во время которого конфирмант исповедует Символ веры, читает молитвы, выказывает христианские познания, получает благословение, свой личный экземпляр Нового Завета и становится полноправным членом церковной общины.

А ее будущий супруг в эти осень и зиму вместе с братом Павлом, которого в семье смешно называли либо Цыпом, либо Пицем, путешествовал по Италии, осматривал шедевры Флоренции и ее окрестностей, в Риме начал изучать итальянский язык, всей душою восторгался Венецией. По благословению Александра II братья встретились с папой римским Львом XIII. Тот весьма учтиво и откровенно с ними беседовал, даже пожаловался на проявления духа неверия и неповиновения среди своей паствы. На прощанье он выразил желание пожать братьям руку, и те в знак почтения приложились к его руке. Сергей Александрович отправил отцу подробный отчет об этой встрече, описав и то, как прикладывался к папской руке. Император рассказывал при дворе об этом случае, и вот характерная деталь – уже в январе в Петербурге ходили сплетни о том, будто Сергей и Павел валялись в ногах у папы римского и лобзали ему ноги! «Я уже знал из газет о вашем посещении папы. Но неужели вы целовали ему ногу?» – вопрошал в своем письме к Сергею Александровичу А.Н. Безобразов.

Из Рима братья ездили в Неаполь, а в самом Риме стали свидетелями карнавала, начавшегося 7 февраля. В конце февраля они с увлечением принялись изучать римские катакомбы и намеревались еще долго пробыть в Вечном городе. Но 1 марта 1881 года в 2 часа дня великие князья получили страшную телеграмму о покушении на жизнь их отца. Еще через час поступила более страшная телеграмма о кончине Александра II.

Публицист, издатель «Русского вестника» Михаил Никифорович Катков писал об этой гибели: «Государь, совершивший столько великих преобразований, сколько не насчитаешь веками в исторической памяти народов, растерзан будто хищными зверями, раздроблен адскими снарядами среди белого дня, в своей столице, на улице, на людях! Какие потрясающие подробности! Брошена бомба под карету, в которой ехал государь. Он вышел из нее невредим и, как сказывают, перекрестился, благодаря Бога за новое чудо своего спасения. Повинуясь движению своего доброго сердца, он остановился над одним из раненных при взрыве, и вот новый взрыв…»

В тот же вечер братья покинули Рим, через Вену и Берлин поспешили в Россию и 6 марта прибыли в Петербург. Сергей Александрович на другой день писал Арсеньеву, оставшемуся в Риме: «Душа и сердце – все, все разбито и перевернуто. Все ужасные впечатления меня уничтожили… Все подробности его кончины ужасны. Вся его одежда – одни клочки… Говорят, что вся лестница Собственного подъезда и коридор были покрыты его кровью – целые лужи крови. В то же утро приложились мы к его телу – он был уже в Большой церкви…» Он побывал и на месте отцовской гибели, утопавшем в цветах. Впервые с состраданием писал о Долгорукой, отныне носящей титул княгини Юрьевской. «Днем мы пошли с Алексеем к ней с визитом. Она совсем разбита горем, почти с ума сходит, плачет. Мне только ужасно жаль ее – несчастная!» А через некоторое время он написал о детях отца и княгини: «Часто вижусь с детьми. Они бывают у Мари и сегодня были у нас… Они мне так жалки, эти бедные дети. Папа их так любил, что для него и я полюбил их».

На престол вступил старший брат Сергея Александровича – император Александр III, безусловно, самый лучший государь за всю историю России! «Сильный, державный». Его правление – единственное время, в которое никто не осмелился воевать с нами.

От него требовали помилования цареубийц. Лев Толстой вручил Победоносцеву письмо с требованием проявить милосердие. Победоносцев отказал. Письмо передал старшему брату Сергей. Александр III приказал передать великому русскому писателю: «Покушавшихся на меня я мог бы помиловать, но простить убийц моего отца не имею права». Вряд ли Сергей Александрович осудил брата за такой ответ. «Все кончено, только пустые комнаты да воспоминания о былой, счастливой семейной жизни… Сегодня сожгли ковер лестницы собственного подъезда, покрытый кровью государя! Спрашиваю себя, как можно все это пережить».

После похорон отца он принял твердое решение отправиться в Иерусалим. Дождался Пасхи, на Страстной седмице говел вместе с императором, встретил светлое Христово Воскресение и вновь вместе с Павлом отправился сначала в Рим, где к ним присоединился великий князь Константин Константинович, далее – в Афины, из Афин – в Яффу, из Яффы – в Иерусалим.

Потом они станут приезжать сюда вместе – Сергей и Елизавета. Но впервые он приехал на Святую землю с братьями, родным и двоюродным. Словно проложил сюда тропу. В первый же день отправились в храм Воскресения Христова, прикладывались к Камню помазания и Гробу Господню, Камню бичевания и Голгофе. С этого началось длительное паломничество по всем святым местам Иерусалима, Вифлеема, Иордана. Принимал начальник Русской Духовной миссии архимандрит Антонин (Капустин). Очень важно было для Сергея именно 22 мая, в годовщину смерти матери, отстоять ночное богослужение при Гробе Господнем. Здесь приобщиться Святых Тайн. И все остальные дни показались сказочным видением. Свое паломничество Сергей с восторгом описал брату Александру уже на обратном пути. Перед отъездом паломники даже сделали себе памятные татуировки: «Вообрази себе, что мы татуировали себе руки на память, надо признаться, что араб довольно плохо это делает».

Возвращаясь из Палестины, братья вновь побывали в Греции и довольно много времени провели в Италии, посещали кратер Везувия и вновь в разных городах осматривали шедевры искусства. Но впечатления от Святой земли оказались ярче и имели значительные последствия. К его возвращению в России уже назрела мысль о создании некоего финансируемого общества для оказания помощи всем православным людям, желающим совершить паломничество к евангельским местам. Среди основателей Православного Палестинского общества следует назвать в первую очередь обер-прокурора Синода Победоносцева, бывшего министра путей сообщения Мельникова, начальников Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандритов Порфирия (Успенского) и Антонина (Капустина), а также В.Н. Хитрово, который, собственно, и взялся убедить великого князя Сергея взять в свои руки дело создания такого общества. Тот живо откликнулся на уговоры Хитрово, 8 мая 1882 года получил высочайше дарованный указ об утверждении новой организации, а 21 мая при открытии Палестинского общества принял на себя председательство. С этого дня стала создаваться Русская Палестина, она строила здания, реставрировала древние объекты, расширяла свои владения. Через некоторое время Палестинское общество стало именоваться Императорским.

Такое поведение Сергея Александровича и такая деятельность вызвали новую сильную волну сплетен против него.

14 января 1882 года Сергей Александрович получил назначение командиром 1-го батальона Преображенского полка и с головой окунулся в полковую жизнь. К этому полку он в звании прапорщика был приписан с рождения. Полк считался самым престижным подразделением лейб-гвардии, а 1-й батальон именовался Царским.

Существует жизнеописание великого князя. По мнению многих исследователей, оно написано Арсеньевым, несмотря на то, что о самом Дмитрии Сергеевиче в нем пишется в третьем лице. Вот отрывок из этого сочинения, посвященный первой половине 1882 года: «Службою своею в полку он до того увлекся, что всецело отдавался ей. Те умственные серьезные интересы, которыми он по преимуществу жил до тех пор, отступили на второй план, и все свое время он проводил в полку или у себя был окружен преображенцами. Это было прямо какое-то увлечение, совершенная мания. И это не была лучшая пора в жизни великого князя. Лишившись столь благотворного влияния матери, не сдерживаемый добрыми советами своего испытанного и верного руководителя Д.С. Арсеньева, отдалившись от тех своих друзей, которые могли на него благоприятно влиять, он не был хорошо окружен. И это мало подходящее для великого князя общество было причиною и некоторого временного умственного застоя и некоторой беспорядочности в жизни и неблагоприятных слухов, которые стали ходить про него в обществе».

Вероятнее всего, Сергей Александрович действительно сколько-то раз участвовал в офицерских попойках и его видели нетрезвым. Этого было достаточно, чтобы поползли слухи, мол, гляньте на нашего святошу! Всю Палестину на коленях исползал, а теперь напивается, как свинья. В Петербурге того времени существовало несколько великосветских салонов, в которых любили сочинять сплетни. Это были некие особые спортивные общества, в которых кумушки состязались в искусстве злословия. Чемпионками считались великая княгиня Ольга Феодоровна, генеральша Богданович и графиня Толстая.

Ольга Федоровна, урожденная Цицилия Августа Баденская, жена великого князя Михаила Николаевича, приходившегося Сергею родным дядей, считалась лучшей в Петербурге сплетницей. Любое слово, произнесенное при ней, превращалось в полуфабрикат для клеветы. Сергей Александрович откровенно писал о ней Константину: «Стерва О.Ф. сплетничает вдоволь, на меня возводит всякие небылицы». Двоюродный брат отвечал: «Я, конечно, получаю письменные жалобы и воздыхания о твоей погибели. Вижу в этом дело языка О.Ф. и, как ты легко себе представляешь, нимало не смущаюсь и огорчаюсь этим. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы верить сплетням… Нам теперь стоит позавтракать у Додона, выпить бутылку шампанского или проехать на тройке, чтобы свет оплакал навек нашу нравственность. Это очень смешно, и нечего обращать внимания на толки и пересуды. Брань на вороту не виснет…» Школу злословия своей матери успешно закончили два ее сына – Николай и Александр Михайловичи. Они охотно распространяли гнусные слухи о своем двоюродном брате Сергее.

Александра Викторовна Богданович, супруга генерала от инфантерии, постоянно вела дневник, в котором старалась как можно больше подметить дурного в людях, окружавших ее. Однажды она написала в своем дневнике содержание поганого разговора двух офицеров, якобы подслушанного ей, и нарочно оставила дневник на видном месте, раскрытым на этой странице, дабы люди могли невзначай прочесть. Ловкий ход сработал на славу. В дальнейшем в ее дневнике постоянно будут появляться записи, порочащие Сергея Александровича.

Графиня Александра Андреевна Толстая, двоюродная тетка Льва Толстого, служила фрейлиной при дворе четырех государей – Николая I, Александра II, Александра III и Николая II. И при этом считалась одной из лучших сплетниц Петербурга.