Текст книги "Великая княгиня Елизавета Федоровна. И земная, и небесная"

Первым делом жених и невеста прибыли в Петергоф. Поезд прибыл в 17: 15. На станции их встречали император и императрица. Службу нес почетный караул от лейб-гвардии Конно-гренадерского полка. Среди встречающих было много офицеров лейб-гвардии Преображенского полка, в котором командовал Сергей Александрович. Как только вагон остановился, заиграл германский гимн.

О появлении Эллы великий князь Константин Константинович написал в своем дневнике: «В Петергофе недолго пришлось ждать на станции, скоро подошел поезд невесты. Она показалась рядом с императрицей, и всех нас словно солнцем ослепило. Давно я не видывал подобной красоты. Она шла скромно, застенчиво, как сон, как мечта».

Выйдя из вагонов и поздоровавшись со встречающими, отправились в малую церковь Александрии. Там духовник их величеств протоиерей Иоанн Янышев благословил невесту святой водой и крестом, отслужил торжественный молебен. Далее отправились в Большой Петергофский дворец, где молодым предстояло провести шесть ночей. Целыми днями Сергей занимался последними приготовлениями к свадьбе и почти не виделся с невестой. Тем временем Элла с отцом, сестрами и братом осматривала Петергоф, восхищалась водным каскадом с золотыми статуями, по красоте своей значительно превосходящим многие подобные сооружения, да и весь комплекс дворца не уступал Версалю, если не сказать, что превосходил его.

В один из дней Элла писала королеве Виктории: «Моя дорогая бабушка… я рада сообщить, что наше путешествие совсем не было утомительным, и сегодня, хотя я и вернулась после визитов, я чувствую себя вполне свежей. Вся семья так добра к нам… Этими днями у нас будет только семейный завтрак, а выезды – вечерами, когда еще вполне светло. В субботу будет торжественный въезд, и мы останемся на ночь в Петербурге. Я думаю, что свадьба будет в 12 часов дня на следующий день».

И в эти же первые дни ее пребывания в России родилась еще одна будущая свадебная пара – Аликс и Ники. Николай и Александра. Ему было шестнадцать, ей двенадцать, но уже 31 мая Ники вписал в свой дневник судьбоносное: «Мы друг друга любим».

Субботним утром 2 июня Сергей зачитал невесте телеграмму от императора: «Еще раз от всей души обнимаю тебя, милый Сергей, и да будет над тобою благословение дорогих Папа и Мама, и в особенности на завтрашний великий для тебя день. Будь счастлив со своей милейшей Ella и да будет благословение Божие на вас обоих. Крепко, крепко обнимаю тебя. Христос с вами! Твой брат Саша». В тот же день состоялся торжественный переезд из Петергофа в Петербург. Около 2 часов дня прибыли на Николаевский вокзал. Сергей Александрович, возглавляя почетный караул от Преображенского полка, выставленный на дебаркадере железной дороги, украшенном зеленью, цветами, вензелями и флагами. Невеста приехала в платье из серебряной парчи и в мантии со шлейфом пурпурного цвета. На Невском проспекте негде было яблоку упасть. Не так уж часты подобные зрелища. Элла и Минни – невеста и императрица – ехали вместе в позолоченной карете Екатерины Великой, запряженной шестеркой белых лошадей с плюмажами на головах, форейторы одеты в расшитые золотом ливреи. Рядом верхом на лошадях ехали жених, император Александр и отец невесты. Народ громко кричал «ура!», как некогда восклицал: «осанна!», а потом: «распни его!» И через 20 лет этот народ будет радоваться чудовищной гибели сегодняшнего жениха, а через 34 года живьем сбросит в глубокую шахту невесту…

Когда около 3 часов пополудни через посольский подъезд все входили в Зимний дворец, в Петропавловской крепости был произведен 101 пушечный выстрел. В соборной церкви отец Иоанн вновь совершил молебен, после чего прибывшие разбрелись по своим апартаментам. Остаток дня Сергей провел в кругу невесты и ее семьи. Свою новую жену Людвиг на свадьбу дочери не взял.

На следующий день отмечался праздник Всех Святых. С утра жених отправился в Петропавловку, молился у гробов отца и матери, как бы испрашивая у них благословения. В отличие от отца он никогда не будет иметь любовниц, останется верным своей жене до самой смерти. А невеста тем временем села перед зеркалом императрицы Анны Иоанновны, и придворный парикмахер из прекрасного делал прекраснейшее, завивал локоны, спускавшиеся по плечам, приводил в порядок лицо. Ему помогала императрица Минни, вместе они прикрепили бриллиантовую диадему и маленькую великокняжескую корону, надели ожерелье. Тяжеленные серьги Екатерины II, в которых после ее смерти венчались все невесты дома Романовых, прикреплялись золотой проволокой к ушам, и их хотелось поскорее снять. Зато невесте не придется думать: «Хоть бы этот счастливый день не кончался и не кончался!» Платье из серебряной парчи в русском стиле с большим декольте и длинными разрезными рукавами довершала пурпурная мантия, отороченная горностаем. В правую туфлю под пятку положили на счастье золотую монету. Всё, невеста готова!

Когда одевался жених, к нему пришел закадычный друг и брат Константин Константинович, благословил образком с надписью: «Без Мене не можете творить ничесоже».

К часу дня все собрались в соборной церкви Спаса Нерукотворного Большого дворца Санкт-Петербурга. Отец Иоанн благословил жениха и невесту образами Спасителя и Феодоровской иконой.

Феодоровская икона особо почиталась на Руси с древнейших времен. Согласно преданию, она появилась после чудесного видения верующим святого мученика воина Феодора Стратилата, который держал ее в своих руках, и из-за этого она так была названа. Считается, что этой иконой великий князь Ярослав Всеволодович благословил брак своего сына Александра Невского с княжной Александрой Брячиславной. И потому она стала для великих князей и государей венчальной иконой. Особое значение она приобрела после избрания на царство первого представителя династии Романовых. Когда в костромской Ипатьевский монастырь за Михаилом Федоровичем Романовым приехали послы из Москвы, с собой они привезли московскую Владимирскую икону и костромскую Феодоровскую, и в дальнейшем именно Феодоровская оберегала его от напастей. В дальнейшем в честь этой иконы несколько императриц, происходивших из немецких семей, при венчании с русскими государями обретали отчество «Феодоровна». Прабабушка Сергея Александровича, вторая жена императора Павла I София Вюртембергская стала Марией Феодоровной. Бабушка Фридерика Шарлотта Прусская, выйдя замуж за Николая I, стала Александрой Феодоровной. Жена брата принцесса Дагмара, выйдя замуж за Александра III, сделалась Марией Феодоровной. Четвертой императрицей с этим отчеством станет младшая сестра Эллы, обвенчавшись с племянником Сергея императором Николаем II, она превратится в Александру Феодоровну. Но это в обозримом будущем, а пока Феодоровной должна была стать Элла.

Манифест государя императора Александра III, подписанный в Петербурге 3 июня 1884 года, гласил: «Божиею милостию мы, Александр III, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая, объявляем всем нашим подданным. Любезнейший брат наш, его императорское высочество, государь великий князь Сергей Александрович, с согласия нашего вступил в брак с дочерью владетельного великого герцога Гессенского, принцессою Елисаветою, и в 3-й день сего июня торжественно в нашем присутствии бракосочетание их в Соборной церкви Зимнего дворца, по уставу нашей Православной Церкви. Возвещаю о сем радостном для нашего события и повелеваю супругу великого князя Сергея Александровича именовать великою княгинею Елисаветою Феодоровною с титулом императорского высочества. Мы вполне убеждены, что верные подданные наши соединят теплые мольбы их с нашими ко всемогущему и всемилостивому Богу о даровании постоянного, незыблемого благоденствия любезным нашему сердцу новобрачным».

Таинство бракосочетания совершал отец Иоанн в присутствии Санкт-Петербургского митрополита Исидора и членов Святейшего Синода во главе с его обер-прокурором Победоносцевым. Венцы над головами венчающихся по очереди держали шаферы. Над женихом – цесаревич Николай, герцог Людвиг, великие князья Алексей и Павел Александровичи, Дмитрий Константинович, а над невестой – Петр Николаевич, Михаил и Георгий Михайловичи. Забавно было бы посмотреть, как они сменяли друг друга!

– Господи Боже наш, славою и честию венчай я! – возглашал отец Иоанн.

Все это происходило где-то между часом и тремя пополудни. Обвенчанные молодые поблагодарили императора, императрицу и великого герцога и отправились в Александровский зал, где был установлен алтарь, и здесь весьма короткое богослужение по евангелическо-лютеранскому обряду совершил пастор Фрейфельд, настоятель церкви Святой Анны. Разговоров о переходе в Православие пока не шло, особенно ввиду того, что Людвиг был категорически против подобного поступка дочери.

Свадебный обед начался в шестом часу вечера в Николаевском зале. На хорах зала играл оркестр, пел хор Императорской русской оперы под руководством капельмейстера Направника. Пели артисты Славина, Сионицкий, Орлов, Мельников, Стравинский, Михайлов, Корякин, Майборода, Васильев. Первый тост за императора и императрицу сопровождался гимном «Боже, царя храни», а со стороны Петропавловской крепости прозвучали пушечные залпы. Тост за здоровье молодых сопровождался тушем и снова выстрелами из пушек. Третий тост за герцога Людвига был встречен исполнением «Дойчлянд юбер аллес». Речи, здравицы, тосты. Выпивали и закусывали до девяти часов вечера, покуда в соседнем Георгиевском зале не заиграл полонез. Начался свадебный бал. Император Александр пригласил Елизавету, а Сергей – императрицу Марию. И лишь на втором туре царь танцевал с царицей, а молодожены друг с другом.

Танцы продолжались не так долго, и после десяти часов вечера Александр, Мария, Сергей и Элла в четырехместном позолоченном экипаже, увенчанном царской короной, отправились на Невский проспект вСергиевский дворец. И никакая бомба никакого террориста даже не подумала тогда совершить свое адское озорство. В четвертый год царствования великий император Александр III сумел задушить в России революцию. Невский был ярко иллюминирован и в наступившей ночной темноте сверкал огнями так, что дух захватывало.

Без пятнадцати одиннадцать они поднялись на площадку парадной лестницы бывшего дворца Белосельских-Белозерских, где их с иконой и хлебом-солью встретили посаженные отец и мать – великий князь Владимир Александрович и его жена Мария Павловна.

Отныне это был их дворец, их дом – Сергея и Эллы.

Явились с поздравлениями Сергея Александровича офицеры лейб-гвардии второго стрелкового батальона. На серебряном блюде с изображением вензелей Сергея и Елизаветы, Георгиевского креста и Андреевской звезды они подали тоже хлеб-соль и вскоре почтительно удалились.

После недолгого фамильного ужина на 36 кувертов в столовой Сергиевского дворца молодожены отправились под супружескую сень. И, ввиду существования некоторых особо рьяных православных суждений, нам остается лишь гадать, как прошла их первая брачная ночь. Было у них или не было? И чем сердце успокоилось?

Известно лишь, что на другой день начался Петров пост, а посему никаких увеселений уже не предвиделось. Днем молодожены принимали с поздравлениями иностранных гостей, получали и зачитывали бесконечные телеграммы. Элла была теперь в розовом платье и шляпке, вся в драгоценностях. Минни вручила ей роскошное приданое. Когда пришлось отвечать китайскому послу, который кроме русского других иностранных языков не знал, Элла впервые проявила свои пока еще скромные познания и с трудом, но ответила китайцу по-русски.

В первый же день пребывания в Сергиевском дворце она была потрясена бездной вкуса своего супруга, так великолепно обставившего их жилище. Увы, ныне мы не смогли бы увидеть этого. После революции мало что сохранилось. Автор лучшей на сегодняшний день книги о Сергее Александровиче Дмитрий Борисович Гришин превосходно описал убранство дворца: «Внутренние помещения были выдержаны в стилях барокко и рококо. Гости сразу обращали внимание на то, что малоценимая великим князем роскошь уступает здесь место высокому вкусу. Это чувствовалось повсюду. На площадке парадной лестницы (с монограммами Сергея Александровича на перилах) огромное изящное зеркало предлагало посетителю поправить детали туалета. Если приезжий попадал в столовую, то не мог не прийти в восторг от ее вида. Залитая светом, с ореховым потолком и инкрустированными ценной древесиной филенками, она отличалась уютом, а мозаичные панно-натюрморты (в ту пору немодные) придавали ей особенный шарм. В верхней части камина помещалось распятие.

Приглашенному в концертный зал приходилось подняться в бельэтаж по той же лестнице с золоченой решеткой, что вела в столовую. В фойе его внимание сразу привлекали русские портреты XVIII века и картины итальянских художников. В самом же зале между арками и кариатидами размещалось множество больших зеркал, создающих причудливую игру света, особенно во время проводимых здесь балов. „Думаю, ее высочество достойна того, чтобы быть отраженной миллионы раз“, – заметил хозяин в ответ на похвалу интерьера. Эта мысль находила свое подтверждение в наличии всевозможных зеркал почти во всех апартаментах. В Белой гостиной столь важная деталь убранства отличалась самым пышным обрамлением, и здесь же, на боковых стенах, присутствовал другой знак внимания к хозяйке дома – портреты ее родителей, привезенные из Дармштадта.

Удостоенные приглашения в личный кабинет великого князя, расположенный справа от вестибюля вслед за приемной, могли увидеть деревянные перекрытия, расписанные в русском стиле. Над красивым камином внимание привлекал резной щит (картуш) в ореховой раме с монограммами „С“ и „Е“. За кабинетом находилась спальня. Покои великой княгини в стиле рококо выделялись особой красотой и напоминали гостиные загородных императорских дворцов. Наиболее торжественно смотрелась Малиновая зала с огромным угловым окном. Приемная Елизаветы выглядела несколько скромнее – главным украшением комнаты были картины. Живопись наполняла и кабинет великой княгини, сильно отличавшийся от остальных помещений. Никакой парадности, никакого блеска, никаких причуд. На первый взгляд он даже удивлял какой-то хаотичностью, но при более внимательном рассмотрении в нем угадывался так называемый английский стиль, давно привычный и комфортный для Елизаветы. Глубокие мягкие кресла и диваны с обивкой разных цветов и рисунков, тяжелые портьеры, раскидистая пальма возле окна, ширмы, разные безделушки на письменном столе – все это при очевидной тесноте создавало свой неповторимый уют, во всем чувствовалось нечто домашнее и глубоко личное».

В такой великолепной обстановке прошли первые дни после свадьбы. Огромный и роскошнейший дворец, обставленный с безупречным вкусом. Все это для принцессы из заштатного Дармштадта должно было казаться настоящим чудом, свалившимся прямо с небес! Сказка ее жизни, начинавшаяся не очень-то весело, подходила к хорошему сказочному концу – прекрасный принц вызволил ее из заточения, привез в свой дворец, а дальше уже и неинтересно: «Принц и принцесса поженились. Они жили долго и счастливо и умерли в один день». Рассказывать больше особо не о чем. Или начинать новую сказку: «Жили-были принц и принцесса. Они поженились, и все было хорошо, как вдруг откуда ни возьмись…»

Но это «вдруг откуда ни возьмись» будет позже. А пока и впрямь ничего особо интересного, кроме ослепительного счастья, но оно увлекательно только для самих счастливцев, а не для тех, кто это счастье наблюдает издалека или читает о нем, сидя в своем жилище, отнюдь не таком роскошном, как дворец подле Аничкова моста.

После свадьбы полагается медовый месяц, но молодоженам предстояло еще немало пострадать, прежде чем он наступит. Прием гостей, ответные визиты, дипломатические рауты, обеды, ужины – какая тяжелейшая работа! Если вы слышите в этих словах упрек или иронию, вы ошибаетесь. Представьте, что вам ежедневно приходится по нескольку раз долго наряжаться, потом изображать из себя воплощенную чопорность, улыбаться лишь когда следует, смеяться вообще изредка, участвовать в бесконечных и бессмысленных разговорах, в которых переливается из пустого в порожнее. И нельзя ни на миг расслабиться, развалиться с бокалом вина, поужинать не в халате и тапочках, а при полном облачении, держа строгую осанку и умное, слегка заносчивое, как полагается вельможам, лицо. Ужас! А главное, не производить ничего, не работать, а лишь делать и делать вид.

В ближайшие полгода Сергею и Элле предстояло жить в праздности. Вся их «работа» – послесвадебные придворные мероприятия – хоть и изнурила 27-летнего юношу и 19-летнюю девушку, но и она подошла к завершению. Теперь пора и отдохнуть после таких тяжких трудов.

Подмосковная усадьба Ильинское расположена в шестидесяти верстах к западу от Москвы, к северу от Одинцово, и известна с 1618 года как царское угодье. Возможно, еще при Иване Грозном она ужебыла поместьем Романовых, потому что царю Михаилу Феодоровичу досталась по наследству. Первый царь Романов передал ее боярину Стрешневу, затем по родству она перешла к графу Ивану Остерману. В XIX веке им владел граф Александр Иванович Остерман-Толстой, один из героев Отечественной войны 1812 года. Он вместе с супругой обустроил имение, парк и оранжереи, в которых выращивались даже персики и ананасы. Александр Иванович построил и новый усадебный дом и несколько гостевых домов с забавными названиями – «Не чуй горе», «Миловид», «Приют приятелей». С середины века Ильинским владел племянник Остермана-Толстого князь Леонид Голицын. Он-то и продал его царю, и угодье возвратилось Романовым. В 1863 году император Александр II выкупил для императрицы Марии Александровны это романтическое имение на берегу Москвы-реки. Поэт Петр Вяземский, посетив усадьбу одним из первых, разразился угодливым стихотворением из разряда тех, что сочиняют друг другу к случаю и просто так люди, лишенные поэтического дара.

 
От пышных роскошей чертога
И мысль, и чувства удаля,
Она здесь с светлого порога
Глядит на мирные поля.
 

Но тут невольно угадано направление душ Сергея и Эллы, желавших уединения от всяких пышных чертогов, где нужно было постоянно общаться и общаться с другими людьми, а им хотелось лишь друг друга.

Сижа любил Ильинское с детства. Ему, как тому мальчику из «Неоконченной пьесы для механического пианино», нравилось убежать от взрослых и одному шастать по лесным тропинкам, по полям, по речному берегу. Давным-давно уже он называл Ильинское своим земным раем и теперь жаждал того, что избранница разделит с ним его восторги.

Вокруг было множество других владений, в которых бездельничали другие богатые семьи: в Архангельском – Юсуповы, вПетровском и Никольском – Голицыны, в Ершово – Олсуфьевы, во Введенском – Шереметевы, в Кораллове – Васильчиковы. Всего около 180 усадеб.

Сергею Александровичу Ильинское перепало в качестве наследства от матери, и он приложил руку к благоустройству усадьбы. При нем добавились новые парковые домики и павильоны, продолжившие традицию забавных наименований – «Кинь грусть», «Пойми меня».

По роскоши двухэтажный деревянный барский дом в Ильинском, конечно же, далеко не Сергиевский дворец на Невском. Но как загородная дача производил богатое впечатление. Очень красив с противоположного берега Москвы-реки. К дому с двух сторон прислонялись террасы с висячими садами, украшенные огромными вазами. Из западной террасы можно было выйти в широкую липовую аллею, из восточной, минуя статую спящего Эрота, попасть в павильон «Пойми меня», в котором размещались баня и большая ванна.

В самом доме главенствовала мебель из карельской березы в золотом орнаменте, стены украшали картины, гравюры, карикатуры Теребенева на тему войны с Наполеоном. Перед фасадом главного здания располагалась просторная лужайка, стояла бронзовая статуя генерала Остермана-Толстого, далее в разные стороны разбегались четыре липовые аллеи.

Великий князь превратил Ильинское в настоящее добротное помещичье владение. Ферма с коровами бежевой масти, завезенными из Голландии. Конюшня с арденскими тяжеловозами из Бельгии; на их основе впоследствии будут выведены русские тяжеловозы. Большой птичник для разведения разных видов пернатых. Здесь была прекрасная рыбалка и во множестве росли грибы и ягоды.

Вот что такое настоящая жизнь! – словно бы говорил Сергей, привезя сюда Эллу. Не Париж, не Лондон, не Рим, не экзотические страны, а простая русская природа в ее самом совершенном и благоустроенном виде. И Элла всей душой приняла эту подмосковную идиллию.

12 июня Сергей и Элла приехали в Москву. Их сопровождали контр-адмирал Арсеньев, гофмейстер князя полковник Степанов, гофмейстерина княгини баронесса Пиллар фон Пильхау, фрейлина княжна Лобанова-Ростовская, адъютант князя поручик Балясный. На Николаевском вокзале (ныне – до сих пор – Ленинградский) их встретил генерал-губернатор князь Долгоруков. В Иверской часовне приложились к чудотворной иконе. Поселились в кремлевском Малом Николаевском дворце, построенном великим Казаковым. Здесь родился Александр II. Отсюда спустя двадцать лет Сергей выйдет в свой последний день жизни и неподалеку будет убит. Здесь Элла проживет четыре года после его гибели, покуда не переселится в Марфо-Мариинскую обитель.

Вселившись, приняли митрополита Московского и Коломенского Иоанникия (Руднева), и он благословил их иконой святителя Алексея Московского, мощи которого покоились совсем рядом, вЧудовом монастыре, примыкавшем к Малому Николаевскому дворцу. Святитель Алексей (или Алексий, как стало принято писать на северный лад) был вдохновителем идеи освобождения Руси от ордынского ига. При нем на месте Чудова монастыря располагались ордынские конюшни. Излечив ханшу Тайдулу от слепоты, Алексей вытребовал у нее право удалить эти конюшни с территории Кремля. И это стало символическим началом освобождения. На месте конюшен митрополит Алексей основал Чудов монастырь в память о чуде исцеления ханши, хотя номинально – о более древнем чуде в Хонех. В этом же монастыре святитель и нашел упокоение. Сергей Александрович, естественно, понимал символику благословения иконой святителя Алексея. Но не мог знать, что после гибели его собственные останки упокоятся в гробнице рядом с гробницей чудотворца.

Он понимал. Но понимала ли Элла? Скорее всего, не слишком много, лишь видела, как благоговеет супруг. Ведь в лютеранстве нет почитания икон и святых мощей. Вообще самое непонятное началось, когда она, считавшая себя выросшей в весьма верующей христианской семье, увидела, что в России есть куда более рьяные христиане, и в числе первых ее супруг. Иконы, мощи, молитвы, крестные знамения, строгое соблюдение постов. Ведь уже на другой день после свадьбы начался Петров пост, и Сергей стал его старательно соблюдать. Может, потому он такой худой? А его брат император? Он довольно тучный человек. Не постится? Оказывается, тоже постится.

В Кремле после завтрака снова встреча с митрополитом, потом другие визиты. Отправились в патриаршую ризницу, посетили соборы – Успенский, Архангельский, Благовещенский, и всюду прикладывались к иконам и мощам, буквально перецеловали все, что можно! И что, так будет всегда?…

Пробыв недолго в Москве, отправились в Троице-Сергиеву лавру, чуть ли не самый главный монастырь в России, основанный святым праведником, чье имя носит муж. Снова поклонялись мощам и прикладывались к иконам, молились преподобному, да способствует о ниспослании им счастья в браке.

О своем первом «православном опыте» Элла написала бабке в последний день пребывания в Кремле: «Вчера мы поехали в Троице-Сергиеву лавру и посетили разные другие церкви там. Они такие изумительные, и некоторые построены в XIV веке. Конечно, там были священные изображения, но когда Сергей становился на колени и прикладывался к ним, я делала очень низкие реверансы так, чтобы не очень шокировать людей, и не думаю, что я зашла этим слишком далеко. Я только целовала крест, когда его протягивали мне. Так как здесь принято целовать руку священнику… я это делаю. Это является жестом вежливости». В общем, все это ей пока еще кажется диковатым.

Наконец, приехали в Ильинское. Сергей так и светился от счастья, что наконец-то кончилась череда нескончаемых церемоний, и здесь можно расслабиться. Элла тоже вздохнула свободнее. Началась жизнь в маленьком раю!

«Здесь так хорошо, что трудно и описать, а главное – быть с дорогой женой далеко от всех отвратительных дрязг придворной жизни», – спешил Сергей написать в письме своему лучшему другу – кузену Косте. Кстати, уж ему бы он точно поведал о взаимном с Эллой решении жить как брат и сестра, но Константин явно ничего не знал о подобном обете, что явствует из его последующих писем, в коих он искренне сожалеет, что Бог не дает Сиже и Элле детей.

Теперь они оба были женаты и строили планы, как будут дружить семьями. «Возлагаю большие надежды на зиму, – писал Костя, – когда мы должны сближаться все более и более, чтобы наша четверная дружба усиливалась и укреплялась».

Но пока Костя оставался в своем полку, в Ильинское приехал пожить у брата Пиц со своей женой Марией. «Сельская жизнь» – в это понятие мы вкладываем не совсем то, что вкладывали обитатели усадьбы. «Жду скорой встречи с тобой, тогда и расскажу в подробностях о нашей сельской жизни, – писала Элла в письме к Минни. – Такая радость жить вместе с Мари и Павлом, и очень хороши танцевальные вечера в своем кругу, мы их устраиваем вдвое чаще с тех пор, как они приехали. На днях провели вечер у Голицыных в Никольском и вернулись домой только в четвертом часу – прекрасно повеселились… В среду едем к Эльстонам-Сумароковым, там все, женщины и мужчины, будут в простых крестьянских костюмах ярких цветов. Мы с княгиней шьем себе наряды; она так добра, помогает мне кроить рубаху, что совсем не просто. Часто видимся с соседями, и все они такие милые люди, что я быстро освоилась. Мы много купаемся, это очень освежает, ведь погода стоит жаркая…»

Сказать, что обитатели Ильинского только развлекались и бездельничали, язык не повернется. Точнее так: не слишком утруждались. Сергей имел обыкновение рано вставать. Шел на ферму, где любил смотреть, как доят его голландских коров, затем – на конюшню, глянуть, как там его тяжеловозы, потом – в птичник, где собиралась коллекция самых разных куриных пород. Ко времени его возвращения Элла неспешно просыпалась, приводила себя в порядок, одевалась и встречала мужа к утреннему кофе, который они любили пить на балконе, глядя вниз на реку.

После кофе начиналось ее главное дело первых лет жизни в России – старательное овладение русским языком. Учительница, госпожа Шнейдер, тоже поселилась в Ильинском. Это была смешливая молодая женщина, на год старше Сергея Александровича. Очень добрая, порой чрезмерно, поскольку Сергей заметил, что она допускает поблажки, и тогда решил подключиться к обучению жены. Он хотел, чтобы Элла в совершенстве выучила русский язык, чтобы не было ни намека на ее немецкое происхождение. Сергей не случайно так обожал Ильинское. Этот человек, в жилах которого текло чрезмерное количество немецкой крови его матери, бабок и прабабок, был до мозга костей русским. Родная природа, родная речь, родная архитектура, родная пища – все это было для него дороже всего на свете. И он страстно хотел, чтобы его жена была русская.

Да все они хотели. И брат Александр III, и отец Александр II, не случайно сбежавший от матери к русской любовнице, ставшей в итоге его второй женой, и дед Николай I, и брат деда Александр I… Так чего же, спрашивается, уныло и настойчиво женились на немках!

Расхожее заблуждение – якобы всем хотелось укрепления межгосударственных связей, ради чего и брали невест из Европы. Но какое там укрепление? Каким государям мешало воевать друг с другом родство? Никаким! Черная вдова так напакостила России, а все равно на ее внучках женились наши красавцы, а начнись новая война, и никакая бабулечка не глянула бы, что там же ее внученьки в замужах. Нет, это глупость. Тогда что же?

Боязнь усиления какого-то иного рода, из которого будет взята русская невеста. Как некогда над Рюриковичами возвысились Годуновы, как сами Романовы пришли к власти благодаря тому, что Иван Грозный сильно любил свою первую жену Анастасию Романову. И при Романовых в разное время пытались возвыситься представители знатных родов, давших на трон невесту, те же Нарышкины, к примеру.

А немочки… Их всегда было много на выбор, поскольку вся Германия долгое время состояла из государственных кусочков. И все невесты родовитые, что гессенские, что гольштинские, что баварские, что еще какие. Приезжая из дармштадтского «заштадта», они были рады-радехоньки очутиться замужем за русским князем, а то и бери больше – императором. К тому же, исправно и помногу рожали, что немаловажно.

В итоге, за время правления Дома Романовых его представители 37 раз женились на немецких девушках. Случай с последним государем Николаем II был тридцать третьим. Случай с Сергеем Александровичем – тридцатым.

Но, женившись на немке, непременно следовало обучить ее русской речи – раз, русским обычаям – два, русскому вероисповеданию – три, а там уж она волей-неволей сделается патриоткой. И ведь, что самое интересное, они становились.

В XVII веке по территории, населенной немцами, катком туда-сюда-обратно проехали бесчисленные войны. Тогда мужское население раздробленной и разорванной Германии катастрофически сократилось. На место погибших мужей приходили со всех сторон французы, голландцы, итальянцы, поляки, чехи, венгры. И немки их принимали, рожали от них детей, но с одним условием – чтобы те становились немцами. Не случайно в одном из куплетов гимна Германии, написанного Фаллерслебеном и положенного на музыку Гайдна, перечисляются четыре столпа, на которых стоит нация, и один из этих столпов – не мужчины, а женщины.

А становясь женами русских царей и князей, они, наоборот, довольно быстро осваивались в иной национальной среде и становились русскими. И дети этих немок в подавляющем большинстве вырастали патриотами России, а не Германии.

Конечно, не сразу, не с первых дней, но постепенно немецкая принцесса Элла впускала в свое сердце новую родину, родину своего мужа, становясь русской великой княгиней Елизаветой. Русский язык ей давался тяжеловато, первое время они общались на английском, немецком, французском, но Сергей был настойчив и все больше заставлял жену говорить по-русски. Лишь спустя год после свадьбы Элла впервые осмелится заговорить с гостями их дома на языке Пушкина и Тургенева, а пока занятия со Шнейдер и Сергеем приносили сплошную муку и досаду.