Текст книги "Великая княгиня Елизавета Федоровна. И земная, и небесная"

«Меня слегка берет омерзение от нашего города, – писал Сергей Александрович брату Павлу. – Ты себе и представить не можешь, до какого цинизма здесь дошли, и, между прочим, я попался на зубок. Но кто превзошел всех своим вымыслом – так это Х. Эта свинья, погрязшая в разврате, сочинила такой свинский анекдот про меня, что я не могу тебе даже его написать. Я решил при первом удобном случае ему дать здоровый ответ».

Если он и участвовал в жизни полка, то далеко не только в попойках. Однажды в полном солдатском снаряжении и в форме самого нижнего чина прошел десять верст под Нарвой, дабы определить, насколько это снаряжение пригодно. Отказался от денежного содержания, перечислив его на нужды полка.

В то время он был сильно привязан дружбой к двоюродному брату Константину, восторгался его стихами. В историю русской литературы Константин Романов вошел как поэт под псевдонимом «К.Р.». Об этой душевной привязанности красноречиво свидетельствуют горячие письма, в которых Сергей постоянно жалуется, как скучает по брату, как хотел бы его поскорее вновь увидеть. Вместе с ним и Павлом он прошел через столь важное для него причастие у Гроба Господня во время паломничества в Иерусалим.

Отчего было бы не сочинить клевету на то, что двух кузенов объединяет не только братская любовь?… Слухи множились и расползались. Кто-то им охотно верил, не желая признавать, что в высшем свете могут быть честные и порядочные люди. Кто-то не совсем верил, но бормотал про дым, которого не бывает без огня. Вот только огонь был иерусалимский, а дым благовонный, но про этот дым клеветники говорили: вонь.

Сплетничали и о дружбе Сергея Александровича и его адъютанта графа Феликса Эльстона-Сумарокова, приходившегося ему троюродным братом. Для клеветников – всякое лыко в строку.

По окончании лагерного сбора три великих князя Сергей, Павел и Константин снова отправились путешествовать и в сентябре были опять в Италии. На сей раз Сергей Александрович испытал некоторое разочарование. Душа его была не на месте, ожидала чего-то нового, необычного, великого, терзалась окружавшими ее сплетнями. «Практический результат этого путешествия тот, что мне долго не захочется ехать за границу. Единственное место, меня прельщавшее, – это Флоренция, и та уже мне поперек горла стала», – написал он в те дни. Если в первый приезд его сильно восторгала статуя Персея работы Бенвенуто Челлини, то теперь он с недоумением взирал на нее, не понимая, как она могла ему нравиться. Раньше он видел в ней победу красоты над уродством, всемогущей юности над немощной старостью. Теперь – одну лишь жестокость.

Надо думать, что тогда в нем уже родилось разочарование и в полковом братстве, точнее, в том разудалом образе жизни, который преображенцы вели в своих лагерях. Все это было не то, чего ждало его сердце от ближайшего будущего. И именно в таком состоянии души Сергея увидела семнадцатилетняя Элла, когда вместе с Павлом он на пару дней заехал в Дармштадт.

К тому времени каким-то образом уже успели распространиться мнения о том, что Елизавета Гессенская – одна из наиболее возможных претенденток на то, чтобы стать его супругой. Многим почитателям блистательной пары Сергея и Эллы хочется видеть их уже влюбленными друг в друга. Увы, меж ними не было любви с первого взгляда, которая обжигает так, что ты уже дня не способен провести вдали от предмета своей страсти. Вот как Сергей пишет Константину о посещении Дармштадта осенью 1882 года: «В Дармштадте провели мы два дня самым симпатичным образом. Дядя и его семья были так милы и добры, да, впрочем, и все остальные родственники нельзя радушнее нас приняли. Les filles de mon cousin Louis sont vraiment bien jolies (Дочери моего кузена Людвига и впрямь очень хороши собой. – Авт.); хотя здесь уж все меня женили, но, пожалуйста, не верь этому – nous sommes encore bien loin de la (мы пока еще очень далеки от этого. – Авт.)». И всё. Дальше следует сообщение, что в Дармштадте он впервые услышал «прелестную оперу» «Кармен», после чего отправился в Гатчину. И в последующих письмах он ничего не писал о Елизавете. Разве что о Елизавете Саксен-Альтенбургской, невесте Константина, в которую тот сильно влюбился: «Искренне радуюсь за тебя, если твое чувство к Е. все более и более укрепляется – дай Бог тебе счастие!»

Два брата, искренне и по-братски любящие друг друга, вместе путешествующие, увлеченные литературой, поэзией, живописью, вместе погруженные в христианские идеалы, исповедующиеся при Гробе Господнем… Но злые языки не умолкают: «Меж ними что-то большее, чем братская любовь!» Но разве радовался бы, прошу прощения, любовник, получив известие, что его любовник влюбился и намерен жениться? Что тут говорить…

По приезде домой Сергей Александрович вновь окунулся в полковую жизнь, но уже с равнодушием: «Я все тот же, кроме, может быть, еще большего равнодушия и хладнокровия ко всей окружающей меня жизни; окончательно погряз в своем полку, отдавшись полковым товарищам и полковым же интересам; многие мне ставят это в укор – je laisse parler (я плюю на разговоры. – Авт.), вспоминая пословицу: „собака лает, ветер носит“. Кругом пляшут и бесятся, я же только раз танцевал – и то плохо, и скучал…»

Здесь самое время вернуться к теме суждения этой главы. Иной раз можно прочесть или услышать, будто Сергей не испытывал влечения к другим женщинам. Но не потому, что верны были слухи о его нетрадиционности, а потому, что он был такой святой, аки Сергий Радонежский, в честь коего был назван родителями. Но это не так, и в его собственных записках и письмах можно найти признания в том, как он увлечен то одной, то другой женщиной. Причем, уже в те годы, когда о нем говорили как о возможном женихе Эллы. Вот, к примеру, письмо Константину от 16 февраля 1883 года: «Порхаю с одного бала на другой, изнемогаю, особенно когда нет предметов моего „flirt“ (флирта) – а таковые есть, и нахожу свой вкус недурным. Сегодня, например, через час должен грациозно скользить по паркету у гр. Воронцова. Варвара Вл., как метеор, появляется на балах; она ооочень томится в своей глуши с ворчливым мужем». Это признание не Сергия Радонежского, а скорее – молодого Пушкина. А желание флиртовать с красивыми женщинами никак не вяжется ни с гнусными сплетнями, ни с вымыслами о его изначальной сексуальной святости!

Разумеется, пушкинского «безумного бешенства желаний» у него не сыскать. И не слишком-то он сходил с ума от увеселений: «Я вконец истрепался и истаскался от всех вечеров и балов – не могу больше! Иногда бывает весело, но вообще редко». Но и скромным молитвенником, постоянно стоящим в темных углах храмов на коленях пред иконами и свечами, мы его накануне женитьбы не видим.

А клеветать на него продолжали. Благодаря сплетням случилась размолвка Сергея с его добрым наставником Арсеньевым. В мае 1883 года, затравленный клеветою, он написал ему письмо: «Это Вы занимались сплетнями с графиней Толстой и со всеми теми лицами, которым Вы ходили рассказывать, что я напиваюсь, валяюсь в грязи! Я знаю это наверно. Я не скажу Вам, кто мне это сказал. Вы меня спрашиваете об этом, желая выпытать у меня тайну!.. Вследствие этого я уже давно потерял к Вам доверие!» Вероятнее всего, один из сплетников оклеветал Дмитрия Сергеевича, поскольку вскоре тому удалось полностью доказать своему воспитаннику невиновность. «Тот, кто занимался клеветою против меня, больше виноват, чем Вы». В итоге, Сергей Александрович со слезами просил прощения и помирился со своим добрым наставником.

1883 год станет поворотным в судьбе двух главных героев книги. Осенью состоится их помолвка. С чем они подошли к этому событию?

В апреле Сергею исполнилось 26 лет. Вскоре после этого он прибыл в Москву на коронацию своего старшего брата, к которому в письмах неизменно обращался «Дорогой Саша!», «Милый мой, дорогой Саша!». Прибыл вместе со своим полком, причем, в общем вагоне 1-го класса вместе с другими офицерами. Торжественная церемония состоялась 15 мая в Успенском соборе Московского Кремля. Сергей Александрович участвовал в ней в качестве ассистента императрицы Марии Федоровны, которую при личном общении и в письмах именовал Минни и знал еще с того рокового года в Ницце, когда на ее глазах угасал первый жених – незабвенный Николай. Чудесным образом она сошлась с Александром и полюбила его в ответ на его чувства. Второй по старшинству брат заменил ей жениха, стал мужем.

После коронации брата Сергей вернулся в полк, находившийся на летних лагерных сборах. Здесь же пребывал и пятнадцатилетний племянник Ники, старший сын брата Саши, будущий император Николай II, с восторгом воспринимавший свою взрослость.

Летом Элла в очередной раз гостила у своей бабушки, английской королевы Виктории. Ожидалось, что в скором времени русский князь сделает ей предложение, однако, вопреки суждениям о том, что он уже пылал к ней любовью, еще 23 августа он писал брату Павлу из Розенау в Берхтесгаден: «Планы мои еще очень неопределенны, и я ни на что не решился». То есть, вместо того, чтобы лететь к возлюбленной и нести ей руку и сердце, он еще не знал, как закончится этот год. Он едет в Фридрихсхафен, в Югенгейм, в Париж, затем на море, но никак пока не в Дармштадт. Накупавшись вдоволь в Биаррице и Аркашоне, он отправился в Париж, где остановился в отеле «Континенталь» и провел более двух недель, все еще не зная, как быть дальше. «Планы Сергея, к сожалению, продолжают быть в тумане; то он собирается в Дармштадт, то нет», – писал Павел 27 октября. И лишь 5 ноября Сергей, наконец, отправился к своей невесте. Помолвка состоялась на другой день, сразу по приезде. В семействе Людвига все были несказанно рады его прибытию, приняли с распростертыми объятьями. Однако в письме, написанном Павлу в тот же вечер, жених о помолвке не пишет. Лишь: «Вечером обед семейный у Louis (Людовика) и игра в бильярд. Tout va pour le mieux dans le meilleur des mondes! (Все идет к лучшему в этом лучшем из миров! – Авт.)». Помолвка состоялась неофициально, о ней было решено пока не разглашать. Почему? Возможно, все было еще не окончательно. И лишь 17 ноября, вновь находясь в Дармштадте, Сергей сообщает о помолвке императору: «Милый мой, дорогой Саша! Не знаю, с чего начать мое письмо и как повернуть. Дело в том, что ты, мой дорогой Саша, уже давно знаешь о том, о чем я говорил с тобою летом, теперь решилось – я помолвлен!.. Я счастлив и доволен, мне кажется иногда, что все это слишком хорошо и что я этого вовсе не достоин». Далее он умоляет Александра никому не сообщать о помолвке, поскольку, во-первых, ему не хочется всю зиму прожить в Петербурге объявленным женихом, ибо это положение глупое (почему?), во-вторых, начнутся сплетни (какие на этот раз?!), в-третьих, свадьба состоится не раньше лета, потому что так хочет отец невесты. Последняя причина особенно странная. Может, Людвиг рассчитывал на более удачную партию? Куда удачнее? Принцесса из дряхлеющего герцогства, поглощенного недавно созданной Германской империей, выходит замуж за брата императора России, самой могучей евразийской державы на тот исторический момент. Однако уже 22 ноября, находясь в Берлине, Сергей Александрович открывает немецкую газету и видит объявление о своей помолвке с принцессой Эллой! Остается только гадать, кто проболтался, кто слил информацию.

И от Людвига приходит письмо Александру III: «Я не колеблясь дал свое согласие, потому что знаю Сергея с детства, вижу его хорошие и приятные манеры и уверен, что он сделает мою дочь счастливой». Стало быть, никаких колебаний в Гессене не было. Просто хотели соблюсти приличия: свадьба не сразу после помолвки, а спустя определенное время, дабы показать, что ни та, ни другая сторона не торопится, а все намерена совершить не спеша, чинно и благородно.

Как бы Сергею ни хотелось, но зиму он проводил в Петербурге в звании жениха. Рождественские увеселения, встреча Нового года. В будущности своего брака он продолжал сомневаться: «Новый год встретил один – скорее старался его не заметить. Старый был хороший, а что еще ожидает в будущем?» – далеко не слова влюбленного молодого человека, с нетерпением ожидающего новых встреч с избранницей!

Весь январь и февраль он проводил в увеселениях, участвовал в балах, которые по своим же признаниям так не любил. «Последняя неделя в Питере была сумасшедшая. Плясали почти каждый день». В конце февраля он отправился в Дармштадт – теперь уже на официальную помолвку. С богатыми подарками. Невесте – подвеску из громадного сапфира, брошку из бриллиантов и жемчуга, кольцо с сапфиром и парижский веер. Наконец, они встретились. И что же он скажет? Как напишет брату Павлу? «Мы были в мундирах. Прямо в Neues Palais (Новом дворце. – Авт.), где была радость свидания с Эллой!» Фух, слава Тебе, Господи! Радость свидания. Не написал: «Где мы встретились с невестой» или что-нибудь более сухое: «Где состоялась официальная церемония встречи с принцессой Гессенской». Он вручил ей свои подарки, она ему – кольцо с сапфиром и двумя бриллиантами, которое он тотчас надел и стал носить. И дальше: «Нашел здесь совершенную весну – листья распускаются, весенние цветы тоже и воздух теплый. Одним словом, полное благорастворение воздухов. Время идет отлично. Элла, если можно, еще красивее. Мы с нею много сидим вместе; по утрам она в моей комнате, и я ее немного учу по-русски, что очень забавно, даже заставляю писать; между прочим, учу ее словам „Боже, царя храни“… Мы уже гуляем одни по всему Дармштадту… Были с Эллой у фотографа… На днях был здесь маленький бал, и мы с Эллой усердно отплясывали… Признаюсь, будет грустно уезжать отсюда».

Похоже, все сомнения, одолевавшие его по поводу предстоящей женитьбы, развеялись. Он полон жизни и радости и уже предвкушает, как станет мужем этой прекрасной девушки. Вернувшись в Россию, он ежедневно получает от нее письма, которые находит прелестными. Одно из писем со смешными ошибками она прислала ему по-русски, и вскоре в Дармштадт отправилась придворная учительница Екатерина Адольфовна Шнейдер, которая принялась обучать Эллу языку ее будущей страны.

В конце марта 1884 года жених вновь ненадолго в Дармштадте, теперь видно, что он рвется почаще видеться со своей невестой, и она ему все больше нравится. К этому марту относится целая фотосессия семьи великого герцога Людвига IV, галерея удивительно прекрасных фотографий, на которых могучий Людвиг с веселым и счастливым лицом, его обаятельные и скромные дети, немного загадочный жених Эллы. Есть очень необычная фотография, на которой пять персонажей стоят один над другим, словно упираясь подбородками в темя нижнего. Сверху вниз – Людвиг, Элла, Сергей, Аликс и Эрни. Для того времени – сущий авангардизм! Есть фото, где Сергей со своим адъютантом Константином Балясным и Элла со своей учительницей русского языка Екатериной Шнейдер. Правую руку Сергей Александрович нарочно положил так, чтобы виден был перстень с сапфиром, подаренный невестой.

Нет, определенно между ними не было вспышки яркой и горячей, всепоглощающей любви. Но чем больше они узнавали друг друга, тем больше свыкались с мыслью, что ей нужен именно он, а ему именно она.

У нее могла сложиться иная партия, но Элла готовила себя для одного человека, и этим человеком оказался русский великий князь Сергей Александрович.

О нем судачили непотребное, а он хранил себя для нее, бережно нес сквозь годы самый ценный подарок к свадьбе – неоскверненность.

Для многих излишне рьяных православных людей, обуреваемых чаще всего, конечно же, чистыми помыслами, эта неоскверненность двух супругов, Сергея и Эллы, стала поводом для суждения, будто бы -

Они жили друг с другом как брат и сестра

Даже в солидных изданиях можно найти утверждения о том, что Сергей и Элла с юности дали себе обет девственности, а когда происходила помолвка, договорились жить как брат и сестра. Якобы одно из главных доказательств тому – их бездетность. К примеру, один из авторов пишет, что еще после гибели братика «маленькая Элла так сильно переживала эту смерть, что в свои девять лет принесла обет целомудрия, чтобы никогда не иметь собственных детей». И дальше, уже когда речь идет о сватовстве Сергея: «В 1882 году Сергей Александрович сделал ей предложение. Элла размышляла больше года, прежде чем принять его, далеко не последнее место в этих размышлениях занимал тот детский обет девства, который дала Элла в далеком 1873 году. Но, в конце концов, она все же согласилась: после откровенной беседы с Сергеем Александровичем выяснилось, что и он тайно дал обет девства. По взаимному согласию они решили, что брак их будет духовным и они будут жить вместе как брат с сестрой». Но откуда это взято? Нигде, ни в письмах, ни в дневниках, ничего про это нет. Никаких точных свидетельств о принятом ими обете девственности нигде не встречается. Во-первых, так, всего лишь по взаимной договоренности этого не могло быть, для такого нужно было бы благословение Церкви, к которой Сергей принадлежал, а Элла, став Елизаветой Федоровной, со временем примкнула. Это непременно как-нибудь просочилось бы в их дневники и письма, и особенно стало бы известно после гибели Сергея Александровича, когда Елизавета сделалась настоятельницей обители милосердия. Зачем ей такое скрывать? Будь она девственницей, это было бы для нее то же, чем стало особое облачение – белый апостольник.

Да и подумать: хорошо ли с их стороны было заключать договор о девственности? Ведь на их брак выделялись колоссальные средства, для них строились и покупались огромные дворцы, и ожидалось, что эти дворцы они станут населять детишками. А они тут монашествуют! Это, по меньшей мере, некрасиво. Возьмите тогда себе монашескую келью и живите себе в ней как брат и сестра.

Находясь в конце марта 1884 года в Дармштадте, жених Эллы был представлен ее бабке, приехавшей на свадьбу принцессы Виктории. Старшая сестра Эллы выходила замуж за принца Людвига Александра Баттенберга. По линии отца он приходился родным племянником императрицы Марии Александровны, матери Сергея, стало быть, его двоюродным братом. Но жених Эллы выглядел в глазах родственников гораздо предпочтительнее жениха Вики. Баттенберг был беден, ветвь его рода – морганатической, и великий герцог Людвиг явно выказывал недовольство браком своей старшей дочери. Русский великий князь – совсем другое дело.

Вероятно, то же самое думала и английская королева, прибывшая в Дармштадт в том марте. И это при том, что она люто ненавидела Россию. Да и России, честно говоря, не за что было любить Викторию.

В 70-е годы британской политикой стал заправлять премьер-министр Бенджамин Дизраэли, умный, расчетливый и хитрый политикан. Он целиком поддерживал имперские амбиции черной вдовы, подвластные Великобритании территории стремительно расширялись. В 1875 году, провернув ловкую интригу, Дизраэли подарил Англии важнейший в стратегическом отношении Суэцкий канал. В 1876 году к заморским владениям Англии прибавилась богатейшая Индия. Усиливающаяся в это же время Россия встала у королевы и ее премьера как кость в горле. Война с Турцией могла завершиться для великой восточно-европейской империи неслыханным триумфом, блистательный генерал Скобелев вел русские войска к Босфору и Дарданеллам, вот-вот могла осуществиться вековая мечта о том, чтобы Стамбул снова стал Константинополем. Получая известия об успехах русских армий, Виктория приходила в бешенство и, забыв про викторианские устои, бранилась, как базарная торговка. Однажды даже воскликнула, что если русские овладеют Стамбулом, она отречется от престола! Вспомним, что Сергей Александрович некоторое время тоже участвовал в этой войне, победоносной для России. После овладения Плевной началось сокрушительное наступление русской армии. Гурко взял Софию, а отряды Скобелева и Святополк-Мирского после сражения при Шейново окружили и взяли в плен тридцатитысячную армию Вессель-паши. Вскоре стремительным маршем были взяты Филиппополь (нынешний болгарский Пловдив) и Адрианополь (нынешний турецкий город Эдирне). Армия Сулейман-паши была полностью разгромлена. Путь на Константинополь распахнулся пред русскими орлами.

Именно тогда и стала мучиться припадками бешенства английская королева Виктория. Англичане рассчитывали на то, что русские и турки «скушают друг друга» к превеликому удовольствию Европы и Америки. Да не тут-то было. Более не скрывая своей лютой враждебности к России, англичане ввели свою военно-морскую эскадру в Мраморное море и фактически предъявили Александру II ультиматум, что если русские войска войдут в Константинополь, европейские державы пойдут на Россию крестовым походом, как было при Наполеоне и во время Крымской войны. Противостоять Европе в подобной войне Россия не могла.

Боевые генералы пылали жаждой захватить Царьград, но Александр II вынужден был объявить им: «Константинополь – это новая война». В феврале русские войска остановились в нескольких километрах от Константинополя в маленьком городке Сан-Стефано (на нынешних картах Турции он обозначен как Ешилькёй). Всеми владела небывалая радость – завтра-послезавтра мы возьмём столицу Византии, вернем ее православному миру!

Какое же воцарилось всеобщее уныние, когда пришло известие, что ввиду угрозы со стороны европейских стран взятия Константинополя не будет! Солдаты и офицеры рыдали, как малые дети. У России отняли блистательнейшую победу!

В романе Петра Краснова «Цареубийцы» герои произносят обжигающие слова:

«– Теперь с нами – лучший цвет народа русского!.. Наши чудо-богатыри орлами перелетели через Дунай и Балканские горы… Наши деды побеждали величайших полководцев мира – Карла XII, Фридриха Великого, Наполеона, – и теперь с нашим прекрасным солдатом, сломив сопротивление Османа и Сулеймана, – мы не вошли в Константинополь!.. Почему?…

– Англия не позволила!.. Дипломаты вмешались!.. И Государь сдал. Перед дипломатами. С такими солдатами – нам бояться Англии? О!.. какую ненависть к себе в эти дни посеяла в русских сердцах Англия… Английский лорд Биконсфильд жирным пальцем остановил полет наших орлов к Босфору и Дарданеллам!.. Очень тяжелые, жуткие часы. Если Русский гений смог из топи финских болот, из бедных сосновых и берёзовых Приневских лесов создать „парадиз земной“, – что создал бы он здесь!.. И вот – нельзя.

– В деревне тоже понимают… Поди, спросят нас: „Ну а Царьград? Что же это ты руку потерял, а Царьграда не взял?… Пороха, что ль, не хватило?“ Чего я им на это скажу?… Англичанка – скажу – нагадила…»

Несмотря на всю эту неизъяснимую горечь, несмотря на то, что Константинополь остался Стамбулом, Россия могла считать итоги войны утешительными. Сербия, Черногория и Румыния признавались полностью независимыми государствами. Босния и Герцеговина получила автономию в составе Турции. Точно такую же автономию получила Болгария, в состав которой вошла Македония. По договору она обязывалась платить Турции дань. Россия получила от турок 310 миллионов рублей контрибуции. Это была внушительная сумма, если учесть, что месячный заработок хорошего работника в России тогда составлял порядка тридцати рублей. Кроме того, к России перешли Южная Бессарабия, а на Кавказе – крепости Батум, Ардаган, Баязет и Карс. Три последних в 1918 году Ленин, ничуть не сожалея, подарил Турции. Батум и Бессарабия, как и другие бесчисленные завоевания русских орлов, одним взмахом трехпалой руки перестали входить в состав России в конце ХХ века.

И все же никакие успешные итоги не могли развеселить доблестных генералов и государя. Скобелев, переодевшись в гражданский костюм, тайно приехал в Константинополь и несколько дней мрачно бродил по его улицам, воображая, как эти улицы наполняются ликующими русскими солдатами. Сколько раз во время этих тягостных прогулок слеза орошала глаза русского витязя!

Александр II вернулся из действующей армии иным человеком. По свидетельству одного из очевидцев: «Когда царь уезжал на войну, это был высокий и красивый воин, державшийся очень прямо, несколько склонный к полноте. Когда он возвратился, его с трудом можно было узнать. Щеки его отвисли, глаза потускнели, фигура согнулась, всё тело исхудало так, что казалось, это была кожа да кости». Всё это было результатом не столько физических лишений, испытанных на войне императором, сколько тем унижением, на которое он вынужден был пойти перед лицом угрозы полномасштабной войны с Англией и другими европейскими хищниками.

Казалось бы, христианские государства Европы должны бы лишь радоваться, что другое христианское государство отвоюет священную столицу Константина Великого у магометан. Но нет, им было выгоднее держать Турцию в качестве постоянного врага России, чтобы Россия не имела доступа к столь важным проливам. Ни о какой солидарности между христианскими народами не могло быть и речи.

Черная вдова была крайне недовольна тогда тем, что турки не сокрушили русских, возвращение славянам огромной части Балканского полуострова стало для нее настоящим горем.

И вот теперь, через шесть лет после Сан-Стефанского договора, она должна была благословить брак одной из своих любимейших внучек с ненавистным русским. Но делать нечего, да и официальная помолвка уже совершена. Королеве оставалось признать, что prince Serge производит самое благоприятное впечатление. И ему приходилось смиренно улыбаться этой женщине с вечно недовольным выражением лица.

Элла не могла не волноваться, ведь, по сути, ее жених и ее бабуля – непримиримые враги, всякое могло случиться при их встрече. Случайная вспышка, гнев, ссора. Но вот уже все позади, и встреча прошла в спокойной и мирной атмосфере.

Свадьбу назначили на 3 июня. К Страстной седмице Сергей вернулся в Россию, и теперь уже, судя по всему, с нетерпением ожидал приезда невесты. После встречи Пасхи приготовления к торжествам развернулись с большим размахом. Для благословения заказаны образа Федоровской иконы Божией Матери и Спаса Нерукотворного. Еще 2 марта «Всемилостивейше пожаловано государю великому князю Сергею Александровичу из удельных сумм 400 тыс. рублей, в добавок к 600 тыс. рублям, выданным его императорскому высочеству в 1877 году на устройство помещения». Итого – миллион! По тем временам сумма астрономическая. А сверх того для молодоженов в Петербурге на деньги из царской казны куплен один из наилучших дворцов на углу Фонтанки и Невского проспекта, мимо которого не пройдет равнодушно ни один гость сказочно красивого города на Неве – это тот брусничного цвета красавец с белыми колоннами и атлантами, на фоне которого так великолепно смотрятся конные статуи Клодта на Аничковом мосту. Он принадлежал князьям Белосельским-Белозерским, но последний его владелец князь Кочубей сильно нуждался в деньгах и продал дворец казне, а государь тотчас дал ему новое наименование – Сергиевский. Построенный в 1846 году архитектором Штакеншнейдером в стиле пышного барокко, он располагался вблизи императорского Аничкова дворца. Не меньшей изысканностью, нежели фасады, отличались интерьеры, украшенные скульптурами, лепниной, ажурным литьем. Следует добавить, что в непосредственной близости от дворца, отныне Сергиевского, располагалось подворье Троице-Сергиевой лавры.

Тем временем в Дармштадте играются сразу две свадьбы. В один и тот же день выходит замуж старшая сестра Виктория и… женится отец! Вопреки сильнейшему негодованию родственников и, прежде всего, королевы Виктории, Людвиг взял в жены Александрину Гуттен-Чапскую. Его отговаривали все, включая Эллу. Он не послушался. Придет время, и настанет черед ей не послушаться воли отца, когда встанет вопрос о ее переходе в Православие.

Отгремели две дармштадтские свадьбы, настало время собираться в дальнюю дорогу, прощаться с родным Дармштадтом, в котором прошли ее девятнадцать с лишним лет – годы, полные и счастья, и горя, и радостей, и тревожных волнений.

«Дорогой Саша! Отправляюсь сегодня на границу для встречи дорогой Эллы, но перед отъездом хотел просить тебя, чтобы в день ее приезда в Петергоф она была встречена с крестом и со святой водой, как это всегда делалось. Не помню, бывал ли при этом молебен или нет?!» – написал Сергей старшему брату 25 мая 1884 года из Питера. Тем временем Элла вместе с отцом, сестрами и братом едет в поезде, и на каждой станции ее вагон переодевают в новое свадебное платье из белоснежных цветов. Так распорядился жених.

Встреча с суженым произошла на границе с Россией, на станции Вержболово, куда пришла и телеграмма от императора: «Твоя просьба будет исполнена… От всей души приветствую твою милую невесту с ее первым шагом на русской почве. Крепко обнимаю и благословляю вас обоих. Саша».

Приезд Эллы в Россию состоялся 27 мая, и в тот день был переходящий великий церковный праздник – день Святой Троицы. Знаменательный день!

В России не только широкие просторы, но даже и железная дорога шире на пару десятков сантиметров, еще по особому и загадочному распоряжению Николая I, про которое даже есть неприличный анекдот. В те времена приходилось пересаживаться в другой поезд. От Вержболово поехали вместе, и всюду их встречали толпы народа, всюду раскачивались гирлянды цветов и развевались черно-желто-белые флаги – именно такой расцветки были национальные триколоры в эпоху правления Александра III. А это значило, что происходило событие государственной важности.

Какая она – эта огромная страна, устрашающая умы европейцев своей непредсказуемостью, размерами, нарастающей мощью? В отличие от своего жениха, Элла не так много путешествовала, чаще всего – в Англию, а восточнее германских пределов не бывала ни разу. Она впервые ехала в Россию, которая отныне и на долгие 34 года станет ее второй родиной. Треть жизни в Германии и две трети в России – такова ее судьба. Англосаксонке и лютеранке предстояло стать русской, потом православной, и не просто русской православной, а русской православной святой! Вот бы она удивилась, узнав о такой грядущей участи.

Но пока она едет со своим женихом, и сердце ее трепещет от волнений и ожиданий, она с тревогой всматривается в мелькающие за окном пейзажи, наслышанная о суровой русской природе, совсем не такой, как европейская. Но мимо мелькают веселые зеленые пейзажи, все цветет, все приветствует ее радостью начинающегося лета.

Города, станции, а особенно деревни и села не отличаются привычной взору немецкой аккуратностью, то и дело можно видеть обшарпанные, а то и полуразвалившиеся строения. Увы, разительные контрасты между дворцами и хижинами в России были всегда, есть и, скорее всего, будут.