Текст книги "Великая княгиня Елизавета Федоровна. И земная, и небесная"

После уроков русского, если не было дождя, они отправлялись кататься на лодке или верхом. Вернувшись, завтракали и снова отправлялись на природу. Когда пошли грибы, каждый день приносили по целой корзине. Сергей любил ловить рыбу, таскал из реки удочкой щук, шелешперов (так они по-простонародному называли жерехов), ершей, судаков.

В письмах брату Эрнесту из Ильинского Элла писала: «Здесь нет гор, но мы занимаемся греблей и получаем большое удовольствие. Я изучаю русский язык и каждый день беру уроки по полтора часа. Это очень интересно, так как я начинаю понимать немного слов, когда говорят другие…», «Сергей и я долго гуляли по полям и собрали много цветов, главным образом васильков… Сергей нашел спрятанное в траве гнездо с четырьмя хорошенькими маленькими птичками. Повсюду много клубники…».

5 июля впервые вместе они отметили его именины – день преподобного Сергия Радонежского. Счастливые дни быстро летели. Всё лето они только и делали, что развлекались. «Дорогой мой Ники, – писал Сергей 14 июля, – если бы ты знал, как мы все наслаждаемся здесь – как мне бы хотелось показать тебе милое Ильинское – и я уверен, что оно тебе бы понравилось как тип русской деревни. У нас танцевали два раза, и Пиц дирижировал, да так хорошо, что все плясали до упаду. Мы сочинили одеться русскими мужиками – большое общество, и в таком виде танцевать у наших соседей, я думаю, будет забавно». Более интересное занятие он описывал в другом письме к племяннику и будущему императору: «Вчера мы торжественно отпраздновали именины Папа в нашей скромной сельской церкви. Третьего дня у наших соседей Голицыных мы производили очень интересные раскопки: у них в лесу несколько курганов – вот мы и открывали один из них и нашли курьезные вещи в виде бронзовых сережек, браслет и гривну – кольцо витое, что носили кругом шеи. Я с увлечением рылся. Потом мы пили чай в лесу – было чудно как тепло. Ездили мы в монастырь „Новый Иерусалим“, а завтра отправляемся в монастырь Св. Саввы, что около Звенигорода».

4 сентября приехал закадычный друг Костя, с женой, флигель-адъютантом Ильей Зеленым и графиней Любовью Комаровской. Константин Константинович тоже женился в этом году, и тоже на немке – принцессе Елизавете Саксен-Альтенбургской. Ее русское имя – Елизавета Маврикиевна, причем, отчество соответствовало имени отца, которого звали Мориц – немецкий аналог имени Маврикий. В отличие от Эллы, с самого начала уважавшей Православие, жена Кости всю жизнь оставалась ярой лютеранкой, заявлявшей, что православные предметы поклонения для нее ничего не значат. Впрочем, не принимая Православие, она со временем полюбила Россию и даже возглавляла Императорское женское патриотическое общество, являлась покровительницей медицинских и благотворительных организаций.

Константин командовал Государевой ротой лейб-гвардии Измайловского полка, все лето служил и лишь осенью отправился в отпуск. Он так любил свою роту, что и в Ильинское приехал с фотографией офицеров 1-го батальона. Поэт К.Р. занимался переводами, и с первого же дня в Ильинском он продолжил переводить трагедию Шиллера «Мессианская невеста». «Какая тишина, какое спокойствие. Все веселы, довольны», – писал он в своем дневнике. Запись от 5 сентября хорошо показывает образ жизни в Ильинском: «По утрам пьют кофе в 9-30 в гостиной Эллы… Сергей сам разливает чай и кофе. Были у обедни. Церковь недалеко от дома. После обедни к завтраку собралось все общество и все Ильинские власти. Погода холодная, дождь во весь день. Читал Лютера. Будем играть комедию В. Александрова „Шалость“, в 3-х действиях. Мне дают роль Корбатова, художника в эксцентричном наряде… Сергей играет дядюшку Викушина… Вечером собрались гости и был бал. Наехали две девицы Ермоловы, княгиня Голицына, урожденная Делянова, жена московского вице-губернатора В.М. Голицына с дочерью и еще две другие княжны Голицыны. Была и графиня Сумарокова, урожденная княжна Юсупова, я с ней танцевал мазурку. Она нынче весной около 40 дней была между жизнью и смертью – никто не надеялся на ее выздоровление, когда кронштадтский бедный священник отец Иоанн, уже известный своей строгой, бескорыстной жизнью и исцелениями, приобщил ее. С тех пор ей стало все лучше и лучше. Мы говорили об этом с графиней. Бал был очень оживленный, Павел дирижировал прелестно».

Зинаида Николаевна Юсупова была на три года старше Эллы, и они быстро подружились, причем, на всю жизнь. Ну-ну, скажет скептик, хорошую себе подругу отхватила Эллочка! Зинаида являлась единственной обладательницей огромнейшего состояния в 25 миллионов рублей. В Архангельском, усадьбе Юсуповых, картинная галерея насчитывала более пятисот полотен, включая баснословно дорогие полотна Рембрандта, Ван-Дейка, Тьеполо, Лоррена и многих других. А библиотека славилась как одна из крупнейших в России, в десятки раз превосходя собрание книг в Ильинском. Но можно ли назвать эту дружбу корыстной? Зинаида Николаевна была интересна прежде всего своим религиозным опытом, как раз и обретенным ею во время смертельной болезни, когда великий праведник Иоанн Кронштадтский сотворил чудо исцеления. Врачи утверждали, что не просто дни, а часы ее сочтены. Чудотворец приехал, причастил умирающую, и та стремительно пошла на поправку. Элла впервые узнала, что такое бывает. Личность отца Иоанна заинтересовала ее, а Сергей и до этого обращался и в дальнейшем постоянно будет спешить к Иоанну Кронштадтскому за духовным советом, молитвенной помощью, благословением.

По заведенному Сергеем Александровичем порядку в Ильинском строго соблюдали все посты, в том числе среду и пятницу. Нравится, не нравится, но гостям, менее рьяным в православных правилах, приходилось мириться. «Странно, я все не могу привыкнуть к постной пище, – писал в своем дневнике Константин, – особенно по утрам – чай без сливок вместо кофе мне противен, и я каждый раз с нетерпением поджидаю субботу, когда начинаются четверо скоромных дней подряд».

А вот в картишки резались, хотя карты – игра, которую Церковь, мягко говоря, не одобряет. Как ни странно, но все даже очень верующие и религиозные наши цари и великие князья не отказывали себе в удовольствии скоротать вечерок за картежным шелестом.

Но вернемся в Ильинское и увидим, что обитатели усадьбы часто ходят в местную церковь на литургию. В своем дневнике Константин отмечает чуть ли не через день: «Были у обедни», «Обедня, завтрак», «Были с Сергеем и Павлом у обедни»… Как-то очень не вяжется такая религиозность с теми грязными слухами, что распускали петербургские сплетники и сплетницы о Сергее Александровиче и Константине Константиновиче!

А вот запись в Костином дневнике от 14 сентября: «Пятница. Воздвижение Креста. Успели записать дневник до чаю. Потом были с Сергеем и Павлом у обедни. После завтрака переправились на шлюпках через реку (которая в двух шагах от дома) на тот берег, где Сергей устроил народный праздник. Собралась большая пестрая толпа крестьян и зажиточных, и бедных, со множеством детей. Сперва мальчики прыгали в мешках, и прибежавшим первыми Элла дарила разные вещицы. Потом была лотерея. Крестьяне – домовладельцы соседних деревень подходили по очереди и вынимали билеты, по которым выигрывались предметы, а их давала выигравшим Элла; проигрыша не было. Байковые одеяла, платки, ситец на платье и рубахи, самовары, сапожный товар, фарфоровые чайники и чашки с блюдцами составляли выигрыши. Илья Александрович три раза спускал маленький бумажный воздушный шар. Потом Элла дарила детям разные игрушечки: волчки, деревянные мельницы, трубочки, дудочки. Бросали пряники, конфеты, орехи в толпу детей. Праздник удался как нельзя лучше, и погода была самая благоприятная, теплая».

Что-то подсказывает: а не был ли Константин тайно влюблен в Эллу? «Она так женственна; я не налюбуюсь ее красотой. Глаза ее удивительно красиво очерчены и глядят так спокойно и мягко. В ней, несмотря на всю ее кротость и застенчивость, чувствуется некоторая самоуверенность, сознание своей силы. Мы начинаем, кажется, с ней сближаться, она теперь менее со мной стесняется… Господи! Иногда мне становится так грустно, так грустно!» Он никак не поясняет последнее восклицание, и непонятно, отчего с таким отчаянием он сообщает о грусти. Не значит ли это «так грустно оттого, что я женился не на той Елизавете»? И вот дальше: «После завтрака до 6 часов была репетиция. Потом мы с Сергеем вдвоем вышли погулять. Солнце садилось, освещая холодными, румяными лучами оголенную осенью природу и золотя верхушки деревьев. Мы разговорились. Он рассказывал мне про свою жену, восхищался ею, хвалил ее; он ежечасно благодарит Бога за свое счастье. И мне становилось радостно за него и грустно за себя».

В эти сентябрьские дни поэт К.Р., кажется, пережил любовное чувство к жене двоюродного брата. Он пишет: «Элла мне все больше и больше нравится; я любуюсь ею». Своя жена, с которой он в этом году обвенчался, не удостаивается в его дневнике никаких восторгов, да и упоминается редко и вскользь.

И вот, 24 сентября, за два дня до отъезда из Ильинского он написал в своем дневнике: «Пользуясь прелестной погодой, решили кататься верхом. После кофе Элла в коричневой амазонке, в соломенной шляпе, Павел, Гога и я сели на лошадей и отправились. Было градусов 12–13 в тени. Утро стояло такое светлое, прозрачное, земля казалась залитой лучами, солнышко пекло, как летом. Я наслаждался. Миновав Усово, пустились по полям, рощам, переезжая вброд ручьи, пересекая вспаханные поля. Я ехал позади и сочинял стихи на Эллу. На душе было так светло и отрадно среди Божьего мира, словно праздник был в природе».

В тот же день К.Р. записал сочиненное стихотворение, которое потом станет знаменитым. В разговорах о великой княгине Елизавете Феодоровне многие будут наизусть читать эти вдохновенные строки:

 
Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно:
Ты так невыразимо хороша!
О, верно, под такой наружностью прекрасной
Такая же прекрасная душа!
Какой-то кротости и грусти сокровенной
В твоих очах таится глубина;
Как ангел ты тиха, чиста и совершенна;
Как женщина стыдлива и нежна.
Пусть на земле ничто средь зол и скорби многой
Твою не запятнает чистоту,
И всякий, увидав тебя, прославит Бога,
Создавшего такую красоту!
 

Ни о ком более он не написал таких стихов, полных восторга и любования, ни о ком. С грустью Константин уезжал из Ильинского. Ему предстояло приложить все усилия, чтобы не думать об Элле и сосредоточиться на своей семье. Жена, к которой он не испытывал подобных восторгов, тем не менее, вскоре станет рожать ему детей одного за другим и родит восьмерых. В отличие от Эллы, не подарившей миру ни одной новой жизни.

И вновь возвращаешься к мысли о том, был ли их брак целомудренным. Неужели Сергей не сказал бы задушевному другу Косте? Как-то не верится в это.

Наконец, его собственные сожаления по поводу бездетности, которые он впоследствии не раз будет высказывать. К примеру, в одном из писем к Павлу: «Должно быть, не суждено нам иметь полного счастья на земле. Если б я имел детей, то, мне кажется, для меня был бы рай на нашей планете, но Господь именно этого не хочет – Его пути неисповедимы!» Это что, лицемерие? Живет с женой аки брат с сестрой, а сам лживо сокрушается, почему нет детей? Ну уж нет! Да и спали они везде и всюду в одной кровати, а не порознь, как полагалось бы давшим обет девственности. Так что, нет уж, многоуважаемые святоши, были они не брат с сестрою, а муж и жена!

Да и это слово «жена», которое он всегда использует, когда говорит об Элле. Думается, живи они как брат и сестра, он стал бы называть ее Эллой или Елизаветой, но не женой. Жена это уже нечто более интимное, подразумевающее не только духовную, но и телесную близость.

«Дорогой мой Саша! Давно собираюсь писать тебе и сообщить о нашем симпатичном житье-бытье в Ильинском. Вот уже два с половиной месяца, что мы уж здесь, а это время пролетело так хорошо, так приятно, что и не замечаешь его. Всегда была моя мечта пожить в деревне, и вот эта мечта уже наяву и еще при самых лучших обстоятельствах – право, не знаешь, как благодарить Бога за все это счастье, и иногда смущает мысль, что недостаточно благодарны Ему… Вот недавно уехали Костя с женой – скажу тебе между нами, что для меня было бы во сто раз приятнее, если бы Костя был один! Она очень добрая, но с нею как-то не вяжется. Ужасно я рад, что жена, так же как и я, любит деревню и нисколько не тяготится ею – наоборот, она с грустью помышляет о той минуте, когда придется покинуть Ильинское».

Жена. И поставим точку.

И перейдем к другой теме -

Их милосердие

Не случайно через много лет, после ужасной гибели милого Сергея, Элла станет основательницей не монастыря, а именно обители милосердия. Понятие «милосердие» являлось неизменной составляющей ее души. К нему ее приучала мать, когда они вместе ходили по госпиталям, стараясь облегчить страдания раненных и больных. Милосердие было вписано в ее код, как один из главных пунктов жизненной программы. «Надо быть милосердным». Как «Земля круглая», «дважды два – четыре», «снег белый», «днем светит солнце, а ночью луна», «Волга впадает в Каспийское море», «сам погибай, а товарища выручай» и так далее.

Наслаждаясь жизнью в маленьком раю Ильинском, Элла охотно участвовала во всех увеселениях, шалостях, балах, катаниях, спектаклях, праздниках, горелках, спортивных играх, кошках-мышках, прятках, пикниках и всех остальных развлечениях праздности. «Цветы, любовь, деревня, праздность, поля – я предан им душой!» – восклицал Пушкин в «Евгении Онегине». После отъезда Кости продолжались спектакли и представления. 29 сентября Сергей написал дорогому брату: «Если бы ты знал, какая для меня радость, что ты так хорошо чувствовал себя у нас… Немало к этому способствует и жена моя… Пусто сделалось без вас. Но наше французское представление сошло отлично и что было идеально – это живые картины, где жена позировала в виде малороссийской девушки и в виде Гретхен – последнее было до того хорошо, что и выразить трудно! Сегодня утром встаю – и о, сюрприз! – все покрыто снегом и дивно хорошо».

Но не только развлечения и живые картины составляли их житье-бытье в первое лето и осень в Ильинском. Тогда же Элла решила произвести осмотр окрестных деревень и почти ежедневно отправлялась в поход вместе со своей учительницей русского языка. Пользуясь ей как переводчицей, беседовала с крестьянами и крестьянками, расспрашивала о бедах и нуждах. Потом она сообщала мужу то о недостаточном медицинском обслуживании, то о погорельцах, то о несчастных, у которых произошел падеж скота. И Сергей выписывал врачей для постоянной работы в округе, помогал погорельцам заново отстроиться, покупал новую скотину.

Иной раз он даже сердился, видя, что жена пытается все больше и больше вникать в хозяйственные дела. Он считал, что должен один управлять имением. Бывал и очень суров. Дочь герцога Альфреда Эдинбургского Мисси, будущая королева Румынии Мария, однажды, еще в детском возрасте гостившая в Ильинском, вспоминала: «В отличие от троих старших братьев, огромного роста, широкоплечих и плотных, дядя Серж был высок и строен, как рождественская ель. И хотя мы считали его самым страшным из дядей, любили больше всех – вероятно, тут сыграло роль исключительное очарование его жены, но, как бы то ни было, дядя Серж много значил для нас… Он был суров, внушал трепет, но детей любил, а своих ему иметь не довелось. Он не спускал нам никаких проступков, ругал – но при первой возможности приходил к нашему купанью (а этого мы так ждали от взрослых) и укладывал нас спать, и целовал на ночь. Сухой, нервный, скупой на слова, нетерпеливый, он в отличие от старших братьев не лучился беспечным радушием, это был совсем другой тип. И все же, несмотря на суровость, мы любили его и чувствовали, что нас неудержимо к нему тянет. Немногие, быть может, лелеют память о нем, но я принадлежу к их числу. В противоположность своему господину и повелителю – а в данном случае эти слова должны быть поняты буквально – тетя Элла была само очарование и женственная прелесть… Дядя Серж часто бывал с ней резок и суров, как и с прочими, хотя и преклонялся перед ее красотой. Женившись на очень юной, невинной девушке, он относился к ней отчасти как школьный учитель, и я не могу забыть очаровательного румянца, заливавшего ее щеки, когда он делал ей выговор… До сих пор стоит мне только вспомнить ее – и сердце замирает. У нее были чудесные драгоценности, и дядя Серж, боготворивший ее, несмотря на свои нотации, изобретал всевозможные предлоги и поводы подносить ей изумительные подарки. В том, как она одевалась, сквозил особый талант; хотя, конечно же, ей – с ее ростом, стройностью, невероятным изяществом – шло все, и ни одна румяная роза не могла соперничать с цветом ее лица. Она напоминала лилию, так совершенна была ее чистота. Невозможно было отвести взор и, расставаясь вечером, ты с нетерпением ждал часа, когда снова сможешь ее лицезреть».

Да уж, в нарядах и драгоценностях Элла утопала с первых дней своего пребывания в России. Диадемы, украшенные алмазными узорами в виде цветов и увенчанные голубыми аквамаринами, ожерелья, бриллиантовые браслеты и колье, бесчисленные кольца и перстни, и каких только не было у нее платьев!..

Увы, закончилось их первое счастливое ильинское лето, закончился отпуск великого князя, и без того затянувшийся. Приходилось возвращаться вПитер, который Сергей так откровенно не любил. Не за его климат и архитектуру, а за высший свет, к которому у него была взаимная и глубокая антипатия. К 15 октября приехали в свой роскошный дворец на Невском проспекте, вселились, стали здесь вновь обживаться. 20 октября состоялось освящение домового храма Рождества Христова. По желанию Сергея его перенесли на второй этаж и выполнили в строго русском стиле. В этом храме почти через семь лет состоится переход Эллы в Православие.

Отныне начинался новый распорядок дня. Утром они вместе завтракали, после чего к 10 часам Сергей Александрович отправлялся в расположение своего полка.

С этой осени 1884 года одним из новых друзей великого князя Сергея Александровича стал молодой офицер Владимир Джунковский, только что окончивший Пажеский корпус. Во время свадебной церемонии 3 июня он сопровождал карету Эллы в качестве камер-пажа и тогда уже запомнился своей выправкой и тем, как трогательно волновался. Владимир Федорович оставил замечательные воспоминания. Первый же разговор с великим князем, вернувшимся из отпуска, хорошо характеризует то, каким командиром был Сергей Александрович: «Он принял меня официально, но любезно, сказал, что уже слышал обо мне и рад, что я попал к нему в роту, что он меня уже предназначил заведующим новобранцами, до прихода которых мне надлежит подготовить для обучения их кадры учителей… Затем он мне объяснил, что требует от младшего офицера, чтобы он не только знал хорошо по фамилиям всех нижних чинов роты, характер каждого из них, но принимал бы к сердцу все интересы роты как в строевом, так и в хозяйственном отношении, слился бы вполне с ротой и таким образом был действительным ему помощником, могущим в любой момент его заменить. Я ушел от него удовлетворенный и довольный – его требования по службе вполне уживались с моим характером, я и не представлял себе, как можно служить в роте, в полку и не жить общей с ними жизнью».

Если с представителями так называемого петербургского высшего общества Сергей Александрович мог держаться сухо, сдержанно, а то и с презрением, то с офицерами своего полка он всегда был прост, душевно расположен, даже весел. Приезжая на службу к 10 часам, оставался до конца занятий, до самого вечера.

6 декабря, в день святителя Николая, 1-й батальон праздновал свой батальонный праздник, и вечером все офицеры батальона получили приглашение на обед вСергиевский дворец, причем, женатые – с женами. «Великая княгиня Елизавета Федоровна была очаровательна; она с таким вниманием со всеми разговаривала, так подкупала своей красотой, изяществом при удивительной скромности и простоте, что нельзя было на нее смотреть иначе, чем с восхищением», – вспоминал Джунковский.

Не пожалели денег на такой прием, не жалели средств на помощь нуждающимся крестьянам… примеры благотворительности рассыпаны по всему полотну жизни Сергея и Эллы. Все, кто писал о них, без устали восторгаются этими примерами, и ничего не стоит присоединиться к общему восторженному хору, щебечущему об их беспримерной чуткости к людям, их нуждам, заботам и страданиям. Но не хочется петь в общем хоре, хочется поделиться и тем, что не нравится. Ведь даже и в житиях святых не скрывают, что иные из них начинали отнюдь не праведно, а порой жестоко. Апостол Павел изначально был Савлом и по его приказу в Иерусалиме до смерти забили каменьями первомученика Стефана. Мария Египетская славилась как непревзойденной красоты блудница, до тех пор, пока не восхотела соблазнять мужчин в храме, после чего в ее душе совершился переворот, и она бежала в пустыню, где до конца дней спасалась в молитвах, покаянии и голодном существовании. Великий князь Владимир Красно Солнышко до того, как крестить Русь, являл собой пример необузданного язычника, развратника, казнил христиан. И таких примеров множество. Показать, как через покаяние человек способен зачеркнуть свои прошлые грехи, подчас тяжелейшие, и прийти к святости – никогда не считалось зазорным. И на солнце, как говорится, есть пятна.

Сергей и Элла проявляли благотворительность с первого года совместной жизни. Но разве это было трудно при их богатстве? Конечно, чаще всего богачи не раскошеливаются, им всегда мало. Не хватает денег на новую крутую яхту, а тут вы со своим нищебродством. Не умеете заработать, я-то тут при чем? А эти нет – он мог бы обожаемой жене еще одну подвеску с бриллиантами купить, а вместо этого устраивает обеды для офицеров, привозит в Ильинское хорошую акушерку. Правда, в письмах и записках почему-то рассказывает только о том, как развлекались, наряжались пейзанами, ставили живые картины и пьесы, собирали грибы. Но это понятно: скромность, не хочет хвастаться своей благотворительностью.

Но вот в воспоминаниях Джунковского всплывает один эпизод, в котором великий князь почему-то не выглядит красиво. Хотя автор воспоминаний этого не видит, ему кажется, он описывает очередной случай великодушия своего начальника. Вот этот эпизод: «Великий князь Сергей Александрович как командир 1 батальона имел свой небольшой барак, в котором он и жил весь лагерь, уезжая только по субботам на воскресенье. Он очень ревностно и добросовестно исполнял свои обязанности. Ко мне он относился исключительно доброжелательно и вскоре, по переходе полка в лагерь, стал меня очень часто приглашать в свободное время между 3 и 6 часами дня играть в винт. Я лично очень любил играть в винт, или в безик, или в пикет и играл недурно во все эти игры. Великий князь почти ежедневно собирал у себя в бараке партию. Обычными партнерами были полковник Евреинов, подпоручик Ганецкий – батальонный адъютант и я. Конечно, я был очень польщен, но мне с места не повезло, я ежедневно проигрывал такие суммы, которые для моего скромного бюджета были не под силу, и это меня приводило в смущение, а отказаться от приглашения я не считал себя в праве. Скоро приглашения эти были мне уже не в удовольствие, и я со страхом ждал, сидя у себя в бараке после завтрака, придет ли за мной камердинер великого князя пригласить к его высочеству или нет. Мои друзья Гольтгоер и Зейме переживали со мной мою внутреннюю драму и весьма сочувственно поддерживали меня. В конце концов я остался в проигрыше за месяц около 150 руб., мне не везло феноменально, выигрывал я ничтожные суммы, проигрывал же иногда по 20 рублей. Пришлось занимать деньги, входить в долги, т. к. у меня все жалование уходило на офицерское собрание, завтраки и обеды, а от моей матери я имел 100 руб. в месяц, из коих часть уходила на приплату в офицерское собрание, жалованья не хватало в то время, оставались, за покрытием обязательных расходов, гроши».

Конечно, суммы в 20 рублей, которые проигрывал ему его подчиненный для великого князя – пустячок. Ему и невдомек, что тот страдает. Он просто не замечал. И продолжал приглашать Джунковского, чтобы тот снова проигрывал. Но где же тогда эта хваленая отзывчивость, внимательность к людям? Где то требование принимать к сердцу все интересы людей, о котором Сергей Александрович при знакомстве втолковывал тому же Джунковскому?

Представьте себе, что Абрамович пригласил в самый дорогой ресторан своего нищего одноклассника, назаказывал тысяч на двадцать евро, поели, попили, весело поболтали, а когда принесли счет, он предложил расплатиться поровну. Ну что такое десять тысяч евро? Их и не замечаешь, если ты Абрамович.

Дальше: «Я решился поэтому на энергичный шаг – просить великого князя не приглашать меня больше на винт, т. к. мне чересчур не везет… Пойти прямо к великому князю я не решился, а переговорил с А.А. Евреиновым, который был близок к великому князю, и просил его при случае поговорить с его высочеством о моих обстоятельствах. Великий князь отнесся очень внимательно, нисколько не обиделся на меня и, встретив меня, сказал: „Александр Александрович мне рассказал о ваших обстоятельствах, вам действительно фатально не везет и вы совершенно правы, что на время желаете прекратить играть, мне лично очень жаль терять в вашем лице партнера, но я надеюсь, это ненадолго“, – и с чувством пожал мою руку».

Простите, ваше высочество, но ваше великодушие тут выглядит довольно смешно. «Надеюсь, это ненадолго». То есть, Володя Джунковский как-то рассчитается с долгами и вернется, чтобы снова проигрывать. А деньги, проигранные им, не жгли ваш карман? А если бы он не решился обратиться к вам, продолжал проигрывать, залез бы в катастрофические долги и застрелился? Вы бы задумались тогда о том, что нельзя на равных играть с теми, кто не равен вам в финансовом обеспечении? И дальше вам бы следовало каким-то образом самому уладить долги Володи, этого юноши, на год моложе вашей супруги. Понятное дело, карточный долг для офицера святое, и Джунковский бы оскорбился, если бы вы просто сунули ему деньги. Но способ можно было изобрести – добиться какого-то денежного поощрения этого офицера, который, судя по всему, был среди образцовых.

Да и что это вообще за странное понятие «карточный долг свят»? Святость где-то в другом, в служении Богу и Отечеству. Ведь вы же такой постник, такой молитвенник, ни одной обедни не пропускаете. Почему бы в таком случае вообще не отказаться от карточной игры? Или на исповеди священник не корил вас за то, что проводите время за картами, выигрываете и забираете деньги у малоимущих?

Боюсь, в те времена большинство священников тоже любили побаловаться картишками и играли на деньги, хотя это грех. Потому и Сергею Александровичу даже не приходило в голову, что не надо картежничать. Но позаботиться о денежном затруднении своего подопечного он мог бы. А не стал.

Такой эпизод – как камешек, попавший в туфлю. Хоть и малюсенький, а мешает! Не вытряхнуть его и пойти дальше, как будто его нет, я не могу. Уж простите меня, уважаемые. У каждого из нас есть грехи. Есть некрасивые поступки, причем такие, о которых мы даже порой не догадываемся. Обидели кого-то невзначай и сами не заметили. Прошли мимо чьей-то беды и в лучшем случае не увидели ее, а в худшем подумали: «Извини, дорогой, решай сам свои трудности, у меня тоже забот хватает».

О продолжении своего участия в карточных играх Джунковский не пишет. Скорее всего, больше не играл.

Жизнь катилась дальше. Примерно в одном ритме.

В апреле Элла и Серж недели три провели в Дармштадте: «После снега, мороза и грязи попасть в полный разгар весны, как здесь, c'est vertigineux (это головокружительно. – Авт.), и я глубоко наслаждаюсь теплом – целый день на воздухе. Жена счастлива быть снова со своими, и я радуюсь за нее… Жизнь самая семейная, патриархальная – семейство такое хорошее, что с ним всегда приятно и принужденности ноль. Через два дня приезжает queen (королева. – Авт.) – ее присутствие меня всегда забавляет – вот уж фитишь s'il en fut и кукольная комедия. Кажется, войны не будет, но еще не наверное – дай Бог, чтобы все миновалось».

Эх, жаль, что так мало про то, чем именно забавляет Сергея присутствие черной вдовы! Известно, что королева Виктория с возрастом становилась невыносимой скупердяйкой, всюду с раздражением высчитывала, сколько на что потрачено, и делала постоянные разносы всем, кого считала транжирами. И в следующем письме Сергея Александровича к К.Р.: «Queen тут – и для меня истинное наслаждение ее изучать как редкий тип и уж совершенно своеобразный». За этим, конечно, сквозило неприятие бабули.

Сделанное вскользь замечание о войне, на самом деле, тревожило всех. Болгары, не спросив никого, отхватили себе автономную область Восточную Румелию, где проживало множество сербов. Если бы Россия вступилась за Сербию, вполне возможно, что черная вдова снова бы обрушилась на русских и вступилась за Болгарию. Но осенью 1885 года все завершилось кратковременной сербо-болгарской войной, в которой сербы потерпели поражение и смирились с присоединением Восточной Румелии к Болгарии.

В мае заканчивалась служба в полку, и можно было отправиться в их маленький рай. Ильинское, конечно, не назовешь шалашом, но по сравнению с жизнью в Питере здесь Сергей и Элла обретали некое подобие уединения. Но только в сравнении, поскольку, судя по всему, обычно в Ильинском обитало человек сто, не меньше.

И вновь идиллические картины: «Хотя погода и переменчивая, все же тут чудесно, свободно и хорошо. Почти каждый день мы ездим искать грибы, но в этом году их очень мало, к немалому моему огорчению, но все же набираем корзины – за последние дни пошли белые – для сентября это недурно… Вчера мы праздновали именины жены – погода была летняя – 16° в тени, просто жарко, и маленький народный праздник удался на славу; – он состоял из лотереи – выигрышей было около 300 – подходили представители каждого двора от пяти деревень, принадлежащих Ильинскому; восторг выражался на лице особенно тех, кому доставался самовар, один крестьянин чуть не поцеловал тетю!» (То есть Эллу, поскольку письмо адресовано племяннику Николаю.)

Конечно, умилительно читать, как помещики ласкают крестьян подарками. Если только не сильно задумываться о том, что трудом этих крестьян создавалось их богатство, украшались имения, устраивалось благополучие… Возможно, не все помещики шли на такое сближение с народом, отгораживаясь от него. Сергей и Элла хотя бы так проявляли свое милосердие к этим простым землепашцам, скотникам, труженикам окрестных сел и деревень.