Текст книги "Счастье по ошибке"

Как обычно, я решала сразу несколько рабочих задач, когда мой личный, некорпоративный мобильник вдруг разразился настойчивым звонком. Номер не определился, но какая-то тревога заставила ответить. Звонивший мужчина назвался инспектором Отдела по делам несовершеннолетних.

– Орлова Светлана Владимировна? – уточнил он.

– Да.

– Григорий Орлов ваш сын?

– Да.

– Вам нужно подъехать в отделение. Мальчик находится у нас.

– А что случилось? – пролепетала я, убегая из людного коридора в пустой лифтовый холл, подальше от сослуживцев.

– Ребенок был задержан за хищение товаров в супермаркете.

– Но… этого не может быть… У него же все есть… Это ошибка! – зачастила я глупо. – Да вообще… вы с ума сошли! Он никогда ничего чужого…

– Приезжайте, будем разбираться.

Куда ехать, выясняла как во сне, борясь с подступившими слезами, а как только полицейский отключился, разразилась отчаянным плачем. Беспомощность, одиночество и страх за Гришу навалились неподъемным грузом. И тут прямо передо мной материализовался вездесущий Дадиани. Эта злая тень опять преследовала меня. Едва взглянув, я с отвращением отвернулась.

– Ну, что там у вас еще стряслось? – спросил он хмуро.

– Вам-то что? – огрызнулась, не поворачиваясь.

– Видели бы себя сейчас – не спрашивали бы. Прекратите плакать и объясните, что случилось.

Я хотела вообще ничего не говорить и просто уйти – но куда пойдешь с заплаканным лицом и красным носом? Он все не уходил, ждал ответа. Я обмахивалась руками, в надежде быстро придать себе нейтральный вид.

– Вам будет приятно узнать, Гия Шалвович, – выдавила довольно истерично, – что я не только сотрудник, вызывающий у вас постоянные сомнения в профпригодности, но и неуспешная мать.

Слезы опять засочились, я отчаяннее замахала руками перед лицом.

– Ну знаете, – возмутился он, – такими словами не бросайтесь. Дети не повод для склок и сведения счетов. И потом, я вам ничего не сделал плохого, просто спросил. Так понимаю, у вас форс-мажорная ситуация и вам нужно уйти?

– Да… – прогундосила я, принимаясь сушить лицо бумажной салфеткой, случайно обнаружившейся в кармане, стараясь не повредить остатки макияжа и не ухудшить дела активным трением.

– Возьмите! – воскликнул он, протягивая большой белый платок.

Я поколебалась и взяла.

– Так что случилось-то? – спросил опять Гия.

– Из полиции звонили. Говорят, Гриша что-то утащил из супермаркета.

И опять захлюпала, а он нахмурился и сказал:

– Ребенок в полиции – это серьезно. Я поеду с вами. Знаю, как с ними разговаривать.

– Но… зачем вам…

– И потом, вы ведь не на колесах, – рассудил Гия. – Довезу и сам разберусь.

Первый раз мне не казалась противной его самоуверенность и эта манера жестко распоряжаться по всякому поводу. Я не в силах была отказаться от помощи. Мы спустились к машине, молча сели – он за руль, я рядом, и Дадиани, включив навигатор и уверенно вырулив со двора, помчался на рискованной скорости, как настоящий кавказский водитель.

– А как вы собираетесь с полицией разбираться… с такой внешностью? – пришло мне вдруг в голову. – Вы же сами из этих… из «понаехали»…

– Я с восьми лет в Москве, – холодно возразил он. – Интересно, откуда в вас столько снобизма? Вы что – принцесса крови?

– Во мне?! – изумилась я.

Он молча покосился и ничего не ответил.

– Простите, – залепетала, – это не снобизм, это… В общем, ляпнула не подумавши, у меня бывает… Сейчас все мысли о Грише… Не знаю, что мне с ним делать. Боюсь полиции… – Слезы опять подступили и прорвались. Я прятала лицо в платок, стараясь унять свое отчаяние. Но все равно рыдала уже в голос.

– Твою мать… – тихо проворчал он. – У меня больше нет платка.

Я не унималась.

– Да перестаньте вы плакать! – приказал он. – Соберитесь. Это же никуда не годится. Вспомните, что вы едете выручать сына. Представьте лучше, каково ему сейчас, он и так напуган, а тут еще вы… Хотя… может, в полиции убитая горем мама и уместна… – рассудил вдруг. – Как дополнительный аргумент. Так. Что вам толком сказали по телефону?

– Что его задержали на краже в магазине.

– А на какую сумму?

– Не сказали. В голове не укладывается… Он же добрый мальчик…

– Ну, это совершенно ни при чем. Дети крадут по множеству причин.

– У вас есть дети?

– Нет у меня детей, – буркнул Гия. – Просто я сам был трудным подростком. Когда отец нас бросил.

– А-а… – протянула я, опять уходя в горестные мысли о своем ребенке, тоже брошенном отцом. Что характерно, первым, что пришло в голову во время разговора с инспектором, была мысль позвонить Гере. Но такая глупость оказалась мгновенно отброшенной. Помощи от бывшего мужа ждать не приходилось, а стрессов Грише и глумливых упреков себе – сколько угодно…

На КПП у нас потребовали паспорта. Дежурный припечатал моего спутника пристальным взглядом, видимо, беря на заметку, что пост миновал гражданин неславянской внешности.

– Тяжело быть грузином в Москве? – затянула я снова свое, интуитивно пытаясь отвлечься от жгучей тревоги за Гришку.

Он искоса взглянул и пожал плечами.

– Нормально. – И опять покосился на меня. – Спокойнее, Светлана. По закону вы сейчас не просто мать, а представитель несовершеннолетнего ребенка. И ему больше рассчитывать не на кого.

Эти слова заставили меня собраться. А также посмотреть на Гию Шалвовича с непривычным уважением. «Я мать. Я представитель, – твердила себе. – Главное сейчас… главное… Что же главное?..» Волнение мешало сосредоточиться.

– Наша задача, – тихим голосом продолжал свои наставления Гия, – договориться миром. Чтобы Григория пожурили и отпустили на поруки. Под вашу ответственность. Чтобы не сообщали в школу, не брали на учет и вообще – без последствий. Понимаете?

Я кивнула.

Мой ребенок сидел в каком-то кабинете с совершенно несчастным лицом. Руки он зажал между коленей и весь словно съежился, отчего казался совсем маленьким.

– Гриша, – бросилась я к нему. – Что ты натворил?

Сын не вынес моего отчаяния и беспомощно заплакал. А Гия посмотрел с неодобрением.

– Скажите, – обратился он к полицейскому, – на каком основании задержан этот мальчик?

Полицейский предложил нам сесть и спокойно объяснил, что Григорий Орлов пытался совершить мелкую кражу в супермаркете, что задержали его охранники магазина и сразу же позвонили в полицию. Гриша продолжал тихо плакать. Вид у него был такой жалкий, что мне тоже хотелось залиться слезами. Но я все же попыталась взять себя в руки.

– Ему только одиннадцать лет, – робко напомнила служителю закона.

– Именно поэтому вы здесь, – кивнул тот.

– А позвольте узнать, – вмешался Гия, – что именно пытался вынести из магазина ребенок и на какую сумму.

– А позвольте узнать у вас: вы кем приходитесь Григорию Орлову?

– Я прихожусь начальником его матери, – не смущаясь собственной лжи, важно объявил Гия. – Это моя сотрудница. Я счел необходимым поддержать ее, так как вся эта история Светлану Владимировну очень расстроила.

– Вот как. Расстроила. Здесь речь не о расстройстве, – холодно возразил полицейский. – Здесь приходится говорить о ненадлежащем воспитании. Вот о чем речь.

– Думаю, это преждевременный вывод, – возразил Гия. – Если я правильно понимаю, это первый случай у Григория. И ему только одиннадцать лет. Вполне возможно, мальчик просто оступился. Может, товарищи подбили. Или сам сглупил. Надеюсь, все это станет ему хорошим уроком, – как по писаному произносил свой монолог Дадиани. – Думаю, можно отпустить Гришу на поруки. Если его мать поручится, что ничего подобного больше не произойдет.

– Конечно, конечно, – залепетала я, отчаянно кивая. – Это случайность. Он хороший мальчик…

Полицейский постукивал карандашом по столу.

– Ну а ты что скажешь, Григорий? Зачем пошел воровать из магазина? Ты знаешь, что это противоправное действие?

Гриша сидел красный до синевы и молчал.

– Обещаю, я во всем разберусь и очень серьезно с ним поговорю, – залопотала я снова. – Глаз с него не спущу, он больше никогда… Так ведь, Гриша? Ты понял, что поступил очень плохо?

Сын закивал как китайский болванчик, мелко затряс головой, озарившись надеждой на прощение.

– Смотрите, мама, – раздумчиво реагировал инспектор, – в следующий раз уже поблажки не будет. Придется отвечать за неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего ребенка.

– Конечно, конечно, – твердила я. – Он больше не будет, поверьте.

– В следующий раз сообщим в школу обязательно, – обратился инспектор к Грише. – Понял, Григорий? И тогда уже хорошей жизни я тебе не обещаю. А с мамы еще и штраф возьмут. До пяти минимальных окладов, между прочим. Хочешь, чтобы с мамы большой штраф взяли, а тебе в школу написали, что ты в магазине воруешь?

Гриша ожесточенно замотал головой, наконец-то убеждая инспектора в том, что он все осознал…

Гия вез нас домой, а я, совершенно изнуренная короткой битвой в полиции, вяло воспитывала сына, пользуясь редким случаем общения не рано утром и не поздно вечером. Гриша сидел ссутулившись и сжавшись и все твердил, что он больше не будет. Никогда-никогда.

– Бросьте, хватит, – сказал Гия. – На нем же лица нет. Поговорите потом, когда успокоится.

Я замолчала. Так раздражавшие меня раньше навязчивые замечания Дадиани казались теперь уместными и чрезвычайно глубокими.

– Да я это все в общем понимаю, – задумчиво изрек он, когда мы уже вдвоем ехали на работу. – Сам рос без отца, могу себе представить, откуда что берется.

– А с чего вы взяли, что Гриша без отца растет?

– Ошибся?

– Вообще-то нет.

– Это видно. И по нему, и по вам.

– А как это? По чему именно видно?

– Беззащитные вы оба, потому, видать, и живете ощетинившись. Чувствуете, что тылы не прикрыты. Сам таким был. А отец Гриши принимает какое-то участие в воспитании?

Я вкратце рассказала свою историю, объяснив, что бывший муж, расставшись со мной, по-видимому, вычеркнул из собственной жизни и сына.

– И с кем же Гриша остается дома после школы, когда вы на работе? Какие-то бабушки, дедушки есть?

– Моя мама не может помочь, у отца был инсульт, с тех пор она к нему привязана. А свекровь иногда берет внука, но… Они хотели его насовсем забрать. Ну а я, естественно, от этого предложения не была в восторге. Отношения очень ухудшились, и она как-то отдалилась.

Гия молчал. Я тоже помолчала и завершила свой отчет:

– В общем, бабушка иногда помогает, но все реже. Соседка пожилая заходит, ведет у меня хозяйство. Но Гриша, конечно, ее в качестве ограничивающей инстанции не воспринимает. Так что присмотра нормального нет.

– А в школе продленка?

– На продленку категорически не хочет.

– Да, дела… А вы-то о чем думаете? У вас реальная проблема с сыном.

– Честно говоря, не знаю, как быть. Я так дорожу этой работой. В последнее время и карьера пошла, и заработки нормальные. Ну что мне делать?

– Я не знаю, может, интернат какой-то, может, частная школа… Какой-то пригляд необходим. Кружки, секции ребенку нужны. Он ведь у вас как трава растет!

– Ну знаете! Видите же, что у меня ситуация, и добиваете… Как трава, главное, – обиделась я. – Если бы с папой этого не случилось, все по-другому было бы. А так нет же никого рядом. – Я вздохнула. Гия смягчился.

– Ну думать нужно. Вопрос серьезный. Нужно решать. И поскорее. На работе ведь вас трудности не смущают. Вы всегда деятельны и продуктивны. Вот и здесь надо что-то придумать. Какой-то выход наверняка есть.

Все-таки он был очень убедителен. И как-то вдруг стало очевидно, что выход какой-нибудь действительно должен быть.

– Вам бы с людьми чуть почеловечнее, – вдруг сказал Гия. – Я вот думал, вы совершенная мегера. Причем зажравшаяся, извините. А у вас, оказывается, проблема на проблеме. Совсем неправильно расценивал эту вашу постоянную надменность.

– Мою надменность?! – выдохнула я в крайнем изумлении.

– Ну да, – пожал он плечами. – Вы как будто всем своим видом подчеркиваете, что никто вам не ровня. Держитесь как королева в изгнании.

– Я так выгляжу?!

– Ну да, – подтвердил он опять удивленно. – А что, имеется в виду что-то другое?

– Ну конечно же! Просто не хочу, чтобы люди думали, будто у меня проблемы и я пытаюсь их кому-то навязать!

– И все?

– Все.

– А со стороны кажетесь высокомерной.

– Странно… Вы поэтому так старались меня выжить из компании?

– Я старался выжить?! – теперь крайне изумился Гия.

– А что – нет? А зачем же вы тогда коллекционируете мои ошибки? Зачем следите за мной?

– Да мне просто жалко вас было! Я же сразу понял, что стержень есть и в деле толк от вас будет. Но люди к вам относятся неважно, и понять их можно. А потому и желающих вас подсидеть или как-то насолить найдется немало. Я просто не хотел, чтобы из-за каких-то мелких просчетов… плюс, извините, ваш характер… Я помочь хочу.

– Но вы же все время выискиваете мои минусы!

– Да я пытаюсь вас подстраховать! Странно даже… Не ожидал, что буду так неправильно понят.

– Я тоже не думала, что выгляжу… высокомерной… Мне-то казалось, ну, может, независимой. Потому что именно так я хотела бы выглядеть.

Он посмотрел на меня пристально и вдруг усмехнулся и потом улыбнулся – кажется, я первый раз видела его улыбку.

– Ну и ну, – сказал Гия. – Никогда бы не подумал, что мои искренние заботы могут быть так восприняты.

Я тоже улыбнулась растерянно.

– А я не ожидала, что мое нежелание вешать на других свои проблемы можно принять за высокомерие.

Он продолжал время от времени усмехаться, и так мы подъехали к офису. А я все думала, как это можно было так долго оставаться настолько слепым кротом, чтобы не разглядеть истинного смысла его постоянного внимания ко мне. Да еще принимать это заботливое внимание за слежку с враждебными намерениями. Теперь складывалось впечатление, что здесь, на работе, у меня неожиданно появился друг, которого никогда прежде не было.

На другой день, едва встретив Гию, почувствовала ту же волну тепла, которая буквально заливала меня вчера, когда я благодарила его за спасительное вмешательство в мои дела. И он смотрел совсем по-другому, дружески, как на старого товарища.

Перед самым обедом Колосов вызвал нас обоих.

– Вот тихушники, – заметил, посматривая искоса. – Никогда бы не подумал…

Я удивленно взглянула на шефа. Гия сидел с совершенно бесстрастным лицом.

– Ладно, ладно, – отмахнулся Игорь Александрович. – Разумеется, не для этого позвал. – И начал совещание.

Когда все вопросы были обговорены и мы с Дадиани собрались покинуть кабинет, шеф удержал нас и, глядя внимательно, сообщил:

– Слухи в компании распространяются быстро. Не собираюсь лезть в ваши дела, но прошу быть все же поаккуратнее. Не нужно, чтобы о вас судачили в коллективе.

– О чем, собственно, речь? – холодно поинтересовался Гия.

– О вашей вчерашней отлучке. Нашлись желающие поставить меня в известность.

Гия дернул щекой. Видно было, что разговор этот его раздражает.

– У Светланы Владимировны произошла серьезная неприятность, – объяснил он сухо. – Я случайно узнал об этом и вызвался помочь. Не ожидал, что это может кого-то заинтересовать, – добавил сквозь зубы.

– Игорь Александрович, – вмешалась я, – от нас-то вы чего хотите? Это было единственный раз, мы действительно отъехали из офиса, не предупредив никого. По очень срочному делу. И Гия Шалвович мне очень помог. О чем еще могли вас «поставить в известность»?

– Еще добрые люди сообщили, что у вас роман, – хмыкнул шеф.

Я только в удивлении помотала головой, а Гия поднялся.

– У нас повесть, – буркнул он раздраженно и вышел из кабинета.

– Ну и фантазии, – прокомментировала я потрясенно.

– Ладно, – закруглил Колосов. – Я должен был вас проинформировать.

Через полчаса как ни в чем не бывало Гия зашел в мой кабинетик, чтобы вместе отправиться обедать.

– А слухи? – неуверенно спросила я.

– Вам не стыдно? – реагировал он.

– Да я за вас переживаю. Вы мне помогли, а теперь из-за этого станете, так сказать, жертвой молвы. – Я улыбнулась.

– Честно говоря, если бы не эта молва, наверное, в голову не пришло бы звать вас на обед. – Он подмигнул. – Ну как?

– Согласна, – обрадовалась я. Потому что снова почувствовала себя не одинокой. А бунтовать вдвоем – это совершенно другое дело. – Ну а Колосов? На него вы тоже в обиде?

– Колосов – нет. – Гия помолчал и усмехнулся: – У нас говорят: сидишь в лодке – с лодочником не дерись.

И мы отправились в кафе.

– Как Гриша? – спросил он, едва сели за столик.

– Ничего. Притихший такой. Думаю, что с ним делать.

– Я тоже думал. Обязательно должен найтись какой-то выход. Не бросать же вам работу! Но сына бросать – самое последнее дело… Я сам с двенадцати лет без отца, – вдруг заговорил Гия с какой-то болезненной интонацией. – Он ушел за женщиной, с которой едва познакомился, которой толком и не знал. Ради нее бросил жену и троих детей. У нас так не принято, – все более горячо рассказывал Дадиани. – В Грузии мужчина не оставит семью. Что бы ни происходило в его жизни, семья – святое. Он знает, что должен нести ответственность.

– В России таких семей без счету, – вставила я. – У меня самой та же история, разве что ребенок один.

– Я не могу этого понять. – Гия мотнул головой, сжав губы. – Моего отца не интересовало, что будет с нами. Мне двенадцать, а сестрам того меньше. Я тогда совсем с катушек слетел, чего только не вытворял. Все хотел что-то доказать отцу… Девчонки все время плакали. А что с матерью было – и вспоминать не хочется.

Я сочувственно покачала головой. У него было такое отчаянное лицо, словно он все еще переживал ту внезапную беду. И мне тоже хотелось плакать – так близки были его переживания. И таким он сам в ту минуту казался мне близким.

– Вот и мой муж ушел – как страницу перевернул, – сказала я. – Словно и не было у него сына. Вообще не интересуется.

– Это не мужчина, – отрезал Гия. – Не человек.

– Почему? Человек. Слабый и дурной – разве мало таких людей?

– Отец потом хотел вернуться, – продолжал Гия после минутного молчания. – Мама не дала. Он пытался. Она не пустила. Не простила.

Я покивала головой. Вообще-то теперь бы я тоже не стала жить с Герой. И не потому, что держала на него зло. Просто, пока мы были вместе, я, как говорится, ничего слаще морковки не ела. В смысле самоощущения, конечно, а не морковки. В смысле осознания себя как человека. А теперь у меня есть карьера, перспектива, я сама зарабатываю на жизнь – и эта моя жизнь полна событий, в ней я независима, и она куда больше обещает мне хорошего и нового, чем та, прежняя, замужняя. Да и чужой мне Гера человек. Ненужный и совсем чужой. Теперь-то я это отлично понимаю.

– В последнее время, – сказал Гия, – мои родители стали общаться. Не знаю, что случилось с мамой. Но она не так уже сурова к отцу.

– Это вас радует?

– Я матери не судья, – отрезал он. – По-хорошему и отца бы не судить. Но я не могу. Он раб. Раб собственного тела. Я так не хочу!

Во все глаза я смотрела на Гию. И думала: а мой папа считает, что таких мужчин не бывает! Я любовалась Гией. Этот тип внешности никогда мне не нравился. Папа мой – крупный, рослый, всегда держался солидно. А Гия небольшой, нервный, быстрый… Длинные тонкие пальцы, узкое смуглое лицо, худоба… Но я любовалась им! И удивлялась себе, потому что более непохожего на папу человека трудно представить. И все же припомнить не могла, чтобы кто-то мне когда-нибудь так нравился, как он.

– Хочу машину купить, – поделилась я после некоторого молчания. – У меня и права есть. Навыки только подрастеряла.

– Хорошее дело, – одобрил Гия.

– Не знаю, какую выбрать.

– Могу помочь, – сказал он.

– Спасибо, – прошептала я радостно.

– Не за что пока, – возразил он. – Уж взялся опекать – что будешь делать. Теперь вы с Григорием вроде как мои крестники.

Что я могла сказать на это? Меня переполняла нежданная радость. Я впервые видела мужчину, который казался мне прекрасным и без сходства с моим отцом. Этому человеку не нужно было походить ни на кого. «Пусть он остается самим собой, – мысленно разрешила я. – И пусть почувствует ко мне то же, что я чувствую теперь к нему. А больше ничего не надо».

– У меня такое впечатление, – после паузы раздумчиво произнес Гия, – что я тут наговорил много лишнего. – Он взглянул вопросительно.

– Ни одного слова! – убежденно мотнула я головой. – И вы можете всегда и во всем на меня рассчитывать.

Он кивнул. Мы поднялись и молча вышли из кафе.

Бедный, бедный Сальери

Сказать, что Алик Абуладзе родился счастливчиком, что он нравился женщинам – значило ничего не сказать. Он был так хорош собой, что это выглядело почти неправдоподобным. Грузинская кровь отца, смешавшись с русско-еврейской матушкиной, дала роду Абуладзе удивительного огнеглазого, стройного, с роскошными волосами, нежной кожей и точеными чертами мальчика. Алик был талантлив, как любимец фей. Семья на него молилась, учителя души не чаяли в ребенке, девочки в школе из-за него вечно ссорились. То же продолжилось в университете: студентки и преподавательницы массово сходили по Алику с ума. Но все экзамены, несмотря на вызывающую красоту, одаренный студент сдавал только на заслуженные пятерки.

Он всегда оказывался безусловным победителем, триумфатором, привыкшим к обожанию и легкому успеху как к чему-то естественному. Закончил солидный вуз с двумя дипломами. Получил престижное место в знаменитой торговой компании. Претендентов было много – Алик обошел всех. Сказать по совести, за него хлопотали – для звездного наследника родня подняла важные связи. Но и сам он способен был произвести впечатление, сразу зарекомендовав себя знающим специалистом.

Личная жизнь тоже складывалась блистательно. Его Лина работала в пресс-центре большого нефтегазового холдинга, была честолюбива и успешна. Кроме того, была она прекрасна: гибкие линии тела, грациозная пластика, лицо с идеальной симметрией черт и легкая, почти не различимая улыбка, не обращенная ни к кому конкретно. Ей была свойственна такая невозмутимость, что она казалась холодноватой. Зато, коснувшись Алика, взгляд Лины неизменно струился теплом и восторженной любовью.

Когда на собственном бракосочетании молодые появились из арки новобрачных, сооруженной для них агентством на живописном лугу старинного парка, – оба выглядели абсолютными небожителями. Сотрудница загса держала берущую за душу речь с особенным воодушевлением, и под десятками восхищенных взглядов Алик чувствовал себя как рыба в воде. Рыбка эта – конечно, самая крупная в водоеме – спокойно пошевеливала плавниками, привычно наслаждаясь жизнью. А Лина смотрела перед собой повлажневшими от счастья глазами, и в памяти всплывали картинки их судьбоносного знакомства.

Все произошло на закрытом показе одного элитного фильма. Вернее, сразу после показа. Он стоял в фойе в компании нескольких мужчин кавказской наружности, кажется, это были его родственники. Она медленно спускалась по широкой лестнице, едва касаясь перил рукой и разглядывая публику внизу. Алик заметил ее и подумал: «Какая гордая… Занятно, когда на тебя смотрят сверху вниз, как-то экзотично…» Он усмехнулся, переживая непривычное впечатление. А она просто не могла отвести от него застывшего взгляда. И потом они опять столкнулись в том же киноцентре, в ресторанчике подвального этажа. Она первая улыбнулась ему и кивнула. Тогда он подошел и заговорил с ней и ее подругой…

Свадебное торжество получилось многолюдным, роскошным и раздражающе дорогим. Но не Алику с его сверхуспешной Линой было пугаться чьей-то зависти – этого всегдашнего спутника каждого счастливчика. А между тем угрызающие переживания помучивали иных гостей весьма чувствительно. На сердце приятельницы Лины по фитнес-клубу, например, облик вступающей в счастливое замужество невесты и особенно молодой бог рядом с ней произвели самое разрушительное впечатление. Деятельная Юлиана решила, что счастье досталось Лине по ошибке и что ошибку эту необходимо исправить.

Она слышала о блицсвязях, в которые якобы вступают некоторые женихи с подругами невесты прямо на собственных бракосочетаниях. Но лично у нее такого опыта не было, и ни один жених до сих пор, по ее мнению, не стоил подобной суеты. На сей раз пораженная влюбленностью и охваченная завистью Юлиана была готова на все.

Она представилась Алику лучшей подругой Лины. Прилипнув к новобрачным, щебетала беззаботной птичкой, не обращая внимания на тамаду, начавшего призывать гостей к поочередным тостам. Уже и старший Абуладзе развернулся с витиеватой восточной речью, а Юлиана все не отставала, не замечая никакой неестественности в том, что тост был обращен к молодым и она получалась при них третьей. Наконец Алик, пытавшийся внимательно слушать отца, слегка развернулся к навязчивой гостье:

– Юлечка, – произнес он более чем ласково, вызывая в сердце красавицы бурные волны надежды. – Тебе же здесь неудобно. Вернись к своему столику, мы после поговорим.

Юная жена Алика чуть заметнее улыбнулась уголками губ, опуская глаза. Ее невозмутимость ничем не была нарушена. Подружка тоже разулыбалась, поблагодарила Алика за заботу и, ужалив Лину нежным поцелуем, упорхнула, вполне довольная собой. Во-первых, ей явно удалось привлечь внимание красавчика, во-вторых, он запомнил и даже ласково преобразил ее имя, в-третьих – она умело внушила, что является не просто подругой, а самой ближайшей подругой его жены! И значит, проложила себе верную дорогу к семейному очагу Абуладзе, автоматически становясь желанным другом дома.

Новым заходом стал бросок к новобрачному во время танцевальной паузы, когда Лина куда-то отлучилась. Юлиана устремилась к месту притяжения плавной и быстрой походкой, с удовольствием представляя себя со стороны – точеная фигура, безупречные бедра обтянуты дорогой мягкой кожей платья, роскошные волосы, нереальные ноги, каждый шаг завораживает… Ей казалось, Алик, замерев, любуется ею.

– Чудесная музыка, – выдохнула красотка, подойдя совсем близко. – Потанцевать не хочешь?

Он только улыбнулся, совершенно, впрочем, общей улыбкой.

– Ты молчишь? – Она пронзительно смотрела Алику в глаза.

– Онемел от восторга! – усмехнулся тот, шутливо утрируя акцент. – Не понимаю, как тебя не перехватил какой-нибудь джигит из моей родни?! Куда, вообще, смотрят мужчины!

– Не вижу здесь никаких мужчин… – прошептала Юлиана, касаясь рукой его плеча. – Кроме одного.

– Ты моя сладкая, – ласково-иронично реагировал Алик. – Жена-то вот-вот подойдет.

– Но это еще не секс, а только танец, – многозначительно заметила Юлиана, проводя ноготком по его шее.

– Увы! – воскликнул Алик и, поцеловав ее руку, оставил соблазнительницу в одиночестве, решительно направляясь к своим родителям.

«Увы!..» – Юлиана отошла обескураженная. Что означал этот возглас сожаления?! «Увы – это не секс»? Или: «увы – танца не будет»?.. И все же она предприняла третью попытку сближения, ловко подловив «принца» в мужском туалете. Дождавшись, когда он отправится туда, немного покараулила издали и, осторожно оглядываясь, подалась за ним. Алик стоял возле электросушилки, задумчиво подставляя под струю теплого воздуха точеные кисти. Увидев ее в зеркале, почти не удивился. Ему были так привычны преследования женщин, что явление девушки в столь неподходящем месте ничего не прибавило к обширному опыту отваживания влюбленных красоток.

– Юлечка? – он приподнял брови в притворном изумлении и повернулся к ней. – Женский туалет чуть правее…

Но не успел договорить – Юлиана обняла его, призывно глядя в глаза. Он смотрел чуть насмешливо, не отвечая на объятия. Она кивнула на туалетную кабинку, торопя и не сомневаясь, что делает ему самое заманчивое предложение в его жизни.

– Юлечка, – нежно шепнул Алик, отводя ее руки и крепко их удерживая, – ты такая храбрая. – Как и недавно, когда отказал в танце, он поцеловал ее пальчики, не выпуская запястий, и, как бы приобняв, ласково вытолкал Юлиану из туалета. А сам устремился обратно в зал, на ходу обернувшись и поцеловав кончики собственных пальцев, словно будучи в восторге от нее.

И опять она осталась в недоумении. К которому на этот раз примешалось еще больше неприятных ощущений. Все-таки он отверг ее. Но взгляд! А поцелуи рук! А этот шепот… Да нет, он не мог ее не оценить! В конце концов, она ничем не хуже этой его замороженной Линки. Если не сказать больше. Нет, в том последнем взгляде явно было какое-то обещание. Чего-то… Чего-то в будущем…

Рассудив таким полуутешительным образом, разочарованная, но не потерявшая боевого задора Юлиана отправилась в женский туалет и подошла к зеркалу. Осмотрев себя с головы до ног, она окончательно расстроилась. Брендовое обтягивающее кожаное платьице, за которое была отвалена астрономическая сумма и до сих пор представлявшееся ей таким козырным, показалось дешевой панельной тряпкой. Лицо выглядело злым и напряженным, волосы словно неживыми, румянец искусственным… Она ужасно сама себе не понравилась. «Вот придурок», – процедила зло, сдерживая слезы обиды. Не хватало еще, чтобы из-за этого павлина самооценка у нее понизилась!

Она злилась, но не могла избавиться от Аликовых чар. Ну пара ли такому мужчине холодная, как рыба, Линка? У Юли не было сомнений, что брак этот – всего лишь глупая случайность.

Тем временем Алик вернулся в полумрак зала. Цветные пятна света плавали по потолку и стенам, играла музыка, гости танцевали. Молодая жена сидела за столиком одна – как всегда невозмутимая, с чуть приподнятыми в полуулыбке уголками губ. «Девочка моя… – залюбовался Алик. – Ты у меня настоящая леди. Я выбрал действительно достойную пару». С веселой снисходительностью он кивнул в ответ на полный любви взгляд Лины, в который раз искренне думая, как приятно осчастливить собой именно ее, а не какую-нибудь дурочку-простушку. Вроде этой смешной Юлианы, так нелепо сейчас пытавшейся соблазнить его. И надо же, не нашла ничего лучшего, чем подловить в туалете. Умора… Алик усмехнулся, вспоминая шальной взгляд и суетливую возню глупой девчонки, когда она спешила увлечь его в отхожую кабинку. Он представил неизбежную тесноту над унитазом, если бы они в самом деле уединились там – и не смог удержаться от смеха.

– Ты что? – спросила Лина, ясно улыбаясь.

– Ерунда, – отмахнулся Алик. – Вспомнил забавное. Потом расскажу…

Они зажили совершенно, казалось бы, безоблачной жизнью. Возвращаясь с работы, Алик видел счастье в глазах жены – и радовался, что счастье это досталось именно ей. Ведь кто, как не она, был достоин – если уж вообще кто-то мог быть достоин! – и его красоты, и ослепительного блеска многогранной талантливости. Лина же называла мужа «моя звезда», искренне считая Алика самым удивительным и прекрасным человеком в мире.

В их доме вечно толклись какие-то подруги. Глядя на мужественную и безупречную красоту Алика Абуладзе, девушки, склонные принимать желаемое за действительное, подозревали сумасшедшее либидо. И он не скупился на мимолетные и ничего ему не стоившие знаки внимания. Однако, привыкнув наблюдать вокруг себя женский ажиотаж, на самом деле совершенно не стремился к адюльтеру. Во-первых, действительно предпочитал всем Лину. Во-вторых – не нуждался в бесперебойном и разнообразном сексе, как нуждаются в нем многие более сексуально активные и потому менее разборчивые мужчины. К тому же был брезглив. Так что, вопреки роковой внешности, Алик не был падок на женщин.