Текст книги "Игра по чужому сценарию"

– Ларис, я иногда боюсь того, что тебе в один прекрасный день мой диктат надоест, – сказал ей как-то Таранов. – Ты терпишь мой дурацкий характер. Я дома как на работе, а на работе я – начальник уголовного розыска. И дело я имею в основном с людьми, место которым за решеткой, отсюда и резкость. Ты прости меня, а? Лар, я, может, слишком редко говорю тебе о любви. Я не очень умею. Я привык воевать и в семью переношу эту привычку. И внимания я тебе мало уделяю – знаю. Прости меня, ладно?

– Таранов! Ну, ты меня сейчас плакать заставишь, ей-богу! Нормально все. Я давно привыкла к тебе, к твоему характеру. Это я тогда, когда мы познакомились, думала как-то корректировать тебя, но быстро поняла, что сие не-воз-мож-но!

– Правда? Правда, что все нормально? – Таранов поймал Ларису за длинный, до самых колен, свитер и потянул к себе так, что свитер угрожающе затрещал. – Ой, Ларис, не порвал?

– Не порвал, так порвешь! Олежек, ну дай с делами разобраться! – Лариса вырвалась из крепких рук подполковника Таранова и тут же пожалела об этом. – А ну их к черту, эти дела! Я соскучилась по тебе, дорогой мой начальник уголовного розыска! Так соскучилась с этой выставкой, что готова быть подозреваемой во всех смертных грехах, и сидеть у тебя в кабинете на допросе, и отвечать под протокол на каждый твой вопрос, только бы быть с тобой.

Лариса повисла на шее у Таранова, и иголка с ниткой, спрятавшаяся в воротнике ее домашнего свитера, тут же впилась в его щеку. Как всегда. И он заученным движением воткнул ее в дверной косяк и крепко прижал к себе Лару.

– Знаешь, Потапова, а как долго ты будешь Потаповой, а? – спросил он, заглядывая Ларисе в глаза. – Доколе, так сказать?

– А у меня есть выбор? – Лариса слегка отстранилась.

– Ты можешь стать Тарановой. Если, конечно, захочешь...

– Олежек, – задумчиво сказала Лариса. – Я хочу. Но я... боюсь. Знаешь, мне уже делали не так давно предложение...

– Помню. Не бойся, я не сбегу в пампасы, не заберу твою Богоматерь с Младенцем. Вот только пообещать тебе блага какие-то я, наверное, не смогу. Ну, разве что почетную должность в доме – стать женой очень беспокойного подполковника с зарубцевавшейся язвой желудка. При этом не обещаю ни белого лимузина, ни фаты с каблуками. Согласна?

– Без каблуков и фаты? Согласна, конечно!

– Тогда заметано! Но в ресторане погуляем!

– И при свидетелях: Лешка с Катькой ждут не дождутся, когда мы вздрогнем.

– Ага! И Селенину с Белоярским надо позвать. У них, я заметил, шур-шур – мур-мур какой-то. Я не ошибаюсь?

– И мне показалось так же.

– Тогда, Мехлис, чаю! И – зрелищ! У меня футбол!

– Хорошо! А я полистаю гостевую книгу с выставки – мне ее сегодня передали. Хочу посмотреть, что там про мои произведения народ понаписал.

– Подожди, Лар! Я не понял: ты замуж за меня пойдешь?

Лара погладила его по колючему ежику на голове:

– Пойду. Правда, я уже почти пять лет считаю себя замужней женщиной. А есть штамп в моем паспорте или нет – мне все едино. Но если ты хочешь...

– Я не просто хочу! Я очень хочу...

И Таранов поцеловал Ларису каким-то особенным поцелуем. Они, поцелуи, как известно, разными бывают. Так вот этот был не похож ни на один из тех, какими награждали ее раньше. Все-таки, когда мужчина осознанно делает свой выбор и решается на серьезный шаг, который изменит его семейное положение, он становится другим. И поцелуи у него – другие. Вкуснее, что ли, и ярче, чем до того...

Они почаевничали и разбрелись по своим углам: Таранов устроился в глубоком кресле перед телевизором, а Лариса завалилась на диван с «гроссбухом», в котором посетители выставки целых десять дней писали свои восторженные отзывы от встречи с детством. Во время выставки было не до просмотра записей, вот Лариса и прихватила книгу домой – интересно же знать, как и кому приглянулись ее «лица».

Она читала с первой страницы, отмечая особенно те записи, где упоминались ее куклы. Приятно-то как! Столько всего хорошего она узнала о себе.

Потом глаза у нее начали слипаться. Лариса поудобнее устроилась на подушке, еще немного поборолась со сном, но, когда «гроссбух» в пятый раз упал ей на лицо и больно стукнул по носу, она отложила хвалебную книжку на тумбочку, подложила под щеку обе ладошки, промычала что-то типа «Подремлю минуточку!» и провалилась в сон.

В реальность ее вернул Таранов.

– Ой, кто это у меня тут спит прямо в одежке? Кто это поверх одеялка-то? Давай-ка, киска Лариска, держись-ка крепко за шею, поехали в душ, вот так!

Он поставил ее полусонную и теплую на коврик в ванной, включил воду.

– Справишься?

– Ага! – кивнула, просыпаясь, Лариса Потапова.

– А то, может, вам спинку потереть?!

– Валите, пожалуйста, подполковник! Вот замуж возьмете – тогда и потрете! – окончательно проснулась Лара.

Она с удовольствием поплескалась под теплым душем, замотала влажные волосы махровым полотенцем, почистила зубы и уже собиралась вылезать из ванны, как дверь открылась и на пороге появился Таранов с «гроссбухом» в руках. Лицо его выражало крайнюю степень удивления.

– Лар, а ты что молчишь-то?

– О чем?!

– О Германе!

– А что у нас с Германом?

– Как что? Вот тут, почти в конце, запись.

– А до конца я не дошла! Олежек, я уснула! Так что там с Германом-то?

– Ларка! Ну, у меня просто слов нет! Смотри! «Спасибо за билетик в детство! Куклы просто классные! Нам больше всего понравился Герман! Он – копия нашего соседа Генки Волобуева!»

– Все?! – сдавленно спросила Лара.

– Нет, не все. Тут еще дата и подпись: «Аня и Сережа Чистяковы».

– А телефона, случайно, нет?

– Лар! А может, еще и адрес посетители должны писать?!! Нет, конечно! Но и это уже что-то! Есть Генка Волобуев. Есть Аня и Сережа Чистяковы. Уже много! Лар! Если мы его хапнем с твоей помощью, с меня тебе подарок! Что захочешь!

Лариса с трудом приходила в себя от неожиданного сообщения. Ну, это ж надо, а?! Вот это и есть Его Величество Случай.

– Ларусь, только у меня большая просьба: никакой самодеятельности мне не надо, а значит – никаких звонков Селениной! Она и так уже испортила все, что могла. Я сам!

Таранов смотрел на Ларису строго и жестко. Она даже съежилась под его взглядом. А может, просто замерзла стоять на дне ванны замотанная во влажное полотенце.

– Таранов, имей совесть, а? Я замерзла! Меня пора нести в кроватку! И не пугай меня, слышишь?! Я даже на ноготок не сунусь в это твое дело. И вообще, ты не Таранов! Ты – Тиранов! Ты б хоть спасибо мне сказал! Это благодаря мне у тебя ход появился!

– Киска Лариска! Расфыркалась, как кошка! – Таранов легко подхватил ее на руки, аккуратно пронес сквозь узкий дверной проем, потом взял поудобнее, одной рукой под спину, другой – под согнутые коленки, и, баюкая, закружил по темной комнате, фальшиво напевая какой-то старенький мотив: – Спасибо-спасибо-спасибо!

Говорят, что, когда люди долго живут вместе, чувства у них притупляются, отношения становятся пресноватыми, а секс – обыденным. И когда люди привыкают видеть друг друга ежедневно, скуки в семье избежать не просто. Нет-нет да и накатит! Тут главное не позволить ей превратить семью в стоячее болото. Всякие стрессы в этом случае – только во благо.

– Олежек, это что было? – с удивлением спросила Лариса у Таранова после вспышки бешеной какой-то, необузданной страсти.

– Это я не даю тебе скучать и киснуть, – промычал ей в ответ Таранов, укладывая ее ладошку под свою щеку. – И вообще, не все же Германам Масленица! Прошел и по нашей улице грузовик с мармеладом... И опрокинулся.

Он довольно засопел на последнем слове и никак не отреагировал на то, что Лариса ему заметила:

– Ох, не дает тебе покоя Герман с его победами на любовных фронтах! Дурачок ты у меня, Таранов-Тиранов! Как будто мы, женщины, вас за мармелад любим...

Геннадий Волобуев в Петербурге был зарегистрирован официально только один, да и то по возрасту он на героя-любовника не тянул: деду было восемьдесят четыре года. «Хотя дедушки разные бывают!» – заметил Игорь Белоярский.

Он занимался информацией, которую принес ему наутро его начальник.

– Да, я тоже думаю, что Волобуев не местный, – задумчиво сказал Таранов. – Давай-ка Чистяковыми занимайся.

– Уже. – Белоярский тяжело вздохнул. – Тут, Олег Васильевич, просто катастрофа! Чистяковых Ань в Питере семьдесят семь, а Сереж – сто пятьдесят четыре...

– А кто говорил, что легко будет? Ты давай заряди людей из адресного, пусть они тебе сделают выборку: кто из Ань и Сереж Чистяковых зарегистрирован по одному адресу. Думаю, что это брат и сестра...

На обработку ушло несколько часов. Кроме совместного проживания в квартире, Аня и Сергей Чистяковы, по-видимому, были примерно одного возраста – на это и ориентировались. Плюс еще один показатель, сузивший поиск Генки Волобуева: квартира, судя по всему, должна быть коммунальной.

– Не факт, Олег Васильевич. Может, эти Чистяковы имели в виду соседа по парадной или по лестничной клетке. Или, не дай бог, по дому.

– Нет, я думаю, что это коммуналка. Что-то подсказывает мне. Давай начнем с малого. И если здесь пусто, то будем просматривать отдельные квартиры.

В результате на стол Таранова попал список, в котором было пять адресов.

Он внимательно прочитал его.

– Игорь, тут есть один адрес на Фонтанке. Помнишь, наш Герман говорил Селениной, что живет на Фонтанке... А вдруг в точку, а?

– С него начать?

– Начни с него. Уж очень не хочется перекапывать лишнее.

Увы, в доме на Фонтанке жили слишком маленькие Аня и Сережа Чистяковы. На выставке кукол они теоретически быть могли, но вот написать сами отзыв – вряд ли. Деткам было всего по четыре года.

Остальные адреса Белоярский принялся проверять по списку. Еще три не дали результата: Ани и Сережи в них жили, но на выставке кукол не были.

Остался последний адрес – в Кировском районе.

– Поехали? – Таранов тяжело поднялся из-за стола. – Хватит болтать, Игореша, да и чувствую – там он. Время хорошее, дома, наверное, если не утрепал к какой новой дурынде. Пардон, ничего личного, хотя и Тамара Георгиевна наша в данном случае – настоящая дурында!

Белоярский кивнул: дурында, конечно, хоть и нравилась она ему очень-очень. Даже больше, чем нравилась.

Дом был старый, серого кирпича, рядом с Кировским заводом. Пятый этаж без лифта.

– Олег Васильевич, вы, случайно, не знаете, почему такая фигня: как наш адрес, так на последнем этаже без лифта?! Это что?

– Это, друг мой, закон подлости. Поползли?

– Поползли!

И они поползли, с остановками.

– Знаешь, Игорек, а мне кажется, что не в этаже дело, – сказал на третьем Таранов.

– А в чем?

– А в тушке! Худеть надо, спортом заниматься надо. Наконец, жрать меньше надо!

– Ну, это уже не про меня! – заржал Игорь. – Это вас жена кормит, а у меня порой только сухари и чай!

– А знаешь, Игореша, я тебе тайну великую открою: я своей Ларке сделал предложение. Официальное. Как раз вчера.

– Поздравляю. Погуляем, стало быть...

– Погуляем...

Тут они добрались до последнего этажа, отдышались и позвонили в двери. Им открыла миловидная девушка.

– Нам бы Аню. Чистякову.

– Пожалуйста. Я – Аня.

– Вот как! А мы думали, что Аня – это девочка! А Сережа Чистяков...

– А Сережка – мой муж! А что, собственно, произошло? Вы кто?

– Мы можем где-то поговорить?

– Проходите!

Комната, в которой жили Аня и Сережа Чистяковы, еще вчера была этакой девичьей светелкой: розовые шторки с бантиками, светлая мебель, словно из детского сада, и игрушки – мишки, обезьянки, овечки, куклы.

– ...мы любим все необычное, да к тому же еще в куклы не наигрались! – Аня расхохоталась. – Вот потому и поехали на эту выставку. И не пожалели! Ой, мы там такую куклу видели – копия нашего соседа! – Аня понизила голос: – Генка Волобуев – наш сосед. Мы как куклу увидели, так разом расхохотались! Такое сходство! Мы даже написали отзыв! А вы, собственно, почему про выставку спрашиваете? Вы вообще-то кто?

– Мы вообще-то из милиции и очень интересуемся вашим соседом. Он сейчас дома?

– Нет, ушел часа два назад.

– А вернется?

– Ну, бывает, что и не возвращается! А что он натворил? – Аня трещала без умолку и хихикала над каждым словом. Смешливая девушка.

– Давайте мы подождем его у вас?

– Ждите, конечно! Я вас чаем напою. Только... Только вы мне документы покажите, пожалуйста!

– Не вопрос!

Аня внимательно изучила содержание красных книжечек Таранова и Белоярцева, осталась удовлетворена увиденным. Она сновала как челнок по комнате: вжик – салфетка легла на стол, вжик – чашки с блюдцами, вжик – коробка с конфетами, вжик – ложечки и сахарница.

– Аня, вы дверь в комнату плотно не закрывайте и, если придет ваш сосед, пожалуйста, не докладывайте, что мы ждем его, хорошо? – любезно попросил хлебосольную хозяйку Таранов.

Но первым пришел Анин муж Сережа. Аня вполголоса рассказала ему про гостей. Они снова принялись пить чай. Ожидание становилось тягостным, сосед не появлялся.

– Уж полночь близится, а Германа все нет... – с усмешкой сказал Игорь, и в этот момент все услышали, как открывается входная дверь.

Таранов сделал знак Ане, она, как договаривались, вышла в прихожую и поздоровалась. Потом заглянула в комнату, кивнула гостям из милиции и одними губами сказала:

– Генка.

* * *

Волобуев за тонкой перегородкой весело насвистывал какой-то знакомый мотив.

– Мирей Матье, – узнал Таранов.

– Чего? – удивленно переспросил Игорь Белоярский.

– Не «чего», а «что»! Вернее, «кто»! Золотой голос Франции! Слушай, молодой ты мой, мне стыдно за тебя! А вот он... – Таранов прислушался к свисту. – Короче, классику знает наш Герман. Похвально. Но это его не спасет!

Костяшкой согнутого пальца Таранов постучал в фанерную дверь.

– Да-да! – очень театрально откликнулся свистун – знаток французской песни и распахнул двери.

Он не только говорил и пел, он и стоял очень театрально: волосы черные, блестящие, собраны в хвост, грудь колесом, длинный полосатый халат на телесах небрежно подпоясан в талии, из-под халата торчали мосластые ноги, волосатые, в белых носках и замшевых шлепанцах.

– Красиво поете! Вечер добрый! – вежливо поприветствовал Волобуева Таранов.

– Я бы сказал – ночь! Доброй ночи и вам, гости дорогие! С кем имею честь?..

– Не могу сказать, что ночь добрая. И для вас, и для нас. Я бы сказал – наоборот...

Волобуев изменился в лице, как-то мгновенно сник и стал очень похож на свою кукольную копию.

– А в чем дело? Впрочем, я, кажется, догадываюсь...

– Это хорошо, что догадываетесь, Герман!

При упоминании этого имени Волобуев вздрогнул:

– Мне... одеваться?

– Может, для начала мы тут поговорим и вы нам кое-что покажете?

– Дык... Мужики! Показывать-то мне вам и нечего!

– «Мужики» – это там, где тебе привычно было, за забором. Более всего меня интересует коллекция актрисы Шуйской. – Таранов устало опустился на стул у двери. – И хорошо бы не доводить наше общение на эту тему до крайних мер, Герм... Гена!

У Таранова получилось «Гермоген». Белоярский хохотнул в кулак.

Волобуев красиво закурил, выпустил в потолок три колечка дыма, высвистал новую строчку из репертуара прекрасной француженки, приосанился.

– Ну что ж, видно, не судьба! Не судьба, братцы мои, окунуться мне в беззаботную жизнь, прикупить домик на берегу теплого моря, спокойно отдыхать там, кушать шашлык и запивать его красным винчиком! Весь кайф обломали!

Он тяжело поднялся, прошаркал в дальний угол комнаты, где стоял, раскорячившись, старомодный и тяжеленный письменный стол. Выдвинул один из ящиков и достал коробку из-под шахмат. Погремел ею и откинул крышку. Внутри коробка была выклеена зеленым сукном, на котором россыпью лежали золотые фигурки.

– Здесь почти все. Не хватает дельфинчика, одной лягушки, мышки и змейки. Знаете ли, кризис, финансовый крах.

* * *

– ...Тамару мне жалко, Георгиевну. – Белоярский поставил точку в протоколе допроса. – Кренделя мы поймали, да что толку: денежки-то тю-тю.

– Да что деньги, Игореша. Есть поважнее вещи. Вот, если б было удобно, я бы спросил эту актрису, Шуйскую, что бы она выбрала, если б можно было: коллекцию своего золотого зверья или такого парня, как ты? И не удивился бы, если б она выбрала второе.

– А лучше бы и первое, и второе! И можно без хлеба! Вы б меня спросили для начала! Я ведь не вещь! Хотя... Ни в какое сравнение с коллекцией Шуйской не иду, к сожалению.

– А вот Тамара Георгиевна про тебя совсем иначе говорит!

– Правда?! А мне показалось – смеется она надо мной. Я ж помоложе ее кренделя буду...

– Ну и что? Что это меняет? Считай, что я, как начальник, разрешил и благословил!

Скрипнула дверь в кабинет, и в образовавшуюся щель Таранов увидел знакомую красную куртку с белым мехом на капюшоне.

– Л арка! Потеряла меня, да?

– Потеряла. И соскучилась. – Лариса Потапова кивнула Игорю Белоярскому и просочилась в кабинет. – Ну, не томите! Как Герман?

– Как-как? Как положено! Отдыхает наш кавалер кукольный на нарах, оперу пишет... Дальше помнишь? Опер сказал: «Чем больше напишешь, тем лучше!» Вот он и старается, всех обманутых тетенек вспоминает, да все свои встречи с интимными подробностями.

Таранов рассказал, как легко попал в капкан «Гермоген», как быстро вернул коллекцию золотых фигурок актрисы Шуйской.

– Ну а с деньгами облом. Нетути денежек у него. Сам на мели сидел. Говорит, кризис подкосил, финансовый крах. Так что из всего этого Тамара наша Георгиевна получит лишь глубокое моральное удовлетворение. – Таранов улыбнулся Ларисе своей красивой улыбкой. – Ну-ка, скажи нам, что тебе наша бывшая Германова невеста говорила про Игоря Александровича?

– Не скажу! Из женской солидарности! Ну, разве что подскажу Игорю Александровичу, что есть у него шанс охмурить экстрасенса Тамару Селенину, хоть она сейчас и осторожна до крайности. И давайте-ка, мальчики, по домам! Вам разреши, так вы тут ночевать будете.

На улице они еще немножко потоптались, прощаясь до завтра. Пошел липкий снег поздней осени, которому не суждено было лежать на мокрой земле. Долетая до нее, снег тут же исчезал, таял без следа. И только на листьях, которые в этом году снова не слетели с деревьев к зиме, снежинки задерживались, слипались друг с другом, росли крошечными сугробами. Тоже ненадолго, в лучшем случае до утра.

– Зима опять поздняя... – задумчиво сказал Игорь Белоярский.

– Ага! Европейская... – подтвердил Таранов. И добавил, чуть-чуть помолчав: – Но все равно – холодрыга! В отпуск бы сейчас. В Египет, например. Как этот крендель-то сказал? Сидеть бы у моря, кушать шашлык... Красиво излагает Гермоген. А нам об этом только мечтать остается.

– Размечтались, однако, товарищ начальник. Давайте-ка пока по коням и по домам.

Белоярский открыл машину, достал щетку-сметку, очистил лобовое стекло.

То же самое проделал и Таранов. Потом скатал из снега шарик и со вкусом залепил им в ствол дерева.

– По коням!

Они помигали друг другу, посигналили на прощание и разъехались.

– Как ты думаешь, Таранов, почему я не жду тебя дома, а прусь на ночь глядя к тебе на работу на общественном транспорте? – Лариса хитро-хитро посмотрела на Олега.

– Хороший вопрос! И почему же вы, Лариса Михайловна, как вы сами выразились, «приперлись» ко мне?

– Я скучала, Таранов! Я устала быть одна! Я устала одна ездить куда-то! Я хочу быть с тобой! Я хочу к тебе! И кажется, я знаю, какое желание попрошу тебя исполнить! Надеюсь, ты не забыл, что пообещал мне в случае успешной поимки Германа?

– Ну и какое желание-то?

– А вот какое! Ты берешь отпуск! Прямо завтра же! И мы летим с тобой отдыхать к теплому морю. В Египет!

– Да, Лариса Михайловна, это вы лихо задумали! И должен сказать вам, что не смею возражать, сам обещал. А деньги?..

– А деньги возьмем из тех, что отложили на новую машину. Машина подождет! И не возражай! Я давно ждала такого отпуска.

– Хитрая ты, Л ара! А главное – ни к чему не подкопаешься, потому что я сам дал тебе право выбирать все, что ты захочешь. Не буду сопротивляться, дай только недельку на передачу дел.

– Бери! А что касается того, что хитрая... Таранов, я ведь не столько свое, сколько твое желание сейчас выполняю. Кто только что сказал, что хочет к морю?! Вот тебе и исполнение желания.

Таранов заграбастал ее, прижал к себе, поцеловал в висок.

– Держитесь за руль, товарищ подполковник, тогда, глядишь, полковником станете!

– Откуда ты у меня такая? Чудо такое, исполняющее желания?

– Оттуда! Ты воспитал. Помнишь, чуть что: «Я все решаю сам!» Что мне оставалось делать? Хочешь быть капитаном нашего корабля? Будь им! Но весь корабль будет стоять на моей ладони!

Таранов нашарил в темноте ее руку, подышал в холодные пальцы, поцеловал их. Ладошка узкая, худая, на ощупь все косточки можно пересчитать. Таранов представил на такой ладошке их корабль, с парусами, с пушками по борту, с перевернутыми шлюпками на верхней палубе, с якорями в «ноздрях» на носу, и улыбнулся.

И тут за окном по правому борту проплыл настоящий корабль с парусами. То ли и в самом деле он стоял на глади реки за гранитным парапетом, то ли на вечной стоянке, подтянутый тросами к берегу, то ли все это ему привиделось в мутной снежной пелене. Да и так ли важно, был настоящий корабль или не был, если есть вот эта ладошка, отогревшаяся в его руке, с косточками, которые можно пересчитать, пахнущая...

– Ларка! А чем это у тебя ручка пахнет? – Таранов принюхался, смешно пощекотав при этом ладошку изнутри.

– Чем-чем... Морем! Это крем такой, с водорослями и...

– Тихо! Никаких подробностей больше! Просто морем, и все!

Он представил, как приедут они домой, полночь-заполночь поужинают, наплевав на диеты, посмотрят хвостик телесериала, помечтают о скором отпуске. А потом он по привычке возьмет Ларкину ладошку, пахнущую морем, подсунет ее себе под щеку и уснет. И море ему приснится. Хоть он и не был на нем никогда. Вернее, был, но в какой-то другой жизни, в которой не было этой умной женщины, что смогла удержать их корабль на своей ладони. Вопреки проносящимся бурям и штормам, от которых остается только запах моря.