Текст книги "Дневник"

ФРАГМЕНТЫ (2002–2007)

Ночь в Палестине

 
Провалишься! – Бездонна неба чернь.
Рукою задержусь о край земного
и, оставаясь здесь ещё немного,
ответствовать не знаю стану чем
Творцу небес и звезд, – вперяя в россыпь
зрачки, – читаю вновь движенье чувств…
И голову расцвечивает чуть
мне звёздный путь в серебряную проседь.
 

2 января 2003

На земле апостолов

 
Ни одного!.. Ни камни, ни слова
не входят в лист,
здесь ровно и безлюдно…
Тысячелетья собраны в словарь,
в нём – тонкий Лик
и грубый горб верблюда…
Здесь горячо изнеженной стопе
прильнуть к земле,
а взгляд – вперить к Востоку…
Здесь Божий след
стал продан и пропет …[8]8
  Символ неверности.


[Закрыть]
Глотать вину! Чтобы испить восторга.
 

26 декабря 2002

Иерусалим

 
Лунный свет затопил Город,
и мы плыли по его рекам,
как в Венеции на гондоле,
где мы никогда не бывали,
но это – другая песня.
Каждый день продлевал горе,
и мы слышали его речи,
и снова казалось, что колет…
А люди входили важно
в Город, похожий – на перстень.
 

28 декабря 2002

* * *

 
Вода в долине Силоама [9]9
  Силоам – источник, место множества смокв, молитв святого Онуфрия и исцеления слепого.


[Закрыть],
лист смоквы, пыль и зной,
и, ежели забыться сном,
приснятся силы Ада…
О, нет! Нездешняя страна
с рекой, текущей в камне, —
так избранность твоя скромна,
как Брачный Вечер в Кане…
И смокв лиловых огород,
и белый старец в келье,
и холм Сионский за горой,
и глаз, омытый… кем-то.
 

28 декабря 2002

Его город

 
Сжигает! Но грядёт покоя час.
Ерусалима каперс белоснежен…
Стена, стеной – движенье вместе с нею,
стена и поступь – измеренья часть.
Века, каким не тесно чредованье
камней, и горожан, и смены звёзд…
Но горько между Вечными домами
и – горестно – везти измены воз.
 

* * *

 
А где-то Иордан, брега и грузный финик
с опущенной главой, готовой – отдавать,
и зреющий гранат, и вызревшие фиги,
где горсть сухой земли зовётся – Адама.
А где-то шёл путём, непризнанным соседом,
Один, Один, Один, и даже если – сонм…
И находил ночлег, и уходил со светом…
Он был тебе Земляк, Учитель, Свет и Соль.
Ступая по тропе вдоль русла Иордана,
заглядываю вглубь, не отрывая глаз,
и слышу шелест дня торжественней органа,
впадающий в Его неизреченный Глас.
 

30 декабря 2002

У моря мертваго…

 
В низине мёртвой пред зарёй
востока не идут напиться
живые… Не садится птица
на волны, слышные слегка, —
вы не найдёте и следа…
Вот солнце всходит – на воде
зажглась дорога – новый день
некоронованным царём
вступает во владенья оны,
несовершенностию полны.
Пейзаж закончен – завершён
его деталей список скорбный.
А солнце движется верхом…
Без… никого… И гаснет… скоро.
 

2003

Троица в Хевроне

 
Здесь Путники, устав, присели в тень дубравы
Мамре – хозяин стар, радушен и высок.
Мамврийская земля – хозяин добр нравом,
и влагою поит… Прохладою висок
 
 
остужен… И, склонив три головы на плечи,
Пришельцы, замерев, готовы снова в путь…
Исходит долгий день, и наступает вечер…
И все уже ушли… И мы – когда-нибудь…
 
 
О, щедрая Земля! – пастух и виноградарь
хранят твои края, познавшие стопы,
оставившие сад, и след, и пыль над садом…
И мы к тебе пришли коснуться, и испить
 
 
у Праотца воды, и след сыскать знакомый,
войти в твои сады библейские смоковниц,
и место обрести, где Ангелы присели
в тени мамврийских рощ, чтобы… не встать… доселе.
 

3 января 2003

Крестный ход в вербное воскресение в Иерусалиме

 
Жребяти ждёт – Вифании родной
видны дома – дорога в Вечный Город.
Отсюда путь начнётся скорбный скоро,
и время станет Вечности равно.
 
 
Отсюда путь! – внизу Гора Олив,
масличная пора совсем не скоро…
 
 
Но и гора великая не скроет
грядущее… Сиянье детских лиц
сменяется угрюмостью владык
и яростью толпы – темнеет небо…
 
 
И вот – уже – кто был здесь и кто не был
тысячелетья пробует плоды
собрать, сберечь, взрастить живое древо,
прозябшее тогда, – «Созижду Дом».
 
 
Мы следуем за Ним – и Дома дном
лежит Ерусалим пред нами древний.
 

4 января 2003

Троица на Сионе

 
И видели – был ветр и ветра глас,
и горяча Сионская вершина
была, – собор архиерейских глав
внимал, – и ведали – свершилось!
 
 
Что? – знали все из бывших, и горел
закат с Сионом рядом,
и стал Ерусалим с Горой
сокрыт ночным нарядом…
 
 
Так Духов вечер, с неба сшед
и пребывая ввеки,
ждёт обращения и, щедр,
смежает миру веки.
 

9 января 2003

АБРАМЦЕВО. ВРЕМЕНА ГОДА

1

 
Зажглись и погасли лампады рябин,
не слышится пение птах,
лишь стынущий лес мелколесьем рябит
и сумрак стоит, словно тать.
 

 
Знакома дорога, неведом конец…
Абрамцево, Родина, Русь.
В тот час, когда Он обратится ко мне,
я с тверди – остывшей – сорвусь.
 

2

 
Безмолвие. Абрамцево. Зима.
Звук далеко, как взгляд – за горизонтом.
Рябиновые ягоды снимать
летит снегирь, и грудь горит на солнце.
 
 
Абрамцево, безмолвие, снегирь —
и тонкий свист царапнул твердь мороза…
Смеркается, и вот – уже – ни зги,
лишь немота ночная грудь морочит…
 

3

 
Так поползень проворен – серебрист
его убор, его пера отличье
в пределах незатейливых Отчизны
под сенью золотой древесных риз…
 
 
Другие ризы памятны земле —
златые ризы жертвенных Обеден.
Пера инаго знаки, и победы
Живого Духа в обрамленьи лет.
 

2002

* * *

 
Поддерживая древо и томясь
от исполненья зелени и зноя,
я знала, что ещё увидят снова,
что видели доныне и до нас…
 
 
Всё – совершилось… Жажду глубины
ствола, души – спина и ствол едины…
Полдневный зной, в какой не тают льдины
иных планет, и тесных уз – иных.
 

1 июня 2003, Абрамцево

Художнику

Ларисе Наумовой

 
Так у холста – строитель и стрелок —
стоит творец и, точно целясь кистью,
слагает Мир… Куда его ни кинуть —
зовёт, – назвать по Имени без слов
 
 
зовёт творца… И малой буквой «т»
лишь пробую означить чью-то слабость —
земную меру… горькую… всех тех,
кто у холста стоит в Господню Славу.
 

2003

* * *

Благообразный Иосиф с древа снем…

Тропарь Великой Субботы

 
Какою птицей, бабочкой, жуком
ползти, лететь, порхать, перемещаясь
в пространстве жизни с тоненьким ушком,
впускающим за выворотность счастья,
 
 
незримого ни глазу, ни такой
припухлости над тикающим сердцем,
спускающимся медленно – доколь
невидимо поднимется – до смерти.
 
 
Теперь июль – и льну к его теплу,
качаясь между будущим и прошлым,
раскачивает маятником луг
возросшее торжественно и просто.
 
 
И здесь, в лугах, в лесах, в июльском сне,
поборники нездешнего участья,
мы – отдохнём, мы вовремя – устанем,
чтобы – туда – где…
снем…
 

25 июля 2004

Пейзаж, или покой

 
То было – рай. Не Тигр и не Евфрат
его укрыли в чаще за посёлком,
созданий переменчивых отряд
скользил…
Скользили, как иголочки по шёлку.
 
 
Здесь встал июль и замер, чуть дыша,
из недр произросли духи и духи,
и кажется – я тоже хороша [10]10
  Здесь: годна.


[Закрыть]
взлететь туда, как только тихо дунуть.
 

25 июля 2004

Опять бабочка, или для себя

 
Она пролетела – и нету.
Капризная бабочка – зной.
Верхушка и лета, и неба,
и небо покажется сном,
когда на разбитой скамейке
в саду не вполне городском
 
 
ты силишься мир голоском
назвать… И зовёшь неумело.
 

25 июля 2004

Что сад? Он тот же лес… или вечерний разговор

 
Конечно, не в него – не в заросли Булони
я в полночь прихожу вполголоса читать
негромкие слова… И русские бутоны
цветам иных садов, конечно, не чета.
 
 
Здесь груб чертополох, но не опасен глазу,
в неярком забытьи оставлена земля,
как сонное дитя оставлено в яслях,
но Отчий взгляд на сон его взирает с лаской.
 
 
Конечно, это – Дом, где незаезжий путник
не меряет лета, истекшие уже…
Вот позднего стиха бесхитростный сюжет:
я с Вами говорю – здесь и полно, и пусто.
 

Июль 2004

ИЗ ОБЫДЕННОГО, ИЛИ ПРОСТИ

1

 
Малина спелая да робкая краса
невинного малинового ложа,
проросшего, как нежная оплошность, —
смешения ненастья и осанн…
 
 
Малинник старый вырублен – ещё…
Ещё вчера – вчера о третьем лете,
и ожерельной ниточкой со щёк
спускались слёзы на огрузшей ленте
 
 
из вздохов, всхлипов, полной тишины,
теперь и впрямь уже полузабытых…
Но помню про верёвочки шипы —
у крестной у верёвочки – что были.
 
 
Нет, не шипы, сжимающие грудь, —
нам не дано ни коротко, ни длинно
нести кресты… Я в заросли малины —
ау, Дружок, – я этот знаю груз.
 

2

 
Прости, прости – и грузной головы
сберечь красы не думай и не помни,
твоё дыханье властно говорит
о том, что наступившее – не полдень.
 
 
Но это – день, дарованный за так, —
нам не открыты милости начала,
им нет конца, как вечности – у тайн,
но что до тайн?! – Нас таинство венчало
 
 
в иную жизнь из ветхого угла
какой-нибудь затерянной сторонки,
где высится над золотом у глав
Крест – путь – вперёд – свободно – осторожно.
 

3

 
Прости, прости – усталой головы
не поднимая зря, – настанут сроки,
когда Его единственные строки
тебе – поэт – и слышать, и ловить.
 
 
А мне… играть то солнцем, то луной,
то камешком, песчинкой, каплей в море,
на чью-то растворённую ладонь
сложив, что есть и что когда-то – может…
 
 
Теперь – молчу. Не шумно на пути
листаю дни и тщусь в Руце Единой
остаться До и После, – середина!
Остаться… и идти, идти, идти.
 

Июль 2004

На воре

 
Абрамцево ты помнишь? Невесом
погожий день – воздушный шар в зените.
Безмолвствует, плывёт, а то звенит – и…
И капельки ложатся на весло
 
 
аксаковской возлюбленной реки —
ужение, покой, воспоминанья…
Простивший наши первые грехи,
о Господи! Ты дал сегодня? Нам ли?
 
 
И мне, спешащей берегом туда,
где водятся не ветхие кувшинки,
но – лилии, что будто по ошибке
плывут навстречу как небесный дар?
 
 
И жарко обнимает стройный хор
трепещущих колеблющихся пташек,
и вот уже ничуточки не страшно
лететь, не долетая неба – хоть.
 

30 июля 2004

Дорога в Абрамцево

 
Тропа и река – заодно,
изгибом замедленным русла
невидимо – радостно, грустно
тебя увлекают на дно,
 
 
под воду, под вольную сень
откуда возникшего леса
среди безмятежного лета,
и на обозреньи у всех…
 
 
Так лёгкой тропой – погоди!
Вернись… Впрочем, нет, не дозваться…
Окажешься где-то в пути,
едва обозначенном Вами…
 
 
Как плотен мороза узор
на стёклышке. Если начертишь
рассеянно – вымысел? вздор? —
царапиной ляжет на сердце.
 
 
А только ладонь приложить,
и за-мысловатый чертёжик
растает, как краткая жизнь
пред тою заветной чертою.
 

30 июля 2004

Стрижи летают

 
Как будто – убежать! Под крылышком стрижа
неявленная явь… И ветер голубой
раскрыл над головой небесную скрижаль,
пронзённую без шва стремительно… И я
зачем-то не бегу…
 
 
Смотри – летят стрижи и, рассекая твердь
небесную – парят, не опуская крыл…
Заглядываю вдаль, как девочка за дверь
замкнутую ещё, в какой до срока скрыт
тебе ответ…
 
 
Заостренным пером, как лезвием, секут
материю небес, но ткань его чиста…
Я – жажду, жду, живу, не ведая секунд
в неназванном саду – такого-то числа —
 

4 августа 2004

* * *

 
А всё казалось – жизнь, а стало – череда,
в какой не суждено изъять одной промашки,
с тобою знали мы, Кто, не забыв про наши,
нас за душу ведёт безмездно через ад…
 
 
Боюсь толиких слов. Когда душа – потёмки,
поди, пойми её, бессмертную вовек,
когда она одна очутится поверх —
земля, друзья, враги, свидетели, потомки…
 
 
Сияй, Нетварный Свет! Душа – не голубица
эдемская, уже – какую тыщу лет…
Но смертно чаем мы сыскать на наших лицах
изменчивых – один… Один нетварный след.
 

4 августа 2004

Из Абрамцева

 
Тени-бабочки, осень в пути,
старый мост с гамаком паутины,
из которого встать – и уйти бы,
но усилья уже поутихли,
и теперь – не удастся – уйти.
 
 
Мошкара, стрекоза, пара ос —
чей-то щедрый улов и уловка,
паутинки натянутой лодка,
и на дне золотая соломка…
Тишина… Тишину паровоз
 
 
заполнял, как сосуд тонкостенный, —
в путь-дорогу, гудки, стук колёс…
Так и бегаешь с теми и с теми,
приминая некрепкие стебли, —
остановишься – тут же – кольнёт.
 

5 августа 2004

* * *

 
Который раз – туда! Берёзовой тропой —
немятая трава и стелется, и льнёт…
Невытоптанный мир! Душа моя, пропой
семь выплаканных строк, семь выдохов иль нот.
 
 
Ещё в твоей судьбе живут колокола,
в остывшем Алтаре не греет антиминс…
Сокрой собою жизнь, Невытоптанный мир!
Как праведную Мать библейская скала
 
 
закрыла и спасла… Младенец Иоанн
возрос и вышел в мир… И Голубь прилетел…
Приблизилось! К реке! Где Воря-Иордан
по-прежнему течёт… для этих и для тех…
 

Август 2004

УПРАЖНЕНИЯ, ИЛИ АВГУСТ В САДУ

1

 
С ленцою, а не чтоб рачительный садовник,
то нежу, то сомну набухших ягод плоть
и, меряясь с землёй на брёвнышке за домом,
губами задержав, постигну спелый плод.
 
 
И меряясь с землёй, не меряюсь в помине,
врастаю и влекусь, не ведая черты
меж кистью, рукавом, несобранной малиной,
смородины кустом – как ягоды черны!
 
 
Не ведаю черты меж головой и солнцем,
лишь в дрёме золотой лежит на лбу тепло,
течёт вперёд и вспять в отверстое оконце
сад, время, память, жизнь, скрываясь за стеклом…
 
 
Не входит в окоём стиха сюжет последний —
не сразу поднесу к глазам кристалл стекла…
Мне только бы вложить последнее поленце
в нестройный переплёт поленницы стиха…
 
 
С ленцою, а не чтоб рачительный хозяин,
набрасываю слов неприбранный столбец…
Покажется – в саду заброшенном – сто лет
прошли… Который век… Который час? – хотя бы.
 

8 августа 2004

2

 
Как грудку бабочки ловец,
сжимает август день,
трепещет крылышек-словес
полуденная тень,
 
 
летают яблоки сквозь тень,
стрекозы, мотыльки…
И все один читают текст —
владыки, мытари,
 
 
что это – сад, и рай, и мир, —
отыдите сюда!
И это – августовский миг,
рассеянный в садах…
 
 
И здесь, в крыжовника глуши,
что прост, но не колюч,
восходит и заходит жизнь
в возлюбленном краю…
 

23 августа 2004

3

 
Покоя нет от яблока судьбы
стремиться вниз,
о землю спотыкаясь…
И лёгкий ветер, тяге потакая,
минуя оправданья и суды,
охотится, запутываясь в них…
 
 
О, яблока падение! – В тебе
сокрыта жизнь, и счёт,
и жизни сроки…
Мгновенья приземления теперь —
уже не лето, но ещё не осень, ещё
летят, ещё конец – не в строку…
 
 
По крыше незавидного жилья
проходят и спускаются под ноги…
И ход времён – ни засветло, ни ночью
не перестанет… Разве ты иль я
ему сродни? – воробышек, кузнечик
и то родней, не знающие счёт…
 
 
Другая жизнь – я слушаю – ещё
не ухожу… но я уйду, конечно…
 

23 августа 2004

ЗВЕЗДОПАД, ИЛИ ПОСЛЕ ПОЭТА

1

Ибо много званых, а мало избранных.

Мф. 22, 14

 
На пригреве тепло…
Не забытый Арсений
всё твердит – «истекло»,
догоняя осенний
 
 
день. Вот и лето прошло…
Мерно сыплется оземь
с неба звёзд порошок,
только это – не осень…
 
 
Всё, что сбыться могло,
в этом мерном и мирном
сочетаньи миров,
пролетающих мимо…
 
 
С эхом падают с древ
в глубь души бездорожья,
как неведомых треб
сопричастники Божьи,
 
 
все земные плоды…
Вот и осень при двёрех…
Не в сезонный ли дым
то, что жило на древе,
 
 
обратится? – На то
невечернее небо.
Для избранных там Дом,
званым – звёздная небыль.
 

18 августа 2004, Преображение

2. Радость

Нет смысла кричать…

У. X. Оден

 
Мерно лето веслом
гонит времени реку…
 
 
Всё горело светло,
опаляя не редко
чей-то абрис живой…
 
 
Но ничто – не пропало
для входящих под свод
неземного портала…
 
 
Жизнь брала под крыло…
В отходящее лето,
где прямой, где кривой,
перевязанной лентой
 
 
из тепла (отпусти!)
и мороки ненастья,
прохожу по пути,
приоткрытом – не настежь…
 
 
День промыт, как стекло,
незабытым стихом,
ливнем солнечным – разом.
И скажи, и скажу, разве что «истекло»?
Разве?
 

21 августа 2004

ЖЁЛТЫЙ ДЕНЬ

1

Белый-белый день.

А. Тарковский

 
И замер мой ковчег
пред ним, и внемлет яви,
подвинутой ко мне,
в меня, не зрящей – я ли? —
 
 
примкнута, введена,
дозволена – на ощупь,
на жест веретена,
 
 
повёрнутый – на осень.
 
 
Накручены на ось
тепло, отрада, милость
и горстка диких ос,
летающая мимо…
 
 
Всё мир миров вместил,
как в азбучной картинке,
что даже провести
рукой по осьей спинке
могу…
 
 
Движенье, шепоток,
слиянье, тишь и шорох,
как будто разом кто
отвёл земную штору…
 
 
И ты, едва земной
причисленный юдоли, —
неспелое зерно,
не сброшенное… долу.
 

24 августа 2004

2

Вернуться туда невозможно

И рассказать нельзя.

А. Тарковский

 
Ручные бабочки в горсти,
бескрайняя лазурь,
деревья, нити паука,
янтарные плоды.
 
 
Мы смотрим сердцем молодым
и глазом, и в глазу
растёт – лукавь иль не лукавь,
грусти иль не грусти —
 
 
иное отраженье сфер,
светил, видений, недр,
где только невечерний свет
не движется на нет…
 
 
А этот – жёлтый, золотой,
зелёный, с синевой —
стоит… И думает о том,
что навсегда – со мной…
 

31 августа 2004

Зачем?

 
Да перечисли, назови, запомни – не достать!
Ни это яблоко рукой, ни небо, ни… Не стать
счастливей в этот срок, исполненный от века
и в звуке бренных слов не ищущий ответа.
 
 
От Слова Первого восставший без конца,
лицом к лицу открывшийся – когда
мы здесь – наш миг и временный, и краткий
качается в словах, как «маленький» в кроватке…
 
 
Младенец, кокон, куколка – Земля
вращается, а здесь сезон покоя…
И сердце заведённое – не зря
болит, благодарит – стучит покорно.
 
 
Благословенна жизнь и утлый чёлн —
деревня, сад, тепло, краса и ласка, —
Создатель!
 
 
…Улыбнёшься, скажешь – что
всё пчёлка принесла в медовых лапках…
 

31 августа 2004

И там я был…

 
Не всё, что было здесь, пройдёт.
 

Ф. Тютчев

 
Оставь день – дню. Оставшись на крыльце,
стань, может быть, воспетым, позабытым,
с неразрешённой тайной на лице
или ответом, что тогда-то были
 
 
мы – этим днём. И сидя на крыльце,
блокнота перелистывать страницы
спешим… не разбирая – дуб ли, цепь —
поёт поэт… Лишь жадно жить стремится
 
 
тот, на крыльце с блокнотом… Август. Век
следующий – в нём уже не дома.
И не ответит, видимо, никто нам,
куда листаем – вниз, вперёд, наверх?
 
 
А тайн неразрешённых верный признак
один – мы разминулись с вами в век,
и, может быть, вы смотрите поверх
всех нас, ещё смотрящих через призму…
 

1 сентября 2004

После Синая

 
Ненастье, осень, Русь.
Синай! – сжимает сердце.
Плывёт по небу груз
серебряно на сером —
свинцово…
 
 
Раздвинь, Создатель, свод!
Впусти лазурь и кобальт
и Невечерний Свой
в пустыню здешних комнат —
приди!
 
 
Поставь передо мной
горы хребет и остов,
чтоб только на одно
взирать – что выше ростом
Земли…
 
 
Возьми меня Туда,
где светло и отвесно,
в Воздвигнутую Даль,
и не лиши ответа  —
прошу!
 

18 сентября 2004

БЕЗ ПЕЧАЛИ

1

 
Абрамцево, печальное подчас…
Где с русской липой римлянина туя,
в узилище заката облачась,
горят и гаснут, возгораясь втуне.
 
 
Сгорает день в усадебном углу,
последний луч прошёлся по аллее,
свернув, не заходя туда, где глух
овраг… И нем глагол. И кажется больнее
 
 
уход… Так жаждет тишины
без слов распространившаяся осень,
что… что от сотрясения щемит
в груди, когда листва ложится оземь…
 
 
Но – будет. Будет всё – рассвет, закат.
И может, будем мы, не помнящие боли,
и, глядя в объектив, готовые – за кадр
уйти, чтобы сердца не спрашивали больше.
 
 
Но как хочу другой конец  —
конец стиха, и вечера, печали…
Как будто кто уже приблизился ко мне,
но я его лица – не ведая – не чаю.
 

20 сентября 2004

2

 
Кузнечиков побег из-под ноги —
ещё шагну, повергнув врассыпную…
«Отрадное» появится на миг,
покуда поневоле не запнусь я.
 
 
Кузнечиков выстреливает горсть
зелёная – скрывается в зелёном…
А осень – созревающая гроздь —
страница с обозначенным заломом.
 
 
За ним – снега, метель, холодный блеск
звезды Полярной. Молодая осень
свой дарит свет, тепло, надежду, лес
торжественный и ничего не просит
 
 
взамен… Учась у осени одной,
и то растёшь, старея помаленьку,
под шорох листопада за окном,
звучащий благодарственным молебном.
 
 
Шуршит листва, пружинит саранча,
и воздух полн предчувствием и негой…
Но тёплое снимая сгоряча,
не помним, что согреться завтра – негде…
 
 
Кружу в саду – то с книгой, налегке
кружу, и замираю рядом с древом…
Где полнится младенческим и древним,
что змейкой притаилось на лице…
 

Абрамцево, 25 сентября 2004

* * *

 
Друг! Я вошла к тебе открыто,
я в саду твоём сплетала
незатейливо веночки
из цветов под каблуками…
 
 
Но в саду остывшем встретив
плод цветочный, что коробку
тонкостенную в сердечко
обратил, кольнув под сердце,
 
 
постояла, растерявшись,
и продолжила однако…
Восвояси, надо думать,
побежать быстрее лучше б…
 
 
Глядь, смотрю – венок колючий,
да медовые остатки
со цветов – пчелой доверья…
За спиной – то там, то… где же?
 
 
Я теперь сама умею
собирать, сажать и сеять,
а вокруг летают пчёлы,
принося плоды участья.
 

9 января 2005

НА СВЯТКАХ. ОТТЕПЕЛЬ

1. У окна

 
Что хвоя, что кора – одной слезой омыты,
ни святочных красот, ни света. Плюща лоб,
всмотрюсь в Господень день, как вглядывался мытарь
в слезах в Его ответ на горький голос слов.
 
 
О Боже, буди мне… Главу спуская долу,
не смея, не прося – всю Милость Мира звать!
И каждою слезой, как каждою из свай,
мосты, дорогу, путь прокладывая долгий…
 
 
И горько плюща лоб о грязное стекло,
едва с великопостных дней никем не мыто,
не ясно, не светло, не чищено… С тех пор
всё так же, как тогда, надеешься на милость.
 

2. На месте Сада

 
На святочной поляне, на траве,
споткнусь о плод, какой вкусила Ева.
Над садом – острониз и островерх
серп, – облачно воздуха наслоенье…
 
 
У Чаши, где не воздух, но воздух,
ты знал одно движение – ко Лжице?
К Тому, отдавшему не часть и не полжизни —
всю! Можешь не забыть того, мой друг?!
 
 
Желай желанное! – твоя благая воля.
Его – весь мир: Рожденье, Святки, Плод,
пустившего во временные волны
Бессмертье, запечатанное в плоть.
 
 
А мы без мук впечатываем знаки —
что наша боль? – безделица, увы…
И нового сложения – повит
«творец»… увы – на слух, на вид…
Но глубже загляни попробуй, на-ка…
 
 
Куда ушла с поляны, из-под древ,
не срубленных заезжим дровосеком?
 
 
На святочной неделе – из-под дней,
в саду несуществующем осеннем,
я поднимаю медленно из недр,
что не заезжий Сеятель посеял.
 

3

Как пальцем, дождь в карниз

постукивает в такт,

наш маленький каприз

разыгрываем – так.

 
Как неурочна ты, моя капель-подруга!
Лишь я – из вороха постельного – к тебе
уже спешу уже кладу под ухо
и слушаю слова, как в Ектинье
 
 
перечисленье дьяконских возгласов,
сбирающих, как добровольцев, в путь
пожизненный – под бремя Высшей Власти,
что землю обратит – и в прах, и в пух.
 
 
Да! Прахом мы, да, пухом мы настанем…
Сейчас – капель, сей святочный каприз,
и, пальцами касаясь о карниз,
я слушаю, как Он зовёт нас тайно…
 

11–13 января 2005, Отдание Рождества

На память о стекле

 
Ни пятнышка – ни в памяти, в душе
печали нет – не видимо, не слышно…
В копилку загляну – слезы ужель
в ней собрано невидимо не слишком,
 
 
чтоб Город затопить, возвысить Нил,
вместить Кита? – едва дельфин резвится…
И женщины, стремящейся за ним,
дрожит непромокаемо ресница…
 
 
Сосуд храню – то перышко, сухарь
засохшего цветка ему к обличью,
а к осени заглянешь – и суха
бутылочка… И балует коричным
мой новый сад… Иду ль его тропой,
грущу ль в глуши у старого забора…
Храню слезу – одна теперь забота.
 
 
Читатель! Пропусти или… пропой —
никак не полюбить меня за норов…
 
 
Беречь сосуд от бури, от волны,
а там – цунами, Азия, но полно…
Ты и не знал, как мне грустить на пользу,
что корочкою детской отболит.
 

13 января 2005

На годовщину

 
Мне раны бинтовать —
И не было забот…
 

 
Моё давно разбитое колено
состарилось, а детское – поди ж…
Я не грущу, мой доблестный коллега,
когда Вы посещаете Париж…
 
 
В Париж и я лечу, когда охота…
Но всё охоче перемена мест
в груди… А жизнь идёт привычным ходом,
привычной мерой… Переменой мер —
 
 
шагов, потерь, открытий, искуплений
отметим год, взрослея не на тост
застольный… Сыты давешнею ленью
своей – пойдём, и выйдем – не на торг,
 
 
не в круг, не на майдан, не на трибуну,
не кафедру, что «даже», – хватит числ,
перечислений каверзных… Не буду
перечислять – пусть будет этот чист —
лист.
 

13 января 2005

* * *

 
Из Рождества – в Обрезанье – потом
Крещенского сочельника препона,
Крещение! Купель, река, и полны
бутыли, склянки… Пенит Иордань
народа разночинного орда…
 
 
И дней поток, и праздников – поток…
 
 
А что не праздник – знает Ветхий Иов,
свидетель Бога, верности залог, —
не мы, кто принимает не за ложь
кривой шажок, усмешку иль молчанье,
уместное ко случаю… Не чаю,
 
 
когда сии миную вехи, и о
неверном загрущу – не так! – зело.
 

13 января 2005, Обрезание Господне

Как-нибудь…

 
Добавить осени к зиме – и обмануться,
украсить дом букетом несезонным,
прожить сполна и думать – что минуты,
и взять в январь цветной из шёлка зонтик.
 
 
Прожить, и перестать, и слыть, любить и
вести беседу, оставаясь – туне,
и в зеркальце, которое разбито,
заглядывать, зажмуриваясь туго…
 
 
Вернуть на место ряд! – Недаром буквы
расставлены нам братьями по крови.
Но – мы идём – как выйдет, выйдет… Будто
так начерно ходить всю жизнь – по кромке…
 

14 января 2005, оттепель

О словесном?

 
Низанье букв – мозаика словес,
письмо – строка – сизифова дорога…
А также, помнишь? – бабочек ловец,
ловец – души, коли душа дородна.
 
 
С ловцами человеков тесен путь,
в него вступили, помнится, двенадцать?
Потом – ещё, и не был список пуст
входящих не широкими дверями.
 
 
Здесь инок, житие и патерик —
перед Престолом полное собранье,
где жертва (сей отвергнутый тариф)
берёт рубеж на поле вечной брани…
 
 
Тебе ль, несущий слово словно крест,
бежать с пути пред лобною горою?
Которая – что дальше, что окрест,
единой возвышается Голгофой.
 

15 января 2005, Серафима Саровского

На ночь

 
Спаситель-сон, что сонная трава,
лилов и длинношерст, лилов и мягок,
и вечер, как полуночный трамвай,
везёт во чрево… Так вползает в мякоть
 
 
созревшего плода малютка-червь,
заходит в донный ил речная мелочь…
Спаситель мой! – куда теперь и мне бы,
чтоб затемно укрыться стало чем?
 
 
Туда теперь и мне – в цветок иль персик,
в благоуханье, в ила вязкий гнёт…
Голубушка! Ты кажешься не первой,
сжигаемой бессонницы огнём
невидимым…
 
 
…Но были те и те, что пели стансы,
тебе ж уплыть, устроиться, уснуть…
Меняя вензеля дорожных станций,
меняющих названье, но не суть…
 
 
Я уклонилась. День прошёл по краю.
Над крышей ночь, сон зрит из-за окна
внимательно и, верно, ждёт, пока я
готовлюсь пешешествовать – одна.
 

15, 16 января 2005

Без стихов

 
Лишь отвернулась – боязно взглянуть.
А день хорош. Как корка на реснице
у древа – иней… Надобно решиться…
Решись… И – отходи ко сну.
 
 
И спи… В ту ночь, когда вскипают воды
источников, прозрачное крыло
голубки, полетевшей через волны,
не призрачно… И нет такой кривой,
 
 
не ставшею округлой, полным кругом,
расправленным, в последний жизни срок,
в прямую… И всю ночь вскипает круто
Вода, что проникает в ветхий сон
 
 
Земли… Проснись в Богоявленье —
река, колодец, капля, чаша слёз —
Крещенская купель – прошли насквозь
и плоть перевязали новой лентой.
 

19 января 2005, Крещение

Старый букет

 
Покажется – сказала обо всём
испытанном – восторгом ли, ушибом…
Редеют запылившимся овсом
метёлки из потёртого кувшина.
 
 
Букету – век, из прошлого, из зги
парной передрассветного тумана,
легонько холодящего виски
тинктурой среднерусского дурмана…
 
 
Да что за вздор, бессмыслица – латынь? —
когда под утро, двигаясь к Обедне,
послушна пономарскому обету,
я пропеваю песни на лады…
 
 
И тает хлад, туман течёт вовне,
освобождая зеркало речное,
плетёт паук на сетчатой волне
неутомимый кружево ручное…
 
 
Ступлю на мост, а там подать рукой и —
столетья три – бугор, обитель, крест…
…Букета приснопамятный секрет
чрез жизнь, давно взрастившую – другое.
 

21 января 2005

Без заглавия

 
Ах, выплакать заглавие, строку —
одну – как собирать букет из ветки
единой – как затрагивать струну
едва… Как ухватить звезду… Извечно.
 
 
А дальше что? Мерещится сюжет,
но ничего не сбудется повторно…
Так шелестит, застряв иголкой, жест
на листике пластинчато потертом…
 
 
О музыка живая! – укрепи.
Собранье душ, значков, ключа и тона —
пролейся глубоко – алкать и пить,
страдать и жить, и проливаться – тоже.
 

22 января 2005

Под капель

 
Всего-то – мочь любить.
Как в радужные перья
сквозь окоём слюды
оконной молча вперюсь
в фантазии зимы
стекающей, звучащей…
Не жаждущей – взаймы
несбыточного счастья.
 

22 января 2005

Невольное…

 
Как год назад – на волю поворот.
Но из окна насмотришься ль на волю?
 

 
Дождусь ли? – знает Бог. Что воля нам теперь?
Сия полна казна, теснея от неправды.
Стоим, не зная срок, как воины Непрядвы, —
туман, рассвет, а там – побоище. Потерь
 
 
не считано. А всё ж, в земле оставшись русской,
где воин, инок, князь – пред Господом – в ряду,
впадали рукавом в одно святое русло…
На волю – поворот, чтоб слышали – «Гряду!»
 

22 января 2005

Январские упражнения

 
Которая? Которая страна?
Которая повернута страница?
Вот лист – одна свободна сторона,
другая наполняется сторицей.
 
 
Сторицей тем и букв – саднит мозоль
на пальце указательном – не верьте!
Для остроты прибавила мазок,
как уксус прибавляется на вертел…
 
 
Вот день и ночь – попробуй раздели,
и вечер проложи, как папироски
прозрачную бумагу, меж… Или
возьмись определить, кто выше ростом,
 
 
ты или тень, послушная вполне
тебе, и всё же следующей солнцу
готовая остаться… Как по ней
узнать тебя, носитель невесомый?
 
 
Вот жизнь – одною мерной чередой
проходят дни, её багаж сдвигая
всё глубже, глубже… Чтобы – через дно
своей души ответствовать веками…
 

24 января 2005

* * *

 
Пиющий воду вжаждется опять,
ему не хватит дождика и снега,
ему не много солнца, звезд и неба,
он жаждой, как узилищем, объят.
 
 
Он жаждой свит, как свиток древних книг,
однажды утесненный в круг корзины,
что видела когда-то на картине —
восточный монастырь. И руку к ним
 
 
не протянуть… Не вынуть, не раскрыть
и не прочесть премудрость манускрипта…
Ворота – что размах железных крыл,
столетья закрываются со скрипом…
 
 
Однако – жажда там… Теперь январь,
стучит в окно то дождь, то снег, то ветер,
не разглашая тайного ответа,
как напоить? И можно ли? Едва ль…
 
 
Колодца помню круг, где дева-самарянка
беседует в тиши и воду подаёт
Подателю Воды, выслушивая прямо,
как жажду утолить… Но будто потаён
для будущих сердец простой ответ Пришельца.
 
 
На воды едет люд… Там капает, здесь льёт…
И вновь любой глоток становится прелыценьем,
и душу холодит забывчивости лёд.
 

25 января 2005

Из-под снега, или стихийное

 
Из-под снега – люблю! И поглубже
заберусь… Соберу веерком
прошлогодние крылья, чтоб – ну же! —
с молодым полететь ветерком
 
 
в тот раёк, что неведом дотоле,
пока вихрь не приметит глазком
редких крылышек веер… Да только
сбив рисунок попутным броском…
 
 
Только пальцем коснулся узора,
только глазом присвоил красу…
Как уже созывает грозу,
что росу… Ни зонта, ни укора…
 
 
Я поставила быстро все точки
и тетрадь запечатала в шкаф.
Свищет вихрь, словно памяти шквал.
Из-под снега – люблю! – да и только.
 

28 января 2005

«Достояние республики»

П. Крючкову

 
Чей силуэт в погубленном именье
покажется едва?
Какая безутешная езда —
Суханове – История… И меньше
 
 
галчонка, зимовавшего в пустом
дворце, ты, юный паж – перо и шпага,
очки… О юноша, ни шага…
И хищник прековарный за кустом,
и виршей невостребованных – с том…
Ты знаешь – говорить и жить – не шалость.
 
 
Прости ж – иди! Иди, стучи и стой,
тебя услышат и тебе откроют
все, кто… здесь пропущу. Все те, но кроме…
Будь столько сильным, трогательным сколь,
 
 
сколь беззащитным… Не примерить латы.
Да что они? – железо, сцена, звон…
Твои – покрепче: жилы, сердце – свой
Крест. Но нет, не так серьёзно – ладно?
 

31 января 2005

Из ничего

Е. Авдеенко

 
Из ничего! – Божественный Глагол
всему Творец. Поэту – назиданье.
Мы – есть, покуда следуем. Доколь
ведёт, не отпуская, нас и дальше.
 
 
Ведёт и не пускает – знать предел
тебе даёт – «не спи, не спи, художник»…
И в праздный час в безделье, и средь дел
ты остаёшься, как и был, задолжник.
 
 
Коль ноша тяжела – возьми свою,
не устыдясь её простого платья…
Кому – сомненья, а кому – союз,
в каком уже не думают о плате.
 
 
Печаль ли, скорбь, невзгоды борона —
что на веку не вспахано, не снято!
Тебе ж – туда, где тонкого руна
снимают дань и призывают в святость.
 

1 февраля 2005

Ночью

 
У вдохновенья неприметен лик —
покажет перст, мизинец, волос, ухо…
То водопад, фонтан… И тут же сухо
во рту, в гортани… Горьковато лишь
 
 
в душе, а там – во всех её сторонках…
Бежишь, плутаешь лабиринтом троп
нехоженых – то путаных, то ровных…
Попадаешь, подержишься за трость…
 
 
Куда-то приползёшь, придёшь, достигнешь —
вот тронный зал, корона, скипетр, люд…
Осмотришься – как он уже не люб —
удел нелёгкий… На! Бери! Да ты – где ж?…
 

3 февраля 2005

Калейдоскоп

 
Всех солнц не соберёшь. Храня его в груди,
разнимешь на восход, закат, зарю и проблеск,
как если б заглянуть в глазок и покрутить —
забава для детей, и юности – на пробу.
 
 
Как если б заглянуть в глазок и покрутить —
о, что ни поверни – всё кажется не промах,
всё краше, но зачем? Постигнувшим – что проку?
Всех солнц не соберёшь – храни его в груди.
 
 
Ты помнишь день и час, в какой тебя согрел
его безмолвный луч, а ты услышал голос,
и, слушая призыв из пламенного горла,
ты следуешь – дитя, подросток, муж, согбен…
 
 
Согбен и стар… Иль мудр – прими на выбор.
Стекло в игрушке – жизни не пример.
 
 
Одна судьба – прими её размер,
пока ты здесь, пока ещё не выбыл.
 

3 февраля 2005

* * *

 
Как ты, волна, ни бейся,
утёса ты не смоешь.
Смотреть из поднебесья,
с волной воздушной, можно
на горные уступы
и впадины глухие…
И разглядеть, что тут ты,
внизу нагорных хижин.
Но капля камень точит,
сдвигается Рукою
пространство… И рекою
течёшь подземной тонкой.
То сякнешь, то бурлишь,
то озером затихнешь,
от прежних небылиц
уплывшая – за тыщи…
 
 
Чего? – Да надо ль знать?
Течёт поток словес…
 
 
И в новую волну,
без промаха, Ловец
забрасывает снасть.
 

8 февраля 2005

Встреча

 
А когда я приду – я скажу,
а когда я приду… Я смолчу,
как и ты – только дрогну губами.
Незаметно сниму золотистую цедру кожур
мандариновых… Чуть
фитилёк у лампады убавлю.
 
 
То стесняет, то жмёт —
давит быль. Кожура мандарина,
прихотлива, легла – подсыхает её завиток.
Разом цитрус и дух из ночи палестинской… Не то.
Разом горечь и мёд,
а не дар жидковатый ландрина.
 
 
Что скажу, что смолчу?
Это будет слеза и слеза,
это будет сиянье, увы, не Фаворского света.
Не неверен, но верен Фома, отвечающий смело…
Не могу произнесть – перемалывать тайну в молву.
Я в Углу попрошу – пусть одна остаётся стезя.
 
 
Где Господь наш и Бог,
и где мы, неразумные дети,
так хотевшие в жизнь замешать и страданье, и свет,
так спешившие жить и того получившие сверх.
Мы с тобой перед Ним постоим напоследок – раздеты.
Я войду в твой чертог.
 

9 февраля 2005

В рожденье

Б. Пастернаку

 
Качались птицы на ветвях,
а бури не было в помине.
Сегодня здешние ветра
гуляли далеко по миру.
 
 
Здесь лёг оплаканный поэт.
Легка земля в прозрачном платье.
И снег лежит, и снова плачет
дитя на недалёкой даче,
всё повторяя букву «м»…
 
 
Всё повторяя букву «м» —
экслибрис своего рожденья…
А на заснеженном растенье
качается пернатый эльф…
 
 
Здесь стихотворца тих приют,
лишь скрипнул снег под ножкой девы,
пришедшей поутру без дела,
когда в безмолвии блестела
звезда, упавшая – в июнь.
 

11 февраля 2005

* * *

 
А было? – сад и райского пера
и пенья райского – глазок, свеченье, эхо…
Ты – в нём, живёшь и знаешь – Это.
…А было, что и сад – тебе не рай.
 
 
О, алчность – Евин горб, порог Адамов!
Ну что не жить под щебет сладких птиц?
Что музыка, молчанье, голос, тишь —
здесь, где не рай? Коль помнится – а там он!
 
 
А там он – днесь, и Праотец у врат.
И где-то мы, кто поодаль, кто дальше,
утраченного ждём, теряясь – враз,
блуждая по садам, не райским даже.
 
 
Блуждая по садам – не тем отнюдь…
Единое разменивая скоро,
и жизнь, соединённую в одну,
без страха выкорчёвываем – с корнем.
 

17 февраля 2005

Перед весной

 
Посадский день не светел, а угрюм.
Успенский купол только остров в небе.
И ягоды, похожей на урюк,
здесь не видать, а так хотелось мне бы
 
 
туда, где купол неба синь до дна
и в синем небе золотые звёзды…
Которые сияют на извёстке
посадского собора… Как одна
 
 
звезда сияла над родильным хлевом…
Но день угрюм, и тучи мрачных птиц
над Лаврою – что богомольным хлебом,
как богомольцы, падавшие ниц.
 
 
Но день что дар – приму его навеки.
Горька рябина, жив честной народ,
стоявший нескудеющим навершьем
сквозь непрерывный времени нарост.
 
 
Сияй, звезда! Мы здесь в твоей юдоли,
какие б ни манили небеса.
Лишь день угрюм. Так смотрит – не весна,
теснящая непрожитою долью…
 
 
А нам бы – так: навстречу, сколько сил,
шагать на свет негаснущей лампады.
Идти – туда, в груди не угасив
живой огонь, чтоб, не дойдя – не падать.
 

Сергиев Посад, 18–21 февраля 2005

Вспоминая

 
Где горько так, что силы нет у век
ни яблоко сберечь, ни приподняться,
где губы поворачиваем вверх
усильем неискусного паяца,
где тоненькая плёнка на зрачке
саднит слезою под закрытым веком…
Мы – странствуем, не ведая – зачем
так грезим, как о будущем – о ветхом.
 

19 февраля 2005

Продолжение

 
Перечит глазу зримого стоп-кадр.
Здесь занавес, а то была – Завеса.
Как если бы не… Не того замеса
проходит жизнь, прошедшая сто крат…
Не наша, не для нас, не нам – заместо.
 
 
Заместо снегиря не красногруд
ни братец воробей, ни птаха рядом,
не знавшие особого наряда…
Особого – похожего на груз.
Мы ж, ведавшие, что такое грусть,
соткали жизнь, похожую на рядна…
 
 
О, грубый холст… О, редкой нити ряд…
Плетись, пока мы тут, без перерыва,
чтоб в зримое смотреть и не терять
ни взгляда на… Ты смотришь ли? Ты рад
смотреть, как смотрит вглубь библейский рыбарь?
 
 
Заместо жизни – жизни не прожить.
За занавесом кроется Завеса.
Сокрытое безмолвно и словесно.
Свободные исполнив виражи,
сотки своё вместилище Завета.
 

22 февраля 2005

* * *

 
Где грустно так, что вечер – как ни глянь,
где ночь длинна, а утро безответно,
где в видимую явь врастает мгла,
как хлопковых коробочек соцветья,
исторгнувшие плоть… Цветёт туман,
сплетает время хлопковые нити…
И ближе на стежок подходит март,
пока его холстина только снится.
 

23 февраля 2005

Из Абрамцева в апреле…

Уже бо и секира при корени древа лежит.

Мф. 3, 10

 
Лимонница – спешащим лепестком
прикинувшись в означенном апреле,
присыпана, как шёлковым песком,
пыльцою кисло-жёлтою… А прежде…
 
 
Здесь был Раёк – неспешно плыл песок
времён – в часах, в волнах соседней речки…
 
 
Здесь Родина исхожена пешком,
и слышны приснопамятные речи
Отечества попранного сынов…
 
 
Здесь падают подкошенные древа…
Но недругов не вечен и не нов
удар… Коль ждёт секира – древле.
 

30 апреля 2005

* * *

 
Захарова, Голицына, Вязём
мелькал пейзаж в пылающем закате,
и вспыхивал у сердца, и за картой
окрестности, невидим, невесом,
тот кадр, что называется – за кадром.
 
 
Толикий груз – ату его, ату!
Чего блазнишь без сроку и без меры?
Как будто можно душу на лету
измерить неуступчивым безменом
иль вымерить – у времени – бессмертье?!
 

11 мая 2005

ДВА ПОСВЯЩЕНИЯ

1. Спустя… в Муранове

 
Минуло тридцать – вяжет канитель
свои узлы, сцепляя чёт и нечет,
то нет, то да, то отозваться нечем,
то тем молчим, то говорим – не тем.
 
 
Что три, что тридцать, что совсем не счесть
холмов, дорог, пути вперёд и в горку…
Лишь – было, и смотри – уже ни с чем
идём и попираем тверди корку.
 
 
А здесь – всё то ж, и узко канапе,
и сумерки стесняют анфиладу,
и кажется, что можно канитель
оставить… и отправиться в фиакре…
 
 
В Италию, в Неаполь, к Богу в Рай…
Иные дни – иных поэтов «детство»…
И молвится – чтоб отправлялись враз…
И слышится – что никуда – не деться…
 

Мураново, 22 мая 2005

2. Вне темы

 
В шалмане солнечном – не так, не то, не те…
Кочуют тонкорунные барашки
по горкам золотым… А здесь – вне тем —
базар – вертеп – и рыбные баранки…
Крепчает дух из соли с чешуёй —
 
 
бежим, бежим! – не Керчь и не Одесса…
 
 
И – рядом – помышляя о своём
и примеряя общие одежды —
мы ходоки из меченого детства,
из молодости меченой – не деться!
Мураново – Ау! Так с чем? – уйдём.
 

26 мая 2005

Воспоминание о Родине

 
Да так и плыть! – в ковчеге золотом,
дышать пыльцой нетронутых растений,
чтоб разглядеть за жизнью, за листом
бумажным – Жизнь, и вместе с теми
остаться, кто остался – не растерян.
 
 
Здесь не парад, здесь грудятся дома
в один ковчег, сбирая тварь по паре,
но это – путь не Ноев, не в Дамаск
путь Савла, и не мойры, парки
 
 
творят судьбу… Оставим мудрецам
что – далеко… Останемся поближе.
И убирая время от лица,
вдруг разглядим, что вылеплено – лишним.
 

Кострома, 8–15 июня – Москва, 21 июня 2005

ТРОИЦА В ЭЛЕКТРИЧКЕ

1

 
Пион как пачки балерин на озере,
где доброе и злое —
ожившее – выкручивает па,
и падает, и держится в изломе
стопы, судьбы… И воздухом дыша
одним – вдруг разделяется на выдох…
Пионова воздушная душа
склонилась, как балетные на выход.
 

2

 
Чьим ирису пристало платьем стать,
что золотист, лилов и будто бы небрежен?
Так ветер оборачивает стан,
у линии безбрежных побережий,
испанки, андалуски… Но зачем
так далеко, так горячо, так южно?
Коль ветру не назначено – за чьей
спешить душой – испытанной иль юной…
 

19 июня 2005

3

 
…И прочих – хор, что сложены в букет —
свечной люпин, дурманящий чубушник,
назначенные в вазу, на буфет
поставленные, видимо, что будут…
 
 
Что будут. Будут… Будут? Грузный век
прижал к земле и душу в персть впечатал,
и, радугу срисовывая с век,
полощет в мироздании печальном,
 
 
раскладывая прачкой на цветах
свои холсты, как древние крестьяне,
златые – расправляя над крестами,
и целое слагая из цитат.
 

20 июня 2005

Перемена, или в ответ

 
Двадцатый день июня – Духов день.
Что ветр принёс? И дул ли от Сиона?
И не был ли толикой моциона,
парящей в безвоздушной духоте?
 
 
О, нет. Я помню Холм, и Шум, и Вихрь,
коленопреклоненье в твердь Сионю,
с падением и с жаждою – с иною,
с ненадобностью составленья вирш…
 
 
Москва дрожит, и дождь стоит стеной,
иной ретиво ждёт зонта укрыться,
иной – молчит, сверяя скреп у крыльев,
взлетая – из утробы – гостевой.
 

20 июня 2005

* * *

 
Когда бы на Басманную – в Москву! —
что за дела?! С билетом в третьем классе
три барышни, актриса – тот же классик,
перемешавший горечь и тоску,
и ласку – свет и тень… Сойдя со сцены,
вдруг разошлись, оставшись между нас,
как будто – без лица, без слов, без цели…
Но не давая драму – на бестселлер
переменить, когда с душою смежена
душа… Короткий миг… что жнёт и сеет.
 

29 июня 2005

За дорогой

 
Здесь бередит волненье трав
что схоронилось в слабых удах —
и не-преодолимый страх,
и нерастраченную удаль.
 
 
Мне поле колосков кладёт
в ладонь поникшие головки…
А жизнь, что в плаванье ладьёй
пошла, уже бежит галопом…
 
 
Куда ж нам плыть, спешить, бежать,
коль каждый колосок на месте,
и на полях священных жатв
всяк убегающий – намечен.
 

3 июля 2005

Портрет

 
В костромской картинной галерее,
не мигая, смотрит мальчик в красном
на былое, будущее… Греет
на ходу июль… И август, вкрадчив,
 
 
достаёт до краешка, тревожит…
О, не Юг, не Франция, не Ницца…
Где глядят возвышенно и низко
берега, сливаясь в волнах волжских.
 
 
Где в корабль, плывущий не по ходу,
ни войти, ни выбраться наружу,
ни забыть, ни вспомнить – не нарушив
череды тяжёлую походку…
 
 
Все мы дети с воинским уставом,
лишь – резвиться, да уж крепко держит…
Мы – устанем, только не устанет
мальчик в красной масляной одежде
 
 
в костромской картинной галерее —
старый холст и безымянный мастер…
Нам – не то, мы названы, мы зреем —
отдохнём, увидев свод в алмазах,
 
 
может быть… Вдоль улицы губернской
я плыву от ключика до устья
по реке незримой – от купели
до слиянья, где светло и узко —
 
 
и откуда «вдруг» Источник Света…
Этот малый городок затерян,
но болит вселенскою затеей —
память, стынь, тоска – макушка лета…
 
 
Это Мальчик – он берёт за душу,
он опять неопытен и красен…
Это время – с плаваньем подушным
под – под грудь – затянутое – рясой…
 
 
Пыль и зной – безвременно и жарко,
проплыву и выберусь на насыпь,
как рыбёшка, вынутая наспех
из воды – уже – с метой на жабрах…
 
 
Так что – где он, где он? – мальчик в красном,
в башмачках из новенькой лазури…
Наперёд – безвременен, и вкраплен
в череду… как преданность и сурик —
 
 
в жизнь и холст… А мы – вперёд – теченьем…
Оставляя годы, город, горесть,
книгу, лист, страницу, строчку – повесть,
чтоб взрослея – сделаться – точнее.
 

Кострома, 13–18 июля 2005

* * *

 
Что этот день? В нём всё – что у Творца.
Сумей принять и – будет. И вперёд,
быть может… Может быть, земным пером
не начертать… Ни прямо, ни с торца
не посмотреть творению в упор.
 
 
О, вечный день! О, яблоки в раю,
что падают оземь в людском краю
и – в медь, и в таз, в варение – в укор
иль молча, незатейливо… Укрой!
И – не держи, и – следуя – врачуй.
 

25 августа 2005

В СТОРОНУ ОЛЬГИ. ДВАЖДЫ

1

 
Когда знаешь Имя,
но не – чему оно входом,
когда под его взглядом
остаёшься и идёшь, оставаясь,
 
 
когда называешь – Ольга —
а в ответ – воды, звезды —
тогда Ольгиной солью
соединяются звенья.
 
 
Ольга – вход – выход.
 

2

 
А как, что больше – не
теченье влаг, паденье
разомкнутых частей,
движенья океан? —
 
 
Молчание воды,
вмещающей вселенной
подробность, существо.
А как, что больше – нет?!
 
 
Молчание воды —
начало и конец.
 

11–14 января 2006

ЧТО БАБОЧКА-ДУША?

1

 
Блажен, кто спит. Кто бодрствует – трикрат.
Со спящим – тсс… С живущим – унисон.
Как далеко скрывается тот край,
куда заснувший рядом унесён.
 
 
Спит. Бабочка сжимает, не дыша,
ещё слегка мерцающий узор
прозрачных крыльев… Лёгкая, как шаг
бесплотный, уносясь – за горизонт.
 

23 февраля 2006

2

 
Что ж бабочка-душа? У ней иной поток,
которого не зрит, но верно в нём вовек.
Мы ж, дремлющие днесь, пробудимся ль потом
друг друга увидать из-под прикрытых век?
 

24 февраля 2006

МЫ СТАНЕМ…

1. На…

 
На родных бережках
мы… с солью…
Острей снежка,
солоней прибоя…
Всегда – при боли.
 
 
На родных бережках
без боли – ни шажка.
Так – том за томом
слагаем – Домом.
 

2. Дом

 
Это Дом, сложенный из:
сверху – свода, земли – низ.
Сосны, ели – по пятьдесят
чуть дыхание потеснят,
да покалывает душу
перышко в подушке.
Изумрудная краска – хвоя, терраса,
лестница…
Лестница в недра, где дно и небо.
 

3. Из дома

 
Так полетим, впечатываясь в свет,
сойдясь в одно, невидимое глазу,
безгласное, неслышимое – вслед
другим, вперёд других, избравши главным
 
 
сей путь – полёт, равненье, пеший ход —
совместное: дыханье, сон, разлуку…
Чтоб всюду притекал нездешний хор
потоком к иссыхающему слуху.
 

16 апреля 2006

На страстной

 
Услышать «Се Жених…» и видеть Дверь Чертога
– Апрельский Переход и страшен, и велик!
Дыханием одним поставлен за чертою
внимающий Тому, Кто смерти не велит
попрать собою Жизнь – «Где, смерть, пустое жало?!»
Я снова соберусь, надев простой платок
на голову себе, без ропота, без жалоб,
без сожаленья о… Без муки о «потом».
 

18 апреля 2006

В четверг

 
Крестчатая фелонь, вестившая страданье!
Я свечку сберегу зажечь огонь в Углу.
Гори, огонь в груди! Свеча и страх растают,
утробой протекут последнею – и глух,
 
 
и слеп восстанут днесь. Разбойникова плача
чьё сердце повторит мученье и исход?!
А день уже зовёт, медлителен и скор,
изведать на губах полынь Святого Плата.
 

20 апреля 2006, Великий Четверг

Над городом

 
Кольцом уездного Кремля
соединив зиму и осень,
из золотого – в бурый, в проседь
уходит из-под глаз земля.
 
 
Ошую под ногой дворец —
вверх! Вверх! Но не взлететь в помине.
А одесную – что по миру —
разруха, разность… Но Творец
 
 
поспешествует им доселе.
Рукою – до монастыря,
источника благих, до сердца —
вот… Как по гласу мытаря:
 
 
«Да буди милостив худому…»
Душе недужной, хладным дням…
Чтоб полно вычерпать – до дна
на гостевом пути – до Дому.
 

Можайск—Москва, 29 октября–4 ноября 2006

ПОСВЯЩЕНИЕ ПАМЯТИ

1

 
Объединимся – Вереёй,
Можайском, Боровском, Ростовом —
единой памятью. Её
землёй нездешнею расторгнем.
 
 
Одну бесценную – она
перед какой не удержалась
ценою? Осень – не о нас —
«проговорила» – вслух – без жалоб.
 

2

 
А далеко, на севере – в Париже —
быть может…
 

А. Пушкин

 
А где-то далеко, укрывшись старой кофтой,
то грезишь, то грешишь китайскою стряпнёй,
и смешиваешь в жизнь неметчину и Овстуг,
«француза из Бордо» с «проклятою» страной…
 
 
Где воля не в наём, свободен путь, – по ветру
плывёт земной корабль, – попутного! И в грудь
как драма – из груди – ударится… Поверьте!
Со всеми говорят прощение и грусть…
 

6 ноября 2006

3

 
Забросила б совсем неверное занятье,
да то прихватит дух, а то сведёт на нет
дыхание в груди… И вот «пожалте» – нате!
Бумага – на ходу, дыхание – на ней.
 
 
«Прощение и грусть» не фортель графомана,
вокруг сам Божий мир без сдачи и долгов,
где верою пошла и верою хромала…
Одно сама – хромаю. Всё сущее дал Бог.
 

11 ноября 2006

Российское

 
Вплотную – ко стеклу – прижался стук и лепет.
Ноябрь – плохие дни – подмоченный прикид.
Сомнительный снежок навстречу бьёт и лепит
бесформенный сюжет рассудку вопреки.
 
 
Ату его, ату – прогнать не в силах вовсе.
Отбросить, повернуть – догонит и додаст.
То в зиму каплет день, то ночь впадает в осень —
что этакой чреде до правил и до дат?
 
 
Сиди. Пиши в тетрадь. Рифмуй, косясь в потёмки.
Там, право, по серьгам и братьям и сестрам…
Где резво лепят баб горластые потомки…
И караулит «зверь» с названием «се страх»…
 
 
Ату его, ату! Гляди в глаза, не прячась.
Живи своей чредой в законе – благодать
не минует, придёт, сотрёт рукою прачки
ненужные следы, неведомо – когда.
 
 
Теперь в чести ноябрь, ущерб и непогода —
мы все отчасти как отставшие от стай
пернатые… С крылом, до срока непохожим
с грядущим, что спешит и медлит прорастать.
 
 
Российского житья не вычерпать заочно,
как неродимых щей ни пробуй, ни хвали…
Как ни востри перо – ему ответит прочерк.
Какая жизнь… Ноябрь – гримаса, маска, лик?
 

11 ноября 2006

Молча

 
В саду Монсо или в ещё
Саду задержишься недолго,
вмещаешься тогда – не только
в земную поросль. Тайный счёт
 
 
уже ведётся. Под ногою
ещё земля, границы, мир…
Всё движется – в единый миг
предстать нагою подноготной.
 

15 января 2007

В Италию…

 
…Где все сады земли полны и откровенны
и бродит молоком взрослеющий рассвет,
где сам ложится свет мозаикой Равенны
и тает на глазах (увидишь: раз – и нет)…
 
 
В Италию… В кувшин, в сапог, в ковчег, в колодец…
О, путник, Ной, вино, прозрачная вода…
Что проще – полюбить?! Труднее – не воздать…
Покажется – уже… Но не достичь Коломны
 
 
ещё (её холмов ни счётом, ни красой
особой не равнять с семью)… Вечерний Рим
слит с вечностью в один мерцающий сосуд,
чтоб чисто смыть росой тысячелетний грим,
где мальчики земли волчицы грудь сосут…
 
 
Что ж Русская земля, что Старицы удел?
Лишь высмотреть глаза и снегом протереть.
И дальше по холмам коломенским… теперь —
как прежде и потом! Без мировых утех.
 

10 февраля 2007, Новомучеников Российских