Текст книги "Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы"

* * *

Я не видела, каким был конференц-зал до этой минуты. Но если бы Рокотов не раскрыл истинное предназначение данного помещения, лично мне бы ни в жизнь не догадаться!

Прямо от входа было сооружено некое подобие ступенчатых трибун, на которых, стоя, вполне мог разместиться весь ресторан. Трибуны упирались в прозрачную перегородку, за которой зеленел настоящий сад, вернее сказать, джунгли, как правильно определил Рокотов.

С высокого потолка свисали упругие лианы, заплеталась стеблями за пальмы и фикусы прочая заморская дрянь. Среди темной мясистой зелени кудрявились два роскошных белоцветных олеандра и несколько пышных кустов с ярко-красными цветами.

Вроде бы нечто подобное я видела в Египте, кажется, эти деревья назывались каркадэ, или суданская роза. Остальные растения были мне неизвестны.

Вытягивая шею изо всех сил, я пыталась разглядеть кадки, в которых произрастал и транспортировался сей ботанический сад, но мне это не удалось. Казалось, кусты и деревья растут прямо из красновато-коричневой земли, щедро расцвеченной ярко-зеленой высокой травой. Но главным было даже не это! Чудесный сад-огород, как оказалось, располагался на небольшом уклоне. То есть дальняя его часть несколько возвышалась над ближней, и за счет этого все пространство охотничьих угодий просматривалось как с собственной ладони.

Зрители наконец угнездились на широких приступках, заиграла какая-то не то индийская, не то африканская музыка, под ближнюю раскидистую пальму вышла дичь.

Кроме купальных костюмов, состоящих из двух узких полосок ткани, на девушках ничего не было. Правда, на головах виднелось что-то типа масок с большим прозрачным стеклом во все темечко. По сравнению с дылдами-манекенщицами и упитанными олигархическими женами моя Юлька смотрелась робким воробышком, случайно залетевшим в стаю раскормленных гусей и масштабных буревестников.

– Это нечестно! – шепнула я стоящему рядом дяде Семе. – Юляшка меньше всех! Как ее разрисовывать? Один раз пальнут – и все!

– Поможем, – солидно успокоил меня рыжий олигарх. И я ему сразу поверила.

Следом вышли охотники. В набедренных повязках и высоких, под колено, полосатых гольфах, повторяющих по цвету купальные костюмы дичи. Охотники грозно водили дулами огромных, как мне показалось, автоматов, от созерцания которых лично мне стало жутко.

– А это не опасно? – спросила я у дяди Семы.

– Конечно нет, – хохотнул он. – Это ж маркеры для пейнтбола, стрелять будут только одиночными, никаких очередей, и сила давления на нижний порог отрегулирована. Если не ошибаюсь, это Smart Parts, восьмерка, один из лучших.

Вот сколько раз звали меня друзья и в «Top Gun», и в «Медвежьи озера», и в «Егерь»? Все времени не хватало. Сходила бы хоть раз в пейнтбольный клуб, сейчас чувствовала бы себя вполне спокойно, сама могла бы что угодно и кому угодно рассказать.

Зазвучал мелодичный гонг, дичь синхронно натянула на голову нечто с темечек, оказавшееся именно масками, грохнул барабан, и охота началась.

Дичь благоразумно рассыпалась по непроходимым джунглям, завоеватели кинулись в погоню. Девчонок, видно, здорово проинструктировали: они не ждали, пока стрелок выйдет на след, они нападали сами! Длинноногие, почти вровень с пальмами, рокотовские феи слонялись беспринципно и нагло, вызывая радостный огонь на себя, в результате чего уже в первые пять минут охоты оказались уляпанными с ног до головы синей, желтой, оранжевой и черной красками.

Вчерашняя Лиза, видно, до печенок достала какого-то одного из охотников, потому что была исключительно зеленой, в цвет джунглей. Маскировка, с одной стороны, помогала, а с другой – мешала войти в экстаз жертвенного контакта, потому что делала Лизавету практически невидимой.

Еще одна олигархическая жена, лет тридцати пяти, подставилась как-то очень странно: все ее крупное мясистое тело украшали алые брызги, словно неизлечимая болезнь оставила свой зловещий след в виде кровавой сыпи.

Словом, женщины вопили, мужики рычали и хрипели, и только моя Юлька, дура дурой, пребывала в абсолютно чистом виде. Ни единого пятнышка, ни малейшей полоски! Она ловко уходила от погони, подныривая под кусты, сливаясь с цветами, один раз даже вскарабкалась на пальму, пропуская под собой возбужденного охотника.

Скорее всего, поняла я, в тот момент, когда объясняли правила игры, Юлька углубилась в свои печальные мысли о нашем Максе, вот все и прослушала. Теперь думает, что кто чище, тот выиграл.

Наивная! Чистота – даже не вчерашний, а позавчерашний день. А сегодня – чем ярче, чем экстравагантнее, тем больше шансов.

Охота, видимо, входила в завершающую стадию: модели были просто залиты краской, представляя собой полноценную палитру. Белужка все же умудрилась наткнуться на красный маркер, и теперь на сочной зелени ее тела цвели прекрасные алые пионы. Или маки. Какая разница? Повезло наконец и пышнотелой тете, ее пригрели сразу синим и желтым. Причем с разных сторон. И теперь, если бы синий поменять на зеленый, она бы оказалась – вылитый светофор!

Остальные выглядели просто неопрятно заляпанными, будто вывалявшимися в жидкой грязи. И только моя Юлька оставалась по-прежнему девственно чистой. Дура.

– У меня краска закончилась! – огорченно поднял автомат один из захватчиков.

– И у меня, – присоединился второй.

Тут же из леса вышли еще трое. Звуки выстрелов стали реже, женские крики уже не так будоражили умы и иные части мужских тел. Это было наглядно.

Дичи до срока запрещено было показываться из непроходимых джунглей, потому живые холсты прятались за пальмами. Все, кроме Юльки. Эта ненормальная вдруг ни с того ни с сего вышла на поляну, где отдыхали притомившиеся охотники.

Она возникла перед ними совершенно обнаженная (даже трусики сняла, свинюшка такая!), молочно-белая, тоненькая, светящаяся. Розовые сосочки, как перламутровые пуговички, торчали вперед. По зрителям прошло волнение.

– Ну что, конкистадоры! – обратилась к застывшим мужикам Юлька. – Вот она я, перед вами! Палите!

Охотники, не ожидавшие такой беспримерной подлянки, совершенно ошарашенные девчоночьей красотой, юностью и наглостью, одновременно ломающие голову над тем, как это они все вместе так активно промазали, что на дичи – ни пятнышка, сначала изумленно отвесили подбородки, а потом схватились за оружие.

– Ну? – поддразнила их Юлька, высунув кончик розового, как соски, языка. – Что, нет пороха в пороховницах? Эх вы, а еще олигархи!

Дичь, спрятавшаяся в кустах, солидарно и громко захихикала. Зрители оживились.

– Так их, Юлдуз! – крикнул дядя Сема. – Импотенты конченые!

Охотники напряглись. Похоже, общая победа оборачивалась поражением. Публика на трибунах начала улюлюкать и хихикать, отпуская недвусмысленные реплики по поводу наличия и отсутствия целкости, меткости и иных сугубо мужских качеств.

Юлька, разведя в стороны руки, красиво изгибалась под продолжающуюся этническую музыку. Видно, татарская кровь, почуявшая зов степей, требовала абсолютного повержения противника. Кто-то из охотников, не выдержав пытки насмешками и голым юным телом, первым нажал на крючок. Маркер пукнул и обдал Юльку туманной оранжевой взвесью. И тут же в расстрел невинной девчонки включились, как сумасшедшие, остальные каратели. Оружие жалобно потрескивало, на Юльку просыпались мелкие, почти невидимые брызги.

Палили безумные охотники долго и бестолково. А когда наконец остановились, оказалось, что моя девочка, как совершенная статуя работы Микеланджело, покрыта сияющей переливчатой пленкой. Ни одного из основных цветов различить было невозможно, настолько мелки и невесомы оказались брызги краски, исторгнутые умирающими автоматами. Поэтому тело просто лучилось радужным многоцветьем, словно золотая скульптура сияла под солнцем, вбирая в себя все его оттенки и лучи.

Завороженный народ изумленно застыл, а потом грянули аплодисменты.

Вопрос первого приза был решен быстро и однозначно.

Счастливая Юлька стянула маску, щедро улыбнулась обступившим ее расстроенным каланчам. Вышедший на авансцену Рокотов набросил на импрессионистское создание легкую золотую кисею в виде плаща и водрузил на голову маленькую сверкающую корону.

Дружно и быстро избрали двух вице-мисок. Второй оказалась Лиза, третьей – Светофор.

– По нашим правилам, – довольно доложил Рокотов, – весь оставшийся вечер победительницы радуют гостей росписью ручной работы!

– Это как? – спросила я у дяди Семы.

– Для них будет установлен отдельный столик на возвышении, чтобы каждый мог полюбоваться вблизи, – пояснил он.

– Юлька, – зашипела я, пробившись к самой перегородке, – купальник надень, а то отец прибьет!

– Конечно, – лучезарно улыбнулась мне сияющая королева.

* * *

Быстро и незаметно высокое общество переместилось в «Les Caves», где все давно было готово для предпремьерной дегустации «Martell Grande Creation Extra». И сама дегустация, и дальнейшее вольное потребление привычных уже коньяка «Martell XO» и шампанского «Mumm» проходили в теплой и дружественной обстановке.

Юлька вместе с менее удачливыми олигархинями, как и полагалось, сидела на возвышении, пила шампанское, по моим представлениям снова в излишних количествах, и заедала вино красивыми фруктами. Заработанный приз – пачку евро, перевязанную красивым красным бантиком, племяшка вручила мне. На сохранение. Как на грех, отягощенная неусыпным наблюдением за нравственностью вверенного мне ребенка, я упустила важнейший момент рассаживания по столикам, а когда опомнилась, оказалось, что сесть практически некуда.

– Дашенька, идите к нам, – махнула рукой добрая от коньяка коллега.

Пришлось. За столиком сидела Светлана, уже изрядно датая, видимо надегустировавшаяся изысканного дармового напитка.

– Боже мой! – закатывала глаза коллега. – Как же мне надоели все эти рожи! Поговорить не с кем, глаз положить не на кого. Есть ведь журналисты, которые ездят по стране, пишут о простых людях, проводят расследования, занимаются аналитикой.

– А тебе кто мешает? – удивилась Света. – Хочешь, со своим поговорю?

– Если не я, то кто? – поразилась коллега. – Кому нужная вот эта клоака? Эти бесконечные пьянки, разврат, тупые дешевые игрища.

– Че мучиться-то! – пожала плечами Светлана. – Не хочешь – не надо. Жень, у тебя же имя! Ты же звезда!

– Я – гуманистка, Светочка, – устало оповестила коллега. – И своим друзьям зла не желаю. Вот это все, – она обвела руками зал, – мой крест. Тяжелый, терновый, но ведь кто-то должен! Твоему мужику, например, чего спокойно не живется? Денег не хватает? Зачем он в правительстве штаны протирает? Да затем, что за Россию, родину несчастную свою, переживает. Вот и рвет пупок, не щадя сил. Ты-то тут, а он где?

– Где-где, – тупо мигнула Светлана, – сейчас в Аргентине, потом в Австралию полетит. Дела.

– Вот. А ты говоришь. Не о себе, о людях думать надо. Ой, смотри, Ельцин-мадший пожаловал! – сменила вдруг тему она, мгновенно оживившись.

– Где? – закрутила головой Светлана, которую разговор о супруге, похоже, не очень увлекал.

Понятно, что и я произвела синхронные движения.

У входа стоял высокий черноволосый парень, плечистый и стильный, в синих джинсах, белой рубашке, темном мягком пиджаке. За руку он держал тоже черноволосую высокую девицу. С ними был кто-то третий, я не разглядела из-за мощной спины первопрезидентского внука. Младшего Борю лично и так близко я наблюдала впервые, хотя слухи о его интересной и насыщенной жизни то и дело становились предметом публикаций в моей газете.

К вошедшим степенно подошел распорядитель вечеринки, началась какая-то малоприятная, судя по выражению лица наследника российских демократических традиций, беседа.

– Пойду прогуляюсь, – подскочила коллега. – Что-то душно. – И вихлястой походкой направилась в сторону входа, умело маскируя свой интерес громким разговором по мобильнику, который, как я заметила, был абсолютно темным и немым.

Светская обозревательница остановилась ровно за спинами беседующих, будто просто не нашла места лучше. Честно говоря, я позавидовала: такому профессионализму мне еще надо было учиться и учиться.

Ельцин-младший мрачно выслушал распорядителя, что-то произнес в ответ, решительно схватил за руку спутницу и, развернувшись на каблуках, вышел вон.

– Представляете, – подлетела к столику возбужденная и радостная коллега, – их выставили!

– Как это? – не поняла Света. – Он же – внук!

– И что? Нет свободных мест! – злорадно объявила коллега. – Вот это будет бомба! Олигархи не приняли в свою компанию внука первого президента России!

– А кто нас спрашивал? – удивилась Светлана. – Я бы приняла. Подвинулись бы в крайнем случае.

– Нет! – возвестила Женя. – Тут высокая политика! Этим жестом сказано: ваше время кончилось, господа! Теперь вы на общих основаниях! И «Martell Grande Creation Extra» только за свой счет! Кончилась халява!

– Где ж они «Мартель» купят? Этот, новый, еще же не продают его, – снова удивилась Света. – В России только в апреле появится.

– Вот тогда и попробует! – хищно хлебнула коллега из своего бокала.

– Надо же, скромный, – продолжала размышлять вслух Светлана. – И скандалить не стал. Я бы так не ушла.

– Кто ты и кто он! – наставительно подняла палец светская профи. – Соображать надо!

Признаться, последней озвученной сентенции я не поняла.

Поискав глазами Юльку, я обнаружила ее вдохновенно отплясывающей с Властелином Горы. Рокотов подбрасывал ее вверх, как пушинку, и мое сокровище вспархивало в воздух, увлекая за собой золотые крылья плаща. Вокруг танцующей пары стояли светящиеся феи и ритмично хлопали в ладоши.

«Мне, что ли, потанцевать?» – подумала я и даже уже встала, но тут музыка внезапно оборвалась и вспыхнул яркий верхний свет.

– Tout rester sur les places! La police française! (Все остаются на своих местах! Французская полиция!) – зазвучал резкий, усиленный микрофоном голос.

Мгновенное замешательство в зале сменилось недовольным ропотом и смехом.

– Suffira! (Прекратите!)

– On en a marre! (Это смешно!)

– Да пошел ты со своим дежавю!

– Ну вот, что я вам говорила? – победно высказалась коллега. – Ничего нового придумать не могут! Сплошные répétitions!

– Мишка, ты чего меня копируешь? – завопил дядя Сема, поднимаясь от столика.

Однако то, что произошло дальше, заставило вновь всех замолчать. Зал быстро и бесшумно заполнялся французскими полицейскими. Когда они точно и грамотно рассредоточились по всему пространству, в ресторан вошла еще одна группа – с огромными собаками на толстых кожаных поводках.

– Да ну вас всех к лешему! – взвилась возмущенная коллега. – Ни ума, ни фантазии!

– Être assis! (Сидеть!) – жестко придавил ее плечо ближайший полицейский. Впрочем, тут же улыбнулся и добавил: – S'il vous plaît, soyez aimables!

Ошарашенная обозревательница плюхнулась на место.

– Да пошли вы все! – снова на весь зал крикнул дядя Сема, выражая таким образом свое отношение к бездарному плагиату.

Невозмутимый полисмен, контролирующий данный столик, сделал один короткий взмах рукой, и веснушчатый олигарх кулем повалился в проход. Это уже мало напоминало шутку.

Не понимая, что происходит, еще подозревая вторую часть удачного розыгрыша, но одновременно чисто интуитивно чувствуя первоклассный подвох внутри самой шутки, я взглянула на пятачок, где только что выплясывали Юлька и Рокотов. И тут мне стало по-настоящему нехорошо. Мощные ручищи знатного олигарха уже покоились в наручниках. Один из полицейских подталкивал его в спину, понуждая к выходу. Рядом сникшей тростинкой стояла испуганная племяшка. Феи таращили глаза на свои новые невиданные «браслеты», внезапно украсившие их запястья. Для Юлькиных прутиков наручников, видимо, не нашлось, поэтому ее просто поставили последней в колонну и повели на выход.

– Куда? – заголосила я. – Отпустите!

– Encore une! (Еще одна!) – хватая меня за плечо, громко произнес полицейский и подтолкнул прямо в лапы к другому, формировавшему колонну обреченных. Через секунду на мне щелкнуло железо, рукам стало холодно и больно, я вознамерилась было немедленно заявить о своих правах, но тут же наткнулась на внимательные спелые глаза овчарки, чья ушастая голова была как раз на уровне моего пупка, и – передумала.

«Просто более крутой розыгрыш, – утешила я себя. – Экстрим. Ладно, будет о чем написать в книге!»

За моей спиной усиливался шум, слышались возмущенные выкрики и родной русский мат, но даже оглянуться я не могла, напрочь загипнотизированная янтарным взглядом внимательной псины.

* * *

Соображать и ощущать себя живой я начала только в каком-то тусклом аппендиксе, куда нас, заключенных, втолкнули, выгрузив из зарешеченного автобуса. Определить, где мы находимся и сколько времени провели в пути, было не под силу. Единственное, что я осознала очень четко: все происходящее – не розыгрыш. Это – самый настоящий арест.

В нашей камере, вполне чистенькой и теплой, вдоль стен наличествовали скамейки, на которых и разместилось прибывшее сообщество человек в двадцать. В автобусе, насколько мне помнилось, народу было больше, но, видимо, и камер в здешней тюрьме вполне хватало. Я прижала к себе дрожащую Юльку и стала осматриваться.

На удивление, в этом помещении находились только женщины. С другой стороны, чему удивляться? Насколько мне известно, во всех странах мира тюрьмы делятся по половому признаку.

Вместе с нами в узилище пребывали все рокотовские феи, ополоумевшая и оттого, кажется, даже протрезвевшая правительственная Света, беспрерывно икающая и сильно этим смущенная коллега, квелая, умученная страданием дама-Светофор, неунывающая Белужка-Лиза и еще несколько женщин, совершенно мне незнакомых, одинаково затравленных и испуганных. Впрочем, была одна, худая, коротко стриженная брюнетка, единственная из нас, кто вроде бы совсем не волновалась. Она спокойно достала из сумочки пачку сигарет и щелкнула зажигалкой.

– Сдурела? – громко икнула коллега. – Мы тут все задохнемся!

– Excusez! Pardonnez! (Простите!) – Незнакомка быстро затушила сигарету.

«Француженка», – поняла я.

– Кто-нибудь знает, за что нас? – спросила одна из фей.

– А, Мишка развлекается! – отмахнулась Лиза. – Хочет Семку с его масками-шоу переплюнуть. Сейчас часик отдохнем, а потом нас выведут, будто на расстрел, а там – накрытые столы. Но я за этот розыгрыш лично Мишке глаз выцарапаю!

– Почему только один? – вдруг с легким красивым акцентом поинтересовалась брюнетка.

– Чтобы вторым мог чек в банк подписать на моральную компенсацию!

– Увы, должна вас огорчить, – продолжила француженка. – Это не розыгрыш. Это спецоперация французской полиции по борьбе с организованной проституцией.

– Проституцией? – в один голос выдохнул женский коллектив, и все дружно уставились на рокотовских фей.

– А мы здесь при чем? – покраснела, как морковка, одна из них. – Мы из модельного агентства, у нас тут семинар.

– Знаем мы ваши семинары, – хмыкнула Лиза. – Мишка вам теорию экономии читает или технологию производства никеля демонстрирует? А может, основы морали и нравственности преподает? Рокотов он все может!

Таких умных слов от беспутной Белужки я никак не ожидала, потому взглянула на нее с уважением.

– А брюлликами он вас обвешал за отличную успеваемость и примерное поведение, да? – продолжила Лиза. – А часики по 120 штук евриков – это за сданный зачет? Во, блин, учеба! А я, как дура, в Бауманке пять лет мучилась! Эх, не знала я тогда Мишу.

– Тебя бы на наш семинар не взяли, – ехидно улыбнулась одна из фей. – Ты ростом не вышла.

– Твою мать! – восхитилась Лиза. – Теперь и на семинары по росту выбирают! Во, прогресс! А я думаю, чего мой пентюх все на учебы ездит? Все опыт перенимает? Как какую шмотку из-за бугра привезет в подарок, так обязательно роста на три больше! Понятно теперь, на кого примеряет.

– Не ссорьтесь, девочки, – примирительно вступила Светофор, – кто знает, сколько нам тут торчать. Наоборот, мы вместе должны держаться. Все же соотечественницы.

– Ага, и желательно за руки, – показала на свои скованные запястья ожившая Светлана.

Только тут мы обратили внимание, что наручники отсутствуют лишь на одной из нас – француженке.

– Слышь, Жизель, – перевела стрелку на нее Лиза, – а ты кто такая? В тусе нашей лицо неизвестное, браслетов на тебе нет. А ну, колись!

– Что за жаргон, – поморщилась брюнетка. – Во-первых, меня зовут Мари, я русская, правда, с детства живу во Франции, а во-вторых, я – журналистка. Приехала в командировку взять интервью у Рокотова и вот – попала.

– Наручники? – напомнила бдительная Лиза.

– Я сразу показала документы. С гражданами Франции такое обращение запрещено.

– Ха! – теперь уже вскочила, зазвенев кандалами, мигом перестав икать, моя коллега. – Вот он, ваш хваленый Запад! Вот они, права человека! Я – тоже журналистка, и очень известная, а меня – в железо?

– Надо было показать документ, – спокойно пояснила Мари. – Вас просто не за ту приняли.

– Я что, идиотка, в ресторан паспорт таскать? И за кого, извините, меня приняли?

– Вероятно, за даму легкого поведения. Или за сутенершу.

– Меня? – коллега истерически захохотала.

– Успокойтесь! – положила ей руку на плечо француженка. – Полиция очень быстро разберется и всех невиновных отпустит.

– Невиновных? А кто тут виновные? Кто определил их вину? Суд? Где? Когда?

– Не волнуйтесь. Думаю, что судья уже вызван.

– Так нас будут судить? – жалобно спросила Света. – За что?

– Я не знаю точно. Случайно подслушала разговор полицейских. До того как пришли в «Les Caves», были произведены обыски в «Le Byblos», «Le Lana» и «Les Airelles». В номерах искали наркотики.

Мне стало плохо. Если эти натасканные собаки влегкую находят героин и кокаин, то что им стоит вытащить из Юлькиного чемодана запакованную в мои новые шмотки пачку евро? Или все же деньги не пахнут? А может, пахнут, но по-другому?

– Обыски? – обмерла коллега. – Значит, эта операция готовилась заранее?

– Конечно, – кивнула брюнетка. – У нас ничего не делается, как это. с кондачка.

– Блин, ну чего бы этим лягушатникам не провести свою облаву послезавтра? – сокрушенно выдала Света. – Мы бы все спокойно разъехались.

– Ты че, больная? – саркастично ухмыльнулась обозревательница. – Они специально ждали, когда наши тут все деньги спустят. Знаешь, сколько Миша потратил? Лимонов двадцать, не меньше. Это не считая сегодняшней вечеринки. А остальные? Эти гады сидели, ручонки свои потные потирали, подсчитывали, сколько тысяч в их личных карманах останется.

– Зачем вы так? – укорила француженка. – Во-первых, наши полицейские не берут взяток, а во-вторых, если следовать вашей логике, то месье Рокотова и его друзей лучше всего было бы арестовывать лет через сто, когда все их состояние перекочует в национальный бюджет Франции.

– На, выкуси! – нехорошо засмеялась Лиза, сложив кукиш. – Все состояние! Щас! А жить на что? Или мы обязывались в ваш гребаный Куршевель ездить? Других мест, что ли, нет? Лично я сюда больше ни ногой!

– Вы напрасно так нервничаете, – мягко улыбнулась брюнетка. – Я совсем не одобряю действия нашей полиции, но мне кажется, что русские, мои соотечественники, ведут себя здесь несколько. Indignement. indécemment.

– Неприлично? – снова зашлась коллега. – Нет, вы подумайте!

– В Европе не любят тех, кто бравирует своим богатством.

– Не любят? А как шампанское по две тысячи евро продавать? А чаевые по тысяче брать? А обсчитывать? Да ваш Куршевель давно бы уже загнулся, если б не русские сезоны! С голоду бы подох! – И коллега зло сплюнула.

– Дело не в деньгах, – снова попыталась сбить накал страстей Мари. – За деньги у нас не арестовывают. Вероятно, есть подозрение, что месье Рокотов нарушил закон. А перед законом у нас все равны.

– Дурацкий закон, – убежденно сказала Света. – Как можно члена правительства или миллиардера сравнивать с официантом?

– Нет разницы, кто он.

– Да брось ты, Свет, – вмешалась Лиза. – Они нам просто завидуют!

– Кто? – не поняла француженка.

– Вы! Кто ж еще! Вся ваша вонючая Европа! У вас даже женщин нормальных нет, все повыродились. Вон, посмотри на себя, чувырла чувырлой!

– Я – русская, – напомнила Мари.

– Какая разница? Жила бы в России, была б красавицей, как мы. А так… Жить в обществе и быть свободным от общества никак нельзя. Это, между прочим, Ленин сказал.

– Энгельс, – поправила француженка. – Фридрих Энгельс.

– Какая разница, все равно – наш, коммунист.

– Разве Россия не строит демократию? – удивилась французская журналистка.

– Уже построили! – победно заявила наша. – Потому вы нас и ненавидите.

– Это не так.

– Так, так! Что у вас есть, кроме Лувра и Куршевеля? Ни нефти, ни газа, ни ядерных ракет, ни космических кораблей. Мы – сверхдержава, а вы – заплатка на дряхлом теле Европы! – Моя коллега говорила пафосно и красиво. – У нас ВВП растет, а у вас африканцы автобусы жгут!

– Да, мы все слышали об экономическом росте России и очень рады за вас. Но объясните мне, я не понимаю, у вас четыре миллиона беспризорников, старики жалуются на нищенские пенсии, и в то же время ваши бизнесмены тратят по двадцать миллионов евро за неделю!

– Ну! Вот, я же говорю – завидуют! – злорадно выкрикнула Светлана. – Чего вы в наших карманах-то деньги считаете? Это же этот, моветон!

– Нет, никто не считает. Просто если в стране много бедных, не очень прилично демонстрировать богатство.

– Так мы его и не у себя демонстрируем, – как дурочке, пояснила Лиза. – Наоборот. Мой муж, например, детдом содержит. К каждому Новому году тонну мандаринов и конфет им завозит.

– Вы думаете, для сирот этого достаточно?

– Ни фига себе! Мало, что ли? А государство на что? И так, чуть что, просят оказать спонсорскую помощь. Все жилы вытянули!

– Точно! – поддержала Света. – Помните, Потанин стипендию студентам учредил? Полстошку тысяч долларов отвалил! Профессора ему чуть ноги не целовали!

– Похвально, – улыбнулась Мари. – Это целые сутки аренды шале тут, в Куршевеле.

– Да о чем нам с тобой говорить? – тряхнула головой моя коллега. – Ты хоть и русская, а давно забыла, что это такое. Сгнили вы тут, души в вас нет. Вот и не понимаете наших людей.

– Конечно, – согласилась француженка. – У вас так силен дух коллективизма, что русские даже спортом занимаются синхронно. При Ельцине – теннисом, при Путине – горными лыжами. Теперь вся Европа со страхом ждет, когда вы все пересядете на реактивные истребители.

– Вот! – вскричала Света. – Я так и знала! Им и президент наш покоя не дает! Да! Наш Владимир Владимирович хоть на горных лыжах, хоть на подводной лодке, хоть на истребителе! Все может! А ваш?

– Наш страной руководит. Мы его для этого выбираем.

– Эх, жалко, что Рома яхту купил! – сокрушенно вздохнула Лиза. – Лучше бы – авианосец. Подошел бы к вашим берегам да как шарахнул из всех орудий!

– Откуда в вас столько агрессии? – печально спросила француженка.

– Оттуда! – оповестила Светлана. – Всех не пересажаете! Как делали, что хотим, так и будем делать! Ясно? Так и напиши в своей вшивой газетенке!

Громко скрежетнул замок в двери, вошел невозмутимый полицейский.

– Несовершеннолетние есть?

– Есть! – обрадовалась Юлька.

– Я с ней, – тут же вступила я. – Я – сестра.

– Сейчас вы все напишете свои полные данные с указанием даты рождения и цели пребывания в Куршевеле. – Полисмен протянул несколько листков бумаги и ручки.

– Браслеты снимите! – потребовала моя коллега. – Как писать?

– Конечно, – согласился полицай. И тут же поочередно и быстро освободил наши конечности. – Мари Ланье, – обратился он к журналистке, – вы со мной.

Дамы растирали запястья, тихонько и беззлобно переругиваясь.

– Слушай, – вдруг дернула меня за локоть коллега. – Я поняла. Это – провокация.

– В смысле? – оторопела я.

– Бориски Березовского работа. Точно! Это он французов на наших натравил! Вот гад! Сидит там в своем Лондоне, козни изобретает! Ничего, выведем на чистую воду! Давай вместе эту тему зарядим. Ты у себя, я у себя. Залпом.

– Давай, – тускло согласилась я.

По чести говоря, я сильно сомневалась, что когда-нибудь войду в свою редакцию, включу свой компьютер, увижу в родной газете свое имя. События развивались так странно и так стремительно, что даже сама себя я не могла бы сейчас уверить в том, будто за этой дикой ночью непременно наступит утро.

Через несколько минут вошел тот же полицейский и вывел из камеры всех рокотовских фей и мою Юльку. Меня, кинувшуюся было следом, он вежливо остановил.

Пока племяшки не было, я передумала все. Я расчленила и препарировала всю свою беспутную и бездарную жизнь и поклялась себе, что если Юлька останется жива, то я. то мы.

Однако, что именно я должна была предпринять в случае благополучного исхода, не придумалось. Видно, ввиду тяжелого психического и морального состояния.

Племяшка вернулась первой. И – единственной. Она грустно села рядом со мной.

– Ну? – тревожно уставилась на нее я.

– Спрашивали, какие услуги сексуального характера я оказывала Рокотову.

– Что? – взвилась я.

– То! – всхлипнула Юлька. – Откуда, говорят, у вас двадцать тысяч евро? Я говорю – заработала. Как? Я рассказала.

– Что рассказала-то? – У меня перехватило дыхание.

– Правду.

– И что совсем голая была – тоже?

Племяшка понуро кивнула.

– Дура ты, Юлька! Теперь тебя точно как малолетнюю проститутку привлекут.

– И тебя.

– А меня-то за что? – онемела я.

– Они спросили, кто из взрослых сопровождал меня на увеселительные мероприятия и кто принимал деньги. Я сказала, что ты.

– Спасибо, родная, – искренне поблагодарила я. – Значит, я – твоя сутенерша.

– И они так сказали, – кивнула Юлька.

Объединенные общим горем, мы обнялись и захлюпали носами.

Из камеры поочередно вызывали соседок, кто-то возвращался обратно, кто-то нет. Мы не отслеживали. Мы просто ждали, когда нам объявят приговор. Дождались.

– Юлдуз Рашидова и Дарья Громова! – сурово провозгласил полицейский.

Мы встали. Посмотрели друг на друга. Обнялись. Поцеловались.

– Дашка, прости меня за все, – всхлипнула Юлька. – Вдруг больше не увидимся.

– И ты меня прости, если что, – сдержала рвущиеся из груди рыдания я.

Крепко взявшись за руки, мы вышли из камеры. Дверь за нами с лязгом захлопнулась, навсегда отделяя от милых соотечественниц, от родной речи, от прошлой жизни.

– Они? – вдруг по-русски спросил кто-то.

– Они! – услышали мы веселый голос. – Даша, Юлька, головы-то поднимите! Хватит реветь. Пошли!

В коридоре возле открытой двери стоял Макс. Локтем он прижимал к животу наши сумки, в одной руке держал бутыль с минералкой, на пальце второй висели, как на крючке, наши куртки.

– Ну? – протянул он нам одежду. – Все в порядке? Ну-ну, без слез! Пошли!

Точно понимая, что нас ведут или на расстрел, или на электрический стул, а Макс – наш палач, что, собственно, было совсем неудивительно, учитывая подлость и коварство этого человека, я, загораживая Юльку, покорно протянула кисти для наручников.