Текст книги "Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы"

Наступил час моего торжества. Я спокойно, практически безразлично, даже с некоторым маскируемым отвращением указала альбиносу на узкий жакет плюс сумку, замшевый пиджак плюс юбку, белые джинсы со стразами от колена, пару блузок из натурального шелка и короткие брючки, элегантно украшенные этническим орнаментом.

В уме я лихорадочно подсчитывала, на что тянет все выбранное нами добро. Выходило очень дорого, но по деньгам. Тем более по чужим.

Когда мы оплатили покупки, хитрая китаянка мило улыбнулась и сообщила, что она может показать нам самую последнюю коллекцию маэстро, которая только-только была представлена на неделе высокой моды в Париже.

Это ж надо быть такими коварными! А мы что купили? Залежавшееся старье? Ну отчего бы не предложить нам новую коллекцию чуть раньше, пока мы это не оплатили? Вот он, западный мир! Ни гуманизма, ни человеколюбия, одна валюта в глазах. Хотя у китаяночки в ее щелочки вряд ли мог бы поместиться даже цент. Это меня немного утешило.

Перед нами бабочками запорхали платья. Розовое, бордовое, малиновое, цвет заката, тон едва нарождающегося утра. Любое подошло бы мне идеально, я это видела и без примерки. Вот в этом, огненно-алом, я отчего-то привиделась себе утонченной гейшей, склонившейся в томном поклоне. А вот в этом, цвета охры, соблазнительной Чио-Чио-сан.

У Юльки изысканная коллекция никакого энтузиазма не вызвала. Понятно, на дискач в ней не сходишь – или на хвост наступят, или рукав оторвут.

– Примерьте! – предложил альбинос, бережно, как драгоценность, держа на вытянутых руках розовое, как зефир, невесомое чудо.

– Нет, лучше вот это. – Я ткнула пальцем в «утреннюю зарю».

Если бы не длина, то никто бы не смог опровергнуть истину, что Галльяно шил его для меня.

– И сколько оно? – равнодушно спросила я, всем своим видом показывая, что недовольна какой-то невидимой складкой, обезображивающей идеальную линию талии.

– Всего сто двадцать тысяч, – улыбнулся альбинос.

– Надо же, совсем недорого, – пожала плечами я. – Как тебе, Юль?

– Да ну, – скривилась племяшка. – Оно как пеньюар. Спать можно, а в люди выйти – неприкольно.

– Думаешь? Вот и я сомневаюсь. По-моему, Галльяно стал повторяться. Крой неинтересный, да и вышивка. Пижама, одно слово.

Не обращая внимания на вытянувшиеся лица продавцов, я разоблачилась, небрежно бросив платье на стул. Диоровское чудо легло на спинку подсвеченным солнцем облаком. Сердце мое тоскливо сжалось, но усилием воли я заставила его работать в прежнем режиме.

Гордо сообщив адрес отеля, мы покинули гостеприимный бутик.

В соседнем магазине нижнего белья мы углядели сквозь окна какое-то оживление. Зашли. У прилавка, перед двумя ворохами бюстгальтеров и трусиков, лениво курили две дылды.

– Ну, не знаю, может, еще че глянуть? – прогундосила одна.

– Давай завтра, – зевнула другая. – А то вообще со скуки двинемся.

– Так вы ничего не берете? – сник тощий коротышка-продавец.

– С чего решил? – удивилась первая. – Все возьмем. Пакуй.

– Пожалуйста, вот примерочная, – согнулся в благодарности французик.

– На хрена нам твоя примерочная? – пожала плечами вторая. – Лениво мерить. Так берем. Что не подойдет – выкинем.

– Или подарим, – согласилась первая. – Мартышкам нашим невостребованным. Уписаются от счастья.

«Вот это размах», – отметила я, позволяя Юльке вытащить себя обратно на Croisette.

– Все, Дашка, пошли домой, – тут же заныла племяшка. – А то на нас и так, как на этих. ну, как на моделей смотрят.

– Тебя это смущает? – удивилась я.

– Да нет, надоело просто. Мы уже с тобой почти пять часов шляемся.

– Ладно, – смилостивилась я. Все-таки о здоровье ребенка время от времени следовало думать. – Последний бутик, и все.

Честно говоря, я тоже притомилась, да и потом, деньги на нашей курортной карте изрядно подтаяли. Несмотря на мороз. И все же что-то подсказывало мне, что в лечении, столь интенсивно нами предпринимаемом, не хватает какой-то завершающей точки. Этакого восклицательного знака. Об этом я и сказала Юльке.

– Ага, – кивнула та. – Ведерной клизмы на закуску.

– Дуся! – прикрикнула я и тут узрела в открывшейся миленькой витринке такие туфли!..

Кремовые лодочки от Manolo Blahnik, которые я купила, не раздумывая и не торгуясь, вполне потянули на восклицательный знак. Даже на пару. По числу штук.

– У нас на еду хоть осталось? – поинтересовалась Юлька. – Или опять у предков милостыню просить? Кстати, а чего это за весь день маманя ни разу не объявилась? – Племяшка охлопала свои карманы, потом мои. – А где мобила? В номере, что ли, оставили?

– Надо новости по телику посмотреть, – задумчиво проронила я.

– Зачем?

– Думаю, в Эмиратах массовые волнения.

– Да предки твои с ума сходят, куда ребенок пропал! Небось вся русская диаспора на ушах стоит.

– И татарская, – согласилась Юлька.

* * *

Впрочем, шутили мы совершенно напрасно, потому что в отеле нас встретил донельзя перепуганный портье. Оказывается, Галка раз сто уже связывалась с ресепшен, требуя, чтобы на наши поиски отрядили куршевельскую полицию. Кроме того, несчастная мать оповестила о беде всех знакомых, поправляющих здоровье на альпийском курорте, и потребовала немедленно включиться в поиски пропавших девочек. Знакомцы оказались людьми добросовестными, и каждый посчитал своим долгом либо позвонить, либо лично наведаться в «Le Lana». Портье показал нам длинный список телефонов, по которому ему предписывалось сообщить, как только мы объявимся. Внутриклановая солидарность олигархов предстала передо мной во всей красе.

Получается, мы выходили в свет никому не известными отдыхающими, а вернулись всеальпийски знаменитыми личностями. Меня отчего-то это совершенно не радовало. Объясняться-то с Юлькиными родителями предстояло мне!

На ее мобильнике обнаружился сорок один непринятый звонок и семь эсэмэсок.

– Мамулечка, – прощебетала в трубку совершенно спокойная Юлька. – Ты позвони всем тем, кого на уши поставила, и скажи, что мы нашлись. Где-где, в магазинах! Сколько Дашке можно голой ходить? Ты уже и в полицию позвонила? Ну, тогда дай им отбой. У нас все хорошо. Только шубу Даше не купили. А ты сама с трех раз угадай! Нет, по размеру подошло. Нет, и по цвету тоже. Нет, и фасон хороший был. Не понимаешь? А если подумать? Ну, мать, ты просто Эйнштейн. Именно. Сколько не хватило? – Юлька почесала нос, пытаясь произвести в уме сложные вычисления. – Даш, сколько?

– Четырнадцать тысяч, – быстро ответила я.

– Сто четырнадцать, – повторила Юлька. – Нет, дешевле не было. Да, так и ходит практически голая. Да при чем тут стыдно? Холодно! Деньги? Наверное, на два чая с булочкой еще хватит. Нет, бутерброды тут дорогие. Куда-куда, туда! Ты как будто сама в Куршевеле не была. Дашу? – Юлька вопросительно перевела глаза на меня. Я отрицательно затрясла головой. – Нет ее! Новости по телевизору в холле смотрит. Конечно. Откуда в нашем чулане телевизор? Мало ли, что обещали, он не работает. А Дашка же без новостей не может. Журналистка! Да, хорошо, пока. Ладно, не забуду. Народ обзвони! Прямо сейчас! Пока папка деньги нам переводит.

Племяшка вытерла взмокший от непосильных трудов лоб. Шмыгнула носом.

– Даш, что я не так сказала? Папка злится, угрожает, что больше трех тысяч нам не даст. Типа, жирно будет. Вот жмот! Ладно, попросит он у меня пива, когда состарится! Я ему «Фанты» как забубеню! А он ее терпеть не может!

– Эсэмэски проверь, – попросила я Юльку. – Вдруг чего.

– Ой, Максик целых две прислал, – зарумянилась девчонка. – Просил позвонить, как с горы вернемся. О! Дядя Марат! Лично тебе! «Даша, волнуюсь, где вы? Срочно позвоните!» Давай! – Племяшка протянула мне трубку.

«Значит, помнит? – пронеслось у меня в голове. – Значит, не сердится? Значит, не все потеряно? А у меня как раз новые туфли. И юбка, и пиджачок…»

– Здравствуйте, – со всей возможной интимностью выдохнула в трубку я. – Это Даша.

– Дашенька! – завопил Марат. – Наконец-то! Вы в курсе, что вас Интерпол разыскивает?

– В курсе, – уныло согласилась я.

– Даша, куда вы вчера исчезли? Я по-пластунски все сугробы вокруг «Леризеля» прочесал, охрану, которая вас упустила, уволил к чертям собачьим! Сегодня два раза в отель заезжал! Даша, ну нельзя же так! Я почти пожилой мужчина, мне волноваться вредно!

– Извините, – затрепетала дыханием я, – Юлечке внезапно стало плохо, пришлось срочно увезти ее домой.

– Дашка! – топнула ногой племянница. – Заткнись!

– Дашенька, – журчал в трубке Марат, – вы помните, что сегодня моя вечеринка? Я пришлю за вами машину. В десять удобно? Отлично! До встречи!

– Ну, чего ты орешь? – пристыдила я Юльку. – От тебя что, убудет? И потом, я же не сказала, что ты напилась, а плохо может стать от чего угодно. От духоты, танцев, температуры. Понос может быть. Отравление. Или наоборот.

– Так, а у меня что? – обиженно засопела Юлька. – Только не понос!

– Выбирай! – щедро предложила я. – Хочешь, обморок от духоты? Очень аристократично.

– Нет, – воспротивилась племяшка. – Пусть лучше я подвернула ногу и упала.

– И что?

– Головой ударилась, сознание потеряла.

На этом и остановились. Мне тем более было вообще без разницы, хоть сотрясение мозга.

Следующий звонок племяшка сделала Максу и болтала с ним так долго, что я начала опасаться за состояние телефонного счета. Мобильник у нас был один на двоих. Мой, в целях экономии, мы вырубили в первый же день.

К смыслу разговора я не прислушивалась, а вот Юлькины интонации мне очень не понравились. Племяшка ворковала, курлыкала, шептала, пела – словом, бесстыже кокетничала. Меня в который раз посетила мысль: что за тип такой, этот Макс? Допустим, с первого раза я угадала правильно, и он – просто ушлый провинциальный мальчик. Однако его манеры, его прикид, его умение кататься и на лыжах, и на борде.

А вчера? Откуда он взялся в ресторане? Как узнал, что мы – в «Лезиреле» зависли? От нас узнать не мог, потому что мы и сами не знали, куда Марат повезет. Но, надо отметить, появился Макс очень вовремя. Страшно даже подумать, что могло произойти, если бы мы просидели в этом ядовитом гнезде еще часок. Тогда, скорее всего, нас бы уже никто не спас.

И еще вопрос, который не давал мне покоя: кто же из нас двоих все-таки ему нравится? Я или Юлька? Ловелас деревенский! То мне глазки строит, то ребенка охмуряет. Но я-то ладно, опытная женщина как-никак, а Юлька? Вон как щебечет! Будто Джульетта на балконе с Ромео беседует. Да. девушка созрела. Нужен нам такой поворот в спокойном и размеренном отдыхе? Нет. Еще не хватало, чтобы, как говорит Ильдар, Юлька нам в подоле куршевельского ангелочка принесла. Кого обвинят? Вот именно!

Я собралась было провести с племянницей серьезную воспитательную беседу, причем не откладывая, но тут в дверь постучали, и посыльный внес в наш номер красивые хрустящие пакеты с покупками. Много.

До бесед ли тут, когда надо срочно проверить, не забыли ли чего из оплаченного упаковать? С них, торгашей, станется!

* * *

Часы показывали семь, то есть до свидания с Маратом было еще целых три часа.

– Дашка, может, в бар сходим? – предложила Юлька.

– Давай. Заодно прошвырнемся. Мы же с тобой вечером еще ни разу не гуляли.

Куршевель переливался, подмигивал, заигрывал с нами изо всех сил. Мы быстренько заглотили по наперстку традиционного кофе, полюбовались на веселых детишек, облепивших сверкающую карусель, поглазели на роскошные витрины не охваченных нами бутиков и зарулили на крытый каток. Дверь, ведущую на ледяную арену, украшала исключительно русская табличка «Спецобслуживание». Я тупо перечитала ее несколько раз, совершенно не понимая, что она означает и, главное, откуда взялась. Юлька, внимательно разглядывающая внутренности катка сквозь сияющее стекло, вдруг уверенно толкнула дверь, сделав мне знак рукой.

В проеме вырос охранник.

– Закрыто.

– Мы к дяде Роме, нас там папа ждет. – Племяшка, не глядя на стража ворот, прошмыгнула под его рукой, утянув меня за собой.

– Кто такой дядя Рома? – зашипела я. – Куда тебя несет?

– Куда-куда, куда надо! – исчерпывающе ответила племяшка. – А дядя Рома – Березович. Не узнала, что ли? Вон стоит.

Приглядевшись, я действительно увидела мужчину, похожего на известного футболиста и яхтсмена. Рядом с ним возвышался прекрасный и недоступный Властелин Горы. Вокруг стояла шушера помельче, но тоже с вполне узнаваемыми лицами. Все пристально следили за действием, разворачивающимся на льду. Мы тоже уставились туда. За компанию.

В центре голубого ледяного зеркала стояла. корова. Настоящая, рыжая, в белых пятнах. Коровьи рога украшала сверкающая корона. На ногах, привязанные пышными розовыми бантами, свисали колокольчики, хвост серебрился искрящейся радугой из новогодней мишуры. Корова крупно дрожала, и от того корона на голове рассыпала в разные стороны праздничные фейерверки, а колокольцы рвано и жалобно позвякивали.

Вокруг животного кружились в неумелых пируэтах восемь девушек. Четыре блондинки с ослепительно белой кожей, словно облитые густой сметаной, и четыре негритянки, гибкие и губастенькие.

Мужчины громко хохотали, показывая на лед пальцами, похоже, среди них происходил некий спор. О чем они спорили – было любопытно, но совершенно непонятно. Приглядевшись, мы заметили, что голубое поле не совсем голубое. Оно было разграфлено четко, словно шахматная доска, на белые и черные квадраты. У бортиков, это тоже стало видимым не сразу, в свободных красивых позах прилегли такие же, как и на поле, девушки. Белые и черные.

– Ну, ты поставишь мат или нет? – вдруг заорал на весь каток кто-то из мужиков.

«Шахматы, – поняла я. – Это такие шахматы. Те фигуры, что валяются, уже выбыли из игры. А эти, живые, еще сражаются. А корова, значит, королева. Видимо, белая. А где король? И черная королева? Неясно».

В этот момент послышался душераздирающий животный вопль, дверцы противоположного бортика распахнулись, и на лед стремительно ворвалась черная корова. Тоже в короне, с бубенцами и бантами. Девицы бросились врассыпную, кто-то, не справившись со льдом, грохнулся и теперь быстро-быстро отползал к бортикам, чтоб не попасть под ноги черной королеве.

Рыжая отчаянно затрясла головой, взвихрив салют сверкающих искр, и тоже дико замычала. Скорость черной несколько снизилась, и только тут я увидела, что несчастное животное стоит на полозьях типа коньков. Видно, за эти полозья ее и вытолкнули на лед, да скорости не хватило. Теперь коровы стояли друг напротив друга, метрах в пяти, и голосили на весь Куршевель.

Мужики во главе с начальником необъятных северных территорий свистели, улюлюкали, махали руками. Словом, вели себя как завзятые болельщики на чемпионате мира по шахматам. Или, на худой конец, на матче между «Челси» и «Реалом».

Откуда-то из спрятанных динамиков, грянуло «Прощание славянки», черная корова вновь перекрыла истошным мычанием музыку, дернулась, придавая новое ускорение собственному телу, и продвинулась вперед еще на полметра. Рыжая открыла рот, будто собираясь испустить предсмертный вопль, содрогнулась всем телом, и вдруг ноги ее одномоментно подогнулись в коленях. Животное качнулось и боком завалилось на лед.

– Ура! – подпрыгнул, как воздушный шарик, главный российский миллиардер. – Ура!

Музыка мгновенно стихла, будто оркестру плеснули раскаленным сургучом в рот, в динамиках что-то крякнуло, и мужской голос, красивый, дикторский, торжественно объявил:

– Внимание! В бою за шахматную корону Альп победили черные.

В мгновение ока на льду образовалось немереное количество каких-то форменных мальчиков. Черную королеву споро развернули и укатили обратно, рыжую перетянули на парусиновую подстилку и волоком потащили в недра катка.

Шахматные фигуры повскакивали с мест и быстро оказались рядом с мужчинами. Стрельнуло шампанское, взвихрились пенные буруны. Часть жидкости, видно, попала на обнаженные тела младых прелестниц, и вдруг на моих глазах с ближней ко мне негритянки стала сползать кожа! Черные размокшие лохмотья, повинуясь току пенящейся жидкости, сгорали на глазах, открывая белые кости. Это было так жутко и так страшно.

И тут же неказистый мужичонка, припав к отваливающейся руке, стал, причмокивая, слизывать черные лоскуты.

Мне стало дурно, я ухватилась за бортик, потому что поняла: сейчас грохнусь в обморок. Настоящих каннибалов, да еще тут, в Куршевеле, я никак не готова была встретить.

– Дашка, смотри, это же шоколад! – восторженно взвизгнула Юлька. – Телки обмазаны шоколадом! Белым и черным. Гляди, как они их облизывают!

С трудом выплыв из морока дурноты, я заставила себя взглянуть на шахматных победителей. Олигархи щедро обливали девчонок шампанским и тут же радостно слизывали размягчившийся десерт. Со стороны это было похоже на пиршество вампиров.

– Пойдем, – дернула я Юльку. – Их надо в тюрьму сажать за жестокое обращение с животными!

– Здрасте, – хмыкнула девчонка, – жестокое? Смотри, как телкам нравится!

– При чем тут телки? – разозлилась я на Юлькину тупость. – Я о коровах говорю!

Омерзение от увиденного скрашивалось в моей голове одним: среди этих вампиров не было Марата. Да его просто не могло там быть! Потому что он не такой. В конце концов, не все же олигархи – сволочи. Как и везде, среди них тоже должны попадаться порядочные люди. Типа моего Марата.

Желание гулять пропало. Мы вернулись в номер и, принарядившись, принялись ждать. Я пыталась настроить себя на гармоническое согласие с действительностью. Юлька играла с мобильником в какую-то охотничью забаву. Ровно в десять позвонил портье и сообщил, что за нами прибыл автомобиль.

Мне несколько не понравилось, что Марат не поднялся в номер, но привередничать я не стала. После вчерашних эскапад хотелось выглядеть молчаливой и покорной. Ведь два этих качества, собранные вместе, невероятно красят женщину. Вспомнились лирические строчки какой-то поэтессы: «Я сегодня помолчу, я понравиться хочу». Вот я и стану молчать. Загадочные томные взгляды, грациозные движения тела и никаких слов. То, что я умная, он и так уже знает.

Внизу нас встретил незнакомый мордоворот:

– Вы Даша и Юля? Шеф приказал доставить вас в шале.

– А сам он где? – влезла любопытная племяшка.

– Встречает гостей, – коротко пояснил мордоворот.

Ах, ну конечно, он же хозяин сегодняшней вечеринки!

Ехали мы совсем недолго, больше времени ушло на повороты-развороты, чем на саму езду. Я почему-то ожидала вновь увидеть сказочный замок «Les Airelles» с симпатичными олешками по фасаду, а машина вдруг тормознула совершенно в другом месте. Небольшой, почти игрушечный домик с покатой заснеженной крышей выглядывал из-под огромных елей. Над крыльцом горел деревенский фонарь, окна светились ласковым теплым светом. От домика веяло таким уютом, таким домашним радушием, что хотелось как можно быстрей взбежать по деревянным ступеням, чтобы очутиться внутри, услышать, как трещат в печке сухие дрова, как скребутся в окно хвойные лапы.

– «Hameau du Cospillotin», – сказал водитель. – Приехали.

– Что это? – в один голос спросили мы.

– Был хутор, теперь – шале, – пояснил мордоворот. – Босс снял, ему тут нравится. Только свои, никто чужой не сунется.

* * *

По сравнению с роскошью «Les Airelles» и нашей «Le Lana», это шале и внутри выглядело совершенно по-деревенски – уютно и просто. Грубая деревянная мебель, стены, потолок, двери – все из того же дерева, добротного, прочного, тяжелого. Только полы разнообразили впечатление – квадратные, грубо стесанные каменные плиты. В центре холла, на возвышении, обитом тяжелой жестью, странная зубчатая жаровня с открытым огнем, над ней расписной короб шестиугольной призмы дымохода. Все нарочито солидное, словно гордящееся своей незыблемостью и простотой.

– Девочки, наконец-то! Проходите! – обрадовался Марат. – Как вам тут? Нравится? Правда, лучше, чем в наших люксовых бараках? Я в будущем году его на весь сезон сниму. Представляете, это шале всего на десять мест. Пять спален, пять ванных и все остальные навороты. Даже свой винный погреб!

– А для работы? – скромно поинтересовалась я.

– Дашенька, ну нельзя же журналистке, даже такой красивой, слишком много думать о работе! – засмеялся Марат. – Но если захотите – ради бога! Есть отменно оборудованный кабинет.

– Я не пойму, где мы находимся? – подошла к окну Юлька. – Это Куршевель или какая-то деревня?

– Вон, наверх взгляни, – повернул голову племяшки Марат. – Видишь подъемник? Это Cospillot. До Croisette пять минут пешком.

– Самый центр, что ли?

– Именно.

– Здорово! Я и не знала, что тут такое есть.

В столовой за простецким грубым столом уже сидели гости. Нас окинули равнодушными глазами, и не более. Застолье было практически семейным. Один стол, одна компания. На стенах висели простенькие пейзажи зимнего леса, окна прикрывали клетчатые сине-белые занавески, такие же чехлы пестрели на добротных стульях. Толстые белые свечи, приглушенный свет настольных ламп по углам, низкая восьмирожковая люстра над столом. Обычный ужин в деревенском доме. Как выяснилось, и одеты мы с Юлькой оказались весьма уместно: из пяти присутствующих дам ни одна не блистала бриллиантами и вечерним туалетом. Скромные блузы, мягкие брюки, мужчины – в джемперах и без галстуков. Оказывается, олигархи могут отдыхать и так, по-простому.

Из гостей-мужчин я признала алюминиевого магната и знаменитого банкира. Остальные мне были не знакомы. Известная дама оказалась вообще одна – владелица самого раскрученного в стране шоу-балета. Никто ни к кому не приставал, никто никого не перекрикивал. Общие разговоры, приятные шутки, простой и изысканный стиль общения.

Наслаждаясь удивительной атмосферой, я вдруг подумала, что вот среди этих людей, в этом аристократическом обществе, я хотела бы прожить всю свою жизнь. Чтобы так же трещал огонь, горели свечи, сверкали высокие бокалы и мужской взгляд, заинтересованный и нежный, время от времени пробегал по моему лицу, словно спрашивая: хорошо ли мне? Удобно ли? Все ли в порядке?

– Вино? Шампанское? – склонился передо мной пожилой официант в длинном белом фартуке.

Я вспомнила вчерашний отравленный «Chateau Petrus», из-за которого чуть не была пущена с крутого склона вся моя личная жизнь, и скромно ответила: шампанское.

– Я тоже, – присоединилась Юлька.

– «Perrier Jouëts Grand Brut», «Dom Perignon Oenotheque», «Delamotte Brut Blanc de Blancs Champagne», «Krug»? – Официант перечислял названия вин гордо и с таким достоинством, будто он только что изготовил их сам.

Из всего перечисленного мне был знаком только дом некоего месье Периньона. К тому же именно это шампанское мы пили на Новый год у Юльки дома. Его я и выбрала.

– А мне «Деламот», – неожиданно проявила самостоятельность племяшка, подвигая бокал.

– Ты что, пробовала «Деламот»? – поразилась я.

– Откуда? Сама знаешь, у нас дома один «Периньон». Маман на него запала. По-моему, жуткая кислятина. А «Деламот» звучит красиво. Как в «Трех мушкетерах».

– А кто в романе Деламот? – попыталась вспомнить я.

– Откуда я знаю? Я этот отстой не читала. Кино видела. Деламот, д'Артаньян. Мне Боярский нравится. Чего он там еще предлагал? Перье? Это вообще минералка. Че мы, лохи, минералку лакать?

– Лучше шампанское, – согласилась я, пытаясь поймать языком разбегающиеся колкие пузырьки. – Давай, ты мое попробуешь, я – твое. Тогда и решим, что будем пить дальше.

Мы элегантно пригубили вино, каждая свое, и только-только собрались незаметно поменять местами бокалы, как Марат привстал и хлопнул в ладоши:

– Наконец-то! Я уж хотел на поиски вертолет посылать!

В гостиную вошла новая группа гостей – две долговязые блондинки с приклеенными силиконом улыбками и Властелин Горы.

Народ радостно и тепло поприветствовал вошедших и тут же потерял к ним интерес. Как и к нам, когда мы пришли.

«Видно, так принято, – сделала вывод я. – Все гости равны, и нечего тут из себя эксклюзив строить».

Мне все еще было не по себе от зрелища коровьих шахмат. К тому же в одной из вошедших блондинок я узнала губастенькую негритянку, которую смачно облизывал плюгавый мужичок на катке. Эти две красотки, в отличие от всех прочих присутствующих, были в предельно открытых платьях и просто искрились драгоценностями, как перенаряженные новогодние елки.

Властелин подвинул стулья девицам, уселся сам и тут же занялся закусками. Видно, после шоколада захотелось солененького. Блондинки скучно глотали воду.

Бокалами мы все-таки обменялись, но ни я, ни Юлька принципиальной разницы в напитках не обнаружили. Наверное, чтоб разбираться в этих эксклюзивных изысках типа «Grand Cru», надо с младых ногтей потреблять не материнское молоко, а шампанское.

– Марат, а Романа не будет? – спросил кто-то за столом.

– Нет, у него сегодня своя вечерина, в «Les Caves», он туда хор кубанских казаков выписал.

– Да? Главное, чтобы сам солировать не начал.

– Да он же не пьет!

– Господа, – привстал над столом Властелин Горы. – Пока не забыл, прошу в субботу ко мне на прощальный ужин.

Одна из дылд встала, сломавшись сразу в нескольких местах, как марионеточная принцесса, и разнесла по столу черные карточки с золотыми буквами «Byblos, M. ROKOTOVV».

– Простите, господа, вход будет по этим карточкам, чтобы от зевак как-то оградиться, – извинился горный царь, – папарацци достали, а любопытные соотечественники – еще больше.

Публика восприняла данную новацию с одобрительным пониманием.

После полуночи, когда разговор за столом стал несколько громче и раскрепощеннее и уже несколько пар красиво танцевали в соседнем холле, заскочил тот самый мордоворот, который привез нас в шале, и что-то радостно зашептал на ухо Марату.

– Друзья, – встал Марат, – ну вот и обещанный сюрприз! Вы же хотели бардовских песен под гитару? Я обещал. Прошу!

Музыка, и без того тихая, смолкла совсем. В дверь вошел. не может быть! Этот интеллигентнейший человек, доктор наук. Откуда он тут, в Куршевеле? На какие такие шиши? Мои родители, когда по «Культуре» идет программа, где он – ведущий, бросают все дела, даже научные изыскания. И начинается! Телевизор поет, мать подтягивает тоненько и не в лад, отец вторит медвежьим басом. Даже меня это заводит. Тексты всех бардовских песен я знаю с детства, а вот ни слуха, ни голоса у меня нет. Родительский подарок. Отдали дочери все, что имели. Потому, когда предки начинают подвывать, я тоже активно включаюсь в этот хор. Известно ведь, если сама поешь, чужих огрехов не слышно. Наступают духовное единение и просветленность чувств.

Значит, и тут он тоже будет петь? Господи, только бы мне удержаться от соблазна, не опозориться. А то ведь увлекусь.

Именитый бард обнялся с Маратом, пожал руки парочке знакомых «форбсов», кивнул остальным.

– А Сашка где? – спросил Марат.

– Женщин раздевает, – объяснил гость.

В этот момент в зальчик впорхнули еще две блондинки, точные копии тех, что уже были в наличии, полуголые, в бриллиантах от ногтей до ушей. За ними протиснулся. скромный и стеснительный вице-премьер.

– Ну, теперь все в сборе, – удовлетворенно сообщил Марат. – Выпить-закусить?

– Я после полуночи не ем, – доложил вице-премьер. Маханул пузатенькую рюмашку водочки, занюхал икоркой, плюхнулся на диван, облапил двух своих подопечных.

Бард, наоборот, дернул коньячку, зажевал устрицей.

– Ну, где гитара? Петь-то будем?

То, что происходило дальше, повергло меня в культурный шок. Барду вручили роскошную гитару, алюминиевый король сел за фортепиано, оказывается, все это время инструмент скромно стоял в кустах, то есть в холле, не подавая признаков жизни, и начался самый настоящий «вечер у костра». Бард пел свое и не свое, старое и новое, народ, переместившийся от стола на диваны и кресла, вдохновенно подтягивал. Слова, правда, знали немногие: сам бард, вице-премьер, Марат да еще парочка гостей, – зато остальные проникновенно мычали. В общем слаженном хоре не участвовали только блондинки. Они лишь вежливо хлопали глазами – вот выучка! – да перекладывали циркульные ноги, чтобы не затекли.

Я знала все слова! Всех песен! Но зарок, данный себе, не нарушила. Иногда лишь, будучи не в силах сдержаться, особенно когда пошел мой любимый Визбор, немо открывала рот, мысленно вторя тексту. Но ни звука! Ни единого!

– Интересно, эти песни все про Куршевель написаны? – томно спросила одна из вице-премьерских пассий в момент благодушной паузы. – А автор сейчас тут? Про «солнышко лесное» очень прикольно!

– Конечно, – совершенно серьезно кивнул Марат. – А «лыжи у печки стоят» вообще про «Лезирель» писалась. Видела там печку в центре зала? Визбор возле нее лыжи сушил.

– А он кто? – заинтересовалась вторая. – На наших тусах бывает?

– Нет, – качнул головой милый шутник, – он давно Россию покинул.

Один из гостюющих «форбсов», узкоглазый лоснящийся азиат, вдруг громко сказал:

– А давайте этого чувака сюда выпишем! Мы же в прошлом году Элтона Джона привозили! Неужели этот дороже будет?

– Боюсь, всего золотого запаса твоей великой страны не хватит, – язвительно оторвался от клавишей вице-премьер.

– Так большой белый брат поможет! – хохотнул азиат.

Марат что-то тихо шепнул ему на ухо, и «форбс» густо покраснел. Даже сквозь природную смуглость и альпийский загар.

После небольшого перерыва, во время которого все собравшиеся подкрепили силы, чем куршевельский бог послал, концерт продолжился. С бардовских песен перешли на романсы, следом – на патриотическую музыку советских времен.

– Дашка, че-то мне тут влом! – затосковала Юлька. – Тебе в кайф, а я – другое поколение. Я пойду с Максиком погуляю?

– Где ты его сейчас возьмешь? – удивилась я.

– Он у шлагбаума меня ждет, – потупилась племяшка. – Эсэмэску прислал.

– Ну, иди! – сдуру разрешила я, размягченная, как батон в молоке, любимыми песням и общей идиллической атмосферой. – Только чтобы без глупостей! И через час – в постель!

– Ладно, – легко и безропотно согласилась племяшка. – Сама-то когда придешь? Уже три часа.

– Не можем же мы вместе уйти! – пристыдила воспитанницу я. – Это невежливо! Вот сейчас начнут гости расходиться, и я слиняю.

* * *

Расходиться гости начали ближе к пяти. Причем часть из них «разошлась» совсем недалеко – по местным спальням. Остальные томно загружались в автомобили.

– Дашенька, пойдем, я тебе шале покажу, – предложил Марат.

– С удовольствием, – согласилась я, понимая, что мне, как особенной гостье, придется подождать, пока разъедутся не очень близкие, дабы освободить площадку для автомобиля хозяина.

– Смотри, как все тут уютно и по-домашнему. – Марат, приобняв меня за плечи, повел по холлам, узеньким коридорчикам и наконец распахнул тяжелую деревянную дверь. – Нравится?

Небольшая гостиная с угловым диваном, совсем не роскошным, а, напротив, нарочито простецким, с клетчатыми подушками, выходила двумя окнами, образующими хрустальный угол, на горный склон. Рассвет занимался еще несмело, робко, будто раздумывая, стоит ли прогонять такие сказочно-синие сумерки. Звезды потускнели, словно устали от ночной работы, и теперь ютились высоко-высоко, почти растворившись в светлеющем далеком небе. Пейзаж за окном был почти черно-белым, с тусклым оттенком серо-синих тонов, и, вероятно, оттого особенно величественным.