Текст книги "Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы"

– Нравится? – Марат тепло уткнулся мне в шею.

Я молча кивнула.

– И ты мне нравишься, очень, – жарко сообщил мужчина моей мечты прямо в ухо.

От этого шепота, от сильных рук, крепко держащих меня в объятиях, от мохнатой еловой лапы, одобрительно помахивающей мне из-за окна, со мной приключилось что-то немыслимое. Тело прошили миллиарды тонких горячих иголок, вонзившись сразу во все мои эрогенные зоны, голова странно и страстно закружилась, воздух вокруг сделался плотным и упругим и вдруг стал стремительно закручиваться в разноцветную воронку, втягивая в нее меня, Марата, далекие звезды и серые снега за окном.

Я почувствовала, что не могу больше стоять на ногах, и тут же оказалась вознесенной под облака самыми сильными и нежными руками в мире.

Не отрывая губ от моего лица, Марат осторожно перенес меня в спальню и уложил на кровать.

Он ни на секунду не переставал меня целовать – губы, шея, уши, волосы, руки, грудь. Каким-то невероятным образом я оказалась совершенно раздетой и обнаружила, что мой Марат тоже наг, как в день творения.

Что мои прошлые связи по сравнению с тем, что я испытывала сейчас! Мальчишки, глупые и неопытные, разве могли они понять язык женского тела, разве могли внять ему, обнаруживая все новые и новые точки, прикосновение к которым вызывало во мне тайфун страсти! Оказывается, я совершенно не знала себя! Оказывается, мое тело было просто идеальным инструментом, отзывающимся на самые невесомые прикосновения. Как скрипка, я звучала под смычками его пальцев! Как рояль, отзывалась на каждое поглаживание! Как арфа, была многозвучна и ненасытна.

Оказывается, мне просто нужен был настоящий мужчина. Такой, как Марат.

– Дашенька, какая ты сладенькая, – выдыхал в промежутках между поцелуями мой любимый, – какая крошечная, как Дюймовочка!

Старая истина, что женщины любят ушами, трещала по всем швам! Его губы и руки говорили куда красноречивее, и я прикрывала вспотевшей ладошкой его красивый рот, чтоб он не тратил время и силы на совершенно ненужные разговоры. Я хотела, чтобы он наконец вошел в меня, я хотела вознестись вместе с ним, потому что совершенно точно знала: меня ждет невиданное, неслыханное, истинно райское наслаждение!

– Не спеши, – говорил он, – не надо! Я еще не насладился твоим телом.

Мука ожидания была просто невероятной, но ничего слаще в своей жизни я никогда не испытывала. Из аристократичной скрипки я превратилась в похотливую губную гармошку, которая – вся – предназначалась для его рук и губ. И это перевоплощение меня нисколько не удивляло. Он было совершенно естественным: руки гладили, сжимали и ласкали, губы влажно и страстно извлекали звуки из всех клеточек моего грациозного тела.

Наконец он грубо зарычал и вошел в меня, мощно и сильно, как входят в крутой вираж лыжники на предельной скорости укатанного склона. Я мгновенно оказалась внутри взвихренного обжигающего сугроба, от восторга и наслаждения у меня перехватило дыхание, и тут.

Я не поняла, что произошло! Марат еще раз грозно рыкнул и вдруг обмяк. Масса тяжелого сугроба упала на меня, придавив своей недвижной тяжестью.

– Что? Марат? Что?

Сугроб сполз с меня, обнаженному телу моментально стало зябко, по комнате пробежал обидный леденящий сквозняк.

– Прости, малышка, – сыто промурлыкал Марат. – Устал. Весь день на ногах и выпил лишнего. Давай отдохнем и повторим? – Он сграбастал меня своей ручищей, притянул к себе и набросил одеяло.

– Конечно, – тут же счастливо согласилась я, выражая полное понимание.

Уткнувшись носом в сильное плечо и ощущая на разгоряченном виске размеренное дыхание, я ждала нежного шепота и праздничных слов.

Собственно, для того, чтобы сделать мне предложение руки и сердца, было самое время. В раме окна нарисовались романтические розовые сполохи, мрачная серость сменилась радостной голубизной, день начинался красиво и многообещающе.

– Марат. – прикоснулась я губами к жесткой щеке. – Марат.

– Я люблю тебя, малышка, – сонно прошептал он и повернулся на другой бок.

Не сумев сразу оценить свершившейся метаморфозы, я вдруг услышала странный звук. Булькающий и чмокающий. И тут же его перекрыл громкий и грубый всхрап. Марат спал.

Мое тело еще пылало от неудовлетворенной страсти, но душа, моя нежная и трепетная душа, мгновенно и однозначно примирилась с ситуацией. Действительно устал. Действительно перенапрягся. Пусть отдохнет. Куда спешить? У нас теперь вся жизнь впереди!

Не в силах не только уснуть, но даже задремать, я выскользнула из-под одеяла и пошлепала в ванную.

Ванная оказалась все в том же деревенском стиле: навороченная джакузи была упакована в солидный деревянный короб, вместо привычного туалетного столика громоздилась мощная тумба, на которой стоял роскошный букет ослепительных лилий. Стену подпирала вычурная деревянная скамья, украшенная красивым резным орнаментом. Присев на скамью, я обнаружила, что сиденье теплое! Вот это да! Дерево с подогревом я наблюдала впервые. Да что вообще я в своей жизни видела? Родительскую хрущобу? Хургаду и Анталию? Ну, еще Тунис и галопом по Европам – на автобусе: Германия, Италия, Чехия. А теперь.

«Прощай, прошлая жизнь, – легко вздохнула я. – Расстаюсь с тобой без всякого сожаления». И если Марат захочет, точно так же расстанусь с работой. Буду сопровождать его в деловых поездках по миру и писать романы. А он будет гордиться моей красотой и моим талантом. У кого еще из олигархов есть жена – всемирно известная писательница? То-то и оно!

* * *

Джакузи набралась невероятно быстро, я нырнула в пенное облако, дала телу расслабиться и сбросить напряжение после безумных ласк. Долго, однако, лежать не стала. Мне хотелось быть рядом, когда проснется Марат, в том же, что он пробудится вот-вот, я не сомневалась.

Стоит мне только оказаться у него под боком, и он очнется! А у меня после ванной будет совершенно невероятная свежая и прохладная кожа.

Завернувшись в белоснежный махровый халат, я вернулась в спальню. Марат по-прежнему спал, мило и громко всхрапывая. Окно было уже совершенно светлым, вдали за прорезавшейся горой вставало еще невидимое, но уже вполне оранжевое солнце.

Я чуточку порассматривала спальню, убедившись, что и тут меня не ждут никакие открытия – дерево, добротность, простота. Однако, приглядевшись, обратила внимание, что покрывало, скомканное на полу, равно как и не тронутые нами подушки-думки, расшито невиданной красоты картинами: зеленые елки, летящие лыжники, сказочные домики. Каждая картинка имела свой законченный сюжет и перекликалась с соседними, создавая захватывающую повесть об отдыхе в куршевельских кущах.

«Да, вот такое бы убранство в нашу спальню, – подумала я, – Галка от зависти позеленеет!»

При мысли о сестре тут же прорезалось беспокойство о Юльке: про ребенка-то я совсем забыла! Не натворила ли чего?

«А чего она может натворить? – тут же успокоила я себя. – Переспать с Максом не решится – вдруг я появлюсь в самый неподходящий момент? – а об остальном и беспокоиться нечего. Дрыхнет небось как сурок, нагулявшись по ночному Куршевелю».

Я уже хотела юркнуть к Марату под одеяло, но тут в кармане его брюк, валяющихся посреди спальни, заголосил мобильник.

«Господи, ну у кого хватает ума звонить в такую рань? – возмутилась я. – Надо же понимать, что человеку нужен отдых!»

На правах почти законной супруги я нажала кнопку ответа:

– Да!

– Это кто? – возник в трубке удивленный женский голос.

– Конь в пальто, – вежливо ответила я.

– Слышь, ты, подстилка куршевельская, передай трубу моему импотенту!

– Вы, вероятно, ошиблись, – еще более вежливо отозвалась я.

Телефон затрезвонил снова тут же, не передохнув.

– Тебе сказали, дай Марата! – заорала труба.

– Он спит, – оторопела я и от наглости, и от громкости.

– Разбуди! А то этот пидор самолет проспит.

– Не звоните нам больше, – попросила я. Причем снова предельно вежливо.

Я искала в навороченном телефоне Марата кнопочку отключения, когда он снова взвился несносным звонком.

– Кто там? – поднял голову сонный Марат. – Дай трубу!

«Вот, сука, разбудила все-таки», – мгновенно возненавидела я неизвестную хамку.

– Алло, – хрипло сказал Марат. – Да я. Не ори, уши закладывает. Какая шлюха? Ты че, сдурела? Это горничная! Помню, конечно. – Он взглянул на часы. – Ё! Да уже одет! Щас прыгаю в машину и на вертолетную площадку!

Он вскочил с кровати, подскакивая на одной ноге, стал натягивать брюки. Потом, громко матерясь, все никак не мог застегнуть рубаху.

Я стояла, постепенно врастая спиной в стену, растворяясь с ней, становясь такой же, как она, безликой и равнодушной деревяшкой.

– Дашуня, – повернулся ко мне Марат, – прости! Меня самолет в Шамбери ждет. Хорошо, Вика разбудила, проспал бы к чертовой матери! Сейчас надо будет вертолет брать, иначе не успею, окно вылета пропадет. Дашка, ты чего? – Он увидел, что из моих глаз катятся слезы. – Малышка, ну что ты расстраиваешься? Хочешь, в Москве пересечемся? Ну, тебе же хорошо было? Ну, не плачь! Ну что ты, как маленькая! – Он подошел ко мне, вытер ладонями мое лицо, приподнял за подбородок, торопливо поцеловал. – Ты же свободная женщина, журналистка! Самостоятельный человек. Ну?

Он уже спешно влез в пиджак и теперь натягивал носки.

– Дашунь, я надеюсь, Ильдар о нашем приключении ничего не узнает? Зачем? Ты же понимаешь, ты такая сладенькая, я просто удержаться не мог. Дашунь, ну? Одевайся, я тебя по пути в отель закину. Или тут доспишь? Шале до полудня – мое.

Я представила, что останусь тут одна.

– Подожди. – прошептала я.

Юбка, блузка, пиджак. Бюстгальтер и трусики я засунула в карман, натянув одни колготки.

По пути, торопясь, он чуть ли не подталкивал меня в спину.

– Ну, где твоя шубка? Одевайся!

– Я – так.

– Дашунь… – Он вдруг остановился, внимательно взглянул в мои мокрые глаза. – Вот, – вытащил он из внутреннего кармана пиджака перетянутую резинкой пачку купюр. – Я же обещал тебе шубку! Купи сама, какая понравится! – И совершенно не обращая внимания на мою реакцию, небрежно сунул деньги мне в сумку.

В автомобиле, за рулем которого сидел знакомый мордоворот, я больно щипала себя за ягодицы, сразу за обе, чтоб не разрыдаться в голос.

– Приехали, – оповестил водитель, тормозя у нашей «Le Lana».

– Все, Дашунь, пока. – Марат перегнулся через сиденье и чмокнул меня в щеку. – Вернешься в Москву – звони!

Машина умчалась, а я еще долго стояла рядом с грустными львами, без мыслей, без чувств, без настоящего и будущего, совершенно не понимая, что теперь делать.

Надо было как-то подняться в номер, отпереть дверь.

* * *

Юлька сладко и крепко спала, разбросав по комнате одежду.

Я вошла в ванную, встала под душ. Больше всего в жизни мне хотелось выть в голос, громко, зычно, по-звериному. Но даже этой малости я не могла себе позволить, чтобы не разбудить спящую племяшку. Я стояла под холодным душем, совершенно забыв, что в мире существуют и горячая вода, и немо, а оттого еще более надрывно и горестно рыдала.

Все напрокат! Все чужое!

Эта поездка, этот номер, эта ночь, мечта, мужчина, секс, жизнь! Одежда и та – чужая!

Все – не мое!

Зубы выбивали крупную дробь, слезы смешивались с водой и становились такими же ледяными, и, только когда икры свело судорогой, я поняла, что безумно замерзла.

Как ошпаренная, я выскочила из-под душа, закуталась в халат, накрутила на голову полотенце и забилась под перину.

Согревалась я мучительно долго, и вместе с теплом в мое тело возвращалась жизнь, а вместе с жизнью – сознание, что хуже, чем было, уже не будет. Значит, надо просто успокоиться и смириться.

«Деньги! – вдруг раскаленным прутом огрела меня мысль. – Он сунул мне деньги, как дешевой шлюхе!»

Стоп. Почему – дешевой?

Я протянула руку, ухватила сумку. Вытащила «материальную помощь». На верхней купюре красовалась жирная цифра «500», по фиолетовому полю правильным кругом выстроились пятиконечные звезды. Неведомое мне архитектурное сооружение манило освещенными модерновым окнами. Все остальные банкноты в пачке оказались точно такими же.

Количеством сто штук.

Пятьдесят тысяч евро? У меня?

Из сокрушающего озноба я мгновенно вляпалась в пекло доменной печи. У меня вспотело все, даже ногти.

На шубку?

– Хрен вам! – торжествующе выкрикнула я и показала кому-то неведомому, наверное продавцам мехового бутика, красиво сложенный кукиш.

Я куплю себе квартиру! Однокомнатную, маленькую, на окраине, но – свою! Буду жить там одна, в строгости и покое, и писать гениальные материалы!

Конечно, по нынешним ценам целиком на квартиру не хватит, но на первый взнос – вполне! Я заплачу пятьдесят процентов и получу скидку на дальнейшую оплату. Получится квартира в рассрочку. Но тогда мне не надо пилить на самую окраину! Я могу выбрать кое-что получше!

Господи, спасибо!

Я, как ненормальная, целовала фиолетовенькую пачку, гладила ее, прикладывала к пылающим щекам, вдыхала волшебный запах краски и отлично понимала, что ничего красивее и лучше в моей жизни еще не встречалось.

Юлька завозилась, зачмокала, просыпаясь.

Я быстренько сунула деньги обратно в сумку, сумку же запихнула под подушку: целее будет!

– Дашка, ты дома? – потянулась Юлька. – Чего так долго не приходила? С дядей Маратом загуляла?

– Не пори чушь, – строго сказала я. – Марат улетел по делам к своей Вике. А я беседовала со специалистами о строительстве российского горнолыжного центра в Куршевеле.

Собственно, это мало отличалось от правды. К тому же – удивительное дело – произнесение вслух ненавистного имени Марат больше не вызывало у меня никаких отрицательных эмоций. Перегорело. Переплавилось.

К тому же импотенты меня никогда не интересовали. Жалко бывало, да, но я, извините, не доктор, чтобы половое расстройство лечить. И вообще.

Пожертвовать одним оргазмом за пятьдесят тысяч евро?

Легко!

– И что? – зевнула Юлька. – Будут строить?

– Кого? – опешила я.

– Ну, этот российский центр?

– Не знаю, пока Путин против. Говорит, надо развивать свои курортные зоны. Например, в Красной Поляне. Чтобы в Сочи Олимпиаду провести.

– Что, Путин тоже приезжал?

– Куда?

– На интервью твое.

– Совсем сдурела? Это он на заседании правительства говорил.

– А, так ты в Москву летала.

– Когда?

– Откуда я знаю!

Племяшка могла свести своими вопросами с ума кого угодно, поэтому я демонстративно отправилась в душ. Третий раз за утро. Теперь следовало смыть благородный пот счастья, чтобы никто даже по запаху не догадался, какая удача вдруг мне обломилась. Сумку я прихватила с собой.

JIBING (ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ)

Солнце, горы, ели, снег – Куршевель был прекрасен! По склонам стрижами летали лыжники, в фан-парке разноцветными птичками колибри порхали райдеры и прочие бордеры, над синими долинами тяжелыми альбатросами реяли гордые подъемники, меж кафешек, баров и иных оазисов курсировали нарядные празднично-отрешенные люди.

Деловой мир, с работой, пробками, переполненными вагонами метро, раскисшими мостовыми и хмурыми лицами, пребывал в ином измерении, иной галактике. Кто здесь про него помнил?

Щурясь на солнечный снег, лениво прошествовал Юрий Гальцев, с заботливо укутанным от мороза лысым темечком. Качая бедрами, прошествовала модная актрисуля Катя Редникова. З-заикаясь между глотками коньяка, р-рассказывал о своих несомненных победах в тотальном освоении местных подъемников недобритый Обломов настоящего времени – Артюша Троицкий. «Столичный» отвоеватель Юрий Шефлер тискал модельную девочку. Неприкаянными сиротинами слонялись Александр Мамут, Жорик Дзагуров, Сашуня Оганезов, Митя Чернявский. Трогательно держась за руки, семенила семейная финансовая пара Селивановых. Мелодично подхихикивала Алена Свиридова, аристократично покусывала длинную сигарету Юлия Рутберг.

У меня словно открылось второе зрение. Это же надо было прожить в Куршевеле четыре дня, чтобы наконец разглядеть столько знакомого народа! Или это тепленькая пачка евриков, оттягивающая внутренний карман моего гусиного Dior, сделала меня такой по-доброму глазастой?

– Что за чушь, делать как все? – услышала я знакомый голос. – Мне эта ваша Ксюша Общак совершенно по барабану.

Конечно, я мгновенно его узнала. Это же Мэрил Стрип! Я покрутила головой в надежде увидеть любимую актрису и тут же узрела свою коллегу – платиноволосую редактрису глянцевого модного журнала. Ну да, чего это я? Откуда Мэрил Стрип знать русский? Это же в недавнем голливудском фильме она говорит голосом вот этой моей коллеги!

– Я не езжу туда, где модно, модно там, куда приехала я!

«Профи! – восхитилась я. – Вот так и надо себя подавать! На куршевельском блюдечке с горнолыжной каемочкой!»

– Ну что, девчонки, кататься-то сегодня будем или ну его на фиг? – Нас догнал невесть откуда взявшийся Макс.

Судя по тому, что Юлькина хитрющая мордашка не выразила никакого удивления, мне стало ясно: имеет место тривиальный сговор.

За плечами Макса торчали лыжи.

– Где взял? – строго спросила я. – У тебя же – борд.

– А, махнул не глядя, – отозвался коварный соблазнитель несовершеннолетних.

– Кататься! Кататься! – как ненормальная, верещала Юлька. – Макс обещал меня сегодня виражам поучить! И катапультироваться!

– Чему? – уставилась я на добровольного тренера. – Катапультироваться? – В моей голове пронеслась страшная картина: Юлька, выстреливающая черным ядром из здоровенной пушки и летящая с космической скоростью над Куршевелем, как реактивный истребитель. Добром, понятно, это кончиться никак не могло.

– Даш, чего ты такая пугливая? – засмеялся Макс. – Это же прием такой! Его тренер Онорэ Боннэ для Клода Килли придумал, ну, знаешь, наверное, такого знаменитого горнолыжника?

Конечно, я согласно кивнула головой. Не ронять же авторитет перед этими сосунками.

– Надо просто при старте-толчке перенести вес тела на лыжные палки. Тогда будто выстреливаешь вперед! Лыжи на снег практически не опираются, контакт только у носков, а пятки, наоборот, задраны. При таком старте выигрыш – до нескольких сотых долей секунды!

– Зачем? – тупо спросила я.

– Как зачем? Для результата, для победы. Это же соревнования! Правда, руки должны быть очень сильными. Ну, у Килли ручищи были что надо! Не зря – трижды олимпийский чемпион!

Я скосила глаза на племяшкины «палочки» и тут же успокоилась: нет, катапульта Юльке не грозит. Во всяком случае, в ближайшие сорок лет. Если, конечно, она не займется подъемом штанги. Пусть только попробует! Ильдар ей такую штангу устроит!

– А знаешь, чем ответил Боннэ другой тренер, австриец Эгон Шепф? – продолжал увлекательную лекцию Макс. – Присядкой Шранца!

– Сплясал, что ли?

– Типа того! Он тогда Карла Шранца тренировал, знаешь, да, тоже легенда горных лыж? Его еще Карлом Великим называют, так вот, за несколько метров до финиша надо резко бросить вперед носки лыж, будто присев на задники, тогда лыжи уйдут вперед.

– А лыжник?

– Это уже не важно! Фотодатчик фиксирует на финише именно носки. Выигрыш по времени примерно такой, как и за катапульту. Здорово, да?

– Здорово, – согласилась я. – В отель вернемся – запишу, чтобы не забыть.

– Зачем? – тупо спросили в один голос Макс и Юлька.

– В материал вставлю.

– А!

Я действительно представила себе этот теоретический кусок в своем репортаже. Выходило очень даже стильно. Другие – о шубках-ботиках, а я – о присядке Шранца. Да еще и познаниями в горнолыжном спорте блесну. А то редактор вечно орет, что умному читателю у нас почитать нечего.

Мы не пошли на подъемник, а решили покататься прямо тут, на невысокой горке. Авальманы и браккажи (интересно, правильно я запомнила или нет?) нам были совершенно ни к чему, а для присядки вполне подходил и этот округлый бугорок.

Прогулочным шагом, будто уже изрядно устав от крутых и опасных виражей, я легко и грациозно двигалась по накатанной дорожке, огибающей горку. Каждые пару минут останавливалась, чтобы полюбоваться вновь открывшимися окрестностями. По крайней мере, со стороны это должно было выглядеть именно так. На самом же деле остановки были необходимы, чтобы собрать разъезжающиеся ноги.

Юлька с Максом колготились внизу, отрабатывая присядки и катапульты. Взобравшись на самое ребро, я остановилась, действительно залюбовавшись пейзажем: внизу пузырились цветными вспышками две маленькие лощинки. В одной барахтались и визжали дети, которых родители, впрягшись на манер орловских рысаков, горделиво катали на санках. Вторая была, видимо, тренировочным полигоном: сразу четверо лыжников, взяв одновременный старт, выделывали синхронные пируэты. Несложные, я бы тоже такие вполне смогла, но чтобы одновременно вчетвером. По-моему, это извращение.

Я поглазела на спортсменов и уже собралась двинуться на дальнейшее покорение Альп, как тут из-за высокого скоса горы, прикрытой громадными елями, выстрелила вереница лыжников. Конечно, я узнала их сразу! Властелин Горы со своей прекрасной свитой!

Он несся впереди, гордо и мощно, белоснежные феи летели за ним, легкие, как ангельские крылья. Мужчина заложил крутой вираж, мириады крошечных радуг взлетели из-под его лыж прямо в небеса. Девушки попытались повторить этот сложный маневр. Увы, подиум, по которому они привыкли ходить, не подразумевал ни поворотов, ни виражей.

Прямо, только прямо! И – улыбки! И – в глаза публике!

Две, шедшие сразу за лидером, кое-как сумели вписаться в поворот, закачались и выправились. Две срединные – завалились друг на друга, сцепившись лыжами и палками. А вот с последними вообще приключилась беда. Вернее, с самой последней. Она, видно, набрала слишком большую скорость или, может, слишком хотела догнать своего босса и покрасоваться с ним рядом. Короче, девчонка, разогнавшись, взлетела на самый откос, оттолкнулась от ледяной кромки палками и – кувырнулась вниз, как неваляшка. Ее напарница дико заверещала. Сии не подобающие для царского уха звуки услышал Властелин Горы. Остановился, подождал, пока квохчущие, как наседки в инкубаторе, феи подберут со склона израненную подругу и собственное, раскиданное в спешке снаряжение. Он терпеливо подождал, пока вся стайка окажется рядом, что-то громко и отрывисто сказал, после чего феи лихорадочно склонились над креплениями. Та, неваляшка, дохромала до босса и стала жалобно показывать на свою ногу, видно выпрашивая сочувствия.

Властелин красиво, почти по-голливудски, развернулся, очертив на фоне голубого снега медальный профиль, поднял руку и. вмазал девчонке по щеке! Не оглядываясь и не замечая, что хрупкая снежинка от его пощечины серебристой рыбкой нырнула в снег, снова что-то отрывисто крикнул и полетел вперед по лыжне. Оставшиеся невредимыми сказочные феи снова пристроились за ним, образовав невесомые ангельские крылья, правда, одно крыло теперь было чуть короче другого. Но ведь это вполне могло быть и оптическим обманом? При таком-то солнце и снеге.

Отщелкнув крепления и воткнув лыжи в снег, я спустилась к рыдающей девице.

– Вставай, чего на снегу разлеглась?

– Пошла на х..! – отозвалась бывшая фея.

* * *

В другой раз я бы, конечно, хамке такого не спустила, но тут во мне взыграл дикий профессиональный интерес: еще бы, я стала живым свидетелем ИХ нравов!

На моих глазах золотыми солнечными лучами на чистейшем листе куршевельского снега писалась прекрасная история моей творческой славы. Что – пьяные гулянки? Что – миллионы, струящиеся по ветру? Флер! Предмет черной зависти и неуемного вожделения. А тут – настоящая трагедия. Островский! Достоевский! Шекспир, в конце концов!

Бедная красивая девочка, оказавшаяся в лапах развратного потасканного олигарха, вынужденная терпеть побои за кусок хлеба. Я сорву маски со всех этих обожравшихся икрой и фуагрой «форбсов», икающих, как помоечные бомжи, от шампанского за три тысячи евро!

– Вставай, дура, – миролюбиво, почти по-матерински сказала я, – застудишься, потом детей не будет.

– На хрена мне твои дети? – подняла заплаканную мордаху модель, и я тут же узнала в ней вчерашнюю «шоколадку», томно выспрашивающую про Визбора. Она, видимо, меня тоже признала. – А, это ты. А где же твой папик?

– Какой папик? – недоуменно спросила я. – Я тут с родственницей, а вообще я журналистка.

– Все мы тут древнейшей профессии, – кивнула девица, присаживаясь на лыжи. – У тебя выпить с собой нет?

– Нет.

– Жаль. Я сейчас бы коньячку шарахнула, раз уж работа на сегодня закончилась.

– Работа? Какая работа? – изумилась я.

– Ты че, больная? А мы, по-твоему, тут отдыхаем? Слушай, нога болит, спасу нет! Сгоняй в бар, а? Принеси болеутоляющего.

– А там что, аптека есть?

– Есть, есть. Только вино и шампанское не бери. Коньяк, а лучше – водку. Но сейчас там ее вряд ли найдешь. Она еще до обеда кончается. – Девица сунула мне в руку выуженную откуда-то из теплого декольте двухсотевровую купюру. – Давай быстрее, а?

Поход, покупка и возвращение заняли у меня минут семь. Раненой, наверное, это показалось вечностью.

– Сама-то будешь?

Я отрицательно помотала головой.

– Как хочешь. – Девчонка присосалась к горлышку и, не отрываясь, выхлебала двухсотграммовую фляжечку «Hennessy». – Спасибо, ты нормальная чувиха! Не то что мои подружки. – Слово «подружки» она произнесла так, что стало ясно: попадись они ей темной ночью да в темном углу. – Тебя как зовут? Меня – Алина.

– Даша.

– Хочешь анекдот прикольный? Спускается по красной горнолыжке француз, смотрит – рядом русский с детишками пилит. Дети орут, рыдают на весь Куршевель. Ну, спустились, француз весь взмок, отдышался, спрашивает у русского: «Не страшно было?» – «Мне – нет». – «А чего дети плачут?» – «Так они-то не пьют, вот и перепугались!» Смешно?

– Очень! – искренне сказала я.

– А ты че, правда, журналистка? Сама сюда приехала? На свои? А как вчера у Марата оказалась? Мы так поняли, что он с тобой трахается, пока Вики нет. Он давно говорил, что ему дылды надоели, хочет Дюймовочку поиметь, чтоб насквозь проткнуть! – Девица заржала, а я готова была провалиться сквозь снежную гору. – Пишешь про что? Гламур-тужур?

– Нет, я спортивная журналистка, – соврала я. – Наблюдаю, как наши спортсмены отрабатывают старт-катапульту и присядку Шранца.

– Ни х. я себе! – искренне восхитилась Алина. – И ты че, в этом разбираешься?

Я скромно кивнула.

– Не, нормальная работа – это хорошо, но нудно. Я, например, работать не могу. Здоровье слабое. Пока в тираж не выйду, деньжат скоплю, а если повезет, какого-нибудь папика окручу.

– А деньги-то на чем скопишь? – Эта тема волновала меня весьма предметно.

– Да вот на этом, – девица шлепнула себя по щеке, – и на этом! – шлепок угодил между ног. – Я же не москвичка, из Волгограда приехала. В станкостроительный поступила, там конкурса почти не было. А потом подружка на кастинг зазвала. А что, у меня классика – 90-60-90 и рост сто восемьдесят. Я думала, этого хватит. А там как началось! И психолог, и хренолог, и менеджер, и доктор по сиськам-писькам. Мне еще повезло, когда я пришла, уже по кругу не пускали, типа, берегли для клиентов. Ну, у меня язык нормально подвешен, я кой-чего даже из стихов знаю. В школе-то учила! У меня память – диктофон не нужен! Алик мне почти сразу карточку выдал. Я думала, меня девки удавят!

– За карточку?

– Ну! Ее ж не всем дают и не сразу. Только особо одаренным. А на карточку все время капают денежки. Кап-кап! Кап-кап! – Алину начало развозить. Она удобнее устроилась на лыжах, почти прилегла. – У нас закон: если Алик карточку выдал, с голоду не подохнешь.

– А Алик – это кто?

– Не знаешь? Вот темнота! А еще журналистка. Алик – он миллиардер. У него модельных агентств по всему миру штук десять. Да все девчонки, что при олигархах, от него.

– Сутенер, что ли?

– Не, эстет. Он от красоты тащится, ну и других к ней приучает.

– А к этому ты как попала?

– Как-как, обычно. Устроили нам, новичкам, показ. Для каждого олигарха показ отдельный делается. Телок – штук сорок согнали. Половину сразу отсеяли, типа, рожи глупые. Будто мы на «Что? Где? Когда?» мылились. Вторую половину – на подиум. А в зале – потенциальные клиенты. Но не сами, самим – западло. Они помощников присылают. Вот помощник из двадцатки еще половину отсеял. Осталось – десять. Нас опять со всех сторон, как коров племенных, обсмотрели-обмерили, о себе рассказать заставили, изложить жизненные интересы.

– И что ты сказала?

– Я скромно так глазки опустила и говорю: «Хочу сконструировать новый мультистанок, который бы с помощью компьютерной программы совмещал токарные, фрезерные и слесарные функции, то есть выдавал готовую продукцию».

– Неужели таких еще нет?

– Откуда я знаю? Я ж тогда только-только в институт поступила, станка живого еще не видала. Но эти-то, вот прикол, тоже в производстве – как свиньи в апельсинах! Им мой ответ очень понравился. Я потом листок учета смотрела, так там мой интеллект отмечен десяткой! Типа, хоть сейчас к академику!

– А потом?

– Потом – обычно. Нас десятерых позвали на ужин в ресторан. Там с нами уже общались на всякие отвлеченные темы. Выясняли общую эрудицию, запросы, сексуальные наклонности.

– В смысле?

– Ну, не лесбиянка ли, не садо-мазо или еще что. Олигарха-то беречь надо! Короче, прямо из ресторана нас четверых, прикинь, десятую часть от всех, повезли в загородный дом. Так и познакомились. Он в конце вечеринки такой мешочек бархатный вынес, говорит: девочки, посмотрите, что вам Дедушка Мороз прислал! Ну, я ручонку запустила, хоп, а там сережки с брюлликами. Подарок. Я до этого брюллики только на картинках видела. Ну, потом Канары, Мальдивы, Париж, Милан. На Рождество – сюда, в Куршевель, приехали. Вот уже год с ним тусуюсь.

– Бьет часто?

– Да нет, он не злой. Не любит только, когда ему возражают. Ленке, ее уже с нами нет, как-то волосы с темечка выдернул. Сама виновата. Он говорит, пей шампанское, а она – ликера хочу. Вот и получила на сладенькое. А мне сегодня ни за что попало. Я же лучше всех катаюсь! Если б вчера на льду ногу не растянула. Я – в поворот, а щиколотка раз – и на сторону. Слетела. А он, вместо того чтобы пожалеть.

– Да надо было сдачи дать!

– Ты че, дура? Ему вечером стыдно станет, он мне чего-нибудь подарит. Ленке, между прочим, за то, что облысела, квартиру купил! Трехкомнатную! Нет, нам повезло. Мужик нормальный. И неженатый. Никто глаза не выколет. А вот подружка моя, та самая, которая меня на кастинг притащила, к банкиру попала. Такой дядечка благообразный! Тихий, скромный, матом не ругается, этого своего еврея, ну. забыла. в подлиннике читает. А оказался – садист! Танька вся в синяках. Он, знаешь, их связывает сзади, руки-ноги вместе, и потом как воблу на веревку за шею подвешивает. В такой позе трахает. Иначе кончить не может. Танька боится, что задушится. Вроде кто-то там у них – того.

– А чего терпит?! – возмутилась я. – Смерти ждет?