Текст книги "Двое"

Натиг Расулзаде
Двое

Третью ночь подряд Баширу снился один и тот же кошмарный сон, будто его богатый приятель-бизнесмен по фамилии Маймаков[1]1
  Маймак – разиня, простофиля.


[Закрыть], с которым, кстати, они в последнее время не так уж часто пересекались, внезапно сошел с ума, тронулся, чокнулся, свихнулся, ополоумел, окончательно потерял контроль над собой и оставил ему, Баширу половину всего своего движимого и недвижимого имущества, в числе которого имелись два известных в городе дорогих бутика женской одежды (верхней и нижней) находившихся на одной из центральных улиц и приносящих огромный – черт его знает, какой! – доход. Башир во сне держал в руках документы, подтверждающие такое неожиданное и мягко говоря – странное решение своего ставшего в одночасье скорбного главой приятеля, тупо смотрел на бумаги, в которых ничего не смыслил, но, тем не менее, отчетливо видел несколько подписей: нотариуса – раз, свихнувшегося хозяина движимого и недвижимого – два, и свою закорючку, которую он никогда в жизни не ставил на подобные бумаги – два с половиной. И каждый раз в шесть утра, как он привык просыпаться после службы в армии, оставшейся в далеком прошлом, в молодости, каждый раз после этого сна в шесть утра он просыпался в холодном поту, все еще лихорадочно соображая, как распорядиться таким огромным состоянием, неожиданно свалившимся на его голову и чувствуя давящую на него ответственность, которую никогда в жизни не испытывал, привыкнув жить беззаботно, насколько это позволяли ему его прожитые пятьдесят два года и небольшая зарплата на работе в музее литературы, где он пребывал после окончания университета, почти, можно сказать, не продвигался по службе и ждал, когда подойдет его пора получать пенсию, хотя работа его была вовсе не обременительной, но долгожданная пенсия могла бы, как он думал, освободить его и от такой, необременительной.

На третье утро, после ночного просмотра ужасного сна, он все-таки решил позвонить своему приятелю миллионеру; два утра он усиленно обдумывал, обкатывал, обсасывал эту мысль: звонить-не звонить, но вот на третье решил посоветоваться с женой.

– Позвони, – посоветовала жена, подумав. – Вреда не будет.

Приятель его, Маймаков ответил сразу же, но услышав первые несколько слов Башира (который сразу же, как воспитанный человек назвал себя), тут же перебил его:

– Я тебе перезвоню, – торопливо бросил он и дал отбой.

Башир же подумал, что при его занятости и богатстве, он вряд ли перезвонит, но ответный звонок к великому изумлению Башира последовал буквально через минуту.

– Извини, дорогой, не мог говорить, – прогрохотал в трубке жизнерадостный голос, привыкший приказывать. – Я тебя слушаю.

– Да я просто так позвонил, – промямлил Башир.

– Просто так?! – весело-удивленно спросил голос Маймакова, не привыкшего, чтобы ему кто-то звонил просто так.

– Просто хотел узнать – у тебя все в порядке?

– Все отлично, слава Богу, спасибо, – торопливо пророкотал голос, по которому легко было догадаться, что человек этот не привык терять ни минуты. – А ты как?

Башир немного поговорив с Маймаковым на общие темы и не желая отнимать у него время, все-таки решил еще раз уточнить:

– Значит, у тебя все в порядке?

– С головой, что ли? – весело отозвался Маймаков, давая понять, что при всем своем высоком полете, все же не потерял чувства юмора.

И тут Башир вспомнил, что во сне у него Маймаков вот уже третью ночь подряд скоропостижно впадает в идиотизм, и проговорил:

– Сегодня ночью я тебя во сне видел, вот решил узнать…

– А-а! – вдруг взорвалась трубка. – Смотри ты! Я ведь тоже видел тебя во сне, и уже три ночи подряд! Представь себе… Здесь с делами замотался, а ты мне напомнил…

– А что ты видел? – затаив дыхание и уже предчувствуя нечто очень странное, спросил Башир.

– Ты не поверишь! Видел, будто я спятил и отписал тебе половину моего состояния! Ха-ха-ха! И бумаги видел, и подписи, все как в реальности… Э, ты слышишь?

– Да, да, – пролепетал ошарашенный Башир, – слышу…

Башир и Маймаков были знакомы с детства, учились в одной школе, в одном классе и жили по соседству. Маймаков, вопреки своей откровенно красноречивой фамилии* рос бойким, шустрым мальчиком, был забиякой и задирой, сразу же отбил охоту у классных острословов издеваться над его фамилией, укоротив её до имени (Маймак), доказав, что характер его абсолютно не совпадает со значением и смыслом фамилии, и с самого начала знакомства с полной ему противоположностью тихоней Баширом, взял добровольное шефство над безответным и безобидным одноклассником, которого часто обижали, доводили до слез, на что он не мог ответить, а только глотал слезы обиды в начальных классах и убегал от обидчиков, замыкался в себе, став чуть постарше. Маймаков же охотно лез в драку за униженного друга, порой даже с несколькими мальчишками сразу, будь то в школе, или на их неспокойной, хулиганской улице, где было вполне привычным явлением, что подростки в драке пускают в ход кастеты и украдкой курят слабый наркотик – анашу. Маймаков не был хулиганом, но не выносил несправедливого отношения, как к себе, так и к своему кроткому другу.

В старших классах дружба их стала несколько прохладной, потому что Маймаков теперь предпочитал дружить с девочками, своими сверстницами, а Башир, обычно, ждал друга с очередного свидания и с жадным любопытством выслушивал его признания.

– В этот раз не повезло, – горько сетовал юный Казанова, любвеобильный Маймаков, стараясь казаться старше и опытнее своих лет.

– А что? – с плохо скрываемым злорадством спрашивал Башир.

– Да что… – начинал откровенничать Маймаков, – еле уговорил её подняться со мной в нагорный парк, посидели на скамейке… – Шестнадцатилетний Маймаков вытаскивал из пачки дешевую сигарету, прикуривал, пускал дым из носа, как заправский курильщик, интригующе не договаривал.

– Ну, ну!.. – нетерпеливо выждав маленькую паузу, подгонял его сгоравший от любопытства Башир.

– Да нечего рассказывать, – удрученно продолжал Маймаков, нервно затягиваясь сигаретой. – Даже потискать не дала…

Завистливый Башир, стараясь казаться сочувствующим, облегченно переводил дух и, чтобы не обидеть друга, успокоительно произносил:

– Ну, ничего… В следующий раз повезет.

А в следующий раз, когда Маймаков возвращался со свидания уже с другой пассией в прекрасном настроение, улыбаясь до ушей, Башир предчувствуя неприятность, ждал очередного рассказа и заранее хмурился.

– Эта, чувак, скажу тебе, классная девка, целуется взасос, дала сиськи полапать…

– Да она просто шлюха! – не вытерпев такой муки, яростно кричал Башир, который еще не только ни разу не целовался, но даже немел и деревенел в присутствии понравившейся ему девочки.

Они были прямой противоположностью друг другу, что, однако, не мешало им дружить и после школы. Маймаков обладал привлекательной внешностью, приятно улыбался, и эта улыбка располагала к нему многих и в последствие помогала ему добиваться в жизни поставленных целей. А цели он ставил постоянно, и постоянно, планомерно и терпеливо добивался их. Башир же, как был в детстве недотепой и размазней, так и остался и постепенно становился все более бездеятельным, ленивым, не желая ставить никаких целей и добиваться их, а желая только плыть по течению жизни, не понимая и даже не думая, куда это течение его прибьет. Теперь Маймаков уже занятый своими личными важными делами, как и прежде временами старался направлять его, брал над ним добровольное шефство. Они оба учились на историческом факультете университета, и Башир, казалось, учился из последних сил, такой у него был вид – сонный, вялый, апатичный, такая была внешность. Эти двое друзей были абсолютно разные, ничуть не похожие и можно было подумать, что один из них забрал энергию и жизнерадостность другого, оставив ему равнодушие и безразличие ко всему, что их окружало. Что ж, в жизни это бывает, многое переходит в свою противоположность, становится совершенно неузнаваемым, и люди очень разные по характеру, интеллекту, мировоззрению сходятся и дружат долгие годы, дополняя друг друга, становясь своеобразным тандемом. Мать Башира иногда, когда заходил к ним в гости друг сына, просила поучить его уму-разуму, потому как он у неё один, растила она сына без отца, в результате чего чадо не получило должного мужского воспитания, и Маймаков старался как мог хоть немного перевоспитать, взбодрить, вразумлять товарища, учил его пробиваться в жизни, однако каждый раз убеждаясь, что ученик у него бездарный, но тем не менее не отступая от поставленной перед собой задачи, как он обычно и привык не отступать и добиваться своего. Маймаков стал успешным бизнесменом и поменял фамилию на Зильберштейн, это была фамилия жены двоюродного брата матери, и Маймаков, преодолев небольшие формальности при помощи американских президентов, отпечатанных на зеленых бумажках, стал Зильберштейном, не отказываясь, однако, от своей национальности и порождая несусветную неразбериху в паспортном столе Министерства внутренних дел. С этого дня у Маймакова-Зильберштейна дела пошли еще лучше. Кстати, когда порой довольно часто спрашивали у него почему он, уже будучи в зрелом возрасте не поменяет такую нелепую, абсолютно не соответствующую его характеру фамилию, он отвечал традиционной фразой:

– Не фамилия красит человека…

Сам же, если честно, никогда не думал об этом, не это было для него главным в жизни: люди с прекрасными звучными фамилиями много раз доказывали ему свое ничтожество и неумение жить.

Это я вам так коротко рассказываю, чтобы не утомлять, будто я не знаю, какое у вас отношение к литературе – романы Толстого и Достоевского в коротком пересказе содержания читаете, болваны… ладно, ладно… Не надо возражать, кому-нибудь другому вешайте эту хрень…

Деятельность… Черт возьми, называть его по двойной фамилии каждый раз, это слишком длинно… Да у него же есть имя! Вспомнил: Эльнур! Так вот, деятельность бизнесмена Эльнура Маймакова-Зильберштейна (каково?!) охватывала многие отрасли торговли, приносящие явную и неоспоримую прибыль, талант у него прорезался как зуб мудрости у детей, вот не было, а теперь есть… Но не все, конечно так просто. Отметив свое тридцатилетие, юбилей, проведенный в домашних условиях и прошедший достаточно тоскливо и убого как по содержанию, так и по исполнению, Эльнур, проводив гостей, присел у окна и тяжело задумался. Он видел из окна своей квартирки на первом этаже, как его хмельные гости, очень довольные тем, что наелись, напились и наговорились, шли по улице, шатаясь и громко споря о чем-то, видел своего друга, засыпающего на ходу Башира, как он еле волочил ноги, будто весь вечер камни таскал, смотрел, смотрел… и ему сделалось тошно. Он понял, что дальше так жить невозможно. Страна, в которой он сейчас пребывал, отринула прежнюю свою сущность и постепенно переходила на новый строй, и этот новый строй, к которому стремилось (пока не очень-то спеша) общество, был не нов, а таким же, как во всем мире, и так же как во всем мире, в этом, родном ему, но кардинально изменившемся обществе признавали только деньги, силу, власть. И Эльнур вдруг ясно и ярко – как вспышка в мозгу – осознал, что если он не хочет застрять и потеряться в прошлом среди Баширов и ему подобных, он должен действовать. Должен трудиться и добиваться, теперь уже на более высоком уровне, должен приложить и направить свою энергию в нужное – приносящее прибыль и известность – русло. Бойкость и деловые качества Эльнура до сих пор работали как-то не рационально, не эффективно, не целенаправленно, эти качества не давали главного результата – прибыли; он мог достать что-то редкое, дефицитное, мог устроить вечер памяти, непрофессионально, но достаточно умело отрежиссировать презентацию песни, книги, достать билеты на гастролирующую оперную диву, но все это и многое другое обычно – за спасибо. Теперь надо было в корне менять умение приспосабливаться, доставать, пробивать, нравиться, менять и выходить на более деловой и более высокий уровень, и энергию следовало направить на умение добиваться прибыли во всем и всегда, потому как это – веление времени, изменившегося времени, диктующего свою волю времени. Ушли безвозвратно те дни, когда можно было бить баклуши на работе, получая соответственную – за эти самые баклуши – зарплату… Все изменилось, и требуется измениться и мне, – думал Эльнур. Он всю ночь не спал, сидел у окна, выходящего на кривую заброшенную улочку с кучей вонючего мусора у забора напротив, на котором огромная надпись мелом умоляла не бросать сюда мусор, и все ему казалось, что видит он расплывающуюся в предрассветном тумане шатающуюся фигуру своего незадачливого друга, а рядом с ним – себя, чему– то улыбающегося расслабленной улыбкой идиота… Он вздрогнул, встал и отошел от окна.

Ну, конечно, не все было просто, напротив – все было непросто, пришлось поучиться у более опытных деловых людей, дельцов, бизнесменов, войти к ним в доверие, постепенно стать для них необходимым человеком, приходить в бизнес с новыми яркими идеями, даже если их у него воровали и присваивали более сильные партнеры; и постепенно Эльнур приобрел влиятельных, богатых компаньонов, вместе с которыми стал рваться все выше и выше и хватать все больше и больше. Однако, не забывал при этом и старого друга, хотя опять же, повторюсь, в последние месяцы, они пересекались все реже, порой изредка перезванивались… Но детские и юношеские годы оставляют неизгладимый след в нашей жизни, и чем натура человека тоньше и чувствительнее, тем след более неизгладимей. Эльнур был натурой творческой, отсюда и рождение новых, иногда просто блестящих идей продвигавших бизнес, что многие миллионеры с заскорузлыми, давно не вентилируемыми мозгами (потому как большие деньги в основном прибежали к ним по старым, хорошо знакомым извилистым тропинкам взяток, порой вымогательств) очень ценили чужие идеи и свои денежки, так как и то, и другое вместе приносило большие барыши; так что Эльнур с самого начала своей деятельности в среде воротил-миллионеров пришелся ко двору. Как говорили классики: деньги ваши, идеи наши. Хотя так они говорили, кажется, про бензин, а не про деньги… Ну, неважно.

Несмотря на то, что жизнь постепенно разводила друзей в разные стороны, Эльнур все же пытался заботиться о друге, который к тому времени уже похоронил вечно тревожившуюся о его будущем мать и был обременен семьей в лице жены и получал хорошую, но маленькую зарплату. Для начала, он устроил его в один из своих бутиков старшим менеджером. Но диковатый, оторванный от деловой жизни и приличного общества Башир не прижился на хлебном месте, смотрел почему то волком на потенциальных покупателей, пахнущих дорогими духами, его неоправданно хмурый взгляд, разговор с посетителями сквозь зубы, отталкивали клиентов. Нет, не прижился. Следующий добрый жест со стороны Эльнура был несколько непродуманным, импульсивным, продиктованным эмоциями, а не умом: он взял Башира к себе в офис секретарем. После двух дней работы, стало ясно, что этот приятель может доставить кучу проблем, которые в последствие придется исправлять, разгребать, расхлебывать самому шефу, то есть Эльнуру. Снизили Башира до должности шофера успешного бизнесмена и друга, с хорошим, кстати, далеко не шоферским окладом. Через неделю разбил машину – опаздывая, превысил скорость, потому что подбросил свою жену до работы и торопился заехать за шефом домой, чтобы отвезти его в офис на важное совещание, в результате – проскочил на красный свет и врезался в дорогой «Хаммер», что сулило дополнительные неприятности и лишние хлопоты и так сверх головы занятому боссу.

– Не везет мне, Эльнур… – вяло мямлил Башир. – Видно не судьба мне у тебя работать.

Кончилось тем, что друг утроил его обратно, туда же, откуда взял – в музей литературы, где Баширу было комфортно, но голодно. Однако Эльнур и тут не забывал друга юности (он убедил себя, что успех его каким-то образом связан с Баширом, это был его живой талисман, и может быть, судьба одарила его всяческими материальными благами, отняв их у его друга, может отчасти за счет Башира он и взлетел так высоко; везде в жизни наблюдалось равновесие и он верил этому) подкидывал ему время от времени денежку, и чтобы щепетильный и церемонный Башир не обиделся, подарки свои Эльнур пристегивал к датам: день рождения, новый год, день рождения жены, день конституции, день учителя, день ученика, международный день музеев, день шахтера и так далее…

И вот этот непостижимый сон… Причем, обоим сразу. Как вам это нравится? Поистине, есть многое на свете, друг Гораций…

«Что же теперь будет? – тревожно думал суеверный Башир после телефонного разговора с Маймаковым-Зильберманом. – Это неспроста…»

Эльнур же, привычно заваленный срочными делами, которые следовало оперативно решать, сразу забыл и свой странный троекратный сон и разговор с Баширом, махнул рукой, как делал со всем, что выходило за рамки его бизнеса и деловых связей, хотя время от времени в коротких паузах его пощипывало, покусывало, покалывало в сердце тревожное ощущение.

Но судьба не зря посылает свои уведомления, а тем более – трижды, а тем более – в двух экземплярах…

Однако, пора нам поближе познакомиться с этим шустриком и везунком – Баширом.

Когда Башир родился все ожидали, что он тут же закричит, как нормальный новорожденный, вынужденный покинуть привычную теплую и влажную среду и выйти в этот холодный незнакомый страшный мир, однако малыш не торопился подавать признаки жизни и все морщился, кривился, всячески показывая свое недовольство тем, что его заставили покинуть привычное место обитания. Прошло пять минут… потом десять… Малыш упорно молчал, строго поглядывая на побеспокоивших… Все ждали. Медперсонал родильного дома, собравшись вокруг роженицы недоумевал. Пошлепали по попке… Презрительное молчание. Молодая мать в тревоге, забрасывает вопросами растерянного врача. Молодой врач, страдающий неуместным остроумием, очень хотел пошутить расхожей фразой из американских боевиков, когда главного героя пытают, а он молчит: «Он ничего не скажет», и фраза уже была на кончике языка, когда, наконец, этот заторможенный младенец исторгнул крик, довольно, между прочим, вялый, как бы выполняя свой не очень приятный долг, от которого никуда не деться: вы этого ждали? Нате, подавитесь…

Заторможенность осталась с ним надолго – Башир всегда опаздывал, шнурки ботинок завязывал по пол-часа, потом медленно, по-стариковски распрямлялся; если посылали его в булочную за хлебом, он пропадал так надолго, что за это время можно было испечь этот самый хлеб в пекарне, отправить его в магазин, и уже из магазина вручить Баширу. Где бы он ни появлялся, слетались и кружили над ним вороны, громко, сердито каркая, будто стараясь загнать его обратно домой, чтобы не мозолил их вороньи глаза тут…

Они жили в маленьком старом дворике вместе с восемью семьями и одним туалетом во дворе с дощатой ненадежной дверью, и когда Башир по утрам до школы входил в этот туалет, соседи скрипели зубами и заранее занимали очередь, крича из окон: «Я – за Баширом!» Если кто-то из соседей отправлялся в булочную за хлебом, он брал хлеба на всех, кто просил, не доверяли только Баширу. Ну и так далее. Отец его развелся с матерью после долгих, частых, все возраставших семейных скандалов, когда Баширу было шесть лет, и одной из причин развода был заторможенный сын, которого в последнее время он видеть не мог. Так и жили. Первое время мать водила сына в школу, хотя школа находилась через улицу от дома, тянула сонного Башира за руку, вталкивала в школу, потом, как мы знаем, шефство над ним взял соседский мальчик– одноклассник Маймаков Эльнур.

Вот такое у него, Башира было детство; подзатыльники сыпались на него со всех сторон, и со стороны сверстников, порой даже мальчишек младше него (что само по себе редкость среди детей и подростков) и со стороны взрослых, не сыпались только со стороны Маймакова. Башир терпеливо сносил все обиды и рукоприкладства и, казалось, чем больше его обижали и тузили, тем больше его клонило в сон. Он ни с кем из детей не сходился близко, и как только взрослые начинали с ним говорить о чем-то (особенно на воспитательные темы) на лице его появлялось скучающее выражение, он отворачивался и казалось, еле сдерживал зевоту. Вот таким он рос, и юность его ненамного отличалась от детства, и, попав в Университет на специальность, где не было никакого конкурса (а напротив предполагался недобор абитуриентов, что и случилось), Башир, благодаря предэкзаменационной зубрежке стал в один ряд с остальными студентами, но с первого же взгляда очень отличался в этом ряду, выделялся не в лучшую сторону. Но и тут рядом оказался шустрый друг Маймаков Эльнур, подставлявший свое плечо в ситуациях, когда заторможенному приятелю приходилось туго. Для Эльнура шефство над Баширом и постоянная защита его были продиктованы в какой-то мере, как говорится, спортивным интересом – он любил преодолевать трудности, испытывать себя на прочность на каждом шагу в жизни, и преодолевая чувствовать глубокое удовлетворение, ощущать внутреннюю силу, а с таким приятелем как Башир трудности возникали постоянно. Так, засыпая и просыпаясь на ходу, Башир все-таки окончил Университет, получил диплом и стал стараться (старался он тоже вяло, опустив руки) устроиться на работу, жалуясь встречным и поперечным, что хорошую работу найти сейчас нелегко. В те годы, когда два приятеля получили дипломы, на работу посылали по распределению, и «везунку» Баширу попался такой дальний район и в этом районе такая дальняя деревня, о которой он никогда и не слышал, впрочем, он мало о чем слышал. Но тут его мама, всю жизнь проработавшая медсестрой в больнице и нажившая много влиятельных женщин-друзей (жен влиятельных мужей), которым делала уколы, массажи, ставила капельницы и прочее, задействовала свои связи и сына оставили в городе, в Баку и даже устроили на не пыльную работу, а именно – в музей литературы, где он засыпал теперь над манускриптами, вяло, лениво, будто из него клещами тянули цитировал великих азербайджанских поэтов, мало что запоминая. Нет, с такой работой и с такой зарплатой жениться категорически не рекомендовалось. Но Башир не слушал никаких рекомендаций и женился: опять же мама подсуетилась, боясь, что оставит своего недоумка одного после того, как покинет сей мир и некому будет о чаде побеспокоиться… Девушка Нигяр работала медсестрой вместе с матерью Башира в хирургическом отделении центральной городской больницы; присмотревшись к ней повнимательнее, мать решила, что – подойдет: скромная девушка из приличной, но небогатой семьи, возраст на выданье, ровесница сыну… Башир познакомился, преодолевая косноязычие, с милой девушкой, стал встречаться с ней, походил в кино, погулял по бульвару, посидел с ней в кафе, и пришел к вполне логическому финалу – женился. Мама Башира, которая все еще неплохо зарабатывала на своих левых пациентках, помогала единственному чаду и его жене, помогала, пока была жива и здорова.

Надо сказать, что Эльнур Маймаков, лишний раз подтверждая свою абсолютную непохожесть на друга, в отличие от Башира не женился и так и не женился никогда, а вел разгульную жизнь, любил гульнуть, переспать с чужими женами, пировать с друзьями, но и разум, как говорится, не терял, всегда с царем в голове, всегда готовый остановиться, если этого требует важное дело, твердо усвоив мудрую поговорку: делу время, потехе час.

Вернемся, однако, к троекратному знаку судьбы, то бишь сну в двух экземплярах: экземпляр для Маймакова, экземпляр для Башира. Вернемся…если, конечно, вы не устали… а то знаю я вас, любителей кратких аннотаций из классики… Ладно, ладно, нечего…

Существует такая расхожая истина: у любого миллионера первый миллион нажит нечестным трудом. Маймаков был не совсем миллионером, ну, может, скажем так – начинающим миллионером, и бутиками он владел не единолично, а на паях с бывшим министром (не скажу чего), который привлек его в компаньоны именно благодаря находчивости Эльнура, благодаря тому, что он мог выдавать интересные, прибыльные идеи, мог успешно контролировать и продвигать бизнес. И благодарный Эльнур Маймаков-Зильберштейн постепенно обогащался, зарабатывал, хапал с нарастающим аппетитом, порой чуть-чуть, на шажок-другой преступал законы, зная, что его прикроет влиятельная «крыша» в лице министра, одним словом – жил и давал жить другим. В этом высказывание, кстати, кроется истина: Эльнур в их совместном бизнесе открыл около сорока рабочих мест, преимущественно женских рабочих мест, и одновременно не забывал попользоваться некоторыми из этих девушек, что покрасивее и посговорчивее. Одним словом, жил-поживал, грех жаловаться, ездил на новеньком «Лексусе», жил в престижном районе в шикарной квартире. Нет, все было законно, легально, с небольшими зигзагами в сторону нелегальности и незаконности, которые пока что успешно прикрывал господин министр (не скажу чего). Но вот господин министр (не скажу чего) пошатнулся, проштрафился, прокололся. А все, благодаря своему доброму отношению к друзьям. Нет, Маймаков тут ни при чем. А был у господина министра друг детства (тоже детства, такой, видите ли, сентиментальный, верный дружбе человек) которого он взял к себе в министерство на ключевую позицию, и вот тот друг, тот мальчиш-плохиш постепенно вышел из-под контроля доверчивого министра, распоясался, обнаглел, охамел, стал, как говорил классик – «не по чину брать», вытворял бог знает что, хапал направо-налево, точнее – и справа и слева, как перед страшным судом, и дохапался до того, что был уличен и привлечен, вышел из кабинета в наручниках в сопровождение двоих в штатском (один – с конвертом в руках, где имелись помеченные купюры и на них – отпечатки пальцев прожорливого друга министра)… И потянулась ниточка, потяну-у-у-ла-а-ась и дотянулась до господина министра (не скажу чего), а тут еще и бутики его в центре города, мозолящие глаза завистникам, и виллы на берегу моря, и еще – на берегу другого, не нашего моря, и ряд известных крупных маркетов, и много еще чего всплыло со дна мутной водицы… Пошатнулся компаньон, ох, пошатнулся…

И, естественно, стали копать и около стоящих, рядом имеющихся, докопались до подозрительного индивида со странной двойной фамилией Маймаков-Зильберштейн, и в результате этих копаний и расследований и дорогие бутики имеющиеся в наличие и некоторые другие более мелкие объекты в виде кафе и маленьких мини-маркетов, исчезли, будто и не существовали никогда, как корова языком слизала. Исчезли они для Маймакова и его босса, но в природе как известно ничего не исчезает бесследно, а только из одного состояния переходит в другое, вот и все прибыли от этих объектов и сами объекты и перешли в другие руки… Остался наш Маймаков у разбитого корыта, но кое что удалось сохранить на черный день. Временно он опустил руки, возникла даже неизвестная доселе депрессия в легкой форме, когда не хотелось ничего делать, а только лежать и смотреть в потолок. Он теперь подумывал, не сменить ли фамилию обратно, как она была в первозданном виде, потому как, – горько размышлял Эльнур, – сейчас старая вполне соответствует его теперешнему бедственному, несчастному положению… Друзья и приятели, с которыми часто прожигал жизнь потерпевший, посочувствовали и отошли подальше. Остался один Башир.

Эльнур продал свою шикарную пятикомнатную квартиру (куда теперь мне одному в пяти комнатах, – горько сетовал он) продал «Лексус», купил маленькую квартирку уже не в центре города и маленький «Фольксваген», сэкономив на этом весьма ощутимые для его теперешнего состояния деньги.

Но вот Башир… Странное что-то произошло с ним, непонятное, уму непостижимое…

И вновь наступила весна, тревожа и беспокоя, отнимая сон. Полопались почки на деревьях, запахло плотью от проходивших мимо молодых девственниц, подул теплый, беременный от солнца ветер… Башира охватило необъяснимое, смутное состояние, беспричинная тревога и дрожь охватили его, он временами весь трясся и снаружи и изнутри, и телом и душой и не понимал, что с ним такое происходит, но когда это состояние проходило, он ощущал в себе что-то новое, рождение чего-то еще не названного, непонятного… и что-то чудесное, непостижимое произошло с ним (и нечего вам удивляться: много ли постижимого, объяснимого в нашей жизни? Жизнь и состоит из непостижимого, только мы не придаем значения, стараемся не видеть, не замечать, испуганно прячем голову в песок, привычные к своим будням. Непостижимое пугает нас. А ведь жизнь сама и есть непостижимое чудо).

На кое-какие деньжонки, оставшиеся в загашнике про черный день, Эльнур приобрел небольшой продуктовый магазин, и угнетаемый апатией ко всему окружающему, поручил его Баширу, потому что ему вдруг стало совершенно безразлично, что сделает с его новым объектом друг детства. А у Башира, как видно, открылось второе дыхание, чего не наблюдалось за всю его жизнь. Его потрясла печальная метоморфоза, происшедшая с другом, он вдруг, в одночасье почувствовал в себе небывалую энергию, которая спала, спала и выспалась наконец-то, почувствовал энергию и ответственность. Немало способствовала этому и супруга его Нигяр, которой надоело, наконец, жить в подвешенном состоянии, не то нормально живут, не то не очень, не то имеют все необходимое, не то не очень имеют, и она постоянно в последнее время толкала, тянула, пинала мужа, указывая пути приобретения.

– У нас теперь есть только мы, – говорил Башир сверкая глазами на сонно посматривавшего на него Эльнура. – Надеяться надо только на самих себя…

– Да? – спрашивал Эльнур. – Это фраза кажется из какого-то фильма… Ну и что дальше?

– Увидишь, – загадочно отвечал Башир.

Он преобразился, ощущал себя другим человеком, словно энергия, таившаяся в нем долгие годы и не нашедшая применения, именно сейчас, скопившись до своей критической массы, взорвалась, наполнив его иным содержанием, сделав из него, Башира совершенно другого человека, и именно сейчас, когда его другу потребовалась помощь, которую никто кроме него, Башира оказать ему не мог, потому что у него, Маймакова и не было никого настоящего рядом, а были только приятели, умевшие разделять только приятное, весело проводившие время в кутежах за его счет, но не желавшие разделять с ним его проблемы. Башир помнил и никогда не забывал, как много в свое время сделал для него друг.

И теперь он горячо взялся за дело, стал изучать тонкости торговли, привлек к бизнесу жену, которая порой давала весьма неглупые советы, так как дружила с деловыми дамами, так называемыми, бизнес-леди, и от них нахваталась; продумывал возможности получения крупной прибыли и расширения их совместного маленького бизнеса. Жена не только подавала советы, но и активно участвовала. Через непродолжительное время он увеличил дворовый магазинчик, услугами которого пользовались преимущественно жильцы двух новостроек, и довел его возможности до такого магазина, который стал постепенно необходим всему кварталу, нашел более удобное и выгодное место для еще одного, нового магазина, еще больше заинтересовал своих работников, продавцов, прибавив им зарплату, и вскоре маркеты заработали в полную силу, а чистая прибыль, что они приносили, увеличилась почти втрое.