Текст книги "Новая эра. Часть вторая"

Как видишь, твое замечание «вдогонку» оказалось уместным: мне предоставился случай привести ярчайший пример смешения аналитики (статья наполовину состоит из математических формул) с сотериологией. При этом не надо обольщаться хвалебным тоном статьи: такой подход – в основе своей расистский (Гитлер говорил, в связи с Эйнштейном, о дегенеративной «еврейской физике») – является «удобообратимым»: если евреев хвалят расисты (за «талант», как недавно Жирик, или за «сплоченность»), жди призыва к погрому. Для полноты комплекта отмечу, что Лосев, вслед за Флоренским, высоко ценил Кантора, видя в идее актуальной бесконечности чуть ли не «математическое доказательство» бессмертия души; кроме того, Лосев боготворил еврея Гуссерля, считая его величайшим философом современности, что не мешало ему быть идейным погромщиком.

И последнее. Ты спрашиваешь, откуда берутся русские-неантисемиты. Я уже как-то писал тебе о неотразимо обаятельном свойстве «русского духа» впадать в транс самоотрицания. Только русский (в данном случае В.С.Печерин, которого, кстати, «раскопал» Гершензон в исследовании «Молодая Россия») мог написать такие, например, стихи: «Как сладостно отчизну ненавидеть // И жадно ждать ее уничтоженья». Тот же Гершензон раскопал и подобное высказывание Вяземского. Цитирую работу Гершензона «Чаадаев. Жизнь и мышление»: «Легко понять, как задыхался в этой атмосфере Чаадаев, если даже у человека, несравненно более родственного окружающему быту, у П.А.Вяземского, могло вырваться в 1828 году замечание, что истинный русский патриотизм в настоящее время может заключаться только в ненависти к России, какою она сейчас представляется». (Гершензон. Избранное. Том 1. С. 409). Русский-неантисемит – это противоречие в терминах, которое находит разрешение только в русофобии, идеологии отщепенца.

26.4

Матвей, привет!

Страсть придает твоему слогу блеск («отблеск ярости»). Я же писал тебе, что человек, что бы ни творил (математику или поэзию) – прежде всего, спасается…

Схему «древа» принимаю и нахожу плодотворной весьма. И насчет пророков понравилось – то-то они мне наших левых напоминают…

Но есть и возражения. Например: «Безусловно, антисемитизм существовал и до христианства, но в те времена он вписывался в рамки широкого феномена ксенофобии и ничего специфического собой не представлял.» Боюсь, что ты здесь ошибаешься: антисемитизм и в древности был более сложным (со своим «метафизическим корнем») явлением, чем просто ксенофобия. Возможно, что античное неприятие иудейства было еще более глубоким и ясным, чем у христиан: христиане ненавидели евреев, как конкурентов, или как ограбившие и присвоившие чужие сокровища ненавидят выживших хозяев, они были «новым Израилем», и «старого» не должно было быть, а для греков и римлян это было не только чуждая вера, но и совершенно чуждый образ жизни. Приведу, как пример, не более, мнение Тацита о «нелепости и гнусности» иудейских обычаев, и это при том, что он довольно верно передает суть их «веры»: «…у иудеев же один бог, коего они постигают умом, и мнят невежами тех, кто из бренного вещества создает изображения богов в виде людей, ибо их божество – высшее, вечное, необозримое и непреходящее». Впрочем, эта «метафизическая глубина» античного антисемитизма, хоть и несколько путает «аналитические» карты, само древо не рубит. Просто возникает необходимость «расширить» (или углУбить) теоретический фундамент.

И еще, как мне кажется, из той же «серии»: «То, что изо всех иудейских ересей победила в конечном итоге ересь христианская, является, в определенном смысле, исторической случайностью». Нет-нет, в делах такого исторического масштаба случайностей не бывает. Тут надо искать ответа в любимых тобой архетипцах, может, даже Юнга привлечь, то есть опять же – в корнях.

Вот читал тут статью о Розенцвейге (случайно ли евреи помешались на «диалогизме»? ), написавшем «Звезду Спасения», на русский книга, увы, не переведена, но в 1995 вышло в Спб. его «Новое мышление», и еще какая-то книга В. Махлина «Я и другой» (можно ли достать?). Интересно, что язык выдает чувства, а мысли их скрывают. Вот, например, все «разговоры» Розенцвейга – вокруг «смерти и любви». Мол, знание связано с законом и смертью, а жизнь – с любовью и верой. Как ни крути терминами, но получается, что и в философии последнего века проявляется «расовое различие»: евреи жизнелюбивы, эротичны и не могут «без веры», а «арийцы» стремятся познать, упорядочить, заключить в закон, убить (любят смерть, а не жизнь). И не зря у Пастернака – «Сестра моя – жизнь» (выдал себя). Не в этом ли фундаментальное различие, и именно на уровне «первоинтуиций» («расы», если угодно, вот и Флоренский о том же в отрывке о Канторе), и не оно ли – основа фундаментального взаимного неприятия, иными словами, «антисемитизма»?

Россия же приняла христианство особенно «уродливо»: не только «из государственных соображений», но и из рук завоевателей: норманские князьки, чужие и чуждые покоренным «лесным братьям», искали под новое амбициозное государство «имперскую веру». И перунов своих славяне сплавляли вниз по рекам, как бревна, отнюдь не добровольно… Ведь если только представить себе: народ лишили своих архетипов! Это как если бы человека заставили изнасиловать мать и убить отца. И если уж он на это пошел, то чего можно ожидать от его дальнейшего самочувствия кроме отчаяния и ненависти ко всему миру? На «Западе» этот переход, полагаю, был более плавным, более самостоятельным, хотя и там не безболезненным. Но ему удалось со временем вытащить из-под христианства хотя бы античное «абстрактное мышление», отстояв свободу и независимость мысли. России и этого не было дано. И сегодня она духовно «ободрана», осталась ни с чем. Сожженное поле…

Завтра «День Независимости». С чем тебя и поздравляю. Дума нехай сидит, а мы можем встать, и даже поднять граммулю.

Кстати, Шарон начинает давать слабину. Какие-то гнилые, отвратительные компромиссы. Например: палестинцы открывают казино в Иерихоне (эта курица годы исправно несла золотые яйца в карманы всякой продажной сволочи по обе стороны размежевания), мы «разрешаем» израильтянам «играть», а палестинцы обеспечивают безопасность «в районе Иерихона» (вот уж где воистину рулетка). А в других местах – хоть трава не расти. Это у них называется: «цаадим боней имун»2727
  (ивр.) Ударения везде на последнем слоге


[Закрыть], «создание атмосферы доверия».

От Л:

19.12. Я тут накатала тебе письмище, но оно стерлось до того как я его дописала, а потом меня увезли на океан. Не скрою, даже от стертого письма, я испытала такой мини-«катарсис»…

19.43. признаюсь, что секспротоколы конечно стимулируют мою любовь к писателю, но ведь я, как и Миша, умею быть счастливой, гуляя одна в лесу… да и на родительских антресолях в Кфар Габироль хранится целая библиотека моего любимого писателя

21.15. а теперь мне бы хотелось выйти из дионисийского состояния, когда перестают задавать дурацкие вопросы, и, как ты мне предложил, возвыситься и задать простой «культурный» вопрос: 1) что же тебя перестало интересовать? Наша переписка? Спешу заверить, что с окончанием переписки моя любовь не кончается. Так что давай просто отвечай, или как знаешь. Есть у меня и другие вопросы, но это потом…

ну я рад, что ты «проявилась»…

Если отвечать на твой вопрос прямо и грубо, то – да. Хоть и сказано было в сердцах, но сказано было. Что касается любви, то ведь это тоже, как мне кажется, «позднее» явление (хотя слабее оно от этого не становится, даже наоборот). Помню как-то давно (уже после твоего отъезда, по дороге в Латрун, где-то у перекрестка Нахшон) мы «выясняли отношения», любишь-не любишь. Если я помню точно (если нет, то пусть более памятливые меня поправят), то сказал, что никогда не любил тебя, и считаю, что и ты меня никогда не любила. Кажется, были какие-то разногласия, но я не очень настаивал на формулировке: и смысла не было (при свиданиях раз в год), да и вообще любовь – дело темное. Во всяком случае, я ее не чувствовал, а значит ее (для меня) и не было. Последнее «время» я почувствовал, что ситуация изменилась. И мне интересно, что произошло…

Поехали с Р в Музей, посмотрели литографии Мунка из альбома «Альфа и Омега». О любви и ревности. Альфа и Омега жили в Раю, и Омега отдавалась там всем животным. В конце концов Альфа убил Омегу, а ее детеныши от всего животного мира «задрали» Альфу. Ей понравилось. Потом поднялись на ретроспективу Ионатана Шимона (родился в 1905 в Берлине, и вообще он Ганс, а не Ионатан), учился в Дюссельдорфской школе искусств, потом ошивался в Париже, а в конце 30-х догадался смыться в Палестину. Засел в кибуце Ган Шмуэль, рисовал коллективную жизнь, когда лиц не видать, что-то в стиле то Руо, то Леже). Художник хорошей школы, но вторичный и сейчас неактуальный. Шимон ей не понравился. В музее почти никого не было (праздник уже начался) и мы целовались в темной комнате, где крутили какие-то фильмы про Шимона. Потом еще зашли на выставку фотографий, она сказала: «Хорошо, что мы зашли сюда». Потом перекусили в «Джакомети», тоже почти пустом, выпили по бокалу «Мерло» из «Частной коллекции», слегка забалдели.

– А мне чего-то захотелось грудь одну вытащить. Вот интересно, как бы они все прореагировали? А ты бы смутился?

– Музей тянет к перформансу…

По дороге она рвалась расстегнуть мне брюки, я не давался, было много борьбы и хохоту, я с трудом держал «Тёму» «на плаву». В деревне попытки продолжились, но я что-то устал от всего этого… Теперь мы долго не увидимся, недели две, а то и больше…

В пять у Гробманов собрание «мозгового центра». Около восьми вышел оттуда с Гольдштейнами, рыгая желчью. То что Гробман решил «заняться политикой», это понятно. Поскольку ни в одной области особые высоты ему не светят, он берет охватом, загребает широким фронтом, пытается стать «культурным явлением». Он еще диск записал, чего-то там пел, стихи читал под музыку! Коллекционирование – туда же. Да и кем бы он был без своей коллекции. Ну, а мы – прилипалы-статисты.

Итак, маэстро зачитал совместное с профессором Сегалом сочинение «Как нам спасти Израиль». Выявил «болезнетворные точки»: харедим (ортодоксы в лапсердаках), воспитательный отдел армии, наводнение иностранных рабочих, скоро мы пожелтеем, превратимся в страну цветных, страну третьего мира. Что еще… а, да – социальная несправедливость! Гробман – борец за социальную справедливость! Кто-то от денег пухнет, понимаш, а кто-то едва сводит концы с концами – социальное неравенство разрушающе действует на национальную солидарность! И тридцать человек приглашенных «интеллектуалов» (как же, участвуем в «европейском мозговом центре»! ), покорно слушали. Впрочем, не все. Сначала отделились маленькие кучки и затараторили о своем, какая-то беззубая жердь, вся аж извиваясь от ироничности, насмехалась над графоманами, обильно извергая цитаты, пожилой, с тяжелыми мешками под глазами, спрашивал жердь зачем он так «перегружает свою оперативную память», в ответ беззубая жердь загрустила и стала тереть очки платочком, они заговорили о каких-то деньгах, об оголтелых ветеранах, организаторы призвали к тишине, и я вышел с фрондерами на балкон, возжелав познакомиться, жердь долго скрывал свое имя, называя меня «агройсе дихтер», большим писателем, мол, он не такой «агройсе дихтер», потом признался, что его зовут Александр Свердлов, второй, с лицом черепахи, тоже стеснялся, пришлось буквально вытянуть у него, что он Александр Бродский, редактор «Еврейского камертона», жердь тут же оживилась: «Мне один недавно представился: поэт Бродский, я ему в ужасе говорю: так ведь вы же умерли?!, а он говорит: это поэт Иосиф Бродский умер, а я поэт Наум Бродский…»; Тимур иногда отрывисто тявкал, как миномет, один чернявый фыркал от возмущения зачитанным совместным (Гробман-Сегал) коммюнике, потом кое-кто стал исчезать, потом и вовсе народ повалил к выходу. Но кто-то все-таки на полном серьезе пытался внести свою лепту в «дискуссию», чаще всего «не соглашаясь с предыдущим оратором», кто-то «делился опытом», так Сегал рассказал, как «выжал» из страны Земцова, «17 лет я на это ухлопал, я ходил ко всем, от премьер-министра до председателя парламента», мол, это пример того, как «недостойным политикам» можно «опустить рейтинг» даже действуя в одиночку. Тут закралась мысль, а нет ли у этого собрания какой-то конкретной идеи опустить кое-кому рейтинг? Меламид и его жена, «знаменитая» (зашептали вокруг), Инна Стессель, рассказали об опыте мобилизации масс в городе Ришон Лецион, Меламид выглядел, как толковый председатель-фронтовик, брошенный на отстающий колхоз, шепнул мне: «не с кем революцию делать», кто-то рядом спросил: а что, уже надо делать?, кто-то злобно зашикал на иронизирующих: дайте послушать! Рядом со мной села девушка с очень тонкими ногами, которые заплетались одна за другую, такая косичка из ног, ее звали Анна, она, оказывается поэтесса, готовит книгу, а где публиковались, поинтересовался, нигде, а когда приехали? в 74-ом, ого! Стоп-стоп, сколько ж ей? Даже если привезли младенцем, уже под тридцать?! Девушка была очень странная, нервная, длинный, «порочный» рот, она активно вмешивалась в дискуссию, и ноги скользили одна вдоль другой, как две змеи в брачном танце… Я на всякий случай отсел. Может пассия Гробмана? Он намедни жаловался, что Ирка ему девочек не приводит. Еще был какой-то рок-певец, кукольно красивый, правда небольшого росточка, с огромной копной волос и в кожанке с металлическими пупырышками, Рыжикова, стареющая красотка с большой грудью, какой-то «левый» журналист, которого звали Лев, и который заявил, что в корне расходится со мной взглядами, а ведь я не проронил ни слова, чьи-то жены и мужья в качестве статистов… Впрочем, статистами здесь были все, кроме хозяев, ну и еще Сегала, и это, наверное, раздражало: я статистом быть не люблю. А, вот еще что разозлило: потянул одну книгу с полки – Ира тут же подскочила и очень строго сказала: «Не трогай книги». И Сегал достал. Есть в нем что-то железобетонное, похож на тупого и упрямого прораба. Профессор филологии, тартусская школа. Его молодая жена, такая практичная мышка (из бывших студенток?), аккуратно записывала происходящее. У Гольдштейна все сильней выделяются два передних зуба, как у кролика. Всю дорогу молчал, решили уйти вместе: у него последний автобус, и я вызвался подбросить – по пути. Рыжикова увязалась: а вы в каком направлении? «На тахану2828
  Имеется в виду центральная автобусная станция


[Закрыть]», – говорю. «Аа», – разочарованно протянула Верочка, потопталась еще немного и отчалила одна. По дороге выплеснул раздражение на «мозгоебов». Гольдштейны дружно усмехались. Усмехнулся и я: «Но это строго между нами». «Ну, разумеется, – сказал Гольдштейн, и его серьезность меня удивила, – дальше никуда не пойдет». Потом посетовал: «Поесть не дали.» И правда, сушки какие-то и кока-кола. Ни поесть, ни выпить, все-таки День Независимости…

Наум, привет!

Ты очень порадовал меня тем, что не отверг с порога (не срубил сплеча) мое худосочное Древо: по моему опыту, схемы («модели») дают порой ничем не заменимые эвристические импульсы, которые служат костылями прихрамывающему мышлению. Вопрос об античном антисемитизме очень интересен; надеюсь, ты, как «историк», подкинешь весомые аргументы, на которых можно было бы пообтесать Древо – благо, практически исчерпывающий свод Менахема Штерна теперь доступен (существует также прекрасная хрестоматия Рановича об античных критиках христианства). Известное суждение Тацита меня не «переубедило»: в нем нет и тени того болезненного «амбивалентного комплекса», которым за версту разит от христианина, как только он касается «еврейского вопроса». Тацит испытывает по отношению к еврейству величественное и высокомерное патрицианское презрение, которое ничем не могло быть поколеблено. Примерно так же относились к еврейству и Цельс, и Марк Аврелий, и вообще все мыслители-«язычники» до той поры, пока можно было не видеть большой разницы между еврейством и христианством. (Вот еще что вспомнил: лучшая книга об античном антисемитизме принадлежит перу С. Я. Лурье, она вышла в начале 20-х годов, ее давал мне почитать наш общий учитель Раппопорт; к сожалению, она не переиздавалась, и у меня ее нет).

Я полностью согласен с тобой насчет «духовной ободранности», которая осталась после «утраты архетипов»; добавлю только, что европейцы выволокли из-под христианства не только «абстрактное мышление» (эка невидаль!), но и сотериологические (в частности, эстетические) архетипы, что для «дела спасения» поважнее будет.

Розенцвейга я, к сожалению, знаю только по пересказам; с нетерпением жду перевода на русский его «Звезды». Махлина же, к сожалению, знаю лично (коллега-«бахтинист»); он человек тенденциозный (из тех самых «евреев-патриотов»), и верить ему на слово нельзя ни в чем. Вопрос о евреях-диалогистах надеюсь затронуть, когда дойдут руки до Розенштока.

Кстати, что это за «норманские князьки, чуждые лесным братьям»? Насколько я понимаю, христианство принял князь Владимир. Известна ли тебе версия о его еврейском происхождении? Сначала Владимир стал править в Новгороде. В «Повести временных лет» сказано: «В то время пришли новгородцы, прося себе князя. И сказал Святослав: «А кто бы пошел к вам?» И сказал Добрыня: «Просите Владимира». Владимир же был от Малуши – ключницы Ольгиной. Малуша же была сестрой Добрыни. Отец же им был Малк Любечанин, и приходился Добрыня дядей Владимиру. И сказали новгородцы Святославу: «Дай нам Владимира». Он же ответил им: «Вот он вам». Из этого сообщения следует, что отцом Малуши и Добрыни был некий Малк из города Любеча, находящегося в 50 верстах от Чернигова. Вначале Любеч платил дань хазарам, а в 882 г. был захвачен князем Олегом. Пикантность ситуации состоит в том, что Малк – имя еврейское (от Малкиеля), и больше никакое! Это строгий лингвистический факт. А поскольку дело происходило в дохристианской Руси, этого Малка приходится считать либо евреем, либо хазарином-иудаистом. Любопытно, что Велемир Хлебников (видимо, знавший об этой версии) в ранней поэме «Внучка Малуши» развивает идею о том, что русская государственность возникла из сочетания трех сил – язычества, хазарского иудаизма и христианства.

 
В синей косоворотке,
С смеющейся бородкой,
Стоял еврейчик. Широкий пояс.
Он говорил о чем-то оживленно беспокоясь,
И рукоплескания стяжав
Желания благие поведал соседственных держав.
 

Забавно и то, что дядя князя Владимира Добрыня Малкович стал прототипом былинного богатыря Добрыни Никитича – тоже, стало быть, жида (прости, брат Васнецов). Так что перед евреем князем Владимиром действительно стояла «имперская» задача, но несколько по-иному, чем могла бы стоять перед «норманским князьком». Далее цитирую Дудакова: «Возникающий вопрос: «Почему князь Владимир не воспринял веру своих предков по материнской линии (то есть иудаизм), а, напротив, в решающий момент отверг ее?» – весьма просто решается при учете политической ситуации того времени. Перед великим князем стояла альтернатива: либо принятие иудаизма, что означало признание вассальной зависимости от достаточно сильного в ту пору Хазарского каганата, либо резкий отрыв и противостояние при помощи провозглашения государственной религией христианства в его православном варианте, что давало не только шанс самостоятельного правления и полной независимости от каганата, но и надежду на получение покровительства от Византии». Эта тема подробнейшим образом анализируется в книге: Савелий Дудаков. Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России». М., 2000. С. 7—20.

И, до кучи, еще один курьез. Сейчас выяснено с абсолютной достоверностью (могу процитировать соответствующую фольклористическую литературу), что упоминаемая в былинах знаменитая «Голубиная Книга», которую крутые русские патриоты считают своей в доску сермяжной языческой альтернативой «жидовству» (в том числе и христианскому) – это не что иное, как Тора! Бедная русская самобытность…

Забавно и то, что дата моей женитьбы (как раз завтра) совпадает с Днем независимости Израиля. Так что будет двойной повод поднять граммулю.

Всегда твой

Матвей

Поздравляю с годовщиной свадьбы. Счастья вам и благополучия. Как на Руси говорят: совет да любовь.

По поводу Тацита замечу только, что тут, как мне кажется, не только римское высокомерное презрение к «варварам», здесь есть и «специфика», но я постараюсь найти более «чистый пример». Кстати, работа Лурье перепечатана в книге Филон Александрийский «Против Флакка», Иосиф Флавий «О древности еврейского народа», из-во «Гешарим» 1994 год. Возможно, эта книга есть у тебя.

А «норманскими князьками» я назвал русских князей, в том числе и Владимира, которые несомненно были прямыми потомками норманнов, «приглашенных» править на Руси теми же новгородцами. Еврейское происхождение Владимира к сожалению ничего не меняет (надо полагать, что воспитан он был, как норманн), но факт сам по себе любопытный, и конечно – лишний повод посмеяться над русопятами, дак они ведь и так смешны до слез… Геополитическая же раскладка в то время (Каганат – Византия) мне известна. Тем ни менее Владимир таки устроил «диспут» трех религий, вполне современный конкурс (и, как и нынче водится, – формальный).

После отправки прошлого письма случайно включил русское телевидение, был какой-то фильм о Рыбинском водохранилище, как там затопили чуть ли не сотни сёл и даже больше двухсот человек погибло: не захотели уходить из родных мест… Ну, варварство – это само собой, дело привычное на Руси, а вот приверженность к земле, к своему углу, вплоть до готовности умереть, это феномен интересный, хотя и не новый. То есть жизнь представляется только в своем углу, вне его жизни нет. У евреев явно «другая система». И не отсюда ли большевистское желание «поломать» привязанность людей к своему месту, сделать их «подвешенными» (отсюда и массовые переселения народов), оторванными от корней, и посему легко управляемыми. Не так ли поступал Иисус («враги человека – домашние его»)? «Универсализм» – обратная сторона «индивидуализма». Индивид чувствует себя вольготней в «куче-мале», где он хоть и подчинен каким-то «универсальным законам», но ни за что не ответственен. Ответственность перед семьей, родом, традицией гораздо «страшнее», требует «сознательной жертвенности», требует героизма. А индивид «слаб», и слабости своей потакает. Вот и требует «освобождения» фактически из трусости. Ему нужна свобода от жертвенности, которую требует от тебя род. Но это не только призрачная свобода, но и ложная. Свобода от традиции превращается в рабскую зависимость от «универсальных ценностей» и легко обретает жуткую «физию» тоталитарных диктатур.

Наум

Интересно, есть ли в России какая-то общенациональная дата, которую отмечают сиреной, и когда вся страна останавливается на «минуту молчания»? В Израиле это всегда производит впечатление, когда вдруг все движение останавливается, буквально там, где эта сирена «застала жизнь»: машины останавливаются посреди магистрали, люди выходят и стоят, опустив головы…

У нас таких дат две: день Катастрофы и день Памяти погибшим в войнах, который плавно переходит в День Независимости, с которым тебя и поздравляю.

От Л: Пару лет назад я тоже хотела прекратить переписку. Но получила сразу 3 панических письма от тебя, одно даже настоящее, помнишь? Это было еще в пору писем, доимейлиной. Цитирую по памяти: «…почему ты мне не пишешь? Ты обиделась? Наверное, я сболтнул какую-то глупость, за одну фразу мне ужасно стыдно… уже давно ты стала не только частью меня, но я – это ты. Ты вообще меня создала как мужчину и как поэта. Поэтому ты не должна на меня обижаться…» Такие отношения для меня эманация несравненно более высокого уровня (ближе к эйн-соф2929
  Бесконечность (ивр.)


[Закрыть]), чем «темное дело любовь» (приговор). Я вообще слово это никогда без кавычек не употребляла. Максимум могла позволить себе – мой любимый писатель. Да и сейчас кавычки забыла по спешке, описочка вышла стало быть. Но что интересно, как только ты «почувствовал, в последнее время, что ситуация изменилась», тут же «потерял интерес».

В каждом из нас есть частичка Божественного, и мир, в котором мы живем, он зависит от нас. Я никогда не сравнивала себя ни с Р, ни с Ф, ни с другими буквами алфавита не потому, что «несравненна» или «бесподобна», а потому что я – это ты, или из твоего ребра, или седина в висок, бес в ребро, – ты ведь «отвратительный человек».

Вопрос 2) чем было вызвано раздражение? Тем, что я проанализировала, по твоему настоянию, твою супругу, или все то же раздражение на Еву? 3) когда тебе к врачу? 4) как Юваль? 5) как скрипачка, обстоятельства позволили? 6) что с изданием на иврите? 7) взяли ли Гробманы «Принцип неопределенности»?

Выражения «я – это ты» (было дело, не отказываюсь) и «ты меня создала», действительно «тяжелее», многозначнее чем слово «любовь». Теперь, когда я с легкостью произношу его (почти не лукавя!), я знаю, что на это нужно иметь «внутреннее право», которое я не имел никогда ранее. Хотя, Бог знает, может и бес в ребро…

И вообще, мне кажется, что нам все равно не удастся «выяснить отношения», потому что, как ни крути, это уже не отношения, а биография (если не сказать судьба)…

Скрипачке сегодня подарил книжку с визиткой в качестве закладки, и напросился на концерт мужа, тоже скрипача, но интерес к этому делу как-то угас… Муж, тем ни менее, визитку вынул и спрятал, а когда уличили, то отшутился, что, мол, на всякий случай. Это насчет «нечувствительности» мужей, а также и жен.

К врачу иду в воскресенье. Юваля перевели «в тыл».

Гробманы «принцип» взяли, но название им не нравится, как обычно…

На иврите вышло пока только «Солнечное сплетение», остальное ждем-с.

27.4. Были в гостях у Гординых. У них был Тимур, выпускник ВГИКа, подвизался в «Вестях». Посплетничали о Зайчике, поболтали о кино. Гордон записал разговор с Сокуровым по поводу «Тельца». Интересно было, только звук плохой, и дамы болтали. Тимур подарил Гордину книжку Эйзеншейна о монтаже. Всучил ему свою книгу.

28.4

Наум, привет!

Список №46

Теодор Агриппа д’Обинье. Приключения барона де Фенеста. Жизнь, рассказанная его детям. (Серия «Литературные памятники») /Два поздних, наиболее зрелых произведения знаменитого поэта и прозаика позднего Ренессанса, того направления, которое, с легкой руки А.А.Смирнова, называют «трагическим гуманизмом». В «Приложении» статья А.Д.Михайлова «Агриппа, или Осень Ренессанса») М.: Наука, 2001 – 450 с (суперобл) – 160

Андре Моруа. В поисках Марселя Пруста (с использованием малоизвестных материалов). /В отличие от обычных для Моруа беллетризованных биографий, здесь все строго документировано. Самая полная из имеющихся биографий. В большом количестве цитируются дневниковые записи, в которых, как сказано в аннотации, «Пруст со всей откровенностью повествует о гнетущих его пороках»/ СПб.: Лимбус-Пресс, 2000 – 384 с – 145

Пять домов Дзэн. /Изначальный свод классических дзэнских историй/ СПб.: Евразия, 2001 – 256 с – 80

Павел Орозий. История против язычников. Книги I – III. (Серия «Византийская библиотека») /Римский христианский историк V века, друг и сподвижник бл. Августина. Импульсом к написанию послужил захват и разграбление Рима в 410 г. В книге отражены основные исторические знания христианина V века. Именно с этой книги Орозия жанр мировой всеобъемлющей хроники становится преобладающим в исторических сочинениях западного средневековья/ СПб.: Алетейя, 2001 – 384 с

Жан Бодрийяр. Прозрачность зла. /Книга составлена на основе двух нашумевших циклов статей: «После Оргии» и «Радикальное извращение». Названия некоторых статей: «Трансэстетика»; «Транссексуальность»; «Зеркало терроризма»; «Некроспектива»; «Теорема о проклятой стороне вещей»“; „Ад того же самого“; „Мелодрама различия“; „Радикальная экзотика“; „Объект как странный аттрактор’и др. «Может быть, мы еще сохраним память о сексе, подобно тому, как вода хранит память о разжиженных молекулах, но, строго говоря, это будет лишь молекулярная память. Мы храним отпечаток безличной сексуальности, разведенной в бульоне политической и информационной культуры, в вирусном неистовстве эпидемии. Закон, который нам навязан, есть закон смешения жанров. Все сексуально, все политично, все эстетично. Все становится сексуальным, все являет собой объект желания, все истолковывается в терминах фантазмов и отталкивания, сексуальный стереотип проник всюду. Это парадоксальное состояние вещей, когда явление ликвидируется посредством переизбытка, можно охарактеризовать одним выражением: трансполитика, транссексуальность, трансэстетика»/ М.: Добросвет, 2001 – 258 с – 115

Люсьен Гольдман. Сокровенный Бог. (Серия «Университетская библиотека») /Это по-настоящему весомая, «тяжелая» книга, главный труд одного из самых выдающихся мыслителей Франции; зрелые работы которого написаны в 50—70 гг. Будучи «левым» и считая марксизм единственной действенной альтернативой «варварству» позитивизма, Гольдман создал такой вариант «диалектического материализма», который напугал совковых теоретиков сильнее, чем любой «классовый враг». Гольдмана интересует исключительно момент распада сообщества и его члена – целостной личности («отделение личности от мира и космоса»). Этот распад произошел на исходе Ренессанса; две знаковые фигуры в этом смысле – Паскаль и Расин. Соответственно, книга построена следующим образом: Первая часть: «Трагическое видение. Бог. Мир. Человек.» Вторая часть: «Социальные и интеллектуальные основания. Янсенизм и трагическое видение». Третья часть: «Паскаль». Четвертая часть: «Расин». Бог трагедии – это янсенистский Deus absconditus, Бог отсутствующий, сокровенный, всегда присутствующий и всегда отсутствующий. Его присутствие лишает смысла и значимости потусторонний мир, но, с другой стороны, его отсутствие, напротив, превращает этот мир в единственную реальность, где возможно достижение субстанциальных ценностей. Трагическое сознание не верит ни в возможность трансформировать мир, ни в возможность бежать от него и укрыться в Божьем граде. Трагическому человеку присуща лишь одна форма мышления и одна позиция: да и нет: то есть жить в мире, не принимая в нем участия. Раздел о Расине по праву считается шедевром философской герменевтики. Гольдман показал, что национальный гений, которого все привыкли считать воплощением сдержанности, мудрости, скептицизма, на самом деле создает самый жестокий театр и самую дикую и свирепую поэзию. Стихи Расина вздымают к нам свой светлый лик, они обращаются к интеллекту, но несут в себе сумрачный заряд человеческого бессознательного. Расин – моральный анархист. Действие в его пьесах – это пир диких зверей, происходящий в мире, утратившем ощущение абсолюта, который может воплотиться только в Боге, отсутствующем для мира и скрытом от людей/ М.: Логос, 2001 – 480 с – 200