Текст книги "Новая эра. Часть вторая"

И мнение о Розенштоке изложи, раз хорошо его знаешь. Интересно, что «диалогизм», стремление «договориться» – чисто «еврейская идея», и она противоречит проблематике «господства-подчинения», которую Розеншток тоже поднял, назвал «важнейшей», но никак не прояснил (для меня). И не согласен я, что Израиль «лишь терпел смерть в процессе ожидания Мессии», а Греция «забывала» о смерти в художественном творчестве. И то, что христианство открывает путь к единству культур – не согласен, скорее – постмодерн, смерть христианства, когда «все флаги в гости будут к нам».

Чувствую, что «растекаюсь по древу», а надо бы «сосредоточиться». Подай пример. С нетерпением жду следующего тоста.

Всегда твой

Наум

P.S. Посмотрел на днях по русскому ТВ фильм о туринской плащанице. Персонажи – крещеные евреи – «выгораживают» Пилата, мол, хотел помиловать, даже «бичами побил», чтоб «евреев удовлетворить», но «еврейский народ все равно потребовал: распни его». «Фактическая» часть («отражение на простыне») подана загадочно, я даже подумал, что хорошо бы почитать про это что-нибудь «объективное», все-таки подопечный. Так что если встретишь толковую книжку на тему, возьми.

17.4. Поехал к Гробманам обсудить текст. Вернули на доработку. Отношение к названию неопределенное. НЛО издает дневники Гробмана, толстенную книгу, начиная с шестидесятых. Ира говорит: мемуаров много было, а дневников еще не было, его – первый. Дала почитать кусочки. Сухой каждодневный, местами ежечасный, перечень событий личной жизни, которые автор полагает событиями в мировой культуре.

– Ну, как? – спрашивает Ира.

Это как спросить: «Ты меня любишь?» Ну, конечно, люблю.

– Пришлось мне, – смеется, – выкинуть про все аборты, которые бабы от него делали. Да ты что, мужья же ничего не знают…

На мое замечание, что это было бы самое интересное:

– Да ты что, нельзя такие вещи делать.

Откушали кофию.

– Ты на вечере «Солнечного сплетения» был?

– Был.

– А что там произошло?

Разведка, значит, работает исправно. Пересказал разговор с Тарасовым.

– Ну, Вайскопф хам, это известно, – сказал Гробман.

– Так что, там серьезный конфликт? – Ира была почти счастлива.

– Черт его знает, – говорю.

У Гробмана идея: «Мы с Димой Сегалом (оказывается Лена Толстая до Вайскопфа была замужем за Сегалом!) решили организовать „Европейский форум“, такой мозговой центр, в пятницу первая встреча. Приходи. Вот мы тут манифест написали, обсудим». Он подошел к окну и схаркнул во двор. Еще Ира похвасталась новым приобретением: рисунок Кацмана «Ленин на смертном одре», с резолюцией Дзержинского «Не выставлять».

Р оставила запись: «Как ты себя чувствуешь?» А я вчера, когда на третий заход пошел, вдруг испугался. Так и не кончил. Как китайский император. Она говорит: так не честно, я кончаю, а ты что? Экономишь? Экономлю, да. Лежал, прислушиваясь. Вроде стучит, сердечко-то, но не чересчур шибко. «Что с тобой, опять?» – спросила испуганно. «Не, все нормально».

Позвонил. Заверил, что все нормально. Что люблю и счастлив. Так и есть.

Дорогие Стелла и Саша!

Огромное спасибо за книгу Стеллы! С удовольствием читаю «самую эротичную русскую поэтессу». Стелла, поздравляю!

Всегда ваш

Наум

От Л: А я тут была в концерте. Давали Малера и Стравинского. И вдруг поняла почему мне так хотелось подарить тебе Моцарта. Стравинский уже стесняется своих чувств, а Малер еще нет. Это и есть их разность по «времени»… ну, ты будешь мне записки слать или мне другого писателя полюбить? Заодно и стихи Тарасова. Эйх а маргаш? Как обстановочка в связи с последними событиями? Как съездил? Как чувство свободы?

Изголодавшаяся читательница, поклонница вашего таланта

18.4. По дороге с работы, в машине, вдруг звонок на чудотелефон. Из Америки.

– Привет! Вот здорово! Нормально, нормально слышно. Как дела?

– Я тут посмотрела китайский фильм, там один говорит: прошлое можно увидеть, но нельзя потрогать. Ну, вот и решила позвонить, хоть голос…

Потребовала, чтоб записки послал. Подсела на сериал.

19.4. Позвонила С, она теперь большая начальница в Сохнуте, может, обломится что-нибудь с поездками. А то, говорит, посылают бог знает кого. А вот такого интеллигента, как я, понимаш… Книга моя у нее на столе, настольная книга. Но она ее еще не прочитала. Шрифт очень мелкий.

Позвонил Ире Гробман, сказал, что героическими усилиями пару страниц убрал и название предлагаю другое: «Время не лечит».

– Я сейчас запишу, потом подумаю, через час Яшка уезжает, ни о чем сейчас думать не могу.

– Ладно.

– А ты знаешь, что Гробману дали премию Дизенгофа?

– Нет. Это что, литературная?

– Художественная. Да мы и сами пока не знаем, только что сообщили…

– Ну, передай ему поздравления, замечательно. Может, и заплатят еще?

– Ну а ты как думал.

Послал Л записки. Дописал:

Знаешь, я решил с дневниковыми плутнями завязать. Будет проще, если ты спросишь прямо обо всем, о чем захочешь спросить, а я прямо (или как смогу) отвечу, чем я буду посылать тебя «сексуальные протоколы», а ты – «молчать, как Зоя Космодемьянская». Я понимаю, что простота иногда «хуже воровства», но и вороватость опротивела. Ну, а если писатель оказался неинтересный, то он не виноват – жизнь такая.

Наум, привет!

Список №45

Раннее христианство. В 2 т. М.: АСТ, 2001. /Этот двухтомник представляет собой перепечатку двух томов (III и V) пятитомника «Общая история европейской культуры», изданного Брокгаузом и Ефроном в 1908 году. В этих томах отобраны наиболее авторитетные на тот момент труды по истории раннего христианства. Они, безусловно, остаются классикой «либерального» религиоведения и сегодня. Т. 1: 654 с. Состав: Адольф Гарнак. Сущность христианства. Адольф Юлихер. Религии Империи и начала христианства до Никейского собора. А. Гарнак. Церковь и государство вплоть до установления государственной церкви. Эрнст фон Добшюц. Древнейшие христианские общины. Культурно-исторические картины. Т. 2: 510 с. Состав: Ренан. Рим и христианство. А. Гарнак. История догматов – 260 (за оба тома)

Бокль. История цивилизаций. История цивилизации в Англии. Т. 1. /В таком же серийном оформлении, как «Закат Европы» Шпенглера. М.: Мысль, 2001 – 461 с – 120

Исайя Берлин. Философия свободы. Европа. /Исайя Берлин (1909—1997), еврей, из семьи эмигрантов из России, получивший в Англии титул лорда, был другом Ахматовой, русофилом и сионистом в одном флаконе. Считался непревзойденным «говоруном», особенно в жанре радиолекций. Вел жизнь морального учителя и политического мудреца. В данном сборнике представлены эссе о европейской «ментальности»: «Стремление к идеалу»; «Чувство реальности»; «Естественная ли наука история?»; «Дар понимания свободы»; «Джамбаттиста Вико и история культуры»; «Жозеф де Местр и истоки фашизма»; «Противники просвещения»; «Национализм: Вчерашнее упущение и сегодняшняя сила». М.: НЛО, 2001 – 448 с – 150

Пьер Дриё ла Рошель. Дневник. 1939—1945. /В молодости крайний сюрреалист (соавтор манифеста «Труп»), затем фашист, коллаборационист. Любимец женщин, помешанный на комплексах и «героизме». Доставлю себе удовольствие и малость поцитирую, практически наугад: «Я беспрестанно думаю о себе, но как о персонаже, за которым я наблюдаю извне, фигуре, к которой прилагаю свои размышления о психологии, морали и истории. Жажда силы во мне могла проявиться лишь интеллектуально. Страх – это всего лишь первая моя реакция, потом приходит храбрость, затем возвращается страх, а потом, если храбрость не встречается со смертью, отвращение. Мои враги очень хорошо чувствовали – это было заметно – женственный, инвертированный характер моей любви к силе. Но такое свойственно и некоторым коммунистическим интеллектуалам, а также фашистским. Я ни в коей мере не христианин. Никакого чувства греха, при всем моем мазохизме только ощущение слабости перед силой. Ненависть к христианскому морализму (который я соотнес – или отыскал его источник – с взаимосвязью сила – слабость). Сифилис в течение ряда лет изрядно усиливал мою меланхолию. Расист куда в большей степени, чем националист, я всегда испытывал омерзение к среднему французу, чернявому, низкорослому. Англосаксы научили меня презрению к французу, который не способен в открытую дать в морду, лижет зад своей бабе, болен триппером, сифилисом, заражен мандавошками. Я всегда испытывал жуткий страх перед евреями и ужасно стыдился этого страха. Нет, никакой ненависти, просто отвращение к себе перед лицом евреев. Гадливость к еврейкам, я практически не спал с ними. Приближался и тут же бежал. Я всегда был пантеистом и тем не менее отдавал себе отчет в глупости утверждений пантеистов. В конце концов я понял, что подлинные метафизики не бывают пантеистами. Пантеизм – это доктрина невежд, поэтов. Глупо думать, будто в мире нет Бога или мир не существует, просто мир – в Боге, но это Бога никак не затрагивает. И Бога нет. Есть неисповедимое за гранью не-бытия. И нет никаких индивидуальных душ. Тщеславным я не был, это правда. Разве что в юности, когда благосклонность женщин смогла заставить меня поверить, будто я обладаю привлекательностью. Но каждый раз, когда я начинал ухаживать за новой женщиной, всякое промедление заставляло меня думать, что очарование мое навсегда пропало, и отныне я ни одной не смогу понравиться. Тут еще и вопрос чести. „Если это дело начинаешь, его нужно кончить“, – сказал самурай».

В качестве Приложений даются «Сокровенная исповедь» «Последнее письмо к брату» и «Речь» («Вам не уйти от меня, мне не уйти от вас. Храните честь Сопротивления, как я храню честь Коллаборационизма. Не плутуйте, как не плутую я. Приговорите меня к высшей мере. Да, я – предатель. Интеллектуально я был с врагом. Я принес французский интеллект врагу. И не моя вина, что враг оказался не интеллектуален. Мы играли, и я проиграл. Я требую для себя смерти») / (Серия «Дневники ХХ века»). СПб: «Владимир Даль», 2000 – 602 с – 180

Е.А.Баратынский. Полное собрание стихотворений. Вступит. ст. (Серия «Новая библиотека поэта») /В отличие от прежних изданий, стихи изданных при жизни сборников печатаются в первоначальном виде, а изменения даются в «Вариантах»/. СПб.: Академический проект, 2001 – 524 с – 162

Д.С.Мережковский. Стихотворения и поэмы. Вступит. статья, составление, подг-ка текста и примечания К.А.Кумпан (Серия «Новая Библиотека поэта») /Впервые практически полное собрание поэтического наследия. Все прижизненные сборники плюс стихи и поэмы из периодики и архивов, а также переводы, кроме античных трагедий. Правда, стихи 1920—30-х годов практически не представлены ввиду недоступности материалов главного эмигрантского архива Мережковского, хранящегося в Иллинойсском униврситете/ СПб.: Академический проект, 2000 – 928 с – 170

Жюль Липовецки. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. /Книга впервые вышла в 1983 г. Едва ли не впервые разработана концепция «постмодернизма» как этапа вхождения европейского индивидуализма в свою очередную историческую стадию. Выделяется эссе «Нарцисс, или стратегия пустоты»/ СПб.: «Владимир Даль», 2001 – 335 с – 115

Рад, что ты так бодро воспринимаешь ситуацию, которая издали кажется очень тревожной. Дай-то Бог…

Насчет книги о плащанице буду иметь в виду. Мне всегда казалось странным, что никто не задает «неудобного», но напрашивающегося вопроса: кого закатали в эту тряпицу (по-видимому, живьем) ради пущей веры? Не сомневаюсь, что эксперимент пришлось повторить не один раз, чтобы достичь успеха (так что «закатанных» могло быть достаточное количество). Не сомневаюсь также, что делали это «истово верующие» люди (как-то совмещалась у них в голове вера с изуверским подлогом), в отличие от циников, делающих подобные фильмы, идущие уже на «путинском» НТВ.

Текст о Гершензоне я тебе, по-видимому, все-таки пришлю, но позже. В настоящем виде он неудобоварим, так как составлялся с установкой на неопределенного адресата: то ли конспектировал для себя, то ли «выпивал с Вайманом». Вообще ты ловко устроился: делаешь пару провоцирующих замечаний, – а мне потом отдуваться на десятках страниц. Впрочем, не ропщу: самому хочется что-то сформулировать, хотя бы простое, а то отупел от переводов. О Розенштоке тоже поговорим попозже.

Всегда твой

Матвей

Матвей, привет!

Ситуацию воспринимаю «бодро» может оттого, что другого выхода нет. Со стороны, конечно, виднее… И потом мы уж тут притерпелись. Эта, в общем-то, военная, ситуация стала рутинной. Для правителей с обеих сторон она удобна во всех отношениях, так что это надолго. На днях армия заняла несколько районов «палестинской автономии» – самое эффективное средство борьбы с ними, они очень болезненно реагируют на потерю территории, но из Вашингтона последовал грубый окрик. «Непропорционально» среагировали (превышение пределов необходимой обороны, как они видятся из Америки). Мол, вы там тихо молотите друг друга, как бы понарошку, и при этих условиях – сколько угодно. Пришлось поджать хвост.

Что касается «плащаницы», то хоть прочитал я о «закатанных в тряпицу живьем» с довольной усмешкой, но на самом деле мне это кажется совершенно невероятным. Именно в силу того, что «эксперимент» слишком сложен. Для чего рисковать разоблачением, занимаясь подлогами? Вера и так сильна. И вообще не верю я в «позднейшие вставки», «изуверские подлоги» и прочие «ухищрения». Слишком велика эта вера, давно уже ставшая «культурной средой», и не такими фокусами ее укреплять или опровергать. Нет, твоя «гипотеза» меня «не успокоила». Я, конечно, «неисправимый романтик» и люблю загадки, но тут, похоже, действительно что-то странное, во всяком случае по данным фильма, который, я согласен, может быть жульническим. Поэтому и хочу почитать что-нибудь «объективное».

Я и сам чувствую в последнее время какое-то отупение. Может уже возраст дает о себе знать? Вот и жду от тебя «толчков», Наумушка-дурачок на завалинке. Но Розеншток мне по-прежнему нравится, просто яркий писатель, кроме всего прочего. Вот «каирские письма» дочитаю и может соберусь с мыслями… Но ты не жди, шли свои изыскания, мне – в радость. Всегда твой

Наум

20.4. Портос с Озриком вспоминали студенческие годы.

– Ноха, помнишь, как ты от страха потел перед Бескиным (профессор по математике) и решил его газом отравить, а Артемов как раз в этот момент подсел и его газом просто сдуло на другой край, а Бескин – хоть бы хны… Помнишь?

И они ржут на всю улицу.

Утром жене: – Пойдем в бассейн?

– Зачем?

– Немножко спортом…

– А мы уже сделали эксесайзес…

Матвею

Вышел 3 том Малевича в «Гилее», там, кстати, переписка с Гершензоном, а у меня есть только первый. Если есть и второй, то я бы взял для колекции.

P.S. А рубль стоит, как вкопанный. Экономический приапизм. Как у Вас вообще с экономикой?

From: «zinovy vayman»

через два дня отбываем в Варшаву, а оттуда в Тель-Авив

нужны новые хайку Ваши! для Югославии и антологии

RUSSIAN RENKU

 
привет, привет, привет
говорят, что стаял снег…
 

как и сотни лет тому назад при дворе японских императоров и в домах трудовой Осаки любители поэзии в Европе и Америке пишут ренку. Ренку слагается из строф, которые нанизываются разными авторами в определенной гармонии, задаваемой «дирижером» – мастером ренки, или генга.

Начальное трехстишие-хокку импровизируется гостем – поэтом, и может содержать что-то слегка лестное о хозяине дома. Последующие отклики из чередующихся двоестрочий и троестрочий переходят друг в друга либо плавно, либо путем смысловых сдвигов. Мастер следит, чтобы ключевые слова и понятия не повторялись и направляет участников в строго очерченное русло.

В потоке ренки меняюся времена года, восходит луна, появляются цветы и приходит любовь. Но и политика, и семья, и мир «меньших братьев» тоже являются предметом ренку. Ренку это и диалоги, и регулируемые потоки сознания, и иногда и прокрустово ложе, если строго упереться в правила. Однако, последнее может быть и благотворным (цензура не всегда отрицательна). Собираются люди, беседуя, пишут вместе – это прекрасно.

Но и сторонники индивидуального творчества могут писать ренки. Если между строфами текут минуты, часы или дни.

В беседе с президентом Интернациональной Ассоциации Ренку Тадаши Шокан Кондо выяснилось, что это иногда и происходит. Это произошло и со мной.

21.4. От Матвея:

Crete

Наум, привет! Во-первых, спасибо за информацию о ситуации. Очень обяжешь, если будешь держать меня в курсе. Кажется, тактика Шарона начинает давать плоды: слышал сегодня о приказе Арафата прекратить обстрелы израильской территории.

Не понял, что ты имеешь в виду под «приапизмом» рубля – он потихоньку падает, Центробанк его поддерживает «в коридоре» за счет нефтедолларов. Ну и в чем вопрос? Вообще «экономически» хреново: инфляция, рост тарифов на коммунальные услуги; только и делаю, что «зарабатываю», но никак не заработаю на элементарное пропитание. Жена (между прочим, ведущий научный сотрудник ИФ РАН) получает ровнёхонько половину прожиточного минимума. После того, как на индивидуальные гранты Сороса ввели пошлину (40%), он отказался их перечислять (наконец-то! Сорос с упорством маньяка помогал только антисемитам, нет чтобы помочь евреям). Зато крепнет любовь народа к нашему Железному Буратино: ни неудачная война, ни инфляция, ни отключения электричества, ни бессилие властей перед лицом катастроф типа «Курска» – ничто их не берет! У вас, наверное, показывали по телевизору вчерашнюю сцену в Думе, когда многие депутаты со скандалом отказались почтить память евреев-жертв Холокоста (Жириновский – естественно, еврей, кому же еще? – вопил, что евреи выдумали Холокост, чтобы отвлечь внимание от своей вины за страдания русского народа). Это бы еще куда ни шло (Жирик есть Жирик); но отказалась встать в знак памяти о евреях тётка, которая вела заседание – замспикера Любовь Слизка, официальное лицо, протеже лично Путина и второй человек в путинской партии «Единство». Кстати, после объединения с лужковским «Отечеством», которое со второй попытки легло под Путина (первую попытку Лужкова отдаться Железный Буратино проигнорировал), партия получила название «Едиот». Разгром НТВ вызвал небывалый восторг у народа и особенно «интеллигенции». Как бы ни относиться к этому каналу, что-то не припомню, чтобы «в интеллигентном обществе» считалось дозволенным топтать ногами того, кому власти выламывают руки. Властителями дум «высоколобых» патриотов являются два говномёта с ОРТ, Леонтьев и Соколов: антиамериканизм, державность, восторг перед «людьми в погонах», особенно если они из спецслужб, и, в порядке синдрома нечистой совести, лютая ненависть к правозащитникам (Сергея Адамовича Ковалева оба говномёта называют не иначе как «придурком») – вот и весь репертуар нашей «элиты». Я, конечно, просчитался, понадеявшись прожить в этой злоебучей стране на силе своей ненависти: вся ненависть выветрилась, осталось одно презрение, на коем далеко не уедешь. И, естественно, устаешь от вони, источаемой «русской идеей»; от нее же не отделаешься, сколько ни проветривай помещение.

Я помню о своих долгах (Гершензон и Розеншток-Хюсси), но начну их выплачивать с того, что попроще – с информации об ажиотаже вокруг Крито-Микенской культуры (по работам П. Флоренского, в основном 1908 – 1914 г). Подчеркиваю: я только пересказываю и конспектирую и за высказывания «клиента» не отвечаю.

Исследования Эванса на Крите, начатые в 1903 году, произвели на «научную общественность» эффект разорвавшейся бомбы. То, что казалось прежде «изначальным» – эпос гомеровской эпохи и ионийская натурфилософия – оказалось итогом по меньшей мере полуторатысячелетнего (а то и трехтысячелетнего) развития. И то, что принималось за terminus a quo истории, само оказалось terminus ad quem почти что трехтысячелетней истории. Стоит ли отмечать, что тут переворачивается вверх ногами все прежнее понимание античного мышления?

«Быть может, никогда еще не было так трудно говорить о начатках греческой религии, о начатках греческой истории вообще, – чистосердечно свидетельствовал в своих лекциях кн. С. Н. Трубецкой, – как в настоящую минуту; новейшие открытия на Крите не могут не произвести полнейшего переворота в наших воззрениях на историю греческой древности».

Чем поразил Крит? В соответствии с господствовавшим тогда линейным представлением о «прогрессе», «догомеровская» эпоха должна была характеризоваться архаической грубостью. Вместо этого столкнулись с утонченностью и даже «переутонченностью» – словом, с «декадансом». Декаданс начала века «увидел себя в зеркале» Крито-Микенской культуры, которая оказалась, по каким-то параметрам, ближе и роднее привычной классики.

Но я позволю себе самым решительным образом выставить тезис об утонченности этой культуры, – пишет Флоренский и начинает… с дамской одежды. Еще в V-м веке до н.э. женщины ходили в простом хитоне, прикрытом благородным гиматием. Но во времена гораздо более древние, архаичные царевны, – так характеризует моды миноева века один специалист по костюму, – «носили корсеты, юбки с воланами, жакетки с открытой грудью, с длинными рукавами жиго, с небольшими фалдочками… До какой степени эта фигура со всем духом культурной утонченности и даже манерности, совпадает с фигурами наших современниц! Недостаточно веря своим глазам, я неоднократно показывал минойские изображения дамам и, не объясняя их происхождения, спрашивал, откуда это и что означает. И я получал неизменный ответ, что это – плоховато исполненное изображение из модного журнала – «какая-то декадентская барышня». Но наши моды в значительной мере уподобляются модам другой эпохи упадка – модам XVIII века. И вот, за 17—19 веков до Рождества Христова мы наталкиваемся на моды 18—19 веков после Р. Х. Невольно вспоминаются речи Ницше о «вечном возвращении». Далее Флоренский переходит к рассмотрению портретной живописи («Эта особа кажется наивной и простодушной, но… не доверяйте ей: она – весьма опытная и коварная соблазнительница. Все показывает, что пред нами представительница культуры с большим прошлым, культуры утонченной и, в своей переутонченности, уже склоняющейся к упадку»), фресок («Под классическим искусством, таким простым по своим формам, был найден современный мир, с его элегантностью и искусственностью»), религии (Матерь-Земля – она же и смерть; эта религия «всегда сочетает идею благословенного рождения Матери-Земли с идеей ужаса смерти, которой место – также в глубинах земли. В стихийной жизни природы чередуются жизнь и смерть, лето и зима, периодическое умирание и оживление растительности. И соответственно тому в культе великой богини чередуются обряды радостные и погребальные, священная проституция и жестокое самоистязание, мало того – самооскопление как крайняя противоположность половым оргиям, как высшая жертва богине стихийного оргиазма. Всякое исследование истории женских божеств наводит нас на следы первоначального феми-монотеизма, женского единобожия. Все женские божественные лики суть разновидности единой богини, и эта богиня – один пол, возведенный в абсолют. А мужской коррелят абсолютной богини усваивает при этом черты страдающего бога, как Дионис и Осирис).

ОБОБЩЕНИЯ В ДУХЕ «МАЯТНИКА ЧИЖЕВСКОГО»

Век культуры, запечатленный в «Илиаде», по справедливости характеризуется как «Греческое Средневековье». В истории человечества мировые дни культуры сменяются более длинным мировыми ночами культуры – говорит Вяч. И. Иванов, мудрый поэт и глубокомысленный исследователь религии. Такою ночною, архаическою культурою является, например, Западное Средневековье: – ночью «не в том смысле, в каком утверждается ночная природа этой эпохи мыслителями, видящими в ней только мрак невежества, – но в ином смысле, открытом тому, кто знает, как знал Тютчев, ночную душу. Так же вот в Трое, Микенах и Тиринфе густеет ночь архаизма. Цветущая же, дневная пора древности соответствует новому времени, а культура эллинизма может быть приравниваема с современною. Уже вечереет небо, уже разливается в воздухе прохлада. Яснее слышатся откровения вновь объемлющей свой мир души ночной. Мы пережили век утонченности, а затем – и переутонченности; теперь же начинаются искания архаизма и отвращение к рациональности. Близко новое средневековье. Мы видели уже, что гомеровский век соответствует концу греческого Средневековья, а то, что недавно считалось за начало греческой истории – раннему греческому Возрождению. Ионийская натурфилософия живо напоминает философию раннего итальянского Возрождения, начавшегося 20 веков спустя. Философия, в существе своем, есть порождение «дневного» сознания, дело рассекающей ясности дневного света. Не должно ли отсюда заключить, что философия каждого периода продолжает труд не непосредственно предыдущего периода, т.е. периода «ночного» сознания, а периода пред-предыдущего, – тоже дневного? Поднимаясь с одра ночного, мы устремляемся мыслью не к грезам, только что пережитым во сне, а к мыслям и заботам дня. Мы свиваем в сплошное целое нить дневного сознания, как бы не замечая вырезанных из жизни кусков, полос, областей сознания ночного. Наша жизнь идет двумя параллельными чередами, – дней и ночей, – хотя и перемежающихся друг с другом, но как бы не замечающих друг друга, смыкающихся в две параллельные нити жизни – черную и белую. Это-то и выражает псалмопевец словами: «День дни отрыгает глагол, и нощь нощи возвещает разум» (Пс. 18,3). Так именно и бывает в истории. Полосы дневного сознания «отрыгают глагол», т.е. имеют непрерывность предания, единый разум культуры, не смежным с нею полосам сознания ночного, – но – другим полосам, отграниченным от нее культурой ночною. И ночная культура «возвещает разум» свой непосредственно культуре ночной же, – не дневной, не той, которая с ней смежна. Вот почему не лишено смысла некоторое игнорирование историками философии всего Средневековья. Говорю «не лишено смысла» не потому, что Средневековье «некультурно» (этот вымысел давно уже оставлен мыслящими людьми), а потому, что оно ино-культурно. Начало новой философии примыкает не к средневековой мысли, но к вечереющей мысли древности. Напротив, наступающий вечер мысли, уже явно веющий прохладою над нашими головами, и быстро надвигающаяся на нас вечерняя тень новой культуры видимо разрывают с традициями непосредственно предшествовавшей им дневной культуры Нового времени, и невидимые артерии и нервы общества получают питание и возбуждение от считавшейся, еще не так давно, бесповоротно погребенной мысли средневековой.

Конечно, не ахиллы и не агамемноны были предшественниками фалесов и анаксимандров, а далекие полу-призрачные тени миносов и пасифай, тени носителей древнейшей дневной культуры до-элинского мира. Как много значит для нас в этом свете таинственный Крит – эта страна исконных человеческих жертвоприношений, страна двойного топора и кровавых литургий, эта колыбель греческой культуры и греческих культов. Немудрено, что глаза всего мира жадно устремлены на Крит.

Я отчасти цитировал, отчасти пересказывал работу Флоренского «Первые шаги философии», которая представляет собой курс лекций, читавшийся с 1908/1909 учебного года и вплоть до 1917,1918 учебного года в Московской Духовной Академии. Флоренский. Сочинения в 4-х томах. Том 2. С.61—131. М.: Мысль, 1996.

Всегда твой

Матвей

Матвей, привет!

Флоренский хорош! Да, «дневная» и «ночная» культуры соответствуют жреческому и магическому уклону. И насчет «декаданса» минойцев верно (утонченная, истонченная была культура), и насчет «средневековья». А какие пророчества: «быстро надвигающаяся на нас вечерняя тень новой культуры… разрывает с традициями непосредственно предшествовавшей им дневной культуры Нового времени, и невидимые артерии и нервы общества получают питание и возбуждение от считавшейся, еще не так давно, бесповоротно погребенной мысли средневековой»! Оно и наступило, средневековье. (Только непонятно, что же он против жидов-то имел?)

И кстати насчет Серебряного века: это «вечереющее небо», и особенно «густеющая в Трое, Микенах и Тиринфе ночь архаизма», повлияли, как мне кажется, на Мандельштама – его образ «ночи иудейской» о том же: «Ночь иудейская сгущалася над ним…". Тут ночь иудейская сгущается над Россией (стихотворение посвящено Карташеву), а Мандельштам любил сравнивать гибель Петербурга с гибелью Иерусалима и Трои («Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?/Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник»). Интересно, кроме прочего, что Мандельштам, выходит, полагал эпоху Христа декадентской (для евреев), с чем я абсолютно согласен.

Что касается Думы, не пожелавшей почтить Катастрофу… Заседания этого я не видел (последнее время все меньше и меньше смотрю русское телевидение и интересуюсь русской политикой). Что я тебе скажу, конечно, позор. А ведь посмотришь иной раз на лица (в том же телевизоре) и подумаешь: «душевный» все же народ. Особенно женщины… Но вот такое странное сочетание «душевности» и моральной инфантильности…

Хотя отношение к «этому» самих евреев раздражает меня еще больше. Легко обвинить немцев в зверствах и умыть руки. Непротивление злу никто не рассматривает, как вину. Примитивное разделение на жертв и насильников. Перепуганные немцы пытаются доказать, что «не знали»… Шпеер (далеко ему до исповедальности Ларошеля) дошел до жидовской мелочности: когда какой-то американский историк (еврей) буквально раскопал, через много лет после войны, протоколы совещания высших чинов Рейха (кажется в Варшаве, году в сорок третьем), где запротоколировано как участие Шпеера, так и выступление Гиммлера, в котором тот прямо говорит об «окончательном решении» (вообще немцы избегали «официальных заявлений» на эту тему), да еще и, намекая на Шпеера, обвиняет «некоторых чистоплюев» в непонимании исторических задач, так Шпеер, вся позиция которого, включая благополучное избавление от виселицы (через двадцать лет он вышел из Шпандау и еще сошелся с «молодой», о чем с горечью повествует его жена), заключалась в «незнании», потратил годы (тоже порылся в архивах), доказывая, что он в тот самый момент, когда выступал Гиммлер, вышел из зала (!!). Кстати, Черняков, первый «комендант» Варшавского гетто, который вел чудом уцелевший дневник, ни разу, ни одним словом, не «осудил» в нем немцев. Он скупо-прозаично перечислял малоприятные обязанности и хлопоты коменданта гибнущей общины, лишь в очень редких случаях отмечая «признаки человеческого достоинства» у своих гибнущих соплеменников, как, например, просьбу одного доходяги дать ему «ссуду», но не на еду, что подчеркнуто, а на квартплату, потому что он не хочет умереть на улице, или «подвиг» (впрочем, кавычки здесь неуместны) одной женщины, которая, узнав, что за время ее отсутствия мужчина, с которым она жила, умер и его бросили в общую могилу, откопала его и похоронила. Этот Черняков покончил с собой на следующий день после того, как первый транспорт из гетто был отправлен в Треблинку (это было уже в июне 42-го, всего через год после начала войны).