Текст книги "Подмосковные вечера. История Вана Клиберна. Как человек и его музыка остановили холодную войну"

6. Красная Луна

В 22 часа 27 минут по московскому времени 4 октября 1957 года в казахстанской пустыне было холодно, тихо и темно.

В 22 часа 28 минут раздался чудовищно громкий свист и глухой рев. Казалось, где-то глубоко под землей заходили тектонические плиты. Вспышки огня, полыхнувшие над ровной степью и песчаными барханами, осветили циклопического монстра высотой сто футов (тридцать с лишним метров), которого поддерживали четыре опоры. Из гигантского котлована, вырытого в песчаном грунте, вырвалось пламя, в воздух поднялось облако дыма. За этим последовала яркая вспышка, после чего рев стал более низким. Теперь он оглушал сильнее, чем тысяча басовых барабанов. Сияние сначала поблекло, а потом

вспыхнуло ослепительно белым цветом – это выходили раскаленные газы. Грохот и барабанная дробь смешивались с адским треском – казалось, ты находишься в центре полыхающего леса. И тут над поверхностью земли появилась ослепительная точка. Казалось, из самого сердца преисподней вылетело и воспарило в ночном небе гигантское чудище, изрыгающее столб огня. Двести восемь тонн русского металла, керосина и жидкого кислорода двинулись в космос.

Похожая на вытянутую луковицу ракета с четырьмя боковыми блоками-ускорителями рванулась ввысь со скоростью около семи с половиной километров в секунду. Через сто шестнадцать секунд после отрыва были сброшены ускорители, образовавшие на высоте около сорока восьми километров гигантский огненный крест. Оставшаяся часть ракеты стала двигаться по изогнутой траектории. Казалось, теперь она уже не так быстро спешила в небо. На четвертой минуте и пятьдесят пятой секунде полета ракета снова вздрогнула: это закончилось жидкое ракетное топливо и выключился двигатель. Произошло это на одну секунду раньше и на восемь километров ниже, чем планировалось, но импульс, приданный ракете, был так силен, что она пролетела еще сто шестьдесят километров в атмосфере и наконец оказалась в черной пустоте открытого космоса.

Двадцать секунд спустя пневмотолкатели отбросили конический носовой обтекатель от отработавшей свое ракеты. Обтекатель раскрылся, выпустив полезную нагрузку – металлический шар размером с надувной мяч для игры на пляже. Отполированный до блеска шар сверкал, как звезда. Заняли свое положение четыре штыревые антенны, и Спутник-1, корпус второй ступени ракеты и обтекатель начали движение по орбите вокруг Земли.

Чуть более пяти минут потребовалось для начала космической эры, и эту эру открыл Советский Союз.

Когда маленький шар приближался к восточному побережью Соединенных Штатов, американцы рассаживались перед телевизорами, чтобы посмотреть премьеру комедийного сериала из жизни обитателей пригорода большого города. Сериал назывался «Предоставьте это Биверу». В новостях главное место занимало сообщение о том, что президент Эйзенхауэр решил направить федеральные войска в Литл-Рок, штат Арканзас, чтобы сопровождать девятерых черных детей, которые пошли в среднюю школу, где до этого учились только белые.

Передачи были прерваны сообщением диктора NBC: «Сообщаем вам главную новость этого века: человечество вырвалось в космос»[161]161
  The Sputnik Moment, documentary film dir. David Hoffman, 2011, https://www.youtube.com/watch?v=GhJnt3xW2Fc


[Закрыть]. После этих слов все зрители, их семьи и соседи высыпали на улицу и стали смотреть в вечернее небо, а астрономы направили на него телескопы. Телеметрический сигнал с 83-килограммового «мячика» был разработан так, чтобы его мог поймать любой человек с коротковолновым приемником. Первой выловила и передала в эфир этот жутковатый сигнал любительская радиостанция Колумбийского университета: «Бип… Бип… Бип…» – эти звуки повторялись снова и снова.

Провидцы предсказывали, что настанет тот день, когда человек победит гравитацию и выйдет за пределы земной атмосферы. Теперь эта мечта стала реальностью, для человечества наступила новая эпоха. Правда, американцы совершенно не понимали, почему эту новую эру подарили не Соединенные Штаты. Казалось, перед глазами внезапно развертывается эпизод из какой-то научно-фантастической пьесы… А на следующий день в стране началась паника. Как же так? Сколько раз лидеры США хвастались, что Америка – это нация номер один, что она на много световых лет опережает «красных» в технологии. Как говорилось в одном анекдоте, у русских нет никаких шансов контрабандой пронести чемодан с бомбой через американскую границу просто потому, что они никак не могут сделать чемодан. Сейчас же американцы смеялись над собой. Аршинные заголовки газет были безжалостны:

КРАСНЫЕ СО СВОЕЙ РУКОТВОРНОЙ ЛУНОЙ ПОБЕЖДАЮТ В КОСМИЧЕСКОЙ ГОНКЕ[162]162
  New York World-Telegram. – 1957. – October 5.


[Закрыть]

ИЩИТЕ НАД АМЕРИКОЙ МАЛЕНЬКУЮ КРАСНУЮ ЛУНУ [163]163
  Daily News (New York). – 1957. – October 5.


[Закрыть]

ОНА ПРОЛЕТАЕТ НАД США СЕМЬ РАЗ ЗА ДЕНЬ[164]164
  Там же, October 6.


[Закрыть]

Записные мудрецы сравнивали запуск спутника с открытием Колумбом американского континента и с расщеплением атома. Политики метали громы и молнии, утверждая, что Sputnik нанес сокрушительный удар по национальному престижу и безопасности и что Америка быстро превращается во второсортную державу. «Что же пошло не так? – задавал вопрос один телевизионный интеллектуал. – Как это нация отсталых крестьян так резко обошла нас в космической гонке?»[165]165
  Van Doren Charles. Video clip in The Sputnik Moment.


[Закрыть] За этими словами чувствовался невысказанный страх: если централизованное планирование смогло обеспечить такие великолепные достижения, так, может быть, будущее действительно за коммунизмом?

В тогдашнюю эпоху гражданской обороны и сирен воздушной тревоги, когда школьников учили садиться на корточки и прятаться под столами или бежать в темные подвалы, обхватив руками головы, чтобы их не разорвало на части, людям не нужно было помогать бояться – они и так испытывали панический ужас. В новостях мужчины и женщины задавали один и тот же вопрос: если у русских появился Sputnik, то что же у них там еще припасено? Ответ пришел через четыре дня после запуска спутника, когда СССР взорвал водородную бомбу мощностью двадцать мегатонн. «Эту нагрузку современная ракета может доставить в любое место, – утверждало советское радио. – Наш спутник доказывает всему миру, что у нас есть первая межконтинентальная баллистическая ракета, а это абсолютное оружие»[166]166
  Van Doren Charles. Video clip in The Sputnik Moment.


[Закрыть].

Так одним огненном порывом был ликвидирован океанический ров, за которым американцы прятались от массового уничтожения две мировые войны. Теперь им говорили, что бомбардировщики и подводные лодки бессильны против ракет, которые могут превратить Нью-Йорк в кучу мусора «через полчаса после того, как враг нажмет кнопку “Пуск”»[167]167
  Boyer Paul. By the Bomb’s Early Light: American Thought and Culture at the Dawn of the Atomic Age. – New York: Pantheon, 1985. – P. 14.


[Закрыть]. «Если Россия будет доминировать в этой совершенно новой области, – говорил один генерал американских ВВС, выступая в комитете Конгресса, – то, как мне кажется, последствия этого будут достаточно ясны: это означает советское мировое господство»[168]168
  Gen. Jimmy Doolittle. Video clip in The Sputnik Moment.


[Закрыть]. Опросы показывали: 70 процентов американцев считают, что ядерная война будет и что в ней погибнет по крайней мере половина населения.

А новости становились все хуже. «В своем пропагандистском шедевре, – сообщала компания NBC через тридцать дней после запуска первого спутника, – Советский

Союз объявил, что он запустил второй спутник, на борту которого находится живая собака. Сообщается, что это первый в истории космический путешественник». Вскоре Москва заговорила о полете человека на Луну, а ведь оттуда коммунисты могут контролировать всю нашу планету! Сколько осталось времени до того момента, как их военные будут заброшены «наверх», чтобы атаковать Америку из космоса? Радиоэфир заполнили сообщения о странных объектах, замеченных над Лос-Анджелесом и другими американскими городами.

При всей этой паранойе страхи имели под собой реальные основания. Советский триумф стал одним из самых больших потрясений в американской истории, своего рода Перл-Харбором. До тех пор, пока в сознание американцев не проник «бип-бип» с советского спутника, они считали себя хозяевами будущего. Для многих из них «прекрасные 1950-е» с закусочными, в которых можно поесть, не выходя из машины, с церквями, где «аминь» говорят по сигналу, с обручами «хула-хуп», блендерами, пивом и играми в мяч по субботам во второй половине дня были десятилетием легкости, процветания и приятного избытка во всем. В центре этого процветания находился Детройт, автомобильная столица страны, с его страстью к машинам с большими «хвостовыми плавниками», со все более впечатляющими выступами на задних крыльях у «Кадиллаков», и авто – от дельтовидных «Бьюиков» и повседневных «Шевроле» до компактных «Рамблеров» – дорожали. «Миг – и ты в 1960-м!» («Suddenly, it’s I960!») – приветствовала покупателей реклама «Плимута» 1957 года выпуска. Теперь автомобилям пришлось придавать обтекаемые формы ракеты «Р-7», а радиоантенны выполнять в форме антенн первого советского спутника. Сам советский спутник стал тревожным сигналом того, что все оказалось не так, как представлялось, что Америка катится в пропасть. Политики стали больше говорить избирателям то, что те хотели услышать: они призывали американцев отказаться от любви к материальным благам и укрепить свое превосходство в глобальных делах. «Да, пришло такое время, определенно пришло, – вещал сенатор-республиканец Стайлс Бридже, – когда нужно меньше думать о высоте ворса на новой ковровой дорожке или высоте “плавника” на машине. Надо готовиться к тому, чтобы проливать кровь, пот и слезы, если наша страна и весь свободный мир окажутся на грани выживания»[169]169
  Divine Robert A. The Sputnik Challenge. – New York: Oxford University Press, 1993. – P. xvi.


[Закрыть].

* * *

6 ноября 1957 года Никита Хрущев выступал перед Верховным Советом, парламентом СССР, послушно штамповавшим спущенные «сверху» решения. Его доклад открывал официальные торжества по случаю сороковой годовщины революции в России. Хрущев был полон энтузиазма, который поддерживался небывалыми урожаями, успехами его кампании по десталинизации, а также новым триумфом советской науки. «Два посланца Советского Союза – две звезды Мира совершают свои полеты над Землей, – в возбуждении хвалился он. – Теперь, с неудачей Америки, ничто не сможет остановить наше движение вперед, к коммунизму»[170]170
  Video clip in The Sputnik Moment.


[Закрыть]. На самом деле Хрущев, как и все остальные, был удивлен тем воздействием, которое оказал на мир запуск в космос маленького металлического шара, но он был рад воспользоваться этим событием, чтобы извлечь из него политические выгоды.

Столкнувшись с нарастающим кризисом и нападками на лидера страны, президент Эйзенхауэр приказал флоту разработать свою собственную спутниковую программу. К 6 декабря на мысе Канаверал в присутствии представителей мировых средств массовой информации была подготовлена к пуску ракета «Авангард», несущая спутник в виде шара диаметром 15,2 сантиметра и массой 1,4 килограмма (Хрущев высмеял этот спутник, назвав его «апельсином»). Множество американцев, находясь дома или на работе, следило в прямом эфире за обратным отсчетом перед запуском – он транслировался на всю страну. И с помощью телекамер вся страна увидела, как тонкая ракета, стоявшая на четырех ножках, закачалась и рухнула во вспыхнувшее под ней пламя. Остатки уверенности страны в себе улетучилась, как поднявшийся ввысь дым. «Какой замечательный пшикник (flopnik)», – написала об этом событии одна из газет[171]171
  Daily Herald (London). – 1957. – December 7.


[Закрыть]. Прочие средства массовой информации изгалялись, придумывая для американского аппарата названия вроде «капутник», «плутник» или «беспутник» (kaputnik, dudnik, stay putnik)[172]172
  Отличились соответственно Daily Express, Christian Science Monitor и News Chronicle. New York Times привела некоторые из этих неологизмов 8 декабря 1957 года в статье, озаглавленной «Отказник» (Enoughnik of This).


[Закрыть]. В Организации Объединенных Наций советский представитель задал вопрос, не собираются ли США обращаться за помощью, предназначенной для слаборазвитых стран. Журнал Time отметил победу Хрущева, поместив его изображение на обложке как «Человека года». Голову советского лидера украшала корона в виде золотого Кремля, украшенного драгоценными камнями, а в руках он держал первый спутник, как будто сам собирался отправить его на орбиту вокруг Земли. «За 12 месяцев 1957 года, – отмечалось в редакционной статье, – Никита Хрущев, сын крестьянина и кукурузный комиссар, которого презирали интеллигентные ветераны партии, устранил всех своих серьезных конкурентов – по крайней мере, на настоящий момент»[173]173
  Time. – 1958. – January 6. Всего портреты Хрущева появлялись на обложке Time девять раз.


[Закрыть]. Он также посрамил недооценивших его западных лидеров, а ведь на свете нет ничего страшнее непонятного врага.

Подгоняемый высказываниями Хрущева и тем ажиотажем, который вызвал спутник, Айк (Эйзенхауэр) объявил о создании Национального управления по воздухоплаванию и исследованию космического пространства (НАСА) и подписал Закон об образовании в интересах национальной обороны, что позволило увеличить финансирование школ и университетов, проводящих деятельность «в интересах национальной безопасности». Многим тогда показалось, что было сделано слишком мало и слишком поздно. При наличии Москвы, стреляющей во все стороны ракетами и угрозами, а также конспирологов, мрачно бубнивших об огромной пятой колонне из русских шпионов, беспокойство американцев едва не превратилось в истерию.

Запуск в СССР первого спутника бросил исторический вызов Америке и Западу. Они потерпели унизительное поражение, причем на своем поле. Теперь каким-то образом нужно было побеждать Советы на их площадке. Американцы отчаянно пытались восстановить пошатнувшуюся веру в свой образ жизни. Проблема заключалась в том, что они не имели ни малейшего представления о том, как это сделать.

* * *

Ван находился в подавленном состоянии, как пишет Марк Шубарт [SH]. Шуйлер Чапин объясняет спад в карьере Вана неправильной политикой CAMI, но причины были разными. В сезоне 1956/1957 он сыграл двадцать три концерта, то есть на семь меньше, чем в предыдущем. Все это были разрозненные выступления, большинство из них – в небольших городках. В четвертом для него сезоне он в октябре трижды выступал в Макаллене и Грэме, штат Техас, в Натчиточес, штат Луизиана, а затем, после трехмесячного перерыва, дал еще два концерта – в Норуолке, штат Огайо, и в городке Колдуотер, штат Мичиган. На сезон 1958/1959 было запланировано его выступление с Нью-Йоркским филармоническим оркестром – редкость для пианиста в начале карьеры. Но это все!

Причин для пробуксовывания было две – простая и сложная. Простая состояла в том, что Вана ждал призыв в армию. В соответствии с требованиями законодательства Ван был зарегистрирован как призывник через пять дней после того, как ему исполнилось восемнадцать. Двухлетняя академическая отсрочка заканчивалась в сентябре, после чего его в любой момент могли вызвать для прохождения двухлетней воинской службы. Об этом было известно всем, и концертные залы не хотели рисковать и отменять концерты.

Другая причина была связана со структурой американского концертного бизнеса. На этом рынке доминировали две организации, причем CAMI была намного крупнее своего конкурента, а это означало, что именно она давала исполнителям львиную долю работы. Вместе с тем отделение публичных концертов этой организации было заинтересовано в том, чтобы объединять на выступлении несколько дорогих «звезд» с именами из постоянно меняющегося списка «недорогих» новых американских исполнителей и таких же «недорогих» зарубежных музыкантов (в основном француженок определенного возраста). Система действительно позволяла новичкам проявить себя, но большинство из них выступало в роли многообещающих только один сезон, после чего эффект новизны исчезал; они попадали в списки выступавших еще на несколько сезонов, но редко занимали в них высокие места или становились хедлайнерами, на которых был постоянный спрос.

Гэри Графман, один из тех, кого в CAMI называли «выдающимися молодыми американскими пианистами» (ВМ АП), говорил, что девизом этой фирмы могли бы стать слова «подождем и посмотрим, утонет он или выплывет»[174]174
  Graffman Gary. I Really Should Be Practicing». – Garden City, NY: Doubleday, 1981. – Р. 97.


[Закрыть]. Наверное, в качестве бизнес-модели для тестирования рынка новых товаров эта схема была бы разумной, но для формирования уверенности в себе у тонко чувствующих артистов она явно не подходила.

Билл Джадд был идеалистом от бизнеса и, несомненно, по-своему стремился построить карьеру Вана. После ее бурного начала Джадд специально переместил Вана на ступеньку ниже, чтобы дать ему время на изучение рынка и оградить от критиков, например от Клаудии Кэссиди из Chicago Tribunes, известной как Язва Кэссиди. Тем не менее сам Ван был убежден, что готов к большему, и со временем начал чувствовать себя нелюбимым и нежеланным. Вану казалось, что его обошел его одноклассник Джон Браунинг: после того как в 1954 году он получил премию Steinway Centennial Award и со второй попытки выиграл в 1955 году Конкурс имени Левентритта, он уже совершил поездку по Европе и подписал контракт на запись пластинки…

Все друзья Вана отмечали, что в это время он выглядел расстроенным, смущенным и даже подавленным. Он часами разговаривал с ними по телефону, пытаясь понять, в чем же корни его проблем и что с теперь с ними делать. Точно так же, часами, он кружил по своей мрачной квартире, доводя себя до полного изнеможения. Однажды Нола Роуз, знакомая Вана по церкви, встретила его в парке Риверсайд. Ван сидел на берегу реки, сняв рубашку. «Ты посмотри, какой я белый», – заявил он ей, недовольно морща нос. В это время по реке проходил прогулочный катер. «Хочу такой катер! – воскликнул он, а потом с грустью добавил: – Я, кажется, хочу все. Хочу путешествовать, хочу помогать родителям, хочу стать действительно великим музыкантом, хочу везде побывать, все видеть, все знать!

Но посмотри на меня: вот я сижу здесь – и что? Даже не ездил никуда!» Нола заверила его, что вера и упорный труд принесут ему все, что он хочет, и Ван побежал домой репетировать [VCL, 82].

…Я, кажется, хочу все. Хочу путешествовать, хочу помогать родителям, хочу стать действительно великим музыкантом…

Когда приближалось время концерта, он буквально приковывал себя к клавишам, но репетиции между концертами считал бессмысленными, не видел никакого резона в упражнениях и предпочитал проводить время с друзьями в кино. Рилдия Би даже начала звонить его приятелям из Килгора, умоляя их проследить за тем, чтобы он готовился к выступлениям.

Скоро к менеджерам Вана Клиберна начала просачиваться информация о том, что его концерты проходят сумбурно. Ему самому положение вещей стало понятно в тот день, когда он, двигаясь по 57-й улице, увидел двух менеджеров из CAMI, которые шли ему навстречу. Заметив Вана, они внезапно перешли на другую сторону[175]175
  Об этом поведала Розина Левина Ховарду Эйбелу, а он пересказал эту историю автору.


[Закрыть]…

«Нельзя просто сидеть у дороги и молиться, – учили его родители Лиз. – Поезд от этого не остановится. Отпускай хлеб твой по водам[176]176
  Екклизиаст, 11:1: «Отпускай хлеб твой по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдешь его». Здесь эти слова следует трактовать в духовном смысле. – Примеч. ред.


[Закрыть]». Как человек верующий Ван должен был отдавать церкви 10 процентов своего заработка, но он отдавал больше 20 процентов. Однажды в том же году он играл на органе «Реквием», когда инструмент внезапно захрипел и сломался. Пока хор продолжал петь без сопровождения, Ван сбегал вниз, исправил неполадку и снова поднялся наверх; все это транслировалось по радио в прямом эфире. После этого он перешел через дорогу, в Steinway Hall, и купил церкви новый концертный рояль. Даже с его скидкой исполнителя инструмент стоил столько же, сколько желанный кабриолет «Кадиллак», и Ван был вынужден взять кредит в банке. Ничего не говоря родителям, он накопил долг в размере семи тысяч долларов, что по тем временам было большой суммой, и был вынужден вносить большие ежемесячные платежи. На фоне постоянного беспокойства Ван начал страдать от острых болей в желудке. А потом к нему вернулся его детский недуг: однажды поздно ночью у него пошла носом кровь, которую не удавалось остановить несколько часов, и в конце концов он в панике разбудил своих друзей и позвал их на помощь.

Вообще это был год происшествий. Летом Ван посетил миссис Стейнвей и ее семью в летнем доме в Плимуте, штат Массачусетс. Здесь он впервые увидел океан и воскликнул: «Ой! Океан!» (на самом деле это был залив Кейп-Код). Шуйлер Чапин с детьми позвали его купаться. В детстве Ван был слишком занят, чтобы учиться плавать, тем не менее он бесстрашно прыгнул с залитой водой скалы в море, отплыл на несколько футов от берега и исчез. Хорошо, что его хозяева быстро поняли, что он попал в беду, и вытащили едва не утонувшего пианиста [SH][177]177
  О том, что Ван чуть не утонул, рассказывает Шуйлер Чапин, такую же версию событий приводит Чазинс [VCL, 73–74].


[Закрыть].

В июле из Техаса приехали родители Вана, чтобы послушать, как он будет играть с Кливлендским летним оркестром. Когда Рилдия Би переодевалась в гостинице, она поскользнулась, упала и сильно ударилась спиной. Ван и Харви вызвали на дом врача, который дал ей обезболивающее, чтобы она смогла присутствовать на концерте, а на следующее утро они сели в семейный «Бьюик» и направились по дороге Т80 в Нью-Йорк. Через семь часов сильнейшие боли возобновились, но Рилдия Би была убеждена в том, что это всего лишь растяжение связок. Она отдохнула и решила сопровождать Вана, который собирался на проповедь Билли Грэма. С мая имя этого 38-летнего евангелиста гремело по всему городу; своими молитвами, песнями и громогласными проклятиями в адрес коммунизма он заполнил даже Madison Square Garden, огромный зал которого больше привык ко звукам ударов боксерских перчаток, сокрушающих челюсти, чем к песням и молитвам[178]178
  Mitchell Curtis. God in the Garden: The Story of the Billy Graham New York Crusade. – Garden City, NY: Doubleday, 1957; Balhier Uta Andrea. Billy Graham’s Crusades in the 1950s: Neo-Evangelicalism Between Civil Religion, Media, and Consumerism // Bulletin of the GHI 44. – Spring 2009.-P.71–80.


[Закрыть]. «Долг каждого христианина, – метал громы и молнии Грэм, – постоянно защищать страну от “красных диверсантов”, пятой колонны безбожной религии, которая направляется Сатаной… Я думаю, нет никакого другого объяснения тем огромным завоеваниям коммунизма, в которых они, кажется, обходят нас на каждом шагу, кроме как обладание сверхъестественной силой, мудростью и разумом, данными им дьяволом»[179]179
  Whitfield Stephen J. The Culture of the Cold War. – Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 1991. – P. 81.


[Закрыть]. В течение шестнадцати недель выступлений, которые Грэм называл «крестовым походом», близкий друг и советник президента выступил с проповедями своей апокалиптической теории перед более чем двумя миллионами слушателей. В тот день Ван пел басовые партии в многотысячном хоре, исполнявшем классические баптистские произведения «Я твердо верю» (Blessed Assurance), «Люблю рассказывать историю Иисуса» (I Love to Tell the Story), «Чудесные слова жизни» (Wonderful Words of Life). Ван снял ложу на все время этих выступлений и часто приглашал в нее своих друзей по Джульярду, в том числе Джона Браунинга, Джимми Мэтиса и Джинин Довиз. Джером Ловенталь, прилежный очкарик, который когда-то учился в одном классе с Ваном, однажды встретил его после выступления Грэма и был поражен тем, как взволнованно и эмоционально Ван рассказывал о «крестовом походе» [180]180
  Madigan Tim. Van Cliburn: The Texan Who Conquered Russia // FWS-T. – 2013. – February 27.


[Закрыть].

* * *

После нескольких дней непрекращаюгцихся болей Рилдия Би наконец согласилась сделать рентгеновский снимок, и тут выяснилось, что у нее трещина в позвонке, из-за чего ее могло парализовать. Мать Вана положили в больницу Doctors Hospital на Ист-Энд-авеню, где ей предстояло лежать неподвижно в течение шести недель. После этого Ван запер свою квартиру, опустошил счет в банке, чтобы погасить несколько платежей за инструмент, и вернулся в Килгор [ТМ2]. В свою очередь, отец Вана взял кредит в банке, чтобы оплатить медицинские расходы, но у матери осталось более сорока учеников, заниматься с которыми было некому. Ван решил позаниматься с ними, пока не придет повестка, и часто мучал их дольше отведенного времени, пока они не начинали в голос проситься домой. Однако у него все еще оставалось свободное время, поэтому, когда местная лютеранская церковь попросила его прислать ученика, который мог бы играть во время службы, он вызвался сам делать эту работу – и действительно несколько недель играл в этой церкви.

Наконец пришла повестка: ему следовало явиться в военкомат в Лонгвью. Предварительный осмотр в военкомате [ТМ2] шел по плану до тех пор, пока у Вана не пошла носом кровь – это произошло, когда он встал для принятия присяги. Он уже поднял руку, чтобы положить ее на Библию, когда санитар прервал эту процедуру. Изучение медицинской документации Вана выявило историю хронических носовых кровотечений и аллергию, которой он страдал с восьми лет. В результате он был отнесен к категории 4-F, признан негодным к военной службе и освобожден от ее несения. Это решение сильно повлияло на его планы: забегая вперед, он уже решил присоединиться к гастролям армейского оркестра по странам Африки. Вместо этого пришлось возвращаться в Килгор, где делать ему было решительно нечего.

Билл Джадд предложил Вану вместе поехать в тур по Европе, тем более что эта возможность уже обсуждалась в музыкальной секции у Билла Шумана: «Он получил множество наград на конкурсах с самыми компетентными жюри, он первоклассный пианист», – гласит запись в стенограмме заседания[181]181
  [ММР], October 17, 1956, Folder 3, Box 2, [WSP].


[Закрыть]. Ниже добавлено, что «в принципе» Ван был утвержден. Его имя вновь всплыло, когда было получено письмо, «которое подкрепляло мнение секции о том, что он потрясающий, блестящий, замечательный и одаренный музыкант. Мы постараемся понять, нельзя ли для него разработать отдельный проект». Но Ван отказался от всех поездок. Казалось, жизнь для него потеряла всякий смысл. Это была самая низкая точка за все время его недолгой профессиональной карьеры. Впервые в жизни молодого музыканта охватил страх. «Я находился на самом низком профессиональном уровне, – писал Ван в статье «Что такое успех?», опубликованной в журнале Guideposts Magazine в феврале 1959 года. – У меня были большие долги, о которых родители ничего не знали. Тогда была опасность, что страх меня захлестнет».

Среди претендентов 1957 года, подавших заявки в музыкальную секцию, была Олейна Фуши[182]182
  Эта история описана в заметках, которые делала Розина Левина перед интервью, Box 28, [RPL]. Розина запомнила свою мгновенную реакцию (только Вана она будет пытаться отправить в Москву), а также первый ответ Вана и развернутую ей кампанию по его убеждению. Более подробная информация приведена в [VCL, 92] и [VC, 92].


[Закрыть], талантливая молодая пианистка из Лос-Анджелеса. Она просила грант для участия в Международном конкурсе пианистов в Рио-де-Жанейро. В условиях психологической войны многие были заинтересованы в том, чтобы помочь американцам в конкурентной борьбе за границей, но Вашингтон наложил вето на участие в таких конкурсах, отчасти из-за сложностей при определении победителей[183]183
  [ММР], February 8,1955, and January 17, 1956, Folders 2 and 3, Box 2, [WSP].


[Закрыть]. Заявка Фуши была отвергнута, но она все равно поехала в Рио. Одним из членов жюри конкурса в Рио-де-Жанейро был русский пианист Павел Серебряков, который также был членом жюри предстоящего Московского конкурса. Серебряков привез с собой множество брошюр и бланков заявлений на различных языках. Один из таких пакетов он отдал Фуши и сказал, что надеется на ее приезд в Москву[184]184
  [ММР], May 22, 1957, Folder 2, Box 2, [WSP].


[Закрыть].

Большая брошюра была шедевром полиграфии, что явно свидетельствовало о важности предстоящего события. Обращали на себя внимание обложка темно-синего цвета с рельефным профилем Чайковского над названием мероприятия – Международный конкурс пианистов и скрипачей имени П. И. Чайковского. В брошюре было 36 страниц, богато иллюстрированных фотографиями композитора, его родины, его дома в Клину, его рукописей, памятника перед Большим залом Московской консерватории, снятого с разных ракурсов, а также Концертного зала имени Чайковского. Иными словами, там было много сведений о гордости России и ее самом известном композиторе, но никакой информации о тех, кто собственно стоял за конкурсом.

…Там было много сведений о гордости россии и ее самом известном композиторе, но никакой информации о тех, кто… стоял за конкурсом.

Правда, сообщалось, что организационный комитет конкурса возглавляет Дмитрий Шостакович, недавно восстановленный на первом месте в советской музыкальной иерархии. Всегда лояльный к власти Эмиль Гилельс [185]185
  Возможно, Гилельс не так ровно относился к советской власти, как это выглядело со стороны; см. Lebrecht Norman. The Secret Torments of Emil Gilels. December 31, 2010, http://slippedisc.com/2010/12/the_ secret_torments_of_emil_gil


[Закрыть] был назван председателем жюри, в которое также входил весьма неблагонадежный, но титулованный Святослав Рихтер. После описания программы конкурсов пианистов и скрипачей в брошюре был приведен список из восьми призов – от золотой медали и первой премии размером 25 000 рублей (6250 долларов по официальному обменному курсу 1957 года) до 5000 рублей и почетных знаков.

Фуши полистала брошюру и положила ее в сумку. По возвращении в Нью-Йорк она принесла брошюру на первое занятие в новом учебном году и показала ее своему преподавателю Розине Левиной. Розина поблагодарила Олейничку, как она называла Фуши, и тоже полистала брошюру. Держа ее перед собой, она медленно подошла к окну, посмотрела на улицу и очень тихо, как будто про себя, произнесла одно слово: «Ван» (здесь и ниже [VCL, 92]).

Не обращая внимания на интерес, который проявила к конкурсу сама Олейничка, Розина продиктовала письмо к Вану, которое заканчивалось словами «Я обещаю, что они Вас полюбят». Потом она проконсультировалась с Биллом Шуманом. «А вы уверены, что ехать должен именно он?» – спросил президент Джульярда, и Розина ответила, что он был лучшим в ее классе. А потом добавила со своим русским акцентом: «Я чувствую, что он будет прекрасным представителем Америки в Москве. Это и личность, и талант».

Примерно в то же время такая же красивая брошюра дошла до офиса компании Steinway and Sons на 57-й улице. Увидев ее, Александр Грейнер, давний руководитель концертно-исполнительского отдела, снял трубку и позвонил в Килгор. Беженец из революционной России, имевший немецкие и латышские корни, выпускник Московской консерватории Александр Грейнер был когда-то взят на работу в компанию для общения с Владимиром Горовицем на то время, пока подвижный и деятельный пианист не выучит английский язык. «Ван, вы должны ехать!» – возбужденно кричал он в трубку. Ван, который уже получил брошюру от Розины, пока не задумывался об этом предложении. Он не боялся политической ситуации – еще Спайсер ругал его за то, что он имел самые смутные представления о натянутых международных отношениях. Вот и сейчас он мало что знал о положении в мире. Тем не менее ему было странно думать, что на четвертый год профессиональной карьеры ему нужно будет снова входить в круговерть конкурсов – со всеми вытекающими отсюда трудностями. Грейнер не добился от Вана никакого ответа, но, когда два дня спустя ему позвонила Розина, Ван сказал ей, что он искренне благодарен ей за предложение, но ему это неинтересно.

«Ван, послушай, ты должен ехать!» – продолжала настаивать она [VCG]. Когда же Ван ничего не ответил и на новые звонки, она написала ему гораздо более пространное письмо, в котором привела четыре веские причины, по которым он должен принял участие в Московском конкурсе. Во-первых, писала она, ему придется работать более напряженно, а это будет для него благом. Во-вторых, он освоит много нового материала. В-третьих, он увидит лучших молодых пианистов мира. Наконец, в-четвертых, она уверена в том, что он победит.

Ей позвонил Билл Джадд. «Что вы делаете, Розина?» – кричал он в трубку [VCL, 95]. Все это выглядело смешно. Программа была сильно сдвинута в сторону русской музыки, жюри состояло из представителей стран Восточного блока. Все, что делалось в Советском Союзе времен Хрущева, имело политическую окраску, и было ясно, что американец не имеет никаких шансов: Ван обязательно проиграет, а его выступление будет представлено дилетантским. К тому же Джадду придется отменить те шаги, которые он сделал для продвижения Вана в Европе. Розина выслушала аргументацию Джадда, но отказалась признать его правоту. С одной стороны, в глубине души она чувствовала, что прошла уже целая вечность с тех пор, как она уехала из страны, и Россия за это время сильно изменилась. С другой стороны, советские русские все-таки оставались русскими, и если Ван воспользуется этим обстоятельством, то это положительно скажется на его карьере и придаст ему уверенности.