Текст книги "Прелюдия к убийству. Смерть в баре (сборник)"

– Привет, Децима, – сказал он, открывая глаза.

– Черт, вы меня напугали, – сказала она.

– И что же мне теперь делать? Вскочить на ноги и начать рассыпаться в извинениях?

– Не стоит так напрягаться. Лежите, как лежали. Как говорится, простите за беспокойство. И до свидания.

Она двинулась было по тропе дальше.

– Задержитесь на секунду, Децима, – попросил Уочмен.

Она заколебалась. Уочмен вытянул руку и поймал ее за лодыжку.

– Не делайте так больше, хорошо? – строго произнесла она. – Подобная сцена со стороны выглядит на редкость глупо. Кроме того, я не настроена флиртовать.

– Скажите, прошу вас, что задержитесь на секунду, и тогда я буду вести себя как примерный мальчик. Мне нужно сказать вам нечто серьезное.

– Я вам не верю.

– Ну пожалуйста! Даю слово, что скажу вам одну вещь первостепенной важности.

– Ладно. Уговорили, – согласилась Децима.

Уочмен выпустил из пальцев ее лодыжку и поднялся на ноги.

– Я вас слушаю, – сказала девушка.

– Сообщение займет минуту или две. Может, присядете и выкурите сигаретку? Или позволите мне некоторое время идти рядом с вами?

Она бросила взгляд на крохотные фигурки на пристани Кумби-рока, после чего снова посмотрела на него. Несомненно, девушка пребывала в некотором смущении, чувствовала себя не в своей тарелке, но и одновременно испытывала сильнейшее любопытство.

– Не тяните, говорите, что хотели. Здесь и сейчас, – сказала она.

– Отлично. Но, быть может, все-таки присядете? Если мы будем стоять в полный рост, то нас заметит всякий, кто направляется в Оттеркомби или покидает его, а я не хочу, чтобы меня перебивали. Заранее предупреждаю, что никакие низменные мотивы мною не руководят. Так что присаживайтесь.

Он опустился на бугорок рядом с кустиком дрока, и она, с минуту помедлив, присоединилась к нему.

– Вот сигареты. Закурите?

Не дожидаясь ответа, Люк прикурил для нее сигарету, сунул спичку в траву и повернулся к ней.

– Дело, которое я хочу с вами обсудить, связано с вашим левым движением.

У Децимы округлились глаза.

– Это вас удивляет? – осведомился Уочмен.

– До определенной степени, – ответила девушка. – Никак не могу взять в толк, почему вас вдруг заинтересовало ЛДК?

– Вообще-то оно меня мало занимает, – сказал Уочмен, – а вот что меня интересует по-настоящему – так это ваше участие в нем. О, не поймите меня неправильно. Просто я хочу прояснить пару проблем, непосредственно связанных с вами. Разумеется, вы можете не отвечать на мои вопросы, если вам не хочется.

Уочмен откашлялся и указал пальцем на Дециму.

– Теперь что касается собственно движения…

– О господи, – перебила его Децима, слабо улыбнувшись. – Так, значит, эта зеленая лужайка – своего рода зал суда, а этот дроковый куст – скамья свидетелей? Скажите, а само действо должно проходить так, как если бы мы находились в присутствии судьи?

– Слабенький образ, не находите? Больше подходит для обсуждения снов в летнюю ночь.

– Но этим мы, конечно же, заниматься не будем, – сказала она, неожиданно порозовев. – Так что, мистер Уочмен, можете начинать перекрестный допрос.

– Благодарю, ваша честь. Вопрос первый: эта ваша организация, движение, клуб – назовите как угодно – является хотя бы до определенной степени инкорпорированным предприятием?

– И что, по-вашему, это должно означать?

– Это означает, помимо всего прочего, наличие расчетных книг, которые время от времени должны подвергаться проверке, то есть аудиту.

– Боже мой, ну конечно же, не является. Просто это группа единомышленников, постоянно увеличивающаяся в числе благодаря неустанным трудам Уилла Помроя и отчасти вашей покорной слуги.

– Так я и думал. Надеюсь, у вас имеется список членов вышеупомянутой группы?

– Разумеется. Между прочим, их число достигло трехсот сорока пяти, – с гордостью сообщила Децима.

– А каков вступительный взнос?

– Десять шиллингов. Вы что – подумываете о том, чтобы влиться в наши ряды?

– А кто взимает эти самые десять шиллингов?

– Казначей, ясное дело.

– И секретарь. Мистер Ледж?

– Точно так. Только я не пойму, к чему вы клоните? И за что вчера вечером напустились на Боба Леджа?

– Подождите минутку. А какие-нибудь другие суммы проходят через его руки?

– Не вижу, почему я должна передавать вам информацию по этому пункту, – возмутилась Децима.

– Ничего вы не должны, но мне кажется, что я по этому поводу уже дал вам кое-какие заверения.

– Относительно чего?

– Относительно добрых намерений с моей стороны. Иными словами, вы можете быть уверены, что этот разговор является строго конфиденциальным.

– Ладно, если так, – ответила она, немного подумав. – Разумеется, мы собираем кое-какие суммы по подписке для создания и поддержания некоторых структур. Сейчас, к примеру, собираемся открыть в Иллингтоне свой клуб, а также поддерживаем несколько фондов – испанских, чешских и австрийских беженцев, избирательный фонд – и так далее.

– И сколько в год по подписке собираете? Фунтов триста набегает?

– Пожалуй… Или даже больше. У нас, знаете ли, есть очень щедрые спонсоры.

– А теперь, Децима, слушайте меня очень внимательно. Вы рекомендации этого мистера Леджа проверяли?

– Лично я – нет. Но он человек достойный. Это все знают. И потом он не только у нас секретарем работает. И в обществе филателистов, насколько я знаю, и в ряде других…

– Как я понял, он постоянно здесь не живет, не правда ли? А бывает, скажем так, наездами. Почему, интересно знать?

– Здоровье у него не очень. Даже, говорят, есть подозрение на туберкулез. И что-то не так с ушами. Что именно – точно не знаю. Знаю только, что доктора рекомендуют ему почаще бывать на побережье. Но он очень щедрый человек. И когда в первый раз здесь появился, сразу же записался в наше движение.

– Я могу дать вам совет? Найдите хорошего аудитора. Пусть проверит ваши расчетные книги.

– Вы знаете Боба Леджа с дурной стороны? Нельзя же выдвигать против человека необоснованные обвинения…

– Я ни в чем его не обвиняю…

– Однако высказали предположение относительно того…

– Относительно того, что вам давно пора стать взрослой деловой женщиной, – продолжил Уочмен. – И ничего больше.

– Если вы и вправду его знаете, то просто обязаны сказать мне об этом.

С минуту помолчав, Уочмен произнес:

– Человека с таким именем и фамилией я не знаю.

– В таком случае я вас не понимаю, – пожала плечами Децима.

– Давайте возьмем за основу простейший случай: он просто мне не понравился. По какой-то непонятной причине.

– Я уже это поняла. Вчера еще заметила.

– Ну так обдумайте еще раз мои слова. Если заметили. – Он одарил ее пристальным взглядом, а потом неожиданно спросил: – Почему бы вам не выйти замуж за Уилла Помроя?

Децима побледнела.

– Я не собираюсь разговаривать с вами на эту тему. Это уж точно только мое дело.

– Может, встретимся сегодня вечером?

– Нет.

– Я вас больше не привлекаю, Децима?

– Боюсь, что не привлекаете.

– А ведь вы маленькая лгунья, не правда ли?

– «Маленькая лгунья»? Это что-то из лексикона записного сердцееда, если мне не изменяет память, – сказала Децима. – И вам совершенно не идет. Как-то это дешево, не находите?

– Если вы хотели меня обидеть, то у вас ничего не получилось, – ослепительно улыбаясь, произнес Уочмен. – Скажите-ка мне лучше еще одну вещь: я тут единственный объект ваших экспериментов?

– Мне не нравится направление нашей беседы, и я не хочу ее поддерживать. Зарубите себе на носу: если что и было, то забыто и быльем поросло.

– А вот я ничего не забыл. И думаю, что возвращение к прошлому не составит большого труда. Кстати, с чего это вы так на меня разгневались? Потому что не писал, да?

– О господи! Нет, конечно, – выпалила Децима.

– Почему в таком случае…

Он протянул руку и накрыл ладонью ладошку Децимы. Она, будто не заметив этого, продолжала с отсутствующим видом выщипывать пальцами травинки из дерна, на котором они сидели.

– Давайте встретимся сегодня вечером, – повторил он.

– Сегодня вечером я встречаюсь с Уиллом в «Плюмаже».

– Я провожу вас до дома, хотите?

Децима повернулась к нему.

– Послушайте! – воскликнула она. – Давайте наконец расставим все точки над «i», хорошо? Вы же не любите меня, не так ли?

– Я вас обожаю.

– Очень может быть. Но не любите. И я вас тоже не люблю. Да, год назад я испытывала по отношению к вам довольно сильные чувства, и вы отлично знаете, что тогда произошло. Я, если так можно выразиться, была вами увлечена, и сейчас, по зрелом размышлении, готова признать это. Как и то обстоятельство, что, когда мы расстались, я на протяжении двух месяцев ждала вашего письма. Можно сказать, очень ждала. А потом в один прекрасный день перестала ждать, и наваждение исчезло. Растаяло словно само собой. Так что ни о каком возвращении к прошлому не может быть и речи. Я не хочу этого. И давайте поставим на этом точку.

– Боже, какая вы серьезная, – пробормотал Уочмен. – И умная. И образованная. И какая же еще юная.

– Мои слова и впрямь могут показаться вам слишком серьезными, – сказала Децима. – Но не льстите себе – в них нет ни капли сожаления. Просто рано или поздно через что-то подобное надо пройти. И поставить на этом точку. Так что не пытайтесь раздуть погасший костер, ибо рискуете запорошить глаза частичками пепла.

– А вот мне представляется, что костер еще далеко не погас, и раздуть его не составит большого труда, особенно если мы будем раздувать его вместе.

– Что ж, все может быть…

– Ага! Вы признаете это, признаете!

– Положим. Но делать этого не хочу.

– Почему? Из-за Помроя?

– Именно.

– Так, значит, вы все-таки собираетесь выйти за него замуж?

– Не знаю. У него, видите ли, классовый подход к сексу и браку, и кое в чем он совершенный невежда и варвар. Так что, повторюсь, я ничего пока не решила. Но уверена, если он узнает о нашей прошлогодней интрижке, то воспримет это очень тяжело. Я же, не рассказав предварительно ему об этом, никогда не выйду за него замуж.

– Только, – неожиданно сказал Уочмен, – не ждите от меня рыцарских поступков и проявлений благородства. Как-то плохо это вяжется с такими понятиями, как секс и свободная любовь. Не глупите, Децима. Ведь в глубине души вы отлично знаете, что свобода, если только для вас это не пустое слово, позволяет получать от жизни бездну удовольствия.

С этими словами он привлек ее к себе.

– Не надо, я не хочу, – пробормотала Децима, и в следующее мгновение между ними началась тихая, но яростная схватка, в результате которой Уочмену удалось притиснуть ее лопатки к зеленому покрову из дерна. Но когда Уочмен наклонился к ней, чтобы поцеловать, девушка, неожиданно высвободила руку из его хватки, неуклюже, но со злобой и довольно сильно ударила его кулаком по губам.

– Ах ты…

Воспользовавшись секундным замешательством Люка, она вскочила на ноги и посмотрела на него сверху вниз.

– Боже, как бы мне хотелось, – процедила она прерывающимся от ярости голосом, – чтобы вы никогда сюда больше не приезжали!

Потом наступило мгновение тишины, показавшееся им обоим чуть ли не вечностью.

Уочмен тоже поднялся на ноги и в следующий момент отработанным механическим движением, в котором было что-то от движения робота, хотя он все еще содрогался от обуревавших его эмоций, крепко схватил девушку за плечи, притиснул к себе и с силой поцеловал в губы. Затем молча отпустил ее и даже отступил на шаг или два.

– Знаете что, – сказала Децима неожиданно ровным и спокойным голосом. – Для всех будет лучше, если вы сейчас уйдете. Потому что мне очень хочется вас убить. Честно.

Секундой позже они услышали звуки шагов и увидели взбиравшихся по тропинке на холм Нормана Кьюбитта и Себастьяна Пэриша.

Глава 4
Тот самый вечер

I

Уочмен, Кьюбитт и Пэриш сидели в баре для почетных гостей и полдничали. Мисс Дарра в баре так и не появилась. Последний раз Кьюбитт и Пэриш видели ее у моря, где она, посасывая кисточку, не без самодовольства рассматривала свой ужасный этюд.

Похоже, она все еще работала, когда приятели, отправившись после утреннего сеанса на прогулку, столкнулись на холме с Уочменом и Децимой. Поэтому за ланчем Уочмену пришлось рассказать им слепленную на скорую руку фальшивую историю о неожиданной встрече с Децимой, а также о том, как они поругались, заспорив о перспективах развития левого движения Кумби.

Кьюбитт и Пэриш делали вид, что верят каждому его слову. Особенно в этом смысле преуспел Пэриш, с готовностью кивавший всякий раз, когда его кузен заканчивал очередную фразу. Но из-за всего вышеупомянутого обстановка за ланчем сложилась, прямо скажем, довольно напряженная. Это не говоря уже о том, что приятелям почти одновременно пришла в голову одна и та же мысль: их отношения дали трещину. К примеру, Норман Кьюбитт, который особенно остро воспринимал такие вещи, думал о том, что их компания разваливается, и они с Пэришем, обсуждая и осуждая втайне поступки Уочмена, будто отгородились от того невидимым барьером. Все это Кьюбитту очень не нравилось, и он для поддержания разговора даже пытался задавать какие-то вопросы, но всякий раз делал это невпопад, отчего витавшая над столом атмосфера дискомфорта только усиливалась. Уочмен отвечал на редкие вопросы вежливо, но сдержанно, как если бы разговаривал с малознакомыми людьми, и тем самым, казалось, еще больше отдалялся от приятелей. Короче говоря, к тому времени, когда к столу подали кофе и сыр, в комнате окончательно установилось неловкое молчание.

После ланча они даже отказались от вошедших у них в привычку посиделок в курилке. Кьюбитт сослался на то, что ему необходимо вернуться на пристань, чтобы завершить начатый набросок, Пэриш сообщил, что устал и хочет немного поспать, а Уочмен вышел из комнаты, пробормотав нечто маловразумительное относительно недописанного письма.

Таким образом, они не видели друг друга до самого вечера, когда вновь собрались в баре, чтобы выпить по коктейлю перед обедом. К этому времени рыболовные лодки уже вернулись с промысла, и бар был почти полон. Три молодых человека присоединились к местной публике и с удовольствием поддерживали разговор с рыбаками, лишь бы не оказаться вновь в своей компании наедине с невеселыми мыслями. Они знали, что обедать им предстоит вместе в закутке перед камином, и подсознательно оттягивали этот момент. Когда же последний моряк из местных, выпив «на посошок», сказал, что на море начинается шторм, и отправился восвояси, молодые люди, вновь оставшись втроем, будто в унисон вздрогнули от стука захлопывающейся двери и некоторое время сидели в полном молчании. Пэриш попытался, правда, затеять общий разговор, но поддержки не получил, поскольку, как недавно выяснилось, им было нечего сказать друг другу. Так, почти не нарушая тишины, они съели обед, после чего Уочмен вынул из кармана трубку и начал набивать ее.

– Что это? – неожиданно произнес Пэриш. – Только послушайте!

– Наверное, прилив начался, – процедил Уочмен. – И волны перехлестывают через прибрежные скалы Кумби-рока.

– Нет. Не похоже. Вы прислушайтесь.

В это мгновение тишину комнаты нарушил отдаленный тяжелый рокот.

– Может, это гром? – предположил Пэриш.

Некоторое время все молча вслушивались в доносившиеся до них звуки, потом Пэриш добавил:

– Чертов морской климат!

Что интересно, в деревне в это время все стихло, в атмосфере не ощущалось ни малейшего дуновения ветра, воздух, казалось, неожиданно загустел и потяжелел, будто налившись свинцом, а шторы на окнах разом повисли, словно паруса в штиль. Возможно, именно по этой причине прозвучавшие за окном звуки шагов показались присутствующим особенно громкими. Тишина в комнате продлилась еще минуту, после чего обсуждение погоды возобновилось с новой силой.

Кьюбитт, нервно поведя плечами, произнес:

– Такое ощущение, будто некий великан где-то в Дартмуре начал бить колотушкой по гигантскому металлическому противню.

– Ничего не скажу насчет великанов, обитающих в Дартмуре, но в театре грозу изображают именно так, – заметил Пэриш.

– «В театре!» – с раздражением передразнил его Уочмен. – Только об этом и говоришь! Можно подумать, что на свете ничего кроме театра не существует.

– Боже! Что с тобой происходит? Злишься на меня из-за какой-то ерунды, – удивился Пэриш.

– Извини. Ты тут ни при чем. Просто атмосферное давление резко упало, – пробормотал Уочмен.

– Ненавижу грозы с громом и молнией, – признался Кьюбитт. – В такие минуты у меня появляется чувство, будто с меня содрали кожу и буря терзает мои обнаженные нервы. Мерзкое ощущение, должен вам заметить.

– А мне, наоборот, бури и грозы нравятся, – спокойно сказал Уочмен.

– Вот и поговорили. И последнее слово, как всегда, осталось за тобой, – произнес Пэриш, со значением посмотрев на Кьюбитта.

Уочмен поднялся с места и прошел к окну. В это время дверь распахнулась, и в комнату вплыла миссис Ивс с подносом в руках.

– Шторм, что ли, начинается? – осведомился Пэриш.

– Похоже на то, сэр. Небо потемнело прямо как не знаю что, – сказала миссис Ивс.

Следующий раскат грома показался собравшимся куда громче и длиннее предыдущих. Впрочем, миссис Ивс не обратила на это внимания, быстро убрала со стола и удалилась. Кьюбитт же вздрогнул, выбрался из-за стола и, подойдя к камину, облокотился о каминную полку. В комнате сделалось заметно темнее, нежели минутой раньше. Над крышей дома в сторону моря промчалась большая стая чаек, издававших неприятные резкие крики. Уочмен задернул шторы и присел на подоконник. По стеклу застучали тяжелые редкие капли начинающегося дождя. Скоро дождь усилился, и с улицы стали доноситься влажные всплески, похожие на аплодисменты.

– А вот и небесные хляби разверзлись, – произнес Пэриш, ни к кому особенно не обращаясь.

Снова распахнулась дверь, и в общественный бар, смежный с каминным закутком, вошел старина Абель Помрой.

– Готовьтесь к сильнейшему шторму, ребята, – пробормотал он себе под нос, начиная закрывать окна.

Во дворе полыхнула молния, на мгновение озарив комнату ярким неровным светом. Пэриш вскочил с места с такой поспешностью, что деревянные ножки его стула заскребли по полу.

– Говорят, – произнес он, – что если сосчитать секунды между вспышкой молнии и ударом грома, то можно определить, на каком расстоянии находится эпицентр грозы. – Потом, минуту помолчав, добавил: – Если этому верить, в данный момент нас отделяет от эпицентра не более четверти мили.

– Заткнись, Себ, ладно? Очень тебя прошу, – раздраженно бросил Уочмен.

– Нет, сегодня ты определенно не в себе, кузен, – откликнулся Пэриш и снова посмотрел на Кьюбитта. – Что, черт возьми, с тобой происходит?

Закрыв окна, Абель Помрой прошел в каминный закуток.

– Думаю, скоро здорово похолодает, – сказал он. – Если хотите, я зажгу камин, джентльмены.

– Мы сами запалим его, Абель, если сочтем нужным, – произнес Кьюбитт.

– Как скажете, сэр. – Абель внимательно посмотрел на Пэриша и Кьюбитта, после чего перевел взгляд на Уочмена, опиравшегося о подоконник и уставившегося в наполовину задернутое шторой окно.

– Полагаю, и это окно нужно закрыть, сэр. Глазом не успеете моргнуть, как сюда ворвется буря и потоки дождя хлынут в комнату. От бури шторами не спасешься…

– Хорошо, Абель. Я позабочусь об окне. Обещаю, – заверил Уочмен.

На улице снова полыхнула молния, залив мертвенным светом и двор, и комнату. На долю секунды перед глазами Пэриша и Кьюбитта предстал угольно-черный силуэт Уочмена на фоне деревьев и гостиничных построек. Чуть позже прозвучали два оглушительных громовых раската, а затем в комнате послышался шум дождя, нараставший с каждым мгновением.

– Вот и буря к нам нагрянула, – заметил Абель.

Он включил свет, пересек комнату и направился к двери.

– Похоже, Ледж все-таки останется сегодня у нас на ночь, – бросил старик на ходу.

Уочмен торопливо повернулся к нему.

– А что – мистер Ледж собирался уехать? – спросил он.

– Сказал, что его призывают важные дела в Иллингтоне. Только вряд ли он туда доберется на своей таратайке. Она у него протекает, как ловушка для лобстеров, так что ему лучше переждать непогоду в «Плюмаже» и отправиться в город завтра… Пойду закрою окна на верхнем этаже, а не то все комнаты зальет.

С этими словами Абель вышел в коридор.

Каминный зальчик наполнился громовыми раскатами и шумом дождя. Уочмен закрыл наконец окно и вернулся к столу, за которым обедал. Его волосы влажно блестели.

Кьюбитт положил в каминное чрево несколько кусков плавника, растопку и, поднеся к ней зажигалку, чиркнул колесиком. Растопка неуверенно, будто размышляя, а нужно ли это, занялась и начала медленно разгораться.

Снова распахнулась дверь, и все увидели в дверном проеме округлый силуэт ее милости Вайолет Дарры. Вода стекала с нее ручьями, образовав под ногами лужу, а цветастое платье промокло до такой степени, что облегало ее телеса подобно пленке растопленного масла. Нечего и говорить, что кудряшки у нее на голове распрямились и напоминали кусочки намокшей дранки, а пропитавшаяся дождевой водой широкополая шляпа больше походила на конусообразную шляпку гриба-поганки. В одной руке мисс Дарра сжимала ремень этюдника, а в другой держала кусок акварельной бумаги, с которого падали на пол бурые капли со смытого дождем наброска, изначально выполненного в ярко-красных и кобальтовых тонах. Кьюбитт подумал, что мисс Дарра в этот момент здорово смахивает на злую карикатуру из французского издания «La Vie Parisienne», высмеивавшего представительниц художественной богемы.

– Бедная, бедная мисс Дарра! – вскричал Уочмен.

– Да, бедная. Вы только посмотрите на меня! – горестно произнесла мисс Дарра, поворачиваясь во все стороны, чтобы публика могла хорошенько ее рассмотреть. – Я не только промокла до нитки, но и практически лишилась картины, над которой работала до самого вчера, ничего не замечая вокруг себя. Разумеется, я не заметила и того, что приближается буря, и когда загрохотал гром, а рядом стали полыхать молнии, перепугалась чуть ли не до смерти и помчалась со всех ног к гостинице, забыв и думать о каком-либо укрытии или защите. Так что сейчас мне нужно срочно подняться к себе и переодеться, дабы не травмировать психику собравшегося у камина почтенного общества своим ужасным видом.

Она еще раз оглядела себя, вздохнула, бросила исполненный лукавства взгляд на трех молодых джентльменов и исчезла в лестничном проеме, не закрыв за собой двери.

Уилл Помрой и два его приятеля вошли в «народный» бар с главного входа. Они носили зюйдвестки, куртки из пропитанного олифой брезента и издававшие хлюпающие звуки высокие резиновые сапоги. Уилл первым делом прошел к стойке и налил себе и знакомым парням по стаканчику крепкого. Пэриш тоже подошел к стойке и поприветствовал Уилла и рыбаков.

– Похоже, вам здорово досталось, – с сочувствием проговорил он, оглядывая потрепанные непогодой костюмы вновь пришедших.

– Точно так, мистер Пэриш, – подтвердил Уилл. – Это не буря, а настоящий шедевр природы, если подобное выражение в данном случае уместно. Боюсь, как бы тоннель не залило. А то нам завтра, чтобы выйти из деревни, придется его проныривать. – Потом повернулся к рыбакам и, поставив перед ними стаканчики, добавил: – Грейтесь, ребята! А я пока пойду переоденусь.

Он вышел из помещения через дверь частного бара, оставляя за собой мокрые следы. К себе, однако, он сразу не пошел, а остановился в коридоре около висевшего на стене телефона, и, поскольку дверь осталась открытой, сидевшие у камина слышали его голос, несмотря на шум дождя и раскаты грома.

– Привет, Десси! Кошмарный шторм, не так ли? Так что ты никуда сегодня на машине не езди. Застрянешь в тоннеле, слово даю. Да не шучу я – его почти затопило…

Уочмен, прислушиваясь к разговору, стал тихонько насвистывать какой-то развеселый мотивчик. Между тем в бар вернулся старый Абель и занял свое место за стойкой.

– Я бы сам к тебе пришел, – продолжал Уилл, – но не могу оставить отца без помощи. Из-за этой проклятой бури у нас наверняка соберется целая куча народа…

– Лично я не прочь выпить, – неожиданно сказал Уочмен.

– Хочешь прийти на своих двоих? – переспросил Уилл, прижимая трубку к уху. – Значит, говоришь, молний не боишься? Очень хорошо, если так… А уж как я буду рад – ты себе даже представить не можешь. Не волнуйся, Десси. Если промокнешь, у меня всегда найдется для тебя чистый сухой свитер. И еще: когда будешь уходить, скажи своим, что останешься у нас на ночь. Почему бы и нет? Все будет нормально, вот увидишь. Кроме того, мне нужно сказать тебе одну важную вещь. И не надо бояться воды. Я сам пойду и встречу тебя. Хорошо?

В коридоре послышался щелчок опускаемой на рычаг трубки. Потом Уилл просунул в дверь голову и сообщил:

– Десси хочет зайти к нам, отец, и я пойду ее встречу. Кстати, ты не видел Боба Леджа?

– Он сказал, что собирается сегодня вечером съездить в Иллингтон, сынок.

– Ни черта у него не получится. Он уже уехал?

– По-моему, все еще сидит у себя в комнате.

– Сейчас узнаю, – произнес Уилл. – Между прочим, я сказал Десси, что она может остаться у нас на ночь.

– И правильно сделал, что так сказал. Попроси миссис Ивс приготовить для нее комнату.

– Ну, тогда я исчезаю. – Уилл скрылся в темноте коридора.

– Он, видите ли, будет ее встречать, – добродушно пробурчал старый Абель. – Между тем от «Плюмажа» до фермы «Кэрри Эдж» добрых две мили. Да еще по такой погоде… Вот что любовь с людьми делает, джентльмены. Разве это не чудо?

– Еще какое, – кивнул Уочмен. – Эй, парни, кто-нибудь хочет выпить?

II

К восьми часам вечера общественный бар был забит полностью, а частный приближался к этому состоянию. Децима Мур и Уилл заглянули было в помещение, но минутой позже их увел наверх мистер Ледж, который определенно отказался от мысли ехать в Иллингтон. Потом мисс Дарра, переодевшись и высушив волосы, спустилась в зал и, расположившись около камина, занялась написанием писем.

Затем распахнулись двери, и в бар вошли два старых приятеля Абеля: местный полисмен Дик Оутс и бакалейщик Арт Гилл. Минутой позже к ним присоединился мистер Джордж Нарк – пожилой холостяк-фермер, чьи политические взгляды почти не отличались от взглядов Уилла Помроя, в связи с чем последний к нему весьма благоволил. Надо сказать, в юные годы мистер Нарк запоем читал литературу либерального и научного направления и вот уже в течение тридцати лет продолжал находиться под впечатлением от произведений Уинвуда Рида и Герберта Уэллса, а также нашумевшего в свое время научного издания «Эволюция человека». Правда, почерпнутая им из этих трудов информация по прошествии времени забывалась, упрощалась и схематизировалась, трансформировавшись с годами в некий набор простейших идей, которые авторы вышеупомянутых книг вряд ли бы признали своими, но мистера Нарка это не тревожило.

Между тем дождь продолжал лить, и мистер Нарк, войдя в помещение, громогласно заявил, что тоннель Оттеркомби окончательно затопило, вода перехлестывает через край и напоминает бурный горный поток.

– Какой стыд! – продолжал вещать на повышенных тонах мистер Нарк, стремясь привлечь к себе всеобщее внимание. – Ирригационная система находится в запустении вот уже десятки лет, и никому нет до этого никакого дела. Если так и дальше пойдет, то нас будет заливать как минимум трижды в год, но капиталистическому правительству, разумеется, на это наплевать. По науке, к Оттеркомби, уж если он лежит в низине, давно пора проложить современную автомагистраль с насыпью. Но разве капиталистическое правительство способно следовать советам науки? Нет, джентльмены, не способно. И знаете почему? Да очень просто: капитализм и наука – вещи несовместные.

– Гм, – пробормотал мистер Гилл.

– Только не надо «хмыкать»… Таков ваш хваленый капитализм, – продолжил мистер Нарк. – Тупой, надменный и невежественный. Предпочитает ставить латки в тех местах, где все нужно перестраивать заново. Но что вы хотите от общественной системы, которая платит рабочим гроши и позволяет наслаждаться всеми благами жизни лишь банкирам и аристократам, не пролившим за свою жизнь ни капли трудового пота? Так что до тех пор, пока некоторые будут подгребать все богатства мира под себя…

Тут мистер Нарк неожиданно замолчал и посмотрел на мисс Дарру.

– Извините, сударыня, – произнес он после минутного замешательства. – В пылу, так сказать, своего импровизированного выступления, навеянного безобразным состоянием наших дренажных устройств, я совершенно забыл о вашем присутствии.

– Ничего страшного, мистер Нарк, – успокоила его мисс Дарра, расплываясь в улыбке. – Я не очень состоятельная женщина и, не скрою, подчас с завистью поглядываю на людей, у которых есть деньги.

– Во всем виновато правительство, – заявил мистер Нарк, – лишающее нас даже тех благ, что рекомендованы наукой.

– В этом смысле, – вступил в разговор констебль Оутс, – все правительства одинаковы. Взять, к примеру, хотя бы европейскую канализацию…

– Канализацию? – переспросил мистер Нарк. – Какое она имеет отношение к тому примитивному обществу, в котором мы живем? Если разобраться, мы все еще животные.

– Гм, – сказал мистер Гилл. – Вот как? Мы, оказывается, животные…

– А что вы думаете? – не на шутку разошелся мистер Нарк. – Да будет вам известно, у каждого человека до сих пор имеется рудиментарный хвостик!

– Даже если он имеется, – проговорил констебль Оутс, – чего я лично не признаю…

– Спросите об этом мистера Кьюбитта, который, будучи художником, несомненно, изучал скелет человека на современной стадии эволюции. Забыл, как эта штука называется на латыни, но она тем не менее есть у всех нас. Не так ли, мистер Кьюбитт?

– О да, – торопливо подтвердил Кьюбитт. – Вы совершенно правы, мистер Нарк.

– Так-то вот, – удовлетворенно произнес мистер Нарк. – Все мы, в сущности, обезьяны. Только передние лапы у нас не такие длинные, поскольку мы отучились от привычки висеть на деревьях.

– А что вы можете сказать относительно человеческого языка? – полюбопытствовал констебль.

– Оставим пока эту тему, – сказал Нарк. – Лучше попытаемся осмыслить тот факт, что у человеческого зародыша есть жабры. Прямо как у рыбы.

– Но это не делает нас всех обезьянами, не так ли?

– Ваши слова симптоматичны и кое-что демонстрируют.

– Что именно?

– А то, что вам не хватает общего образования. В нормальном же государстве образовательная система построена таким образом, что там даже полицейский знаком с теорией эволюции и подобных вопросов не задает. В России, к примеру, это называют научным подходом к жизни.

– Не понимаю, как знание того, что у человека есть рудиментарный хвост, а на стадии зародыша имелись жабры, может помочь мне получить сержантские лычки, – заявил мистер Оутс. – Лично мне больше нравятся уголовные дела. Бывают такие интересные, – тут констебль обвел взглядом свою маленькую аудиторию, – что лучше любого криминального романа. Впрочем, их я тоже люблю. Перечитал, можно сказать, целую кучу. А там обычно все складывается так: молодой констебль волею случая обнаруживает труп или оказывается на месте убийства. Его начальство, ясное дело, звонит в Скотленд-Ярд, и не проходит и часа, как констебль оказывается в компании какого-нибудь известного сыщика, который ведет расследование. Сыщик, разумеется, обращается за советами к констеблю и приходит в восторг от его наблюдательности и верных умозаключений. Одно могу сказать: мне очень бы хотелось, чтобы и со мной приключилось нечто подобное, и я раскрыл какое-нибудь преступление в Иллингтоне или Оттеркомби. Кстати, о констеблях. Пора и мне, несмотря на непогоду, сделать обход деревни, посмотреть, как обстоят дела на пристани, а потом собственными глазами взглянуть на эту чертову дыру, именуемую тоннелем Оттеркомби. Может, там не все так плохо, как утверждают некоторые? Короче, парни, я к вам еще вернусь и дам отчет по всей форме.