Текст книги "Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры"

А потом Инга заметила квадратную черную тумбочку, в точности такую же, как была в открытке. И все колокольчики зазвенели в унисон, поймали общую ноту и запели дружным тоненьким хором. Вообще-то тумбочек было четыре, Инга вспомнила, что недавно здесь стоял небольшой подиум для какого-то рекламного мероприятия. Она никак не могла сообразить, что произошло раньше – ее «визит» к вонючему клоуну или та рекламная акция, когда она видела на Большой Торговой подиум. Реальность и странный «открыточный» мир тесно переплелись и на миг слились в одно целое, и она уже перестала разбирать, где же теперь «по-настоящему», и чем это «по-настоящему» отличается от «выдуманного кем-то».

Инга видела себя со стороны. Вот обычная девушка скидывает плащ и превращается в золотую фею. Из кармана плаща появляется небольшая коробочка, фея бросает в нее сама первую десятку. И вот уже на черном постаменте стоит не шевелится, как неживая, смешная золоченая фигурка, только развеваются на легком ветерке блестящие кудри.

Все было совсем по-другому, не так, как в открытке. Хотя многие уже носили пальто, ботинки и теплые куртки, Инге ни капельки не было холодно. Напротив, ее бросало в жар, и она боялась, что на платье выступят следы пота. Синтетика сразу начнет пахнуть, и она будет похожа на того мерзкого вонючего клоуна. Туфли совсем не жали, и стоять было нетрудно, в чисто физическом смысле. Тут она вспомнила про руки и на всякий случай сложила их как тогда, в открытке, как будто обнимает огромный стеклянный шар. Скосила вниз глаза – ух ты, десяток в коробке лежит уже три! А она-то замечталась, забыла, что нужно делать реверанс или этот… как его там. Больше всего она боялась, что кто-нибудь сейчас ее узнает. Например, знакомый бизнесмен, для которого она работала переводчиком на встрече с итальянскими партнерами, выйдет погулять с семьей, увидит ее, начнет здороваться и удивляться. Или, еще хуже, коллеги по институту или собственные студенты узнают в золотой девочке-попрошайке свою преподавательницу. И так тошно, невыносимо стало от этой мысли, что вылетело на миг из головы, ради чего она это делает. Сбежать! Она почти сделала шаг вниз, но наткнулась на детский взгляд. Снизу на нее смотрела маленькая девочка с измазанным, липким ртом и облаком сахарной ваты на палочке, крепко зажатой в ручке. Красные колготки с девчонки сползали, грязноватая курточка сидела криво, но распахнутые глазенки с длинными ресницами смотрели на Ингу с таким незамутненным любопытством, какое бывает только у совсем маленьких детей. Инга аккуратно поставила ногу обратно и подмигнула ребенку. Чумазая рожица расплылась в улыбке.

– Мама, смотли, какая тетя! – пискнула девочка.

– Ах ты грязнуля, опять перемазалась вся. Пойдем отсюда, – ребенка потянула за руку ярко накрашенная девица в короткой юбке и высоких сапогах на шпильках. В руке юная мамаша держала початую бутылку пива.

– Не хаааааачу! – заверещал детский голосок.

Мать попыталась подхватить девчонку на руки, но та отчаянно вырывалась, брыкалась и визжала в истерике.

– Танюха, оставь ребенка в покое! – Из толпы вынырнула еще одна девица в таких же ботфортах, пыхнула прямо на Ингу сигаретным удушливым облаком и продолжила, обращаясь к ребенку: – Анечка, солнышко, хочешь сфоткаться с тетей феей?

– Хочуууууу! – Девочка кулачком размазывала по лицу слезы вместе с грязью.

В коробку лег полтинник. Девица с сигаретой поставила ребенка на тумбочку рядом с «феей». Инга подумала, что ни за какие коврижки не сможет здесь, в настоящей жизни, вести себя так же безобразно дико, как тогда, в открытке. Она сдержала желание достать влажную салфетку и вытереть чумазое личико, положила руку девочке на плечо, и ее вдруг накрыло облаком. Прикосновение к теплому детскому плечу подействовало, мир вдруг стал ярче и четче, все чувства разом обострились. Не то чтобы она подобно орлу разглядела экран телевизора в окне здания на другом конце площади или расслышала, как продавец рекламирует товар в сотне метров отсюда, – ничего такого. Просто все вокруг вдруг стало целостным, единым, ярким, и сама точка восприятия сдвинулась так, что слегка закружилась голова. Площадь стала единым живым организмом, но и каждого, кто стоял рядом, Инга чувствовала целиком. И тут же первым делом бросилась в глаза разница, острый, режущий диссонанс между ребенком, чье тепло она все еще чувствовала под рукой, и мамашей, которая искала в мобильнике кнопку фотографирования, попутно прихлебывая из бутылки. Ингу под дых ударила острая боль, ее разрывало на части, мучительно закружилась голова. Она попыталась растянуть губы в улыбку, но от этого становилось только больнее. И снова она увидела себя со стороны: здоровая девица в золотом прикиде, с развевающимися на ветру блестящими локонами держит за плечо маленькую чумазую девочку и показывает розовый влажный язык обалдевшей мамаше.

Она не хотела больше ничего делать, но тело отказывалось слушаться. Лицо само корчило дурацкие рожи, кулаки складывались в заправские кукиши, руки строили «длинный нос» и залихватски упирались в бока. Только об одном удалось ей договориться со своим телом – не показывать всей площади задницу, обтянутую золотистыми колготками. К Инге стекался народ. Одни смеялись, другие тыкали пальцами, третьи качали головами, она ловила укоризненные, осуждающие, поощрительные, веселые, равнодушные взгляды. Нет, не взгляды – она ловила чужие эмоции и впечатления, как бабочек сачком. И от этого площадь раскрашивалась новыми, непривычными красками, раскачивалась, плыла разноцветными волнами, и было этих ощущений так много, что казалось, она сейчас взорвется, потому что не может впитать в себя их все. А люди все шли и шли, многие клали десятки, монетки, иногда сотни и полтинники. Один раз ей даже пришлось спуститься и наполовину опустошить коробку, потому что деньги в нее уже не помещались. Она сложила купюры в ридикюль, прикинула на глаз сумму и усмехнулась: может, ну ее к черту, профессию преподавателя и переводчика? Так, глядишь, и на возврат долга Тараканищу наскребет, жаль только, что зима скоро.

Инга не отдавала отчета, сколько времени она уже стоит на тумбочке и как долго раскачивается перед ней в едином порыве площадь-толпа, и только постепенно ощущала, как наваливается тяжелая, давящая усталость. На город накатывались сумерки, накрывали шумную сцену мягким темным занавесом, и люди потихоньку начали расходиться. Инга уже решила заканчивать и как раз собиралась слезть со своего постамента, когда услышала:

– Ты посмотри, какая красотуля. Эй, золотце, тебя как зовут?

Вслед за вопросом последовал дружный гогот. Инга скосила глаза – компания подростков, не то школьников-переростков, не то пэтэушников. В руках – банки с коктейлями и бутылки с пивом, половина курят, половина сплевывают себе под ноги каждые пять секунд.

– Ты чего молчишь? Тебя папа с мамой не учили, что, когда спрашивают, надо отвечать?

Инга замерла, застыла и вправду стала статуей. Это же все глупость, открытка, можно просто взять и вернуться в свою уютную комнату, где нет никого, кроме нее и Павлика. И тут же в животе похолодело – это не игра, не открытка, она на самой настоящей улице, и вступиться за нее некому. Ой! Она едва сдержала стон – вот козел, ущипнул ее за бедро!

– Смотрите-ка, не шевелится. Санек, кинь ей десятку, – скомандовал самый старший, небритый парень в кепке набекрень.

Санек кинул купюру, Инга механически, с трудом двигая ногами, присела в строгом поклоне, тут же выпрямилась обратно, обхватила невидимый шар и снова замерла. Пока приседала, оглядела мельком улицу – совсем недавно здесь прогуливалась пара милиционеров, а теперь их, как назло, нигде не видно.

– Куколка! А если мы тебе сотню дадим, отсосешь? – спросил кепчато-небритый и гаденько усмехнулся.

– Гы, с детства мечтал фею трахнуть, – подхватил кто-то сзади.

У Инги вспыхнули щеки. Хорошо, что под гримом не видно, как они покраснели. Парень бросил в шляпу сотенную купюру. Инга машинально, не отдавая себе отчета, сложила ноги в реверансе, наклонила голову и снова выпрямилась.

– Дура отмороженная. Ну ее на фиг, – махнул рукой Санек.

– Погоди, – остановил его небритый. – Золотце, ты не поняла? Мы тебе за что сотню дали? Давай спускайся, а то хуже будет.

Инга еще раз с надеждой оглядела площадь. На них никто не обращал внимания. На нее навалилась тяжелая, отупляющая беспомощность. И тут же стукнуло изнутри, как будто сердце хотело вырваться наружу: разве она не этого ждала? Вот он, подходящий момент, чтобы открыть ридикюль. Кристофоро Коломбо, это случится прямо сейчас или уже не случится никогда.

* * *

Ничего не вышло. Софья сразу поняла это, как только увидела пустую клетчатую скатерть в бурых чайных пятнах и засохших крошках. Сегодня тетя Шура не была расположена к гостеприимству. Кстати, самой ее нигде не было видно. Разве так бывает – заглядываешь в визитку, которая зовет тебя настойчиво, как почтовая программа, сообщая о новом письме, а там никого нет?

Софья водила пальцем по клеткам, машинально давила крошки и размышляла. Интересно, отчего люди всегда уверены, что знают, как будет лучше для их родственников? А что, если они ошибаются? Любопытно, какой он – племянник тети Шуры? И может ли в принципе человеку нравиться профессия системного администратора? Софья никогда не понимала, как можно любить, к примеру, бухгалтерию, приходила в ужас от одного вида сметных расчетов или чертежей с цифрами, а программирование, с которым пришлось вскользь столкнуться в институте, и вовсе считала чертовщиной и тарабарщиной. По ее личному опыту, не может быть во всем офисе более недружелюбного и замкнутого типа, чем системный администратор. Даже в веселом и дружном коллективе универмага, где она работала в подарочном отделе, сисадмина она слегка побаивалась, он вечно ворчал по малейшему поводу и всегда был чем-то недоволен. И хотя обычно она интуитивно ощущала внутреннее настроение людей, админ оставался для нее загадкой, она так и не понимала, ворчит он по-настоящему или прикидывается.

– Пуф, вот она, красавица, тут как тут! – Софья вздрогнула от оклика.

В этот раз тетка явилась в огненно-рыжей жилетке, под цвет всклокоченных волос.

– Ох, знала ведь я, что ничегошеньки у тебя не получится! Надо было к Катерине пойти, ну так она и запросит взамен черти-знает-что! Ладно, еще не поздно.

– Совсем ничего не получилось? – зачем-то уточнила Софья.

– Твоя открытка ни черта не работает! Фу, полная халтура. Обычный кусок картона.

Врет, ей-богу, врет – сразу понятно, даже здесь, в Меркабуре, пусть пальцы не чувствуют, но голова-то у нее есть! Вслух Софья сказала:

– Не может быть такого! Просто не зацепила, наверное, вы ведь мне ничего не рассказали про вашего племянника.

– Тетя Шура лучше знает! – Она хлопнула по столу широкой ладонью, аж крошки дружно подпрыгнули. – И не спорь со мной, так-то.

– В таком случае я хочу забрать ее обратно и проверить, – сказала Софья.

– Ну вот еще! Некогда мне. Я к тебе со всей душой, а ты мне – халтуру. Говорю не работает – значит, не работает! – Она достала из кармана жареный пирожок в засаленной бумажке и смачно откусила.

– Не имеете права. Или возвращайте мою открытку, чтобы я сама убедилась, что она не работает, или давайте обменную.

Софья, выражаясь языком детективов, блефовала. Она почти ничего не знала о правилах обмена открытками, но интуиция подсказывала, что тетя Шура именно этим и пользуется. Обычно Софья не умела настаивать на своем и легко сдавалась, но тут вдруг ясно почувствовала, что может надавить.

– Тетя Шура, я пока по-хорошему прошу вас вернуть мне мою открытку, – твердо сказала она. – И не вздумайте что-нибудь в ней испортить, я прекрасно ее помню.

Тетка замерла с недоеденным пирожком в руке и уставилась на Софью с таким видом, как будто собиралась сделать из нее очередной пирог. Потом вытерла руки об скатерть и проворчала:

– Пуффф… Ну черт с тобой. Завтра передам, заберешь так же, как отдавала.

Не успела Софья опомниться, как скатерть поплыла пятнами перед глазами, и ее разом вынесло обратно. Настроение вконец испортилось. Опять ничего не вышло. Это она поначалу думала, что не очень-то рассчитывала на тетку, а теперь, когда осталась всего одна визитка, ей стало невыносимо грустно.

Она полезла в сумочку. Странно, но ажурной визитки нигде не было. Не может быть! Не могла же она ее потерять! Наверное, оставила на работе, в столе, где она иногда украдкой перебирала свои сокровища.

Ну и хорошо. Последний шанс нельзя так же глупо провалить. Надо обязательно сделать страницу для альбома и все как следует обговорить с Надеждой Петровной. Конечно, с открыткой для Димы она ей подсказывала, но пацан ее все-таки наколол! Жаль, не возьмешь ее обратно и не проверишь – она рассчитана на определенного человека, вряд ли найдется другой такой любитель Феллини, которому предстоит важное собеседование. В глубине души Софья была уверена, что это именно ее листовка заставила Диму отказаться от работы. Она и сама толком не знала, как открытка должна была сработать, но чувствовала, что в последней записи в блоге Димы и ее собственном ощущении офиса звучала общая мелодия, как если бы они в две руки играли одну композицию на фортепьяно.

Всю ночь Софья не спала, ворочалась с боку на бок, беспокоилась из-за потерянной визитки и несработавшей открытки для тети Шуры. С утра она перерыла все бумаги в столе, но визитки нигде не было. Потом она выскочила ненадолго в проходную – забрать обратно открытку у той же хмурой девушки, а когда вернулась, решила еще раз перерыть сумочку. Странно, но ажурная визитка нашлась на своем месте, среди остальных. Почему она вчера не смогла ее найти? Может, она приклеилась сзади к карточке тете Шуры? Софья не стала ломать голову, больше всего ее сейчас интересовала открытка. Она была, пожалуй, самая простая из сделанных ею – почти чистый лист чуть желтоватого картона. Заголовок был составлен из печатных букв, вырезанных из гладких журнальных страниц, как составляют письма с требованием выкупа в криминальных фильмах. А слова из них складывались простые, типично офисные, канцелярско-бюрократические: «Должностная инструкция». Снизу черной тушью нарисована круглая печать, буквы по кругу сообщали: «Соблюдай меня!» Зацепки Софья сделала сразу две, чтобы подействовали наверняка. Самая примитивная должна была привлечь внимание практически любого – половинка сотенной купюры как бы случайно приклеилась к самому краешку страницы, словно лист был в нее вложен. Хотелось перевернуть страницу и увидеть там второю половинку или вовсе отцепить купюру, но это была всего лишь половинка, причем приклеенная весьма и весьма надежно. В другом уголке специально в расчете на системного администратора Софья прилепила наклейку с надписью «Designed for Microsoft Windows XP», которую с трудом отодрала от своего ноутбука.

До конца обеда оставалось еще двадцать минут, и она решила испробовать открытку где-нибудь не в офисе. Уж слишком подозрительно косится на нее последнее время Ванда. К тому же Софья не знала, как сработала последняя карточка, с бабочкой, и дошла ли она вообще до адресата, или, может быть, он просто выкинул ее, не глядя. В общем, решила пока не будоражить коллектив, который еще не отошел от выходки Достоевского.

Софья забрела в грязный двор, со всех сторон окруженный блеклыми хрущевками, и оказалась в коробке, куда редко заглядывал солнечный свет. Под ногами в ворохе листьев блестели упаковки из-под сигарет, бумажки и мятые банки – разноцветный калейдоскоп, не говоря уже о собачьих какашках. Здесь само пространство искривлялось так, что неуютный холодок бежал по телу. Какой унылый, беспросветный двор!

Она застегнула повыше воротник куртки и огляделась по сторонам – любой бездельник подойдет. Первым на глаза ей попался помятый мужичонок с серым небритым лицом в рыжей жилетке с надписью: «ЖЭУ-0315». Мужичонок сидел на скамейке, потягивал из бутылки пиво, рядом валялась метла. Софья подошла, тихонько села с противоположного конца, закрыла глаза. Сидеть рядом было тяжело, и не только от перегарного ядовитого смрада. Кажется, побудь вот так поблизости пару часов, и ничего в этой жизни уже не захочется, словно похоронили тебя заживо под грязным ватным одеялом, и нет никакой возможности из-под него выбраться. Меньше всего хотелось с этим типом сейчас заговорить. Впрочем, он сам опередил Софью. «Значит, напросился», – решила она.

– Девушка, что такая грустная? – спросил дворник, протягивая ей бутылку. – Хочешь выпить?

– Почитайте. – Софья сунула ему под нос свою открытку.

– Что это? – удивился тот.

– Должностная инструкция.

– Вы что, проверять меня пришли? – При слове «инструкция» он сразу перешел на «вы». – А у меня все в порядке. Рабочий перекур. Имею право.

– Просто прочитайте.

Софья с трудом сдерживала желание зажать нос.

– О блин, а что это здесь, денежка вроде, – он наконец-то сфокусировал взгляд. – Приклеилась, не отдерешь! Вы это мне зачем дали?

Она терпеливо ждала. Мужичок схватился за голову, как будто его пронзила внезапная боль. Софья воспользовалась моментом и выхватила у него из руки открытку. Отошла в сторонку, села на соседней скамейке. Некоторое время дворник раскачивался из стороны в сторону, держась за затылок. Она испугалась, что ему сейчас станет плохо, и придется вызывать скорую. Потом он встал, поднял метлу, оглядел двор и покачал головой. Ширк-ширк, ширк-ширк – размеренно задвигалась метла в его руках. Он работал как заведенный, ни на минутку не останавливался. Метр за метром двор становился чище, летели в черный пакет банки и бутылки, и вокруг становилось светлее, словно солнце удивилось тому, что происходит, и из любопытства впервые решило заглянуть в серую коробку хрущевского двора. Открытка работала! Значит, надежда есть.

Обеденный перерыв подходил к концу, но Софья не двигалась с места. Миллионы людей в стране были бы счастливы, если бы смогли заставить работать своих дворников (а также сантехников, лифтеров, вахтеров и уборщиц) одним легким взмахом белого картона. Но ее мучил вопрос: а если бы месяц назад кто-нибудь вручил ей метлу и показал такую открытку? А если бы отец знал о Меркабуре? Однажды она бы нашла у себя на столе рекламный листок, поддельный журнал или открытку к собственному дню рождения. А потом ходила бы каждый день на работу, выступала на оперативках, улучшала производительность труда и годами корпела над кипами пыльных бумаг, пока не превратилась бы в придаток большой системы, в белку, вращающую чужое блестящее колесо. Это теперь она, слава богу, скрапбукер и чувствует, когда в руки ей попадает не просто листок бумаги. Но правильно ли она делает, что хочет избавиться от опеки отца с помощью открытки?

Бред, глупости, эта «должностная инструкция» будет действовать, в лучшем случае, день. Завтра дворник, может, и поработает до обеда, а потом снова будет сидеть тут на лавочке и похлебывать пиво. Какой же должна быть открытка, чтобы подействовать раз и навсегда? При этой мысли проснулись и зашевелились смутные сомнения. Что-то было не так с этой «должностной инструкцией». С самого начала она в чем-то ошиблась. Может, тетя Шура и права.

Софья прогуливалась мимо дворника и поражалась произошедшей с ним перемене. И следа не осталось от тяжелого ватного одеяла. Она чувствовала здоровую мужскую силу, какая бывает обычно у деревенских жителей и работников простого физического труда. И от нее было хорошо, так хорошо, что можно было стоять рядом и смотреть. Как в том анекдоте, когда можно бесконечно наблюдать, как кто-то работает.

И что самое удивительное – двор выправлялся вслед за ним. И не только асфальт стал чище, а кривизна пространства, та самая, от которой ломило все тело еще полчаса назад, растворялась, исчезала, а выстраивалось что-то новое, легкое и приятное. Как будто кто-то расправлял мятую обертку от фантика, разглаживал ногтем фольгу и делал это с таким вниманием, что вот-вот сама по себе появится новая конфетка. Софья не выдержала, улыбнулась себе под нос, сунула открытку в карман.

– Семеныч! Здорово, начальник, – окликнул дворник мужика в мятой кожаной куртке с папкой под мышкой и сигареткой в зубах.

– Здоров, Николай! – Мужик сплюнул и выкинул на асфальт бычок.

– Ты что делаешь-то? Вот же мусорка есть рядом.

– Да ладно тебе! – отмахнулся мужик и пробурчал под нос что-то неразборчиво-матерное.

– Слышь, Семеныч, а мне сегодня выговор полагается.

– С чего бы? – усмехнулся тот.

– А я сегодня выпимши.

– Так иди и проспись. – Семеныч покрутил пальцем у виска. – Совсем с ума посходили, то премию требуют, то выговор.

Мужик скрылся в подъезде, а дворник закатил глаза вверх и сказал себе вслух, загибая по очереди грязные пальцы:

– Метлу новую вовремя не выдал – раз, скамейку к теще на дачу увез – два, мусор на землю бросает – три, выговор не дает – четыре. Сяду вечером, все про него напишу куда следует!

Он снова взялся за метлу, бормоча себе под нос в такт взмахам:

– И лопату сперли – раз, и побелку для бордюра – два, и мешков мусорных раз в сто лет дают – три!

С последним взмахом по двору с грохотом покатилась пустая пивная банка. Дворник проследил ее траекторию, махнул рукой:

– А, это уже не мой участок.

Софья решила еще раз испробовать открытку в столовой, куда направилась сразу, как вернулась в офис, тем более желудок уже подводило от голода. Бочкообразная тетка за кассой, глядя на которую, сразу становилось понятно, почему сотрудники часто жалуются на маленькие порции, сразу ухватилась за половинку купюры:

– Это что вы мне такое даете? Тут только половина, мы рваные деньги не берем.

Потом мигнула, протерла пухлой ручищей глаза, отдала открытку обратно Софье.

– А что это вам налили такое в тарелку? – Она сморщила нос.

– Лапшу… – не успела Софья ответить, как ее поднос опустел.

– Танюха, тащи сюда виповскую. А эту гадость вылей вообще, что вы только в нее кладете, лупить вас надо ссаными тряпками!

Тощая девица в заляпанном фартуке с удивлением покосилась на начальницу, но кастрюлю послушно убрала.

Софья не помнила, когда последний раз в столовой она доедала до конца порцию супа. Виповская лапша разительно отличалась от всего, что она пробовала на работе раньше. Она смотрела, как тетка переставляет тарелки на раздаче, уносит прочь тощие серые котлеты, а взамен выставляет пухлые и поджаристые, с тонкой хрустящей корочкой, и снова чувствовала: что-то неуловимо меняется в пространстве. Вот сотрудница столовой шустро протирает столики, хотя обычно они остаются грязными до вечера. Энергия действия передавалась от одного к другому, сонно-вялая атмосфера встряхнулась, встрепенулась, и пошли от брошенного камня живые круги по стоячей воде.

Пока Софья ела, тихонько хихикала: какой полезной получилась эта простая открытка! Каждому бы такую в руки, этот мир, пожалуй, стал бы чуточку лучше. А что будет, если подсунуть ее сразу директору? Пожалуй, кое-кто сразу останется без работы. А может быть, наоборот, некоторым придется в кои-то веки поработать.

– Девушка, приятного аппетита! – подсела к ней толстуха, когда очередь у кассы закончилась. – Посоветуйте, пожалуйста, у кого можно текст на компьютере набрать?

– А что вы хотели напечатать?

– Так в санэпидемстанцию надо сообщить, у нас на кухне тараканы лошадиных размеров и плесень по углам развелась. Может, поможете, а?

Софья чуть не поперхнулась. Это что, можно считать побочным эффектом – сразу жалобы писать?

– Нет, извините, мне пора бежать, много работы. Попросите кого-нибудь другого.

Толстое лицо вдруг скуксилось, щечки собрались в тугие комочки, и тетка шумно, по-детски разревелась. Потом достала из недр необъятного халата огромный платок, шумно высморкалась и вытерла лицо.

– Ой, не могу! Это ж чем я сегодня столько людей накормила!

Она прикрыла пухлой ладонью лоб, лоснящееся лицо приняло выражение вселенской скорби и отвращения, как будто ее саму только что заставили слопать жирного таракана. И ведь правду говорит, искренне, от души, Софья чувствует. Лучше и не знать, в самом деле, чем здесь людей кормят.

Она в ужасе отодвинулась, поспешно попрощалась и выскочила из столовой, не доев котлету, весь аппетит разом пропал. Черт с ним, с побочным эффектом, Софью больше волновало другое: тетя Шура соврала или «должностная инструкция» все-таки действует не на всех? Тогда она решила опробовать открытку на местном системном администраторе.

Все компьютерщики сделаны из одного теста. Что-то их отличает от всех прочих офисных сотрудников: то ли небрежный цинизм, то ли привычка ворчать по поводу и без, то ли непонятный жаргон, которым они сыплют налево и направо, словно потешаются над окружающими. И еще они всегда смотрят чуточку сверху-вниз, как жрецы, причастные к некому тайному знанию, недоступному простым смертным.

Админов в конторе было двое – худой и толстый, они вечно ходили парочкой, поэтому Софья про себя звала их буквой «Ы». На месте оказался только усатый толстячок, как всегда в свитере с оленями, он сидел, уткнувшись в монитор, и щелкал мышкой.

– Ты один? – Софья зачем-то задала идиотский вопрос, одновременно пытаясь вспомнить, как его зовут.

– Леха в отпуске, – ответил он, не поднимая головы и продолжая щелкать.

Черт, хоть бы оторвался на секунду, когда с ним разговаривают. Она беспомощно огляделась. Комната напоминала свалку отходов компьютерного завода: коробки, железки, винтики россыпью, отвертки и мотки проводов, куча грязных клавиатур в углу, рядышком – круглый старый монитор с треснутым экраном. С подоконника на всю эту картину грустно смотрел одинокий засохший кактус. Софья подавила желание открыть окно и впустить в душный кабинет хотя бы чуточку свежего воздуха.

– Это не ты случайно в коридоре потерял? Там, возле вашей комнаты, валялось, – она протянула админу открытку.

Толстяк охотно оторвался от экрана и вздохнул с облегчением.

– А что у тебя там?

К ее удивлению, наклейку от ноутбука он проигнорировал, и даже сотенную купюру не стал пытаться отрывать, а первым делом потрогал печать и спросил скорее у самого себя, чем у Софьи:

– Интересно, на каком струйнике напечатано? Буквы аж прямо выпуклые.

– По-моему, тушью нарисовано, – от неожиданности прямо ответила Софья.

– Ого, – уважительно сказал он. – Какой допотопный способ.

Сработала открытка или нет? Или на сисадминов Меркабур в принципе не действует?

– В общем, это не твое? – в конце концов сказала она и отобрала открытку.

– Не мое, – согласился толстячок, чьего имени она так и не вспомнила, и снова уткнулся в монитор.

Пока Софья шла по коридору, открытка нестерпимо жгла руку. Так и хотелось всучить ее всем и каждому, просто так, чтобы посмотреть, как мощно раскрутится офисное колесо. М-да, если нарисовать такой плакат и повесить перед входом в здание… Нет, нельзя, в офисе работают триста человек, ее снова утянет на «ту» сторону, тем более если эти триста человек будут видеть плакат каждый день. А можно повесить на своем рабочем месте табличку: «Вышла на минутку» – и сделать универсальный чудо-отчет для совещаний и совсем не работать, а только делать вид. Впрочем, чтобы изображать видимость работы и даже получать за это премии, многим сотрудникам никакие открытки не нужны. Вот только она так не сумеет без своего маленького волшебства. А что, если попробовать? Отец будет доволен, целый день можно заниматься чем хочешь. Софья даже остановилась. Разве это не выход?

Взгляд упал на знакомый плакат: «Компания – это наша судьба!» Побежал по кончикам пальцев ледяной холод, Софью передернуло. Как хорошо, что его рисовали не скрапбукеры. Она представила, как изо дня в день будет врать, дома и на работе, это войдет в привычку, и физически ощутила, как искривляется ее собственное пространство, как сдвигается внутри нее нечто, отчего воздух теряет прозрачность, становится мутным и притупляются, как в глухом тумане, ощущения. Софье захотелось отряхнуться, как будто она взяла в руки что-то большое и пыльное. Она встрепенулась и поспешила к себе. В самом деле, надо хоть немного поработать, отвлечься, а то она совсем с ума сойдет с этим Меркабуром.

Новости спустя пару часов принесла, как всегда, первая сплетница отдела – Лилечка, и звучало сообщение диковато и очень по-русски:

– Админ взбунтовался!

Сердце екнуло от радости: открытка все-таки работает! Софья сразу представила себе, как усатый толстячок с дубинкой в руке громит директорский кабинет, вдребезги разносит монитор и окна, берет в заложницы секретаршу и требует сделать его директором или предоставить оплачиваемый отпуск на три года. Смахнула наваждение, прислушалась к щебету Лилечки. По ее словам выходило, что админ ходит по комнатам, удаляет со всех компьютеров игры, включая пасьянсы и саперы, а у кого находит на мониторе или под столом листочки с паролями, сразу заставляет менять (о ужас, в пароле должно быть не меньше двадцати букв и цифр и еще пара каких-нибудь тире, а то и восклицательных знаков), и записывать он эти пароли запрещает! В результате половина офиса ходит и бубнит себе под нос полную абракадабру, а вторая половина втихаря корябает свои пароли в укромных местечках и прячет в глубоких карманах, а то и декольте. Но это еще не самое страшное, хуже всего, что теперь нельзя зайти ни в Одноклассников, ни на сайты знакомств, и вообще он грозится, что Интернет сделает строго по заявкам не больше получаса в день! Кроме того, из пустых кабинетов он утащил три ноутбука. Поначалу народ подумал, что компьютеры украли, одной пожилой сотруднице чуть не стало плохо, но потом выяснилось, что он собирается написать директору докладную записку о халатности отдельных сотрудников, которые оставляют без присмотра ценное оборудование.

Немного позже секретарша шепотом сообщила Софье, что на стол директору легла целая кипа докладных записок от админа. Но самый непостижимый факт шокировал офис так, что до вечера в курилках снова усиленно клубился дым: админ потребовал от генерального написать заявку на замену клавиатуры, да еще с указанием обоснования. А какое тут может быть обоснование: ну пролил человек кофе, с кем не бывает.

Ванда, эта злыдня-барракуда, поглядывала на Софью весьма двусмысленно, так и сверлила взглядом. Неужели догадывается? А может быть, слышала что-то о скрапбукерах. Вот черт, она же не хотела давать в офисе очередной повод для сплетен, но не удержалась.

Вечером Софья решилась заглянуть в админский кабинет, вошла и ахнула. Когда он только все успел: и записки написать, и ноутбуки стащить, и навести такой порядок? И снова неуловимо поменялось пространство, еще полдня назад мертвое и затхлое, как заброшенный чердак, теперь оно наполнилось энергией, звало к действию. Находиться в комнате стало приятно, и она мельком подумала, что, если бы в каждый кабинет, и в столовую, и в коридоры, и в переговорные разом проникла подобная атмосфера энергичного действия, может быть, не так противно было бы здесь работать? Софья тут же прогнала от себя эту мысль. Нельзя позволить себе стать спицей в колесе, даже хромированном и отлаженном, как швейцарские часы.