Текст книги "Вельяминовы. Время бури. Книга третья"

Часть четырнадцатая
Лондон, март 1940

Леди Юджиния Кроу припарковала лимузин на стоянке Королевского Бесплатного Госпиталя, на Понд-стрит, в Хэмпстеде. Рядом с большим букетом белых роз, на пассажирском сиденье, лежал перевязанный синей, атласной лентой, пакет из Harrods. Высунув голову из окна, она посмотрела на чистое небо. Пасха, была ранней, в конце месяца, но весна оказалась теплой. Они с Тони решили не шить меховую накидку, для венчания.

Девушка пожала плечами:

– Зачем, тетя Юджиния? Война на дворе, свадьба скромная. Никто пышных торжеств не устраивает… – карточки на одежду пока не ввели, но с осени бензин получали по талонам. Зимой начали ограничивать бекон, масло и сахар.

В небе виднелись черные точки барражирующих самолетов. Стивен, после Франции, в звании полковника, обосновался на базе Бриз-Нортон. Он занимался патрулированием города и восточного побережья. Пока что ни одного налета на Лондон не произошло. Авиаторы сражались с Люфтваффе только над морем. В последнее время, и эти схватки прекратились.

На Западном фронте царило глубокое затишье.

Порывшись в сумочке, Юджиния щелкнула зажигалкой:

– Теодор пишет, что у них ничего не происходит. Он каждый месяц в Париж ездит, на выходные. Не война, а… – Юджиния не могла подобрать нужное слово. Кузен сообщал, что мадемуазель Аржан получила удостоверение беженца. Пожениться они, все равно, не могли. В префектуре отказывались заключать брак, ссылаясь на то, что у девушки нет гражданства. Юджиния достала листок из конверта:

– В американском консульстве мне сказали, то же самое. В любом случае, мы ждем вестей из США. Может быть, «Метро-Голдвин-Майер» уговорит Государственный Департамент выдать Аннет визу, хотя непонятно, куда ее ставить. Я написал Меиру, он тоже обещал помочь. Здешнее американское консульство не справляется с потоком беженцев, после падения Польши. Мама неплохо себя чувствует. Надеюсь, мне удастся отправить ее и Аннет из Гавра в Америку. Аннет, правда, не была на рю Мобийон. Я ей сказал, что мама живет в деревне… – Юджиния вздохнула:

– Зачем? Аннет, судя по всему, хорошая девушка. Она бы не испугалась, помогла бы тете Жанне… – затянувшись сигаретой, леди Кроу вернулась к письму:

– Я не стал добавлять имя Мишеля к семейному склепу. Официально он считается пропавшим без вести. Я не хочу этого делать, как Стивен не захотел выбивать на памятнике, имя Констанцы… – Тони и Уильям всю зиму прожили в Мейденхеде, но две недели назад, с приближением свадьбы, вернулись в город. Сын каждые выходные ездил ночевать в усадьбу. Видя счастливое лицо Питера, женщина ничего не говорила:

– Пусть. Тони вдова, у нее ребенок. Сейчас не старое время, все по-другому… – Питер, после свадьбы, усыновлял Уильяма, но мальчик оставалался Холландом.

Маленький Джон, обедая с Юджинией в парламентском ресторане, улыбнулся:

– Правильно. Неизвестно, когда я женюсь, когда у меня дети появятся… – Юджинии показалось, что в прозрачных глазах промелькнула тень.

Они заговорили о свадьбе. Газетные объявления гласили:

– Тридцатого марта, в субботу, в полдень, в церкви святого Георга, на Ганновер-сквер, леди Антония Холланд, единственная дочь усопших герцога и герцогини Экзетер, и мистер Питер Кроу, единственный сын леди Юджинии Кроу, члена парламента от лейбористской партии, и усопшего мистера Михаила Воронцова-Вельяминова. Торжественный обед в отеле «Лэнгхем», на Портленд-плейс.

Обсуждая меню обеда, Питер, весело, сказал:

– Твой и сэра Вултона, пирог, мамочка, не подадут. Несмотря на карточки, ожидаются устрицы и ростбиф… – Юджиния скоро покидала парламент. В мае Чемберлен подавал в отставку. Сэр Уинстон, сначала, хотел назначить Юджинию на пост министра по контролю питания. Однако леди Кроу заметила будущему премьеру, что больше разбирается в производстве. Черчилль усмехнулся:

– А пирог? Сэр Вултон мне доложил, о вашем изобретении… – сэр Фредерик Вултон, старый приятель Юджинии, промышленник и хозяин универсальных магазинов, в Ливерпуле, после введения карточек на провизию, обедая на Ганновер-сквер, предложил Юджинии придумать блюдо, подходящее для военного времени. Женские журналы призывали дам к экономии, и выращиванию собственных овощей.

Юджиния и сэр Фредерик, с помощью шеф-повара из отеля «Савой», создали рецепт пирога из картошки, цветной капусты, брюквы и морковки, на овсяном тесте и овощном бульоне. Уильяма от его тарелки было не оттащить. Мальчик требовал добавки. Рецепт перепечатали в газетах, объясняя, что блюдо заменяет традиционные, пироги из почек и говядины.

В «Лэнгхем» пригласили две сотни человек. Маленький Джон вел сестру к алтарю, Уильям нес кольца, шафером у Питера был полковник Стивен Кроу. Кузен брал отпуск, на несколько дней, и приезжал с базы Бриз-Нортон в Лондон.

Джованни перебрался в Блетчли-парк. Юджиния знала, что кузен работает в разведывательной школе, обучая будущих сотрудников языкам. Тони позвонила Лауре, чтобы пригласить ее в подружки, но услышала отказ. Лаура объяснила, что уезжает из Лондона. Юджиния поинтересовалась у Джованни, куда отправляется его дочь. Кузен тяжело вздохнул:

– Дорогая моя, я штатский, служу по контракту, а Лаура, капитан в Королевском Женском Военно-Морском Флоте. Я не имею права спрашивать, куда ее посылает армия… – Маленький Джон тоже ничего не сказал Юджинии. Они решили обойтись без подружки. Тони заметила, что это ее второй брак.

Юджиния курила:

– К Рождеству внук появится, или внучка. Они времени терять не собираются. Понятно, что сейчас они осторожны… – Юджиния, думая о таком, все равно, невольно, краснела. Во времена ее молодости, несмотря на демонстрации суфражисток, вдовы вели себя более скромно:

– Другое время, – напомнила себе женщина, – Тони брюки носит, и я тоже. Она умная девушка, серьезная. Они с Питером любят друг друга. Все будет хорошо. Война, но я тоже в разгар войны рожала, вдовой. И миссис Майер родила… – Юджиния, невольно, перекрестилась:

– Только бы Питер в армию не пошел. Он понимает, что на заводах сейчас тоже фронт, как и во Франции… – Черчилль прочил леди Кроу на пост заместителя министра промышленности, в будущем кабинете. Юджиния согласилась.

Посмотревшись в зеркало, женщина поправила шляпку:

– Хотя бы новый костюм сшила, со свадьбой. Работы много. Ни на магазины времени не остается, ни на портних… – Юджиния появлялась в церкви в шелковом костюме цвета глубокой лазури. Для торжественного обеда и бала, леди Кроу выбрала платье с декольте. Ожидались танцы, но правила затемнения оставались в силе. Обед начинался в два часа дня, и шел до восьми вечера. На медовый месяц Питер и Тони, с Уильямом, уезжали к морю, в Саутенд.

– Медовая неделя… – поправила себя Юджиния:

– На побережье безопасно. Англию не бомбили… – месяц назад, по распоряжению Черчилля, британский эсминец «Казак», в территориальных водах Норвегии, взял на абордаж вспомогательное судно немецкого военного флота, танкер «Альтмарк». На «Альтмарке» находились британские моряки, с потопленных военных и торговых кораблей. Их везли в Германию, в плен. Норвежцы, несмотря на нейтралитет, промолчали. Черчилль ожидал ответа от Германии, но ничего не случилось.

Юджиния, сидя в его кабинете, в Адмиралтействе, заметила:

– Сэр Уинстон, если брать в расчет французские силы, у нас на Западном фронте больше дивизий, чем у немцев. Я не понимаю, чего мы ждем? Советский Союз проиграл войну Финляндии. Они ослаблены, они не помогут Гитлеру. Один прорыв через долину Рейна, и мы подойдем к Берлину… – Черчилль, сложив руки на животе, пожевывал сигару:

– Это ты думаешь, – сварливо отозвался Первый Лорд Адмиралтейства, – что Советы ослаблены. У них договор с Германией. Они не оставят союзника в беде. Я не хочу, чтобы британская армия уткнулась в орды монголов… – увидев лицо Юджинии, он торопливо добавил:

– Я не имею в виду твоего покойного мужа. Перед нами другие русские. Сталину нельзя доверять. Французы не согласятся на военные действия. На фронте всего семьдесят миль границы с Германией. Мы не имеем права нарушать нейтралитет Бельгии, Голландии, а воевать в узком коридоре смерти подобно.

– Дождемся, пока их нейтралитет нарушит Гитлер, – сочно отозвалась Юджиния. Леди Кроу напомнила себе: «Он прав. Я не военный, я в подобном не разбираюсь…»

Потушив сигарету, Юджиния намазала губы помадой.

Мистер Майер, с детьми, спускался по ступеням, во двор госпиталя. Юджиния хлопнула дверью машины. Девочки побежали к ней:

– Тетя, тетя, он такой миленький… – Юджиния подумала:

– Я Тони предлагала взять Адель и Сабину подружками. Девочки бы порадовались. Она отказалась, сослалась на то, что не знает Майеров. Джон у них обедал, заодно бы и познакомилась. Но на свадьбу они придут… – девочки носили суконные, аккуратные пальтишки. Купив в рассрочку швейную машинку, Клара подрабатывала портнихой. Юджиния обняла малышек: «Как мама?»

– Все хорошо, – Людвиг улыбался, держа за руку Пауля. Мальчик прижался головой к пальто отца:

– Братик маленький… Мы маме пирог принесли. Я его пек, тетя… – Юджиния, ласково, сказала:

– Мама дома приедет, через три дня. Через неделю свадьба… – сестры потянули Пауля к машине. Людвиг, гордо, заметил:

– Восемь фунтов, леди Кроу. Клара быстро справилась, за несколько часов. Я раву Горовицу напишу, в Каунас. Скажу, что мальчика в его честь назвали… – он протер пенсне носовым платком:

– Спасибо, что провизию присылаете. Девочки готовят, но им шесть лет. Им тяжело, пока Клара здесь… – он показал на окна госпиталя. Юджиния коснулась его руки:

– Что вы, мистер Майер. У вас теперь семья большая, четверо детей. Помните, мы вас ждем летом, в Мейденхеде. Пусть дети на реке побудут. Моя невестка обрадуется… – Людвиг, поклонившись, надел шляпу.

– Я теще написал, в Палестину, что у нее еще один внук появился… – мистер Майер, немного, покраснел:

– Мальчик на Клару похож, хорошенький. Он темноволосый, и глаза карие… – Юджиния подмигнула ему:

– Значит, и на вас тоже. Не смею вас задерживать… – Людвиг пошел к детям.

Юджиния смотрела вслед его спине, в старом пальто. Клара обшивала семью, но кое-что, все-таки, требовалось покупать. Юджиния и миссис Майер прошлись по благотворительным магазинам. Леди Кроу привезла, в лимузине, старую детскую кроватку, из кладовой, на Ганновер-сквер. В ней лежал еще Питер:

– Тони она только к Рождеству понадобится, – подумала Юджиния, – к тому времени маленький Аарон Майер на ноги встанет… – Людвиг заведовал чертежной мастерской, на верфи, в Ист-Энде. Пауль работал подручным у столяров.

– Верфь стратегический объект… – Юджиния устроила букет удобнее, – но Лондон не станут бомбить, если до этого времени не бомбили. Весной начнется наступление, во Франции, война завершится победой. Разобьем Германию, освободим Польшу… – она помахала Людвигу и детям. Взглянув на пустынное небо, женщина потянула тяжелую дверь госпиталя.

Лучи утреннего солнца золотили серую воду Северного моря. Дул свежий, резкий восточный ветер, лодка с выключенным мотором покачивалась на волнах. Отсюда берег казался темной полоской. Маленький Джон взял бинокль. Особняк, после прошлой войны, перестроили и расширили. Здесь долго держали архивы, но зимой, перед Рождеством, бумаги отвезли в новое хранилище, в Шотландию. Джон прошелся по пустым комнатам, смотря на широкую спину Черчилля, вдыхая дым его сигары. Первый Лорд Адмиралтейства, остановившись у окна, долго разглядывал море:

– Все время ожидаешь, что на горизонте… – Черчилль вытянул палец, – кто-нибудь появится. Как наши берлинские источники называют план? – Черчилль повернулся к Маленькому Джону.

– Операция «Морской Лев», – Джон, всегда, невольно, вытягивался, разговаривая с Черчиллем:

– Однако для успешного форсирования пролива, сэр Уинстон, Гитлеру необходимо достичь преимущества на море и в авиационных силах. Мы подобного не позволим… – вынув изо рта сигару, Черчилль смерил Джона долгим взглядом, с ног до головы:

– Гитлер, конечно, не преминет позвонить, лично тебе, испросить разрешения на десант… – ядовито отозвался сэр Уинстон:

– В общем… – он помолчал, – готовьте людей. Для Британии, на случай атаки, для новой организации, на континенте. Подходящее место… – одобрительно добавил сэр Уинстон, – уединенное. Комнат много, болтать о том, что происходит, некому. Мы должны бороться с Гитлером и за линией фронта… – Черчилль взял цилиндр, с подоконника, – решительными способами, – он, со значением, взглянул на Джона. Герцог почувствовал, что краснеет.

Они боялись, что Бест и Стивенс начнут говорить, но ничего не произошло. Тем не менее, они сменили всех оставшихся резидентов в Голландии, за исключением Звезды. О ней никто не знал, кроме Маленького Джона, и нескольких человек в Адмиралтействе, и Блетчли-парке. Черчилль, неожиданно весело, сказал:

– Вообще она заслуживает медали. Посмотрим, как она себя в Польше проявит… – весной дети Звезды переезжали к ее бывшему мужу. Профессор Кардозо возвращался в Европу, с новой монографией. По слухам, Нобелевский комитет серьезно рассматривал его кандидатуру для присуждения премии, в следующем году. Звезда могла отправиться в оккупированную Польшу, в качестве эмиссара от новой секретной службы, у которой пока не было даже названия. Женщина должна была представлять правительство в изгнании.

Сидя в лодке, Джон вспоминал ее спокойные, голубые глаза. Они гуляли по променаду, в Схевенингене. Иосиф и Шмуэль копошились в белом песке. Светлые волосы Эстер искрились, падая на рыжую лису воротника. Остановившись у деревянных перил, женщина помахала детям:

– Сейчас куплю жареной картошки, милые… – Джон держал фунтик с креветками. Он очистил одну зубами, выплюнув шкурку:

– До Швеции полетишь самолетом, из Амстердама. В Стокгольме тебя ждут наши люди. Они переправят тебя через Балтийское море, на рыбацком судне, и высадят на польском побережье. Паспорт мы тебе сделали… – Эстер кивнула:

– И очень хороший паспорт.

Она стала Магдаленой Качиньской, уроженкой Познани. По легенде, пани Магдалена происходила из смешанной семьи. Мать женщины была немкой, фольксдойче. Происхождение пани Качиньской, по матери Миллер, объясняло знание немецкого языка. Документы позволяли пани Магдалене сблизиться с оккупационными властями.

– Она меня не любит… – повторял Джон, ожидая шума самолета, – не любит, и никогда не полюбит… – в Амстердаме, после Венло, поселившись на безопасной квартире, он ожидал обычного визита Эстер. Не выдержав, Джон позвонил ей из телефона-автомата, в госпиталь.

За обедом в кошерном ресторане, у Эсноги, женщина пожала стройными плечами:

– Как говорят по обе стороны океана, прекрати пинать мертвую лошадь, Джон. Я имею в виду нашу закончившуюся связь… – Эстер отпила кофе, – слезь с этого коня. Он тебя больше никуда не повезет… – она сняла жакет. Джон посмотрел на грудь, под мягкой, шелковой блузкой, на блеск жемчуга, вокруг шеи. Он сжал зубы:

– Хорошо. Если ты считаешь нужным, Эстер. Но я всегда буду помнить, что… – женщина прервала его:

– Я тебе говорила. Я тебя спасла не потому, что я тебя люблю. Это мой долг, Джон… – помолчав, она добавила: «Жаль, что я не убила фон Рабе. Мы еще вспомним о нашей ошибке».

В Венло, немного придя в себя, Джон рассказал Эстер о герре Максимилиане. Женщина поджала губы:

– Я должна была его застрелить. Ты потерял способность отдавать приказы, мне требовалось взять ответственность на себя… – узнав, что фон Рабе выжил, Питер покрутил головой:

– Не мое дело давать советы, Джон, но вы пожалеете. Я бы его убил, не задумываясь, и покойный Мишель тоже. Человечество бы ничего не потеряло, – лазоревые глаза блеснули холодом.

Они примеряли рубашки у портного, на Джермин-стрит. С войной, новые костюмы заказывать было ни к чему. У Питера и Джона имелись серые визитки, для венчания, и фраки, для обеда. Тони не захотела шить платье со шлейфом. Девушка шла к алтарю в простом туалете жемчужного шелка, с маленькой шляпой и кружевной пелериной. Уильяму сшили бархатный костюмчик пажа, цвета голубиного крыла. Церковь и обеденный зал отеля украшали белыми розами, и голубовато-серыми гортензиями. Венчалась сестра в тиаре Холландов. Джон видел кольцо невесты, с крупной, серой жемчужиной, окруженной южноафриканскими бриллиантами.

– К слезам, – подумал герцог, но сразу отогнал эти мысли: «Ерунда».

Пани Качиньская проводила в Польше все лето, а потом возвращалась в Амстердам. Эстер брала отпуск в госпитале.

– Няне я нашла новое место, – деловито сказала Звезда, когда Джон провожал ее домой, из ресторана:

– По решению суда, мальчики, живя с отцом, проводят со мной выходные, раз в месяц. Я договорюсь с адвокатами… – она запнулась, – его адвокатами. Объясню, что уезжаю в Америку, повидать отца, Меира. Я возьму близнецов на несколько выходных подряд, когда вернусь из Польши… – Эстер хотела написать отцу и брату, что едет в Швецию стажироваться в детской больнице.

– Но не вздумай искать Аарона… – строго сказал Джон, у двери ее дома, – тебе нельзя ездить в Литву, или на территории, оккупированные советскими войсками. У меня нет желания выручать тебя из сталинских лагерей… – слегка улыбнувшись, Звезда кивнула: «Никуда, кроме Варшавы, как предписано заданием».

– Мистер Джон! – крикнули с кормы лодки: «Самолет!»

Герцог натянул на уши потрепанную, вязаную шапку. Несмотря на теплую весну, на воде было еще зябко. Он выбросил папиросу в воду, мотор заурчал. От самолета отделялись черные точки. В ярком небе раскрывались белые купола. Джон много раз прыгал с парашютом. Он помнил бездну, под ногами, ветер, бивший в лицо, брызги ледяной воды.

– Двести футов до ближайшей цели… – лодка остановилась неподалеку от мокрого, стелящегося по морю парашюта. Человек, в костюме тонкой резины, ловко собрав его сзади, поплыл к лодке. Джон протянул руку, через борт:

– Подберем остальных, пойдем на берег, и повторим упражнение столько раз, сколько потребуется, для идеальной точности… – она сидела, тяжело дыша, стянув капюшон костюма. Темные, влажные, коротко стриженые волосы облепили голову.

Лаура вытерла рукавом воду со щек: «Сколько?»

– Двести футов друг от друга, – Джон протянул ей сигареты, – а надо, чтобы вы добились пятидесяти. Сейчас тихое море, прыгать легче. В шторм вас отнесет в разные стороны, ветром, течением. Вы утонете, не дождавшись, пока вас подберет лодка… – капитан ди Амальфи глубоко затянулась дымом: «Хорошо». Приподнявшись над бортом, она посчитала головы:

– Все на воде. Плывут сюда. Пусть плывут, – устало улыбнулась Лаура, – незачем облегчать задачу.

Самолет развернулся, идя к берегу. Джон взглянул на часы:

– До обеда закончим упражнение, и приступим к работе на передатчиках. Впрочем, ты умеешь управляться с радио… – он заставил себя не смотреть на смуглую, покрасневшую от ветра и холодной воды щеку. Джон велел: «Включайте мотор, мистер Чарльз, они рядом».

После ужина, отпустив девушек, Лаура присела на подоконник маленькой комнатки. Все устали. Начавшись в шесть утра, прыжки длились до полудня. Быстро пообедав, они пошли заниматься на радиопередатчиках. Готовили они сами. Провизию привозили охранники, из ближайшей деревни. В гараже стоял «бьюик», все девушки умели водить, но для них было безопасней оставаться на полигоне. Инструкторы по стрельбе, плаванию, и радиосвязи жили в другом крыле здания.

Похолодало, темная вода топорщилась под резким ветром. Лаура носила шерстяные брюки, и форменную рубашку Королевского Женского Военно-Морского Флота, с нашивками капитана. Шею она обмотала кашемировым шарфом. Перед отъездом на полигон, девушка попросила два дня отпуска.

Отец остался в Блетчли – парке. Джованни преподавал языки, в школе шифрования, но часто подменял радистов. Лаура, с удивлением, поняла, что отец быстро разобрался в работе передатчиков. Она не говорила Джованни, о новой, секретной службе, только заметила, что после Лондона отправится на обучение. Они с отцом жили раздельно, Лаура продолжала занимать комнату в женской усадьбе, Элмерсе. Посмотрев на сложенный саквояж дочери, Джованни обнял девушку: «Писать, конечно, нельзя».

Лаура улыбнулась:

– Занятия в Британии, папа. Просто особый курс… – девушка помолчала, – он до лета продолжится, поэтому я не смогу приехать на венчание Тони. Мы с тобой увидимся, обязательно, перед тем, как … – Лаура повела рукой. Они пока не знали, куда и когда их пошлют. Лаура взяла чашку с кофе:

– Но пошлют, непременно. Затишье, на континенте, когда-нибудь завершится… – она прислонилась виском к прохладному стеклу. В море мерцал одинокий огонек. Полигон, круглосуточно, патрулировал военный катер. В небо Лаура старалась не смотреть. Рядом была авиационная база Рошфорд, однако он служил в Бриз-Нортон, далеко отсюда.

– Не думай о нем, – велела себе Лаура, – все понятно… – она вспомнила прозрачные, светло-голубые глаза Джона, медвежий клык на крепкой шее, сильную руку, протянувшуюся через борт лодки. Лаура присутствовала на совещании, осенью, когда кузен вернулся с континента. Они, подробно, разобрали проваленную операцию, но Джон не сказал, кто спас его с территории рейха.

– Наш работник, – заметил герцог, – он участвовал в акции в качестве наблюдателя. Сначала… – добавил Джон, – но потом ему пришлось вмешаться, иначе бы я перед вами не выступал… – на пробковой доске Джон развесил фотографии. Они смотрели на лица немцев. Герцог, монотонно диктовал:

– Оберштурмбанфюрер Максимилиан фон Рабе. Тридцать один год, из богатой семьи, наследник титула. Работник иностранного отдела СД, работал в Испании, и в других европейских странах. Британию он тоже навещал, – мрачно добавил кузен, – три года назад… – фон Рабе сняли за столиком кафе, под вывеской на немецком языке:

– Фото мы получили из Берлина, – сухо сказал герцог, – самое последнее. Запомните его… – немец сидел, улыбаясь, закинув ногу на ногу. Максимилиан носил хорошо скроенное пальто, светловолосая голова блестела, на солнце. Лаура поняла:

– Снимали открыто. Он позирует, с удовольствием. Фото свежее, не руки Питера. Значит, кто-то работает в Германии, в сердце рейха… – Лаура столько смотрела на фон Рабе, что могла бы узнать его из тысячи других мужчин:

– И Шелленберга… – взяв пачку Players, Лаура чиркнула спичкой, – хотя у него обыденное лицо… – кроме изучения технических дисциплин, девушки часами сидели над папками, доставленными из Лондона. Они запоминали имена и лица офицеров СД. По собранным сведениям, эти люди отвечали за безопасность рейха в Австрии, Чехии и новых рейхсгау, на польской территории. В папках лежали и данные на работников Франко и Муссолини, на службы разведки Финляндии, Венгрии, и Румынии.

Лаура не стала говорить отцу, что проведет время в столице. Тетя Юджиния тоже ничего не знала. Девушка не хотела видеть Питера и Тони:

– Они счастливы, готовятся к свадьбе. Тони двадцати двух не исполнилось, а она второй раз выходит замуж. И у нее ребенок… – даже если бы Лауре не предложили стать руководителем группы на новом курсе, она бы, все равно, отказалась посещать венчание. Она не хотела провести половину торжественного обеда в дамской комнате отеля «Лэнгхем», рыдая в носовой платок, пытаясь припудрить заплаканные глаза:

– Мне двадцать семь… – окурок жег пальцы, – я никому не нужна. Джон на меня смотрит потому, что его связь закончилась… – Лаура заметила грусть в глазах кузена, когда он приехал в Блетчли-парк, после неудачной акции в Голландии. Девушка подозревала, что герцог расстроен не только из-за провала Беста и Стивенса:

– Даже и пробовать не стоит… – Лаура выбросила сигарету в полуоткрытую форточку, – случится, как со Стивеном… – она скосила глаза на конверт. Лаура получила письмо осенью, с авиационной базы в Реймсе, куда улетел тогда еще майор Кроу. Девушка не знала, зачем она не сожгла записку:

– Понятно, зачем… – Лаура залпом допила кофе, – напоминаю себе, что я всегда буду одна… – в Лондоне, она перечитала конверт в дамском салоне, в Найтсбридже. Лаура завила волосы. Мастер выкрасил ей правый висок, где сверкала седая прядь. Он, успокаивающе, заметил:

– Мадам, с войной у всех появилась седина. Новые, американские, средства все скроют. У вас замечательно красивые локоны… – он пропустил между пальцев темные, мягкие пряди. Лаура сделала маникюр, ей привели в порядок брови.

В особняке на Брук-стрит, девушка достала из гардероба дневное платье, бежевого шелка. Она пошла на пятичасовой чай, в отель «Беркли», надев туфли на каблуке, накрасив губы. Лаура читала в The Times, что после чая начинаются танцы. Ей хотелось побыть в объятиях мужчины, двигаясь по начищенному паркету, вдыхая запах сандала и табака, ощущая руку на талии, повторяя шаги вальса или танго:

– Мы с Наримуне танцевали, дома… – Лаура сидела за столиком, с другими женщинами, играл оркестр, – включали радио и танцевали. И на вечеринке, в Кембридже, тоже. Тогда Констанца была жива. Не думай о нем, – приказала себе Лаура. Девушка закрыла глаза:

– Маленькому два года сейчас. Уильям летом родился, а он весной. Почти ровесники… – много мужчин на чае носило военную форму. Лаура смотрела на танцующие пары:

– Меня кто-нибудь пригласит, непременно. Сейчас, на следующую мелодию… – приглашения девушка не дождалась. Она тихо плакала в такси, по дороге домой, сморкаясь в платок.

На следующий день Лаура пошла в дешевую, женскую парикмахерскую, в рабочем Ист-Энде. Девушка сделала короткую прическу. На полигоне краска с виска начала исчезать, но Лаура не хотела ничего менять:

– Какая разница? Я никому, кроме папы, не нужна. Умру старой девой, маленький никогда не узнает, что я его мать… – Лауре хотелось выть. Она брала револьвер, отправляясь на открытую площадку для стрельбы. Оказавшись на полигоне, Лаура, с облегчением, поняла, что в особняке тира нет:

– Очень хорошо… – угрюмо сказала себе девушка, – иначе бы я не о мишенях думала, а о том, что… – плоская, приморская, равнина, с низкими деревьями, не походила на густой лес в Блетчли-парке. Лаура старалась не вспоминать свой шепот:

– Еще, еще… Господи, как хорошо с тобой… – она вонзила ногти в ладони: «Почти полгода прошло».

Кузен прислал вежливое, холодное письмо. Он извинялся, что поддался мимолетной слабости:

– Надеюсь, кузина, мы останемся друзьями, – читала Лаура, – я прошу прощения за поведение, недостойное джентльмена… – конверт лежал рядом с медной, походной пепельницей. Когда девушки заговаривали о танцах, или голливудских актерах, Лаура отшучивалась, или переводила разговор на учебу.

Они все были очень разными. Коллега Лауры по министерству иностранных дел, Элейн, работавшая в посольствах в Мадриде и Лиссабоне, Вера, выросшая в богатой семье, в Румынии, знавшая венгерских и австрийских аристократов, беженка из Польши, графиня Кристина, занимавшаяся до войны выездкой и горными лыжами.

Лаура смотрела на письмо от кузена:

– Надо избавиться от конверта. Не тащить же его на задание… – девушка, горько, усмехнулась. Щелкнув рычажком лампы, Лаура взяла второй конверт, с индийскими марками:

– Дорогая моя, – читала она ровный почерк, – надеюсь, у тебя все хорошо. Я записалась в армию, но пока продолжаю лечить детей. Неизвестно, начнутся ли в колониях, военные действия. Япония продолжает схватки с Китаем. Мне, как монахине, запрещено брать в руки оружие, но я говорила с наставниками, в Лхасе. Мне дали временное освобождение, от некоторых обетов. Впрочем, надеюсь, что вы разобьете Гитлера. Японцы тогда вернутся обратно на острова… – Тессу направили врачом в бригаду гуркхов, выходцев из Непала:

– Большинство из них буддисты, как и я. Ты, наверное, знаешь, что гуркхи считаются в Индии, самым бесстрашным народом… – свернув письмо, девушка аккуратно его спрятала:

– Она монахиня, ей легче. Впрочем, я тоже подобную жизнь веду. Надо будет себе кличку взять: «Монахиня»… – собравшись с духом, Лаура скомкала письмо Стивена. Она медленно, аккуратно, рвала конверт на мелкие куски. Девушка распахнула окно, в лицо ударил холодный, соленый ветер. Она услышала рокот моторов самолета. Слезы навернулись на глаза. Лаура следила взглядом за белыми клочками, пропадавшими в темноте. Захлопнув ставню, поежившись, она села за стол. Девушка открыла очередную папку:

– Работники СД, прикомандированные к ведомству генерал-губернатора Франка, в Кракове… -закурив, Лаура вернулась к работе.

Дверь в гардеробную приоткрыли, в спальне горел камин. Пахло кедром, на ручке кресла висели чулки. На ореховом столике лежала The Times, с заголовком:

– Даладье покидает пост премьер-министра, французский парламент избирает Поля Рейно. Настало время действия, – Рейно славился яростной ненавистью к немцам. Автор передовицы намекал, что Британии, совместно с Францией, не стоит дожидаться, пока Гитлер прекратит «странную войну», как ее называли. Журналист ратовал за наступление:

– Советский Союз ослаблен зимней войной. Сталин не поможет Гитлеру. Наш долг, оказаться в Дании, и Норвегии, иначе на улицах Осло и Копенгагена будут развеваться нацистские флаги… – Тони выбиралась из Мейденхеда в город за покупками, и на примерки. Она обедала с Оруэллом и другими журналистами. У Тони спрашивали, когда она примется за следующую книгу. Девушка замечала:

– У меня заботы матери, диссертация. С венчанием, хлопот прибавится, – серьезно добавляла Тони, – надо ухаживать за мужем, вести дом… – она закидывала ногу на ногу, рассматривая отполированные, гладкие ногти. У тети Юджинии имелись обширные знакомства, на Флит-стрит. Леди Кроу часто публиковалась в газетах и давала интервью. Тони хотелось, чтобы будущая свекровь слышала только хорошие вещи. О фотографиях никто не заговаривал. В семье, кроме покойного отца, о них знали только тетя Юджиния и Маленький Джон. Никто, конечно, ничего бы Питеру не сказал. Во время публикации Питер еще жил в Германии. Тони слышала от него о Максимилиане фон Рабе, но только поморщилась:

– В Испании я не встречалась с нацистами. Где бы мне было их увидеть? Ты такой смелый… – она прижалась щекой к руке Питера, – я восхищаюсь тобой…

– Просто мой долг, – он поцеловал белокурый, пахнущий цветами висок, – долг мужчины и порядочного человека. Если кем-то восхищаться, то это тобой, любовь моя… – за зиму Тони устала от восхищения.

Он приезжал в Мейденхед с подарками, целовал ей руки, выслушивал отрывки из диссертации, катал ее по реке, и проводил много времени с мальчиком. Они с Тони обедали вместе с Уильямом. Малыша было рано сажать за взрослый стол, но Питер улыбался:

– Ничего страшного. Мы семья, я могу в детской поесть. Так даже лучше, – он читал ребенку, играл с ним в механический поезд, укладывал спать и пел колыбельные. Уильям тянулся к нему. Тони, смотрела на сына: