Текст книги "Россия и ее империя. 1450–1801"

Хотя казачьи сообщества выглядели по-разному в зависимости от военных и политических обстоятельств, все они имели общие черты. Одной из них была экономика, основанная на грабеже. Гийом де Боплан, наблюдавший за днепровскими казаками в середине XVII века, отметил, что они работают ровно столько, сколько им нужно. Не привязанные к аграрному циклу, казаки наслаждались жизнью, пока им не требовались дополнительные средства, и тогда совершали очередной набег. К сельскохозяйственным работам они относились с откровенным презрением; по мере того как сообщества становились более организованными, казаки все же начали приобретать землю, но обрабатывали ее руками наемных рабочих. В некоторых областях казаки выращивали зерновые (бассейны Днепра и Дона), в других занимались виноградарством (Терек) или садоводством и животноводством (Иртыш).

Другой общей чертой для всех казаков Евразии было самоуправление, основой которого являлась шумная всеобщая сходка. Присутствовала групповая солидарность, характерная для военных отрядов: казаки выбирали лидера (атамана, гетмана) для ежегодной военной кампании, если же он не выигрывал сражения или возвращался со скудной добычей, мигом смещали его. Добыча от походов и набегов делилась поровну; казаки бились за честь своего имени, своего рода и своего отряда. По всей Евразии казаки гордились своей независимостью и братской верностью друг другу; их политическое сознание вмещало лишь конкретных людей и группу, в которую они непосредственно входили.

Казаки образовывали мир «срединных земель», взаимодействуя с народами степей и Сибири за многие десятилетия до того, как в этих краях появились представители русского государства. По мере своего приближения к границам степи Россия и Польско-Литовское государство стали нанимать казаков на службу, используя их в качестве наемной пограничной стражи для предотвращения набегов кочевников и защиты вновь построенных укрепленных линий. Некоторые попали в зависимость от России, получая оттуда зерно, оружие и боеприпасы. Но поскольку служба казаков имела крайне большое значение для России, в XVI и XVII веках многие группы смогли заключить «сепаратные сделки», по выражению Брайана Бека. Условия их включали политическую и военную автономию, свободу от уплаты прямых и многих косвенных налогов, право заниматься винокурением и продавать его продукты, пожалование земельных угодий (обрабатывавшихся коллективно), свободу от крепостной зависимости, право на ношение особой одежды, исповедование своей религии и другие культурные отличия. Казаки стали инструментом покорения степи и Сибири, но в то же время сделались подданными государства и были вынуждены отражать угрозы своей независимости, которую так ценили. Каждая группа делала это по-своему, так как в XVI–XVIII веках государства с оседлым населением нарушили в свою пользу политическое равновесие в «срединных землях», обладая очевидным превосходством: более совершенное огнестрельное оружие, бюрократические методы учета, более современные средства коммуникации. К концу XVIII века мир, служивший благоприятной средой для казачьих сообществ, в значительной мере распался, и казачество приобрело иной вид: многие отряды вошли в состав русских и польских воинских соединений и элит либо перестали существовать.

Возможно, первой «срединной землей» из тех, что позднее были включены в Российскую империю, стали новгородские владения, простиравшиеся до Сибири (карта 3). Северная их часть (бассейн Северной Двины, известный сейчас как Поморье) была населена в основном восточными славянами, восточная – пермские и вятские земли – тюркскими и финно-угорскими народами. Уже в XI веке славянские охотники и звероловы стали проникать туда в поисках мехов сразу с нескольких сторон: по Сухоне и Вычегде, по Вятке и Каме, по Оби и Иртышу, вдоль берега Белого моря. Как говорилось выше, Московское княжество стало проникать в пермские и вятские земли в 1380-х годах и через столетие уже крепко держало их в своих руках – тогда же, когда подчинило себе Новгород и присоединило его владения. Но завоевание и деятельность христианских миссионеров не смогли покончить с анимизмом, поклонением силам природы и шаманизмом.

После завоевания Казани в 1552 году Москва смогла приступить к более активным действиям за рубежами пермских земель, на Урале и в Сибири. Ногайская Орда и Башкирская Орда присягнули на верность России, как и сибирский хан Едигей (1555). Элита Сибирского ханства, состоявшая из татар-мусульман, властвовала над местными племенами, в том числе остяками (хантами) и вогулами (манси). В 1558 году московские власти предоставили Григорию Строганову, выходцу из семьи богатых новгородских купцов, монополию на различные промыслы (соль, меха, полезные ископаемые) в пермских землях, в верховьях Камы и за их пределами: так в срединных землях появился еще один посредник. Строганов располагал собственными вооруженными отрядами, включавшими казаков с Волги и Урала, которые пошли к нему на службу, надеясь получить выгоду от торговли мехами. Опираясь на них, Строгановы возводили остроги, покоряли деревни, устанавливали контроль над территорией. С молчаливого одобрения Москвы, Строганов снарядил экспедицию во главе с Ермаком, одним из казаков: ей удалось разбить войско Кучума (до того свергнувшего Едигера и отказавшегося подчиняться Москве). Вскоре регулярные российские части, прибывшие в Сибирь, низложили Кучума и – вместе с казаками, устремившимися туда в расчете на прибыль, – принялись сооружать остроги в Западной Сибири: Тюмень (1586), Тобольск (1587). На южной границе сдерживающим фактором являлись киргизы и другие кочевники, но на севере русские дошли до Арктики, основывая по пути остроги: Березов на Северной Сосьве (1593), Обдорск в устье Оби (1595), Туруханск в низовьях Енисея (1607). Туда стали прибывать караваны с хлебом, звероловы, военные отряды; дороги оставались ненадежными и опасными до 1660-х годов, пока западносибирская граница не была надежно защищена от кочевников. После этого стало возможным проложить более прямые пути, вырос поток восточнославянских поселенцев, некоторые северные остроги (Березов, Мангазея, Обдорск) обветшали. Будущее было за южной Сибирью.

После этого могущественные силы, действовавшие от имени царя, стали продвигаться по континенту с поразительной быстротой: в 1619 году был основан Енисейск, в 1628-м – Красноярск, в 1632-м – Якутск, появились остроги неподалеку от Байкала. Русские достигли Тихого океана в 1649 году (когда был основан Охотск) и в 1652 основали Иркутск близ берегов Байкала. Расстояние в пять тысяч километров было пройдено за 70 лет. Дело оказалось невероятно прибыльным для Москвы: уже в 1605 году сибирские меха давали 11 % государственного дохода, а если брать весь XVII век – от одной десятой до четверти (по разным оценкам). Считается также, что куда больше мехов попало к частным промышленникам, чем к государству. Одновременно Москва активизировала экспансию на сибирском направлении, желая установить прямые торговые связи с Китаем. С 1608 года отправлялись миссии, которым поручали договориться с восточносибирскими правителями о безопасном пропуске русских представителей в Китай. В 1618–1619 годах была совершена дипломатическая поездка в Пекин, а позднее (1675–1676) туда отправили посольство во главе с Николаем Спафарием. Однако вплоть до Нерчинского договора (1689) не удавалось заключить никаких соглашений. Между Пекином и русскими городами стали курсировать караваны (а также началась масштабная нелегальная торговля, стимулировавшая активность русских звероловов в северо-восточной Сибири), но доступ в Пекин жестко контролировался китайцами: в 1689–1727 годах туда разрешили прибыть всего 11 караванам, снаряженным русским государством.

Карта 3. Русское завоевание Сибири в XVII веке. С карты, приведенной в книге: Chew A. An Atlas of Russian History: Eleven Centuries of Changing Borders, rev. edn. New Haven: Yale University Press, 1970. Map 34

Продвижение русских по Сибири оказалось быстрым, так как было безжалостным. Цель заключалась в том, чтобы собирать дань в виде мехов; в ходе этого воеводы и приказные люди рангом ниже, казаки и независимые торговцы, вымогали меха для себя. «Ясачные» ватаги казаков прочесывали всю Сибирь, наскоро возводя деревянные остроги, убивая и обращая в рабство местных жителей, оказывавших сопротивление, вымогая дань, ссорясь друг с другом из-за добычи, переходя на новое место, когда количество собольих, горностаевых, лисьих и куньих шкур уменьшалось. Обладая огнестрельным оружием, казаки уничтожали коренное население, располагавшее лишь луками и стрелами; сибирские племена были слишком небольшими и обитали слишком далеко друг от друга, чтобы эффективно сопротивляться этому. Создавая срединную землю, русские брали на службу представителей местных элит и играли на противоречиях между туземцами – к примеру, полки «служилых коми-зырян» из Березова и Тобольска использовали против других пермских народностей.

Не зависевшие ни от кого и не имевшие общей политической организации казачьи сообщества уже существовали в верховьях Камы и Яика, а также в западной Сибири, когда туда пришло русское государство. Они соглашались служить царю в обмен на привилегии и выгоды – самоуправление, военная автономия, добыча от набегов и доходы от торговли, выдача хлеба или земельные пожалования, рабочие руки, чтобы обрабатывать землю. Однако их преданность царю часто оказывалась шаткой; как утверждает Кристоф Витценрат, сибирские казаки действовали в своих собственных интересах, и московским воеводам стоило немало труда обуздать их. Судьбоносное столкновение Ермака с Кучумом стало следствием частного набега, который был предпринят Строгановыми и из которого Москва извлекла выгоду; в конце XVII века казаки в Приамурье, оставившие государственную службу, требовали дани и земель от имени царя, что вызвало военную экспедицию со стороны Китая и в конечном счете привело к заключению Нерчинского договора (1689). Нередко казаки вступали в противостояние с московскими приказными людьми или совершали самовольные походы. Примером может служить восстание забайкальских казаков, которое спровоцировало выступление бурятов и русских поселенцев против иркутского воеводы (1695–1697).

Покорители Сибири проявляли исключительную жестокость. Местные жители отвечали тем, что бежали на юг, где правили маньчжуры, или на север, где не было никакой власти. Кроме того, они упорно сопротивлялись. Столкновения с бурятами в Прибайкалье вылились в полномасштабную войну 1644–1646 годов. На севере, в якутских землях, туземцы совершили нападения на русские остроги в Красноярске и Якутске в начале 1640-х годов. В 1650-х годах русским пришлось отражать атаки маньчжурских войск и подавлять мятеж ламутов (эвенов) в Охотском остроге. Десятью годами позже (1666) эвенки напали на все тот же Охотск, заново отстроенный. Русские отреагировали крайне резко: взяли заложников (аманатов) из числа представителей местной элиты, чтобы гарантировать ее лояльность, сделали часть женщин своими наложницами, убивали всех без разбора. Человеческие потери среди местного населения были чудовищными: к погибшим в ходе военных действий прибавились жертвы оспы и других эпидемических болезней, принесенных незваными гостями. Многие обеднели из-за чрезмерно высокой дани; многие были вынуждены оставить прежний образ жизни, так как русские обратили пастбища в пахотные земли. Общие потери можно вывести из статистики: если в начале XVII века коренное население Сибири, по имеющимся оценкам, составляло 227 тысяч человек, то в 1795 году – всего 360 тысяч: весьма скромный прирост населения, с учетом того, что во всем мире в этом столетии наблюдался бурный демографический рост.

Сибирские народы приспосабливались к присутствию русских так, как это делали аборигены во всех колониях. Те, кто проживал в глухих таежных уголках и в Арктике, почти не ощутили изменений. Сибирские племена уже давно платили ясак своим хозяевам, русские были всего лишь очередными повелителями, а их колониальная политика выглядела прагматичной, как и в других местах. Местным жителем запрещалось владеть оружием, но отношение к внутриклановым и внутриплеменным связям было терпимым. Москва применяла принцип «разделяй и властвуй», приманивая с помощью подарков то или иное племя, чтобы привлечь его на свою сторону в борьбе против других племен. Якутские князья назначались воеводами, начиная с 1724 года, а в конце XVIII века якутская элита была настолько сплоченной, что стремилась влиться (правда, безуспешно) в русское дворянство. Русские не требовали обращения в христианство и не стали протестовать, даже когда большинство бурят в начале XVIII столетия приняли ламаизм. Россия не настаивала на переходе кочевников к оседлому образу жизни, но многим пришлось пойти на это по причине захвата пастбищ. В Сибири появление московских войск и приказных людей, как правило, не сопровождалось закрепощением: это касалось как ее коренных обитателей, так и русских поселенцев (правда, некоторые монастыри пытались форсировать данный процесс). При этом в различных местных сообществах сохранялось рабство. В Сибири, как и на средней Волге, плательщики ясака рассматривались как государственные крестьяне, но, в отличие от крестьян восточнославянского происхождения в центре, были свободны от налогов и повинностей (в XVIII веке, к примеру, они не уплачивали подушную подать и не подлежали отдаче в рекруты).

Население Сибири было крайне разнообразным по языку, обычаям и политико-экономическим системам. Здесь обитали народности тюркской, финно-угорской, тунгусо-маньчжурской, монгольской языковых групп, а также многочисленные племена, говорившие на палеоазиатских языках. Большинство туземцев Сибири исповедовали анимизм, причем религиозные обряды отправлялись шаманами. Исключение составляли татары-мусульмане в западной Сибири и буряты-буддисты в Прибайкалье. На побережье Северного Ледовитого и Тихого океанов имелись оседлые группы рыболовов и охотников на моржей и тюленей. Там же и чуть дальше вглубь континента, в тайге, проживали кочевники-оленеводы. Перечислим их с запада на восток: самоеды, тунгусы, народности, говорившие на палеоазиатских языках – чукчи, камчадалы, коряки. Дальше в тайге встречались преимущественно кочевые охотники и рыболовы – самоеды, остяки (ханты), тунгусы, якуты, юкагиры. Еще южнее, в лесостепи, охота и рыболовство дополнялись кочевым скотоводством и земледелием: в западной Сибири такой образ жизни вели сибирские татары и вогулы (манси). Среди кочевников-скотоводов крупнейшей по численности группой были монголоязычные буряты и тюркоязычные якуты, обитавшие в плодородных долинах среднего течения Лены.

Массовая колонизация Сибири восточнославянскими народами началась лишь в XIX веке; немногочисленные звероловы, казаки и приказные люди, прибывавшие сюда в допетровское время, были так или иначе связаны с добычей мехов. Большинство поселившихся здесь русских крестьян обеспечивали продовольствием приказных людей. Первоначально хлеб везли с севера, из Поморья и пермских и вятских земель, для нужд казаков, а также воевод и состоявших при них лиц, которые получали жалованье землей и зерном. В 1590-е годы московские власти начали насильственно переселять крестьян с верховьев Камы в западную Сибирь для выращивания неприхотливых культур, таких как рожь, ячмень, овес, горох, конопля – а где было возможно, и пшеницы. В 1680-е годы западная Сибирь уже обеспечивала себя хлебом, но к тому времени на нее легла обязанность снабжать области, находившиеся восточнее. Новые волны насильственных переселений последовали в 1630–1650-е и 1680-е годы: крестьян перемещали в верховья Лены и Ангары, окрестности Иркутска и Енисейска – самые северные области, где еще можно было заниматься земледелием. Те, кто переезжали добровольно, предпочитали более плодородный юг западной Сибири. Русское население Сибири выросло с 70 тысяч человек в 1660 году до 230 тысяч в 1709-м.

Часть переселенцев в XVII веке составляли ссыльные. Большая группа военнопленных, украинцев по национальности, обосновалась на берегах Лены в 1645 году, а в 1660-х годах ссыльных размещали вдоль течения Енисея, Ангары, Лены и в Прибайкалье. Как правило, это были преступники, в том числе политические, и военнопленные самого разного происхождения: украинские казаки, поляки, шведы, немцы. Они проживали в Тобольском, Томском, Енисейском, Иркутском, Красноярском, Илимском острогах и даже на далеком севере – в Якутске и Мангазее. Обычно им разрешали селиться на земле и выполнять повинности (лишь самых известных религиозных и политических преступников держали в заточении); в большинстве своем они вливались в местные сообщества, становясь ремесленниками, крестьянами, казаками, неся гарнизонную службу в качестве пищальников и т. д. Там, где возможно, они занимались земледелием, чтобы прокормить себя, но в основном жили за счет лесных ресурсов и торговли, параллельно выполняя свои повинности. Чтобы удержать ссыльных на месте, Россия полагалась преимущественно на большое расстояние и трудности путешествия; особо опасным преступникам, кроме того, оставляли отметки на теле. В XVII веке это означало клеймение (выжигали первую букву слова, обозначающего совершенное преступление) и отрезание пальцев или ушей. В начале XVIII века обхождение стало более мягким: клеймение осталось, но сопровождалось лишь вырыванием ноздрей. Каждый, кто носил на себе такие отметины, а затем бежал из ссылки и оказался в центральной части страны, мог быть казнен без суда: клеймо и увечья указывали на беглого опасного преступника. Если говорить о начале XVIII столетия, то ссыльных в Сибири насчитывалось немного – около 29 тысяч, при том что оценочная численность русских и других европейцев составляла 200 тысяч.

Со временем у восточных славян, переселившихся в Сибирь, появились заметные отличия по сравнению с теми, кто остался в центре. Так, казаки, будучи этнически неоднородными, тем не менее говорили по-русски и исповедовали православие, но после церковного раскола XVII века многие выбрали старообрядчество. Кроме того, многие старообрядческие общины нашли убежище за Уралом – на Алтае, на восточном берегу Байкала, среди бурят, в Якутии, в низовьях Оби. То были замкнутые сообщества со строгими правилами в отношении одежды и образа жизни, среди которых были, например, трезвость и почти монашеский молитвенный распорядок: вводя их, старообрядцы вдохновлялись идеализированным образом московского православия. Казаки «на линии» (служившей для оборонительных целей полосе земли на границе леса и степи в западной Сибири, где были способны селиться только казаки) выказывали большую сплоченность и последовательнее поддерживали традиционные практики и дух солидарности, чем «городские» казаки в острогах Якутии, Камчатки, Крайнего Севера, часто перенимавшие культурные особенности местного населения. Как и купцы, крестьяне и ссыльные восточнославянского происхождения, чьим местожительством стала сибирская тайга, они неизбежно женились на туземных женщинах, нередко сожительствуя с ними или же насильственно заставляя обращаться (поверхностным образом) в православие для заключения законного церковного брака. На Севере (Якутия, Камчатка) русские и вообще пришлые жили в наибольшей изоляции от своих соотечественников и стремились «отуземиться» по соображениям удобства и безопасности. Они ходили в теплой одежде туземного образца, охотились, землепашествовали, выращивали скот на местный манер, перенимали местную культуру и язык, вступали в смешанные браки, привносили элементы анимизма в православный обряд. Русские, проживавшие бок о бок с бурятами и якутами, даже держали, в соответствии с тамошними обычаями, рабов (ясырей).

Русские органы власти на этих территориях находились в зачаточном состоянии. Сибирь управлялась через Сибирский приказ, в 1637 году отделенный от Казанского: так продолжалось до петровских реформ, если точнее – до 1711 года. Воеводы управляли обширными территориями – разрядами (Тобольским, Томским, Ленским, Енисейским), делившимися на уезды, где правили еще более могущественные воеводы. Коррупция была повсеместной. В конце концов, расстояние, как напоминал Фернан Бродель, это «враг империй».

СТЕПЬ, ХОЛОПЫ, КОЧЕВНИКИ

Проникновение в редконаселенную Сибирь, где царь сменил хана в качестве верховного сборщика дани, не шло ни в какое сравнение с борьбой против хорошо вооруженных кочевников-степняков. Земли по обе стороны Волги были населены кочевыми народностями, образ жизни и экономика которых подчинялись господствовавшей в эти столетия логике симбиоза и конфликта. Те, кто выработал более высокие формы политической организации, формировали конфедерации, но эти степные «империи» были непрочными, возникая и исчезая в циклическом ритме. Последней из великих степных империй стала монгольская (существовавшая с середины XIII до конца XIV века); после ее крушения – а до того в промежутках между существованием империй – степь являлась пространством, где заключались непредсказуемые союзы.

Стоит сказать несколько слов о кочевниках, ибо они сыграли важную роль в истории России – в качестве покоренных народов или же соперников за господство над степью. Будучи скотоводами и охотниками, они вовсе не скитались с места на место, а приспособились к жизни в местности с ограниченными ресурсами (вода, трава, дичь), разработав методы сохранения пищи и развив средства транспорта, которые отвечали характеру окружающей среды. При необходимости кочевнические общины сознательно сдерживали рост численности населения и скота в зависимости от наличия ресурсов. Кочевники знали, где находятся и кому принадлежат те или иные пастбища и когда они доступны для выпаса, и передвигались соответствующим образом. Женщины выполняли бо́льшую часть домашней работы, дети занимались скотом, мужчины посвящали себя набегам и войнам.

Юрий Маликов дает превосходное описание обычаев кочевников-казахов. Россия впервые столкнулась с казахами в XVIII веке: этот народ делился на племена, в каждом из которых насчитывалось примерно 100 общин (аулов), выращивавших смешанные стада из овец и коз; лошадей использовали для передвижения и ведения войн. Скот пасли на территориях, входивших в зону русского влияния, и только в том случае, если было достаточно травы. Овцы и козы были для степняков важнейшими из всех одомашненных животных, поскольку они способны питаться любыми видами травы и потребляют ее меньше, чем крупный скот; получая от них молоко, мясо и шкуры, казахи создали самодостаточную натуральную экономику. Казахи циркулировали между пастбищами, используя в качестве жилья переносные юрты из прочного войлока; шарики высушенного кобыльего молока – кумыса – давали легкоусваиваемый белок; из шкур изготовляли одежду, емкости для хранения, веревки. Как правило, казахское племя вело оседлый образ жизни на зимней стоянке, четыре-пять месяцев в году. С приходом зимы начинался медленный переход на летние пастбища: племя следовало за травой, начинавшей пробиваться из-под тающего снега. Вперед посылались несколько человек, искавшие воду и траву и следившие за тем, чтобы остальные не сбились с пути. Племя разбивало лагерь в том или ином месте и пасло там скот, достигая летнего пастбища к маю или июню. Затем аулы разделялись на более мелкие группы для эффективного выпаса; медленно передвигаясь, племя могло сменить несколько стоянок. Так продолжалось до августа-сентября. После этого все опять собирались вместе, чтобы быстрее добраться до места зимнего проживания. Преодолеваемое расстояние зависело от наличия ресурсов (200–300 километров в южном Казахстане, до 1000 – в западном и центральном, в среднем 700 километров). Пути следования не были четко определены, но каждое племя знало границы зоны своего обитания и соблюдало их.

Кочевники евразийских степей зависели от торговли и набегов – пастбищное животноводство не давало всего необходимого – и грабили караваны, служившие источником товаров, а также вторгались на территории с оседлым населением, чтобы заполучить невольников. Исторически невольники были важнейшим фактором взаимодействия между лесом и степью на евразийских пространствах; рабство было, несомненно, одним из главных конструктивных элементов Киевской Руси в IX веке – торговцы-русы вступали в союз с местными племенами, что позволяло им отправлять рабов и товары на причерноморские и ближневосточные рынки. После принятия христианства (988) русы, отныне князья, стали осуществлять свое господство на определенной территории и с течением времени превратились, если говорить о работорговле, из хищников в жертв. С 1204 года и примерно до 1475-го невольничьим рынком заправляли итальянцы, затем их сменили крымские татары, отправлявшие рабов в Кафу, где их покупали греческие, армянские и еврейские купцы.

Статистика выглядит печально. Как пишет Халил Иналджик, крымские татары и другие степняки с целью захвата рабов ежегодно совершали набеги на Польшу, Литву, Черкесию и Московию – с начала XVI до середины XVII века, когда Москва стала эффективнее защищать границу со степью. Русские земли в составе Великого княжества Литовского страдали от этих набегов не меньше, а может, и больше, чем сама Россия. Эта торговля приобрела громадный размах. В 1578 году Кафа приняла более 17 тысяч невольников из стран Евразии; по еще одной оценке, между 1607 и 1618 годами было захвачено 100 тысяч рабов, а между 1632-м и 1645-м – 26 840. В турецком и персидском государствах рабы обрабатывали землю и занимались домашним хозяйством, получали должности в гареме и государственной администрации. Кроме того, в Османской империи они привлекались для службы в армии и выполнения строительных работ. Есть разрозненные упоминания о восточных купцах, которым удавалось покупать невольников в Москве и портах, находившихся под властью Московского государства, еще в XVII веке. Но это могли быть военнопленные и в любом случае таких сведений немного.

Одним из способов решения проблемы был выкуп попавших в неволю русских: для этого церковь регулярно собирала пожертвования. Существовал и другой, более эффективный: строительство оборонительных линий, чтобы преградить путь татарам: набеги были настолько регулярными, что на юг ежегодно высылали разведчиков – следить за приближением татарского войска. Линии служили защитой для оседлых крестьян, предотвращая бегство крепостных-налогоплательщиков[3]3
  Мы пользуемся этим современным понятием для удобства изложения, но следует помнить, что те, кто платил налоги и нес повинности в пользу государства, именовались «тягловыми людьми» (от слова «тягло») до Петра I и «податными людьми» – начиная с петровской эпохи. Эти термины также будут периодически встречаться в тексте. – Прим. пер.


[Закрыть] в центральные области. Кроме того, они врезались в пастбищные земли, нанося ущерб экономике кочевников и увеличивая их зависимость от русских товаров. Неумолимое наступление засек и валов было неспособно покончить с кочевниками, но помогало оттеснить их. Так, ногайцы в XVII–XVIII веках были вынуждены переместиться южнее – на Кавказ.

Московские власти начали сооружать оборонительные линии в черноземных землях – южнее долины Оки и западнее долины Днепра – уже в первой половине XVI века. Линии эти предназначались для защиты от ногайцев и волжских казаков, проживавших к югу от Казани и имевших слабую политическую организацию. К середине столетия появилась линия из поваленных деревьев, рвов и земляных валов к югу от Оки, в 150–350 километрах к югу от Москвы. Ее опорными пунктами служили Рязань, Тула, Козельск и Путивль. После завоевания Казани (1552) началось заселение территорий к северу от линии. Выселенные из мест своего обитания волжские народы – татары, чуваши, мордва – двинулись в сторону степи; русским дворянам и монастырям на этих землях жаловались поместья; туда насильно гнали дворцовых крестьян; туда стекались беглые русские крестьяне. Чтобы защитить всех этих поселенцев, Россия продолжала строить укрепленные линии.

Основывались крепости – на Волге (Самара в 1586 году, Царицын в 1588-м, Саратов в 1590-м) и к западу от нее, на границе леса и степи, в 350–650 километрах от Москвы: Белгород (1593), Валуйки (1599), Елец (1592), Ливны (1585), Старый Оскол (1596), Курск (1587). В Смутное время они претерпели некоторый упадок, но затем московские власти энергично взялись за возведение того, что впоследствии получило название Белгородской черты, построив для нее две новые крепости – Козлов и Тамбов (1635–1636). Вскоре эти пограничные области были заселены дворцовыми крестьянами из-под Рязани и татарами со Средней Волги. В 1650-х годах на черте насчитывалось до 22 крепостей и острогов. Таким образом, появилась сплошная оборонительная линия длиной в 800 километров, от верховьев Ворсклы на западе, где русские земли переходили в украинские, до Цны на востоке, близ мест проживания ногайцев и калмыков. Украиноязычные крестьяне и казаки получили надежное убежище; так возникла Слободская Украина. Сюда же стали прибывать государственные крестьяне из центральных районов России. Еще одна линия, сооруженная тогда же, протянулась от Козлова до Симбирска на Волге. Отныне граница России и «дикого поля» была прикрыта на всем ее протяжении.

Эти новые поселения снабжались хлебом из центра несколько десятилетий, пока местное производство не достигло нужного уровня. В крепостях и острогах служили казаки и все, кто мог, включая беглых крепостных – на протяжении всего XVII века в России упрочивалось крепостничество, – что создавало постоянное напряжение. Воеводы в окраинных областях были рады всяким рабочим рукам, пренебрегая приказами центральной власти о возвращении беглецов их хозяевам. На территории, прилегавшие к линии, прибывали крестьяне, включая беглых, крепостные, которых принудительно переселяли помещики, дворяне и государственные крестьяне, которых переселяло государство – часть последних поступала в формирования, охранявшие границу. Военные совместно обрабатывали принадлежавшие им земли, и в течение XVII столетия появились особого рода гарнизонные войска из оседлых мушкетеров и казаков, несших службу и одновременно занимавшихся земледелием. Все это способствовало социальной мобильности: в 1640-х годах были образованы «полки нового строя», куда брали местных крестьян, становившихся драгунами, конниками и пехотинцами, а в 1658 году на пограничье был создан Белгородский полк.

СЛОБОДСКАЯ УКРАИНА

С 1630-х украиноязычные крестьяне, стремившиеся избежать закрепощения, а также крестьяне и казаки, бежавшие от войны, которая бушевала в Украине в течение полувека после начала восстания Хмельницкого (1648), стали заселять черноземные области к востоку от Киева. Последние получили название Слободской Украины. В 1650-х годах их разрезала надвое Белгородская черта, обеспечивавшая защиту и тем стимулировавшая приток населения. Некоторые из новоприбывших поступали на гарнизонную службу, другие предпочитали землепашество. Стали возникать города: Сумы к северу от линии (1654), Харьков к югу от нее (1656). К концу XVII века мужское украиноязычное население Слободской Украины составляло 86 тысяч человек, в том числе 22 тысячи казаков.