Текст книги "Россия и ее империя. 1450–1801"

Во второй половине XV века Василий II (1425–1462) и его сын Иван III (1462–1505) упорно и очень успешно улучшали позиции России на международных торговых путях, связывавших Балтику с Волгой. Там располагались княжества, образовавшиеся после распада Киевской Руси и долгое время являвшиеся небольшими региональными центрами. В некоторых (Рязань, Тверь, Ростов) была епископская кафедра и имелись богатые многовековые традиции летописания, позволявшие сохранять собственную историческую память; князья этих городов обладали суверенной властью и содержали небольшое конное войско. Для их покорения Москва применяла множество стратегий, в том числе заключение браков, подкуп, запугивание и, наконец, прямой захват. Это касалось Рязани (подчинена в 1456–1521 годах), Ярославля (1463), Ростова (1463, 1474) и особенно Твери (1485).

Вплотную интересуясь Балтикой, Москва все время противостояла Новгороду, который, в свою очередь, искал поддержки у Литвы. В 1453 году, желая покарать Новгород за его участие в антимосковском союзе во время династической войны, она заняла Белоозеро, важнейший торговый центр новгородцев, располагавшийся прямо к северу от Москвы. Так как Новгород оставался союзником Литвы, Москва в 1471 году подчинила его себе – не став, однако, завоевывать в непосредственном смысле слова – и установила контроль над новгородскими торговыми факториями: Вологдой (на северном торговом пути, который вел к Белоозеру) и Волоком Ламским (к западу от Москвы). В 1581 году Новгород вновь вступил в конфликт с Москвой. На этот раз он был захвачен вместе со всей прилегающей территорией; республиканские учреждения перестали существовать, власть перешла к назначаемому из Москвы воеводе. Для успокоения завоеванных областей победители прибегли к принудительному перемещению населения: сотни представителей знати, купцов, мелких землевладельцев были переселены в центр Московского государства, а бо́льшая часть земель новгородской элиты и значительная часть владений архиепископа и крупнейших монастырей подверглась конфискации. Используя новообразованный земельный фонд, московский князь перемещал на присоединенные территории своих слуг из центра и набирал местных жителей в дворянское конное войско; земли раздавались на правах условного держания (поместье).

Присоединение Новгорода с его владениями дало Москве плацдарм на Балтике, которую окружали динамично развивавшиеся страны. В это время североевропейская торговля претерпевала важнейшие изменения. Ганзейский союз в XV веке ослабевал по мере возвышения более сильных государств: Польско-Литовского, Нидерландов, Англии, Швеции. Торговля переместилась из Новгорода и близлежащего Пскова в порты Ливонии: Ревель (Таллинн), Дерпт (Тарту), Ругодив (Нарву) и Ригу. Иван III попытался извлечь свою долю выгоды из ливонской торговли, основав Ивангород (1492) неподалеку от Финского залива, напротив Нарвы, и закрыв ганзейскую контору в Новгороде (1494; контора не существовала затем в течение 20 лет) с изгнанием немецких торговцев, проживавших там в определенное время года. Ивангород так и не стал процветающим торговым центром, торговля вместе с купцами переместилась из Новгорода в шведский порт Выборг на Финском заливе и в ливонские города. Новгородская торговля оживилась лишь в следующем столетии; из этого города экспортировали такие товары, как лен, воск, пенька, сало, шкуры, мед и кожа.

Покорение Новгорода не принесло Москве богатства в виде мехов. Новгородский рынок мехов обрушился в XV столетии; причинами стали политическая нестабильность, упадок Ганзы, конец моды на беличий мех в Европе – между тем белка была единственным пушным животным, водившимся в новгородских лесах. Спрос же на дорогие меха как в Европе, так и в Османской империи (где драгоценные русские меха являлись частью регалий и знаков достоинства высших сановников) оставался высоким. Поэтому московские купцы устремились на север, к Белому морю, в земли, населенные финнами, карелами, шведами и лапландцами, но подлинно роскошные меха можно было добыть только за Уралом. Москве пришлось иметь дело с Сибирским и особенно Казанским ханством.

Казань была крупным центром волжской меховой торговли по меньшей мере с IX века, когда волжские булгары контролировали город и его богатые мехами владения в пермских и уральских землях к северу и западу от Казани. Во второй половине XV века Казанское ханство прочно удерживало этот старинный торговый город. Купцы из Османской империи, Персии и Средней Азии, с северного Кавказа и с просторов степи продавали здесь шелк, пряности, соль, скот, рис, орехи и масло, получая взамен европейскую шерсть, русский лен, кожаные изделия, шкуры, оружие, соль и предметы роскоши. Расположенная у слияния Волги и Камы, Казань контролировала доступ к уральским перевалам, через которые проходили пути к Тавде, Туре и Тоболу – по этим рекам попадали в богатую мехами Сибирь. Казанскому ханству платило дань Сибирское ханство, располагавшееся на западе Сибири. С 1380-х годов Москва расширяла свой контроль над пермскими, коми, вогульскими и югорскими племенами, проживавшими восточнее Уральских гор, и здесь столкнулась с Казанью; процесс был долгим и кровавым, местные жители оказывали сильное сопротивление. В 1460–1480-е годы Москва покорила большинство пермских народностей, взяв в 1489 году ключевой город Хлынов (Вятку). В конце XV века народы, заселявшие Вычегодскую Пермь и Великую Пермь, вогульские и югорские племена, жившие далеко на северо-востоке, в низовьях Оби, и некоторые самоедские народности, обитавшие на Белом море, возле Печоры и служившие для Казани источником мехов, стали отдавать первоклассные меха в качестве дани уже Москве. Россия отныне господствовала не только над восточнославянскими крестьянами в центральных русских регионах, но и над обширными землями в глубине континента – лесистыми, населенными в основном угро-финскими народностями.

Поскольку Казань контролировала среднее и нижнее течение Волги, Москва стремилась отыскать сухопутные дороги, которые могли бы послужить для вывоза шкур соболей, чернобурых лисиц, горностаев. В течение важного, но очень короткого периода она имела точки соприкосновения с Крымским ханством, соперником казанцев, и заключила с ним союз (1480). Опираясь на поддержку Крыма, Москва напала на Литву и Большую Орду; кульминацией конфликта стало так называемое «стояние на Угре» в 1480 году, которое монахи-летописцы, впадая в анахронизм, позднее назвали «освобождением» от татарского господства (на самом деле последнее закончилось за несколько десятилетий до того). Намереваясь распространить свою власть на причерноморские степи, крымцы уничтожили Большую Орду (1502). Москва и Крым дестабилизировали положение в Казани посредством династических интриг: в 1487 году Менгли-Гирей женился на Нур-Султан, вдове казанского хана и матери Мехмеда Амина, которого вскоре сверг Иван III. После этого между Москвой, Казанью и Крымом на два десятилетия воцарился мир.

Московско-крымский союз распался в промежутке между 1505 и 1512 годами: Гиреи перешли на сторону Литвы, и затем более 100 лет угоняли в рабство жителей Московского государства и совершали набеги на его территорию. Москва продолжала вмешиваться в казанские престолонаследные дела, создав марионеточное татарское княжество со столицей в Касимове (конец XV века), чтобы подготовить боковую ветвь ханского рода к захвату трона. В 1520-е годы сложилось некое равновесие: Сафа-Гирей стал казанским ханом и царствовал, соблюдая интересы как Крыма, так и Москвы. Это равновесие существовало вплоть до его смерти в 1549 году.

С конца XV века Москва планомерно продвигалась на запад за счет Великого княжества Литовского, чему способствовали частые переходы на ее сторону православных государей, правивших в окраинных княжествах. Московские приобретения в верховьях Оки подтвердил мирный договор, заключенный около 1492 года и скрепленный браком дочери Ивана III с великим князем литовским Александром (1495). В 1500 году вновь разразилась война, к 1503 году Москва заняла Торопец и другие города в верховьях Оки – Стародуб, Брянск, Новгород-Северский, Чернигов (дававший Москве выход к Десне, крупнейшему притоку Днепра). Начались непрерывные московско-литовские войны, длившиеся почти столетие.

Успехи последовали быстро. В 1510 году Москва покорила Псков – городскую республику, – а в 1514 году Смоленск, что обеспечило ей контроль над несколькими торговыми путями, пролегавшими по суше: от Пскова к Нарве и другим городам Ливонии на побережье Балтики и Финского залива (современные Эстония и Латвия); через Торопец и Великие Луки к Полоцку и далее к Западной Двине и Вильно на территории Литвы; через Вязьму и Смоленск в Литву. В середине века у России появился удобный случай заполучить выход к Балтике. Последним небольшим государством на ее берегах был Ливонский орден, который окружали крупные, амбициозные державы – Швеция, Польша, Литва, Великое княжество Московское. Ордену принадлежали восточнобалтийские порты, где велась наиболее активная торговля – Нарва, Ревель, Рига; кроме того, Ливония располагала плодородными угодьями и вывозила пеньку, лен, зерно и другие товары. В 1557 году орден, в 1520-е годы сменивший вероисповедание на лютеранское, сделался вассалом Польши, причем часть Ливонии (Курляндия и Семигалия) становилась полунезависимым княжеством, а часть – литовской провинцией. На протяжении следующих двух десятилетий в регионе бушевала война, в ходе которой Польша и Литва образовали Речь Посполитую (1569). Сперва Россия заняла Дерпт, Нарву (1558) и Полоцк (1563), но после этого начались трудности. Крымские татары – теперь союзники Литвы – все время совершали набеги на южные границы, в то время как внутренне Россия была ослаблена из-за опричнины, введенной Иваном IV (1564–1572). Когда страсти поутихли, выяснилось, что главный проигравший – это Россия: ей пришлось уступить Швеции Эстляндию (включая Нарву и Дерпт) и побережье Финского залива по Плюсскому договору 1583 года, Ливонию и Полоцк – Речи Посполитой по Ям-Запольскому договору 1582 года. Опустошения, причиненные польско-литовским и шведским вторжением, были огромными и вызвали массовое бегство крестьян.

На фоне успехов и неудач в Прибалтике Россия неожиданно получила альтернативный торговый путь в Европу после случайного прибытия английских торговцев (1553). Белое море было уже отчасти знакомо европейским купцам; голландцы вели торговлю через Кольский полуостров с начала XVI века. Ричард Ченслор искал торговый путь в Индию, и его корабль причалил к беломорскому побережью (два других судна сели на мель). Ченслор прибыл в удачный момент – Московия стремилась устанавливать связи с Европой. Его хорошо приняли в Москве, разрешив завести склады для товаров в Холмогорах, Вологде и даже Москве. В 1557 году англичане уже покупали в Холмогорах канаты – самый желанный для них предмет вывоза, – а также сало, пеньку и воск, крайне необходимые для растущего британского флота. Англичане обладали фактической монополией на северную торговлю до 1581 года, когда Россия потеряла Нарву и больше не могла сохранять ограничения для европейских купцов. Голландцам позволили приставать к беломорскому побережью, и к концу столетия они превзошли британцев по объему торговли. В 1584 году был основан Архангельск, стоявший непосредственно в устье Северной Двины (Холмогоры находились в 75 километрах от моря, вверх по течению реки). Навигация была возможной лишь в пределах короткого летнего периода. К концу XVI века Россия и ее европейские партнеры сделали Архангельск самым быстрорастущим российским портом.

В течение столетия, с 1450 по 1550 год, Великое княжество Московское показывало себя могущественной державой, укреплявшей контроль над основными ресурсами и торговыми портами в таких важнейших регионах, как балтийский, приволжский и причерноморский. Население его уже было разнородным: в центре – православные крестьяне и земледельцы восточнославянского происхождения; ближе к Арктике и на Урале – восточные славяне и финно-угры, проживавшие в лесах – среди них были православные и оставалось много приверженцев анимизма. Фактически империя начала складываться еще до покорения Казанского ханства и Сибири.

* * *

О русском государстве: Pritsak O. The Origin of Rus’. Cambridge, Mass.: Distributed by Harvard University Press for the Harvard Ukrainian Research Institute, 1981. Chap. 1; Noonan T. The Flourishing of Kiev’s International and Domestic Trade, ca. 1100 – ca. 1240 // Ukrainian Economic History: Interpretive Essays. Cambridge, Mass.: Distributed by Harvard University Press for the Harvard Ukrainian Research Institute, 1991 / Ed. by S. Koropeckyj. P. 102–146; Golden P. Aspects of the Nomadic Factor in the Economic Development of Kiev Rus // Ukrainian Economic History: Interpretive Essays. Cambridge, Mass.: Distributed by Harvard University Press for the Harvard Ukrainian Research Institute, 1991 / Ed. by S. Koropeckyj. P. 58–101; Franklin S., Shepard J. The Emergence of Rus’, 750–1200. London and New York: Longman, 1996. Все эти труды основаны на современной «евразийской» концепции; о ее истоках см.: Riasanovsky N. The Emergence of Eurasianism // California Slavic Studies. 1967. № 4. P. 39–72.

О возвышении Москвы в XVI веке: Kollmann N. The Principalities of Rus’ in the Fourteenth Century // The New Cambridge Medieval History. Vol. 6: c. 1300 – c. 1415. Cambridge: Cambridge University Press, 2000. P. 764–794, 1051–1058; Kollmann N. Russia // The New Cambridge Medieval History. Vol. 7: c. 1415– c. 1500. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. P. 748–770, 976–984; Ostrowski D. The Growth of Muscovy (1462–1533) // The Cambridge History of Russia. Vol. 1 / Ed. by M. Perrie. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. P. 213–239; Martin J. Medieval Russia, 980–1584. Cambridge: Cambridge University Press, 1995; Crummey R. The Formation of Muscovy, 1304–1613. London: Longman, 1987.

О Новгороде: Birnbaum H. Lord Novgorod the Great: Essays in the History and Culture of a Medieval City-State. Columbus, Oh.: Slavica Publishers, 1981. Обзорные труда по Киевской Руси и территории современной Украины в раннее Новое время: Subtelny O. Ukraine: A History. 4th edn. Toronto: University of Toronto Press, 2009; Magocsi P. A History of Ukraine. Seattle: University of Washington Press, 1996). О торговле мехами: Martin J. Treasure of the Land of Darkness: The Fur Trade and its Significance for Medieval Russia. Cambridge: Cambridge University Press, 1986.

О происхождении монголов: Frank A. The Western Steppe: Volga-Ural region, Siberia and the Crimea // The Cambridge History of Inner Asia: The Chinggisid Age / Ed. by N. Di Cosmo, A. Frank, P. Golden. Cambridge: Cambridge University Press, 2009. P. 237–259. О монгольском влиянии: Ostrowski D. Muscovy and the Mongols: Cross-Cultural Influences on the Steppe Frontier, 1304–1589. Cambridge: Cambridge University Press, 1998; Halperin C. Russia and the Golden Horde: The Mongol Impact on Medieval Russian History. Bloomington: Indiana University Press, 1985; Halperin C. The Tatar Yoke: The Image of the Mongols in Medieval Russia. Corrected edn. Bloomington, Ind.: Slavica, 2009.

О работорговле: Eurasian Slavery, Ransom and Abolition in World History, 1200–1860 / Ed. by C. Witzenrath. Farnham: Ashgate, 2015.

Глава 3
Собирание империи
Первые века

История первых веков существования русской империи – приблизительно с середины XVI до конца XVII века – поразительна для стороннего наблюдателя: сильнейший напор плюс почти полное отсутствие идеологии, описывающей имперский проект и проникнутой саморефлексией. Источники – летописи, указы, ведомственная переписка – являются недостаточно прочной основой для формирования концептуальных подходов. «Крестоносная» идеология была нех арактерна для православия, хотя антимусульманская риторика является общим местом для всех летописей. Даже если православная церковь и желала активнее заниматься миссионерством, государство не поддерживало ее в этом. Так, например, изданные в XVII веке указы запрещали сибирским губернаторам насильно обращать туземцев в православие или притеснять их – так как это мешало стабильному сбору налогов. Ни идеология, ни представление о собственном культурном превосходстве также не служили движущей силой завоеваний. Признавалось, что нерусские подданные отличаются по языку, религии и культуре, но при этом они не считались неполноценными. Как замечает Валери Кивельсон, Московское государство благосклонно смотрело на разнообразие населяющих его народов, считая всех их превосходными творениями Господа и знаком божьей милости, снизошедшей на Россию.

Российский «имперский» опыт традиционно отсчитывается с покорения Казанского (1552) и Астраханского (1556) ханств, столицы которых издавна являлись крупными центрами торговли с многонациональным и многоконфессиональным населением. За этим последовали присоединение Сибирского ханства (1582) и продвижение в Сибирь. На протяжении всего XVII века экспансия продолжалась в нескольких направлениях – восточном, южном (степь) и, хоть и с большими трудностями, в западном. Мотивы были прагматичными: установить контроль над важнейшими торговыми путями и центрами складирования товаров, чтобы получать таможенные пошлины и обзавестись материальными ресурсами (меха, налоги). Таким образом, это можно назвать колониальной политикой: в эти ранние века существования империи Россия практиковала «политику различий», сохраняя местные культуры и институции в обмен на лояльность, человеческие ресурсы и уплату дани и налогов.

ВЗЯТИЕ КАЗАНИ

В середине XVI века Московское государство уже имело в своем составе восточнославянские и финно-угорские народы, но покорение Казанского ханства, где проживали мусульмане и анимисты, принадлежавшие к различным этническим группам, стало решительным шагом на пути к мультиэтничности и мультиконфессиональности. Пользуясь отсутствием твердого порядка престолонаследия и намереваясь покончить с крымским влиянием в Казани, Москва в 1551–1552 годах провела военную кампанию. Завоевание было жестоким: победители прибегли к массовому изгнанию населения – прием, уже опробованный в западных приграничных землях после разгрома Новгорода (1478). Таким образом, бо́льшая часть татар покинула город. Вожди и элиты были истреблены или высланы; их владения отошли к русской поместной знати, а в самой Казани обосновались русские купцы. Мечети были разрушены, на конфискованных землях строились русские церкви и монастыри. Сопротивление, однако, оказалось упорным – татары и черемисы (марийцы) восставали в 1570–1572 и 1581–1584 годах. Оба выступления были безжалостно подавлены.

Казань была космополитическим торговым центром, общественно-политическую элиту образовывали татары, говорившие на языке тюркской семьи и исповедовавшие ислам. Население также состояло из татар – ремесленников, торговцев, представителей духовенства, учащихся. Бо́льшая же часть подданных хана проживала в сельской местности и исповедовала анимизм. Южнее Волги (в этом месте она течет с запада на восток), в лесостепи, обитали тюркоязычные чуваши и говорившие на финно-угорских языках мордовцы; они занимались земледелием, рыболовством, пчеловодством. К северу от Волги жили финно-угорские народы – черемисы (марийцы) и вотяки (удмурты), которые, помимо использования лесных ресурсов, занимались охотой.

Установив контроль над территориями, приобретенными в результате кровавого завоевания, московские власти приняли на вооружение типичный для колонизаторов раннего Нового времени подход, который Андреас Каппелер описывает как гибкость и прагматизм, выражающиеся в терпимом отношении к местной автономии везде, где возможно. Население Казани в значительной мере стало состоять из русских, но в деревнях вокруг нее сохранялся статус-кво, поддерживаемый лояльными Москве этническими группами. За местными элитами остались собственность на землю и экономические ресурсы (ульи, лес, бобровые плотины), а также господство в администрации и судах, которые, однако, в случае с тяжкими преступлениями подчинялись теперь русскому уголовному законодательству. Большинство споров решались шариатскими судами, хотя все, даже представители нерусских народностей, имели право обращаться в русские суды по уголовным делам (и пользовались этим правом). Татарские и чувашские конники влились в русское войско, образовав особые татарские подразделения; им предоставляли поместья, как и русским воинам, и из них отныне состояла бо́льшая часть казанской знати. Татарским высокопоставленным князьям (мурзам) не требовалось переходить в православие, чтобы владеть землей и крестьянами, а также иметь привилегированный статус на службе; тем не менее, некоторые обращались в христианство и входили после этого в состав высшей московской элиты.

Коснемся налоговых вопросов. Нерусское население Казанского ханства – татары, черемисы (марийцы), чуваши, мордва и вотяки (удмурты) – продолжало платить дань (ясак), которую до этого столетиями направляло монгольским ханам, а затем их преемникам. Захватив земли, где правили чингизиды, русские цари заняли место ханов, собиравших дань (принятие московским князем царского титула в 1547 году степняки, видимо, воспринимали как его утверждение в качестве наследника чингизидов). По сравнению с налогами, которыми облагали восточнославянских православных крестьян, ясак был далеко не таким обременительным; когда же в начале XVIII века ввели подушную подать и рекрутскую повинность, они не коснулись туземных народностей. И все же ясак, часто взимаемый в виде мехов, немало увеличил царский доход. «Ясачные люди» – этнические группы, населявшие бывшее Казанское ханство, – считались государственными крестьянами и поэтому находились в ведении приказных людей; землевладельцам, как русским, так и татарам, не разрешалось закрепощать их или обращать в рабство.

В 1556 году Москва заняла Астрахань, порт вблизи Каспийского моря, что позволило ей контролировать волжский торговый путь (но не степные земли по обоим берегам реки). Опираясь на этот форпост, она попыталась распространить свое влияние на Северный Кавказ. Группа черкесов из Кабарды заключила недолговечный союз с Москвой (1557–1558), скрепленный в 1561 году браком недавно овдовевшего Ивана IV с кабардинской княжной Марией Черкасской. В XVII веке князья Черкасские вошли в число самых богатых и влиятельных русских бояр. В 1567 году был основан Терский острог – русская крепость на берегу Терека. Однако из-за противодействия со стороны Османской империи Москве не удавалось прочно закрепиться на Кавказе вплоть до XVIII века. Турки пытались вырвать Астрахань из рук России, но не добились успеха; при этом крымские татары, их союзники, совершали опустошительные набеги на русские земли, дважды дойдя до Москвы (1571, 1572).

ЛЕС И СТЕПЬ, ПОСРЕДНИКИ И СРЕДИННАЯ ЗЕМЛЯ

Ход русской истории задало взаимодействие леса и степи, выглядевшее порой как симбиоз, порой как противостояние. В степи жили кочевники-животноводы, как правило, говорившие на языках тюркской семьи, включая татарский (мы имеем в виду причерноморские и прикаспийские степи). В лесу обитали, пользуясь его ресурсами, финно-угорские народы, включая туземцев Сибири, и восточные славяне, занимавшиеся земледелием, но кроме того, рыболовством, охотой и собирательством. Торговля и общие интересы порождали симбиоз между лесом и степью. Различные товары – янтарь, меха, рабы – перевозились, по меньшей мере с IX века, через земли, покрытые лесами: с Балтики к Черному и Каспийскому морям, чтобы в конце концов оказаться в городах Средиземноморья и Ближнего Востока. Князья городов, расположенных в лесной зоне, объединялись с кочевниками-степняками для совместного ведения войны и торговли. Кочевники же создали «экономику набегов», ставшую дополнением для животноводства; их походы с целью захвата рабов в рассматриваемое нами время были настоящим бедствием. Как уже отмечалось, важнейший поворот в истории Европы и Евразии произошел тогда, когда аграрные империи с оседлым населением – государство Габсбургов, Речь Посполитая и Россия, самая успешная из трех, – смогли занять степные территории, пресечь набеги работорговцев, монополизировать торговлю и, главное, превратить пастбища в возделываемые поля. Этот процесс длился с XVI по XVIII век и потребовал долгого сотрудничества с посредниками.

Как мы уже видели, продвижение России на запад вызвало конфликт с Великим княжеством Литовским, Польшей, Швецией и Новгородской республикой. Все это были государства с оседлым населением, проблемы в отношениях с ними Россия решала при помощи войны и дипломатии. Когда Россия обратила свой взгляд на юг и на восток – на степь и сибирскую тайгу, – она обнаружила, что это совершенно другой мир. Исторически это была сфера влияния монголов, где легитимность власти гарантировалась происхождением от Чингисхана, а в дипломатии, переговорах, союзнических отношениях и войнах применялись выработанные монголами практики. С конца XIV века Монгольская империя, на пространстве от Кипчакского ханства до Китая, стала распадаться на ханства с непостоянными границами, каждое из которых возглавляли представители чингизидов. Самые сильные из них располагались там, где велась оживленная торговля (Крымское, Казанское), самые слабые – в лесах и степях (Ногайская Орда на нижней Волге, Сибирское ханство). В XVIIXVIII веках евразийская степь была изменчивым пространством: туда прибывали новые племена, оттесняя прежние, которым приходилось заниматься поиском других пастбищ. Так в конце XVI века ногайцы заставили откочевать прочь обитателей Большой Орды, но сами, в свою очередь, были прогнаны с этих земель калмыками в начале XVIII века. В первые десятилетия XIX века джунгары вытеснили казахов из Средней Азии в степи Западной Сибири и Предуралья и начали посягать на земли башкир. Все эти постоянные изменения давали импульс «экономике набегов» и затрудняли продвижение России в степь.

В XVIII веке, по мере того как Россия занимала степные области, она вошла в соприкосновение со «срединной землей» (middle ground). Это понятие сделалось широко известным благодаря Ричарду Уайту, изучавшему взаимоотношения между европейцами и аборигенами Северной Америки, его применяли также исследователи российской истории – Томас Барретт, Юрий Маликов, Уиллард Сандерленд, Майкл Ходарковский. «Срединная земля» – это зона контактов, неподвластная ни одному сильному государству, созданная в результате взаимодействия между народами, представляющими различные культуры и заинтересованными во взаимной торговле. Торговля бобровыми шкурами между ирокезами и французами, торговля соболями между сибирскими туземцами и восточными славянами создавали зоны взаимодействия. Стороны приспосабливались друг к другу, перенимая в той или иной степени чужой язык, рацион, одежду, оружие, даже верования. «Срединная земля» обычно не существует долго – какое-нибудь сильное сообщество в конце концов устанавливает контроль над ней и навязывает господствующую в нем культуру. В процессе этого, однако, ему необходимы посредники – для заключения союзов, охраны границ, доступа к культуре. Помня определение Уайта – «промежуточное место; в промежутке между культурами, народами, а также между империями и сельским миром, не знающим государства», – некоторые, например Майкл Ходарковский, утверждают, что Россия породила гибридную «срединную землю», так как продвижение в окраинные области осуществлялось по инициативе государства, а не независимых торговцев. И все же там происходило характерное взаимодействие, описанное Уайтом: по мере наступления России на окраинные территории образовывались десятки «срединных земель». Ведущую роль здесь играли казаки – важнейшая из всех «промежуточных» групп евразийской степи.

Казаки появились на границе леса и степи во время исторического поворота, о котором мы упоминали: управляемые бюрократией империи с оседлым населением начали продвигаться на юг и восток. Казаками стали отступники, бежавшие на рубежи государства, желая получить выгоду от торговли или уйти от налогов и закрепощения. С конца XV века они встречаются по всей «евразийской дуге» – от нижнего Дуная, находившегося за пределами габсбургских владений, к Днепру, южнее Великого княжества Литовского, далее к Дону, Кубани, Тереку, протекающим через причерноморские и прикаспийские степи, к Яику (сейчас Урал) и Иртышу в восточной Сибири. Кроме того, группы людей со схожим образом жизни углублялись в Сибирь в поисках мехов и других богатств. Именно образ жизни объединял всех казаков, в остальном же среди них наблюдалось потрясающее разнообразие: в Сибири это были свободные искатели приключений, на юге России – гарнизонные войска, в Украине – основатели суверенного государства (Гетманщины). Разумеется, было и множество других вариантов в том, что касается политического самосознания и степени автономии.

Все это были исключительно мужские сообщества, состоявшие из сухопутных или речных разбойников: само слово «казак», перешедшее в тюркские языки из арабского, означало «удалец». Эти рыцари большой дороги, вооруженные и опасные, жили за счет грабежа и вымогательства, угона рабов и торговли. В военном отношении они подражали своим противникам: в степи это были легковооруженные, подвижные воины, которые пользовались луком и ездили на низкорослых быстрых лошадях; на Днепре, Доне, Волге, Каспии – опытные судоходцы, захватывавшие корабли и требовавшие выкупа в классической пиратской манере; в Сибири они плавали по рекам и пробирались через леса пешком или верхом. Их полувоенные лагеря обеспечивали относительную безопасность тем, кто бежал из мира оседлых поселенцев – крестьянам, тяготившимся крепостной зависимостью, рабам, жаждавшим свободы, религиозным раскольникам, спасавшимся от преследований, и просто людям, искавшим лучшей доли. Все они часто искали защиты в казачьих крепостях.

В классическом стиле «срединных земель», казачьи отряды перенимали язык, культуру, одежду, рацион, методы торговли у окружавших их сообществ. На Днепре казаки пользовались украинским языком, восточнее Дона и в Сибири – русским. При этом каждая группа отличалась этническим разнообразием: турки, татары, русские, украинцы, калмыки, ногайцы и другие сосуществовали друг с другом в атмосфере крепкого товарищества. К примеру, в реестре украинских казаков XVII века указано, что они происходят из 74 городов на территории Литвы и семи – на территории Польши; были также выходцы из Московского государства, германских княжеств и Сербии, крымские татары. Точно так же один отряд сибирских казаков в 1587 году включал 50 польских солдат, 100 польско-литовских казаков, 1000 татарских казаков, 300 башкир. Среди казаков Иртышской линии в Западной Сибири, помимо русских и казахов, были немцы, шведы и украинцы. Слово «казак» указывало на образ жизни, а не на этническую идентичность.