Текст книги "Россия и ее империя. 1450–1801"

Калмыцкие степи, как и Башкирия, активно заселялись русскими и украинскими крестьянами: в 1764 году калмыки составляли всего 67 % населения региона, в 1795-м – 48 %. В 1760-е годы Россия уже вмешивалась в их самоуправление, надзирая за избранием должностных лиц и повышая требования к военной службе; переселенцы из России захватывали пастбища. Поэтому, когда в январе 1771 года власти империи Цин предложили калмыкам обосноваться в Монголии, около двух третей народа тронулись с места. Русское военное командование, неспособное остановить этот массовый исход, стало подстрекать казахов к нападениям на калмыков; другие кочевнические племена тревожили их во время прохода по Средней Азии, так что тысячи человек скончались по пути. Ответ России был жестким: упразднение Калмыцкого ханства и помещение оставшихся калмыков под юрисдикцию астраханского губернатора. В 1780-е годы на этих территориях начала осуществляться административная реформа – в частности, создавались земские суды для калмыков. Численность и могущество волжских калмыков сократились, и они надолго сохранили кочевнический образ жизни, оставаясь ясачным народом на протяжении нескольких десятилетий XIX века.

Если говорить о подчинении казахов, Россия мало чего добилась на протяжении XVIII века. Между тем именно нападения казахов в первую очередь угрожали караванной торговле между русской Западной Сибирью и Средней Азией. Испытывая давление со стороны джунгар, в первой трети столетия две группы казахов двинулись из Средней Азии в прикаспийские степи. В 1731 году Малая Орда, занявшая степи по левому берегу Яика, между Каспием и Уралом, вступила в союз с Россией; в 1740 году ее примеру последовала Средняя Орда, обосновавшаяся в степях южнее Западной Сибири.

Во время своих первых контактов с Россией казахи являлись типичным среднеазиатским кочевым народом. Будучи тюркоязычными, они приняли ислам еще тогда, когда существовала Монгольская империя. Их религиозные обряды, однако, носили синкретический характер. У них не было ни мечетей, ни медресе, ни обучения арабскому языку, а исламские практики дополнялись шаманскими ритуалами, в основе которых лежали культ предков и анимистические представления. Казахи почитали духов солнца и луны, земли и животных, огня и воды. Как и все кочевые народы, они поддерживали устную традицию: клановая генеалогия и военные подвиги находили свое отражение в эпосе, прославлявшем опасности и традиции кочевой жизни. Циркуляция между летними и зимними пастбищами соответствовала описанной в главе 3. Казахи выращивали овец, коз, лошадей, на юге – верблюдов, питание было обычным в таких случаях: молочные продукты, баранина, конина. Кроме того, славились казахские соколы.

Договоры позволили привнести некоторую стабильность в казахско-русские отношения, хотя и непрочную: они нарушались чаще, чем соблюдались. Многие казахи присоединились к яицким казакам и башкирам во время Пугачевского восстания (1773–1775); в 1791–1794 годах вспыхнул уже чисто казахский мятеж, направленный против русских переселенцев, волнения продолжались и в XIX веке. России приходилось постоянно пересматривать отношения с казахами из-за отсутствия согласия между казахскими племенами, проживавшими на большой территории. Малая Орда подпала под влияние России раньше Средней. Когда в 1780-е годы в областях, граничивших со степью, начали осуществляться административные реформы Екатерины II, казахские земли еще не были частью империи. Но в 1784 году в Оренбурге появился суд для разрешения споров между русскими подданными и казахами Малой Орды, включавший по шесть представителей с каждой стороны. Он опирался на русские законы, но прислушивался к мнению местных народов. Россия также пыталась упразднить ханскую власть в Малой Орде, что встречало у казахов такое же сопротивление, как ранее у калмыков. Ей пришлось отступить и ограничиться усилением контроля. В начале XIX века Малая Орда все еще оставалась вне административных структур империи – например, таких, как генерал-губернаторства.

УРЕЗАНИЕ СРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

Россия, как и в XVII веке, в своих многочисленных приграничных зонах зависела от казаков: последние играли роль посредников, отражали нападения кочевников и защищали русских поселенцев, укрепляя границы для преграждения потока беглецов из империи. Большие казачьи сообщества существовали на Днепре и Дону, в Причерноморье, на Северном Кавказе, в приграничной полосе вдоль калмыцких и казахских степей. Однако в XVIII веке Россия ужесточила свою политику в отношении казаков, начав систематически урезать их автономию и юридически закреплять их нахождение на русской службе. В 1721 году дела, касающиеся казаков, были переданы из Коллегии иностранных дел в Военную коллегию: символическое понижение статуса и знак долгосрочного стремления формализовать их службу. В разных местах этот процесс шел с различной скоростью. В 1774 году Екатерина II передала общее руководство всеми казачьими и другими иррегулярными частями своему блестящему сподвижнику Григорию Потемкину, генерал-губернатору Новороссии (только что завоеванных южных территорий); он приступил к реформам, затронувшим в первую очередь Запорожье, затем Гетманщину, Дон и Яик.

Яицкие казаки, охранявшие укрепленную линию, которая шла от Оренбурга до Каспия, находились на русской службе с конца XVII века. Во многом они претерпели ту же эволюцию, что их донские собратья в предыдущем столетии. По мере роста населения и перехода от рыболовства к экономически более выгодному разведению крупного рогатого скота и овец выделилась элита – казачье офицерство, в большей мере зависевшее от России. В 1730-е годы Россия уже постоянно вмешивалась в дела яицких казаков и в 1738-м сместила их атамана; в 1770-е годы атаман назначался русскими властями, а за казачьим кругом надзирал оренбургский генерал-губернатор. Но подобные действия вызывали раздражение, и в 1772 году, в ответ на попытки сделать казаков регулярным воинским формированием и борьбу с преобладавшим среди них старообрядчеством, вспыхнуло восстание: казаки перебили русский гарнизон, включая командующего. Мятеж был подавлен, но всего через год яицкие казаки подняли еще один, перешедший в Пугачевское восстание (1773–1775). После его поражения яицкое войско было распущено и заменено новым, находившимся под управлением оренбургского генерал-губернатора. Увеличилось число русских гарнизонов. Само войско было переименовано в Уральское (а река Яик, соответственно, в Урал) и реорганизовано по единому для всех казачьих войск образцу: действительная воинская служба в течение определенного срока (обычно трехлетнего) где-либо в пределах империи, 17 лет местной службы, еще пять лет нахождения в полицейских частях. Таким образом, уральские казаки были рассеяны по всей территории государства, а трехлетний срок действительной службы нередко удлинялся.

Россия создавала в калмыцких и казацких степях и другие казачьи войска, по мере того как граница отодвигалась все дальше. Сооружая укрепленные линии, о которых говорилось выше – от устья Яика до алтайских копей, – Россия перенаправляла торговлю со Средней Азией к таможням по ту сторону границы, в Оренбурге и Семипалатинске. Эти города сделались, наподобие Астрахани, оживленными мультикультурными центрами, где встречались русские, татарские и бухарские купцы, где можно было видеть церкви и мечети. Россия создала – исключительно для казаков – так называемую Линию, зону плодородных пастбищ шириной в 16 километров между Оренбургом и Алтаем, куда не было доступа казахам и русским крестьянам (см. карту 4). Казаков привлекали для службы на Линии, давая земельные пожалования и торговые привилегии; так возникло новое, многонациональное казачье сообщество, называвшееся по-разному – оренбургские, сибирские или иртышские казаки. Эти войска с самого начала находились под надзором России, хотя и сохраняли самоуправление и особый жизненный уклад. В эти плодородные земли устремлялись люди самого разного сорта: православные русские и украинцы, иностранцы-военнопленные (литовцы и шведы), представители коренных народов Сибири (анимисты или мусульмане), казахи-мусульмане и калмыки-буддисты.

С 1770-х годов Россия начала привлекать казахов Средней Орды для службы на Иртышской линии в качестве линейных казаков. Обедневших казахов также приглашали селиться в удаленных от границы областях, предлагая им пастбищные угодья в обмен на милицейскую службу. К 1819 году более 12 тысяч казахов переселились в Омскую область, где, взаимодействуя с русскими и украинскими крестьянами, усвоили кое-какие особенности жизненного уклада восточных славян: вместо овец стали разводить крупный рогатый скот, добавили в рацион овощи и супы. Некоторые батрачили на русских крестьян и казаков; были такие, кто обращался в православие. Культурный обмен не был односторонним, как указывает Юрий Маликов. Линейные казаки пользовались русским языком в качестве местного лингва-франка, но (как и члены окружавших их сообществ) говорили также по-казахски; формально православные, они примешивали к своей религии анимизм или склонялись к староверию. Некоторые усваивали казахскую культуру: занимались торговлей, переходили на казахскую пищу (конина, кумыс), разводили овец, носили казахскую одежду, оттачивали соответствующие военные навыки. Заключались смешанные браки; казаки покупали казахских детей в качестве работников, хотя это было противозаконно. В случае конфликтов с казахами казаки прибегали к степным обычаям, вплоть до конца столетия отказываясь обращаться в русские суды.

Это был максимум контроля над казаками, которого смогла добиться Россия. Казачьи войска считались официальными русскими частями и возглавлялись русскими генералами, но сохраняли свое полковое устройство и во многом – изначальную автономию. Контроль со стороны России не изменил сути казачьей культуры. В Запорожье, на Дону, Яике, Кубани, Тереке, на Иртышской линии казаки хвалились своими вольностями и своим самоуправлением. Эти воинские формирования, мультиэтничные и мультирелигиозные, сражались во славу своего рода и войска, а не России. С конца XVIII века русские власти предпринимали попытки изменить ситуацию и внушить казакам по всей империи чувство лояльности к России. Для этого на Дону и Урале создавались школы, внедрялось православие, вводились воинские почести и знаки отличия, чтобы отмечать казачьи части, верные России. В 1827 году цесаревич Александр (будущий Александр II) был провозглашен атаманом Донского, Уральского и Терского казачьих войск. По мере того как казачьи верхи богатели, становились более оседлыми и приближались по своему статусу к русскому дворянству, они принимали для себя эту идентичность. В середине XIX века их представители принялись создавать тексты, в которых казаки изображались русскими и православными с самого начала. К концу XIX столетия миф о казаках как самых верных сынах России и самых ревностных защитниках царя сформировался окончательно, но он никак не соотносился с происхождением казаков, имевшим намного более сложный характер.

СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ

Хотя в XVIII веке Россия имела виды на Северный Кавказ – богатые территории с плоским рельефом и черноземной почвой к северу от Кубани и Терека, – он, как и казахское степное приграничье, оставался срединной землей, где проживало множество местных этнических групп, а притязания России на господство поддерживали в лучшем случае только казаки. Уже в XVI веке степи севернее Терека и долина этой реки были местом обитания казаков, промышлявших воровством и грабежами и служивших России тогда, когда им было удобно. Среди них встречались турки, персы, беглые украинские и русские крестьяне, дагестанцы, калмыки, грузины, армяне, ингуши, осетины. Из верований в ходу были анимизм, ислам, православие (нового и старого обрядов, а также грузинского толка). Центром казачьих земель являлся основанный в 1588 году Терский город, который номинально считался русской крепостью и в конце XVI столетия насчитывал, вероятно, около 20 тысяч жителей – преимущественно представителей местных народностей; казаков и русских было намного меньше. В XVI веке Россия начала заключать союзы с кавказскими государствами – Иван IV в 1561 году вступил в брак с кабардинской княжной, – а царский титул с 1594 года содержал слова: «Государь Иверские земли, Грузинских Царей, и Кабардинския земли, Черкаских и Горских Князей». Однако номинальное русское присутствие в Терском городе мало что давало в смысле реального господства.

Серьезное внимание на Северный Кавказ Россия обратила во время Персидских походов Петра I, вступив в борьбу за влияние в этой области с крымскими татарами и Османской империей, и на протяжении большей части XVIII века стремилась закрепиться там. Были основаны Кизлярская и Моздокская крепости с гарнизонами, составленными из местных казаков и из разного рода пришлых. В 1720-е годы тысяче семей донских казаков было велено переселиться на Северный Кавказ (вероятно, последняя из мер такого рода, принятых после подавления Булавинского восстания 1707–1708 годов). Кизляр стал центром для нескольких групп, собирательно именовавшихся терскими казаками. В 1721 году они, как и все остальные казаки в империи, были переданы в ведение Военной коллегии, но в то время Россия еще не утвердилась здесь как следует.

Российское господство стало более ощутимым в 1760-е годы, после успехов в войнах с турками и сооружения укрепленных линий против набегов чеченцев и кабардинцев. В 1760–1780-е годы была построена Кавказская линия, протянувшаяся от Азова к юго-востоку – до Ставрополя и Моздока на Тереке, далее вдоль левого берега Терека к Кизляру, расположенному близ впадения реки в Каспий. В целом линия описывала полукруг, проходя через весь Северный Кавказ. В 1794 году появилась новая линия, параллельная Азовско-Кизлярской: от Екатеринограда близ Моздока (западнее него) к Керченскому проливу. Для охраны этих линий в 1790-е годы на Кавказ переместили часть казаков из распущенного Запорожского войска; так возникло Черноморское казачье войско, располагавшееся севернее реки Кубань. Ногайцы, рассеявшиеся по причерноморским степям, также вступали в казачьи отряды на Северном Кавказе и на Дону. Все эти казаки несли гарнизонную службу, защищали русские территории от нападения, использовались в качестве посыльных и конвойных, составляли карты, строили дороги и мосты.

Их присутствие давало стабильность, необходимую для притока крестьян, которые, в свою очередь, обеспечивали тыл для воинских частей и укрепляли позиции империи в этих краях. В 1760-х годах Россия стала привлекать сюда осетин, предоставив им налоговые льготы в случае обращения в православие, а в 1780-х переселила около 68 тысяч государственных крестьян, преимущественно однодворцев. Помимо насильственного переселения, происходило и добровольное: на Кавказ устремлялись беглые крестьяне, староверы и многочисленные представители северокавказских этнических групп: Томас Баррет назвал это «великой перетасовкой кавказских народностей». Армяне, грузины, ингуши, осетины, чеченцы поселялись за русскими укрепленными линиями, чтобы заниматься землепашеством, выращивать виноград и шелковицу, вести торговлю.

Российская экспансия на Кавказе была обусловлена его стратегическим положением с точки зрения экономики; однако этот регион постоянно создавал для России проблемы этического характера. Со времен Геродота Кавказ поставлял невольников, оживленная торговля людьми не прекращалась, несмотря на то что контроль над Причерноморьем и рынками рабов переходил от одной империи к другой – от Римской к Византийской, а затем к Османской. Воинственные племена Северного Кавказа, как и грузинские князья и знать, не имея достаточных ресурсов, получали за счет этого необходимые им средства. Соседи регулярно совершали набеги на соседей, добывая невольников и скот: все это немедленно отправлялось по путям, которые вели в Крым – крупнейший центр работорговли. Многие из этих рабов были христианами, и с началом продвижения на Кавказ Россия столкнулась с этической дилеммой. Губернаторам было приказано защищать христиан, спасающихся от работорговцев, выкупать или отбивать силой всех рабов-христиан, которые им встретятся. После занятия Крыма в 1770-х годах он перестал служить базой для торговли людьми, но рынки всего лишь переместились в другие места; что же касается Кавказа, там Россия вела борьбу с работорговлей в течение нескольких десятилетий XIX века.

Восточные славяне, в XVIII веке начавшие селиться на Северном Кавказе, увеличили и без того значительное разнообразие этносов, культур и экономических укладов. Так, в Кизляре (1770-е годы) 92 % жителей были нерусскими, мечетей и армянских церквей насчитывалось больше, чем православных храмов. Наблюдалась экономическая специализация по этническому признаку: грузины и армяне занимались виноградарством и шелководством, горцы (ингуши, чеченцы, осетины) – неквалифицированным трудом или ремесленным производством; некоторые из них практиковали степное скотоводство. В черноземной долине Кубани возникли богатые земледельческие хозяйства. Долина Терека в его верховьях также была плодородной, там выращивали виноград и овощи, в прикаспийских областях разводили домашний скот, а чуть западнее сеяли хлеб.

По мере роста численности казаков и невоенных поселенцев им требовалось все больше батраков, и они прибегали к местной практике договорного рабства, существовавшей здесь еще долго после ее официальной отмены петербургскими властями (1718). Взаимодействие казаков с местными народами напоминало то, которое установилось между линейными казаками и казахами: они пересекали укрепленные линии, чтобы вести торговлю, перенимали местные технологии в области земледелия и животноводства. Русские власти предпринимали усилия по обращению северокавказских казаков в православие и их русификации, но на протяжении XVIII века не достигли особых успехов. Многие казаки-христиане были старообрядцами, некоторые исповедовали ислам; частыми были браки с представительницами местных народностей. С конца XVIII и в течение XIX века Россия – как и в случае с линейными казаками – стремилась упрочить в их сознании связь с Россией, империей и царем, создавая знаки отличия, знамена, штандарты, особые имперские полки, но терское и черноморское казачество сохраняло прежний независимый дух. Казаки пели песни о восстании Степана Разина и староверии, каждый отождествлял себя скорее с родной станицей, чем с регионом в целом и тем более – с Российской империей.

Главным центром притяжения на Северном Кавказе, если говорить о российских владениях, оставалась Астрахань, через которую по-прежнему велась крупномасштабная торговля, хотя в середине XVIII века Шелковый путь изменил направление и стал проходить через Оренбург. Ее окружали земли полунезависимых народов – калмыков, ногайцев, казахов. Население самого города было разнообразным по составу: здесь проживали армянские, татарские, индийские купцы, которые вели международную торговлю. Каждая этническая группа обладала собственными правами, включая особое законодательство, отдельную судебную и налоговую систему, но при этом имела доступ к русским судам; все это подробно описал немецкий натуралист Самуил Готлиб Гмелин, посетивший Астрахань в 1770 году. Русские горожане, не принадлежавшие к верхам общества, платили налоги, татарские – нет; армянская и индийская общины вносили единовременные взносы, освобождая себя от налогов и повинностей. Вокруг Астрахани существовало семь татарских городков, пользовавшихся привилегиями в отношении налогов и службы. Все это административное разнообразием заметно сократилось после екатерининских реформ. Уже в 1760-е годы был введен единый суд для всех нерусских народностей, заменивший отдельные суды для армян, татар и индийцев, однако к каждой группе по-прежнему применялись ее собственные законы. В 1780-е годы в Астрахани была реализована реформа 1775 года, появились верхние и нижние земские суды. Подушная подать распространилась на более широкие слои нерусского населения, не относившиеся к аристократии, армяне и татары из близлежащих городов столкнулись с увеличением налогов и дополнительными повинностями. Вне Астрахани была создана упрощенная система местных судов, центром которой стал Екатеринбург; как и на казахской границе, был создан суд для дел с участием подданных Российской империи и тех, кто проживал за ее пределами. В нем заседали представители туземного населения и применялись местные обычаи; апелляционная инстанция в Екатеринбурге состояла из русских и туземцев и разбирала жалобы согласно русскому законодательству. Таким образом, государство учитывало местные особенности, введя в то же время новую, единую для всей империи, административную систему.

ДОНСКИЕ КАЗАКИ

Донским казакам повезло больше, чем многим другим полуавтономным группам на периферии империи: они успешно избежали уничтожения, превращения в обычное провинциальное образование или растворения в русской регулярной армии (то, что происходило с запорожскими и яицкими казаками с 1770-х годов). На протяжении XVIII века донские казаки умело вели переговоры с Россией. В 1707–1708 годах Кондратий Булавин поднял их на восстание, в чем-то напоминавшее разинское (1670–1671). Обедневшие казаки на Верхнем Дону взбунтовались против казачьих верхов, которые содействовали русским властям, высылавшим бедняков с Дона или понижавшим их статус до крестьянского. Петр I, жестоко подавивший стрелецкий бунт в Москве (1698), десять лет спустя так же безжалостно расправился с булавинским восстанием. Как указывает Брайан Бек, он взял на вооружение политику выжженной земли – русские цари никогда не применяли ничего подобного по отношению к повстанцам-казакам. Более 90 % тех, кто проживал в верховьях Дона, погибли, их поселения были разорены, 2000 квадратных километров земли, принадлежавшей донским казакам, были конфискованы с расчетом на то, что туда прибудут русские. Однако с верными ей казаками Россия обращалась так же, как после измены Мазепы в 1708 году: награды и привилегии вместе с контролем Москвы над назначением атаманов и полковников. Петр назначил очередного донского атамана пожизненно (обычно эту должность занимали один-два года), и после этого Москва требовала представлять кандидатуру атамана ей на утверждение. С 1721 года донское казачество стало подчиняться Военной коллегии; кроме того, создавалось Собрание старшин для улучшения взаимодействия с Москвой и более активного привлечения казачьих верхов на русскую службу. В решающие моменты (1718, 1723) вожди донских казаков соглашались на требования России и низлагали избранных атаманов; в 1720 году они провели перепись для составления реестра и исключения новоприбывших из числа казаков, создав паспортную систему. Они действовали в русле внешней политики империи, не нарушая границу с Османской империей и не совершая набегов на ее территорию. Во время войн они действовали там, куда их послал царь: так было во время конфликтов с Польшей и Турцией и даже наполеоновского вторжения.

В обмен на это донские казаки сохранили важнейшие атрибуты независимости: самостоятельно действующие полки, местное самоуправление (под контролем России), свободу от тягла, исключительное право владения землей. Они превратились в замкнутую группу, привязанную к территории, которая уже в XVIII веке обозначала себя как «народ». Те, кто занимал самое высокое положение, стали богатыми землевладельцами и обращали в крепостную зависимость русских и украинских крестьян; право на занятие должности атамана фактически монополизировали представители нескольких семейств. Социальное неравенство между состоятельными верхами и несущими низами увеличивалось на протяжении всего столетия. В 1775 году, после того как донские казаки продемонстрировали свою лояльность во время Пугачевского восстания, вице-президент Военной коллегии Потемкин реорганизовал верховную власть на Дону: эти мероприятия отчасти воспроизводили административную реформу 1775 года, но содержали и отличия, которые обеспечивали Войску автономию. Потемкин создал Войсковое гражданское правительство, где дела обсуждались коллегиально, наподобие того, что существовало в российских губерниях. В него входили атаман и шесть казаков, получавших жалованье от государства и подчинявшихся генерал-губернатору, который фактически надзирал за военной организацией Войска, при том что номинальным главой числился атаман. Контроль со стороны Петербурга оставался достаточно сильным, но назначение выборных лиц из числа старшины позволило казакам сохранить некоторую самостоятельность. Потемкин разработал механизмы, призванные упорядочить доступ к должностям, и сделал шаги к уравнению казачьих верхов с русским дворянством – в духе реформы 1775 года, смысл которой состоял в опоре на местную знать. В 1796 году все представители казацкой старшины получили дворянское достоинство.

Донское казачье войско во многих отношениях добилось наибольшего успеха из всех, находившихся под контролем России: ему удалось сохранять свои культурные особенности и свою территорию на протяжении нескольких поколений. При Екатерине II был создан гвардейский казачий полк – средство вознаградить тех, кто остался верен ей во время Пугачевского восстания. Казаки следующего поколения уже слагали легенды про исконную верность Дона царю и империи. Оставаясь автономными в военном отношении, дончане храбро сражались на царской службе до самого конца империи, так что понятие «донские казаки» стало ассоциироваться с пламенным русским национализмом и преданностью царю. Но от изначальной самостоятельности и духа войскового товарищества мало что осталось. В течение XVIII века старшина богатела благодаря привилегиям, дарованным русскими властями, дворянскому статусу, земельным владениям, ее представители вели образ жизни, характерный для сельской аристократии. Рядовые же казаки нищали, становясь неспособными нести службу. Реформы 1830-х годов были нацелены на реорганизацию экономики Донской области и изменение порядка несения службы, что позволило сохранить войско как привилегированное воинское формирование, состоящее из иррегулярных частей.

Российская экспансия на восточном и степном направлениях требовала посредников на «срединных землях», осуществлявших контроль над этими территориями. Местные племена были подчинены и сориентированы на сотрудничество с Россией, казаки поставляли воинские контингенты и получили определенную автономию, туземные сообщества сохранили социальные и экономические привилегии. В XVIII веке государство стремилось усилить военный контроль над казаками, но казачьи части оставались иррегулярными и находились на особом положении. В то же время российские власти поощряли миграцию восточнославянского населения в эти окраинные земли и даже напрямую участвовали в данном процессе. В XVIII веке империя, как и прежде, удерживала господство над этими территориями при помощи разнообразных стратегий, но общей тенденцией было укрепление связей с ними.

* * *

Демографическая статистика: Mironov B., Eklof B. The Social History of Imperial Russia, 1700–1917. Boulder: Westview Press, 2000. В. М. Кабузан опубликовал на русском языке ряд демографических исследований, охватывающих период с XVIII по XX век, а в географическом плане – Новороссию, Дальний Восток, Крым, поселения немцев и молдаван. Его работы общего плана касаются всех народов империи: Народы России в XVIII веке: Численность и этнический состав. М.: Наука, 1990; Эмиграция и реэмиграция в России в XVIII – начале XX в. М.: Наука, 1998.

Общие труды, посвященные многонациональной русской империи: Kappeler A. The Russian Empire: A Multiethnic History. Trans. Alfred Clayton. Harlow: Longman, 2001; Slocum J. Who, and When, Were the Inorodtsy? The Evolution of the Category of «Aliens» in Imperial Russia // Russian Review. 1998. № 57. Р. 173–190; Pallot J., Shaw D. Landscape and Settlement in Romanov Russia, 1613–1917. Oxford: Clarendon Press, 1990.

О внешней политике и экспансии России: LeDonne J. The Russian Empire and the World, 1700–1917: The Geopolitics of Expansion and Containment. New York: Oxford University Press, 1997; The Grand Strategy of the Russian Empire, 1650–1831. New York: Oxford University Press, 2004.

О продвижении на Урал и в прикаспийские степи: Ходарковский М. Степные рубежи России. Как создавалась колониальная империя. 1500–1800. М.: Новое литературное обозрение, 2019; Malikov Y. Tsars, Cossacks, and Nomads: The Formation of a Borderland Culture in Northern Kazakhstan in the 18th and 19th Centuries. Berlin: KS, Klaus Schwarz Verlag, 2011; Brill Olcott M. The Kazakhs. Stanford: Hoover Institution Press, Stanford University, 1986; Donnelly A. The Mobile Steppe Frontier: The Russian Conquest and Colonization of Bashkiria and Kazakhstan to 1850 // Russian Colonial Expansion to 1917 / Ed. by M. Rywkin. London: Mansell, 1988. Р. 189–207; Donnelly A. The Russian Conquest of Bashkiria, 1552–1740. New Haven and London: Yale University Press, 1968. A Russian account provides great detail on the conquest of Bashkiria. Труд на русском языке, содержащий много сведений о завоевании Башкирии: Петрухинцев Н. Н. Внутренняя политика Анны Иоанновны (1730–1740). Москва: РОССПЭН, 2014. Отчет натуралиста о путешествии в Астрахань: Gmelin S. Astrakhan Anno 1770: Its History, Geography, Population, Trade, Flora, Fauna and Fisheries, trans. and ed. Willem M. Floor. Washington, DC: Mage Publishers, 2013. О заселении русскими Башкирии: «Детские годы Багрова-внука» – вторая часть (1856–1858) автобиографической трилогии С. Т. Аксакова. Об исламском возрождении конца XVIII в.: Frank A. Russia and the Peoples of the Volga-Ural region: 1600–1850 // The Cambridge History of Inner Asia: The Chinggisid Age / Ed. by N. Di Cosmo, A. Frank, P. Golden. Cambridge: Cambridge University Press, 2009. Р. 380–391.

О донских и прочих казаках и Северном Кавказе: Barrett T. At the Edge of the Empire: The Terek Cossacks and the North Caucasus Frontier, 1700–1860. Boulder: Westview Press, 1999; Boeck B. Imperial Boundaries: Cossack Communities and Empire-Building in the Age of Peter the Great. Cambridge: Cambridge University Press, 2009; Menning B. The Emergence of a Military-Administrative Elite in the Don Cossack Land, 1708–1836 // Russian Officialdom: The Bureaucratization of Russian Society from the Seventeenth to the Twentieth Century / Ed. by W. McKenzie Pintner, D. K. Rowney. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1980. Р. 130–161; Longworth P. The Cossacks. New York: Holt, Rinehart, and Winston, 1970; Transformations in Cossackdom 1650–1850 // War and Society in East Central Europe. Vol. 1 / Ed. by B. Kiraly, G. Rothenberg. New York: Brooklyn College Press, 1979. Р. 393–407; Sunderland W. Taming the Wild Field: Colonization and Empire on the Russian Steppe. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2004. О рабстве: Kurtynova-D’Herlugnan L. The Tsar’s Abolitionists: The Slave Trade in the Caucasus and its Suppression. Leiden: Brill, 2010; Eurasian Slavery, Ransom and Abolition in World History, 1200–1860 / Ed. by C. Witzenrath. Farnham: Ashgate, 2015.