Текст книги "Япония. История и культура: от самураев до манги"

В результате корейского похода многие даймё привезли с собой корейскую керамику и даже пленных гончаров, желая продавать или производить новые типы глиняных изделий, которые могли бы пользоваться спросом на рынке дорогой утвари для чайной церемонии. Корейские ремесленники привезли новые технологии, например печи, способные обжигать белый тонкий фарфор. Одним из следствий этого процесса оказалась посуда имари, вызвавшая восхищение у европейских и американских коллекционеров, с подглазурным синим фоном и надглазурной росписью красным и золотым цветами с цветочными, растительными орнаментами и бытовыми сюжетами.

Вскоре после смерти Рикю и Хидэёси ужесточение сословных границ в сёгунате Токугава привело к еще большему сословному размежеванию чайных практик. Лучшие мастера чайной церемонии, включая Фуруту Орибэ, Кобори Энсю и Катагири Сэкисю, сами были даймё, а круг их приближенных включал только высший слой правящего военного сословия. Простые горожане посещали школы, основанные потомками Сэн-но Рикю: Ура-сэнкэ, Омотэ-сэнкэ и Мусянокодзи-сэнкэ. Чайная церемония оставалась важнейшим способом продемонстрировать свою утонченность для военного сословия и все шире распространялась среди горожан как средство изучения этикета и достойного поведения.

Другим способом похвастаться вкусом и внутренней культурой было еще одно сугубо японское искусство – икебана, пережившая свой расцвет в XVI веке. В современной Японии икебана, как и чайная церемония, часто воспринимается как женское занятие, хотя на самом деле до XIX века и то и другое было сугубо мужским делом, и к нему редко допускались женщины. Восхищение цветами заметно проявляется в литературе и изобразительном искусстве начиная по меньшей мере с эпохи Хэйан: писатели воспевали красоту глицинии, ириса, хризантемы, пиона и других цветов, цветущих в разное время года. Настенные росписи в помещениях часто содержат сюжеты цветов, помещенных в изящные вазы. Придворные игры в сравнение цветов (хана-авасэ) заставляли участников подбирать бесподобные цветы к вазам, которые эффектнее всего оттенили бы их красоту.

Некоторые исследователи утверждают, что самые древние корни икебаны лежат в VII веке, в обычае приношений цветов буддийским божествам. Согласно одному сообщению, когда придворный Оно-но Имоко вернулся из посольства ко двору династии Суй в Китае, он привез указания, что цветочные приношения должны не подбираться случайным образом, а изображать буддийскую триаду: длинный стебель в середине окружен двумя покороче. Имако стал настоятелем храма Роккакудо в Киото, который со временем превратился в колыбель Икэнобо – старейшей и самой крупной школы икебаны в Японии. Текст «Сэндэнсё» – компиляция, собранная монахами Икэнобо, – описывает 53 типа композиций, подходящих к различным случаям и церемониям, например уходу на войну, совершеннолетию сына, свадьбе. Сёгун Асикага Ёсимаса (1436–1490), известный меценат, собрал лучших мастеров икебаны у себя в усадьбе Серебряного павильона и пожаловал Икэнобо титулом «мастера пути цветов». Император Го-Мидзуноо в XVII веке также был известным покровителем икебаны.

Как Рикю наделял духовным смыслом чайные церемонии, так и Икэнобо приписывали буддийский подтекст количеству и расположению стеблей, утверждая, что главная цель икебаны – религиозная, а вовсе не декоративная: «искать и обретать зерна просветления перед лицом ветра, обдувающего лепестки и листья цветов, не ища себе даже развлечения на день»[78]78
  Donald Richie, The Masters’ Book of Ikebana: Background & Principles of Japanese Flower Arrangement (Tokyo: Bijutsu Shuppan-sha, 1966), 56.


[Закрыть]. Природа была образцом для икебаны, как и в случае сада камней дзэн: цветы должны были создавать символические буддийские пейзажи, где стебель вечнозеленого растения обозначает священную гору, ивовая или виноградная лоза символизирует тенистый лес, белые цветы – водопад, а побеги цветущих кустарников – предгорья. Икэнобо в основном создавали высокие сложные композиции от 7 до 11 крупных ветвей под названием рикка – они подходили для особняков богатых семейств.

Как уже можно было заметить на примере чайной церемонии, в своих вкусах Хидэёси тяготел к размаху и экстравагантности. Один современник замечал, что «даже туалеты украшены золотом и серебром, расписаны лучшими красками. И со всеми этими драгоценными вещами обращаются как с грязью»[79]79
  Цит. по: Richie, The Masters’ Book of Ikebana, 57.


[Закрыть]. Комнаты во дворце правителя были буквально набиты гигантскими композициями рикка. Рикю, чайный мастер, презирал такие вычурные икебаны. Для тяною также требовалась икебана, чтобы поставить ее в токонома чайного домика, – но Рикю полагал, что лучшие цветочные композиции получаются естественно и без усилий, просто из нескольких благоухающих стеблей, поставленных в хорошо подобранную вазу. Такой стиль называется нагэ-ирэ («вброшенное»), и он кардинально отличается от композиций рикка, собранных согласно множеству правил. Легенда о двух людях описывает, как чайный мастер пытался продемонстрировать Хидэёси свой эстетический идеал простоты и лаконичности. Правитель прослышал, что сад Рикю весь утопает в цветах редкой разновидности пурпурного вьюнка, и попросил хозяина позволить посмотреть на них. Прибыв в сад, Хидэёси с удивлением увидел, что все цветы и лозы в саду вырваны, а на их месте – песок и галька. Правитель разгневался, однако разрешил проводить себя в чайный домик. Там его приветствовал Рикю, который поставил в токонома один-единственный совершенный цветок вьюнка, поместив его в древнюю бронзовую китайскую вазу.

На протяжении последующих веков искусство икебаны развивалось, разделившись на более строгие стили со сложной структурой и более непринужденные, для быстрого создания повседневных композиций. Степени формализма в японских пространственных искусствах, включая архитектуру, садовое искусство, икебану и каллиграфию, часто выражаются при помощи трех понятий, приведенных в главе 3, – син, гё и сё, как темп и ритм театра Но и других искусств, разворачивающихся во времени, выражаются понятиями дзё, ха и кю (см. главу 4). Из них син наиболее формален, он медленный, симметричный и податливый: человек может придавать ему форму. Сё – наиболее свободный, он о скорости, асимметрии и расслабленности, то есть о вещах в их природной сущности. Гё – средний путь, смесь син и сё. Все три стиля широко применяются в каллиграфии: стиль син подразумевает четкое расстояние между иероглифами и тщательную выписанность, тогда как сё предполагает свободные, летящие штрихи и знаки разных размеров, переходящие один в другой.

Появление европейцев. Век японского христианства

Многие историки размышляли о возможных связях между чайной церемонией и христианством, расцвет которых – и чайной церемонии, и христианства – в Японии приходится на эпоху Сэнгоку. Иезуиты – первый католический орден, добравшийся до Японии в 1549 году, – во время аудиенций с даймё участвовали в чайных церемониях, которые потом описали в деталях. Некоторые предполагали, что стиль Рикю, подчеркивающий ничтожность человека, умеренность и равенство, испытал влияние христианства, а также что крестообразный орнамент на некоторых предметах чайной утвари символизировал учение Христа. Хотя это заявление далеко не бесспорно, фактом остается то, что некоторые влиятельные даймё из последователей Рикю действительно были новообращенными католиками и что появление в XVI веке португальцев и испанцев фундаментальным образом повлияло на политическое и культурное развитие Японии.

В 1506 году договор, санкционированный папской буллой, поделил недавно открытые нехристианские земли между основными силами в Европе: под власть испанцев уходили земли на юге и западе, а португальцев – на востоке. Португальцы основали представительства в Гоа в Южной Индии, в Малакке на Малайском полуострове, на Молуккских островах в Индонезии и в китайском Макао. К тому моменту Япония была известна европейцам под именем «Зипангу» – отдаленная страна, описанная в XIII веке венецианским путешественником Марко Поло. Эти отчеты вдохновили Христофора Колумба устроить плавание в Азию в поисках Зипангу, но вместо этого он, как мы знаем, открыл Новый Свет. Первыми европейцами, случайно приплывшими в Японию, были португальцы. Это случилось в 1543 году, когда китайская джонка, перевозившая трех португальских купцов, потерпела крушение у острова Танэгасима близ Кюсю. Аркебузы с фитильным замком, которые японцы получили от этих купцов, стали называться танэгасима. Вскоре после этого португальские корабли, плывшие через Азию, стали включать в свой маршрут остановки в Японии.

Сначала португальцы прибыли как купцы, принесшие в Японию кроме товаров на продажу знания о европейской цивилизации. Японцы проявили любопытство к внешнему миру и выразили готовность попробовать новые идеи, технологии и моду. Самих европейцев они нашли довольно неотесанными: те не умели есть палочками, а ели руками, а также не понимали написанного текста. Японцы звали этих пришельцев намбандзин (южные варвары), поскольку те приплыли с юга, где находились португальские владения. Многие предметы материальной культуры, привезенные португальцами, отразились в росписи больших ширм под названием намбан бёбу: на них изображались длинноносые торговцы в шляпах и в штанах свободного покроя, окруженные темнокожими слугами; священники и монахи различных католических орденов; большие португальские корабли-каракки со сверкающими на солнце белоснежными парусами; церкви, построенные на юге Японии.

Португальские купцы торговали шелком, лекарствами и оружием, продавая их за японское серебро, которое потом везли в Минский Китай[80]80
  Династия Мин правила в Китае в 1368–1644 годах.


[Закрыть]. Даймё эпохи Сэнгоку охотно приглашали в свои порты иностранные корабли, желая развивать торговлю. Огнестрельное оружие, привезенное португальцами, напрямую повлияло на баланс сил в гражданской войне. Японцы тщательно изучили устройство аркебузы и вскоре наладили собственное производство. Позднее появились пушки – впервые они были использованы в военном деле эпохи Сэнгоку в 1580-х годах. Кроме того, европейцы познакомили Японию с навигационными и судостроительными технологиями, что позволило японцам основать собственные торговые представительства в Юго-Восточной Азии. Появление оптических линз позволило японцам исследовать как небеса над головой, так и микроскопический мир на поверхности земли. Широко распространились среди японского населения и другие культурные заимствования: игральные карты, европейская одежда, табак и еда. Новые продукты питания: специи, например перец; овощи Нового Света, такие как батат, тыква и сахар; жаренная в масле еда (тэмпура); другие деликатесы вроде хлеба (пан), бисквитов (касутэра) или конфет (компэйто) – изменили японский рацион и остаются популярными и по сей день. Многие японцы восхищались одеждой чужестранцев; даже Нобунага, Хидэёси и другие даймё порой для развлечения надевали бархатные штаны, украшали себя четками и драгоценностями с изображением Христа и Девы Марии.

И в самом деле, христианство стало таким мощным фактором изменений, что всю эпоху зачастую называют японским «веком христианства». Вскоре после торговцев появились и миссионеры. В 1544 году некий человек по имени Ядзиро, разыскиваемый за убийство, сбежал из Японии на португальском корабле, направлявшемся в Гоа. Там он крестился и учился в иезуитском колледже вместе с Франциском Ксаверием (1506–1552). Ядзиро рассказал Ксаверию, что в Японии непочатый край работы для христианских миссионеров, и вскоре они выехали туда в сопровождении двух испанских иезуитов. В 1549 году они высадились в провинции Сацума на Кюсю. Римская католическая церковь в этот период активно искала потенциальных неофитов, обескровленная протестантской реформацией в Европе. Когда миссионеры впервые прибыли в Японию в период Сэнгоку, страна была разделена на владения, управляемые независимыми даймё, которых европейцы называли королями. Японцы поначалу полагали, что иезуиты принесли им новое буддийское учение, коль скоро они приплыли со стороны Индии. Ответственность за это в некоторой степени лежит на Ядзиро, который перевел слово «Господь» как «Дайнити», то есть Космический будда, почитаемый школой Сингон.

Миссионерская деятельность разворачивалась по мере того, как даймё осознавали, какие преимущества сулят им тесные связи с европейцами. Вместе с религией пришла возможность прибыльной торговли с Китаем и Юго-Восточной Азией посредством роскошных португальских кораблей. Иезуиты разрешали капитанам кораблей причаливать только в тех портах, чьи даймё были христианами или разрешали строить на своих землях церкви. Главным перевалочным пунктом португальцев стал Нагасаки, который быстро превратился из бедной рыбацкой деревушки в международный торговый порт. К 1560-м годам христианские общины также появились в Киото, но главным оплотом католицизма, где располагалось большинство иезуитских колледжей и церквей, оставался Кюсю, особенно после 1580 года, когда даймё Омура Сумитада, в крещении дон Бартоломео, предоставил иезуитам полную власть над городом Нагасаки. Успех иезуитов в Южной Японии во многом объяснялся обращением в христианство самого Омуры и двух других могущественных даймё, которые, в свою очередь, приказали всем своим вассалам массово принять новую веру. Даймё согласились уничтожить на своей земле «идолов» и святилища местных божеств, а взамен получали оружие, прибыльную торговлю и материальную помощь, которая обеспечивала им победы в войнах эпохи Сэнгоку. Массовые крещения объясняют, как небольшой группе миссионеров удалось обратить такое огромное количество иноверцев. В 1553 году пять миссионеров сообщают о 4000 крещеных; в 1579 году 55 миссионеров достигли цифры в 100 000 человек. К концу XVI века христианами считались уже около 2 % населения Японии – в два раза больше, чем среди современных японцев.

Стратегия иезуитов в Японии, как и в Китае, заключалась в том, чтобы найти подход к правителям, что давало надежду на массовые крещения на подконтрольных им территориях. Чтобы помочь миссионерству, иезуиты составляли словари и с 1590 года печатали их и другие европейские книги, например басни Эзопа, с помощью подвижных литер. Алессандро Валиньяно (1539–1606), курировавший иезуитскую миссию в Японии, полагал, что для завоевания расположения даймё иезуитам стоит не только выучить японский язык, но даже оставить европейские привычки и платье и научиться есть, пить и вести себя как японцы. Он ратовал за обучение священников-японцев, несмотря на сомнения ордена в честности намерений японских прозелитов. Их подозрения подтверждались случаем с Фабианом Фуканом – уроженцем Киото, выросшем в дзэнском храме, который поступил в иезуитскую семинарию в 1586 году, а после обучал других иезуитов японской классической литературе в миссионерском колледже в Амакусе на Кюсю. Обиженный отказом в полном рукоположении, Фукан перестал исповедовать католицизм. Когда при следующем режиме Токугава начались религиозные гонения, Фукан опубликовал в 1620 году сочинение «Низвергнутый Бог» – злую критику христианства и европейцев, проповедовавших его, что заложило основу дальнейшей антихристианской полемики. Фукан утверждал, что «последователи Господа» стремились «уничтожить закон Будды и путь богов». Он писал: «Они выслали войска и захватили земли, такие как Лусон и Новая Испания, – земли варваров, недалеко ушедших от звериного состояния. Но наша страна многократно превосходит эти земли своей бескомпромиссной храбростью. Поэтому желание захватить нашу страну, разрушив самые основания нашей веры, даже если это займет тысячу лет, проникло в них до мозга костей»[81]81
  Wm. Theodore de Bary et al., eds., Sources of Japanese Tradition, vol. 2: 1600 to 2000, 2nd ed. (New York: Columbia University Press, 2005), 180–181.


[Закрыть].

Христианские миссионеры превосходно чувствовали себя в правление Оды Нобунаги, которому в деле объединений страны весьма пригодились аркебузы. Союз Нобунаги с христианами отчасти дал ему преимущество против влиятельных буддийских сект. Хидэёси тоже поначалу благоволил христианам, однако после визита на Кюсю был поражен тем, сколько власти забрала себе новая религия, он не замечал этого раньше, коль скоро она не угрожала столице. Затем он обратил свой гнев на португальцев, узнав о размахе работорговли, особенно о количестве японских девушек, проданных в сексуальное рабство на португальские корабли или увезенных в Португалию и Макао. В июле 1587 года Хидэёси написал Гаспару Коэльо, главе иезуитской миссии в Японии, требуя прекратить работорговлю японцами и вернуть на родину уже увезенных рабов. В том же году он издал эдикт, запрещающий проповедь христианства, и приказал выслать из Японии иностранных миссионеров в течение 20 дней. Однако запрет оказался нестрогим, и миссии продолжили свою деятельность, но уже не так открыто.

В 1585 году папа Григорий XIII даровал иезуитам исключительное право на миссионерскую деятельность в Японии, однако, несмотря на это, в 1590-х годах там начали появляться францисканцы, доминиканцы и августинцы. Соперничество между орденами выливалось в агрессивный передел территорий. В 1596 году отношения между Хидэёси и иезуитами с францисканцами ухудшились, когда испанский галеон, шедший из Манилы в Акапулько, сбился с курса и его внушительный груз был конфискован местным даймё. Это событие вызвало горькие протесты как иезуитов, так и францисканцев. В произошедшей неразберихе подозрения Хидэёси о том, что испанцы и португальцы жаждут присоединить Японию к своим империям, только усилились. Он приказал распять всех христиан Киото. Первоначальный список содержал сотни имен, однако из сострадания его сократили до 26 человек, куда вошли крещеные японцы, рукоположенные японцы-священники, четыре испанца, один мексиканец и один индус. Их гнали на распятие по дороге на юг из Киото в Нагасаки в назидание христианскому населению, жившему в этих землях. Эти люди сейчас известны как Двадцать шесть японских мучеников.

В 1603 году, став сёгуном, Токугава Иэясу поначалу открыл все порты для иностранной торговли безо всяких ограничений, надеясь увеличить доходы за счет международной коммерции. Он игнорировал эдикты Хидэёси против христиан, ослабив гонения на католических миссионеров и священников. Вскоре появились протестантские соперники Испании и Португалии – голландцы и британцы. Первый голландский корабль причалил к берегам Японии в 1600 году – это было единственное выжившее судно из экспедиции в пять кораблей, отправленной в 1598 году. Второй голландский корабль появился в 1609 году, за ним британский в 1613 году, но в 1635 году Британия прекратила торговлю с Японией из-за нерентабельности. Корабли этих стран снаряжали купеческие гильдии, а не правительства. Голландские и британские купцы предупредили Иэясу, что их враги-католики стараются разжечь социальную и политическую смуту, чтобы забрать страну в свои руки, – так испанцы сделали в Центральной и Южной Америке и на Филиппинах, а португальцы, в меньших масштабах, – в Макао и на Гоа. Насчет себя же они заверили сёгуна, что, будучи купцами, заинтересованы в прибыли, а не в завоеваниях или обращении в христианство.

Один из таких европейских советников по имени Уильям Адамс (1564–1620) был увековечен в популярнейшем романе Джеймса Клавелла «Сёгун» (1975), позднее экранизированном в виде телевизионного мини-сериала, довольно хорошо отражающего исторические реалии. Адамс был английским мореходом, прибывшим к берегам Японии в 1600 году на голландском судне «Лифде». Он поселился в Японии и стал доверенным советником Иэясу по вопросам дипломатии и морской торговли. Сёгун запретил Адамсу покидать Японию, но взамен даровал ему статус самурая – редкий случай для чужестранца во всей японской истории – и высокую должность, приблизив его к себе. Адамса стали называть Миура Андзин – «штурман с Миура» – и пожаловали поместьем в Ураге, близ входа в залив Эдо. Не имея возможности вернуться в Англию к жене и детям, он женился еще раз – на дочери местного чиновника – и полностью погрузился в японскую жизнь. Умер Адамс в 1620 году в возрасте 55 лет. Его могила примыкает к мемориалу Франциска Ксаверия в Нагасаки.

Когда Адамс в числе десяти выживших появился на японском берегу, его встретили местные власти и иезуитские священники. Опознав прибывших как своих национальных врагов, иезуиты заявили, что «Лифде» было пиратским судном и поэтому команду следует казнить. По приказу Иэясу команду заключили под стражу в замке Осаки, где Адамса допрашивал сам будущий сёгун. В письме к жене в Британию Адамс так описывает допрос и решение Иэясу сохранить жизнь морякам:

Он пришел раньше короля [то есть Токугавы Иэясу] и хорошенько меня рассмотрел – и, кажется, почувствовал ко мне удивительное благорасположение. Он делал мне различные знаки, часть которых я понял, а часть нет. Наконец пришел человек, который мог говорить по-португальски. С его помощью король спросил меня, из какой я земли и что нас сподвигло приплыть в его землю, так отдаленную от нашей. Я показал ему название нашей страны и рассказал, что наша страна долго искала выход к восточным Индиям и теперь желает дружбы со всеми королями и правителями с целью взаимовыгодной торговли, поскольку в наших землях много удобных вещей, которых нет здесь… Тогда он спросил, вела ли наша страна войны. Я ответил, что да – с испанцами и португальцами, тогда как со всеми остальными народами мы живем в мире. Далее он спросил, во что я верю. Я ответил, что в Господа, что сотворил небо и землю. Он задавал мне много вопросов о религии и о различных других материях, например как мы попали в его страну. Поскольку у меня была карта мира, я показал ему, как мы шли через Магелланов пролив. Он удивился этому и счел, что я лгу. Таким образом, разговаривая о разных вещах, я просидел с ним до полуночи[82]82
  N. Murakami and K. Murakawa, eds., Letters Written by the English Residents in Japan, 1611–1623, with Other Documents on the English Trading Settlement in Japan in the Seventeenth Century (Tokyo: The Sankosha, 1900), 23–24. Орфография модернизирована.


[Закрыть].

Иэясу отверг предложение иезуитов казнить морехода и его команду. Способность Адамса вызывать доверие сёгуна не на шутку взволновала иезуитов, которые сначала попытались обратить его в католичество, а после, не преуспев в этом, предложили ему сбежать из Японии на португальском корабле в обход воли Иэясу. Проницательные советы Адамса и разлад между католическими орденами, несомненно, повлияли на решение Иэясу в 1614 году издать указ об изгнании из Японии всех католических священников и миссионеров и отречении всех японцев от католической веры – такие семьи должны были зарегистрироваться как буддисты в одобренных государством храмах. После смерти Иэясу в 1616 году его место занял его сын Хидэтада, который еще более рьяно преследовал христианство и притеснял европейцев, разрешив им использовать в качестве торгового порта только Нагасаки и близлежащий Хирадо.

Иэмицу, третий сёгун Токугава, ставший сёгуном в 1623 году, ускорил процесс уничтожения христианства. Со времен Иэясу, для того чтобы заставить христиан отречься от веры, использовали разнообразные пытки; обычными способами были нанесение увечий, пытки огнем, водой и подвешивание вниз головой над выгребной ямой. Даймё-христиане предпочитали отречься, нежели потерять свои владения в правление нового сёгуна Токугава; самураи отрекались более охотно, нежели простые люди, которые зачастую упорствовали и за это были казнены. Документально подтверждены казни 3000 христиан в период с 1614 по 1640 год. В 1630-х годах Иэмицу запретил японским кораблям покидать острова иначе как по особому разрешению главы правительства сёгуната; японцы могли выезжать за границу только на судах, имевших такие разрешения.

Восстание Симабара (1637–1638 гг.) привело сёгунат к окончательному решению уничтожить католическое христианство в Японии. Полуостров Симабара (о. Кюсю), а также соседний остров Амакуса близ Нагасаки были оплотами христианства. Когда новый даймё, назначенный Токугавой, обложил население непосильными налогами, крестьяне Симабары и Амакусы вместе с самураями, лишившимися хозяев (ронинами), подняли восстание. Бунт имел христианскую окраску: восставшие обращались к Иисусу и Марии. Около 40 000 восставших собрались в замке Хара и выдержали трехмесячную осаду 100-тысячной армии объединенных сил сёгуната Токугава и близлежащих земель. Разбить мятежников помогли пушки, полученные от голландцев. Подавив восстание, Иэмицу строго-настрого запретил всю международную торговлю, кроме отношений с Кореей, Китаем и Голландией. Но даже при этом европейским купцам разрешалось жить только на крошечном рукотворном острове Дэдзима в заливе Нагасаки. Будучи единственными неазиатами в Японии, в последующие два столетия голландцы оказались для японцев основным источником информации о европейской цивилизации.

Приказы первых трех сёгунов, направленные на ограничение и контроль иностранного присутствия в Японии, часто называются указами о «закрытии страны» (сакоку), однако это неверное название игнорирует тот факт, что торговля с Китаем, Кореей и королевством Рюкю (ныне Окинава) продолжилась в условиях гораздо менее строгой регламентации.

Итак, с середины XV до середины XVI века внутренние войны опустошали и столицу, и регионы: местные воины стремились установить контроль над завоеванными землями, религиозные секты боролись между собой, а даймё радели о расширении своих автономных владений. Достижению военных и экономических целей даймё способствовала торговля с европейскими купцами из Испании и Португалии, которые продавали им оружие и прибывали в Японию в сопровождении католических миссионеров. Даймё также создавали союзы и выстраивали отношения с купцами и религиозными организациями, культивируя занятия искусствами, например чайной церемонией, которая служила важной площадкой для политических маневров. Двойственность военной и культурной сторон жизни воплотилась в замках той эпохи, предназначенных для военных целей, но тем не менее содержавших прекрасные образцы интерьерной росписи, чайных комнат и помещений для театра Но.

В 1560-х годах молодой даймё Ода Нобунага начал процесс объединения страны, завершенный его ближайшим сподвижником Хидэёси и Токугавой Иэясу, основателем третьего и последнего японского сёгуната.