Текст книги "Япония. История и культура: от самураев до манги"

Формальные любовные отношения со старшими и младшими женами также подчинялись ритуалам. После того как мужчина или его семья узнавали от свахи о подходящей женщине, ей писали стихотворение, выражавшее общественно принятые романтические чувства. Женщина должна была немедленно ответить: она либо сама писала стихотворение, либо от ее имени его составляли наиболее талантливые члены семьи или окружения. Воздыхатель тщательно изучал полученный ответ, пытаясь по стилю каллиграфии и уровню поэтического мастерства угадать характер и особенности женщины. Если ответ признавался достойным, мужчина назначал женщине тайное свидание в ее доме в ближайшую подходящую для этого ночь. Строго говоря, это не было такой уж тайной для семьи женщины: само устройство усадеб, скользящие бумажные двери и ширмы, разгораживающие залы на жилые комнаты, не очень-то способствовали секретности. К концу первой ночи мужчина по традиции выражал печаль при виде первых лучей рассвета, которые вынуждают его удалиться. Вернувшись домой, он немедленно писал «утреннее письмо», прибавив к нему любовное стихотворение. В доме женщины посланника с этим письмом встречали с угощением и подарками и отсылали обратно с ответом. На следующую ночь визит повторялся, равно как и обмен письмами. Самой же важной была третья ночь. К такому случаю готовили специальные рисовые лепешки (моти), известные как «лепешки третьей ночи», и выставляли их в комнате. Появление лепешек-моти было центральным элементом брачного ритуала, призывая религиозное благословение на новый союз. Тогда же отец женщины высылал претенденту письмо с формальным согласием. Через несколько дней готовили небольшой праздник с едой и вином, на котором священник совершал ритуалы, а молодожены обменивались чашами сакэ. После этого брак считался официально оформленным, и мужчина мог приезжать к женщине в любое время и оставаться до позднего утра.

Устанавливать контакт при помощи поэзии могли даже в случае рядовых любовных интрижек. В «Исэ моногатари» Аривара-но Нарихира (825–880), уехав из Нары в деревню на соколиную охоту, обращается к местной красавице, которую он заметил сквозь ограду, с таким стихотворением:

 
С равнины Касуга
молодых фиалок на тебе
узоры, платье…
И не знаешь ты пределов мятежным смутам, как и Синобу[40]40
  Исэ моногатари / Пер. Н. И. Конрада. – М.: Наука, 1979. С. 41.


[Закрыть].
 

В стихах также могли выражать разочарование в возлюбленном. Далее в «Исэ моногатари» есть эпизод, где Нарихира, выехав на соколиную охоту, назначает свидание жрице святилища, но в результате не может явиться к ней на следующую ночь, поскольку вынужден присутствовать на официальном банкете. Наутро она посылает ему простое стихотворение, выражающее все ее недовольство:

 
Вот это – так река!
Что пеший путник перешел
И не замок…[41]41
  Там же. С. 93. Финальная строфа опущена.


[Закрыть]
 

Литература

Поэзия была истинным средоточием придворной жизни; сочинение стихотворений, обмен ими и цитирование было важнейшим средством взаимодействия, и, пожалуй, ни одно другое сообщество в мире не придавало настолько большого значения поэтическому дару. Поэзия сопровождала жизнь аристократа эпохи Хэйан от начала и до конца, без нее не обходилось ни одно значимое событие. К рождению ребенка подносили поздравительные стихи; обмен поэтическими репликами был неотъемлемой частью как официальных, так и неформальных ритуалов ухаживания; на смерть составляли прощальные стихи. Именно поэзия зачастую была наилучшим способом одержать любовную победу или получить повышение при дворе. Над теми, кому не давалось стихосложение, смеялись. Например, в «Исэ моногатари» цитируется неумелое стихотворение, отправленное некой придворной даме ее почитателем, и рассказчик комментирует его следующим образом: «Вот противная песня!»[42]42
  Там же. С. 117.


[Закрыть]

Критериями оценки поэзии были уместное использование образов природы, способность ссылаться на известные китайские и японские произведения и тонкость нюансов в выражении содержания. Выражаться необходимо было исподволь, метафорически, избегая слишком прямых высказываний. Вот пример из «Записок у изголовья». Когда Сэй Сёнагон опасается, что впала в немилость у императрицы, она получает от ее величества письмо с листком бумаги, на котором ничего не написано. Вместо этого в бумагу вложен один-единственный желтый лепесток горной розы, на котором написано: «Тот, кто молчит о своей любви». Сёнагон узнает цитату из классического стихотворения и понимает из этого туманного намека, что императрица по-прежнему к ней благосклонна. В повседневной жизни была масса случаев – от поездки в деревню до первого снега, когда неспособность сочинить подходящее стихотворение немедленно расценивалась как социальный провал. В то же время, получив письмо со стихотворением, необходимо было немедленно составить ответ, используя тот же образный ряд.

Самой популярной стихотворной формой эпохи Хэйан была танка, написанная на японском, а не на классическом китайском языке. Это были пятистишия, в которых насчитывался 31 слог, ритм строился на чередовании 5– и 7-сложных стихов по схеме 5-7-5-7-7. Прекрасные образцы жанра были собраны в 21 императорской антологии, начиная с «Кокинсю» («Собрания старых и новых песен») в 905 году. В «Кокинсю» содержится около 1100 произведений, которые можно приблизительно разделить на две основные категории, отражающие интересы поэтов: стихи о любви и стихи о природе и смене времен года. Более мелкие категории включают стихи о путешествиях, поздравительные и горестные стихи. «Кокинсю» оказывало значительное влияние на японскую поэзию относительно формы, структуры и тематики произведений вплоть до конца XIX века. Один из главных составителей сборника, Ки-но Цураюки, пишет в своем часто цитируемом введении:

Песни Японии, страны Ямато, прорастают из семян сердец людских, обращаясь в бесчисленные листья слов. В мире сем многое случается с людьми, и все помыслы, что лелеют они в сердце, все, что видят и слышат, – все высказывают в словах. Слушая трели соловья, что распевает среди цветов, или голоса лягушек, обитающих в воде, понимаем мы, что каждое живое существо слагает свои песни. Не что иное, как поэзия, без усилия приводит в движение Небо и Землю, пробуждает чувства невидимых взору богов и демонов, смягчает отношения между мужчиной и женщиной, умиротворяет сердца яростных воителей[43]43
  Кокинвакасю. Собрание старых и новых песен Японии / Пер. А. Долина. – СПб.: Гиперион, 2001. С. 43.


[Закрыть].

Обмен известными стихотворениями или сочинение к ним продолжений было важным атрибутом праздничных собраний эпохи Хэйан. На поэтических соревнованиях царила жесткая конкуренция: тематика объявлялась заблаговременно, и участники приходили во всеоружии, заготовив прекрасные стихи. Произведения зачитывались попарно официальными чтецами и записывались для потомков. Решения судьи и его доводы также фиксировались. То есть это были не столько игры, сколько настоящие турниры, в которых можно было заработать или разрушить себе репутацию. Другой тип поэтического соревнования подразумевал противостояние мужчин и женщин. Одна команда зачитывала любовное стихотворение, и их соперники должны были немедленно сочинить подходящий ответ с сохранением предложенного тона и образного ряда. Такие поэтические игры пользовались популярностью на протяжении всей японской истории. Даже в наши дни некоторые японские семьи играют в Новый год в карточную игру, в которой необходимо найти вторую часть известных произведений из сборника сотни стихов от сотни поэтов под названием «Хякунин иссю» («Сто стихотворений ста поэтов»).

Близким к поэзии искусством в Японии в эпоху Хэйан, как и в Китае, была каллиграфия. Немалая часть удовольствия, которое читатели получали от поэзии и литературы, непосредственно зависела от почерка. Плохой почерк был столь же вреден для репутации, сколь и плохое, неумелое стихосложение, поскольку почерк считался зеркалом души. Люди с нетерпением ждали первого письма от потенциального любовника, потому что плохо написанное послание наверняка вызвало бы разрыв всяких отношений. Это хорошо показано в «Повести о Гэндзи», где главный герой читает записку от одной из своих почитательниц, и Мурасаки гораздо сильнее интересует каллиграфия этого послания, нежели его содержание. Глядя на конверт, она по почерку видит чувствительность и изящество, достойные самых изысканных придворных дам. Далее, когда у Мурасаки появляется новая соперница – юная девушка, ставшая официальной женой Гэндзи, она с тревогой ожидает увидеть почерк девушки и успокаивается, когда видит незрелый, еще детский стиль. Мурасаки даже сочувствует этой девушке, потому что для ее ранга писать таким почерком просто стыдно.

Поэзия и каллиграфия объединялись в отдельное искусство – искусство написания писем. Это была еще одна сфера с высочайшими требованиями. Отправка письма требовала тщательнейшей подготовки. Вначале нужно было выбрать бумагу соответствующей толщины, размера, вида и цвета, чтобы она отражала не только эмоциональное состояние отправителя, но и время года, и погоду в этот день. Бумага могла быть украшена металлическими вкраплениями или узорными оттисками. Лист бумаги также мог быть аппликацией из разорванных или разрезанных по диагонали и склеенных полосок, чтобы получить радужный переход оттенков. Иногда письма писали на веерах и других предметах. То, как написано письмо, было не менее важно, чем то, что написано, поэтому автор делал несколько черновиков разными кистями, чтобы в точности добиться желаемого эффекта. Основной частью письма обычно было стихотворение о природе, которое мягко намекало на событие, побудившее адресанта отправить его. Закончив писать, отправитель добавлял на бумагу капельку подходящих случаю духов и аккуратно складывал лист одним из общепринятых способов. Следующий шаг заключался в выборе соответствующего цветка или ветки, смотря по сезону, настроению, образному ряду письма и цвету бумаги. Наконец, пора позвать миловидного посыльного и поручить ему доставить письмо. В дневниках и литературе эпохи Хэйан посыльные непрерывно бегают между усадьбами, днем и ночью доставляя эти благоухающие послания.

Что касается литературы, классическая «Повесть о Гэндзи», несомненно, является сокровищем мирового уровня. Написанная между 1000 и 1012 годами, предположительно придворной дамой Мурасаки Сикибу, она быстро приобрела популярность среди аристократии, и списки с нее разошлись по провинциям. «Гэндзи» называли первым в мире романом; первым современным романом; первым психологическим романом; а также самым ранним романом, который до сих пор считается классикой. Он содержит все ключевые элементы современных романов: хорошо прописанный образ главного героя, большой список других главных и второстепенных персонажей, а также последовательность событий, охватывающую всю жизнь главного героя и еще немного. У произведения почти нет сюжета; на протяжении 54 глав герои взрослеют, выстраивают отношения с окружающими и участвуют в разных событиях – во многом как в реальной жизни. Некоторая сложность для читателей заключается в том, что у персонажей редко есть имена – они чаще обозначаются по своей официальной должности (например, министр Левой руки), почтительному обращению (например, его сиятельство) или иным признакам социального статуса (например, прямой наследник), причем эти обозначения (как и социальный статус героя) могут меняться по ходу романа. Такое избегание личных имен может быть связано с общим стремлением придворных к метафоричности, так что напрямую назвать имя было бы затруднительно, или это могла быть находка Мурасаки для маскировки реальных людей за их функциями, чтобы не обидеть никого из придворных.

Многие годы «Гэндзи» оказывал огромное влияние на японскую литературу, театр и визуальные искусства. Хорошо известные эпизоды или целые главы неоднократно ставились в Но, Кабуки и Бунраку (кукольном театре). В наше время это произведение было несколько раз экранизировано для кино и телевидения: так, последняя такая работа была закончена в 2011 году. В более поздней поэзии и прозе содержится много отсылок к «Гэндзи». Есть на него и пародии, например «Мужчина, несравненный в любовной страсти» Ихары Сайкаку периода Эдо (см. главу 7). Сама повесть рассказывает о жизни и многочисленных любовных отношениях «сияющего принца» Гэндзи – одаренного красавца, воплощения таланта и чувства прекрасного, придворного мужского идеала эпохи Хэйан. Гэндзи – сын императора и его любимой, несмотря на свой невысокий ранг, наложницы, умершей, когда мальчику было всего три года. Хотя император желал назначить ребенка своим наследником, неподобающий ранг сына не позволял это сделать. В результате Гэндзи вычеркнули из королевского рода и дали фамилию Минамото, что должно было позволить ему получать придворные ранги и занимать официальные должности. Юношей он женился на Аои, дочери влиятельного царедворца. Они оказались неудачной парой, и Гэндзи ищет утешения в любовных отношениях с женщинами самых разных сословий. Император, его отец, берет себе новую официальную жену, Фудзицубо, которая напоминает ему об умершей возлюбленной. Гэндзи сходит с ума по своей мачехе, и она внезапно уступает его любовному напору. От их связи рождается ребенок, который, по мнению окружающих, зачат императором. Также внимание Гэндзи привлекает юная племянница Фудзицубо, Мурасаки; он привозит ее во дворец, чтобы воспитать себе из нее идеальную любовницу. Одна из любовных историй Гэндзи вызывает скандал при дворе, вследствие которой его отправляют в изгнание. Вернувшись, Гэндзи оказывается на самой вершине дворцовой иерархии и помогает карьере своих детей и внуков. Когда сын от его связи с Фудзицубо становится императором, Гэндзи получает беспрецедентный титул отрекшегося государя. Последняя треть повести рассказывает о внуке Гэндзи, Ниоу, и его лучшем друге Каору, которые соперничают из-за женщин.

Другой жанр литературы эпохи Хэйан – собрание случайных наблюдений, слухов и мнений (дзуйхицу), типичным образцом которого являются «Записки у изголовья» Сэй Сёнагон. Острый ум, внимательный взгляд и чувство прекрасного писательницы, придворной дамы и соперницы Мурасаки Сикибу, проявляются во многочисленных перечислениях по всей повести. Например, список «То, что в разладе друг с другом» включает «некрасиво сделанную надпись на красной бумаге» и «красавца, женатого на уродине; «То, что утонченно-красиво» – «четки из хрусталя» и «осыпанный снегом сливовый цвет»; а в «То, что редко встречается» упомянут «слуга, который не чернит своих господ»[44]44
  Сэй-Сёнагон. Записки у изголовья / Пер. со старояпонского Веры Марковой. Предисл. и коммент. В. Марковой. – М.: Толк, 1995. С. 88, 90, 109. Ivan Morris, trans., The Pillow Book of Sei Sho – nagon (New York: Columbia University Press, 1991), 71, 69, 83.


[Закрыть]. Некоторые взгляды, высказанные Сёнагон, особенно о человеческих взаимоотношениях, выглядят удивительно современно. Даже сегодня многие подпишутся под некоторыми пунктами списка.

ТО, ЧТО НЕПРИЯТНО СЛУШАТЬ

Пришел гость, ты беседуешь с ним. Вдруг в глубине дома слуги начинают громко болтать о семейных делах. Унять их ты не можешь, но каково тебе слушать! Ужасное чувство.

Твой возлюбленный напился и без конца твердит одно и то же.

Расскажешь о ком-нибудь сплетню, не зная, что он слышит тебя. Потом долго чувствуешь неловкость, даже если это твой слуга или вообще человек совсем незначительный.

Тебе случилось заночевать в чужом доме, а твои челядинцы разгулялись вовсю. Как неприятно!

Родители, уверенные, что их некрасивый ребенок прелестен, восхищаются им без конца и повторяют все, что он сказал, подделываясь под детский лепет.

Невежда в присутствии человека глубоких познаний с ученым видом так и сыплет именами великих людей.

Человек декламирует свои стихи (не слишком хорошие) и разглагольствует о том, как их хвалили. Слушать тяжело![45]45
  Там же. С. 156–157. Ibid., 117. Quoted in Haruo Shirane, ed., Traditional Japanese Literature: An Anthology, Beginnings to 1600 (New York: Columbia University Press, 2012), 155–156.


[Закрыть]

Бодрствуя в ночи, ты говоришь что-то возлюбленному, лежащему рядом, – и понимаешь, что он давно заснул.

В присутствии опытного музыканта кто-то играет на цитре лишь для услады собственных ушей, даже не настроив инструмента.

Зять, который давно не навещал собственной жены, в публичном месте сталкивается со своим тестем.

Изобразительное искусство

В период Хэйан процветала не только словесность, перенесенная из китайской культуры и прижившаяся на местной почве, но возникли также собственные стили живописи, архитектуры и прикладного искусства. Ямато-э, или японская живопись, изображала знакомые пейзажи и сцены из придворной жизни, тогда как живопись китайского стиля (кара-э) была в основном посвящена конфуцианским мудрецам, китайским легендам и воображаемым пейзажам. Впрочем, оба стиля пользовались популярностью. Ямато-э, в свою очередь, делилась на «рисование в женском стиле» (онна-э) и «рисование в мужском стиле» (отоко-э) в зависимости от сюжета, техники и места демонстрации работы. Картины онна-э более декоративные, в них часто применялось сочетание бумаги разных цветов и позолоты. Надписи в таких работах допускались только на кана. Художники этого стиля уделяли огромное внимание деталям костюмов и интерьера, что предоставляет нам сейчас бесценные сведения о материальной культуре аристократов – одежде, архитектуре и мебели. Изобразительная техника «дом без крыши» (фукинуки ятай) показывает интерьеры комнат как бы с высоты птичьего полета (см. илл. выше). Особняки придворных были просторными, однако с минимальным количеством мебели. При этом мебель – расписанные раздвижные двери, занавеси, разделявшие комнату, складные ширмы и циновки-татами, отделанные парчой, – была богато украшена. Предметы домашнего обихода – лаковые шкатулки, подносы, подлокотники – расписывались элегантными сценами или инкрустировались золотом, серебром или перламутром. Хотя интерьеры, костюмы и прически в онна-э изображались с великой тщательностью, лица людей выглядели довольно одинаково, следуя технике «хикимэ кагибана» (узкие глаза, нос крючком). «Рисование в мужском стиле» подразумевало более строгую манеру в стиле китайских образцов танского времени – о нем мы поговорим в следующей главе.

И мужским, и женским стилем пользовались для украшения раздвижных дверей, складных ширм и при создании длинных иллюстрированных свитков (эмакимоно). Эти горизонтальные свитки представляли собой отрезы бумаги или шелка с рисунками, стихами и прозаическими историями, намотанные на цилиндр, позволявший разматывать этот свиток в горизонтальной плоскости на 30–60 сантиметров за раз, чтобы следить за развитием сюжета. Для одного рассказа могло потребоваться несколько свитков, как это было, к примеру, с «Повестью о Гэндзи» XII века: для нее был приготовлен набор из примерно 20 свитков общей длиной, превышавшей 130 метров, в которых содержалось более 100 рисунков и более 300 каллиграфических листов, созданных целой командой художников. К сожалению, этот «Гэндзи» дошел до нас только фрагментами. Свитки сами по себе также считались предметом роскоши: цилиндры для них изготавливали из драгоценных материалов, таких как нефрит и слоновая кость, а футляры шили из прекрасной парчи. Их заказывали и пользовались ими только придворные аристократы. Другой известный набор иллюстрированных свитков посвящен повести XI века «Ёру-но Нэдзамэ» («Пробуждение в полночь») – трагической истории о несчастной любви девушки Нэдзамэ, которая беременеет от мужа своей сестры и которую преследует император.

Исполнительские искусства

Музыка и танцы также были важнейшей составляющей придворной жизни, и аристократы тратили много времени, совершенствуясь в пении, танцах и игре на инструментах. В 701 году при Императорском дворе был учрежден Музыкальный отдел, в котором служили преподаватели и исполнители различных стилей музыки и танцев, как заимствованных из Когурё, Силла и империи Тан, так и собственных японских стилей. Официальный репертуар песен и танцев включал 120 произведений. Все стили придворной музыки объединялись под названием гагаку (изящная музыка). Она была основана на пентатоническом строе и исполнялась на разнообразных духовых, струнных и ударных инструментах. Среди самых известных инструментов можно назвать язычковый гобой хитирики, духовой орган сё, четырехструнную лютню бива и цуцуми – барабан в форме песочных часов. Танцевальные представления придворных и официальных лиц были важной частью придворного ритуала. В «Повести о Гэндзи» рассказывается, как главный герой получил повышение после особенно трогательного исполнения танца сэйгайха («Волны синего моря»).

Другими типами исполнителей эпохи Хэйан были асоби и сирабёси – женщины, профессионально оказывавшие развлекательные и сексуальные услуги аристократам. Асоби, в отличие от обыкновенных проституток, были образованными и искусными бродячими артистками, которые работали вдоль дорог и речных путей, ведущих в столицу. Они часто делали свои танцевальные и песенные постановки на небольших лодках. Их особенно ценили за исполнение «песен на современный лад» (имаё-ута), в отличие от классического придворного репертуара. Покровители восторгались их талантами, обольстительностью, элегантными нарядами и изящной поэзией и прозой. В художественной повести «Синсаругакику» («Новые записи о “саругаку”», сер. XI в.) Фудзивара-но Ахикира (989? – 1066) описывает асоби следующим образом:

Нельзя сказать, что она неопытна, ибо мастерски использует различные позы для интимных ласк, тело ее и податливо, и упруго, словно струны «кото», а техниками «летающего дракона» и «поступь тигра» она владеет в совершенстве.

Есть у нее и иные таланты: голос ее как у райской птички, а лицо подобно лику небесной девы[46]46
  Япония в эпоху Хэйан. Хрестоматия. Под ред. И. С. Смирнова / Сост. и введ., пер. с др. – яп. и коммент. М. В. Грачева. – Изд. РГГУ, 2009. (Orientalia et Classica: Труды Института восточных культур и античности. Выпуск XXIV). С. 152–153.


[Закрыть].

Сирабёси – танцовщицы, использовавшие в своих представлениях мужские наряды и мечи, – приобрели популярность в поздний период Хэйан. Их медленные ритмичные танцы пользовались большой известностью, а сами сирабёси, как и асоби, а также куртизанки и гейши более поздних эпох, были хорошо образованны и оказывали сексуальные услуги клиентам из аристократии. Некоторые становились наложницами знаменитых людей, и тогда о них писали книги, как о Сидзуке, любовнице Минамото-но Ёсицунэ (1159–1189), известной героине «Повести о доме Тайра» («Хэйкэ моногатари»), или о Гио и Хотокэ, наложницах Тайра-но Киёмори (1118–1181) – о нем см. в главе 4.

Игры и развлечения

Помимо словесных и исполнительских искусств аристократия Хэйан с удовольствием участвовала в огромном количестве соревновательных игр и конкурсов. Мужчины играли в го – стратегическую игру, для которой использовались доска с разлиновкой 19 на 19 клеток и камешки двух цветов (см. илл. выше), в сугороку (азартная игра, в которой ходы шашек определялись бросками костей) и в кости. Также существовала игра кэмари, цель которой заключалась в том, чтобы как можно дольше не дать кожаному мячу коснуться земли, по очереди подкидывая его ногами. В кэмари играли, стоя в кругу на квадратной площадке, по углам которой были высажены деревья: ива, вишня, сосна и клен. Императорские гвардейцы и военная аристократия в провинциях соревновались также в стрельбе из лука и в верховой езде.

Популярным развлечением были «соревнования-сравнения» (авасэ), в которых вместо стихотворений (сравнивались во время поэтических турниров, ута-авасэ) использовались разные предметы – ракушки, цветы или птицы. Игроки делились на две команды и, сходясь попарно из обеих команд, делали ставки друг против друга, сопроводив это подобающим стихотворением. Жюри сравнивало представленные предметы с точки зрения их красоты или редкости. Например, в сравнении птичек члены каждой команды приносили певчих птиц, которых они вырастили дома, и птичек сравнивали по оперению, цвету и голосу. Сравниваться могли и ароматы. Имена наследника Гэндзи Ниоу и его друга Каору напрямую отсылали к запахам, подчеркивая их невероятную важность в жизни японского аристократа. Придворные умащали благовониями свою одежду, прически и жилища, часто создавая собственный запах – в некотором смысле ароматическую личную подпись – из комбинаций разных пород дерева, например сандала и сосны, специй – гвоздики и корицы, муската и изюма – и массы других веществ, перемолотых вместе в железных ступках и разведенных на меду. Один из эпизодов «Повести о Гэндзи» описывает соревнование по смешиванию благовоний, а также необходимые для этого предметы: прелестные шкатулки, флаконы и курильницы. Одна из игр с ароматами заключалась в том, что первый участник сжигал некое благовоние, а следующий должен был сжечь какое-то другое таким образом, чтобы получилось приятное сочетание запахов. В другой игре участники старались при помощи сочетаний ароматов воспроизвести атмосферу определенного стихотворения из «Кокинсю». Как любое светское мероприятие эпохи Хэйан, все подобные игры сопровождались распитием сакэ, музыкой и флиртом.