Текст книги "Операция «КЛОНдайк»"

Фёдор оторопело посмотрел на него, Леонид даже почувствовал некоторое удовлетворение, что вот и он смог наконец-то чем-то озадачить Фёдора.

– Да-да, и не смотри на меня так, – сказал он, кивая. – Любишь ее и душа у тебя за нее болит. Говорил: «из памяти выкинул», а сам до сих пор помнишь. И не в обиде дело. Ну обидела она тебя, – так сам говоришь, что потом пыталась загладить свою вину перед тобой. Неужели у вас, офеней, нет милосердия? Почему ты не дал ей шанс доказать тебе свою любовь и верность?

– Раз оступившись, потом всю жизнь падала бы, – угрюмо ответил Фёдор.

– Так ты решил ей ноги совсем повыдергивать, чтобы она вообще не ходила! – заключил Леонид, возмущенно глядя на Фёдора.

– Ничего я ей не делал, – отмахнулся тот.

– Не делал! Да если она тебя любит, так ты ее просто убил, действительно убил! – сердито возразил Леонид. – Представь, каково жить женщине, зная, что ее любимый никогда не будет рядом и виновата в этом она сама. Да другая бы руки на себя давно наложила! А твоя еще, видимо, ждет, надеется… На твое милосердие надеется…

– Ладно, Лёньша, оставим это! Дело прошлое, так что не трави мне душу, – попросил его Фёдор.

– Звать-то ее как? – поинтересовался Леонид, игнорируя его просьбу.

– Аграфена, – нехотя ответил Фёдор, а самого вдруг как теплым ветром обдало: память неожиданно выдала медвяный запах ее волос – она всегда мыла их густым травным настоем. «Грушенька, Грушенька, что же ты с нами содеяла…»

В этот момент ожил динамик, сообщавший, что пора занять свои места и пристегнуться, потому что самолет идет на посадку, и разговор пришлось оборвать. Тем более что проснулась Есения, и Леонид стал помогать ей застегивать ремень, который нужно было пристроить выше ее торчащего живота. Если бы, не дай Бог, что и случилось, то в такой ситуации этот ремень беременной женщине вряд ли бы помог, скорее, наоборот, – вызвал бы у нее преждевременные роды, выдавливая ребенка. Подумав об этом еще при взлете в Абакане, Леонид порадовался, что собственный живот у Есении еще не велик. Однако беспокойство не оставляло его – все эти взлеты и посадки, воздушные ямы вряд ли были полезны беременной женщине. У него когда-то была знакомая стюардесса, которая пожаловалась ему, что через несколько лет этой работы из-за перепадов высоты и давления у нее началось опущение матки и влагалища. Это привело к тому, что она не могла даже чихнуть на людях, боясь «писнуть» в трусы. Да и в постели это вызывало определенные сложности, потому что ей было больно «общаться» почти во всех известных позах… Все ее любовники постепенно разбежались. Он тоже «разбежался», потому что их близость не приносила ни ей, ни ему радости. Она ложилась с ним, почти скукоживаясь в ожидании боли, а он «проваливался» в ее лоно словно в пустую кастрюлю, не чувствуя ни влажной упругости, обычно обхватывавшей мужскую плоть со всех сторон, ни встречного движения…

Леонид виновато покосился на Есению, но зато эти воспоминания отвлекли его от разговора с Фёдором, а потом суета, начавшаяся перед посадкой, и вовсе заставила забыть о том, что они обсуждали.

Выходя из самолета, приземлившегося в аэропорту Благовещенска, Леонид поежился от холода. Яркие огни вокруг только усиливали предутреннюю промозглость, и пока они шли от самолета к зданию аэровокзала, то изрядно промерзли. Леонид не мог отделаться от мысли, что это их последняя остановка перед расставанием с родиной. Здесь оставались его мама, сын, друзья, его детство и молодость…

Леонида охватила тоска, и даже Есения, неожиданно взявшая его за руку, не сразу смогла отвлечь его от грустных мыслей, но, взглянув на нее, он вдруг почувствовал такой сильный прилив нежности и надежды, что даже остановился.

– Что?.. – спросила Есения, тоже останавливаясь и непонимающе глядя на него.

– Ничего, все нормально, – успокоил он ее и, взяв крепче за руку, пошел дальше.

Однако дойти до аэровокзала им не дали – неожиданно подъехала «ауди», из нее выскочил мужчина в черном пальто и, осмотрев идущих пассажиров, быстро направился прямиком к Кондратюку. Фёдор придержал Леонида и Есению, встав перед ними. Однако Кондратюк не выказал никакого беспокойства, а, наоборот, повернувшись к ним, призывно помахал рукой, показывая, чтобы они следовали за ним к машине. «Ауди», явно не ожидавшая такого количества пассажиров, просела, как только в нее забралась вся прибывшая группа.

Встречавший их мужчина озадаченно посмотрел на сложившуюся диспозицию и сказал:

– Вы поезжайте, а я возьму такси, – и, захлопнув дверцу, направился ко входу на аэровокзал.

Водитель «ауди», вероятно, зная, куда ехать, молча рванул с места.

Через полчаса они подъехали к трехэтажному дому.

– Приехали, первый подъезд, последний этаж, квартира десять. Вас там ждут, – сказал водитель и, высадив их, тут же уехал.

– Что это за дом? – спросил Фёдор у Кондратюка.

– Не волнуйтесь, надежный, – усмехнувшись, ответил тот. – Это мои знакомые. Здесь мы переждем время до отправления автобуса.

Они поднялись на третий этаж, Филипп нажал на кнопку звонка рядом с обшарпанной дверью. Она тут же бесшумно распахнулась, и на пороге оказался встречавший их в аэропорту мужчина, только уже без пальто, в джинсах и свитере. Леонид ошарашенно уставился на него – тот никак не мог приехать раньше их, поскольку водитель «ауди» гнал всю дорогу. Но Кондратюк, улыбаясь, поздоровался, как будто видел его в первый раз:

– Здравствуй, Василий.

Тот, скупо улыбнувшись в ответ, отступил в сторону, приглашая войти.

Когда они, уже раздевшись в тесной прихожей, прошли в комнату, где, несмотря на раннее утро, был накрыт стол к завтраку, раздался звонок в дверь. Вошедший в квартиру мужчина в пальто развеял недоумение – хозяин квартиры Василий и встречавший их в аэропорту Владислав оказались братьями-близнецами.

Владислав разделся, и они тут же уединились с Кондратюком, а Фёдора, Леонида и Есению Василий пригласил за стол.

Несмотря на ранний час, они с удовольствием перекусили, после чего Василий отвел их в соседнюю комнату и, показав на три постели, сказал, что они могут, если хотят, еще поспать, поскольку автобус уходит только через четыре часа.

Однако сон уже был перебит, да и спать в этом чужом доме никому не захотелось. Только Есения прикрыла глаза, сев на кровать и откинувшись спиной к стене. Сидеть прямо ей мешал довольно большой, хотя теперь и легкий живот. Она хорошо держалась, и было непонятно – испытывает ли она сейчас волнение, удачно его скрывая, или действительно настолько спокойна.

Леонид же испытывал смешанные чувства. Во-первых, каждый раз, когда он смотрел на Есению, внутри у него что-то вздрагивало от радости, отчего он начинал чувствовать себя совершенно отупевшим от счастья. Ему даже приходилось одергивать себя, потому что эта разнеженность чувств сейчас, когда их будущее было еще не определено, могла привести к какой-нибудь роковой оплошности с его стороны. Во-вторых, он не мог избавиться от волнения, в которое ввергал его предстоящий переход границы, хотя он и понимал, что этот переход будет совершенно цивилизованным, не в пример проползанию на брюхе по дну замерзшей реки, как ему рассказывал Фёдор. В-третьих, ему было грустно. Грустно оттого, что предстояло расставание с Фёдором, к которому он за время их приключений успел привязаться. Но он сидел сейчас рядом с Фёдором и не знал, что ему сказать. Вроде все, что нужно, уже было сказано, а то, что осталось невысказанным, в слова облечь было трудно… Их оборвавшийся в самолете разговор поразил Леонида, приоткрыв душевную боль Фёдора, до этого казавшегося невозмутимым и спокойным человеком. И судя по той горечи, с которой Фёдор рассказывал о своей потерянной любви, боль эта была велика.

Обстановку, как ни странно, разрядил Кондратюк. Он заглянул в комнату и, увидев, что они не спят, сказал, улыбаясь:

– Ну вот, все в порядке. Скоро поедем, турпутевки готовы, так что, думаю, проблем не будет. Не волнуйтесь. Вот только жаль, что вы, Фёдор, так поздно сказали, что не едете с нами. Пропали деньги за лишнюю путевку, да и документы, знаете ли, недешево мне обошлись.

– Сколько? – спросил Фёдор, у которого это повторное напоминание о материальном уроне сначала вызвало раздражение, но потом его осенила очень хорошая мысль…

– Что сколько? – не понял Филипп.

– Сколько я тебе должен?

– А, вон вы о чем! – Кондратюк усмехнулся. – Да ладно, пустяки…

– Было бы пустяком, не обмолвился бы… – парировал Фёдор. – Так что давай, называй свою цену, я хочу выкупить у тебя и эти документы, и путевку, они мне еще пригодятся.

У Кондратюка забегали глаза. Леонид, глядя на него, с усмешкой подумал: странно, что не слышно, как щелкают цифры у того в голове, настолько Филипп был занят подсчетом.

Наконец Кондратюк назвал сумму, от которой Леонид даже присвистнул – он помнил, во сколько ему обошлись документы, сделанные Уно в Эстонии, не могла же путевка стоить так дорого…

Заметив, что Фёдор явно вознамерился расплатиться с этим рвачом, Леонид остановил его жестом и сказал, обращаясь к Кондратюку:

– Филипп, а ты дорого обходишься своему начальству, не экономишь его денег. Да эти документы можно было раза в три дешевле сделать. Если у тебя нет возможностей работать по нормальным ценам, то грош тебе цена в этой стране как разведчику, значит, не смог ты разглядеть, что люди тебя напаривают…

Филипп от такого заявления даже пятнами пошел, но, взяв себя в руки, молча окатил Леонида ледяным взглядом, потом покосился в сторону Есении, которая отстраненно следила за их пикировкой, и, демонстративно повернувшись к Фёдору, сказал:

– Я сейчас принесу вашу путевку, – и вышел из комнаты.

– Фёдор! Не вздумай отдавать ему эту сумму! – сказал Леонид, дергая того за рукав. – Тебе она самому пригодится.

– Так есть же деньги, пусть подавится! – возразил Фёдор, доставая из рюкзака несколько пачек с долларами.

Глядя на то, как Фёдор раскладывает деньги на стуле, а потом проводит над ними рукой, словно прощается, Леонид недовольно засопел, у него даже сердце зашлось от досады.

«Да покойный Круглов, наверное, там в гробу переворачивается от злости, что его денежки достанутся этому гаду!» – думал он, испытывая в этот момент к Кондратюку чувство острого отвращения.

А Фёдор вдруг повернулся к нему и, серьезно посмотрев в глаза, сказал:

– Лёньша, ты с ним лишний раз не цапайся. А то он при случае тебе отомстит…

– Фёдор прав, – согласилась с ним до сих пор молчавшая Есения.

Леонид не успел ничего им ответить, потому что в этот момент в комнату вернулся Кондратюк и протянул Фёдору продолговатую цветную книжечку, состоявшую из нескольких тонких листков:

– Вот ваша путевка! – и, покосившись на Есению, добавил: – А денег мне ваших не нужно, раз ваш друг считает, что… – Тут он заметил на стуле лежащие пачки с деньгами. Взгляд его заметался, и он завершил фразу явно не так, как собирался вначале: – …ну, разве что вернете мне за оформление документов ту сумму, которую считает правомерной наш уважаемый Леонид. И стоимость путевки, конечно, тоже.

В сторону Есении он уже не смотрел. Когда Фёдор молча подвинул к тому пачки с долларами, с лихвой покрывавшие названные расходы, Кондратюк, не в силах сдержать радостный блеск в глазах, быстро сунул деньги в карман брюк и, сказав, что зайдет, когда нужно будет собираться, буквально выскочил из комнаты.

Леонид с досадой посмотрел на Фёдора:

– Ну и кто тебя за язык-то тянул? Поиздержались бы его начальнички, не обеднели бы!

– Лёньша, проехали! – оборвал его Фёдор. – Пока эти деньги с ним будут, а он вряд ли с ними расстанется, вона как у него глазья-то разгорелись, вам беды от него можно не ждать.

– Как это? – удивился Леонид.

– Наговор на деньги – самая надежная вещь, – тихо пояснил Фёдор. – Будет вас через них беречь пуще себя и бояться потерять.

– Этого нам еще не хватало! Как же мы от него тогда отделаемся? – спросил Леонид.

– Тропа покажет… – загадочно сказал Фёдор, и у Леонида вдруг отпало желание дальше обсуждать эту тему.

А Фёдор, внимательно прочитав, что было написано в путевке, вдруг сказал:

– Смотрите-ка, а вы, оказывается, едете на две недели в Шанхай. Это сколько же вам трястись на автобусе?

– В Шанхай? – удивился Леонид. – Дай-ка посмотреть… Но Кондратюк же говорил, что нас будут ждать именно в Хайхэ.

– Ну, значит, они такой долгий конец оформили, чтобы подольше вас не хватились – настоящие-то «челночники» через день-три всяко возвращаются, а вам нужно время, чтобы спокойно добраться до Гонконга. Ехать-то придется чуть ли не через весь Китай, путь неблизкий.

– А, кстати, Шанхай ведь не далеко от Гонконга, – припомнил карту Леонид. – Может, они, наоборот, рассчитали, чтобы мы официально как можно ближе подобрались к цели. Тогда им легче будет переправить нас в Гонконг. Там же, говорят, от материковой части совсем близко, даже видна эта вольная земля без бинокля.

– Не знаю, не бывал, – развел руками Фёдор.

– Эх, жаль, Серёги с нами нет рядом, – посетовал Леонид. – Он Гонконг хорошо знает, он туда по бизнесу не раз летал.

– Погоди, встретитесь еще там с Серёгой-то, – успокоил его Фёдор.

– Если Кондратюк не обманет, – тихо сказал Леонид, украдкой оглянувшись на Есению. – Слушай, а что с диском-то делать будем? Вдруг нас с ним все-таки на границе прихватят?

– Да думал я тоже об этом, – ответил Фёдор. – Знаешь, пусть он у меня останется, я его либо где припрячу, либо найду способ Сергею передать. Не нужно вам его с собой тащить.

У Леонида словно груз с души сняли. Конечно, не стоит тащить секреты за кордон, мало ли что… А то, что от Фёдора диск в плохие руки не попадет, Леонид был уверен на все сто.

За разговорами они не заметили, как прошло время, и даже удивились, когда в комнату вошел то ли Василий, то ли Владислав и сказал, что пора собираться.

– Мы на автовокзал поедем? – спросил у него Леонид.

– Нет, в турфирму, – ответил тот. – Автобус от нее отходит. Как группа соберется, так сразу и поедете…

Леонид помог Есении подняться с кровати. Она поправила пояс на животе и разгладила свитер, а он вдруг подумал, нужен ли ей вообще такой большой живот? Не привлечет ли это, наоборот, внимание на границе. Ведь те, кто ее ищут, знают, что она беременна по-настоящему. А вдруг у пограничников уже есть на них ориентировка, и не натолкнет ли в таком случае ее живот на мысль, что это именно она?

Он высказал Фёдору свои опасения.

Тот повернулся к Есении и спросил:

– Тебе очень неудобно в поясе?

– Не очень, но неудобно конечно, – ответила она.

– Снимай! – приказал Фёдор. – Ни к чему он теперь.

Леонид помог Есении расстегнуть и снять пояс. Та с облегчением оправила свитер на своей враз постройневшей фигуре. А Леонид, повертев пояс в руках, положил его на кровать, – может, он еще пригодится здешним хозяевам, учитывая, что́ за квартиру те тут держат…

В этот момент в дверь заглянул Кондратюк.

– Что вы там возитесь? – спросил он, неприязненно глянув на Леонида. – Пора ехать.

На этот раз за руль сел сам Владислав, а может, и Василий, если у него было такое же черное пальто, как у брата. Его «девятка» была гораздо уже, чем «ауди», поэтому, когда Кондратюк уселся на переднее сиденье рядом с водителем, Фёдору, Леониду и Есении сзади оказалось тесновато. Но долго мучиться им не пришлось, поскольку до турфирмы ехали они минут десять, не больше.

Турфирма разместилась на первом этаже двухэтажной гостиницы, у входа в которую уже стоял автобус. Вокруг него толпился народ с большими, но еще пустыми сумками. Судя по количеству человек, провожавших здесь не было, да и чего там, собственно, было провожаться – как понял Леонид, многие здесь ездили в Хайхэ на один день, поскольку дорога туда и обратно вместе с посещением рынка, куда, в общем-то, и ездили все эти люди, занимала несколько часов.

Владислав подрулил поближе к автобусу и, притормозив, вышел из машины. Подождав, пока следом за ним выйдет Кондратюк, он сразу направился к женщине, стоявшей на крыльце. Как потом выяснилось, это была руководитель группы, отправлявшейся в Китай. Леонид сочувственно посмотрел на нее, ведь, когда они не вернутся по истечении срока путевки в Россию, у нее наверняка будут неприятности. Хотя, может быть, ей было за это заплачено…

Они не выходили из машины, ожидая, когда их позовут. Наконец Владислав вернулся к машине и, сев за руль, сказал:

– Ну все, идите к автобусу, скоро отправление.

Леонид помог Есении выбраться из машины, забрал их сумку, а Фёдор задержался, спросив у Владислава, не мог бы тот подвезти его до границы вслед за автобусом, чтобы убедиться, что его друзья нормально уехали в Китай. Владислав ответил, что не хотел бы там лишний раз маячить, но потом согласился, сказав, что знает место, где можно незаметно встать и откуда все будет видно.

Фёдор вышел из машины и, повесив свой рюкзак на одно плечо, взял Леонида и Есению под руки, провожая их к автобусу.

– Скоро увидимся, – неожиданно сказал он им на прощание на ухо. – Так что езжайте спокойно.

Леонид удивленно посмотрел на него, но тот сделал знак глазами, что ничего спрашивать не нужно, и молча обнял Леонида, успокаивающе похлопав его по спине. Потом, повернувшись к Есении, поцеловал ее в обе щеки и погладил, как маленькую, по голове. Есения сначала вскинула на него изумленные глаза, а потом как-то по-детски доверчиво прижалась к его широкой груди и замерла. Фёдор поверх ее головы серьезно посмотрел на Леонида, словно напоминая, о чем он ему говорил.

– Пойдем, Есения, – тихо позвал Леонид, заметив, что Кондратюк нетерпеливо подает знаки: мол, пора садиться в автобус.

Есения оторвалась от Фёдора, взяла Леонида за руку, и они направились к дверям автобуса. Фёдор поднял руку то ли в прощальном, то ли в благословляющем жесте…

Когда они сели на свои места, то увидели в окно, как синяя «девятка», в которой сидело двое мужчин, скрылась за поворотом…

Переход границы оказался не просто банальным, а разочаровывающе-банальным. Леонид готовился к нему как к испытанию, жутко волновался, а все оказалось чрезвычайно буднично. Он даже разозлился, что затеял эту дурацкую операцию с деньгами, Сергею голову заморочил, Виталия втянул, а их проверять никто даже и не думал на этой великой российско-китайской границе! Руководитель группы просто собрала у всех паспорта и, когда автобус подъехал к берегу Амура, где прямо перед спуском на лед находилась таможня, вручила эту пачку пограничнику. Тот, даже не взглянув на пассажиров, молча потыкал во все паспорта каким-то штампиком и, вернув документы руководителю, отошел от автобуса, махнув водителю рукой, что тот может проезжать.

Автобус не спеша съехал на дорогу, накатанную прямо по занесенному снегом льду, и направился в сторону противоположного берега, до которого было рукой подать – не больше двух-трех километров. За этими километрами находилась первая цель их путешествия – китайский город Хайхэ, который пока был виден только как торчащий в небе частокол труб.

Когда автобус проехал полпути, оказавшись на середине заледеневшего Амура, Леонид повернул голову назад, глядя в окно на покинутый ими берег. У него было такое чувство, что он оставлял за собой огромного спящего медведя, хотя и любимого всей душой, но которого он теперь вынужден был опасаться, потому что по нему расползлись такие паразиты, что укус их для Леонида и его близких мог стать смертельным. Его до сих пор охватывал озноб, когда он вспоминал те дырочки на лобовом стекле, которые запросто могли оказаться на его лбу…

Глава шестая

Вернувшись из Москвы, Визорин слег.

Встретивший его в аэропорту Слепаков сразу же почуял неладное – начальника было не узнать. Обычно напористый, мощный и яро матерящийся, если что-то шло не так, сейчас он был хмур, сгорблен и непривычно молчалив. Казалось, за три дня командировки он постарел лет на двадцать.

Угрюмо поздоровавшись с заместителем, Визорин попросил отвезти его сразу в больницу и всю дорогу потом просидел молча.

Слепаков не решился донимать его вопросами, а самому порадовать начальника было нечем – следов пропавших Кондратюка и Вербицкой они так и не обнаружили, хотя были предприняты все мыслимые и немыслимые меры. И то, что за это время была практически полностью раскрыта деятельность националистической организации «Дети Сварога», члены которой работали на Кондратюка, ничего нового в поисках не дало. Поэтому Слепаков молчал и ждал, когда Визорин сам что-нибудь скажет.

А Визорин, нахохлившись и превозмогая боль в пояснице, буквально скрутившую его после московской выволочки, думал о том, что как жаль, что он не успел уйти на пенсию чуть раньше – до всей этой заварухи. А теперь ему четко дали понять, что если резидент иностранной разведки, работавший у него под носом, а также Вербицкая не будут найдены, то он может пускать себе пулю в лоб, так как дело его отставкой не ограничится.

Визорин и сам понимал, что если хоть какая-то информация об объекте «Озёрный» просочится «наружу», то в научно-исследовательском комплексе придется спешно свернуть работы, сотрудников – эвакуировать, а хранилище и лаборатории – затопить, иначе правозащитники разных мастей такой вой подымут, что мама не горюй! И это грозило не просто многомиллионными убытками, а катастрофическим уроном в области тех исследований, которые позволяли быть спокойными за безопасность России, придерживая в ее широком рукаве такое оружие, о котором Запад и не мечтал…

Все это Визорин понимал, но ничего изменить уже не мог. Он каждый час получал от Слепакова доклад о ходе расследования и убеждался, что его управление делает все, что в его силах, но выше головы не прыгнешь! А жаловаться, что у них не хватает средств и кадров, чтобы провести нормальную поисковую операцию, которая при необходимости могла бы выйти и за границы страны (ведь где-то же эти беглецы когда-нибудь объявятся), оказалось бесполезно. Более того, в Москве в ответ на его жалобы недвусмысленно дали понять, что дело не в недостатке средств, а в недостатке личных качеств у него и его коллег из Красноярска, в чьем ведении был объект «Озёрный». И что теперь из-за них наверху были вынуждены принять тяжелейшее решение обратиться за содействием к китайской стороне, так как уже не было сомнений, что беглецы будут уходить через Китай. Кроме того, теперь придется мобилизовывать российских резидентов по всему миру на предмет отслеживания утечки сибирской информации, что неизбежно отвлечет их от других, не менее важных задач. Если им удастся установить «центр осведомленности», то появится шанс локализовать его, но по сегодняшним финансовым меркам такая операция сожрет чуть ли не весь годовой бюджет разведуправления. Что опять же не преминули поведать Визорину, прозрачно намекая на его служебное несоответствие.

Впрочем, при всей злости и досаде, которые Визорин сейчас испытывал, он не мог ни на кого обижаться. В претензиях, высказанных ему, была доля истины – почему, спрашивается, он сразу не насторожился, когда поступил запрос от Граховского и Круглова о выезде Вербицкой на конференцию? Ведь незадолго до этого из Озёрного исчез ее сын, который до сих пор находится в розыске. И вместо того, чтобы еще тогда принять серьезные меры, он проявил беспечность, не стал препятствовать участию Вербицкой в конференции, а дело о побеге ее сына вообще спустил на тормозах, удовлетворившись версией Круглова о том, что мальчика вывез из Озёрного охранник Первачёв, погибший впоследствии при невыясненных обстоятельствах. Пребывая в благодушном состоянии, видимо в преддверии пенсии, Визорин тогда даже не усомнился, а может, и не захотел сомневаться в версии Круглова и его заверениях, что охранник в комплексе сработал один, без сообщников. Вот когда уже была допущена серьезная ошибка!

Визорин вспомнил, как обрадовался, когда узнал, что пацан объявился в Питере и питерские коллеги не сумели его взять, упустив вместе с отцом. Он тогда даже немного позлорадствовал, что вот и в центре могут лохануться. А на деле самым большим лохом оказался он сам… Если бы он тогда сразу занялся этим Кругловым, который работал в их системе еще до прихода Визорина, то обнаружил бы, что тот на объект «Озёрный» попал не по своей воле, а после того, как у него произошло ЧП – побег этой Вербицкой еще в Ленинграде. И пусть Круглова потом дважды наказывали – сначала послав в зону военных действий в Анголе, а потом «сослав» в Озёрный, – но факт его служебной халатности из биографии не вычеркнешь. Хотя какая там халатность! Теперь, в свете последних событий, было абсолютно ясно, что Круглов не только с самого начала был замешан в побеге сына Вербицкой, но и, скорее всего, являлся разработчиком плана этого побега, да и последующих событий тоже. А уж его связь с резидентом иностранной разведки вообще о многом говорит. Особенно если вспомнить, сколько раз Круглов выезжал в служебные командировки за границу… Похоже, что конференция задумывалась вместе Кондратюком и Кругловым для того, чтобы вывезти из страны не только сверхценную информацию, но и ее «физическое» подтверждение в лице Вербицкой и ее сына.

Нет, правы «наверху»: он теперь должен если и не пускать пулю себе в лоб, то в отставку подавать – точно. Ведь не только об этом гребаном резиденте Кондратюке с его шестерками, «Детьми Сварога», ничего не ведал, но даже в собственной конторе не разглядел предателя Круглова! Какой же он после этого, к черту, профессионал! Так что как только ситуация прояснится, он сразу положит рапорт на стол. А пока лучше залечь в больницу: поясницу подлечить и подумать на досуге о предстоящей жизни, все равно от него сейчас уже ничего не зависело – необходимые меры приняты и теперь остается только ждать.

Эх, черт бы побрал этого Круглова! Заварил кашу! Думая о нем, Визорин чувствовал, как у него темнеет в глазах от ярости. Если бы Круглова не убили, он бы сам его сейчас пристрелил! Вместе с Кондратюком, Вербицкой, ее сыном и его папашей…