Текст книги "Повелитель теней"

17

Когда Ленья пришла в сознание, было уже темно. Она лежала на боку. Ее руки были связаны у нее за спиной – запястья стянули чем-то вроде кожаных ремней. Чуть выше лодыжек были связаны и ее ноги. Она не имела ни малейшего понятия, где сейчас находится, и, пытаясь привести свои мысли в порядок, стала смотреть на костер, горящий в нескольких ярдах от нее.

Ее лицо согревало тепло, исходящее от пламени, а вот спине было холодно, и она закоченела. Но хуже всех неудобств была мучительная боль в голове. Она вспомнила об ударе, который повалил ее на землю, и тут же в памяти восстановилась картина происшедшего недавно события. Она спокойно воспроизвела ее перед своим внутренним взором, анализируя свои действия и допущенные ошибки. Сосредоточив взгляд на пляшущем пламени, Ленья погрузилась в размышления, ни на что больше не отвлекаясь.

– Ну, как у тебя дела с твоей раной?

Эти слова произнес мужчина, говорящий на языке, который она когда-то знала, но уже даже забыла, что говорила на нем.

– Плоховато, – последовал ответ. – Эта сучка хорошо меня пырнула.

– Все еще течет кровь?

– Нет… Кровотечение, слава Богу, прекратилось. Но рану нужно бы перевязать покрепче.

– Сможешь ехать верхом?

– Ехать верхом я точно смогу, даже если это меня доконает. Он сказал, что нужно двигаться по маршруту паломников на восток. Не знаю, что ты там себе думаешь, но я скорее бы умер в пути, чем не встретился с ним.

Пока она слушала этот разговор, ее глаза привыкли к темноте. Тот мужчина, которого она уже видела (второго – еще нет), находился по другую сторону костра и ухаживал за тремя лошадьми, привязанными к одной сосне.

Она удивилась, услышав язык, на котором разговаривали эти двое, потому что английский язык, вообще-то, не часто можно было услышать в Галисии и даже здесь, поблизости от Сантьяго-де-Компостела, где сплошь и рядом встречались паломники едва ли не со всего мира. Но еще больше ее поразил их акцент. Те, кто ее схватил и связал, были шотландцами. Медленно, так чтобы они не заметили, что она уже пришла в себя, Ленья прогнула ноющую спину и потянулась руками к пяткам. Одновременно она сильно напрягла ноги и, рискуя довести себя до судороги в икрах, попыталась коснуться ладонями ступней и тем самым придать своему телу форму буквы «О».

– Нам нужно было бы похоронить Тома.

– А как бы мы это сделали? Земля здесь твердая, как железо. Ты что, стал бы рыть могилу своим мечом?

– Нет, не стал бы. Но в любом случае речь ведь идет о нашем Томе, сыне моей сестры. Мне следовало бы позаботиться о нем. По меньшей мере как-то обрядить[14]14
  То есть подготовить тело к погребению.


[Закрыть] его и прикрыть чем-нибудь.

– Нам нужно было заставить сделать это ее. А теперь забудь об этом. Нам не оставалось ничего другого, кроме как бросить его. Ты что, хотел подождать, пока местные жители, может мужчины, не начнут искать нас?.. А они наверняка начали поиски после того, как нашли тех женщин и девушек, причем монашек…

Не последовало никакого ответа – раздались только звуки, похожие на шарканье ступней.

– На твоем месте я бы поменьше переживал о бедняге Томе и побольше о своей собственной бессмертной душе!

Он засмеялся, и этот его циничный смех перерос в приступ кашля. Покашляв в течение нескольких секунд, он громко сплюнул.

– Ты когда-нибудь видел нечто подобное – я имею в виду то, как она орудовала топором, а?

Услышав, что разговор зашел о ней, Ленья невольно напряглась.

Второй мужчина фыркнул, попытавшись тем самым выразить презрение, но это не показалось убедительным ни его собеседнику, ни ему самому.

– Да ладно тебе! – пробурчал он. – Когда она вытащила свои ножи… Боже милостивый, если бы ты не врезал ей хорошенько по голове, то… то я не знаю, чем бы все закончилось…

– Она бы заколола тебя, как родившегося весной ягненка, – вот что бы она сделала.

– Да, отрицать не стану. Наверняка так и было бы…

На несколько секунд воцарилось молчание, и Ленья закрыла глаза, изнемогая от мучительной боли в голове.

– А кто она вообще?

– Перестань меня об этом спрашивать! Мне никто никогда не говорил этого. Все, что я знаю, и все, что должен знать ты, так это то, что она принадлежит сэру Роберту Джардину. Могу тебя заверить, он имеет на нее право.

Ее глаза снова раскрылись – и раскрылись широко. Ей вдруг стало очень холодно, как будто костер неожиданно погас и подул сильный северный ветер.

Джардин. Сэр Роберт Джардин. Она вспомнила о том, как когда-то уже лежала связанная по рукам и ногам, будучи его пленницей. Его лицо предстало перед ее мысленным взором так отчетливо, словно он сейчас находился здесь и лежал на ней, прижимаясь своим лицом к ее лицу, так что его зловонное дыхание проникало ей в нос и, казалось, прилипало к ее коже и волосам, обволакивая ее всю. Прожитые годы будто улетучились, как унесенные ветром листья, опавшие с деревьев.

Когда-то давным-давно сэр Роберт сделал из нее своего рода шахматную фигурку, которую собирался двигать по доске, чтобы в конце концов обменять ее на что-то такое, о чем он мечтал. Роберт Джардин… Но если он добрался сейчас до нее, то что же стало с Патриком Грантом? Она ведь тогда улизнула – они тогда улизнули, – а потом она, можно сказать, повернулась спиной ко всему этому. Она зарделась при мысли о том, что прожила полжизни, отказывая себе почти во всем только ради того, чтобы быть в безопасности. Теперь же эта жертва, на которую она пошла, показалась ей бессмысленной и непристойной. Она пожертвовала всем в надежде на то, что спрячется от мира, – и вот этот мир снова рядом с ней. Выходит, что все ее жертвы не дали никакого результата. Эти люди как будто сделали большой надрез в тонком занавесе, отделявшем прошлое от настоящего, и она опять стала пленницей Джардина. Неужели ничего не изменилось и все снова стало таким, каким оно было раньше?

Она осторожно выдохнула, когда кончики ее пальцев коснулись обутых в сапоги ног. Сделав еще одно усилие, Ленья развела основания ладоней так, чтобы край стальной пластины, прикрепленной к подошве сапога на носке, уперся в кожаные путы, которыми были связаны ее руки. От напряжения, которое она испытывала в столь неудобном положении, ее мышцы и суставы едва не раскалились, и Ленья с силой стиснула зубы на несколько секунд, чтобы сконцентрироваться. Затем она еле заметными движениями стала тереть кожу о сталь.

– Simon ergo Petrus habens gladium eduxit eum: et percussit pontificis servum, et abscidit auriculam ejus dexteram. Erat autem nomen servo Malchus.

Ее голос прозвучал довольно зычно в ночной тишине – громче, чем она хотела, – но Ленья отчетливо услышала, как оба мужчины, находящиеся по другую сторону костра, повернулись в ее сторону.

Один из них так и остался стоять возле лошадей, а второй – тот, который свалил ее с ног ударом дубинки, – начал медленно обходить костер. Она услышала едва различимый шепот его клинка, когда он вытаскивал меч из кожаных ножен. Направляясь к ней, он сильно прихрамывал и использовал этот меч как трость. Он остановился, когда подошел к ней почти вплотную.

– Что ты сказала? – спросил мужчина. Он стоял так близко, что носки его сапог почти касались ее живота.

Глядя не на него, а на пламя костра, она повторила на латинском языке цитату из Евангелия от Иоанна:

– Simon ergo Petrus habens gladium eduxit eum: et percussit pontificis servum, et abscidit auriculam ejus dexteram. Erat autem nomen servo Malchus.

Он пнул ее в грудь носком сапога.

– И что это значит?

Она вздохнула, а затем произнесла эту цитату по-английски:

– Симон же Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Малх.

Он уставился на нее, не зная, что и сказать.

– Как его звали? – спросила она. – Как звали того болвана, которому я раскроила череп?

Вдруг все поняв – осознав, что она издевается над ним и его мертвым товарищем, – он бросил свирепый взгляд на пленницу, лежащую у его ног.

– Черт бы тебя побрал! – в ярости рявкнул он, перенося вес своего тела на меч, чтобы левой ногой врезать этой женщине посильнее. Так наподдать, чтобы она аж подскочила в воздух.

Однако когда его левая нога, которую делали неуклюжей боль и слабость ноги правой, начала движение вперед, женщина вдруг резко выставила перед собой обе руки, только что находившиеся у нее за спиной. На ее запястьях болтались остатки разрезанных пут. Из-за холода и долгого пребывания в неудобной позе она была не такой быстрой, как ей сейчас хотелось бы быть, но тем не менее она сумела парировать удар даже в лежачем положении.

Пытавшийся ударить ее мужчина ахнул от удивления и, зашатавшись, едва не упал. Пленница вскочила на ноги. Ее лодыжки по-прежнему были крепко связаны, но она смогла удержать равновесие. Мужчина тоже выпрямился – настолько, насколько позволила ему его рана. Он все еще держал в руке меч, но, когда повернулся к ней лицом, она ударила его по горлу левой рукой, совершив при этом очень быстрое движение, как жалящая змея. Его кадык просел под туго натянутой кожей между ее большим и указательным пальцами, и мужчина тяжело рухнул наземь. Его дыхательное горло было заблокировано сломанным кадыком.

Те несколько мгновений, в которые все это произошло, дали второму мужчине возможность сориентироваться в ситуации и принять решение. Вначале он буквально остолбенел, ошеломленный неожиданным развитием событий, а затем с диким ревом, в котором одновременно чувствовались и ярость, и страх, бросился к ней прямо через пламя костра. Кончики его длинных волос вспыхнули вместе с нитками, свисающими с его потертой куртки.

До того, как он успел подскочить к пленнице, она проворно присела, подобрала упавший на землю меч и разрезала им путы на своих лодыжках. Затем, крепко сжав рукоять меча обеими руками, она резко выставила его прямо перед собой, так что пытавшийся напасть на нее мужчина буквально нанизался на клинок своим телом. В силу его немалого веса и большой скорости, с которой он двигался, меч пронзил его насквозь на всю длину клинка и уперся в его туловище своим эфесом. Посеревшее от боли лицо с широко раскрытыми и тут же начавшими тускнеть глазами на секунду-другую уткнулось в ее лицо, и она ощутила прикосновение колючей щетины. Затем она опустила его вместе с мечом, и его обмякшее тело, соскользнув с клинка, безжизненно шлепнулось на землю, как мертворожденный теленок.

– Ого! – раздался позади нее мужской голос. – А ты прыткая, в этом тебе не откажешь…

Она повернулась вокруг своей оси – элегантно, как танцовщица, – и выставила меч острием в сторону того, кто произнес эти слова. Этот мужчина, зеленоглазый и довольно симпатичный, был на вид примерно одного возраста с ней. Его голова была так же тщательно выбрита, как и подбородок, и на ее гладкой поверхности плясали отблески света, исходящего от пламени костра.

«Огонь доберется до нас где угодно», – подумала Ленья.

Однако из всего того, что она заметила в этом мужчине в самый первый миг, больше всего ее внимание привлек хищный стальной наконечник его стрелы. Мужчина находился на расстоянии всего лишь четырех шагов от нее и целился прямо ей в лицо, с силой натянув тетиву лука, изготовленного из добротного красного тиса.

– Пожалуйста, брось меч, подружка, – процедил он сквозь зубы. – У меня осталось мало стрел. Стрелы с широким наконечником – такие, как вот эта, – вообще-то предназначены для того, чтобы валить тяжелых лошадей. Их чертовски трудно вытаскивать из лиц покойников. Впрочем, учитывая отсутствие дальности, она скорее всего пройдет насквозь и упадет где-то среди вон тех деревьев. В любом из этих случаев меня ждут хлопоты, и мне хотелось бы избавить себя от них.

Она сделала то, что он от нее потребовал: наклонилась и положила тяжелый меч на землю. Еще трое мужчин – все они были моложе первого – вынырнули из темноты слева и справа от нее.

Один из них осторожно приблизился и, наклонившись, быстро поднял меч с земли, а затем отошел на почтительное расстояние. Никому из этих шотландцев никогда раньше не приходилось испытывать страх перед женщиной, по крайней мере с той поры, когда они стали достаточно взрослыми, чтобы игнорировать гнев матерей, а потому все они сейчас чувствовали себя очень неловко.

А внушающая им страх женщина смотрела лучнику прямо в глаза. Он перестал натягивать тетиву и опустил свой лук, держа его перед собой, однако она заметила, что он все еще готов применить свое оружие: задний кончик по-прежнему находился на тетиве.

– Я тут ни для кого не подружка, – сказала она.

18

Издалека небольшая вереница всадников могла показаться одной из многочисленных групп паломников, направляющихся на восток после посещения гробницы святого Иакова. В Галисии было принято говорить о «O Camino de Santiago», то есть «Пути святого Иакова», однако в действительности к этой гробнице вело множество дорог. Эти дороги были подобны желобкам на раковине гребешка: маршрутов много, но конечный пункт – один.

Присмотревшись повнимательнее, сторонний наблюдатель мог, однако, заметить, что поводья лошади, находящейся в самом центре этой вереницы из пяти всадников, находились не в руках того, кто на ней ехал, а были привязаны к двум веревкам, которые держал мужчина, следующий непосредственно за ней. Более того, руки сидевшей на этой лошади женщины были связаны у нее за спиной.

Ее, впрочем, не очень беспокоило подобное неудобство. Она вообще не обращала на него почти никакого внимания. Погрузившись в размышления, Ленья пыталась связать те крупицы информации, которые она извлекла из разговоров схвативших ее мужчин.

Имени Роберта Джардина она не слышала уже давным-давно, едва ли не половину прожитой жизни, и надеялась не услышать его больше никогда. Даже сама мысль об этом человеке была для нее достаточно неприятной, а то, что они говорили о ней, своей пленнице, как о его собственности, вызывало у нее тошнотворные ощущения. Более того, из-за этого она даже чувствовала себя не взрослой женщиной, а беззащитным ребенком.

Их манера обращения с ней однозначно свидетельствовала о том, что этих людей подробно проинструктировали относительно ее способностей. Однако никто из них пока еще ничем не выдал того, что он что-либо знает – или догадывается – о ее прошлом.

Трое из сопровождавших Ленью мужчин не представляли для нее большой опасности. Она успела придумать несколько вариантов своих дальнейших действий, и во всех планах, которые родились в ее голове, эта троица была не более чем статическим препятствием – так, просто незначительное неудобство. А вот четвертый, тот, который держал в руке веревку, привязанную к поводьям ее лошади, был совсем другим. Хотя Ленья не встречала подобных ему людей уже лет двадцать, она сразу отметила про себя знакомую ей манеру поведения. Этот человек обладал природным умом, а его самоуверенность была результатом большого жизненного опыта. То, как он двигался и говорил, напоминало Ленье ее саму. А еще он явно отличался от своих товарищей в обращении с ней, их пленницей. В его поведении не чувствовалось даже намека на злобу или ехидство по отношению к Ленье. Он, похоже, не испытывал никакой необходимости в том, чтобы демонстрировать свою силу и значимость перед оказавшейся в его в руках пленницей и причинять ей страдания.

Как бы там ни было, этот шотландец обращался с ней учтиво. По-видимому, у него не было и малейшей потребности заниматься самоутверждением и что-то кому-то доказывать. Именно поэтому его следовало опасаться.

Вопреки самой себе и тому затруднительному положению, в котором она оказалась, Ленья была вынуждена признать, что ей нравится снова слышать английский язык с шотландским акцентом. Этот акцент напомнил женщине о Патрике Гранте, и ей даже стало казаться, что он где-то рядом. Она удивилась, поймав себя на мысли, что ей приятно вспоминать о нем.

Судя по тому, что разговор между этими людьми протекал, то ослабевая, то вдруг вновь накаляясь, можно было подумать, что они о чем-то спорят, – таким задиристым и агрессивным порой был их тон. Однако жизненный опыт подсказывал Ленье, что шотландцы, разговаривая, забавляются тем, что поочередно подтрунивают друг над другом.

Она смотрела прямо перед собой, поверх головы своей лошади, и делала вид, что их болтовня ей совсем не интересна. Внезапно ее спутники начали смеяться, и звуки их смеха стали накатываться на нее, как вздымающаяся и затем отступающая волна.

– А где мы встретимся с его светлостью? – донесся до нее голос мужчины, который был помоложе остальных и ехал впереди нее. Насколько она поняла, этого парня звали Джейми. Его голос больше всего напоминал ей о Патрике.

– Не думай об этом, – сказал их главарь, едущий позади Леньи. – Думай только о том, что необходимо сделать сегодня.

– Боже мой, он всегда ведет себя подобным образом, – послышался еще один молодой голос. – Вы даже представить себе не можете, каково это – ехать рядом с таким вот человеком. Он все время о чем-то спрашивает, вопрос за вопросом, как какой-то болтливый ребенок.

После этих слов раздался фыркающий смех четвертого из этой группы шотландцев. Он ехал последним и, как заметила Ленья, предпочитал помалкивать. Она даже подумала, что этот человек, наверное, отличается умом. Во всяком случае, он был внимательным слушателем.

На некоторое время воцарилось молчание. Всадники продвигались вперед с довольно большой скоростью, и было очевидно, что они хотят побыстрее прибыть в какой-то пункт назначения. Их главарь, по-прежнему державший в руке веревку, привязанную к поводьям лошади Леньи, заставил своего коня сместиться немного в сторону и, увеличив скорость, оказался рядом с Леньей.

Он поступал так время от времени еще с того момента, как они тронулись в путь. Рассматривая женщину, он пытался завязать с ней разговор и при этом вел себя так, как будто ее присутствие очаровывало его. Сейчас, находясь рядом с ней, он минуту-другую ничего не говорил, но Ленья чувствовала, что он опять разглядывает ее.

Она тоже все время украдкой посматривала на него. Это началось в тот самый миг, когда она увидела его впервые, – увидела, как он целится из лука прямо ей в лицо. Она до сих пор не услышала его имени. Никто из сопровождавших ее шотландцев не называл его по имени, и у Леньи возникло подозрение, что им приказали не делать этого, по крайней мере при ней. Ей стало интересно почему.

– Одинокую жизнь ты выбрала для себя, – после довольно продолжительной паузы произнес мужчина.

Ленья, ничего не ответив, по-прежнему смотрела вперед. Она вообще вела себя в последнее время настороженно, стараясь придать своему лицу равнодушное и почти отрешенное выражение.

– А ведь ты человек, способный на… на многое, – добавил он.

Внимательно слушая его, она ничем не выдала своей заинтересованности, хотя и задумалась над его словами. «Способная на многое» – так сказал он про нее. По всей вероятности, это была ключевая фраза, полная скрытого смысла.

– И ты наверняка могла бы сделать многое, – продолжал он.

Она почувствовала на себе его пристальный взгляд и глубоко вздохнула. Этот ее вздох уже сам по себе был своего рода ответом.

– Я скучаю по дождю, – сказала Ленья.

Зеленоглазый мужчина, сам того не желая, удивленно – хотя и еле заметно – хмыкнул. Он пытался спровоцировать ее на разговор вот уже три дня – и все время безуспешно. Ее неожиданная реплика застала его врасплох.

– По дождю? – спросил он.

– На том острове, – ответила женщина, все еще глядя прямо перед собой, а не на него.

Эти слова и этот язык казались ей непривычными и странными. Она редко с кем-либо разговаривала, а если и разговаривала, то на галисийском языке. Именно поэтому она сейчас говорила медленно, как будто вспоминая вкус, который был знаком ей в далеком детстве.

– Там дождь шел, казалось, каждый день. Поначалу я это ненавидела, но затем мне это даже стало нравиться. А вот здесь дождь идет не так часто, и я по нему скучаю.

Она сделала паузу, ожидая его реакции, чтобы по ней попытаться определить, понятны ли ему ее реплики. Если понятны, значит, он кое-что знает о ее прошлом.

– Айлей, – сказал он. Это было утверждение, а не вопрос, и она снова вздохнула.

Он, возможно, затем спросил ее о чем-то, но Ленья уже не слушала его. Она, как и раньше, смотрела прямо перед собой, между ушами ее лошади. Покачиваясь на ней, она позволила годам улетучиться – так, как улетают прочь сухие листья на ветру, – и увидела вокруг себя не реальный мир, а то, что происходило с ней в двенадцатилетнем возрасте в большом и величественном доме Александра Макдональда, правителя Островов…

Они тогда приехали в Финлагган на острове Айлей верхом. Ее отец, как обычно, находился рядом с ней на своем черном боевом коне по кличке Минюи.

– Se tenir droit, maintenant[15]15
  А теперь сидеть прямо (фр.).


[Закрыть], – сказал он. – Garder tes talons vers le bas[16]16
  Держать пятки вниз (фр.).


[Закрыть].

Она едва не заснула в седле. Ее веки норовили сомкнуться из-за усталости, которую вызвало у нее это бесконечно долгое, как ей казалось, путешествие, но голос отца заставил ее очнуться. Пытаясь вернуться из полусонного состояния к реалиям окружающего ее мира, она сделала глубокий вдох и прислушалась к его наставлениям. Было холодно (Ну почему здесь все время так холодно?), и хотя дождь прекратился, воздух вокруг был таким сырым, что ее одежда и волосы стали влажными.

Несмотря на бесконечно долгое путешествие, различные неудобства и тоску по родине, она никак не выказывала своего недовольства. Ее отец, однако, чувствовал терзавшее дочь беспокойство. Она не задавала никаких вопросов, но он тем не менее давал ответы.

– Очень важно то, что ты приехала сюда, – сказал он. – Ты имеешь больше значения, чем я.

Его голос стелился, как туман.

Она посмотрела на него и улыбнулась. Она любила его и верила ему. Он знал это, и знание это ранило его сердце.

– Я думаю, что в целом мире нет второго такого человека, как ты, – мягко произнес он.

– А я думаю, что в мире нет второго такого человека, как ты, – моментально ответила она, и по выражению ее глаз было видно, что она говорит серьезно.

Он тяжело сглотнул. Ему было легче, когда он мог обращаться с ней, как с ребенком, – давал ей наставления и бранил ее, если она вела себя не так, как подобает.

– Эти люди дороги мне, – сказал он. – Они будут любить тебя так, как они любили меня, и ты почувствуешь это. Обещаю тебе.

Белый туман цеплялся, словно дым, к вереску и утеснику, стелившимся по обеим сторонам дороги, и когда она посмотрела вперед, на дома Финлаггана, то увидела, что стены и соломенные крыши построек тоже окутаны туманом. Все это навевало тоску, которая, казалось, просачивалась сквозь влажную одежду в ее плоть и кости.

– Et mettre un sourire sur ton visage[17]17
  И изобразить улыбку на своем лице (фр.).


[Закрыть], – добавил он.

Их путешествие – по земле и по морю – длилось несколько недель. Она теперь находилась безнадежно далеко от своего дома, и ощущение тоски в груди – тоски по матери, братьям и сестрам, по привычным пейзажам, запахам и прочим ощущениям – уже воспринималось то ли как боль, то ли как голод. Как бы там ни было, она еще раньше знала, что есть что-то такое, чего она желала и в чем нуждалась. Но она также понимала, что не может получить этого сейчас, как и не получит в ближайшее время.

Из сводчатого входа самого большого из показавшихся впереди зданий появилась группа людей. Она насчитала больше десятка мужчин и женщин, которые направились им навстречу. Их здесь ждали – вот и все, что она пока знала.

– Жак! – крикнул высокий, крепкого сложения мужчина, который шел во главе группы.

Узнав ее отца, он резко ускорил шаг. Наблюдая за процессией, она в очередной раз удивилась стилю одежды, которую носили люди, живущие в этой части мира. Все они – высокие и низенькие, толстые и худые – закутывались тем или иным способом во что-то вроде длинного шерстяного пледа, который укрывал их от шеи до колен. Плед этот, сложенный таким образом, чтобы получалось много складок, перебрасывался через одно плечо и стягивался ремнем или просто веревкой на талии. Когда погода ухудшалась и начинал идти дождь – а такое случалось частенько, – некоторые из складок можно было использовать в качестве капюшона. Те из них, кто мог себе это позволить, носили под пледом широкую рубаху, но каждый мужчина – и богатый, и бедный – был вооружен мечом и ножом. В здешних местах люди, похоже, были готовы вступить в схватку в любой момент.

– Дуглас! – воскликнул отец, когда узнавший его мужчина подошел к ним.

Мужчина протянул руку, похожую на могучую медвежью лапу, и крепко обнял ее отца, обхватив его торс.

– Я очень рад, что наконец-то вижу тебя здесь, – сказал громадный шотландец, похлопывая ее отца рукой по спине, да так сильно, что она даже испугалась, как бы он его не покалечил. Если бы он при этом не улыбался – и если бы не улыбался ее отец, – то из-за странного, какого-то ворчливого звучания слов, которыми обменивались эти двое, она подумала бы, что они о чем-то спорят.

– А я очень рад, что нахожусь здесь, поверь мне, Дуглас, – ответил ее отец.

Она посмотрела на него с удивлением: ей все еще было непривычно, что он так легко говорит на этом незнакомом языке. С того момента, когда они несколько дней назад прибыли в Шотландию, он общался с местными жителями без каких-либо затруднений, и она смотрела на него при этом с затаенным от страха дыханием – так, как будто он вдруг стал совсем другим человеком. У нее уже не в первый раз возникала мысль, что ей, наверное, предстоит узнать о своем собственном отце еще очень многое.

Он спрыгнул с коня и снова обнялся с громадным шотландцем, который оказался выше его на целую голову. Они долго похлопывали друг друга по спине, а затем слегка отстранились, чтобы получше разглядеть один другого.

После приветствий громадный шотландец, которого, выходит, звали Дуглас, повернулся и окинул ее внимательным взглядом.

– Она красивая, Жак, – сказал он, улыбаясь. – Так что ты молодец!

– Она похожа на свою мать, очень даже похожа, – отозвался ее отец и тоже посмотрел на нее. При этом на его лице появилось незнакомое ей выражение, как будто он видел ее впервые в жизни. Она почувствовала, что краснеет от такого внимания к ней со стороны мужчин.

– Он здесь? – спросил Жак.

– Еще нет, – ответил Дуглас. – Но не переживай, он приедет. Приедет скоро.

– Бедняжка совсем измучилась!

Эти слова произнесла одна из подошедших к ним женщин. Она была худой, как борзая, с тоненькими руками и ногами. Ее длинные черные волосы были заплетены в косы и доходили ей до середины спины. Ее лицо было довольно симпатичным. Улыбнувшись, она подошла поближе и протянула к ней руки.

– Жанна?

Похоже, она хотела помочь девочке слезть с лошади. Ее отец в знак одобрения кивнул.

– C’est bien, Jeanne[18]18
  Все в порядке, Жанна (фр.).


[Закрыть], – сказал он.

Она привстала в стременах и перекинула ногу через спину лошади, приготовившись спрыгнуть на землю. В следующее мгновение она почувствовала, как руки этой женщины схватили ее за талию, чтобы помочь, и с благодарностью посмотрела на нее. Когда Жанна коснулась ступнями земли, ее ноги, вялые, как распутавшиеся нитки, подкосились и она на какой-то миг даже испугалась, что рухнет сейчас на влажную землю. Однако эта худая женщина оказалась более сильной, чем можно было предположить по ее виду. Взяв девочку под руки, она помогла ей удержать равновесие и не отпускала до тех пор, пока маленькая гостья не почувствовала себя уверенно.

Затем женщина заговорила с ней, и хотя она не поняла ни одного слова, в интонации произносимых ею фраз однозначно чувствовались забота и симпатия. Женщина с укоризной посмотрела на обоих мужчин и приподняла свои черные брови, так что на ее лбу появились морщины.

– Нам следует получше позаботиться о ней, – сказала она. – Нет смысла утомлять ее еще до того, как все начнется.

Девочка вдруг почувствовала какую-то тяжесть, которая стала давить ей на плечи, и подумала, что сейчас, наверное, упадет на мягкую землю, прямо там, где стоит. Ее отец говорил, что она была избрана для того, чтобы вести к свободе и к Богу. Он говорил, что она посадит короля на трон и станет за него сражаться. Уже одна только мысль обо всем этом – и о непостижимой грандиозности всего этого – вызывала у нее желание лечь и заснуть на целый год.

Слова, произносимые вокруг нее, были ей в абсолютном большинстве незнакомы, и она раскрыла рот от удивления, увидев, что оба мужчины вдруг сконфузились и даже как будто оробели.

Все, кто встречал их, разделились на две группы: мужчины остались возле лошадей, а женщины окружили ее со всех сторон и повели в сторону сводчатого входа, из которого они появились вместе с мужчинами несколько минут назад.

Она почувствовала запах сырости, исходящий от шерстяных платьев и накидок женщин, и этот запах в последующем всегда ассоциировался у нее со святилищем. Ковыляя в центре этой группы женщин, она ощущала прикосновение их рук к ее плечам, вслушивалась в их голоса. А они произносили какие-то подбадривающие слова и вели ее к большому зданию…

Ленью вернул к реальной действительности – к тому, что она оказалась в руках каких-то мужчин, схвативших и связавших ее, – еще один вопрос, заданный их безымянным главарем, который был, по ее мнению, уж слишком назойливым. Наверняка он спрашивал ее о чем-то еще, когда она погрузилась в воспоминания о прошлом, но только этому вопросу удалось пробиться сквозь завесу из воспоминаний, которую она натянула вокруг себя.

К тому моменту, когда он повторил этот вопрос, она уже снова была Леньей.

– Ты расскажешь мне, как выглядят ангелы? – спросил он.