Текст книги "Хедин, враг мой (сборник)"

Дальше он подумать уже не успел, потому что змеившийся проход внезапно кончился, в глаза хлынул яркий свет, точно незримая рука отдёрнула занавес. Под ноги лёг жёлтый песок, в уши хлынул рёв толпы; Ракот и Райна очутились вновь на той же самой арене, с которой совсем недавно уходили в глубину белого портика.

Над амфитеатром пронёсся лёгкий смешок. Негромкий, однако Ракот и Райна услыхали его так же отчётливо, как если б вокруг царила полная тишина.

Ну да, арена та же. Вот только почему тот белый алтарный камень с железными петлями перенёсся из портика прямо на середину амфитеатра?

Возле белого камня взвихрилась мгла. Толпа зашлась в экстазе, скудно одетые люди прыгали, вопили, царапали себе лица до крови, кто-то катался по ступеням, не чувствуя боли, кто-то пытался перебраться на саму арену – стражники невозмутимо, словно общее безумие их ничуть не затрагивало, сталкивали таких вниз тупым концом копейного древка.

Мгла всё сгущалась, уплотнялась, пока вдруг не раскрылась, подобно распахивающемуся плащу, и на песок арены у алтаря не ступили двое.

Юноша и девушка, бледные, высокие, с волосами цвета снега. Чем-то они напоминали эльфов: такие же худощавые, поджарые, с тонкими и мелкими чертами лица и миндалевидными большими глазами. Одеты скромно, если не сказать бедно, в такие же серовато-белые немудрёные туники, как и громадное большинство местного народа.

Новоприбывшие одинаковыми жестами вскинули руки, словно приветствуя люд на ступенях вокруг. Ответом стал новый взрыв воплей и криков.

Райна встала рядом с Ракотом, щит и меч наготове.

– Древние, – сказала вполголоса. Сказала без неприязни или удивления, просто оповещая того, с кем, наверное, предстоит сейчас биться плечом к плечу.

– Откуда знаешь? Не маги, не самозванцы, не, в конце концов, аватары-аспекты, будь они неладны, а именно Древние?

– Запах силы, – не задумалась ни на миг валькирия. – Цвет. Это как зажмурить глаза ярким днем, всё равно знаешь, где солнце.

– Древние… – проворчал Ракот. – Ну хорошо. Мне, собственно говоря, всё равно, кто они такие. Вопрос, откуда у них этакая силища!

Древние меж тем разом опустили руки и воззрились на Восставшего с валькирией.

Юноша пристально глядел на Райну, девушка – на Ракота. Потом подняла взгляд, что-то звонко выкрикнула собравшемуся многолюдству, и человеческое море вновь зашлось в диком восторге.

– Они явились, чтобы послужить нам, – перевёл Восставший. Райна фыркнула.

– Боюсь, великий Бог, по доброй воле на твои вопросы они не ответят.

– Именно что, – процедил Восставший сквозь зубы. – Что ж, попробуем убедить… Держись ближе ко мне, Райна, и, если что, бей наверняка. Не хочу, чтобы с тобой что-то бы случилось.

– Со мной, валькирией Ас…

Её прервал голос юноши, низкий, спокойный и сильный. Обращался он по-прежнему к собравшимся в амфитеатре; Ракот хрипло зарычал.

– Что он говорит, великий?..

– Что мы должны… что они должны нас… овладеть нами, дабы наша сила перешла им…

– Овладел один такой, – усмехнулась воительница. – Пока не укоротила ему кой-чего кое-где! Я…

Она не закончила.

Песок брызнул у неё из-под ног. Под ним зазмеились извивы одетых в поблескивающую зеленовато-чёрную чешую щупалец; они рванулись вверх, оплетая валькирии лодыжки и колени.

Альвийский меч рухнул, разрубая мерзко шевелящиеся конечности, клинок полыхнул слепяще-белым, в сжимавшую эфес ладонь Райны словно прянула жгучая молния, но своё дело он сделал. Извивающиеся отростки заливали песок тёмной кровью, а сама валькирия огромным прыжком ринулась на атаковавших.

Песок встал стеной у неё на пути. Взметнувшаяся жёлтая завеса стремительно опадала, а сквозь неё уже виднелась сплошная шевелящаяся масса плотно прижатых друг к другу щупалец, донельзя напоминавших сейчас какую-то диковинную грядку змеевидных растений.

Высокая, вдвое выше Райны, живая стена, на ходу оборачиваясь живой же сетью, обрушилась на неё. Меч рубил наотмашь, но валькирии пришлось попятиться, а потом одно из щупалец подсекло ей ногу, и Райна упала на одно колено.

Сбоку в схватку ворвался Ракот, его чёрный меч свистел, описывая смертоносные круги, и в живой сети тотчас возникли огромные прорехи.

Вся арена теперь превратилась в сплошное море шевелящихся щупалец, песок под ногами ходил ходуном.

– Назад! – рявкнул Ракот. – Слишком они нажрались! Слишком много у них сейчас!..

Райна до конца не поняла. Слишком много силы, это понятно; но едва ли её потом сделается сильно меньше.

Но приказ исполнила.

Ракот же вдруг перехватил меч обеими руками, направляя острие прямо себе под ноги; выдохнул – и ударил, соединяя сталь с потоком его собственной силы.

Оглушающий рёв сотряс всё вокруг, арена под ногами содрогнулась так, что Райне потребовалась вся ловкость валькирии, чтобы удержаться. Из песка взметнулся фонтан чёрной крови, а в следующий миг на ожившую арену хлынули люди. Стражники уже не пытались их задерживать, напротив, пихали в спину недостаточно, по их мнению, расторопных.

– Они сейчас всё равно что зомби! – рявкнул Восставший. – Руби, не колеблясь, Райна!

Но никого рубить им и не понадобилось.

Хлынувших на песок людей пронзали бьющие снизу щупальца, вдруг оказавшиеся увенчанными роговыми наконечниками, как у копий. Несчастных насаживало, словно на колья, более тонкие отростки хватали жертв за руки и ноги.

Ракота и Райну это отчего-то не затрагивало – чудовище словно старалось сперва собрать лёгкую добычу.

Толпа лезла прямо навстречу собственной лютой смерти, алая кровь обильно текла по тёмной чешуе, а рухнувших замертво тотчас утягивало куда-то вниз. Песок почти полностью исчез, под ногами змеились бесчисленные щупальца чудовища, обильно поливаемые сейчас горячей человеческой кровью.

Людская волна перехлестнула через барьер вокруг арены, хлынула навстречу собственной гибели.

Люди умирали сотнями и тысячами, не понимая, что умирают. Они корчились от боли, глаза вылезали из орбит, дикие вопли оглашали воздух – но никто не повернул назад, никто не пытался сопротивляться.

«Магия крови, – мелькнула у Райны лихорадочная мысль. – Ему мало того, что есть, надо ещё – так с нами, видать, не справиться…»

И точно – на Восставшего с валькирией сверху словно обрушились незримые каменные глыбы. Ракот зарычал, вскинул левую руку извечным жестом ограждения и отторжения, накрывая себя и Райну тёмным призрачным щитом; их с валькирией вдавливало внутрь арены, прямо в кипящее море щупалец, всё глубже и глубже. Щупалец же было там несчётные множества, толстенных и тончайших, заканчивающихся хватательными отростками вроде человеческих пальцев, или зубастыми пастями, или роговыми окончаниями, что могли пробить навылет человеческое тело, круша кости.

Ракот вдруг оказался рядом, крепко обхватил валькирию левой рукой, прижимая к себе так, что казалось, сейчас захрустят ребра.

– Держись, Райна!

Он не мог явить всего, на что способен Новый Бог. Даже сейчас, когда прямая атака на него давала как будто бы возможность ответа. Время, проведенное рядом с Познавшим Тьму научило осторожности, Восставший всегда помнил об их проклятии, о Законе Равновесия; а так он сбросил бы человеческую плоть – чего, правда, очень не любил делать, особенно в бою, – вернувшись к форме чистой силы, нагой мощи. Этого не хватило бы, чтобы справиться с ловушкой Игнациуса в Эвиале, но здесь, с опьяневшими от мощи Древними, – вполне.

Он сделался бы огнём и громом, молнией и льдом, великой пустотой и великим же жаром пылающих звёзд. Силами разрушения, вложенными замыслом Творца в Упорядоченное, ставшими вечными спутниками Сущего. Ракот не любил иного – ни к чему придумывать жуткие и зверские чары уничтожения сверх того, что уже есть.

Сейчас, впрочем, Восставший об этом горько пожалел. Если б он только мог приказать, прошептать несколько слов заклинания, направить поток силы – чтобы чудовищная тварь, угнездившаяся под ареной, просто перестала быть, лишилась жизни.

Брат Хедин, по его словам, имел в запасе именно такие чары – не убивающие посредством чего-то, но просто отнимающие жизнь. Правда, в ход он их не пускал, ссылаясь всё на тот же Закон Равновесия.

…Но сейчас рядом с Ракотом была Райна. И её, пусть даже и валькирию, дочь Старого Хрофта, сражавшуюся в бесчисленных битвах задолго до явления в мир самого Ракота, Восставший, помимо всего прочего, подвергнуть лишней опасности просто не мог.

Его ответ чудовищу был ответом Истинного Мага Ракота, ещё не получившего к имени даже приставку «Восставший».

Удерживая щит, Ракот послал в переплетение щупалец волну пламени – безыскусно, но действенно. Огненные заклятия в своё время удавались ему немногим хуже, чем Хедину – его собственные чары.

– Держись, Райна!

Левая рука Восставшего по-прежнему обнимает её за плечи, а вокруг тёмного щита, сейчас больше похожего на полупрозрачный пузырь, – всё горит.

Чёрная кровь и чешуя, мокрое мясо, хрящи и суставы занимаются плохо, они, как могут, борются за своего хозяина, так что Ракоту постоянно приходится вливать в огонь всё больше и больше силы. Сперва – той, что вокруг, а потом и своей собственной, потому что чудовище с удивительной ловкостью всасывает любую силу, не оставляя Новому Богу почти ничего.

Что-то пошло не так. Очень сильно не так.

Нет, проваливаться больше нельзя – над головой Ракота бушевал им же сотворённый огненный шторм, пожиравший плоть Древнего; у Восставшего не поворачивался язык назвать его «богом».

Вверх!

Я сказал – вверх!

Сила не подчинялась.

Ракот мог направить её лишь на простое уничтожение.

Более сложные чары – распадались на составляющие, выскальзывали, словно червяки из пальцев неумелого рыбака, пытающегося насадить их на крючок.

Тварь, чудовище, монстр, Древний – порождение забытых времён – не терял времени даром. Ракоту лишь огромным усилием удавалось не давать им с Райной проваливаться ещё глубже.

Древние не могли распоряжаться такими силами! И никогда никто в Упорядоченном, пока Восставший и Познавший Тьму оставались Новыми Богами, не пускал такое в ход. Ловушка Игнациуса была именно ловушкой, сложнейшей системой чар и заклятий, здесь же тварь просто заглатывала окружающую мощь, жрала её, давилась и отрыгивала – щупальцами и подобным.

Добавлялась, конечно, и магия крови, потому что люди продолжали погибать там, на поверхности. Тварь использовала некую долю собственной мощи, сводя свои жертвы с ума, но получала обратно много, много больше.

– Владыка…

– Держись, Райна!

– Владыка, нырнём.

– Что?!

– Нырнём. На дно. Оттолкнёмся от него. Я не умею летать, но у этого мира крепкие корни, они нас выдержат.

Поразительно спокойные слова валькирии пробивались сквозь яростное шипение пламени и доносившиеся даже сюда крики умирающих пополам с рёвом ненасытного чудовища.

Яркие глаза Райны смотрят в упор на Ракота. Прямо в его собственные зрачки.

– Будь по-твоему, – рычит Восставший. Заглушая резоны и рассуждения, откуда-то из глубины в нём самом, о которой он раньше даже не подозревал, пробивается дикое и первобытное чувство – я Её защищу. Что станет со мной – неважно, но Она должна жить. Это приходит всегда нежданно, и ты не знаешь, откуда, как и почему. Это просто есть – убеждённость, что твёрже камня и стали.

Он перестал тянуть их вверх, перестал удерживать – и защищавший их всё это время пузырь чар камнем устремился вниз.

Конечно, они столкнулись не просто с чудовищем. Чудовища рациональны, они приспособлены для чего-то, будь то охота или убийство. Этот Древний не был приспособлен ни для чего, кроме лишь сидения в своём громадном каменном стакане.

Перед взорами Ракота и Райны проносилась сплошная шевелящаяся стена. Отростки, щупальца – иные хватательные, иные обвивающие, иные пронзающие, а иные и с гляделками-глазами.

Они падали долго, однако здесь, в обычном Упорядоченном, всё казалось несколько проще, чем во владениях Соборного Духа. У лежбища Древнего, у его логова дно имелось.

– Что теперь, храбрейшая? – Ракот глядел в упор на Райну и усмехался. И отчего-то валькирии тоже захотелось усмехнуться в ответ – так же лихо и бесшабашно.

– Вверх. Оттолкнуться и вверх.

– Держись за меня.

Валькирии не умеют сами летать, не умеют прыгать вверх на сотни локтей, и долгие века Райна сражалась, выделяясь среди товарищей по наёмным полкам разве что непревзойдённым боевым умением, а не какой-то неимоверной силой.

Но сейчас, когда они устремились вверх, валькирия ощутила, как в неё вливается какая-то новая сила, чужая, дикая, первобытная и почти совсем, совсем забытая.

Забытая – потому что эта сила казалась сродни той, что ощущала юная Рандгрид, несясь над лесами и полями Большого Хьёрварда; сила, что удерживала в воздухе её крылатого коня. Сила, что помогала взлететь по Радужному Мосту, распахивавшему перед ней двери Валгаллы.

Сила Древних Богов.

Там, пока стоял Асгард, эта сила была словно лёгкий пьянящий мёд. Как плясовая, когда от души сходятся в круг; как плечо друга, встающего рядом в бою.

Та, прежняя, сила была воздухом и солнцем, тем, что даже перестаёшь замечать, но без чего не можешь жить.

Эта новая сила казалась жуткой и кровавой. Валькирии словно силком притиснули к губам чашу с наполовину свернувшейся кровью, заставляя пить и пить. Чужая кровь яростно устремлялась по жилам, щедро делясь мощью с телом воительницы, но она оставалась чужой.

– Вверх! – неистово выкрикнула валькирия, вскидывая руку с альвийским клинком. Меч полыхнул белым и тотчас окрасился тёмным – лезвие навылет пробивало сплошную массу шевелящихся отростков, рассекало их даже против воли самой Райны. Оружие воительницы просунулось даже сквозь защитные заклятия Ракота, обильно орошаемое кровью Древнего из перебитых щупалец. Струйки, словно змеи, обвивали руку валькирии, от них намокал рукав подкольчужной рубахи, потом липким и тёплым сделалось плечо, и, наконец, первые капли коснулись полуоткрытых губ воительницы.

Она захохотала, дико, безумно. Под взглядом остолбеневшего Ракота слизнула кровь Древнего, глотнула – хотя это мог бы оказаться и чистый яд. И уже не крикнула, взвыла:

– Вве-е-е-е-ерх!

Глава 4

– Ваш завтрак, господин Матфей.

Дверь не скрипнула – у хозяев этого места всякая вина была виновата, и слуги небрежением не страдали.

Бывший клирик монастыря Сил Святых, что в Бервино, бывший охотник за демонами, добравшийся до укромного леса в Драконовых Горах, где только и полагалось ловить этих существ, Матфей Исидорти приподнялся с жёсткого кресла.

Комната, назначенная ему для проживания, конечно, была куда просторнее его старой монастырской кельи, однако особыми роскошествами похвастать бы не смогла. Окно достаточно широко, поелику выходит во внутренний двор, но всё равно закрыто решёткой. А так – добротный, большой, но простецкий деревянный стол, жёсткое деревянное же кресло с высокой резной спинкой, постель в алькове. Вот разве что альков задёргивался плотным и алым занавесом из настоящего бархата.

Ещё умывальник, своё собственное отхожее место, где явно постаралась магия – ни запаха, ничего, всё смывается водой откуда-то из скрытых труб. Таким не похвастался бы и его преподобие бервинский настоятель.

На стенах книжные полки, там стоят тома, взятые Матфеем в замковой библиотеке, где его всякий раз охватывал ужас – настолько она огромна.

Большой сундук с одеждой, другой поменьше – с припасами. В особом поставце – длинный посох с вычурным навершием, нечто вроде трёх рук, сжимающих мечи из прозрачного кристалла, однако отнюдь не хрупкого, а прочного, как сталь.

У Матфея никогда не было столько своего. Именно своего, не монастырского, не семейного. Всё – его. Добрые сапоги и сандалии, добрые плащ и порты, мягкие рубахи, шитые серебром и золотом пояса. Добрая еда – когда он только захочет. И книги. Любые книги, какие невозможно даже вообразить. Бывший клирик-библиотекарь всякий раз замирал у бесконечных шкапов с удивительными прозрачными створками. В родном мире Матфея такого делать не умели.

Там вообще мало чего умели, понимал он теперь. И оттого гордился ещё больше, что он таки сумел вырваться, сумел пройти сквозь игольное ушко, одолел демонов и…

И сделал так, что его заметили.

Те, кто куда могущественнее всех и всяческих «Сил Святых», или как их там прозывали.

Матфей помнил своего последнего демона. Того самого, что едва не прикончил клирика и, даже охваченный порождённым рунами Матфея голубым огнём, вцепился бывшему монаху в горло, да так, что незадачливый охотник тут же и расстался бы с жизнью, если б его не спасли. Спас загадочный и таинственный чародей, назвавшийся Кором Двейном.

К Матфею спаситель обратился на его родном языке. Вытащил из когтей чудовища, вообще вывел даже и из самого мира, показал невероятные, неописуемые и невообразимые тропы, пролегающие от одного неба к другому, от одного солнца к совсем иному.

Клирик только покачал головой, невольно улыбаясь воспоминаниям. Да, простой смертный, впервые попадая в Межреальность, как назвал эти области господин Двейн, должен немало постараться, дабы сберечь рассудок.

Невиданные леса и чащи, чудовища, провалы, огненные бездны и исполинские горы, незримые, вершинами уходящие в ещё более таинственные пространства, – Матфею это казалось даже интереснее иных миров, которые, если честно, сперва казались почти копиями его родного.

Маг улыбался, слушая горячие и сбивчивые речи бывшего монаха.

– Нет, Матфей. Межреальность – она именно что «меж». Без миров не будет и её. Она лишь отражение во множестве кривых зеркал того, что есть и так.

Матфей тогда не шибко понял – он только и мог, что держаться за рассудок обеими руками. А потом, в замке, уже было не до вопросов.

Яркое голубое небо, на первый взгляд совершенно обычное. Однако по нему мячиками катаются белые пушистые облака, отскакивая от невидимых границ возле самого горизонта; а над ними светят аж два солнца, золотистое и коричневатое. К ним Матфей привыкал дольше всего. Казалось, на него с небосклона пристально глядят глаза какого-то неведомого исполина.

А вот к тому, что замок возведён на летящей сквозь Межреальность огромной скале, – привык неожиданно быстро. Как и к тому, что здесь словно ниоткуда бралась еда и другие припасы, зачастую весьма экзотические.

Словно ниоткуда появлялись в замке и люди. Равно как и нелюди, и боевые монстры. На просторном дворе шли постоянные учения. Сбиваясь тесными, ощетинившимися сталью ежами маршировала тяжёлая пехота. Колдуны всех мастей швырялись огненными шарами в соломенные чучела, лучники утыкивали те же чучела стрелами. Над стенами вились крылатые создания, напоминавшие сказочных драконов, только куда меньше размером – поднять они могли только одного наездника.

Хозяева замка готовились к войне, тут и к гадалке ходить не требовалось. Оставалось только понять – с кем.

Самому же Матфею, как говорится, грех было жаловаться. Он получил всё, о чём мечталось, и много, много больше.

Прежняя жизнь, пустая, пресная и бессмысленная, навсегда осталась позади. О ней молодой клирик если и вспоминал, то исключительно с отвращением. Монастырь… службы… его преподобие… старшие монахи…

И стыдные мечтания о визите «ведьмы», что занялась бы «прельщением».

– Ваш завтрак, господин Матфей. – Девушка кланялась, устроив на столе поднос, уставленный снедью. Говорила она на родном для клирика языке, но этому он тоже перестал удивляться – всем разноплеменным обитателям или гостям казалось, что все вокруг говорят понятной им с детства речью. «Магия», – пожал плечами на вопрос Матфея господин Кор Двейн.

Служанка была хороша. Высока, с длинной косой ниже пояса, с высокой грудью и большими зелёными глазами. Было в её внешности что-то нечеловеческое, однако: слишком острые уши, слишком мелкие зубки, слишком тонкие и кажущиеся бескровными губы. Матфей сперва заливался краской при одном её появлении, краска сменилась бледностью, а потом и вовсе привык – девушка не вступала в разговоры, не называла даже своего имени – «воля господина Кора Двейна».

Ну а чтобы коснуться её руки – об этом клирик даже помыслить не мог.

Как она попала сюда, в замок, откуда, о чём думает, о чём мечтает – Матфею ужасно хотелось расспросить служанку, однако с волей господина Кора Двейна не шутят.

Девушка попятилась к двери, вновь поклонилась, бесшумно выскользнула за порог. Матфей вздохнул. Впрочем, счастье, наверное, и не должно быть полным – не к чему стремиться; здесь, пожалуй, его преподобие настоятель не так уж и ошибался.

Клирик вздохнул ещё разок, стараясь отогнать соблазнительные видения, и принялся за еду. День ему предстоял долгий и многотрудный, но занятия эти никак не походили на те повинности, что приходилось отбывать в Бервино.

Матфей наконец-то учился именно тому, чего так алкал.

Он учился магии. Настоящему волшебству, не каким-то ярмарочным фокусам. И много, много большему, чем просто швыряние огнешарами.

«Ты справился с демонами, – говорил ему чародей Кор Двейн, когда Матфей, добравшись до замка, наконец перестал шляться с разинутым от изумления ртом. – Справился с демонами, справишься и с искусством плетения чар. Если б у тебя не было дара, первый же демон разорвал бы тебя на мелкие кусочки и сожрал. С аппетитом и даже без соли. Ты выдержал. Значит, годишься на куда большее, чем просто лепить огнешары из грубой силы. Любой мальчишка слепит зимой снежок, но ледяная скульптура потребует истинного мастерства. У тебя есть задатки, Матфей. Важно их развить».

От этих слов загадочного и таинственного чародея, способного на поистине великие дела, у Матфея начинало распирать грудь – есть чем гордиться, небо и бездны!

Прежде всего Матфею велели читать. Читать столько, сколько сможет осилить. Никаких запретов, никаких ограничений, никаких «это слишком опасно для непосвящённых».

«Магия, – сказал Кор Двейн, впервые приведя Матфея в исполинскую замковую библиотеку, – сама находит дорогу. Это как бежать вниз с горы. Твоё тело подхвачено земной тягой и безошибочно определит, какую дорогу избрать. Слишком круто – можно упасть. Слишком полого – будешь зря тратить силы. Всегда помни, как вода прокладывает себе русло. С магией то же самое».

Именно господин Кор Двейн стоял рядом, когда Матфей впервые попытался что-то сделать со «свободнотекущей силой», как непонятно (сперва) выразился чародей.

«Не бойся. Это первое правило. Нельзя бояться. Знаю, такое куда проще сказать, чем сделать. Страх придётся отпускать от себя постепенно. Ты можешь сотворить только такое заклятие, которого не боишься. Сперва что-то совсем малое, мелкое, незначительное по сравнению с тем, на что способен. Но такое, что тебя не пугает. Это единственная твоя преграда – страх. Страх, что не совладеешь, что упрёшься во что-то неподвластное. Что поймёшь – всё, дальше я не пойду. Нет ничего хуже для мага, чем ощутить предел. Ты будешь бояться не последствий, не горящих небес и кипящих морей, а – предела. Потому что единственная ценность для истинного мага – это свобода. Свобода вечного пути, вечного движения… что, не понимаешь, Матфей? Ничего, поймешь, когда время придёт. Но ты понял – нельзя бояться?..»

Матфей тогда кивнул, как привык в монастыре, но господин Двейн только усмехнулся и хлопнул клирика по плечу.

«Не лги самому себе. Пока ты ещё ничего не понял. Поймешь, когда сам попробуешь, когда сам ощутишь этот ужас. Вот тогда, только тогда…»

Он был, конечно же, прав, господин Кор Двейн.

«Инкантация. Жест. Напряжение воли. Всё это важно, Матфей, но превыше всего – твоя уверенность, что сила тебе подвластна. Протяни руку. Закрой глаза. Это только на первое время, разумеется. Закрыл? Хорошо. Вспомни, как чертил руны. Представь, что рисуешь снова. Где будет первая? Нет-нет, глаз не открывай. Повернись, если надо. Так… так… сюда тянет? Очень хорошо. Не останавливайся… рисуй! Какую рисовать? Какую хочешь. Черти́! Да, да, просто пальцем… так, так, отлично, молодец! Что чувствуешь?»

«Тепло… и холод, всё вместе, господин Двейн…»

«Молодец! То, что надо. Ты зацепил силу, а сила зацепилась за тебя. Всё дальнейшее – насколько хорошо ты научишься управлять этим потоком. Контроль, Матфей, контроль – вот и вся магия. Самое простое – однако и самое сложное».

«Господин Двейн…»

«Вижу, вижу, Матфей. И знаю, что хочешь спросить. Да, Матфей, все в Упорядоченном, все разумные в нашей Вселенной способы быть магами. Сказки об избранности, особости, инаковости – не более чем сказки. Льстивые и, следовательно, ложные. И лживые. Нет ничего хуже лести, особенно когда тебе льстят твои самые верные друзья – книги. Когда льстят люди, это понятно. Им что-то от тебя нужно, мудрый распознает подобное без труда. Лесть книг одолеть сложнее. Но придётся, Матфей, придётся».

Они повторяли это снова и снова. Понятно, что господин Кор Двейн не мог проводить слишком много времени с Матфеем, и клирик большую часть дня занимался сам.

Он открыл в себе такие бездны усердия и терпения, что и сам не ожидал, хотя и в монастыре не бил баклуши. Видел бы его сейчас отец-настоятель! Матфей, не разгибаясь, сидел над фолиантами в своей комнате, в тишине и покое, покрывая заметками чистые страницы большой, переплетённой в кожу книги. Разбивал прочитанное на категории, их делил на разделы и подразделы, последние, в свою очередь, на главки и подглавки.

Прямые преобразования силы.

Взаимодействия со стихийными элементами.

Перемещение материального.

Управление бестелесным.

«Сила мага, – быстро писал Матфей уже от себя, – не в числе вызубренных заклинаний, а в уверенности, какой поток силы он сможет удержать в своей власти. Это в чём-то сродни страху высоты. Один пройдёт над бездной по узкой досочке, а другому становится дурно просто на краю пусть высокого, но совершенно безопасного балкона. Но это не значит, что ужас непреодолим; упражнениями, тренировкой – силой воли его можно побороть».

Конечно, знания тоже требовались, и огромные. Скажем, маг желает излечить некую болезнь. Ему придётся добраться до самого источника хвори и победить его. Подавляющее большинство знахарей и врачевателей, читал Матфей, просто помогали телу пациента самому справиться с болезнью. Чтобы убить причину недуга, требовалось много, много больше, чем знать, какие травы когда собирать, с чем смешивать и на чём настаивать.

Как маг может придавать силе форму? Какова роль слова и звука? Есть ли смысл у древних заклятий и важен ли он? Почему иные чары можно наложить силой мысли, а иные непременно требуют проговаривания вслух словесной формулы?

Книги и магические практики поглотили Матфея целиком. Ну, или почти целиком.

Помимо вполне понятных и простительных молодому мужчине мыслей о всяческих «прельщениях», бывший клирик внимательно приглядывался к остальным обитателям замка. Да, сейчас его наполняли воины, низшие колдуны, освоившие пару-тройку самых простых форм вроде огненного шара, но Матфея интересовали не они.

Прежде всего, конечно, сам его благодетель, господин Кор Двейн. Его брат и сестра, во всяком случае, так они прозывались, – мощный телом бритоголовый Скьёльд с вытатуированными на черепе тремя драконами и прекрасная Соллей, молчаливая, окутанная плащом золотых волос с головы до пят. Она никогда не носила обуви, она просто не нуждалась в ней – волшебница плыла, не касаясь босыми ступнями земли. Она, пожалуй, была самой загадочной. При одном взгляде на божественно красивую чародейку Матфея отчего-то пробирала дрожь.

Были, кроме них, в замке и другие… гости, как звал их клирик. Совсем юная девчонка, лет одиннадцати или двенадцати на вид, подопечная загадочной Соллей, именем Ирма; на первый взгляд – самая что ни на есть обыкновенная, заурядная, явно только что вытащенная из придорожного трактира или вообще хлева и совсем недавно же отмытая.

Вторым же «гостем» было странное существо, природу которого Матфей долго не мог уразуметь. Выглядело оно донельзя жутко, ну чистый демон, как описывалось в «Силах Додревних», книги, с которой начался нынешний путь Матфея.

Кожистые крылья, но перепонка слишком узкая, чтобы летать. Тело – двуногое, двурукое – покрыто красноватой плотной чешуёй. Глаза – чёрные прорези под массивными надбровными дугами. Клыки. Когти.

Тем не менее она умела говорить. И голос её, как ни странно, был певучим и мелодичным, исполненным странной тоски. Она назвала Матфею своё имя – Гелерра, когда они с господином Двейном стояли во дворе, дожидаясь, когда госпожа Соллей, опекавшая Гелерру так же, как и Ирму, заканчивала занятие с нею.

Что-то было в ней смутно знакомое, в этой Гелерре. Но что?

* * *

Прихотливы пути ветров. Не с каждым порывом надлежит бороться, адаты умеют использовать силу вихря, даже чтобы лететь, если надо, почти что против него.

Не ропщи, если мощь урагана обратилась против тебя. Расправь крылья и дай ему нести тебя, иначе ты лишь зря потратишь силы и в конце концов рухнешь в море.

Адата Гелерра, обращённая в чешуйчатое чудовище с отвратительными перепончатыми крыльями вместо её прекрасных белооперённых, изо всех сил старалась не упустить и слова из того, что ей говорила волшебница Соллей.

Она спасла Гелерру, когда та столкнулась с неведомым заклинателем, ввергнувшим её – как помнилось ей – в магический голубой огонь, перед которым не могла устоять даже её чешуя.

Она спасла Гелерру, когда та уже совсем не хотела жить. Однако она спасла Гелерру не только от этого – спасла от превращения не просто в чудовище по виду, но в чудовище по сути, только и мечтающее, чтобы убивать, рвать плоть зубами и когтями и пожирать её же.

Соллей удержала адату на самом краю, но всё-таки удержала.

Удержала и привела в свой замок, которым владела вместе с двумя своими братьями.

Встречу с одним из них, по имени Скьёльд, Гелерра запомнила навсегда.

Человек с вытатуированными на черепе драконами поднялся ей навстречу, лениво запахивая роскошный, алый с золотом, халат.

– Вот и встретились, адата Гелерра.

– Т-ты! – Бывшая гарпия подавилась собственными словами.

– Удивительно и странно складываются судьбы, – пожал маг могучими плечами. – В прошлую нашу встречу ты не захотела говорить со мной. А теперь, похоже, только мы трое и можем тебе помочь по-настоящему.

Адата выпустила когти, давая волю поднимающейся ярости. Один прыжок. Она достанет негодяя в один прыжок. Быть тем, что она есть сейчас, – тоже имеет некоторые преимущества. Сбить с ног, разорвать горло одним взмахом когтистой пятерни. Выгрызть трахею. Выпить кровь. Много крови. Всю кровь!

Холодная рука Соллей легла на плечо, скользнула ближе к шее, ледяные пальцы пробежались по чешуе, и отчего-то это помогло, кровавое безумие стало отступать.

– Остановись, гарпия. – Скьёльд смотрел на неё, усмехаясь. – Я тебе не враг.