Текст книги "Универсум. Информация. Общество"

В этой книге я все время стараюсь обращать внимание на то, что биосфера – это некоторая очень сложная, существенно нелинейная динамическая система. Как и у всякой подобной системы, у нее, вероятно, существует много каналов эволюции (атракторов). Другими словами – много состояний квазиравновесия (поскольку система развивается, то состояний равновесия быть не может), в окрестности которых и проходит реальное развитие системы. И потеря квазиравновесия («устойчивого неравновесия», по Эрвину Бауэру) означает не разрушение системы, как в линейных системах, с их экспоненциальным ростом возмущений, а только переход в другой атрактор – в окрестность другого квазиравновесного состояния. И эти различные состояния биосферы будут качественно отличаться друг от друга. Они будут отличаться характером циркуляции атмосферы и океана, распределением температур и влажности и т. д. Как следствие, при смене атрактора должна будет происходить и качественная перестройка биоты. И для такого предположения у меня есть определенные, если угодно – «экспериментальные» основания.

В конце 1970-х годов для изучения биосферы как целостной системы в Вычислительном центре АН СССР была создана компьютерная (то есть вычислительная) система. Она представляла связанную между собой совокупность математических моделей, способных имитировать крупномасштабные процессы в биосфере и исследовать ее реакцию на человеческую деятельность. Таким образом, в единую систему были связаны математическая модель динамики и термодинамики атмосферы, модель динамики океана, образования облачности, выпадения осадков, образования и таяния ледяного покрова, радиационных потоков, циркуляции углерода и т. д. Модели были, разумеется, предельно упрощены. Тем не менее наша система позволяла изучать взаимозависимость отдельных компонентов биосферы, а самое главное – оценивать количественно реакцию биосферы на ту или иную деятельность человека.

В начале 1980-х годов мы провели серию компьютерных экспериментов, позволивших увидеть, как станет перестраиваться биосфера под действием резких и сильных воздействий, инициированных действиями человека, например, в результате ядерной войны и сопутствующих пожаров, преимущественно в городах. Именно в те годы появились выражения «ядерная ночь» и «ядерная зима».

Эти работы имели большой общественный резонанс, поскольку они дали количественное подтверждение гипотезы американского астронома Карла Сагана о катастрофических последствиях возможной ядерной войны. Но меня лично интересовали не столько эти эффекты, демонстрация которых произвела шоковое воздействие на общество и, по-видимому, изменила представление о роли ядерного оружия в арсенале средств ведения войны. Меня тогда больше всего интересовало то конечное состояние биосферы, то конечное квазиравновесие, в котором биосфера окажется и начнет пребывать после катастрофы. Этот вопрос, как мне кажется, носит совершенно принципиальный характер, поскольку он позволяет в какой-то степени прояснить, в какие новые состояния может перейти современная биосфера, явно теряющая свою стабильность и без участия крупномасштабной ядерной войны.

Так вот, оказалось, что конечное состояние биосферы, которое установится после катастрофы, будет качественно отличаться от современного – биосфера, конечно, не исчезнет, но и не вернется в свое исходное состояние (эти расчеты частично изложены в коллективной монографии: Моисеев Н. Н., Александров В. В., Тарко А. М. Человек и биосфера. – М.: Наука, 1986). И это новое состояние квазиравновесия вряд ли окажется пригодным для жизни человека (во всяком случае, при нынешнем образе жизни). Подобных компьютерных экспериментов нами было проведено довольно много, и каждый раз биосфера переходила в некоторое новое состояние квазиравновесия.

Я не буду приводить цифры – эксперименты на таких моделях очень несовершенны, но они показывают общую тенденцию и дают мне основание высказать гипотезу, о которой я говорил еще в начале 1980-х годов: если сегодня не принять специальных мер, не изменить качественно характер нашей цивилизации, то есть системы ценностей, которые определяют деятельность людей, их стремлений (в конечном счете, нравственность), то теряющая стабильность биосфера даже без шоковых воздействий человека способна перейти в состояние, непригодное для его существования.

К сожалению, проверить эту гипотезу и найти допустимые границы воздействий на биосферу при сохранении ее в современном атракторе, то есть в границах, допускающих существование человека, которые я в то время назвал запретной чертой, нам не удалось, хотя все возможности для завершения подобного численного исследования у нас были. Произошло это по причине прекращения работ по этой тематике вследствие общего развала системы научных работ на территории бывшего Советского Союза. Прекратилось финансирование и началась эмиграция квалифицированных сотрудников. В настоящее время в Российской академии наук удается только поддерживать вычислительную систему в рабочем состоянии и ждать лучших времен.

Но то, что нам удалось в 1980-х годах, было весьма важным фактом: мы убедились, что в принципе естественные науки в состоянии очертить, пускай достаточно приближенно, те границы воздействий человека на биосферу, которые необходимы для сохранения режима коэволюции. Подчеркну еще раз – необходимы, но не достаточны!

В заключение замечу, что потерю стабильности биосферы не следует отождествлять с экологическим кризисом. Последний можно и пережить, найти из него выход, а возвращение биосферы в состояние, пригодное для жизни человека, не может состояться! Вот почему эта особенность взаимодействия Природы и общества грозит особыми опасностями. И я рискую сказать, что беды, которые могут ожидать человечество, куда опаснее неолитического кризиса!

Опасность такого поворота событий пока чисто умозрительная, она не видна не только обывателю, который способен замечать отрицательные воздействия человека на окружающую его Природу, как, например, загрязнение водоемов и воздуха или сведение лесов. Она малопонятна и многим исследователям, которые не занимались специально проблемами самоорганизации сложных динамических систем, далеких от термодинамического равновесия. Однако проведенные компьютерные эксперименты и непрерывное возрастание могущества цивилизации при сохранении неандертальской ментальности заставляют отнестись к этой проблеме со всей серьезностью. И я надеюсь, что однажды, еще до катастрофы, общество поймет ее возможность.

Проблема сохранения развития биосферы в том атракторе, который позволил развиться человеку как биологическому виду и создать современную цивилизацию, я отношу к числу наиболее важных общих проблем фундаментальной науки.

Сегодня жизненно необходимо понимание того, что логика всей истории и развития человеческого общества нас предупреждает о возможности нового глобального экологического кризиса, если… человечество будет следовать этой логике и не изменит своего поведения, не найдет в себе, причем достаточно скоро, силы сформировать новую парадигму развития и новую нравственность. Пока же этого не происходит. Мы продолжаем жить по старым канонам.

До сих пор я проводил аналогию состояния человечества в наше время и того состояния, в котором оно находилось в преддверии неолитического кризиса. Такие аналогии глубоко мотивированы и заставляют о многом задуматься. Но есть и одно существенное различие: сегодня человечество знает о грозящей опасности. Более того, развитие естественных наук позволяет утверждать, что образованное человечество в принципе способно предвидеть возможный ход ближайших событий, проявившиеся тенденции. Значит, мы можем надеяться, что, если знания станут достаточно глубокими, если они будут достоянием не только узкой группы интеллектуалов, а элементом сознания миллиардов людей, населяющих Землю, то (во всяком случае, потенциально) может быть выработана некоторая СТРАТЕГИЯ развития планетарного сообщества, для того чтобы избежать кризиса или резко уменьшить его негативные результаты. Если же человечество окажется кроме того способным проявить и Коллективную Волю, то такая СТРАТЕГИЯ сможет быть реализована!

Сегодня люди уже стали многое понимать. И хотя подобная «стратегия спасения» все же больше похожа на утопию, чем на руководство к действию, она сможет быть в той или иной степени реализована. И так же, как метафизика, согласно Аристотелю, необходимо должна предшествовать физике, так и обсуждение утопий такого рода должно предшествовать реальным решениям о перестройке общества и появлению новой цивилизационной парадигмы.

Подобную утопию, способную уберечь человечество от самого разрушительного кризиса, который его подстерегает на пути дальнейшего развития, я хотел бы назвать экологическим социализмом. И для этого, как увидит читатель, у меня достаточно аргументов.

Обсуждению подобной утопии будут посвящены последние разделы этой книги, а пока вернемся к происходящему в сегодняшнем мире – мире, вступающем в XXI век.

Основываясь на изложенной логике, попробуем начертить некий сценарий развития планетарных событий на ближайшие десятилетия – сценарий, который мне представляется наиболее правдоподобной реализацией тех тенденций развития, которые сегодня пока еще определяют жизнь общества.

Глава 11
Современные тенденции общественного развития. Начало агонии

По существу, в названии этой главы я не только поставил вопрос, но и дал на него ответ. Я глубоко убежден в том, что человечество начинает переживать тот этап истории, который естественнее всего назвать началом его агонии. Да, я уверен, что ее можно остановить, что у человечества потенциально есть еще определенные возможности прервать этот процесс и избежать летального исхода, но именно потенциально: реальность может оказаться совершенно иной. Во всяком случае, события последних десятилетий нашей истории не вселяют особого оптимизма.

В предыдущей главе я постарался показать, что развитие процесса антропогенеза подходит к порогу очередного экологического кризиса глобального масштаба. Такой кризис, если он разразится, а условия для этого созрели, будет иметь непредсказуемые последствия. И вполне вероятно, что может произойти самоистребление человечества в борьбе за остатки ресурса или его гибель в результате перехода биосферы в новый атрактор, то есть в результате возникновения на Земле условий, непригодных для жизни человека. Во всяком случае, надеяться, что естественный ход событий сам собой выведет человечество на новый виток прогресса, мне кажется более чем легкомысленным.

Роль оракула – дело не очень почетное и всегда очень трудное. Но тем не менее мне придется попробовать заглянуть за горизонт ближайших десятилетий и сделать попытку проследить развитие тех тенденций, которые определяли историю на протяжении последних столетий.

Логика истории, исторические аналогии могут порой подсказать безальтернативность некоторых ситуаций точнее, чем политологический анализ, оперирующий со множеством факторов и статистических данных.

Несколько лет тому назад я издал небольшую книжку «Агония России».[20]20
  Моисеев Н. Н. Агония России. Есть ли у нее будущее? Попытка системного анализа проблемы выбора. – М.: ЭКОПРЕСС – «ЗМ», 1996.


[Закрыть] Она вышла крошечным тиражом, но тем не менее имела определенный резонанс в российском обществе и на нее были отклики. В моей работе содержалось утверждения о неизбежности двух событий, одно из которых было достаточно очевидным и могло быть предсказано заранее, да и предсказывалось уже отдельными людьми, а другое могло бы и не произойти вообще.

Первое состояло в неизбежности превращения планетарного сообщества в единую экономическую и политическую систему. Это означает, что России предстоит найти в ней достойное для себя место. Такой поворот событий был естественным этапом самоорганизации общества, поскольку утверждение подобной организации планетарного сообщества обеспечивало экономической системе в целом большую стабильность. Процесс интеграции национальных экономик начался с давних времен Великих географических открытий и создания империй. Но в послевоенные годы, особенно вследствие развития информационных связей, подобные тенденции резко усилились. И можно лишь ожидать их дальнейшего усиления.

Процесс возникновения единой планетарной экономической системы и ее возможной структуры уже хорошо просматривался в те годы, когда я работал над «Агонией России», и даже раньше. Я назвал эту формирующуюся планетарную систему Миром ТНК – транснациональных корпораций. Такое название себя оправдывало тем, что истинным двигателем развития планетарных событий во второй половине ХХ века становились крупные международные монополии, преимущественно финансовые. Их картельные соглашения деформировали традиционный рынок, заменяя конкуренцию того типа, который изучали Смит, Рикардо, Маркс, по большому счету, некоторыми соглашениями о разделе мирового дохода. Представления о свободном рынке давно уже стали мифом.

Интересы Мира ТНК распространялись и на политику. Однажды президент США Гарри Трумэн, еще в первые послевоенные годы, сказал о том, что политические интересы США представляет нефтяной картель «Семи Сестер».[21]21
  «Семь Сестер» – здесь: семь крупнейших нефтяных компаний США.


[Закрыть] В конце ХХ века ситуация стала обратной: интересы нефтяного картеля представляются политикой США.

На первый взгляд может показаться, что подобные события противоречат той логике самоорганизации, в основе которой лежит рост разнообразия организационных форм. Но это лишь кажущаяся противоречивость.

В действительности мы наблюдаем процесс коэволюции экономической системы в целом и ее составляющих – корпораций. Система в целом развивается, совершенствуется, в ней все время рождаются новые организационные структуры, связи между ними непрерывно усложняются. Кроме того, и сами корпорации становятся все сложнее и разнообразнее, их роль в развитии мировой системы тоже усложняется, да и сама по себе мировая система тоже резко усложняется многообразием возникающих новых связей. Те компании, которые оказываются неспособными вписаться в эту новую структуру, быть ей полезными – «прогорают» и выходят из системы. Сама система, таким образом, диктует характер поведения корпорациям и требования к их развитию.

Роль национальных экономик в мировом экономическом процессе как самодостаточных экономических систем непрерывно снижается. Определяющим фактором успеха любой страны уже сегодня стала общественная производительность труда. И довольно быстро, особенно за послевоенные годы, произошло разделение стран на небольшую группу прогрессирующих, производительность труда которых выше средней по планете, и множество отсталых стран с производительностью ниже этого уровня. Рынок, как бы он ни модифицировался, остается рынком и поэтому беспощадно расправляется с промышленностью тех стран, производительность труда которых ниже среднего уровня. Закрутилось смертельное для многих стран экономическое колесо. Все ресурсы, капиталы и «мозги» текут в сторону благополучных держав, а все «ненужное» и вредное направляется в обратную сторону: вредные производства переносятся в отсталые страны, там же складируются опасные отходы, там ухудшаются условия жизни, падает средняя продолжительность жизни. Сегодня уже трудно представить себе существование того или иного государства вне Мира ТНК. Всякое отстающее государство обречено на ускоренное отставание в промышленном развитии и может оказаться «отбракованным». А непонимание или игнорирование этого обстоятельства чревато для любого государства политическим и экономическим банкротством.

Описанный поворот событий можно было предсказать уже несколько десятилетий назад. Вся послевоенная история – это история формирования некого нового экономического порядка. Его утверждение на планете предвидели, в частности, те мыслители, которые занимались так называемым постиндустриальным обществом. Об этом писали еще в начале 1960-х годов Реймон Арон, Герберт Маркузе и многие другие.

Второе событие могло бы и не произойти – у него были другие причины. Но оно – тоже элемент логики истории и показывает, что многое в истории движется «по острию ножа», и активность или, наоборот, пассивность и непонимание обстановки отдельными людьми способны внести в исторический процесс явления, не предсказуемые какой-либо теорией. В рамках той цивилизации, к которой мы принадлежим, рост промышленного и технического могущества тесно связан и с ростом неопределенности.

В своей книге «Агония России» я писал также и о том, что после преступного разрушения второго центра силы (Советского Союза), которое произошло по воле небольшой группы людей (а могло бы и не произойти при более полном понимании сути возникающей ситуации), когда рухнула стабильность послевоенного мира, наиболее естественный ход развития планетарного процесса, вероятнее всего, будет связан с утверждением некой новой формы тоталитаризма.

Для такого утверждения можно и не быть политологом. Для этого достаточно знать, что однополюсного магнита не бывает, ибо такая система неустойчива. Кроме того, монополизм всегда деструктивен – я это постарался показать в предыдущих главах. В политике же любая однополюсная система должна неизбежно выродиться в некую форму тоталитаризма, ибо это – защита, пусть временная, от неизбежной потери стабильности однополюсной политической системой. Об этом две тысячи лет тому назад, правда, другими словами говорил еще Цицерон. Поэтому такое перерождение однополюсности в систему некого общепланетарного тоталитаризма я считал и считаю не проявлением злого рока, а естественным результатом действия механизмов самоорганизации. Поэтому в той небольшой работе, которую была мною названа «Агония России», я даже попробовал нарисовать возможную картину событий.

Вероятнее всего, как мне это представлялось, на планете, причем не в отдельной стране, а на всей планете, утвердится тоталитаризм особого типа. Это не будет имперский тоталитаризм, который мы видели в прошлом: новая Римская или Британская Империя не состоится. И даже колониальных империй не возникнет. Произойдет иное – постепенно стушуется, уйдет в тень, потеряет свое значение Организация Объединенных Наций. Не совсем исчезнет, как это случилось с Лигой Наций, а сохранится де-юре, но группа развитых стран – членов ООН присвоит себе право единолично править миром. И найдет красивые слова, оправдывающие собственные действия. И какими будут эти слова, тоже можно сказать заранее. Ими станут слова современного политического жаргона – о свободе, либерализме, правах человека в понимании евроамериканской цивилизации и т. д. Группа стран «золотого миллиарда» будет вынуждена завести себе жандарма – наиболее экономный способ использования силы, необходимой для утверждения и поддержания диктатуры, и станет диктовать всем и каждому, что значит ограниченный суверенитет, который даруется каждой стране, и как надо себя вести для блага самих же этих стран, которым демократические и развитые страны позволили утвердить этот самый «суверенитет». В те годы, когда писалась «Агония России», термин «золотой миллиард» уже стал появляться в печати. Мне зря приписывают его изобретение. Я только воспользовался удобным термином, рожденным в странах того же самого «золотого миллиарда».

Сценарий, который я описывал, не был сценарием политолога – я старался показать, каким могло бы быть проявление логики истории, логики самоорганизации такой системы, каковой является планетарное сообщество в условиях неожиданно возникшей «однополюсности», того удивительного состояния общества, которое естественно называть «планетарной однополюсностью».

События могли развиваться так или иначе, но основной стержень процесса уже тогда, в начале 1990-х годов, когда писалась «Агония России», просматривался вполне отчетливо: уж очень разным был уровень силы экономической и военной, а человек оставался тем же, что и 30 000 лет тому назад, таким же, как и те люди, которым в предледниковые эпохи приходилось бороться с саблезубыми тиграми. Хотя великие слова Нагорной Проповеди прозвучали еще 2000 лет тому назад, они мало что изменили в поведении человека, в его менталитете. И трудно было предположить, что обретенное могущество не будет пущено в «дело» – дело обеспечения собственного благополучия стран «золотого миллиарда», в которых скапливаются все богатства планеты.

Тогда, летом 1993-го, когда завершалась работа над книгой, я оказался не очень хорошим провидцем: установление планетарного тоталитаризма мне казалось неизбежным, но лежащим за горизонтом, во всяком случае, за пределами нашего столетия. Я никак не ожидал, что подобный сценарий начнет разворачиваться столь стремительно, и события, связанные с его утверждением, начнут происходить еще в XX веке. Теперь же после «Бури в пустыне»[22]22
  «Буря в пустыне» – операция многонациональных вооруженных сил во главе с США, проведенная в феврале 1991 г. с целью освобождения Кувейта, подвергшегося оккупации войсками Ирака в августе 1990 г.


[Закрыть] на Ближнем Востоке, после косовского кризиса мы все являемся свидетелями становления мирового тоталитаризма. И дело не в страданиях населения Сербии или Ирака, и тем более не в столкновении цивилизаций, о котором на Западе так много пишут. «Золотому миллиарду» надо просто показать всему миру: вот мы такие, нас нужно слушаться, что хотим, то и бомбим! И никто – НИКТО – им в этом помешать не сможет и не посмеет! И теперь так будет всегда!!! В этом, по-видимому, и состоит основная суть того, что произошло в Югославии и Ираке. А средства массовой информации объяснят и оправдают все, что нужно. Они – вторичны.

Примечание. Однополюсости можно было бы и избежать! В самом деле, ведь она была прямым следствием разрушения Советского Союза – исчезновения второго полюса силы. Глубинные причины этой трагедии связаны с проигрышем Советского Союза в холодной войне, а он, в свою очередь, – с отставанием в научно-техническом прогрессе, в неспособности советской системы в том виде, в котором она существовала последние десятилетия, обеспечить переход к новым «высшим» технологиям, к новой организации производства. Прежде всего, нашу советскую систему лишь очень условно можно было назвать социалистической. Скорее это была «система одного завода», в которой каждая отрасль выполняла роль самостоятельного цеха и была в свой сфере деятельности полным монополистом. Когда эта система создавалась, она имела вполне определенную цель – обеспечить ракетно-ядерный паритет с США. И заметим – со своей начальной задачей она справилась!

Для того чтобы любая большая система могла функционировать, а тем более достичь определенных целей, необходимо, чтобы она имела управляющую подсистему. Такая подсистема существовала, и мы привыкли называть ее номенклатурой. Управляющая подсистема состояла из людей, имевших определенные интересы и цели, которые в общем случае, могли и не совпадать с интересами управляемой системы. Но система наших законов была такова, что интересы управляющей подсистемы были долгое время подавлены, и в 1950-е и в начале 1960-х годов система функционировала достаточно эффективно: мы не только обеспечили реальный паритет, но по уровню ВВП[23]23
  ВВП – валовой внутренний продукт. Экономический показатель, выражающий совокупную стоимость конечных товаров и услуг, произведенных на территории данной страны, в рыночных ценах.


[Закрыть] на душу населения шли заметно впереди Японии.

Но в «брежневский период» (1966–1982 гг.) ничего подобного уже не было. Новая цель – «мы будем жить при коммунизме» – никого уже не воодушевляла, жесткость законов ослабела и в деятельности промышленности стали превалировать цели номенклатуры. А отраслям в отсутствие конкуренции любая модернизация была невыгодна.

Обеспечить успешное внедрение достижений научно-технического прогресса могла бы кардинальная смена самой организации производственной деятельности, например, создание конкурирующих организационных структур типа синдикатов времен нэпа, или нечто подобное, с высоким уровнем соревновательности. Но все подобные обстоятельства в 1980-е годы поняты не были, и системный кризис продолжал нарастать. И его трагический финал уже в те годы был достаточно очевиден!

Таким образом, я глубоко убежден, что еще в 1980-е годы соответствующей перестройкой управления промышленностью и введением ряда рыночных механизмов и постепенного изменения структуры собственности мы сумели бы сохранить Великое государство и избежать теперь уже неизбежного утверждения планетарного тоталитаризма.