Текст книги "Саломатина 8"

После окончания мероприятия мы шли домой вчетвером. Я, Екатерина Ивановна, Кассинский и Тиберин.

–Эх, никогда не думал, что здесь в Афонинске…-начал Кассинский.

–Петя, – перебил его Тиберин – я рад, что ты приехал.

–Боря, я тоже рад был тебя видеть – сказал Кассинский. – а еще больше я рад, что наконец-то я побывал здесь.

–Петр Евгеньевич, – сказала Екатерина Ивановна – приезжайте к нам почаще.

–А лучше оставайся у меня – сказал Тиберин – завтра снова придем в библиотеку.

–Боря, так у меня завтра лекции в УрГУ – засмеялся Кассинский.

–Да нет проблем, договоримся – похлопал его по плечу Тиберин – ваш ректор – сой самый лучший друг.

Он достал телефон и стал звонить:

–Алло, товарищ ректор? С Вами говорит Борис Яковлевич – тут Тиберин переменился в лице – в смысле «какой еще Борис Яковлевич»? Тиберин. Да! Тот самый. – он улыбнулся, но снова переменился в лице – нет, я не насчет почетного академика тебе звоню. Слушай, ты можешь Петру Евгеньевичу завтра отгул предоставить? А, уже? Спасибо.

Я зашел в квартиру. Там висела Верина куртка.

«Странно, – подумал я – она же завтра должна была приехать».

Тут из кухни раздался голос:

–Никита, это ты?

–Нет, -ответил я – это вор-домушник.

Я разделся и зашел в комнату. Я имел желание лечь на диван, но Вера позвала меня есть.

–Иду – ответил я.

Мы сели ужинать. Вера сегодня приехала в обед и, пока я был на работе, приготовила плов. Уж что-что, а плов – это коронное ее блюдо. Я много раз ел плов – и у мамы, и у своей тёти, но могу сказать одно – у Веры он особенный. В общем, это надо пробовать а не описывать.

Расспросив о том, как прошел мой рабочий день, как прошла встреча с Кассинским, Вера сказала:

–Мы переезжаем.

Тут я подавился.

–В каком смысле «переезжаем»? Куда?– спросил я.

–На Теплотех. – ответила Вера.

Поскольку я испугался за то, что если я подавлюсь еще раз, то он может оказаться последним, то я положил вилку на стол и принял удобную позу.

–Мне университет выделил квартиру, как молодому специалисту – сказала Вера. – Ключи – она показала связку – вот. Начиная с этих выходных я начинаю делать ремонт.

–Стоп, подожди, Вера, – начал я. – в смысле? А посоветоваться? А решить?

–Никита, – начала Вера – ты прекрасно знаешь, как я хочу туда переехать. Мне нравится этот район. Я прожила там всю жизнь. И это очень хороший старт для карьеры.

–Менять одну окраину на другую я не собираюсь – ответил я. – Тем более, когда меня просто ставят перед фактом. Мне так кажется, что я – не глава семьи, а хрен с бугра.

–Никита, – ответила Вера. – для тебя переезд на Теплотех тоже пойдет на пользу. Это развивающийся район.

–Вера, а почему именно на Теплотех? Давай в центр переедем?

–Твой центр, как и твой Цемзавод уже умирающие районы Афонинска. А на Теплотехе ты можешь найти нормальную работу. Или ты всю жизнь собрался работать каким-то библиотекарем?

Тут я встал и пошел в комнату.

–Благодарю за прекрасный ужин – сказал я.

Я вышел на улицу, достал сигарету и закурил. Всюду стояла тьма. Тьма, которую даже фонари не могут победить. И мне стало казаться, что все это идет из меня. Я все понимаю, у Веры есть желание заниматься наукой, да, стоит поменять однокомнатную квартиру. Но почему сразу Теплотех?

Все последующие дни я стал плохо засыпать. Завтрак у меня стал состоять исключительно из кофе и сигареты. Работа над книгой перестала идти.

На работе я изображал, что все у меня хорошо. Однако, Екатерину Ивановну не проведешь. Как-то после работы, она пригласила меня на чай. Я пришел к ней, мы сидели и Екатерина Ивановна мне сказала:

–Знаешь, Никита, ты человек веселый, но я тебя знаю давно, поэтому могу определить, где ты веселишься искренне, а где нет.

И тут я не выдержал и рассказал о нашем разговоре с Верой. Екатерина Ивановна посмотрела на меня и сказала:

–Веру надо к нам на пару месяцев на работу. Чтобы почувствовала, что мы тут не чаи гоняем, а работаем еще больше, чем они в своих университетах. Знаешь – тут она положила руки на стол – я понимаю, что Вера очень хочет заниматься наукой, но в то же время, надо делать так, чтобы счастливы были оба. Тебе нравится работать в библиотеке?

–Конечно – ответил я.

–То есть ты можешь себя назвать счастливым?

–Да.

–Вот – продолжила Екатерина Ивановна – у тебя, считай, и любимая жена есть, и любимая работа, и друзья. И кроме того, у тебя есть занятие, которое приносит тебе удовольствие. Ведь так?

–Да

–Жаль, что люди в последнее время забывают, что они родились для того, чтобы создавать счастье для себя и окружающих. Вместо этого они живут с нелюбимыми людьми, ходят на нелюбимую работу. В конечном счете, на их памятниках можно писать, как в старом еврейском анекдоте «Родился мёртвым». Нет, я понимаю, что благополучие тоже важно, но нет смысла ударяться только в это. Нет смысла делать то, что тебе не нравится. Самое страшное – изменить самому себе.

–А что Вы думаете насчет переезда на Теплотех?

–Как мне кажется, -продолжила Екатерина Ивановна – тут нет особой разницы. Теплотех, Цемзавод, центр, Люксембург – это же всё один город. А если честно – Екатерина Ивановна сделала глоток чая – Теплотех, по своей сути – это бывший бандитский район. Успешным и развивающимся он стал благодаря нашему мэру. Мэр может, конечно, все это финансирование перенаправить и в другое русло. И кирдык Теплотеху тогда. А что у него сейчас есть? Батареи он давно не производит. Экскурсии в раз могут прекратиться. По сути, кому нужен этот район?

–А ведь по сути так и есть – ответил я.

–Так что, Никит, я, как друг тебе хочу посоветовать одно. С переездом решайте сами, но квартира пусть остается на всякий пожарный случай. Просто вдруг там не получится у вас и вы вернетесь сюда.

Дни до выходных пролетели незаметно, но за день до приезда Веры ко мне пришел Макс.

–Юра приехал со своей гречанкой.

Я этому очень обрадовался. Мы пошли домой к ребятам. Там выяснилось, что свадьбу Юра и Кэти решили играть у нас в Афонинске.

–Все равно в Греции у меня нет никого кроме вас, ребята – сказал Юра.

Честно признаться, на свадьбе я был всего один раз. И то – на своей. Поэтому взгляд на жениха и невесту со стороны всегда интересен. Тем более, что впервые я побывал на свадьбе с присутствуем иностранцев. Надо сказать, что свадьба прошла на «ура». Правда я на ней сильно перебрал, поскольку все время думал о переезде. И когда до меня дошла очередь поздравлять молодых, я на ломаном русском и не менее ломаном английском поздравил ребят. Конечно, волнение и алкоголь сыграли свое дело, но, как сказал Тиберин: «Главное в нашем деле – душа. А протокол всегда можно оформить задним числом».

Юра и Кэти оценили мое поздравление и попросили спеть.

–Ребята, какой спеть? У меня нет слуха. – возмутился я.

–А ты когда выпьешь, ты поёшь гораздо лучше, поскольку когда на тебя ничего не давит, то ты поёшь замечательно. – ответил Юра.

Я попросил Юру подыграть мне на гитаре. Я вспомнил песню и решил, что она подойдёт. Поскольку она и про зиму, и про моё нынешнее состояние:

–Над костром пролетает снежинка,

Как огромный седой вертолёт,

На виске расчирикалась жилка.

Все проходит и это пройдёт.

Разыгралась в тайге непогода-

Здесь в июле с погодой беда.

Я друзей не видал по полгода,

Я жены не видал никогда.

Слова и музыка шли легко.

–Пусть мелодия мчится сквозь хляби

И расскажет ее перебор,

Что кладу я на вашу Челябу

Вот такой Первомайский прибор.

И тут я начал увеличивать громкость своего голоса:

–На вокзалы кладу и аллеи,

На чел.лифт, чел.концерт и чел.газ,

На весь город с его юбилеем

Я кладу двести восемьсят раз,

На убогие ваши суждения,

На огромнейший в центре затор

И отдельно с большим наслаждением

Я кладу на хоккейный «Трактòр»

А дальше я перешёл на крик:

–Не понять вам живущим в квартирах

Всяким разным. Короче, всем вам!

Красоты настоящего мира,

Там где жить только нам мужикам!

И тут зал подхватил:

–Где не любят слова и ужимки,

Где похожая на самолет

Над костром пролетает снежинка,

Как огромный седой вертолёт⁸.

Как я очутился дома, я помню смутно. Утро подарило мне ожидаемое похмелье. Но если от него избавиться можно, то от того, что происходит внутри – нет. Алкоголь и свадьба принесли мне лишь временное облегчение, которое испарилось с утра, а душевная боль усилилась.

Я вышел на улицу и закурил. Одна за одной сигареты падали на белый снег, превращая его в чёрный. Но легче не становилось. В этот момент к дому подошла Вера.

–Никит, успокойся.– сказала Вера – Знаешь, я понимаю тебя. Ты привык к этим местам. Но пойми меня. Я очень хочу чтобы ты был счастлив. Чтобы ты добился успехов. В моем понимании, здесь ты останешься местячковым автором.

–Вера, а какой смысл менять место жительства с одного района на другой ради того, чтобы не быть «местячковым автором»?

–Никита, ты можешь достигнуть гораздо большего. – ответила Вера.

–Насколько я знаю, на Теплотехе нет ни одного поэта. Да там вообще литературы нет– раздался сзади голос.

Это была Екатерина Ивановна. Она шла из магазина.

Мы поздоровались и она продолжила:

–Вера, как мне кажется, человек может добиться большего, чем он есть сейчас, в любой точке мира. Для этого нужно просто работать. Не обязательно переезжать ради заветной мечты куда-то.

–Так многие же стремятся в ту же Москву. – ответила Вера.

–И работают шабашниками – ответила Екатерина Ивановна.

–Нет – сказала Вера. – есть те, кто выходит в люди.

–Вера, – ответила Екатерина Ивановна – я думаю, что ты знаешь про Тиберина, Уфимцева, Олегова, Каделина, Кассинского и прочих авторов. Их имена знают по всей стране. Но никто из них не перебирался в Москву. Уфимцев вообще живет здесь всю сознательную жизнь.

–А папа Никиты?

–Тут уже другое. Москва хочет поддерживать свой статус столицы. А талантливых людей (я говорю про коренных москвичей) там единицы. Вот и приходится привлекать кадры из провинции.

Всю неделю я размышлял над своим положением. За это время было съедено без аппетита три ужина (поскольку завтракать и обедать я не мог), а под трубами отопления, которые стояли напротив дома, вырос целый Холм Павших Сигарет. Но однажды, я решил взвесить все «за» и «против» моего незавидного положения.

«В принципе, что я теряю? – подумал я. – Я же не город меняю, а всего лишь район внутри города. Это можно пережить».

Пережить… мне кажется, что любой переезд для меня трагедия. Я вспомнил, как в детстве мы с родителями переехали из дома под снос в квартиру поновее. Мне было тогда года три. На следующий день мы поехали в гости к маминым родителям, а когда вернулись, я сказал родителям:

–Не хочу в вашей квартире жить, хочу домой.

Папа ничего не говоря повёл меня на ту улицу, с которой мы переехали. И я увидел как сносят дом, в котором мы жили.

К чему я это? К тому, что мне кажется, что я идиот. Или консерватор. Или консерватор-идиот. В общем, кому как больше нравится. Мне надо бороться с моей дрянной натурой боязни перемен. И вообще со многим мне надо бороться. Вера говорит, что все мои проблемы со здоровьем связаны не с курением, а с моим характером. Курение – всего лишь следствие моей натуры.

Но события развивались настолько стремительно, что в один из дней, я получил от Веры сообщение о том, что на сборы для переезда мне даётся один день.

Один день… ужас… я буквально недавно настроил себя на переезд, но я не думал, что это случится так скоро.

«Вера – ответил я – какой день?»

«Никита, переезжать будем завтра, чтобы эта тягомотина не развернулась на долгое время»-пришел ответ

Я сидел в библиотеке и мы с Екатериной Ивановной обсуждали планы на будущий месяц. Сообщение меня огорчило, но я старался держать все эмоции внутри себя. Даже в обед вышел покурить, чтобы успокоиться. Но не помогало. В итоге, когда я приехал домой, то упал на диван и горько разрыдался. Остался последний день… последний день моей жизни в этом доме. Доме, который подарил мне счастье, который стал оплотом свободы. Моим убежищем. Ко мне подошли Ося и Туся.

–Мя-мя – сказал Ося и лёг на меня.

–Мяу – сказала Туся и легла возле руки. Она начала мурчать и бодать мою руку, мол, гладь давай.

–Эх, котятки мои – сказал я – переезжаем мы.

Туся стала облизывать мою щёку, мол, хозяин, успокойся, прорвемся.

«Ну ничего, – подумал я – у меня всегда есть возможность вернуться сюда».

В это время в окно постучали. Я открыл штору. Это были Люда и Вадим. Я дал им ключ через окно и они вошли в квартиру.

–Здорова, вертухаи! – поприветствовал я их.

–Почему сразу «вертухаи»?-спросил Вадим. – мы просто пришли тебя проведать. Вот бабушка еще пирог испекла, беляши пожарила. А моя мама сделала чак-чак.

–Мы тут, значит, к нему, можно сказать, с гуманитарной помощью, а он тут что-то кочевряжится – засмеялась Люда.

Они сняли верхнюю одежду и прошли в комнату.

–Чай, кофе? – спросил я.

–Ты лучше ставь чайник, а мы уже разберемся по ходу действия кому что. – ответила Люда.

–Хорошо, -ответил я и, поставив чайник на плиту, пошел одеваться.

–Ты куда? – спросила Люда.

–Сейчас приду. – ответил я и вышел на улицу.

Я шел и мне было дурно. Все пути отрезаны. Остался я один. Но что делать? Бороться! Бороться! Я готов повторять себе это несколько раз, чтобы приступить к действию. Но, видимо, драка уже закончилась, так что кулаками махать не имеет смысла.

Мартовский снег летел мне прямо за шиворот. Однако, я не обращал внимание на эту мелкую неприятность. То, в какой ситуации нахожусь я сейчас, это гораздо хуже. Меня застали врасплох и теперь я стою, не зная что делать.

Подходя к супермаркету, я закурил. В это время кто-то сзади легонько тыкнул меня в спину.

–Бросай курить! Литература такой потери не переживет.

Я обернулся. Это был Алополев.

–Здравствуйте, Семен Феоктистович, – улыбнулся я.

–Гуляешь? – спросил он.

–Да, решил маленько…

–Подышать свежим воздухом? – посмеялся Алополев, показав пальцем на сигарету. – Ты давай завязывай с этим. Ни к чему хорошему не приведет.

Эх, Семён Феоктистович, сейчас я нахожусь в такой ситуации, что даже не знаю, что должно привести к хорошему.

–Я сегодня песню новую написал – сказал он мне. – Я тебе в Ватсапе перекину. Так сказать, небольшой подарок в честь дня поэзии.

–Ой, Семен Феоктистович, – начал было я.

Я совсем забыл, что завтра день поэзии. Ну ничего, я на дне филолога отыграюсь

–Да успокойся, Никит. – прервал меня Алополев – Я это делаю не ради алаверды. Я не Тиберин. Хотя он даже алаверды не делает.

–И не собираюсь – раздался сзади голос.

Это был Тиберин. Он был одет в кожаную демисезонную куртку. Снежинки тихонько прилипали к его очкам. Зато папке, которую он держал в руках, хоть бы хны.

Мы поздоровались.

–Ну-ка, Никита, угадай, что там? – улыбнулся Тиберин, показывая папку.

–Компромат на меня на исключение из Союза за то, что не разделяю идей Тиберизма? – улыбнулся я в ответ.

–Нет, – ответил мне Тиберин – это– мой новый роман о дружбе. Называется «На вершине».

–Борис Яковлевич, а знаете что это? – Алополев достал из кармана флешку.

–Конечно, но у меня дома случился обвал Ю-Туба.

Я посмотрел на Тиберина.

–Как это?

–Да вот, – загрустил Тиберин. -У меня была папка, в которой была программа, через которую я заходил на Ю-Туб и размещал там свои материалы. А с ней в папке была программа, через которую я печатал. Сегодня просыпаюсь, а папки на рабочем столе нет. Ну ничего, я зятя дождусь он мне исправит.

Мы попрощались и я пошел дальше. Несмотря на патовую ситуацию, мне стало легче. Я шел по улице, смотрел на город и любовался им. Но тут… я понял, что скоро этого всего не увижу. Что все это – уходящая натура. Я даже представил, как в один прекрасный день я приехал, а от Цемзавода остались одни руины. И на этих руинах сидит заплаканная Екатерина Ивановна.

–Он ждал тебя – говорит она и вручает мне листок, на котором написано:

«Никитос, я знал, я верил в то что ты обязательно сюда вернешься. Прости за то, что не дождался тебя.

Твой Цемзик.»

Мне от этого стало очень плохо. Было очень трудно сдерживать слёзы. Последний день… последний раз я здесь и вижу эти невзрачные с виду дома. Я стоял и мысленно проклинал:

1) тех, кто превратил Теплотех в «образцово-показательный район»

2) тех, кто додумался поместить Афонинский университет на территорию Теплотеха, а не в центр Афонинска

3) первопоселенцев Кирсарая.

И наконец того человека, который заставляет меня изменить себе. Того, кто заставляет меня переехать в ненавистный мне район. В это время у меня очень сильно стрельнуло в голове и я закончил проклинать всё и вся. Боль тут же прекратилась.

«Ничего – подумал я – я вам устрою».

Я направился в сторону озера Сырга. Оно находилось рядом с цементным заводом. Верующие люди, когда им плохо, идут в храм. Неверующие люди идут к психотерапевту. А я иду на это озеро. Это просто уникальное. Здесь есть все что я люблю – единство природного и заводского пейзажей, шум большегрузов и товарных поездов. Всякий раз, как только я туда прихожу, мне становится легче. Путь до озера занял минут двадцать. Увы, в этот раз стало еще хуже, поскольку я понимал, что вижу его в последний раз. Я упал лицом в сугроб и стал плакать. Мне было горько покидать его. Я теряю место своего спокойствия, место, которое очень люблю.

Слёзы не текли по лицу, а смешивались со снегом. В этот момент меня кто-то тронул:

–Молодой человек, с Вами все в порядке?

Я поднял лицо. Это был рослый старик. В одной руке он держал чемоданчик с зимней удочкой, а в другой руке у него была брезентовая сумочка.

–Да так… – засмеялся я – переезжаю завтра просто.

–О как!-улыбнулся старик – Да, я много раз видел прощания с родными местами. Но чтобы так…

Он положил чемодан на дорожку и, раскрыв брезентовую сумку, достал оттуда насос и надувную лодку.

–Все меры безопасности соблюдены.– сказал старик.

Он накачал лодку и, взяв чемоданчик и брезентовую сумку направился к воде. Я же пошел домой.

Открыв дверь квартиры, первое, что я увидел – строгое лицо Люды.

–Никита, – сказала она – ты в курсе, что чайник нельзя оставлять без присмотра?

–Ну так вы же дома – ответил я – могли выключить.

–Мы включили его заново, так как твоё «сейчас приду» длилось столько же времени, сколько остывает вода – сказал мне из комнаты Вадим.

Я разделся, вошел в комнату и, рухнув на диван, отрубился. Очнулся я после того, как Люда начала меня теребить:

–Никит, чай вскипел.

Мы сидели за столом. Я хлебал пустой кофе, потому что кроме него в горло ничего не лезло. Вадим что-то рассказывал. Я ничего не слушал, а был погружен в свои мысли, откуда меня постоянно выводила Люда, теребя за руку с вопросом «всё ли в порядке».

«Ага, как же – подумал я – все просто замечательно. Я бы посмотрел на тебя когда тебя выселяют непонятно куда». Но виду не подал. Внезапно раздался стук в окно.

Это был Тиберин.

–Никита – сказал он мне – ты не возражаешь, если я тебе прочту свою книгу?

Я запустил его в квартиру, он сел на диван и начал:

–Я шел домой и внезапно увидел на стене надпись: «Рогатый, я сплю с твоей женой!». Я не придал этой надписи значение, пока не вспомнил, что фамилия моя – Рогатый. Я никак не мог понять – как она могла? Я же ведь так ее люблю, даже несмотря на то, что моё ружье не стреляет. Я начал вспоминать тот день, когда мы познакомились. Как я ей рассказывал о падении литературы, а она мне в это время вытирала слезы…

Слушать Тиберина было неинтересно и я начал придумывать как бы лучше обыграть этот сюжет.

Внезапно!

Перед моими глазами возникли мусорные ящики, возле которых с микрофоном стоял Тиберин, а перед ним стояла толпа людей.

–Тиберин – патриот Афонинска! – кричала женщина с палкой.

–Борис Яковлевич, Вы талант! Вы – гордость школы. – кричала другая женщина – без палки.

–Борис Яковлевич, я не могу уснуть без Ваших стихов – крикнул еще кто-то.

–Так, друзья, – ответил Тиберин – если вы засыпаете под мои стихи, то это значит, что мои стихи – самое наискучнейшее зрелище.

В это время появился Ося.

–Друзья, – продолжил Тиберин. – я с большим уважением отношусь к вам. Но – он поднял палец вверх (причем средний) – сегодня у нас стартуют ежегодные Осиповские чтения.

Ося запрыгнул на стул.

–Мямя– сказал он.

–Осип Эмильевич Мандельштам-младший или просто Ося. Прекрасный кот замечательного хозяина – продолжил Тиберин – родился и вырос на помойке, но волей случая оказался в добрых руках и ведет сытый образ жизни.

–Теперь понятно, почему мы собрались здесь – сказала женщина с палкой – потому что Ося патриот своей помойки?

–Да, -ответил Тиберин – а еще потому что никто не должен быть патриотичнее меня. Самый максимум любви к Афонинску – любовь к Афонинску Бориса Яковлевича, то есть меня. И никто не должен любить его также или больше!

–Дядя, а ты не припупел ли? Божеством тут возомнил себя! – сказал кто-то.

–Заткнись, падла! – начала женщина без палки – Засунь себе поглубже свои амбиции!

–Женщина, я с Вами на брудершафт не пил.

–Тихо – закричал Тиберин.

Публика замолчала.

Тиберин поправил очки и продолжил:

–Пользуясь случаем, хочу поздравить Осипа с днем 4 октября. Именно в этот день Ося стал домашним котом. И, если публика не против (а если публика против, я ей устрою тёмную, потому что я такой патриот Афонинска), я прочитаю отрывок из своей новой книги «Голубая фамильная книга».

–Про голубых?

–Я тебе сейчас палку кину.

–Мужу своему скажи, чтобы он тебе палку кинул!

–Я мужа не люблю! Я люблю Тиберина! Потому что он такой…

–Рифмоплет Афонинска!

–Да тихо вы! – закричал Тиберин – Ей богу, детский сад на выезде. – и начал читать-Мой дядя любил переодеваться в тётю.

–А потом выяснилось, что это у него такая болезнь!

–Заткнись, тварь, а то я тебе сейчас хавальник порву.

–Ай-яй-яй. А еще педагог.

–Слушай, ты, урод усатый, я сейчас подойду и твои амбиции засуну тебе знаешь куда?

–А я тогда твоего Борьку из состава правления выведу! И членский билет отберу. Как председатель писательской организации имею право.

Шум затих. Тиберин дочитал отрывок про своего дядю (где выяснилось, что и тётя любила в дядю переодеваться) и предоставил слово Уфимцеву.

Артур Генрихович вышел и начал свое выступление:

–Как Вы знаете – Уфимцев достал из кармана книгу – моя мама по национальности башкирка. А главный город Башкирии это Уфа. Поэтому я хочу прочитать Вам отрывки про уфимца. То есть, как говорится, Уфимцев читает про уфимцев.

–Артур Генрихович, – Тиберин подбежал к Уфимцеву – только если будет слово «уфимец», заменяйте на «Тиберин».

–Хорошо, -сказал Уфимцев и начал – у Тиберина есть претензии к великим землякам. Любое доброе дело, сделанное для Тиберина есть долг каждого горожанина и гостя города. Либо доброе дело, сделанное не для Тиберина есть дело злое. Видя поэта, Тиберин скажет: «А я тоже стихи пишу».

–Артур Генрихович – прервал Уфимцева Тиберин – а Вы можете заменить Тиберина на Кассинского?

–Конечно, -ответил Уфимцев и продолжил – никто так не любит свою родную землю, как Кассинский. Кассинский – синоним слова «помощь».

–Так все, спасибо Артур Генрихович – прервал Тиберин Уфимцева и в это время на сцену вышел Кассинский.

–Земляки, я хочу передать Осе небольшой подарок от моих кошечек – Мурки и Масяни. – сказал Кассинский и положил перед Осей свёрток.

Ося подбежал к Кассинскому и стал о него тереться.

–Ося, – Кассинский стал гладить кота – я не понимаю, почему в Афонинске не устраивают день кошек.

–Мямя – ответил Ося.

–Зато я недавно, Петр Евгеньевич, организовал мероприятие, посвященное всем мамам. – ответил Тиберин.

–Всем мамам, которых звали Хаврония Ильинична Тиберина?

Тиберин стыдливо замолчал. В это время на сцену вышли дети и стали петь:

–Осенька, Осенька, Осенька – добренький кот.

Ты – не Тиберин. Тиберин – бездарность и жмот.

–Так, Никита, не храпи – закричал Тиберин.

Я, стоящий в углу ответил:

–Я внимательно слушаю, Борис Яковлевич.

–Ага, «внимательно он слушает» – Тиберин растормошил меня и, я обнаружил себя сидящем на диване – Ты не храпи хотя бы. Совсем неинтересно что ли?

–Извините, Борис Яковлевич, задумался – ответил я.

–Никита, я оставлю тебе папку, а завтра приду и заберу. Ладно? – спросил Тиберин.

–Ага – ответил я и тут внезапно что-то стрельнуло внутри моей головы.

Тиберин ушел, а я сел у окна и стал смотреть.

–Ну и едок он – сказала Люда – пока читал – всю бабушкину пиццу смолотил.

–Ага – ответил я, не меняя угол зрения.

В это время Тиберин вышел на улицу и, едва пройдя дом, плюхнулся возле труб. К нему подбежала женщина с палкой. О чем о ни говорили не было понятно, но было видно, как она бросила палку, подняла Тиберина и отряхнула ему заднюю часть брюк.

–Никитос, хватит – сказала Люда. – Все будет хорошо. Вы с Верой будете как нормальная семья.

«А что ей мешало жить здесь?» – задумался я, но по привычке ответил – ага.

Ночью я не мог уснуть, так как я выпил много кофе и в голову лезли тяжелые мыли. Вот я покидаю свой родной дом. Дом, где я состоялся как личность. Дом, который стал моим местом спокойствия. И чтобы как-то себя успокоить, я решил сходить напоследок на свою любимую станцию – прокатиться на своей любимой электричке. Я тихонько вышел в коридор и стал одеваться. Внезапно я услышал голос Люды:

–Ты куда?

–Прогуляться – ответил я.

–Час ночи уже! Какие гуляния?

–А может со мной прогуляетесь? Я покажу свое любимое место.

–Ладно – ответила Люда и разбудила Вадима.

–А? Что такое? – ответил он.

–Гулять пойдешь? – спросила Люда.

–Пойдемте.

Мы оделись и вышли. Путь предстоял долгий. Мы вышли из дома, прошли детский садик, здание бывшей библиотеки, новую баню, руины старой бани, водоем (чтоб вы знали, в Цемзаводе их целых три), очистные сооружения и устремились глубже в лес.

–Долго еще идти? – спросила Люда.

–Да. – ответил я.

Мы прошли указатель на село Сталинка и повернули в сторону деревни Берёзкино, до которой расстояние составляло целых пять километров. Мы шли по насыпной дороге, которая сочетала в себе и щебенку, и тающий снег. Луна, словно не желая видеть моего сумасшествия, спряталась за тучи. Но мы шли.

–Давайте повернем назад – сказала Люда – мы что – лес никогда не видели.

–Как хотите, – ответил я. – но я все равно пойду до своего любимого места. Хочу с ним попрощаться.

Люда, видимо, поняла, что спорить с сумасшедшим есть самое бесполезное занятие и продолжила путь.

Через час засияли огни золотоперерабатывающего завода. Его гул заглушал тишину ночного весеннего леса. Мы повернули налево и зашагали еще дальше.

Совсем скоро мы вышли на главную улицу деревни Берёзкино. Называлась она главной только потому, что была единственной улицей, которая освещалась. Пройдя остановку мы еще больше углубились в лес. Кругом ни души. Лишь изредка мимо нас проносились большегрузы, стремящиеся в сторону завода.

–Скоро уже? – спросил Вадим.

–Да, еще чуть чуть. – ответил я.

–Учитывая, что «чуть», в переводе с китайского означает «ведро», а «чуть-чуть»-два ведра. – пробурчала Люда.

–Ведро – не цистерна – ответил ей Вадим.

И мы шли. Через время засияли огни маленького поселка городского типа Ирекосабировск. Мы прошли школу, возле которой стоял маленький паровозик и вышли на мост. Когда мы шли по нему, под нами громыхали железнодорожные составы на Москву, Оренбург, Екатеринбург. Мы свернули с моста и через какое-то время оказались на станции.

–И теперь обратно что ли пойдем? – спросила Люда.

–Обратно мы – поедем! – ответил ей я.

Мы зашли в здание вокзала и подошли к билетной кассе.

–Три билета до станции 91 километр – я протянул свою карточку.

Кассирша положила карточку на терминал, после чего раздался писк и стрёкот, после чего на свет появились три белых листочка. Мы взяли билеты и пошли на перрон. Электричка еще не подъехала, поэтому у нас еще было время постоять и покурить.

–Никита, одну, пожалуйста, кури. – сказала Люда и добавила через паузу – Сигарету!

Шум вокзала – это то, что я больше всего люблю. Эта атмосфера, когда где-то ты слышишь тоненький голосок останавливающегося состава, железное «тыгы-дым» от состава проносящегося мимо, тянущаяся нота тромбона, исходящая от электрички.

Когда я был маленьким, границу города я всегда определял по двум критериям – переезд и железнодорожный вокзал. Я всегда думал, что железнодорожных полотен на вокзале – великое множество, что каждая есть путь в разные города. Уже становясь взрослым, я начинал понимать, что железная дорога не является городским ограничителем. Железная дорога является путепроводом свободы. А какая атмосфера в поезде. Этот запах колбасы, свежих овощей, свежезапаренных бич-пакетов. Это вкус картофельного пюре, это колесный бит, который приводит в восторг всех, кто хоть что-то понимает в романтике. Одним словом:

«И целого мира мало,

И целой Вселенной тоже»⁹.

Подошла электричка. Мы докурили и зашли в вагон. Первый вагон, как и положено быть головному вагону, старательно изображал звук советского холодильника. Приятный женский голос объявил:

–Уважаемые пассажиры. Электропоезд Ирекосабировск-Афонинск следует со всеми остановками. Следующая остановка 32 километр. Осторожно, двери закрываются.

После небольшого шипения электричка тронулась в путь. Большой экран предлагал пассажирам прекрасные уральские виды. Как все кругом красиво. Весна еще не до конца вступила в свои права, поэтому белизна еще прятала под собой леса и поля. Мычание электрички, колесный бит и картины, которые никто лучше самой природы не изобразит, приподняли мне настроение. Я понял, что наш Урал, наша страна так прекрасны. Что где бы я ни был, я всегда буду своим. И мне очень захотелось купить воздушных шариков, чтобы пролететь над чудесной страной. Да, все, как завещал великий Летов.

Электричка подъезжала к станциям, шипела, глотала и выплевывала пассажиров и снова шипела. И вот наконец мы подъехали к 91 километру. Это небольшая платформа, которая стояла недалеко от нашего Цемзавода. К сожалению, настолько небольшая, что выходя из вагона я плюхнулся лицом в сугроб. А пока я встал и отряхнулся, электричка уже уехала.

–Ты цел? – спросила Люда.

–Да, со мной все в порядке – ответил я. – зато с родными сугробами попрощался.

–Эх, Никит, общение с Тибериным дурно на тебя повлияло – сказал Вадим – только ты пока на своей любви к малой родине не сшибаешь побрякушки.

–Ну у него это больше похоже на пафос – ответил я.

–Никит, знаешь, – сказал мне Вадим – я все смотрю на тебя и думаю, что тебе стоит немного поумерить себя. Знаешь, я родом из Башкирии, но живу в Афонинске. Да, мне было грустно уезжать из своей деревни, но всё-таки не стоит забывать о том, что переезд это нормальный процесс. Тем более, что ты переезжаешь в другой район города. Ты все равно остаешься жить в Афонинске. Твой Цемзавод не обвинит тебя в предательстве.