Текст книги "Меня охраняют призраки. Часть 2"

– Такое, по-моему, невозможно, – предположила Джоанна. – Я не верю даже половине тех слухов, что о них ходят. Люди не могут быть настолько плохими, поэтому, Мелисса, не надо беспокоиться. Я уверена, что, если уж родители твоего кузена не окажутся приятными личностями, то он сам ни в коем случае тебя не разочарует.

«Сорок пять процентов от отца, пятьдесят от матери… – рассеянно подумала Габриэль, – если эта теория верна, то пусть Мелисса не надеется, что достигнет взаимопонимания со своим кузеном. Об его родителях не говорили только немые, а уж грязные сплетни о них и те пускали. Если хоть половина из этого – правда…»

Габриэль невольно глубоко, почти страдальчески вздохнула. Ей на ум пришли все те многочисленные слухи, что ходили по Литтл-Мэю о семействе Бальтазара Эстелла, младшего кузена Бертрама Эстелла. Бальтазар Эстелл тоже жил и учился здесь когда-то, в одной школе с Бертрамом, который, как говорили, никогда не любил его: они были слишком разными. Бертрам Эстелл был школьной знаменитостью и не стеснялся никаких эпатажных выходок, Бальтазар Эстелл до последнего года своего обучения оставался примерным тихоней, поскольку простора для развёртывания семейных наклонностей ему не оставляли властный отец, дядя Бертрама Эндрю, и тётушка Регина, мать Бертрама. Также Бальтазара жёстко контролировала его старшая кузина Реджина. Но так не продолжалось вечно: Реджина уехала в Лондон, Бертрам ударился в безумный разврат (в эту часть городской легенды Габриэль нисколько не верила), тётушка Регина умерла, а один Эндрю и его жена Оливия, сами не являвшиеся образцом благонравного поведения, не сумели удержать сына в узде. Бальтазар женился, едва соступив со школьной скамьи, несмотря на то, что его брак не одобрил ни один из членов семьи. Его супругой стала Габриэла Дервиш, его бывшая одноклассница, девушка скверного нрава, капризная и самолюбивая. Она была дочерью приятелей Эстеллов и тесно общалась со всеми в этом клане, кроме ещё одной старшей кузины Бертрама Ариадны. Однако в планы Эндрю Эстелла вовсе не входило женить своего единственного сына на девушке, чьи родители уже не раз предавали, а, сверх того, были разорены и имели весьма расплывчатые шансы как-нибудь поправить свои дела. Мистер Эстелл попытался переубедить сына, отговорить от поспешной женитьбы, но, когда это не получилось, вся семья отреклась от непокорного, лишила его наследства и бросила на произвол судьбы. Бальтазар и Габриэла, однако, поженились, поскольку им вовремя помог отец Бертрама, назвавший своё великодушное пожертвование свадебным подарком, и поспешно отбыли в Стеджерсон-таун, где остались проживать. Они не торопились возвращаться назад, поскольку понимали, что в родных краях их никто не примет. Эндрю Эстелл притворился, будто у него и вовсе не было сына, в точности так же поступил и Эдвард, которому совершенно не хотелось ссориться с братом. Пока Эстеллы морочили сами себе голову, заявляя, что они понятия не имеют, кто такой юноша по имени Бальтазар, живущий в Стеджерсон-тауне и почему-то носящий их фамилию, Дервиши тоже отвернулись от Габриэлы: они всё надеялись улучшить отношения с Эндрю, но этого так и не произошло.

А в Стеджерсон-тауне счастливо жила молодая семья Эстелл. Вскоре у них родился сын Арчибальд. Тот ни разу за свои пятнадцать лет не побывал в родном городе отца, где проживали его родители и родители матери, не навестил дядюшек и тётушек. Впрочем, Габриэль не удавалось осуждать его за это. Ей делалось горько и больно, когда она, думая о Бертраме Эстелле, понимала, что он ничего не сделал, чтобы принять племянника, и не поддержал кузена. Ей всё яснее представлялись гигантские различия между созданным ею идеалом, в который она влюбилась, и реальным человеком, однако она по-прежнему упрямо закрывала глаза на все несоответствия. Ей легче было бы забыть о существовании Арчибальда, о непонятной истории с тётей Джинни и о неумолимых слухах, которые продолжали жить на языках горожан, несмотря на то, что прошло уже немало времени с тех пор, как эти слухи были актуальны. Она с охотой обманывала саму себя, каждый раз самостоятельно взваливала на шею груз, не делавшийся легче от красочных иллюзий, что она рисовала в своём мозгу, лишь бы продлить блаженные мгновения самообмана.

Габриэль искоса взглянула на Мелиссу: та в напряжённой позе сидела на ступеньках крыльца, подавшись вперёд и чего-то выжидая. Габриэль попыталась отгадать, какие мысли сейчас могут бродить в голове каждого её друга, чтобы постараться сделать свою догадку как можно правдоподобнее, она осмотрела окружавшие её лица. Но для неё ничего не прояснилось во внутреннем мире людей, в головы которых она пыталась проникнуть. Ребята выглядели спокойными, словно их ничто не тяготило сейчас. Габриэль деловито извлекла из своего кармана телефон и посмотрелась в него. Её лицо тоже было таким – непроницаемым и доброжелательным, однако это не означало, что она не чувствует потрясения от ссоры матери и бабушки и не боится, что её секрет откроется.

«Лгут всё эти физиономисты, – сердито решила Габриэль. – Невозможно быть уверенным в том, что какие-то твои смутные догадки о человеке подтвердятся, если у него действительно окажется горбатый длинный нос, и глаза будут гореть как у волка. Что можно доказать без точных знаний? В чужую душу не пролезешь. Если я сама не понимаю себя, то что во мне может прочесть совершенно посторонний прохожий?»

Мелисса нарушила звенящую знойную тишину ленивым вопросом:

– Быть может, пока войдём в дом? Кажется мне, что эти люди не торопятся приезжать.

– Они же не знают, кого увидят, – спокойно промолвила Люсинда, щурясь под ярким солнцем, – и наверняка ждут, когда вернётся твой дядя. Они хотя бы представляют, кто он такой.

– Они что-то там могут представлять? – фыркнула Мелисса. – Они не виделись с ним шестнадцать лет, Люсинда! За шестнадцать лет с ним столько всего успело произойти!

– С ними тоже, – заметил Стивен.

– Вот и получится, что они встретятся с совершенно незнакомым человеком, которого они продолжают считать своим родственником, – пробурчала Мелисса, склоняя голову к коленям. – Они никогда не были близки даже в молодости, а сейчас… Сейчас я вообще сомневаюсь, что они найдут общие темы для разговора. Да и троюродное родство не слишком близкое.

– Дядя Себастьян мне тоже не совсем дядя, – с горячностью возразила Люсинда, – но ведь у нас сложились прекрасные отношения, хотя я выросла без него.

– Ты и дядя Себастьян – это из одной оперы, а я и вся семья дяди Бертрама – из совсем другой, – отмахнулась Мелисса. – Поверь, Люсинда, в этой семье все друг друга ненавидят. Как в серпентарии. Чтобы не укусили тебя, тебе приходится кусаться. По крайней мере, я делаю такие выводы, когда смотрю на его родственников и когда до меня доходят всякие слухи о них. Боюсь, что дядя Бальтазар, тётя Габриэла и мой кузен Арчибальд точно такие же, – Мелисса ехидно покосилась на Люсинду, по щекам которой расползлись заметные красные пятна.

– Не стоит делать такие поспешные выводы, – вмешалась сидевшая наверху Линда, – может быть, они не столь плохи.

– Ага, может быть… – Мелисса ядовито усмехнулась и поднялась. – Ну что ж, – она вскинула над головой руки, как будто сдаваясь, – раз уж у нас не получается дождаться моих родственников тут, будем ждать в доме. Просидим тут ещё немного – и меня хватит солнечный удар. К тому же, если они вздумают нагрянуть вечером, у меня появится законный повод не запустить их за порог, потому что я никого из них не знаю, – Мелисса блаженно зажмурилась, как будто такой вариант развития событий понравился ей намного больше остальных. – Они глубоко заблуждаются, если и вправду думают, что дядя Бертрам способен вернуться с работы в положенное время. Он говорил мне как-то, что собирается проторчать там до поздней ночи. Поэтому, девочки, – Мелисса настежь распахнула входную дверь и приняла серьёзный вид, – я вас приглашаю сегодня на пижамную вечеринку, чтобы мне не было так страшно одной и чтобы я не начала выискивать несуществующих монстров под своей кроватью, – она натянуто улыбнулась.

– Эй, а почему ни слова о нас? – возмутился Стивен. – Вообще-то мы тоже твои друзья!

– Если дядя Бертрам узнает, что в этом доме ночевали мальчики, – снисходительно улыбнулась Мелисса, – он оторвёт мне голову. Ну и вам, думаю, в том числе, только намного раньше, чем мне. Поэтому извините, но парням вход запрещён.

– Понял, дружище? – усмехнулся Патрик и, поднявшись со Стивеном на одну ступеньку, с размаху хлопнул того по плечу. – Вот это и называется – техника облома. Девчонок ей с малолетства, наверное, обучают.

– Да… старые добрые комедии врут, – с улыбкой подтвердил Блез, – те самые комедии, где наиболее желанный гость на девичнике – это парень.

– Наша жизнь куда интереснее, чем комедия, – отрезала Мелисса, – потому что мы умудряемся добавить туда немного трагедии…

– …сурового реализма, – продолжила Оона.

– …и щепотку старого доброго фарса, – усмехнулась Джоанна.

– Что ж, ингредиенты, по-моему, друг с другом не совсем сочетаются, – осторожно предположил Стивен.

– Сочетаются они или нет, выяснять не нам, – рассмеялась Мелисса, – не мы это блюдо готовили! Так что проходите побыстрее. Собираться на чаепитие несовершеннолетним лицам обоего пола не запрещено. Ну, это пока, конечно.

– Слушай, когда ты берёшь такой тон, мне начинает казаться, что ты вышвырнешь меня за дверь, едва я переступлю порог, – добродушно пробурчал Стивен.

– Нет, конечно! – у Мелиссы совершенно искренне округлились глаза. – Ты уверен, что я такая жестокая? Ты слишком низко ценишь меня, Стивен. Сравни меня с Барбарой, и ты поймёшь, кто из нас двоих являет собой чудо терпения и всепрощения.

– Или с Ромильдой, – рассмеялась Люсинда, – потому что Ромильда не позволила бы тебе даже ногу продвинуть за порог без торжественных обещаний вести себя прилично: то есть не зевать и не затыкать уши, когда она начнёт петь.

После яркого солнца, равномерно обливавшего округу волнами жарких лучей, Габриэль было крайне тяжело привыкнуть к темноте, настигнувшей её, когда она переступила порог и Мелисса закрыла за нею – последней, кто проходил, – тяжёлую дверь. В пустом приёмном холле глухо охнули выдвинувшиеся вперёд металлические замки.

– Вот, добро пожаловать, – с гордостью сказала Мелисса, – вы же не помните, где кухня, верно?

– Верно… – прошептал потрясённый Патрик – он, Блез и Линда впервые были у Мелиссы дома. – И вы вдвоём живёте в таком огромном особняке?

– Ну и что? – чуть приподняв бровь, поинтересовалась Мелисса. – Больше простора – больше возможностей спрятаться от дяди и не видеться с ним, если у меня не будет желания разговаривать.

– Если честно, – пробормотала Линда, – то эти бесконечные высокие потолки и огромные комнаты меня напрягают. Я сразу начинаю чувствовать себя героиней фильма ужасов, которой надо убежать от монстра.

– А монстру будет очень легко увидеть тебя здесь, – понимающе, с ноткой иронии протянул Стивен, оглядываясь, – такой простор… он идеален для охотника.

– Не смешно, – Линда поджала губы.

– По-моему, в моём доме нет ничего страшного! – обиделась Мелисса. – И вовсе он не похож на декорации к фильму ужасов. Ну, был похож, конечно, – исправляясь, она низко опустила голову и ярко покраснела, – но это было давным-давно, когда тут жила семья дяди Бертрама. А ещё хуже тут становилось, когда к нему приезжали дяди с кузинами и кузеном. Но сюда больше никто не ходит: дядя Бертрам со всеми ними поругался после смерти своей матери.

Компания помолчала: упоминание о смерти покрывало кожу морозной плёнкой даже в столь жаркий и радостный летний день. Люсинда обвела пространство вокруг себя боязливым взглядом и предложила не слишком уверенным тоном:

– Послушайте, давайте больше не будем об этом говорить.

– Да, – согласился Блез, – мне не по себе, когда о мёртвых вспоминают.

– Уже молчу, – мрачно отозвалась Мелисса. – Я уверена, что сейчас парни начнут требовать еды.

– И зрелищ, – со значительным видом прибавил Патрик, чьё лицо ещё было покрыто бледностью. – Ведь у тебя есть чем нас угостить?

– Зрелища – первая дверь налево, хлеб тоже где-нибудь достанем, но это уже только моя задача, – усмехнулась Мелисса. – Оона, будь так добра, проводи, пожалуйста, – Оона решительно кивнула и даже гордо улыбнулась, словно подобное поручение было для неё в высшей степени лестно. – А ты, Габриэль… ты можешь пойти со мной?

Габриэль исподлобья посмотрела на Мелиссу. Ей хотелось выяснить, не пытается ли Мелисса таким образом вызвать её на откровенный разговор, темы которого она не знала, но предполагала, какой эта тема может быть. Она не могла задерживаться дольше: это показалось бы подозрительным. Поэтому Габриэль поторопилась ответить:

– Да, конечно, Мелисса, я уже иду.

Мелисса радостно улыбнулась. Глаза у неё были чистые, ясные, совершенно спокойные. Габриэль пристально смотрела в них и не находила никаких признаков презрения и осуждения (Габриэль была уверена, что её ненормальное отношение к Эстеллу не может вызвать никаких иных чувств). Оона повела толпу ребят в малую гостиную первого этажа, а Габриэль покорно засеменила следом за Мелиссой – на кухню, где ничто не менялось уже более десяти лет.

Мелисса пропустила вперёд Габриэль, затем зашла сама и плотно закрыла дверь. Габриэль угрюмо смотрела в окно. Полоски жалюзи, прикрывавшие его, были подняты, открывая вид на ровно подстриженный газон, посреди которого заботливый Боб Феллиот разбил несколько пышных клумб. На клумбах вились, поднимаясь к яркому синему небу, пышные цветы, названий которых Габриэль не знала.

Мелисса мелкими, практически беззвучными шагами подошла к кофемолке, загрузила в неё крупные душистые зёрна и нажала на кнопку. Под потолком кухни раздался бодрый треск.

– Красивая кофемолка, – не зная, что ещё можно сказать, заметила Габриэль и сразу же почувствовала, что этого говорить не следовало.

– Да, мне тоже нравится, – рассеянно ответила Мелисса.

Распахнув настежь дверь мерно гудящего холодильника, она закопошилась внутри, шурша целлофановыми обёртками и раздвигая что-то в стороны. Крепко сплетя руки между собой, Габриэль ожидала стремительного и страшного удара, который обязательно обрушился бы на её голову в то самое мгновение, когда Мелисса закрыла бы холодильник. Но Мелисса отнюдь не торопилась завершать свои поиски. Наверное, ей нравилось остужать кожу после убийственно жарких прикосновений солнца. Габриэль чувствовала себя взвинченной, настороженной, напуганной. «Зачем она меня позвала? – спрашивала она злорадно молчащий голос здравого смысла. – О чём она хочет со мной поговорить? Почему так долго молчит? Неужели же она знает? Но, если она знает, то отчего не накричала на меня сразу? И как она могла узнать? На чём я прокололась, где же я, чёрт возьми, ошиблась? Неужели я смотрела на него другими глазами? Да, да, было такое… я же старалась себя контролировать, но, как видно, у меня совсем не вышло… Да… и ещё я помню, что месяц назад, когда он спускался по лестнице мимо меня, я прикоснулась к его рукаву кончиком пальца, он даже не заметил… Но Мелисса увидела, наверняка увидела, она же стояла напротив! И я помню… тогда у неё был такой же странный взгляд…»

Сердце её быстро дрогнуло и облилось холодной неприязненной волной, когда она всё-таки задала вопрос, которого, конечно, тоже не следовало задавать:

– Мелисса… ты хотела меня насчёт чего-то допросить?

– Что? – удивлённо спросила Мелисса. Так как она по-прежнему копошилась в холодильнике, её голос звучал глухо и как-то отстранённо. – Почему ты решила, что я хочу от тебя чего-то добиться?

– Ну… ты меня сюда привела, а сама молчишь, – заливаясь краской, вздохнула Габриэль и развела руками. – Как будто ждёшь, чтобы я заговорила сама.

– На самом деле я не думаю, что мне нужно от тебя чего-то добиваться, – вздохнула Мелисса, – ведь ты мне всё рассказываешь, верно?

– Конечно, – без малейшей паузы, но дрогнувшим и изменившимся голосом проронила Габриэль.

«Конечно, я тебе рассказываю всё, кроме того, что я люблю твоего опекуна так сильно, что считаю саму себя ненормальной извращенкой», – прибавила она мысленно мрачным голосом.

Но Мелисса ей поверила: возможно, потому, что она не видела выражения её лица. Издав радостное восклицание, она пробормотала:

– Вот оно… – и извлекла из холодильника огромную банку с шоколадной пастой. – Габриэль, ты же поможешь мне приготовить всем бутерброды?

– Естественно…

Несмотря на то, что Мелисса, казалось, действительно ничего не знала и даже ни о чём догадывалась, Габриэль ей не верила. Она искала подозрительное движение и взгляд, готового мгновенно выдать ложь, но не могла его найти. Его не было. Однако Габриэль не удавалось расслабиться. Она ждала, напряжённо ждала, когда вскроется её тайна, и, не желая самой себе признаваться, тайно желала этого.

Мелисса деловито разливала кофе по стаканам, Габриэль сомнамбулически, практически не осознавая своих действий, намазывала батон шоколадной пастой и устало косилась за окно. Находиться в замкнутом пространстве с Мелиссой наедине было выше её сил.

– Как ты думаешь, – вдруг спросила Мелисса, – а это ненормально, если человек видит призраки давно умерших людей?

– Что? – Габриэль изумлённо приподняла голову и широко распахнула глаза. – В фильмах?

– Нет, естественно, – устало вздохнула Мелисса и закатила глаза. На её щеках разрослись ярко-алые пятна. – Послушай, Габриэль, я спрашиваю, если бы живой реальный человек с глубокого детства видел призраков, причём не каких-то воображаемых, а призраков действительно существовавших людей, что ты сказала бы о таком человеке?

Габриэль помолчала, пронзая краснеющую Мелиссу пристальным взглядом.

– Ну… – старательно подбирая слова, заговорила она, наконец, – ну… я подумала бы… подумала… что этот человек… шизофреник.

– Вот как, – выдохнула Мелисса и отвернулась. Ярко-красные пятна на её щеках стремительно увяли.

– Но ведь меня тоже нельзя назвать полностью нормальной, – поспешно вставила Габриэль. – Получается, я не имею права судить этого человека.

– Именно ты и имеешь, – сердито отозвалась Мелисса, – если спрашивать одного человека о степени вменяемости другого человека, нужно выбрать сумасшедшего – но не окончательно сумасшедшего, который не отдаёт ответа в собственных действиях. Нужно выбрать обычного сумасшедшего, такого, как я или ты.

Габриэль краем рта улыбнулась. Ей страстно хотелось отложить в сторону все эти дела, которые были ей навязаны Мелиссой, повернуться и сказать с усталым смешком: «Ты вообще не понимаешь, насколько я на самом деле ненормальная».

На улице что-то металлически блеснуло, пробившись сквозь частые переплёты решётки заднего двора. Габриэль и Мелисса обе вытянулись, обе одновременно метнулись к окну и выглянули в него. Действительно, мимо особняка величаво скользил дорогой элегантный автомобиль. Ветровое стекло с водительской стороны было опущено, поэтому Габриэль и Мелисса смогли мельком увидеть лицо человека, сидевшего за рулём. Автомобиль полз крайне медленно, словно стремясь произвести неизгладимое впечатление на всех, кто мог его увидеть. Вёл его мужчина лет тридцати трёх, чрезвычайно похожий на Бертрама Эстелла, равно как и на всех Эстеллов вообще. Сбоку от мужчины сидела какая-то фигура, судя по всему, женская, но разглядеть её внимательнее не удавалось: фигуру укрывала тёмная тень.

Габриэль взглянула на Мелиссу с удивлением и плохо скрываемым испугом. Мелисса подалась назад, её глаза вдруг ярко блеснули, и её лицо сделалось страшным. Габриэль так и не удалось понять, боится она или столь сильно не желает, чтобы родственники Бертрама Эстелла снова переступили этот порог.

– Они приехали, – сдавленным голосом прошептала Мелисса. – Габриэль, идём! Одна я не справлюсь, это точно.

Не задавая никаких вопросов, Габриэль метнулась в дверной проём – Мелисса растворилась в нём мгновением раньше. В полутёмном коридоре она первоначально утратила чувство ориентировки, ткнулась лицом в вешалки, заполненные женской одеждой, споткнулась о тумбочку для обуви, наполненную небольшими кроссовками, балетками и туфельками разнообразных фасонов, неуклюже вытянула руки вперёд и, спотыкаясь, побежала с увеличенной скоростью. Мелисса уже была в приёмном холле. Она с трудом толкнула тяжёлую дверь, вынырнула на крыльцо и там растворилась в потоке яркого жёлтого света. Габриэль помчалась следом. Она подоспела ровно к тому моменту, когда автомобиль Эстеллов приблизился к воротам и величаво замер у них: ворота были закрыты. Распахнулась дверца со стороны водительской стороны. Первым вышел тот самый мужчина, которого они видели из окна. Этот мужчина отворил дверь напротив своего кресла и помог выбраться изящной светловолосой женщине, всю верхнюю половину лица которой затеняли широкие поля большой шляпы. Следом раздался ещё один хлопок – это у ворот появился парень примерно одних лет с Мелиссой и Габриэль, невероятно похожий на своего отца. Вся троица выстроилась у ворот и принялась с любопытством озирать просторный внутренний двор особняка. Габриэль скосила глаз в сторону Мелиссы; у Мелиссы явственны стали видны пунцовые пятна на лбу и на щеках.

– Итак… – прошептала Габриэль, – что ты будешь с этим делать?

Мелисса пожала дрожащими плечами и постаралась сделать своё лицо как можно более невозмутимым. Однако игра давалась ей с трудом: у неё дёргались губы, дрожало нижнее веко, глаза блестели слишком ярко, а на лице то появлялся, то пропадал болезненный румянец.

– Думаю, надо открыть, – сказала она таким же трясущимся, как и её руки, голосом. – И это сделаю я. Но Габриэль… идём со мной?

– А как же ребята? – Габриэль с подозрением взглянула в сторону ворот.

Троица, топтавшаяся за решёткой, уже давно заметила Мелиссу и теперь подавала ей активные знаки руками, головой и даже ногами (мальчик, приехавший с Бальтазаром Эстеллом и его женой, пританцовывал на месте – очевидно, единственно ради привлечения внимания). Мелисса тяжело вздохнула, её глаза поднялись к небу.

– Не я первая, не я последняя.

– Но ребята сидят в доме, они ждут, когда мы их накормим, а мы вот так от них уйдём, ничего не сказав?

Габриэль недоверчиво постреливала глазами на троицу Эстеллов за воротами: у неё не было даже отзвуков желания или сумасшедшего любопытства, по вине которого она так часто влипала в неприятности, как-нибудь связываться с этой семьёй. На взгляд Габриэль, и Бальтазар, и его супруга, и их сын выглядели крайне подозрительно (и Габриэль была в этом убеждена непреклонно, невзирая на то, что её и Эстеллов разделяло довольно внушительное расстояние).

– Мы всё равно к ним вернёмся, только уже не одни, – делано равнодушным тоном проронила Мелисса и стала спускаться по ступеням.

Для Габриэль, привыкшей видеть её ссутулившейся и опустившей голову, будто выискивающей под ногами невидимых микробов, было вдвойне непривычно и удивительно видеть, как она выпрямляет спину – впервые за время их знакомства, – и принимает такой суровый и холодный вид, который принимала миссис Хаэн, когда к ней заявлялись нежеланные гости. Вокруг Мелиссы неожиданно поплыли странные незримые волны уверенности в своих силах. Габриэль повиновалась скорее по зову инстинкта, нежели вдруг очнувшегося здравого смысла (тот, словно обезумев, приказывал ей немедленно повернуться и броситься в дом, а, может быть, даже изобрести какой-нибудь благовидный предлог и убежать через задний двор, пока Эстеллы не преодолели ворота и с ними не пришлось разговаривать либо созерцать их на близком расстоянии). Габриэль неохотно потащилась за Мелиссой следом. Их длинные тени прочертили чёрные полосы по асфальту. Оставляя позади крылечные ступени, Габриэль мысленно спрашивала себя, зачем она это делает и не поздно ли ещё умчаться. Она продолжала задавать этот глупый вопрос даже тогда, когда время её, очевидно, вышло: Мелисса сняла с пояса широкое и тяжёлое на вид кольцо, унизанное ключами разнообразных цветов и размеров, и отперла висячий замок на воротах.

– Добрый день, – быстро заговорил глава семьи, выглядывавший сквозь прутья, – Вы, вероятно, Мелисса Эстелл? Могу ли я поговорить с Вашим опекуном?

– Да, я Мелисса, – не здороваясь, с вызовом ответила та. – А поговорить с моим дядей, – она особенно подчеркнула это слово, со значением приподняв брови, – никто из вас сегодня не сможет, потому что он целый день пробудет на работе.

– А завтра? – с надеждой спросил Бальтазар Эстелл.

Мелисса сделала вид, будто серьёзно задумалась, хотя Габриэль хорошо понимала по злорадному неприязненному блеску в её глазах, каков будет ответ, и, как и следовало ожидать, она не ошиблась.

– Не думаю, – безжалостно отчеканила Мелисса, – поскольку он работает без выходных, с восьми утра до восьми вечера, иногда даже дольше.

– В свободное от работы время, – проронил Бальтазар Эстелл, не предпринимая пока, однако, никаких попыток к тому, чтобы проникнуть внутрь, – скажем, завтра?

– Нет, – упорствовала Мелисса. – Вы, сэр, можете себе представить, что Вы оказались бы способны вести приятную беседу, когда перед этим проработали без отдыха половину суток или даже больше?

– Послушайте, но мне нужно с ним поговорить, – загорячился Бальтазар, – не могли бы Вы хотя бы передать ему мои слова и попросить у него позвонить мне, когда он вернётся домой?

– Это можно, – снисходительно проронила Мелисса и слегка наклонила голову в знак согласия, – только, сэр, скажите мне сначала, по какой причине Вы желаете говорить с моим дядей. Не думаю, что он согласится тратить своё время на то, чтобы вспомнить прошлое с дальним родственником.

– То, о чём мы собираемся говорить, – приподняв бледный острый нос, надменно отчеканил Бальтазар, – не следует знать молоденькой девушке вроде Вас, юная леди.

– Тогда сами звоните дяде, – набычилась Мелисса, – и пытайтесь его выловить. Как Вам такой вариант? Я не собираюсь помогать Вам, не зная, чего Вы хотите от нас с дядей!

Габриэль заметила, как мадам Эстелл потянула мужа за рукав в свою сторону и что-то быстро прошептала ему на ухо. Арчибальд Эстелл, встревоженно крутившийся на каблуках чуть в стороне от родителей, смущённо и настороженно поглядывал на девочек, которые вдвоём стояли на пороге и не пропускали гостей даже во двор. Габриэль вдруг подумалось, что Бертрам Эстелл, окажись он здесь, не одобрил бы подобного поведения, и невольно отступила на несколько шагов в сторону. Мелисса сердито поймала её за запястье и притянула к себе снова. Арчибальд Эстелл вздохнул и отвернулся. Он медленно отошёл к машине и присел возле неё на корточках, очевидно, ожидая, когда его родителям надоест биться лбом о непробиваемую стену равнодушия и неприязни Мелиссы, и они вернутся домой, в Стеджерсон-таун. Габриэль почувствовала, как внутри неё, тут же агрессивно выпустив когти, проснулось несвоевременное и в некотором отношении даже глупое чувство – ревность. Она ревновала родственников Эстелла к нему самому, как будто у них были столь хорошие отношения, что встреча после долгой разлуки могла отнять у неё, у Габриэль, крохи того внимания, что она получала как подруга его приёмной дочери. Она злобно зыркнула на Арчибальда Эстелла исподлобья, только её взгляд не принёс никакой пользы, поскольку Арчибальд Эстелл смотрел совсем в другую сторону.

Бальтазар Эстелл, меж тем, видимо, понял, что без предоставления Мелиссе адекватных объяснений он не сумеет продвинуться дальше ворот усадьбы.

– Это касается его отца, – сказал Бальтазар, наконец. – Это касается Энтони Эстелла и материальной помощи ему – так и передайте, юная леди.

– Хорошо, – согласилась Мелисса, но явно неохотно, – передам. А пока, думаю, вы предпочтёте отдохнуть (Габриэль предостерегающе ткнула Мелиссу локтем в бок, но это не подействовало), ведь вы проделали столь долгий путь…

Вперёд выступила мадам Эстелл. Из-под широких полей шляпы её лицо по-прежнему было трудно различить, и единственное, что Габриэль удалось рассмотреть в нём, были её тонкие и бледные, будто от малокровия, губы, которые на мгновение разомкнулись, открывая старательно отбеленные зубы. Голос у мадам Эстелл был высокий, но со странной хрипотцой, будто она недавно переболела либо же этот голос не был ей свойственен. Мадам аккуратно поправила шляпку на своей голове: кажется, ей не хотелось, чтобы девочки видели её лицо, и промолвила:

– Что ж, я премного благодарна Вам, юная леди, за эту любезность. К слову сказать, это же единственная любезность, которой мы от Вас дождались, невзирая на то, что мы являемся Вашими родственниками и Вы должны были бы проявлять по отношению к нам больше вежливости.

Мелисса скривилась, у неё злобно засверкали глаза: она совсем не с этой целью предлагала Эстеллам отдохнуть у себя. Однако и она, и Габриэль понимали, что теперь ссориться открыто нельзя, поэтому им придётся сдаться – хотя бы на время. Они одновременно посторонились, образовав позади ворот нечто вроде арки, сквозь которую Эстеллы торжественно прошагали: сначала мистер Эстелл, приставлявший ладонь козырьком ко лбу и щурившийся, затем миссис Эстелл, губы которой были презрительно поджаты, и, на значительном расстоянии от них, Арчибальд Эстелл, с мрачным и усталым лицом. Он протрусил мимо девочек, не взглянув ни на одну из них и ни с одной не поздоровавшись.

– Грубиян, – шёпотом сказала Мелисса Габриэль.

– Но ведь и ты не лучше, – заметила Габриэль также пониженным тоном.

У мадам Эстелл, видимо, был неплохо развит слух, поскольку она обернулась и проницательным догадавшимся взглядом обвела их из-под сдвинутой назад шляпы. Мелисса и Габриэль вздрогнули и обе невольно налились стыдливой краской. Габриэль потрясла головой первая, лишь бы согнать неуместный румянец и рассмотреть лицо мадам, пока та снова не спряталась под шляпкой. Впрочем, теперь она, кажется, и не собиралась этого делать.

Красоту, схожую с такой, какой обладала мадам Эстелл, традиционно называли «классической». У неё были тонкие черты лица, всю прелесть и правильность которых портили уродливый, странного болотного оттенка, свет в прищуренных ярко-зелёных глазах затаившейся хищницы, и очень бледная кожа, которую мадам, очевидно, старательно берегла от солнечных лучей. Она шагала с горделивым и уверенным видом, не сомневаясь в том, что всё, что есть лучшего и интересного в этом мире, муж, сын либо окружающие обязаны раздобыть и сложить к её ногам. Габриэль невольно держалась в стороне от миссис Эстелл: то ли почтительность, то ли страх перед нею не позволяли приблизиться.