Текст книги "Дневники. Я могу объяснить многое"

Париж и Страсбург

Моя мать радовалась моему приезду в Париж больше, чем я. Если сына из Будапешта позвали в Париж, значит, он того стоит. Мать беспокоилась обо мне – и беспокоилась не без оснований: в ее памяти были свежи мои безумства, за которые мне до сих пор стыдно. Она почему-то решила, что ее брат Пая «сбил меня с пути», пригласив в Будапешт. Ей казалось, что ради работы в Американской телефонной компании я бросил учебу. Я несколько раз писал ей, что все не так, что я ничего не бросал, просто предложение Паи оказалось весьма своевременным, но она мне не верила. Но приглашение в Париж подтвердило, что я встал на путь истинный и не сворачиваю с него. Тем не менее в каждом письме мать предостерегала меня от парижских соблазнов. Какие соблазны? Единственным моим соблазном было плавать по утрам в Сене. Это меня освежало. Жил я в отвратительных условиях – снимал грязную комнатку у жадной и вредной старухи в квартале Сен-Марсель. На что-то лучшее у меня не хватало денег. Жилье в Париже стоило баснословно дорого, к том же я помогал матери и попутно частями выплачивал ей те деньги, которыми она оплачивала мои проигрыши и мою учебу в Праге. Работать с электричеством опасно. В Будапеште я был свидетелем двух трагедий. Мне хотелось, чтобы у матери были кое-какие накопления на тот случай, если со мной что-то случится. Так мне было спокойнее. К тому же элементарная порядочность требовала возврата денег, которые мать потратила из-за моей глупости. Если бы я не играл, то не был бы исключен из Высшей технической школы и доучился бы там, получая стипендию.

К счастью, мне часто приходилось разъезжать по разным городам, так как я был инженером по монтажу и ремонту электрических установок, поэтому в своей убогой комнате я ночевал не более семи-восьми дней в месяц. Во время приема на работу директор парижского отделения Леопольд Ро[49]49
  Видимо, некоторые имена в воспоминаниях Теслы намеренно изменены. На самом деле парижским отделением компании Эдисона руководил человек с другой фамилией. Но раз уж Тесле захотелось вывести его под именем Леопольда Ро, то пусть так и будет.


[Закрыть] сказал мне, что в компанию Эдисона обычно не принимают инженеров с таким маленьким опытом, как у меня, и что он сделал для меня исключение только благодаря рекомендации Пушкаша. Я был благодарен ему за доверие и изо всех сил старался оправдать его. За полгода мне удалось доказать Ро, что он не ошибся, приняв меня на работу. К Рождеству мне были выплачены премиальные – небывалый случай для сотрудника, проработавшего в компании меньше года. Освоившись в компании, я замолвил словечко за Антала, который тоже хотел здесь работать. Реверди взял его на работу. Мне было очень приятно сознавать, что со мной считаются. Доверие и уважение окрыляли меня. Я старался не только делать свое дело, но и постоянно что-то улучшал, придумывал, совершенно не думая при этом о патентах. А вот Реверди помнил об этом и методично патентовал все мои изобретения, но только не на мое имя.

Мой звездный час в Континентальной компании Эдисона настал в октябре 1883 года после одного печального происшествия. Во время открытия вокзала в Страсбурге на вокзальной подстанции произошло короткое замыкание. Возник пожар, обрушилась стена и за всем этим наблюдал сам кайзер Вильгельм I[50]50
  В то время Страсбург входил в состав Германской империи.


[Закрыть]. Скандал был невероятный, причем с дипломатическим привкусом. По поручению кайзера германский посол в Соединенных Штатах потребовал от Эдисона скорейшего исправления положения, то есть – строительства и новой электростанции. Срок установил кайзер, который сказал, что к 1 марта станция должна быть готова. То есть в нашем распоряжении было менее шести месяцев – невероятно короткий срок. Эдисон прислал Реверди грозную и очень длинную телеграмму, смысл которой сводился к тому, что в случае невыполнения требования кайзера все руководство парижского отделения будет уволено. Можно представить состояние Реверди и его помощников. После такого скандального увольнения их больше никуда бы не взяли. Вместе с «Peitsche»[51]51
  Кнут (нем.).


[Закрыть] в телеграмме Эдисона был и «Zuckerbrot»[52]52
  Пряник (нем.).


[Закрыть] – в случае строительства станции в срок парижское отделение получало 25 000 долларов премиальных. Реверди бегал по кабинетам и кричал, что отдаст всю премию тому, кто возьмется за строительство станции, но никто не брался сделать это раньше июля. Мне стало жаль его. Премия тоже привлекала – такая огромная куча денег! Я мог бы исполнить свою давнишнюю мечту – купить для матери новый дом. Дождавшись, пока Реверди вернется в свой кабинет (разговаривать на людях мне не хотелось), я пришел к нему и сказал, что берусь построить станцию в установленный кайзером срок. Реверди осыпал меня комплиментами (французы на это мастера), подтвердил свои слова относительно 25 000 долларов и отправил меня к инженеру Морису Бертлену, который строил первую станцию, для того чтобы тот ввел меня в курс дела. Все в компании были уверены, что после случившегося Бертлена уволят, но этого не случилось. Впоследствии мне стало известно почему, но эта причина настолько мерзкая, что я не хочу упоминать о ней. В помощники себе (руководителю строительства полагался помощник) я выбрал Антала. Мы договорились, что поделим премию пополам. Антал отчаянно нуждался в деньгах, поскольку любовницы, которых у него всегда было несколько, обходились ему очень дорого. В Париже все дорого – и жилье, и женщины, и провизия.

В Страсбурге меня встретили насмешками. Приехал очередной горе-инженер строить станцию! Мэр Страсбурга Ипполит Бозен смотрел на нас с Анталом как на заклятых врагов. Его можно было понять. Сорванное открытие вокзала чуть было не стоило ему должности. У Вильгельма I характер был суровым. Это чувствуется даже по фотографиям. Когда строительство пошло полным ходом и стало ясно, что станция будет построена в срок, мэр изменил свое отношение к нам и стал приглашать меня (но не Антала, ибо не считал помощника ровней себе) на ужины. Меня поразило, что мэр крупного города, считавший себя образованным человеком, не знал, что на свете существуют сербы, хорваты, боснийцы и черногорцы. «Почему у вас такое имя? – спросил меня он, когда я впервые пришел к нему в гости. – Вы грек или поляк?» Когда у меня в Америке спрашивают, кто такие сербы и где они живут, я всегда вспоминаю Бозена.

Работать нам с Анталом приходилось очень много. Второго конфуза быть не могло, поэтому мы держали под своим контролем все, вплоть до мелочей. Попутно я пытался докопаться до причины замыкания из-за которого начался пожар, опрашивая тех, кто оборудовал сгоревшую станцию. Это расследование я проводил по собственному почину, поскольку считаю, что причины любой аварии непременно должны быть установлены, чтобы не было бы повторов. Я пришел к выводу, что все произошло по халатности Бертлена и его помощника, некоего Тома, которые поручили установку «сердца» станции – генератора малоопытным людям, не надзирали за ходом работ и не произвели пробного пуска до церемонии открытия. Я изложил всю эту информацию в письме к Реверди и попросил Антала, помогавшего мне в опросах, засвидетельствовать истинность того, что я пишу. Но Антал посоветовал мне не писать об этом и сказал, что Реверди скорее уволит меня, чем Бертлена. Когда Антал объяснил мне причину (будучи гораздо общительнее, чем я, он знал все сплетни до единой), я переписал свое письмо.

Вместо одного пробного пуска, как это полагалось правилами, мы сделали три, благо время у нас было. Мы так старались, что станция была готова на шесть дней раньше срока. Возвращаясь в Париж, мы с Анталом чувствовали себя богачами. 12 500 долларов и сейчас внушительная сумма, а в те времена доллар стоил чуть ли не втрое больше, чем сейчас. Мы строили планы и гадали – дадут ли нам отпуск или нет. Отпуска очень хотелось, поскольку устали мы невероятно. Пока были заняты делом, усталости не чувствовали, но когда закончили, она навалилась на нас. Я хотел навестить мать и заодно приобрести ей новый дом. Представлял, как куплю его тайком от нее, а затем приведу ее и скажу: «Мама, теперь ты будешь жить здесь!» С таким же успехом я мог бы мечтать о том, как построить лестницу до Луны, потому что негодяй Реверди обманул нас, то есть – меня, потому что Анталу он ничего не обещал. Реверди обманул меня, а я невольно обманул Антала.

Меня не только цинично обманули. Меня вдобавок унизили, выставив дураком. Когда я пришел к Реверди за деньгами, он отправил меня к своему помощнику, тот – к бухгалтеру, а бухгалтер – опять к Ро. Я не сразу понял, что надо мной издеваются. Сначала я думал, что стал жертвой привычной французской безалаберности, но, пройдя по этому кругу дважды, понял. Высказав Реверди свое возмущение, я потребовал, чтобы он исполнил свое обещание. Реверди посмотрел на меня так, как учитель смотрит на непонятливого ученика, и снова отправил к помощнику. Я сказал ему, что он бесчестный человек и что я не желаю с ним работать. Антал не последовал за мной, а остался в компании, потому что боялся надолго остаться без работы. Отец Антала с некоторых пор перестал давать ему денег, сказав, что не намерен содержать взрослого сына, которому давно пора научиться жить по средствам. Антал не имел за душой ни гроша и жил от одной получки до другой. У меня тоже практически не было сбережений, но я не мог оставаться в компании после такого унижения.

Я решил ехать в Россию.

Россия, в которой я никогда не был

Работая в Будапеште и в Париже, я часто сталкивался с русскими инженерами. В основном это были те, кого вынудили покинуть родные края политические причины. То время было весьма неспокойным для Российской империи. Убийство императора Александра Второго отразилось на судьбе множества людей. Я никогда не интересовался политикой и не знаю, насколько опасными были мои знакомые русские, но инженерами они были хорошими. Я жадно слушал их рассказы о России и мечтал о том, чтобы там побывать. Когда я ушел из Континентальной компании Эдисона, у меня появилась мысль о том, что можно не просто побывать в России, но и поработать там. Русский язык близок к сербскому и за время общения с русскими я освоил его довольно хорошо. Один из моих русских знакомых Алексей Жаркевич дал мне рекомендательное письмо к профессору Московского университета Любимову[53]53
  Николай Алексеевич Любимов (1830–1897) был знаменитым русским физиком, занимавшимся различными разделами физики, в том числе и электромагнетизмом. Его магистерская диссертация, написанная в 1856 называлась: «Основной закон электродинамики и его приложение к теории магнитных явлений».


[Закрыть]. Любимов одно время работал в Париже[54]54
  В 1857–1858 годах Николай Любимов работал в лаборатории французского физика Анри Реньо.


[Закрыть], и здесь многие его помнили. Рекомендательное письмо было мне очень кстати, поскольку я не мог позволить себе отправляться в столь далекий путь, в незнакомую мне страну наугад. Денег, которые у меня были, хватило бы только на дорогу и оплату жилья на первых порах. Жаркевич, знакомый с моими изобретениями, заверил меня, что Любимов непременно даст мне работу в своей лаборатории или пристроит меня еще куда-то. Я купил несколько книг на русском языке, чтобы углубить свои познания, и начал готовиться к отъезду в Россию. Один из сотрудников Континентальной компании Эдисона по имени Чарльз Бэтчелор вдруг начал отговаривать меня. Бэтчелор хорошо знал Эдисона. Он считал, что я должен ехать не в Россию, а в Америку к Эдисону. Он тоже обещал мне рекомендацию и место. Я оказался между двух соблазнов. Россия манила меня гораздо больше, чем Америка, потому что это была хоть и незнакомая, но все же не чужая мне страна. Но, с другой стороны, Эдисон привлекал меня больше профессора Любимова. О Любимове я всего лишь кое-что слышал, а Эдисон был моим кумиром. Все решения я принимаю обдуманно. «Что мне надо?», – спросил я себя и ответил: «Иметь работу и условия для своих изысканий». Жаркевич говорил о моем трудоустройстве в Москве в общих чертах. Он обещал лишь то, что Любимов не оставит меня без дела. Бэтчелор же расписывал мое будущее в деталях, вплоть до зарплаты, которую мне предстояло получать в американской компании Эдисона. Он лил мед мне в уши столь усердно, что я выбрал Америку. Сыграло свою роль и мое тогдашнее отношение к Эдисону. Эх, если бы я только знал, чем все закончится! Дважды в жизни я совершал поступки, за которые не перестаю упрекать себя. Первым было мое пристрастие к играм, а вторым – выбор Америки вместо России.

В 1892 году я собирался выступит с лекциями в Петербурге, но потрясение, вызванное смертью моей дорогой матери, привело к болезни, которая изменила мои планы. Вот так мне дважды не удалось попасть в Россию.

Я внимательно слежу за тем, что происходит в России. Стараюсь получать сведения не только из газет, которые врут сплошь и рядом, но и от очевидцев. Я приветствовал русскую революцию, которая установила принципы справедливости на одной шестой части земного шара. Перед Советским Союзом стояло и стоит невероятное количество трудностей, но страна их преодолевает. Русским повезло – у них есть социализм и Сталин. Счастлив народ, который имеет мудрого вождя. Я завидую русским и сочувствую моим соотечественникам, которыми правят трое случайных людей[55]55
  Для российского читателя надо пояснить, что после убийства югославского короля Александра Первого, произошедшего в Марселе 9 октября 1934 года, королем стал его 11-летний сын Петр (Петр Второй), при котором до его совершеннолетия был установлен регентский совет из трех человек: князя Павла Карагеоргиевича, бывшего главой совета, сенатора Иво Петровича и бана Савской бановины (начальника Савской провинции) Раденко Станковича.


[Закрыть]. Только под руководством мудрого и сильного правителя народ способен творить великие дела. В Советском Союзе что ни дело, то великое свершение. Меня приглашали на работу в Советский Союз, но сейчас я слишком стар для переездов и привыкания к новым местам. Но если бы было можно повернуть время вспять и вернуться на полвека назад, то я бы, ни секунды ни раздумывая, послал бы Бэтчелора с Эдисоном к чертям и уехал бы в Москву. В моей небольшой домашней библиотеке на самом почетном месте стоит сборник статей об Октябрьской революции, подаренный мне послом Советского Союза в Соединенных Штатах Сквирским[56]56
  Советский дипломат Борис Евсеевич Сквирский (1887–1941) высоко ценил талант Николы Теслы и настойчиво уговаривал его переехать в Советский Союз.


[Закрыть]. Я часто перечитываю его и с любовью думаю о стране, в которой уже вряд ли смогу побывать. Возраст имеет множество преимуществ и два недостатка – слабеет здоровье и все чаще приходится говорить себе: «Этого я уже никогда не смогу» или «Этого я уже никогда не успею». Возможно, что если бы у меня были бы дети и внуки, то ради их счастья я решился бы на переезд в Советский Союз и в восьмидесятилетнем возрасте, но ради себя одного уже не решусь. Я сказал когда-то Сквирскому: «Что толку тащить старые кости через океан? Переезжать стоит пока молод, чтобы принести новой родине как можно больше пользы, а не быть для нее обузой».

Я передал Сквирскому основную часть моего архива по «Мировой системе». В Соединенных Штатах эту идею осуществить уже не удастся – мне никто не даст денег. И в Европе тоже никто не даст. Очень обидно вспоминать о том, как я потерпел поражение буквально накануне победы. Я убеждал всех, что для завершения дела нужно всего 20 % от того, что было уже истрачено. Пятая часть! Я напишу о «Мировой системе» позже более подробно. Сейчас же просто хочу отметить, что передал архив в Советский Союз, поскольку только там может быть осуществлен этот проект. Сквирский сказал, что он не может дать мне гарантий, поскольку это не в его компетенции, но заверил, что мой архив будет тщательно изучен. Это меня успокоило полностью. Любой настоящий ученый (ученый, а не делец от науки!), ознакомившись с моим архивом, поймет что «Мировая система» не «утопический бред свихнувшегося старика» (это слова сенатора Гэрри)[57]57
  Адвокат Питер Гэлет Гэрри (1879–1957) был сенатором Соединенных Штатов Америки от штата Род-Айленд в 1935–1947 годах. От Савы Косановича мне стало известно, что вскоре после того, как Гэрри стал сенатором, Никола Тесла встречался с ним. Тесла надеялся, что молодой и энергичный Гэрри оценит идею «Мировой системы» по достоинству и поможет воплотить ее в жизнь. К тому времени Тесла был готов отказаться от всех патентов, которые будут получены в ходе создания «Мировой системы», в пользу тех, кто будет финансировать проект, и не претендовал ни на какие доходы, после того как система будет запущена. Он хотел только одного – увидеть собственными глазами, как работает его система. Гэрри не заинтересовался предложением Теслы и за глаза отзывался о нем, как о сумасшедшем старике, который носится с безумными идеями. Теслу такое поведение сенатора сильно задело. Он мирился с тем, что его называют сумасшедшим враги или журналисты, но он не ожидал подобного от сенатора Гэрри. Надо сказать, что Никола Тесла в старости очень боялся снижения умственных способностей и наступления маразма. Он старался как можно больше работать, считая, что постоянные тренировки идут только на пользу мозгу, ежедневно гулял и питался по особой системе, рекомендованной ему доктором-сербом Мирославом Джорджевичем. По свидетельству окружающих Никола Тесла оставался в здравом уме до последних дней своей жизни.


[Закрыть], а логично обоснованный и тщательно рассчитанный проект, осуществление которого принесет большую пользу человечеству. А уж на то, что приносит людям пользу, в Советском Союзе непременно найдутся деньги. В этом я уверен.

Я верен своим принципам. Если для советского народа мне ничего не жалко, то на все предложения, поступающие от немцев (ко мне обращаются то от имени Ленарда[58]58
  Филипп Эдуард Антон фон Ленард (1862–1947) – немецкий физик, лауреат Нобелевской премии по физике. Наряду с Йоханнесом Штарком и Максом Планком был одним из ведущих физиков Третьего рейха. Он отрицал теорию относительности Эйнштейна, называл ее «еврейской физикой», и противопоставлял ей «арийскую физику».


[Закрыть], то от имени Планка[59]59
  Макс Карл Эрнст Людвиг Планк (1858–1947) – немецкий физик, лауреат Нобелевской премии по физике, основоположник квантовой физики.


[Закрыть] Штарка[60]60
  Йоханнес Штарк (1874–1957) – немецкий физик, лауреат Нобелевской премии по физике. После присуждения Эйнштейну Нобелевской премии в 1932 году Штарк утверждал, что премия была присуждена незаслуженно и являлась выпадом Нобелевского комитета, находящегося под еврейским влиянием, против Германии.


[Закрыть], и др.), я отвечаю категорическим отказом. Честно сказать, меня удивляет немецкая настойчивость, происходящая не столько от силы характера, сколько от твердолобости. Что такое нынешняя Германия я хорошо представляю. Достаточно послушать то, что рассказывает о причинах, побудивших его к эмиграции Альберт Эйнштейн. Мы можем расходиться во мнениях с Эйнштейном в научных вопросах[61]61
  Никола Тесла был сторонником существования эфира, а Альберт Эйнштейн отрицал это.


[Закрыть], но не в политических.

Германия и Япония заключили пакт против Советского Союза[62]62
  Речь идет об «Антикоминтерновском пакте», или «Японо-германском соглашении по обороне от коммунизма», заключенном 25 ноября 1936 года в Берлине. Peter Goelet Gerry (September 18, 1879 – October 31, 1957) was an American lawyer and politician who served in the United States House of Representatives and later, as a U.S. Senator from Rhode Island.


[Закрыть]. Это вызывает тревогу. Но я уверен, что во всем мире нет силы, способной одолеть Советский Союз. Если даже сразу после революции не смогли одолеть, то уже никогда не одолеют. Работая сейчас с Вэном, я прекрасно понимаю, в какой сфере в первую очередь будут использованы результаты этой работы. Все мои значительные изобретения в первую очередь использовались военными. Мне никогда это не нравилось, потому что по натуре я человек миролюбивый и противник всяческих войн. В свое время я даже был вынужден некоторое время скрываться, чтобы избежать призыва в австрийскую армию[63]63
  Это случилось в 1874 году, когда Никола Тесла был вынужден скрываться у дальних родственников по отцовской линии в небольшом селе, расположенном в Динарских горах.


[Закрыть]. Я делал это не из трусости, а по убеждениям. Мне претит сама мысль о убийстве. Должно случиться что-то крайне значительное, чтобы побудить меня взять в руки оружие и стрелять в людей. Я мог бы сделать это, если бы речь шла о защите моей родины от врагов. Но защищать Австро-Венгерскую империю, которая нас (и не только нас) угнетала, я не хотел. Так вот, сейчас я не переживаю из-за того, что работаю на Военное министерство. Рано или поздно армии Соединенных Штатов придется сражаться с Гитлером, потому что такую гадину можно одолеть только сообща, всем миром. Я уверен, что новая мировая война будет и что, как и в прошлый раз, ее развяжут немцы. Несчастный ХХ век! С ним связывалось столько надежд, а он уже принес человечеству столько горя и принесет еще. Только и было хорошего в нынешнем веке, что русская революция, в результате которой появился Советский Союз. Я хорошо помню прогнозы 1918 года. Сначала все были уверены, что большевики продержатся несколько месяцев, потом месяцы превратились в годы. На сегодняшний день большевики у власти уже двадцать лет! Двадцать лет! Весь мир, который поначалу отвернулся от них, теперь признает их и сотрудничает с ними. Мне очень хочется, чтобы Сталин приехал в Соединенные Штаты. Очень хочу увидеть его, но сам уже не отважусь отправляться в столь далекое путешествие – несмотря на все мои старания, здоровье мое становится все хуже и хуже. До восьмидесяти лет я успешно воевал со старостью, а теперь она берет свое. Не очень быстрыми темпами, но все же берет.

Нью-Йорк. Компания Эдисона

6 июня 1884 года я ступил на американскую землю. Я был измотан тяжелым плаванием, я был голоден, как волк зимой, после длительного плавания земля качалась под моими ногами, словно палуба, но все неприятное не имело значения. Я добрался до Нью-Йорка и был счастлив. Счастье ударило мне в голову сильнее вина. Я был пьян от счастья.

Оказавшись в первый раз в Компании электрического освещения Эдисона, я не верил своему счастью. Позади у меня остались парижские разочарования и долгое, невероятно мучительное плавание на корабле. Когда по прибытии в порт я подошел к капитану, чтобы поблагодарить его за все, что он для меня сделал, капитан демонстративно отвернулся в сторону. Это случилось при свидетелях, которые начали усмехаться. Возможно, со стороны это и впрямь выглядело комично – я высокий и худой (а за время плавания я похудел невероятно) рядом с низеньким толстяком-капитаном. Но мне от усмешек оскорбление показалось еще более грубым. На американскую землю я ступил в самом плохом расположении духа, несмотря на то что ждал этого момента как величайшей радости. Во время плавания мне было тяжело, и я, как мог, пытался приободрить себя. Я внушал себе, что все случившееся со мной – к лучшему. Что бы было, если бы я получил обещанную мне премию? Я бы купил матери дом и продолжил бы работать в Париже. А сейчас я плыву в Соединенные Штаты к Эдисону! Я буду работать у лучшего изобретателя в мире (таким мне тогда казался Эдисон). Вместе с ним! Объединив наши умы, мы сможем создать нечто невероятное! И получать у Эдисона я буду гораздо больше, чем в Париже, так что дом матери куплю очень скоро. В своей идеалистической наивности я дошел до того, что вообразил, будто Эдисон компенсирует мне то, что я не получил в Париже. Он же должен был спросить, почему я вдруг ушел из его Континентальной компании и приехал в Нью-Йорк. Разумеется, я бы не стал скрывать причину. Тот Эдисон, который являлся в моем воображении, не мог допустить, чтобы его алчные сотрудники пятнали его репутацию, обманывая доверчивых людей. Он непременно восстановит справедливость, выплатит мне 25 000 долларов, а жадного и подлого Реверди с его помощниками выгонит к чертям. Знал бы я, чем все закончится! К 25 000 добавится еще 50 000! Но если бы не рисовать в воображении во время плавания радужных картин, то впору было прыгать от тоски за борт. Огромное безбрежное пространство океана оказывало на меня странное завораживающее действие. Оно пугало и манило одновременно. Время от времени, когда я глядел на воду, у меня появлялась безумная мысль – прыгнуть в нее и попробовать достать до дна. Голод, усталость, обида, качка… В таких условиях деятельность мозга не может не нарушиться. Хорошо еще, что не дошло до чего-нибудь большего. Одна женщина, плывшая в третьем классе, еврейка из Будапешта, сошла с ума на второй неделе плавания. Начала рыдать, умоляла, чтобы пароход повернул обратно и т. п. Ее пришлось изолировать в отдельной каюте. Рыдания ее разносились по всему пароходу и еще сильнее портили мне настроение. Спасение было только в одном – думать о хорошем, внушать себе, что нужно потерпеть еще немного и затем наступит замечательная во всех отношениях жизнь.

Если бы я сейчас нашел воров, обокравших меня в Париже перед отплытием в Нью-Йорк (их было двое – один отвлек меня, а другой обокрал), то обнял бы их, как родных братьев, и поблагодарил бы за сделанное мне предостережение, которого я тогда по глупости не понял. Уж казалось бы – чего проще? Украли у тебя билет и деньги, значит не нужно тебе плыть в эту чертову Америку. Вернись домой и подумай – правильно ли ты поступаешь? Но я не внял предупреждению и в результате получил то, что получил.

Лаборатории Эдисона поразили меня. Они были большими, их было много, при них имелся цех, производящий детали для экспериментальных машин, кругом сновало много народу и над всем этим царил Эдисон. Он удостоил меня беседы, в ходе которой я почти не говорил, а слушал и млел – Великий Изобретатель рассказывал мне о своих планах, перескакивая с пятого на десятое. Эдисон всем рассказывал о своих грандиозных планах, но так, что понять ничего было невозможно – набор общих слов, среди которых чаще всего звучали слова «грандиозно» или «невероятно». О том, почему я ушел из Континентальной компании, Эдисон меня не спросил. Он, конечно же, знал причину. Позже, когда я был обманут вторично, уже и самим, я понял, что такие трюки в его компаниях в порядке вещей – пообещать сотруднику крупную премию и не выдать ее. Экономия получается значительная. Например, если бы мне не была обещана премия, то я потребовал бы от Ро, чтобы в Страсбурге он платил нам с Анталом по меньшей мере в полтора раза больше обычного, потому что мы работали по 14–16 часов в день. Но с учетом обещанной премии было неловко требовать увеличения окладов. Более того – я и телеграммы в Париж отправлял за свой счет, а их приходилось отправлять очень часто – по три-четыре раза в неделю.

Я мог бы отдохнуть несколько дней, но предпочел выйти на работу уже на следующий день. Желание у меня было только одно, чтобы мне как можно скорее представилась бы возможность проявить себя, показать Эдисону, какого ценного сотрудника приобрел он в моем лице. «Если хорошо попросить Бога, то петух снесет яйцо», – говорят сербы. Мое желание исполнилось уже на следующей неделе, но, прежде чем я расскажу об этом, я сделаю небольшое отступление.

Эдисон был энергичным экспериментатором. Я уже писал об этом. Теорию он знал плохо и не умел мыслить так, как положено мыслить изобретателю. Он не пытался понимать, как будет работать то или иное изобретение, перед тем как запустить его в производство. Все недостатки выявлялись экспериментальным путем, в ходе эксплуатации, хотя больше половины поломок можно было бы избежать, если подумать, произвести дополнительные расчеты, провести испытания с повышенной нагрузкой. Работая у Эдисона, я постоянно вносил какие-то усовершенствования как в его экспериментальные образцы, так и в уже пущенные в производство. Эдисон всегда торопился сам и торопил своих сотрудников. Из-за этого нареканий на его изобретения было очень много. Можно сказать, что половина сотрудников его лабораторий была занята изобретениями, а другая половина – ремонтом.

Первым пароходом, который осветила компания Эдисона, был британский пассажирский пароход «Орегон». На нем одновременно (обратите внимание на это обстоятельство!) сгорели два генератора. Это случилось за несколько дней до отплытия «Орегона» в Саутгемптон[64]64
  Порт в Великобритании.


[Закрыть]. Помимо выхода из строя всего освещения, была и другая неприятность, более крупная – на пароходе возникла угроза пожара. Репутация Эдисона оказалась под угрозой. Вдобавок в случае срыва сроков отплытия ему пришлось бы оплачивать владельцу «Орегона», компании «Блю Рибэнд», понесенные ею убытки. Это могло уничтожить компанию Эдисона. Я не преувеличиваю. Дело в том, что энергичный Эдисон всегда был в долгах. Он не шел путем логики, а ставил множество дорогих экспериментов. Он занимал деньги для того, чтобы иметь возможность ставить эксперименты, ставил их, продавал изобретения, расплачивался с долгами и занимал деньги на новые эксперименты. Ущерб репутации плюс обязательство выплатить огромную сумму (срыв рейса трансатлантического парохода!) уничтожило бы компанию Эдисона[65]65
  Объективности ради следует отметить, что срыв рейса «Орегона» мог нанести крупный ущерб Эдисону, как репутационный, так и финансовый, но вряд ли бы это уничтожило компанию Эдисона. В 1884 году репутация Эдисона, как изобретателя и делового человека, была очень крепкой, и дела у него шли хорошо. Тесла, по понятным причинам, преувеличивает.


[Закрыть].

Эдисон был экспериментатором, а экспериментаторы в случае поломок действуют одним-единственным путем – разбирают установку и проверяют каждый ее узел. Демонтаж двух генераторов затянулся бы надолго. Потом последовала бы проверка узлов и монтаж новых генераторов. Вполне возможно, что Эдисону пришлось бы компенсировать «Блю Рибэнд» стоимость двух трансатлантических рейсов.

То, что творилось в парижском отделении Континентальной компании Эдисона при известии о пожаре на вокзале в Страсбурге, не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось в компании Эдисона в Нью-Йорке. Эдисон уволил всех причастных к установке освещения на «Орегоне» и инженера Дэвиса, который не смог разобраться в причине поломки. Дэвису поручил разобраться с генераторами Эдисон. После того как Дэвис не справился, Эдисон не знал, кому поручить ремонт. Сам он в подобные дела не совался. Во-первых, потому что был белоручкой, а во-вторых, не любил рисковать своим авторитетом. Юпитер должен быть лучше всех, невозможно представить, что он не способен в чем-то разобраться.

Желающих ремонтировать генераторы на «Орегоне» не было. Дэвис имел хорошую репутацию. Он служил у Эдисона не первый год. То, что Дэвис не справился, и то, как легко расстался с ним Эдисон, пугало других сотрудников, большинство которых, подобно Эдисону, были экспериментаторами, а не логиками.

Я же, в отличие от них, был логиком и унаследовал от предков умение работать руками[66]66
  «Тесла» по-сербски означает «тесло» – плотничий инструмент, похожий на гибрид топора и мотыги. Тесло используется для выделки изделий с вогнутой поверхностью – корыт, лодок и пр.


[Закрыть]. Я вызвался устранить поломку. Эдисон недоверчиво поглядел на меня и разрешил. Не стану углубляться в подробности, скажу только что на выявление причины у меня ушло около часа, а на ее устранение (генераторов было два) – восемь с половиной. Закончив ремонт, я около двух часов тщательным образом проверял каждый генератор для того, чтобы убедиться в отсутствии других проблем. Разумеется, можно было бы позвать помощников, но мне хотелось сделать все самому. Это выглядело бы очень эффектно – новичок за ночь починил оба генератора в одиночку! До отплытия «Орегона» оставалось меньше суток, когда я, грязный как трубочист, явился к Эдисону и дрожащим от радости голосом доложил, что оба генератора в порядке, он не поверил мне до тех пор, пока не побывал на «Орегоне» и не убедился в том, что я говорю правду. «Как вам это удалось?» – спросил он. Я объяснил ход моих мыслей и действий.

За подобный «подвиг» мне полагалась премия, но вместо этого я был «награжден» еще одной беседой с Эдисоном. На этот раз он предоставил возможность выговориться мне, и сама беседа длилась около полутора часов – невероятное время для вечно торопящегося Эдисона. Я смог подробно рассказать Эдисону о своем двигателе, работающем на переменном токе, и описать его преимущества. Я знал, что Эдисон сторонник постоянного тока, и ожидал дискуссии. Более того – я жаждал ее, потому что ничто в жизни не доставляет мне такого удовольствия, как научный спор с умным собеседником. Не правы те, кто говорит, что истина рождается в спорах. В спорах она не рождается, а оттачивается. Исчезают сомнения, оттачивается ход рассуждений, исправляются ошибки. Если мне не с кем поспорить относительно какой-то идеи, я спорю сам с собой.

К моему удивлению, Эдисон не стал со мной спорить. Он ограничился тем, что назвал мой двигатель «бесполезным» и «никому не ненужным». Я начал возражать, но мои возражения отметались со снисходительной усмешкой. Я горячился, а Эдисон был спокоен. Он вообще был чересчур спокойным для изобретателя. Оборвав меня на полуслове, он сказал, что я, вне всякого сомнения, талантлив и что моим талантам нужно найти должное применение.

Мой расчет оправдался. Отношение ко мне изменилось. Раньше меня не замечали, а теперь смотрели с уважением. Эдисон, проходя мимо меня, непременно останавливался и спрашивал, над чем я сейчас работаю. Я все время над чем-то работал, даже в свободное время. Успех окрылил меня и в ожидании следующего случая, когда я смог бы его закрепить, я улучшал все, что только можно было улучшить. Если бы я патентовал бы тогда каждое свое изобретение, то смог бы переехать из маленькой квартирки в Вавилоне (так я называл про себя Нижний Ист-Сайд из-за его пестрого населения)[67]67
  Один из старейших районов Нью-Йорка Нижний Ист-Сайд, который долгое время оставался беднейшей частью города, был преимущественно населен эмигрантами различных национальностей.


[Закрыть] в хорошее жилье и разом решить все свои проблемы, начиная с покупки дома для матери и заканчивая кардинальным обновлением гардероба. Я никогда не был щеголем и не гнался за модой, но в Нью-Йорке человека оценивают по тому, на сколько долларов он выглядит. Если ходишь в поношенном костюме и стоптанных ботинках, то ты неудачник и отношение к тебе соответствующее. Покупка же дома для матери была у меня тогда чем-то вроде навязчивой идеи. Мне очень хотелось сделать ей такой подарок. Я был молод и не понимал, что мать вряд ли бы обрадовалась. На старости лет очень трудно привыкать к новому.

Эдисон работал быстро, но небрежно. У него не было принято улучшать то, что уже работало. Закончив одно, сотрудники сразу же брались за другое. Вдобавок, далеко не у всех была хорошая теоретическая подготовка. Не хочу хвастаться, но улучшить конструкцию порой бывает сложнее, чем придумать ее. Другие сотрудники начали косо смотреть на меня, потому что я своими улучшениями демонстрировал превосходство над ними, но Эдисон всякий раз говорил что-то одобрительное и довольно скоро сам начал давать мне задания что-то доработать. Эдисон хорошо умел разбираться в людях. Хорошо и всесторонне. Он быстро подмечал индивидуальные особенности человека, быстро оценивал, на что тот способен и что ему лучше дается. Каждому из своих сотрудников Эдисон давал то дело, в котором сотрудник может проявить себя наилучшим образом. И еще Эдисон умел подобрать ключ к сердцу человека. Он освободил меня от моих рутинных обязанностей, заключавшихся в замене перегоревших ламп и мелком ремонте светильников, и поручил мне только доработку экспериментальных лабораторных образцов. Он понял, что похвала мне (его похвала!) дороже денег, и любое мое усовершенствование встречал чуть ли не аплодисментами. «Господа! Вот человек, который приехал в Америку, чтобы прославить ее!» стало у него расхожей фразой. Мне, бедному эмигранту-новичку было крайне лестно слышать такие слова от самого Эдисона!