Текст книги "Губитель максаров"

Остальные вольные братья вновь разделились на две части, только теперь одни вскарабкались на гребень обрыва, а другие спрятались за бортами лодки, которую Окш отогнал подальше от берега.

Вскоре показалось королевское войско, чей строй сужался по мере того, как отдельные отряды втягивались в проход между скалами и озером. Отправляясь в погоню, исход которой теперь был весьма проблематичен (одна только печальная судьба целиком погибшего флангового отряда чего стоила!), эти дураки прихватили с собой все свои знамена и даже военный оркестр, сплошь состоявший из барабанов, литавр и тамбуринов. В поселке оставили лишь лошадей, все время норовивших соскользнуть в глубокую воду.

Когда авангард экспедиции уже достиг импровизированной баррикады, ее арьергард еще только ступил на узкую полоску берега, разбитого многими сотнями ног в кисель.

Едва Шед произвел первый выстрел, в упор сразивший вражеского знаменосца (королевские воины уже вынуждены были двигаться гуськом), как лодка поравнялась с хвостом колонны и засыпала его градом пуль. Почти одновременно со скал полетели увесистые камни.

Все дальнейшее происходило в точном соответствии с планом Окша, помешать которому не могли даже неизбежные для любого сражения досадные случайности. Спасти королевских стрелков мог разве что божий промысел.

Шед, практически неуязвимый для редких вражеских пуль, легко срезал любого, кто рисковал приблизиться к нему ближе чем на десять шагов, и вскоре напротив его баррикады выросла другая, мало отличающаяся от первой. Воины, лишенные свободы маневра, или гибли под градом камней, или вынуждены были, расставшись с оружием, бросаться в воду, где их тоже не ожидало ничего хорошего. Все попытки отступления пресекались дружными залпами с лодки.

Окш, пустивший дело на самотек и занятый только рулем да мотором, поинтересовался у своих пассажиров, как те относятся к проблеме военнопленных.

Оказалось, что такой проблемы для них не существует. Пленный – это мрызл, на котором даже пахать можно. Или какой-нибудь выходец из далеких краев. За тех и выкуп иногда дают. Если не золотом, то лошадями или райскими птицами. А какой пленный из твоего бывшего соседа? Одни только пустые хлопоты. Работать не хочет, выкуп платить отказывается да еще местью угрожает. Обойдемся нынче и без пленных. К рыбам пусть идут, к рыбам.

Теперь, когда война достигла апогея и герои (а в равной степени и мученики) стали появляться пачками, Хавр взял себе за правило как можно чаще наведываться в расположение обеих враждующих сторон. И везде его встречали как своего, охотно знакомили с самыми секретными донесениями, делились планами и пересказывали то, что по разным причинам в донесения попасть не могло.

Ничего удивительного в этом не было – и король, и верховный стряпчий могли усидеть на своих местах только до тех пор, пока их поддерживал Хавр.

После каждого из таких визитов начиналась настоящая работа – вылазки в районы военных действий, посещения только что освобожденных или, наоборот, только что захваченных поселков, кропотливый опрос свидетелей, а затем и предварительные контакты с новоявленными героями.

Для отвода глаз Хавр даже придумал себе соответствующую должность. В Королевстве она называлась «глава геральдической палаты», а в Вольном Братстве – «стряпчий наградной комиссии».

Он лично опрашивал всех особо отличившихся в схватках воинов, а потом решал, заслуживает ли очередной кандидат награды (обычно представлявшей собой некую денежную сумму) или ему нужно погеройствовать еще немного. Особое внимание Хавр обращал на молодежь – этих он даже по головке гладил и по плечу похлопывал, только почему-то всегда по левому.

В очередной раз посетив ставку главнокомандующего королевских войск, не так давно начавших успешное наступление на наиболее богатые зерном, мясом и рыбой районы Вольного Братства, Хавр, минуя роскошные шатры новоиспеченных маршалов, заглянул в скромную палатку, где усердные писари снимали копии с приказов, регистрировали донесения с театра военных действий, учитывали трофеи и вели счет потерям.

Старшим над писарями был давний агент Хавра, им же самим сюда и назначенный. В настоящий момент он занимался составлением памятной записки (по существу, шпаргалки) для главнокомандующего, который в военном деле понимал туго, поскольку его основная профессия – банщик – развитию стратегического мышления не способствовала. (Благосклонность короля он заслужил тем, что умел горячими компрессами лечить прострел.)

Писарь, смутно догадывавшийся об истинном месте Хавра в иерархии королевства, но и себе цену знавший, сдержанно кивнул гостю и без лишних разговоров развернул перед ним оперативную карту.

– Ты мне лучше все своими словами расскажи. Я в ваших значках ничего не понимаю, – расслабленно махнул рукой Хавр, тем не менее успевший в точности запомнить всю изображенную на карте диспозицию. – Мне это ни к чему. Меня геройские поступки интересуют. Имелись таковые с прошлого раза?

– Имелись, – кивнул писарь с усмешечкой. – Только не геройские, а ротозейские. Вблизи вот этого озера недавно была разгромлена крупная банда врага. Застали их сонными, частично истребили, а частично обратили в бегство. Отступать-то им вроде некуда. Кругом леса, болота. Позади озеро. Превосходство в силах на нашей стороне. Примерно пятикратное. Главаря ихнего пристрелили. И тем не менее окончательную победу одержал противник. Причем сокрушительную. Из наших уцелел лишь один человек. Сумел с помощью подручных средств перебраться через озеро.

– Действительно ротозейство. – Хавр изобразил на лице досаду. – И как только такое могло случиться?

– Доподлинно неизвестно, – продолжал писарь, огорченный поражением ничуть не больше, чем Хавр (у него уже и надежные бумаги на чужое имя были составлены, и по дешевке куплен домик в захолустье), – вроде заманили они наших воинов к каким-то скалам и чуть ли не камнями перебили. А потом топить стали. Это просто чудо какое-то! Ведь по нашим сведениям у этих оборванцев уже и пуль не оставалось. Как они такую силу одолели? Просто в голове не укладывается!

– Так ты говоришь, что их главарь погиб? – как бы между делом уточнил Хавр.

– Ага, – писарь зевнул. – Взят в плен и казнен на месте. Наш знаменосец опознал в нем своего заимодавца. Вот и расплатился…

– Жаль… Кто же тогда командовал бандитами в столь успешном для них бою? Тут без твердой руки и ясного ума дело не обошлось.

– Нашелся один, – скривился писарь, заглядывая в свои бумаги. – Не то Пика, не то Шило. Из бывших матросов…

– Матросы люди достойные, – кивнул Хавр. – Хотя бой-то происходил как раз на суше… Действительно, странно. Чудо, как ты говоришь.

– Это еще не все! – Писарь многозначительно поднял палец к потолку. – Дальше и не такие чудеса пошли. Этот проклятый Пика-Шило собрал под свое крыло все разрозненные банды, лживыми посулами склонил на свою сторону местное население, вооружил их чем попало и уже совсем в другом месте рассеял наши основные силы. Представляете, экипажи побросали самоходы, конница обратилась в бегство и растоптала свою же пехоту, обоз с боеприпасами заблудился в чистом поле, а кто не погиб и не попал в плен, тот дезертировал. Конечно, это еще не катастрофа, но о продолжении наступления и речи быть не может.

– Страх, значит, их всех обуял… – произнес Хавр задумчиво. – Беспричинный страх…

– Причинный или беспричинный – я не знаю, – осклабился писарь, видевший врагов лишь на виселице. – Но некоторые заиками стали. В том числе и наш главнокомандующий.

– Кстати, а что он сам думает по этому поводу?

– Что ему думать… Пьет с горя. После того, как от смерти чудом спасся, из походной бани не вылазит. Ванны из горячего вина принимает. Если король про наши подвиги узнает, так утопит его в этой ванне.

– А король, значит, истинного положения вещей не знает?

– Как можно! – Писарь даже глаза закатил. – Донесения составляются в крайне неопределенной форме. Дескать, ведем затяжные бои в условиях непроходимой местности. Уничтожили не поддающееся подсчету количество врагов, но и сами несем потери.

– Значит, так! – Хавр, до того пребывавший чуть ли не в истоме, вдруг резко подобрался. – Иди сейчас же к этой пьяной свинье и от моего имени прикажи ему немедленно собирать новое войско. Деньги для жалованья новобранцам и закупку оружия сюда доставят безотлагательно. Потом спрошу с него за каждую монетку. Если в стране не осталось жестянщиков, способных воевать, пусть нанимает мрызлов, волков, медведей, демонов, кого угодно! Это его единственный шанс избежать королевского гнева. Все ясно?

– Яснее не бывает.

– А это вот тебе… На мелкие расходы… Купи себе новые перья на шляпу. – Хавр высыпал поверх карт горсть золотых монет, за каждую из которых можно было приобрести целую дюжину новых шляп.

– Премного благодарен! – Согласно нововведенному порядку писарь неловко припал перед благодетелем на колено.

– Ладно, ладно. – Хавр осторожно оттолкнул его. – Ты мне лучше того спасшегося приведи… Который озеро переплыл. Это ведь тоже своего рода подвиг.

Спустя не так уж много времени изрядно поколесивший по стране Хавр сидел уже совсем в другой палатке и разговаривал с другим писарем, носившим на шляпе не перья, а круглую матерчатую кокарду с эмблемой Вольного Братства. Предыдущему агенту он и в подметки не годился, а уж гордого звания войскового писаря вообще не заслуживал. Не писарем он был, а писаришкой, но, к сожалению, кроме этого недотепы, обращаться здесь было больше не к кому.

– У вас тут, как я слыхал, что не стычка, то успех, – говорил Хавр, брезгливо отстраняясь от лохматого пса, делившего палатку на равных правах с писаришкой. – Враг повсеместно обращен в бегство. Огромные трофеи. Для пленных не хватает ни веревок, ни столбов. Кого надо благодарить за это? Кто заслужил награду за доблесть?

– Разве не верховный стряпчий является вдохновителем всех наших побед? – заюлил писаришка.

Хавр покосился по сторонам, а затем рывком притянул писаришку к себе. Слова его были просты, доходчивы и негромки:

– Еще раз брякнешь что-нибудь подобное, пойдешь рядовым воином в штурмовой отряд. Есть там такие, которые в бою на себе взрывное зелье таскают. И на вражеских укреплениях вместе с ним подрываются. Если я тебя, шельма, о чем-нибудь спрашиваю, отвечай точно и коротко.

– Многие отличились, – промямлил перепуганный писаришка. – Я это так сказал… Сдуру… Пошутить хотел… Проявите великодушие… Простите…

– Прощу, если впредь верно служить будешь, – пообещал Хавр. – Ты про бой у озера что-нибудь знаешь? Про самую первую победу, когда наши храбрецы королевских гадов камнями побили?

– Ой, тут про это столько слухов ходит, что сразу и не разберешься!

– Но ведь там многие себя героями проявили. Особенно этот… как его… Шило.

– Пика! Шед Пика! – радостно закивал писарь.

– Кто он хоть такой?

– Раньше простым воином был. Даже многозарядку ему не доверяли. С копьем ходил. А теперь уже старший брат второй степени. Под его началом тысячные отряды ходят.

– Ты сам-то хоть знаешь его?

– Видеть-то видел, – замялся писаришка. – А разговаривать не приходилось.

– Что так?

– Кто теперь он, а кто я? К нему сейчас так легко не подступишься.

– Как я посмотрю, порядки у вас еще почище, чем при королевском дворе. А еще вольными братьями называетесь.

– Сами знаете, что теперь и братья на категории делятся. Раньше было три, а теперь двенадцать. Вот вам и вся воля.

– Ну это не твоего ума дело… Ты лучше скажи, какой этот Шед из себя? Может, я его и знал раньше. Высокий, светлоглазый, с бритой головой. И рука сухая, в локте не сгибается. Он?

– Нет! – категорически возразил писаришка. – Шед Пика рост имеет действительно не маленький, но в остальном вполне обычный человек. Глаза темные. Волосы, как шерсть у нестриженого барана. Обе руки нормальные. Правой пьет, левой наливает. Спутали вы что-то…

– Может, и спутал… Ну ладно, к этому вопросу мы еще вернемся. А сейчас я хотел бы побеседовать с кем-нибудь из его соратников. Ведь и среди них должны быть герои. Для лихих воинов нам наград не жалко.

– Каких соратников? – сразу насторожился писаришка. – Которые вместе с Шедом у озера сражались?

– Именно!

– Нет их уже в живых, – писаришка скорбно потупился. – В следующем же бою и погибли. Шли в первых рядах и приняли на себя главный удар врага. Полегли, как трава под косой. Даже в могиле вместе лежат. Могу показать.

– Вот так номер! – искренне удивился Хавр. – Неужели ни один не уцелел?

– Подождите-ка… – На лице писаришки появилось растерянное выражение. – Один, кажется, остался… Или нет… Нет, все погибли, точно! Я списки самолично переписывал.

В то же самое время на другом конце лагеря Окш бесцеремонно разбудил Шеда Пику, крепко спавшего после вылазки во вражеский стан.

Бывший матрос, благодаря необыкновенному стечению обстоятельств занимавший сейчас одну из самых высоких ступеней в иерархической лестнице вольных братьев, жил в состоянии перманентного ужаса перед этим загадочным человеком, официально состоявшим при нем в должности не то советника, не то душеприказчика.

Даже в разведке, даже в рукопашном бою Шед Пика не отдыхал душою от чужого пристального внимания, способного и к месту приковать, и языка лишить, и заставить говорить что-то такое, от чего у него самого волосы дыбом вставали. Его жизнь была жизнью куклы-марионетки, которую смеха ради наделили сознанием, но лишили возможности самостоятельно управлять своими словами и поступками.

Шед корчился от страха, а ноги сами несли его вперед, навстречу пулям. Он готов был плакать над каждым погибшим братом и в то же время хладнокровно мостил болота гатями из человеческих тел. До этого никого не обидевший всерьез, он нынче пачками выносил смертные приговоры слабодушным, вороватым и нерасторопным.

Постоянно находясь в состоянии тяжелейшего душевного расстройства, Шед пытался лечить его то посредством баклажки крепкого вина, то с помощью карманной многозарядки, однако так и не сумел ни одурманить свою бедную голову, ни расколоть ее пулей.

Вот и сейчас он всеми своими силами цеплялся за остатки сна, дававшего хотя бы краткое забвение, но нависшая над ним ненавистная, постылая тень тянула жилы и выматывала душу.

– Вставай! – требовал Окш. – Не притворяйся. Я ведь знаю, что ты не спишь. Вставай или почувствуешь сейчас то же самое, что и тот ездовой, которого ты приказал бросить в котел с кипятком.

– Это не я приказал, а ты! – огрызнулся Шед (когда они оставались наедине, Окш иногда позволял ему такое). – Ты управлял моим языком! А сам я в это время рыдал в душе!

– Он продал врагам целый воз многозарядок. Сто штук. Сто твоих братьев завтра пойдут в бой безоружными. А королевские стрелки выпустят по ним на сто пуль больше. И это только за один залп. Ты размазня, а не воин.

– Разве я спорю! Да, я размазня! Да, я трус! Отпусти меня! Сделай опять простым копьеносцем! А еще лучше – убей! Я больше не могу так, понимаешь?

– Когда будет нужно, ты умрешь, но умрешь героем, – холодно ответил Окш. – И твоя смерть вдохновит других. Однако время для этого еще не пришло. Поэтому успокойся. Лучше будет, если ты успокоишься сам, без моей помощи… Вот так-то! А теперь отвечай, что ты видел, когда ходил в разведку? Где королевские войска?

– Мы дошли до самой реки… Не помню, как она называется. И видели только потухшие костры, обглоданные кости, брошенные повозки да свежие могилы. Мост сожжен, а на другом берегу слышен шум обозов, сигналы труб и лязг железа. Похоже, враги отступают.

– Или меняют позицию. – Окш был необычайно хмур. – Ты же знаешь, что опасность я чую нутром. Пока идет война и враг рядом, эта опасность просто роится вокруг, как мошкара над здешними болотами. Я уже стал привыкать к этому чувству. Но сейчас оно стало просто нестерпимым. Как чесоточный зуд. Вот я и думаю, с чего бы это? А что, если эта королевская сволочь хочет обмануть нас?

– Откуда им взять силы? – возразил Шед. – Их армия уменьшилась чуть ли не вдвое.

– За хорошие деньги можно собрать новую армию или даже перекупить половину нашей… Примером может служить тот возчик… Нет, что-то здесь не так. Пока сам не разберусь – не успокоюсь. И ты тоже хорош. Ведь обещал же привести языка.

– Впереди все пусто до самой реки. Мы даже собак не видели.

– Кто-то идет сюда! – насторожился Окш. – Кажется, вестовой.

Снаружи лязгнули скрестившиеся копья, и стражник гаркнул:

– Куда прешь, ублюдок! Старший брат отдыхает! И велел себя не беспокоить!

– Мне-то что! – презрительно фыркнул невидимый вестовой. – Пусть спит. А когда проснется, передайте, что к нему какой-то важный чин прибыл. Чуть ли не от верховного стряпчего. Награды раздавать будет.

– Всем? – живо поинтересовались стражники.

– Нет, только особо отличившимся.

Повинуясь безмолвному приказу Окша, Шед отдернул полог шатра и нарочито бесстрастным голосом промолвил:

– Пусть зайдет. Я приму его. Но много времени уделить не могу.

Когда торопливые шаги вестового затихли вдали, Окш сказал:

– С приближенными верховного стряпчего отношения портить не стоит. У тебя свои дела, у него свои. Прими его с почетом, но отшей побыстрее. Говорить старайся сдержанно и с достоинством. Однако не сболтни чего-нибудь лишнего. Не забывай, я буду неподалеку.

Напоминать об этом не стоило. Это и так сидело в голове Шеда как гвоздь.

После того, как подобающие случаю приветствия закончились, гость, скромно назвавшийся представителем наградной комиссии, передал Шеду устную благодарность верховного стряпчего, а от себя лично вручил мешочек с деньгами.

Шед равнодушно отодвинул подарок в сторону (ну зачем, спрашивается, деньги тому, кто мечтает о самоубийстве) и, запинаясь, поблагодарил тех, кто так высоко оценил его скромные заслуги. Среди вольных братьев особо витиеватый слог был не в чести, впрочем, бывшему матросу даже просторечье давалось с трудом. Обычно он изъяснялся словами, исходившими от Окша, но тот сейчас почему-то самоустранился.

Гость, в свою очередь, попросил Шеда поведать во всех подробностях об эпохальном сражении у озера, ознаменовавшем собою перелом в ходе военных действий.

Шед, чтобы хоть немного отдалить возвращение своего мучителя, затянул сбивчивый, косноязычный, лишенный внутренней логики и в общем-то лживый рассказ об истории, начавшейся позором и окончившейся триумфом. Так, например, в нем и словом не упоминался остров с маяком, его всесильный хозяин и десант в тыл королевских стрелков, а сама победа объяснялась только личным мужеством горстки вольных братьев и чрезмерной самоуверенностью врагов.

Хавр слушал вполуха, а сам тайком изучал собеседника, который вполне мог оказаться таинственным Окшем Сухоруким, на чьи поиски было истрачено столько времени, сил и денег.

Надо сказать, впечатление у Хавра сложилось самое удручающее. Конечно, он и не ожидал, что Окш Сухорукий будет по-прежнему соответствовать всем своим приметам. Но допустить, чтобы юноша, только еще входящий в пору расцвета, позволил – пусть даже из чувства самосохранения – так состарить себя, было просто невозможно.

У человека по имени Шед в начавших редеть волосах проглядывала седина, его нос и щеки покрывали склеротические прожилки, в уголках тусклых глаз копился гной, а из щербатого рта несло помойкой. Большинство очевидцев отзывались о нем как о храбром и стойком воине, остром на язык и быстром на решения, а Хавр видел перед собой опустившегося, сломленного жизнью, глубоко несчастного бродяжку, у которого не было сил даже на напускное фанфаронство.

Такой человек не мог совершить даже сотую долю того, что ему приписывали. Уж если Окш Сухорукий и был притворщиком, то притворщиком гениальным.

Рассказ уже близился к завершению, когда Хавр, немало времени проведший в беседах с единственным уцелевшим после побоища королевским стрелком, вдруг спросил:

– А кто был в лодке?

– Какой лодке? – натужно удивился Шед, которому строго-настрого было запрещено упоминать об этом эпизоде боя.

– В той, с которой ваши люди расстреливали арьергард вражеской колонны. Ведь если бы не лодка, они могли бы преспокойно отступить и не понести столь сокрушительных потерь.

– Никакой лодки не было. – Шед непроизвольно отодвинулся подальше от гостя и вдруг сорвался на матросский жаргончик, куда более привычный ему, чем речь недоучившихся законников и самодовольных купчишек. – Ты, прежде чем пердеть с наветренной стороны, сначала мозгами пошевели! Да тут на всем озере ни одной лодки нет, чтобы больше пяти морд вмещала! Кто из нее стрелять станет, если один на руле сидит, а другой на веслах? Три баклана? Да наплевала бы шваль королевская на такую силу! Ловишь на ухо? Нет? В наградную комиссию, наверное, специально таких остолопов, как ты, подбирают!

Дальнейший обмен мнениями не обещал быть продуктивным, и Хавр покинул шатер ни с того ни с сего разбушевавшегося героя. Резюме, высказанное им себе самому под нос, было предельно кратким: «Врет. И врет упорно».

Пребывая в состоянии крайней задумчивости, он едва не столкнулся с направлявшимся к шатру совсем еще молодым воином, лицо которого было обезображено глубокими, словно по ниточке проведенными шрамами. Но Хавра удивили не эти странные шрамы и даже не граничащее с подобострастием почтение, высказываемое юноше стражниками, а его проницательный быстрый взгляд.

На обратном пути Хавр не поленился сделать крюк, чтобы самолично осмотреть место боя, важнейшие детали которого со временем не только не прояснялись, а, наоборот, становились все более и более загадочными.

Ничего примечательного, кроме нескольких свежих братских могил, ему обнаружить не удалось. Ветер с озера крепчал, и волны, перекатываясь через узенькую полоску берега, еще недавно служившую ареной кровавого побоища, разбивались о скалы. Низкие тучи почти цеплялись за верхушку старого маяка, одиноко торчавшего посреди низкого, заросшего тростником островка.

Выгоревший до последнего дома поселок был безлюден, и только на причале Хавр обнаружил старика, время от времени тыкавшего острогой в мутную неспокойную воду. Сначала он не хотел разговаривать с чужаком, но золотая монета быстро развязала ему язык.

Старик поведал, что с детства жил в этом поселке, а в тот страшный день, когда победители, заподозрившие местных жителей в симпатиях к королевской власти, устроили резню, отлучился на ближайшую солеварню за солью. Терпеливо выслушав длинный перечень всех погибших родных и друзей старика, Хавр поинтересовался, нельзя ли поблизости найти лодку, чтобы переправиться на противоположный берег.

– Сожгли все лодки, – охотно пояснил старик. – Вместе с домами сожгли. Даже рыбачить теперь с берега приходится. Но если вам очень приспичило, могу плот сколотить. Как-нибудь и доберемся, если не потонем.

– Боюсь, не выдержит твой плот, – сказал Хавр с сомнением. – Ведь я же не один, а с попутчиками. Да и лошадей бросать не хочется.

– Так лошадей бы и лодка не взяла. В обход скачите. По берегу. Время, конечно, потеряете, зато надежней. – Старик уже в который раз нанес удар по невидимой рыбине и снова промахнулся.

– А говорят, здесь недавно видели большую лодку, – собственно говоря, это был главный вопрос, из-за которого и приехал сюда Хавр. – Такую, что и двадцать человек в ней свободно поместятся.

– Вот вы про что! Так бы сразу и сказали! Только это не у нас. Это у них. – Старик махнул рукой в сторону маяка. – Лодка и в самом деле славная. Большая, а главное, быстрая. Без весел и паруса ходит. Только я что-то давно ее не видел. Пропала, наверное, вместе с хозяином.

– Что же это интересно, за хозяин у такой замечательной лодки? – Хавру не нужно было предпринимать никаких усилий, чтобы скрыть свои истинные чувства: привычка к лицемерству уже давно стала его второй натурой.

– Пришлый человек, – охотно ответил старик. – По слухам – ученая шишка, а по виду – совсем еще сопляк.

– Один он жил?

– Двое слуг при нем состояли. Чужеземцы. Нашего языка почти не понимают и с мечами не расстаются. Это я для них рыбу ловлю. Платят хорошо, – он с гордостью продемонстрировал золотой, в точности похожий на те, от которых когда-то отказался Хавр, золотой из сокровищницы какого-то максара.

– Так ты говоришь, что хозяин исчез, а слуги остались, – задумчиво промолвил Хавр.

– Остались. Дом стерегут. А его с тех пор, как я вернулся, не видно.

– Надо же… Сопляк, а уже ученый и богатый… С чего бы это, как ты думаешь?

– Кто его знает! Может, он только с виду сопляк. В чужую душу ведь не заглянешь. Дед мой рассказывал, что раньше на земле жили колдуны, которые умели возвращать себе молодость. Что, если и он такой?

– Вряд ли, – покачал головой Хавр. – А ты случайно не заметил, руки у него нормально действуют?

– Еше как! Машут, что твои мельничные крылья. Вот только с лицом у него не все в порядке. Кто-то его крепко разукрасил.

– Вот так, так и так? – Хавр, никогда и ничего не упускавший из памяти, пальцем провел несколько линий по своему лбу и щекам.

– В точности! – подтвердил старик. – Так ты, наверное, знаешь его?

– Знаю не знаю, а кое-что слыхал. Овец он раньше воровал, вот его пастухи и разделали. Чтоб, значит, другим неповадно было.

– Ай-яй-яй! – опечалился старик. – А мы-то и не догадывались. Как в человеке ошибиться можно!

– Ты мне лучше вот что скажи. – Хавр перехватил древко остроги, которую старик в очередной раз занес над водой. – Как ты рыбу на остров доставляешь? Ведь говорил же, что сгорели все лодки…

– Зачем мне лодка? – удивился старик. – Встал на любое бревнышко да плыви себе, шестом отталкивайся. Здесь же мелко. При желании и пешком дойти можно. Если, конечно, портки замочить не боишься. Вон, видишь сбоку, где трава из воды торчит? Там в самом глубоком месте и по пояс не будет. Пора такая. Ветер воду от берега отгоняет. Потому и рыбы мало.

– Тогда веди меня на остров. – Хавр ласково улыбнулся старику и привычным движением сбросил с плеча многозарядку. – Тот человек, про которого мы здесь говорили, и в самом деле колдун. А слуги его вовсе не слуги, а овцы заколдованные. Мои, между прочим. Если я их сейчас не заберу, то хотя бы прикончу, чтобы чужаку не достались. А если ты, старик, помешать мне захочешь или хоть одно слово поперек скажешь, я заодно и тебя к праотцам отправлю. Так что шагай вперед!

Побоище у озера, говоря банально, подняло в душе у Окша настоящую бурю. Так резвящийся волчонок, настигнув какую-нибудь несчастную лягушку и отведав ее холодной крови, превращается в заправского хищника, твердо знающего о своем истинном предназначении.

Все, что было прежде: страсть к ремеслам, тяга к познанию тайн природы, увлечение древними книгами, кропотливая и тяжкая работа над клинком, – разом утратило для Окша интерес. Он понял, что рожден для побед, для кровавых утех войны и что отныне люди для него такой же материал, каким раньше было железо. (И это живое железо тоже нужно добывать, сплавлять в разных пропорциях, ковать, закалять, шлифовать и постоянно держать в готовности.)

Однако первые удачи не вскружили Окшу голову, и он никогда не забывал об осторожности. Дабы свести число свидетелей, знавших о нем хоть какую-то мелочь, к минимуму, он сначала приказал казнить всех пленных, потом позволил вольным братьям уничтожить рыбацкую деревню, а напоследок не пощадил и их самих, бросив в безнадежную контратаку на тяжелую кавалерию и самоходы врага.

Единственным, кто хотя бы приблизительно знал об истинной сущности Окша, был Шед Пика, человек заведомо обреченный, но пока необходимый, если не как щит, то хотя бы как мишень для излишней хвалы и напрасной хулы. На него списывали и жестокость, неизбежную в период превращения разношерстых банд в спаянную железной дисциплиной армию, и всяческие огрехи, проистекавшие от неопытности самого Окша. В перспективе участь Шеда была незавидной. Сыграв до конца свою роль, содержание которой знал только его юный повелитель, он должен был сойти со сцены, но обязательно со всеми надлежащими для такого случая эффектами.

При всем этом Окш не ставил перед собой никаких корыстных целей вроде достижения вершин власти или сказочного обогащения. Его увлекала сама стихия войны, непредсказуемая, коварная, одинаково способная и погубить, и прославить, сотканная из самых низменных страстей и самых высоких порывов души. Это была единственная область приложения сил, где Окш имел достойных противников – не жалких людишек, вся подноготная которых и так была у него на виду, – а Ее Величество Судьбу и столь неравнодушный к нему рок.

Конечно, Окш не забывал ни о Карглаке, постоянно преследовавшем его с какой-то не до конца еще ясной, но явно недоброй целью, ни о Генобре, искалечившей и заживо похоронившей несмышленого, хотя и далеко не безобидного ребенка. Он не собирался прощать их, своих главных врагов, но это была перспектива не завтрашнего и даже не послезавтрашнего дня. Сначала надо забрать все возможные призы в той игре, в которую он уже вмешался. И чем более хитроумным и стойким окажется противник, чем запутанней получится сюжет игры – тем большее удовлетворение ожидает его в финале.

У Окша было немало качеств, необходимых для великого полководца. Случись завтра генеральное сражение, он, без всяких сомнений, выиграл бы его. А в условиях затяжной братоубийственной войны, подлинные причины и движущие факторы которой оставались тайной за семью печатями, рано или поздно должна была сказаться его житейская и политическая неопытность. Ведь до сих пор Окш побеждал только в отдельных, пусть и кровопролитных стычках, где он держал под контролем если не всех, то хотя бы основных бойцов, да еще успевал оказывать угнетающее воздействие на противника. В массовом, длительном, обширном по площади сражении такое было вряд ли возможно. Однако Окш о своем единственном, а тем более быстро проходящем недостатке даже и не догадывался, как здоровый человек не догадывается о тех муках, что может принести тяжелая болезнь.

Сейчас он рвался в бой, злился на чересчур осторожных врагов и любыми средствами пытался отрезать им путь отступления в центральные районы страны. Единственное, что по-настоящему смущало его, было чувство постоянной опасности, не менее докучливое, чем зубная боль. Свыкнуться с этим оказалось невозможно.

Визиту чиновника из наградной комиссии Окш сначала не придал особого значения – погреться в лучах фальшивой славы Шеда и не такие птички прилетали. Он даже не счел нужным поинтересоваться темой их беседы (Шед был так запуган, что при всем своем желании вряд ли сумел бы сообщить что-либо компрометирующее).

Лишь возвращаясь после обеда в шатер, Окш невольно обратил внимание на этого невзрачного, слегка прихрамывающего человека с постным лицом канцелярской крысы и скрытным, ускользающим взором. Когда они разминулись на узкой тропинке, Окш, привыкший регистрировать для себя все мало-мальски любопытные факты, долго не мог понять, чем же таким удивил его незнакомец.