Текст книги "История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3"

24 мая оба отряда соединились и остановились в восьми переходах от Анапы у так называемой Талызинской переправы через Кубань.

Для сохранения связи и сообщения с Кавказской линией и Ейским укреплением были устроены этапные пункты с укреплениями. В Темишбеке был устроен главный опорный пункт, возведен редут и оставлен гарнизон с четырьмя орудиями под началом бригадира фон Кропфа. Точно такой же опорный пункт для Кубанского корпуса был устроен в Ейском укреплении. На переправе через Кубань по обоим берегам были возведены укрепления, и в них оставлено 422 человека пехоты с 4 орудиями под началом подполковника Брауна. Сообщение производилось при помощи паромов, понтонный мост, по которому переправлялись войска, был снят, потому что черкесы разорвали его пущенными по воде обрубленными деревьями. При Талызинской переправе Гудович оставил тяжелобольных, обозы и лишние тяжести. Сюда же приказано было доставить из крепости Св. Дмитрия месячный запас провианта для всего действующего отряда.

Снабдив войска 40-дневным продовольствием, генерал-аншеф Гудович 29 мая переправился на левый берег Кубани и двинулся к Анапе. В одном переходе от нее он соединился 8 июня с отрядом генерал-майора Шица, посланным из Крыма через Тамань. Соединение произошло при деревне Адалы на речке Нартпсухо. В отряде генерал-майора Шица было 800 егерей, 10 эскадронов кавалерии, 800 донских казаков, 14 орудий полевой артиллерии и 90 штурмовых лестниц. На следующий день войска двинулись к Анапе и в четырех верстах от нее были атакованы несколькими тысячами черкесов. Расположившись на высотах, неприятель пытался препятствовать нашей переправе через небольшую горную речку, но был разогнан авангардом бригадира Поликарпова. Черкесы рассеялись по горам, и генерал-аншеф Гудович остановил свои войска в виду Анапы.

Анапа издавна была центром, откуда распространялась религиозная пропаганда турок среди горцев. Названная фирманом султана ключом азиатских берегов Черного моря, Анапа сначала была окружена только земляным валом, но в 1781 году по повелению султана Гамида была возведена крепость при участии французских инженеров. Она состояла из семи бастионов, соединенных куртинами.

Крепость была окружена глубоким, широким и одетым камнем рвом, упиравшимся концами в море и имевшим протяженность более 700 сажен. За рвом тянулся вал, а за валом был устроен палисад. Со стороны моря Анапу защищали утесистые берега, а морская отмель мешала подходить к городу большим судам. Крепость защищалась гарнизоном, состоявшим из 10 000 турок и 15 000 татар, ногайцев, закубанцев и других горских племен, значительное число мелких вооруженных судов защищали Анапу со стороны моря. В крепости было 83 пушки и 19 мортир, значительные продовольственные и боевые запасы. Начальником гарнизона был трехбунчужный Мустафа-паша. При содействии Шейх-Мансура гарнизон и жители готовились к упорному сопротивлению.

12 июня по распоряжению Гудовича было заложено три батареи на 32 орудия, причем ближайшая находилась всего в 250 саженях от крепостного вала. Частыми вылазками и сильным огнем из орудий неприятель старался воспрепятствовать возведению батарей, но попытки его, задерживая наши работы, не воспрепятствовали, однако, окончательно устроить батареи. 19 июня был открыт огонь по крепости, а в ночь на 20-е от наших бомб и брандскугелей произошли пожары в разных частях города. Пожар продолжался до рассвета, причем было много взрывов, сгорело много домов, в том числе и дом паши. Полагая, что жители устрашены и пали духом, генерал Гудович в 8 утра 20 июня отправил паше письмо, в котором советовал сдать город, обещая свободный выход гарнизону и жителям, в случае же отказа угрожал, что Анапу ждет та же судьба, что и Измаил. Паша готов был принять предложение, но Шейх-Мансур настаивал на сопротивлении. Проповедуя священную войну с неверными, лжепророк добился, что вместо ответа на письмо турки открыли огонь по нашим войскам.

Не имея осадной артиллерии и постоянно тревожимый черкесами, появлявшимися на флангах и в тылу отряда, Гудович решил штурмовать Анапу, тем более что получил известие о появлении турецкого флота в устьях Днестра. Можно было с уверенностью полагать, что турецкий флот направлен на помощь Анапе и, быть может, имеет десант.

Весь день 21 июня шла подготовка к штурму. Гудович и остальные генералы разъезжали по лагерю, ободряли войска, представляя солдатам «всю славу успеха, стыд неудачи и бедствия, сопряженные с оным, в стране неприятельской, в стане, окруженном со всех сторон или морем, или врагами»[426]426
  Северная пчела. 1828, № 85.


[Закрыть].

Поскольку правая половина крепостного вала и рва имели меньший профиль, решено было вести главную атаку с этой стороны.

С наступлением ночи 21 июня лагерь был снят и войска разведены по местам, с которых должны были начать атаку. Ожидая, что горцы не останутся праздными зрителями, Гудович назначил для отражения их атак и защиты вагенбурга отряд генерал-майора Загряжского из 4000 человек. Остальные 8000 были разделены на пять колонн, начиная с левого фланга: 1-я и 2-я под началом генерал-майора Булгакова, 3-я и 4-я под командой генерал-майора Депрерадовича и 5-я генерал-майора Шица. Последняя колонна назначалась для атаки левой оконечности крепостного вала. Для поддержки атакующих колонн кроме частных резервов, находившихся за каждой, назначался общий под командой бригадира Поликарпова.

В полночь Гудович приказал открыть огонь со всех батарей, и под его прикрытием атакующие колонны стали приближаться к крепости. В час ночи стрельба батарей была прекращена, неприятель также замолк. За полчаса до рассвета была снова начата бомбардировка города, и войска двинулись на штурм. Неприятель заметил их, только когда первые две колонны наткнулись у крепостного рва на один из пикетов. Турки бросили в ров несколько светящихся ядер и открыли почти в упор картечный огонь. Несмотря на это, войска наши спустились в ров и стали приставлять лестницы.

Четвертая колонна левого фланга под началом полковника Самарина, наиболее удаленная от берега, первая взошла на неприятельский вал и, невзирая на отчаянное сопротивление, в котором принимали участие и жители города, утвердилась на нем.

Полковник Келлер, командовавший третьей колонной, видя успех Самарина, удвоил усилия и уже с частью своего отряда был на валу, но раненый упал в ров. Заступивший на его место майор Веревкин сумел удержаться на валу, но впоследствии был также сильно ранен.

Вторая колонна полковника Муханова овладела бастионом, а первая колонна полковника Чемоданова встретила большие препятствия: ей приходилось овладеть не только частью вала, прилегавшего к берегу, но и находившимся позади кавальером. Сумев достичь вала, колонна вынуждена была потом спуститься в ров и была выведена из затруднительного положения только подоспевшим резервом. Турки были вытеснены из кавальера, и русские открыли огонь по городу.

Когда колонны левого фланга торжествовали победу, пятая, или правая, колонна встретила величайшие затруднения. Она должна была, подойдя к валу, спуститься с берега и, пользуясь малой глубиной воды, обогнуть оконечность вала и атаковать с тыла.

Вместо того чтобы подойти скрытно, генерал Шиц отправил на лодках 50 егерей, чтобы отвлечь внимание неприятеля перестрелкой с моря. Егеря слишком рано открыли огонь и этим дали туркам возможность подготовиться к сопротивлению. Таким образом колонна Шица была встречена столь жестоким огнем, что не смогла дойти до контрэскарпа и стала отступать. Генерал Шиц вызвал резерв, сам встал впереди колонны и повел ее вперед. К этому времени подоспели батальон пехоты и три эскадрона спешенных драгун, посланные Гудовичем из главного резерва.

Независимо от этого, считая этот пункт атаки наиболее важным, Гудович отправил на помощь Шицу бригадира Поликарпова со всей кавалерией главного резерва. Конница, частью верхом, а частью спешившись, ворвалась в крепость, в которой, как и в городе, уже кипел жестокий рукопашный бой.

Турки в течение пяти часов отчаянно защищались, и наши колонны вынуждены были несколько раз отступать и затем вновь лезть на стену. Успех штурма был сомнителен, пока генерал-аншеф Гудович не двинул из главного резерва 600 мушкетеров и три эскадрона спешенных драгун. Прибытие свежих сил решило дело, и 22 июня в 8 часов утра Анапа была в руках русских.

«Во всю мою жизнь, – писал Гудович тестю графу К.Г. Разумовскому[427]427
  В письме от 24 июня 1791 г. Русский арх. 1876, т. III, 262.


[Закрыть], – не находил я себя в таком критическом положении».

Во время самого горячего боя у анапских стен 8000 закубанцев спустились с гор и атаковали с тыла наш вагенбург. Их встретили сначала гребенские и семейные казаки, а затем генерал-майор Загряжский со своим отрядом. Выдвинутый вперед Таганрогский драгунский полк бросился в атаку, несколько раз врубался в середину черкесов и заставил их отступить в горы.

В Анапе нами было взято 95 орудий, 130 знамен, значительные боевые и продовольственные запасы. Неприятель потерял убитыми и ранеными 8000 человек[428]428
  Весьма велико число утонувших. Многие из жителей во время штурма спешили сесть на суда и, переполняя их, тонули в морских волнах.


[Закрыть], было взято в плен 5900 мужчин и 7588 женщин. В числе пленных были начальник гарнизона Мустафа-паша, его помощник сын Батал-паши, много турецких чиновников и лжепророк Шейх-Мансур. Скрывшись в погребе, он упорно защищался и не хотел сдаваться до тех пор, пока генерал-майор Булгаков не послал сказать ему, что взорвет погреб. Тогда Мансур сдался и был отправлен в Петербург. Все же остальные пленные были высланы в Крым. Наш урон составил 930 человек убитых и 1995 раненых[429]429
  Рапорт Гудовича кн. Потемкину 22 июня 1791 г. Георгиев, воен. арх.


[Закрыть].

В день штурма Гудович отправил к князю Потемкину Астраханского драгунского полка секунд-майора князя Орбелиани с донесением, в котором писал: «Повеление вашей светлости исполнено. Сегодня в семь часов с половиною утра Анапа взята»[430]430
  Там же.


[Закрыть].

«Приятное известие, – отвечал князь Таврический[431]431
  В письме Гудовичу от 8 июля 1791 г. Моек. арх. Главн. штаба. Исходящий журнал кн. Потемкина.


[Закрыть], – о покорении Анапы получено здесь с совершенным и общим удовольствием.

Происшествие сие служит и к собственной вашей чести, и к славе победоносного российского оружия. По доставлении от вас подробностей знаменитого дела сего ее величество не оставит без достойного воздаяния и начальника и сподвижников его».

С падением Анапы находившиеся в Суджуке турки сожгли почти все дома, взорвали пороховые погреба и, оставив несколько пушек, бежали из крепости. Получив известия об этом, Гудович отправил небольшой отряд, который 30 июня без всякого боя занял Суджук. Найденные орудия были испорчены и брошены частью в море, а частью в колодцы, которые потом были засыпаны. Разрушив крепостные верки, отряд вернулся в Анапу.

За взятие Анапы и занятие Суджука императрица пожаловала Гудовичу орден Св. Георгия 2-й степени и богатую шпагу[432]432
  Письмо кн. Потемкина генералу Гудовичу от 19 июля 1791 г., № 1577. Там же.


[Закрыть]. Князь Потемкин приказал ему срыть все укрепления Анапы и возвратиться с войсками на линию.

На обратном пути Гудович подорвал батареи, засыпал ров, колодцы и выжег почти весь город. 10 июля русские войска оставили Анапу и 16 сентября прибыли на линию. Все горские племена, жившие по пути следования нашего отряда, спешили выразить покорность и готовность перейти в подданство России. Гудович приводил их к присяге и брал аманатов, но князь Потемкин не одобрил этого и приказал объявить им, что императрица освобождает их от подданства, «повелевая признавать их народами вольными и ни от кого не зависимыми».

«Генерал-аншеф Гудович, – доносил светлейший императрице[433]433
  Всепод. донесение кн. Потемкина 6 сентября 1791 г., № 66. Моек. арх. Главы, штаба. Исход, журнал кн. Потемкина.


[Закрыть], – дав им чувствовать сие великодушное вашего величества снисхождение, изъяснит, что спокойным единственно пребыванием, воздержанием от воровства и хищничества могут они сделать себя достойными высочайшего благоволения и оказать свою благодарность.

Я приказал также возвестить сим народам, что ваше величество повелеть изволили дозволить им для собственного их употребления брать соль из ближних к ним в Фаногорийском уезде озер безденежно и что могут они свободно для набирания оной приезжать, давая только наперед знать о своем приезде. Сие обяжет их к вящему восчувствованию милосердия вашего величества и послужит также к пресечению похищения людей, которое они делали, приезжая воровски за солью большими партиями».

Получив приказ князя Потемкина, генерал Гудович тотчас же возвратил аманатов и просил главнейших владельцев убедить народ прекратить грабежи, тем более неуместные, что Порта приступила к мирным переговорам, окончившимся заключением 29 декабря Ясского мира.

По этому договору Анапа возвращалась Турции, но Порта обязалась подтвердить, чтобы паша Ахалцихский и все пограничные начальники ни тайно, ни явно «не оскорбляли и не беспокоили земель и жителей, владеемых царем Карталинским». Порта обязалась «употребить всю власть и способы к обузданию и воздержанию народов, на левом берегу р. Кубани обитающих, дабы они на пределы Всероссийской империи набегов не чинили, никаких обид, хищничеств и разорений российско-императорским подданным и их селениям, жилищам и землям не приключали ни тайно, ни явно и ни под каким видом людей в неволю не захватывали».

Глава 15

Меры к усилению обороны Кавказской линии. Переселение донских казаков на Кубань. Побеги казаков на Дон. Волнение в Черкасске. Распоряжения императрицы. Переселение на Кубань Черноморского войска. Устройство быта кабардинцев. Интриги Порты

С окончанием 2-й турецкой войны стало возможным организовать войска для лучшей защиты Кавказской линии от вторжений горцев, и Гудович получил высочайшее повеление представить свои соображения по этому вопросу.

Он считал необходимым увеличить число укреплений и расположить их в таких местах, где горцам было удобнее всего пробираться на нашу территорию.

На этом основании в течение 1792 и 1793 годов были возведены крепости: Шелкозаводская при впадении Сунжи в Терек; Кавказская – у урочища Темишбек на правом берегу Кубани; Усть-Лабинская – в двух верстах ниже впадения в Кубань Лабы. Для связи двух последних были возведены редуты Кавказский, Тифлисский и Ладожский. Существовавшая крепость Константиногорская исправлена и усилена, на Куме построен Кумский штерншанец и, наконец, на месте переправы Батал-паши возведен Воровсколесский редут.

Для улучшения обороны линии Гудович предполагал выдвинуть вперед волгских и хоперских казаков и расселить их возле крепостей и укреплений, при Усть-Лабинской же крепости поселить донских казаков, взяв для этого три полка.

Одобрив в общих чертах предложения Гудовича, императрица не признала возможным переселять волгских и хоперских казаков, а повелела переселить 3000 семейств донских казаков. С этой целью было приказано шесть донских полков, находившихся на Кавказской линии, разделить на 12 станиц и поселить их у крепостей[434]434
  Станицы эти предполагалось поселить у крепостей Константиногорской, Кумского штерншанца, Воровсколесского редута, Невинномысского редута, Темнолесского ретраншемента, Недреманного редута, Прочно-Окопской крепости, Григориополисской крепости, Кавказской крепости, Тифлисского редута, Усть-Лабинской крепости и предполагаемой крепости между Соляным бродом и Белой Мечетью.


[Закрыть], в пособие переселенцам выдать по 20 рублей на двор и по 500 рублей на каждую станицу для постройки церквей. Станицы решено было строить не ближе 250 сажен от крепости или укрепления и непременно обносить рвом, у внутренней стены которого насадить терновник в качестве живой изгороди. Каждая станица должна была состоять не менее чем из 200 семей, а Усть-Лабинская – из четырехсот. Поселяемым казакам, в случае нежелания селиться, дозволено было приискать за себя охотников.

Зная, что в шести полках, находившихся на линии, был большой некомплект, Гудович просил войскового атамана Иловайского укомплектовать полки до пятисотенного состава и заменить всех холостых женатыми. Для обеспечения материального положения переселенцев решено было строить им избы при помощи войск и обеспечить всем необходимым.

«Я всемерно буду стараться исполнить, – писал Гудович графу Салтыкову[435]435
  В собственноручном письме от 24 марта 1792 г. Москов. арх. Главн. штаба. Дела графа Салтыкова.


[Закрыть], – но предусматриваю, что в тех местах, где еще нет крепостей, с весны строение станиц начать нельзя, потому что сии новопоселенцы, не будучи закрыты, опасности подвержены будут от хищных соседей.

Нужнее всего начать строение крепостей, но и тех в одно лето всех начать нельзя, ибо успеть не можно до осени отделать здешним числом войск, и, по моему мнению, важнейшее надобно стараться в будущее лето сделать, как то: Усть-Лабинскую, которая должна больше иметь укрепления, нежели полевая; Кавказскую, что неподалеку от урочища Темишбека, и ту, что против большой Кабарды, на реке Малке. Строение сих крепостей должно начаться сколько можно ранее с весны, дабы можно было их окончить прежде глубокой осени и войска там зимовать могли, приуготовя все на месте надобное. Нужно посему, чтоб как можно скорее присланы были сюда инженеры, один или два штаб-офицера и по меньшей мере 4 обер-офицера с принадлежащими к ним чинами и с нужными инженерными инструментами, которых здесь нет. Шанцевого и другого инструмента для строения сих крепостей и казармов здесь достать нельзя, ниже оный скоро сделать».

Одновременно с возведением крепостей Гудович предполагал начать и постройку станиц для поселенцев. «Жен сих новопоселяющихся, – писал он П.А. Зубову[436]436
  Там же.


[Закрыть], – и детей, не думаю я, чтоб возможно было перевезти сюда на будущую осень, как потому, что не успеют завестись хозяйством, сделать посев хлеба, так и что, привезши жен и детей, необходимо бы надобно было кормить их казенным провиантом, которого на такое число в нынешний год не заготовлено, а заготовить оный без всякого убытка казны теперь уже не можно, потому что покупается с начала зимы.

Мне известно, сколько всемилостивейшая Государыня занимается о благоденствии своих верноподданных, и потому должно употребить все способы, чтобы сии новопоселяющиеся не потерпели не только изнурения, но ниже крайнего отягощения, расставаясь с своими прежними жилищами. Генерал-майор Савельев к сему поселению человек весьма способный».

Происходя сам из старшин Волгского войска, Савельев в 1770 году переселил на линию Моздокский казачий полк и был его командиром. Ему, как человеку уже опытному в этом деле, Гудович поручил устройство новых станиц, но переселение донцов на линию произошло, однако, не без затруднений.

Весной 1792 года на правом фланге Кавказской линии были расположены по крепостям и укреплениям донские полки походного атамана Поздеева и полковников Луковкина и Кошкина. Уже третий год полки эти находились на линии, тогда как по заведенному в войске Донском порядку они должны были быть сменены через два года. Казаки с нетерпением ожидали смены, но вместо этого полк Поздеева был послан в Григориополисскую крепость для постройки домов и поселения. Вслед за тем и другие полки получили такой же приказ, и генерал-аншеф Гудович потребовал к себе приемщиков за получением денег, предназначенных для устройства нового хозяйства. Казаки отказывались работать и не желали селиться. Они говорили, что каждый из них по жребию и очереди, кому достанется быть поселенным, обязан то исполнить, но если они станут работать без согласия на то войска, то жребия и очереди им не будет, и всех оставят на линии[437]437
  Собственноручное письмо Гудовича П.А. Зубову от 15 мая 1792 г. Моек, арх. Главн. штаба. Дела графа Салтыкова.


[Закрыть].

Гудович приказал употребить силу и заставить их работать.

Тогда казаки стали оставлять свои посты и уходили на Дон. Войсковой атаман генерал-поручик Иловайский, узнав о побеге казаков, отправил в полки приказ, уговаривая казаков продолжать службу по-прежнему, исполнять все приказания начальства и тем соблюсти всем известную славу войска Донского. Атаман уверял казаков, что о столь важном предмете, как поселение казаков на линии, он берет попечение на себя, ожидает разрешения отправиться в Петербург и надеется испросить у императрицы сохранение войсковых привилегий. Казаки не верили атаману, и побеги продолжались. К 14 июня из полка Поздеева бежало 330, Луковкина – 241 и Кошкина – 213 человек. Кроме того, многие партии были задержаны регулярными войсками на постах и возвращены с дороги драгунами. Поздеев доложил начальнику правого фланга линии генералу Булгакову, что и все остальные казаки колеблются и положиться на них он не может. Опасаясь, что прибытие на Дон бежавших казаков может оказать сильное влияние на все население и вызвать волнения, Гудович предписал генерал-майору Савельеву подготовить небольшой отряд на случай необходимости усмирить население, а командовавшему войсками Кубанского корпуса бригадиру князю Щербатову приказал задерживать бежавших казаков в местах расположения его корпуса – в Ростове, Таганроге и Бахмуте. Князю Щербатову приказано было шестью эскадронами Нижегородского драгунского полка охранять все течение Дона, а батальонам Кубанского егерского корпуса как можно скорее следовать к Черкасску и уведомить атамана Иловайского, чтобы он не пропускал беглецов на правый берег Дона.

Между тем побеги казаков продолжались, и в конце мая в Подпольном собралось 400 казаков с 15 захваченными ими знаменами. «В воскресенье, – доносил князь Щербатов[438]438
  Генералу Гудовичу от 1 июня.


[Закрыть], – когда бунтовщики трех донских полков прибыли в Подпольное с 15 знаменами, собрали круг. Из них один выбранный старейший Екатериновской станицы, но как зовут, неизвестно[439]439
  Впоследствии оказалось, что это был Никита Иванов Белогорохов из Екатериновской станицы.


[Закрыть], стал спрашивать: знаете ли, с чем мы ушли с линии и зачем пришли сюда? На сие отвечали все: знаем. После сего всем сказал, чтобы сели, и потом велел встать и молиться Богу с клятвою, что в знаемом ими одному за другого умереть, и, преклоня знамена, их целовали. По исполнении клятвы, того же дня зачали ловить лодки у разного рода людей и женщин, ездящих на ту сторону, коих, наловя в ночь несколько человек, поехали тихонько к пристани и там, сколько потребно было, взяли лодок и, переведя на свою сторону, вчерашний день поутру (31 мая) сели вдруг и въехали в город Черкасск с превеликим криком, бросились к атаманскому двору, требуя атамана, чтобы вышел к ним».

Когда Иловайский вышел к собравшимся, казаки жаловались, что он их губит, а не защищает.

– Зачем отпускаете нас на поселение? – кричали голоса из толпы. – Этого не будет, мы не пойдем!

Иловайский отвечал, что на это есть высочайшее повеление.

– Покажи нам! – кричали казаки.

Иловайский приказал дьяку Мелентьеву прочитать, но казаки, не слушая, кричали: «Мы еще не ели, а поевши опять придем к тебе. И тотчас пошли на базар, не делая никаких озорничеств, но покупая себе надобное за деньги». С базара толпа опять появилась у дома атамана. Иловайский выслал к ним дьяка, который и прочитал высочайшее повеление. Едва он окончил чтение и произнес: «На подлинном написано тако: Екатерина», – как казаки с криком: «Вы нас обманываете!» – бросились на дьяка, сшибли его с ног, нанесли несколько ударов и отняли все бумаги. Бушуя и крича, толпа бродила по городу и под вечер опять пришла к дому атамана.

Иловайский уговаривал их и уверял, что поедет в Петербург просить для них милости.

– Без резону не езди! – кричали казаки. – И мы тебя не пустим, а назад ехать не хотим, хоть сейчас велите всех побить.

– Вы домой хотите? – спросил атаман.

– Хотим. Прикажи нам ехать и дай билеты, чтобы в станицах нас приняли, не порицали побегом и зачли в службу бытность теперешнюю в походе.

– Ступайте, а в станицы я пришлю о вас повеление, – отвечал Иловайский.

Казаки несколько успокоились и стали расходиться.

По поводу этого происшествия Иловайский писал генерал-аншефу Гудовичу: «Известные трех полков беглецы с прибытия их в Черкасск в 31-й день мая волнованием их, продолжавшимся через весь день, привели всех сограждан здешних в ужасный страх и искали собственно моей головы, ставя одного меня причиною в назначенном поселении. Если бы употребить тут против них строгость, то бы, конечно, гибели и невинному кровопролитию я и сограждане здешние подвергнуты были. Но к погашению злобы их прибегнул я не к оружию, а к единой ласковости и увещаниям и усмирил, наконец, тем, что склонился на их требование к роспуску их по домам с обнадеживанием ходатайствования моего за них у Монархини о прощении их проступка и об избавлении их от поселения».

Заботясь о сохранении спокойствия в войске, Иловайский отправился в Петербург. Оставшийся за атамана генерал-майор Мартынов продолжал принимать бежавших с линии казаков и рассылал их по станицам. На требование Гудовича вернуть их в полки Мартынов отвечал отказом, говоря, что подобное возвращение может взволновать все войско, в котором уже заметно некоторое брожение. «В станице Михайловской и в других в окружности оной, – доносил князь Щербатов[440]440
  Генерал-майору Мартынову в рапорте от 19 июня.


[Закрыть], – от застарелых невежд и гнусных отступников от церкви нашей читаются некоторые книги, из коих одну называют св. Кирила, и по коим толкуют подобному же себе несмысленному народу, что в половине восьмой тысячи (но какое сие исчисление, сказать не могут) опустеет Дон на семь лет, и тогда будет конец века. А по случаю происшедших ныне повелений о поселении казаков на линии полагают настоящее тому время».

Между тем из Петербурга было прислано повеление объявить казакам, что побег их будет прощен только в том случае, если они возвратятся к своим полкам. Генерал-майор Мартынов и бригадир М.И. Платов применяли все средства убеждения, но возвратилось к полкам не более 50 человек, остальные объявили, что служба их на линии кончилась. Военная коллегия приказала полки, бывшие на линии, заменить новыми, а Екатерина II поручила атаману Иловайскому по своему усмотрению выслать 3000 человек для поселения.

«Побег казаков донских, – писала императрица Иловайскому[441]441
  В рескрипте от 18 августа 1792 г. Арх. кабинета е. и. в., св. 451.


[Закрыть], – из полков Поздеева, Луковкина и Кошкина служит к предосуждению войска Донского, которое всегда отличалось верностию и усердием своим к службе нашей. Какие войсковое правительство к заглаждению сего пятна примет меры в рассуждении сих преступников, особливо же зачинщиков их, о том повелеваем немедленно нам донести. А дабы сделанное нами распоряжение о поселении казацких станиц по Кубани в точности с надлежащею пользою могло быть в действо производимо, имеете вы впредь по распоряжению и лучшему усмотрению войскового правления, каким образом выгоднее сделать наряд с войска Донского назначенному от нас для поселения на Кубани трехтысячному числу казаков, и о успехе сего возложенного на вас дела нам доносить, давая знать о том и генералу Гудовичу».

Выселение казаков шло с большими затруднениями и не обошлось без применения силы. Только в августе 1794 года прибыла с Дона тысяча семейств, которые образовали казачий Кубанский полк и были поселены в шести станицах: при Усть-Лабинской крепости (300 семей), при Кавказской крепости (150 семей), при Григориополисском укреплении (150 семей), при Прочном Окопе (150 семей), при Темнолесском ретраншементе (150 семей) и при Воровсколесском редуте (100 семей). Скоро на Дону узнали о зажиточности переселенцев, о богатстве природы и привольной жизни. Тогда под предлогом родства и разным другим причинам казаки стали уходить с Дона целыми семьями и селиться на Кубани. Охотников появилось так много, что пришлось принять меры к прекращению подобного переселения.

Одновременно с поселением донских казаков решено было заселить все пространство по Кубани от Усть-Лабинской крепости до берегов Азовского и Черного морей. Для этого предназначалось войско верных черноморских казаков. Указом сенату 30 июня 1792 года за подвиги в последнюю турецкую войну, как на море, так и на суше, Черноморскому казачьему войску был пожалован полуостров Фанагория и земля от этого полуострова по берегу Азовского моря до Ейского городка и вверх по Кубани до устья Лабы. Большая часть земель, дарованных войску, входила в состав Таврической области, а потому и черноморцы поступили в ведение таврического генерал-губернатора.

Получив указ о переселении, кошевой атаман Черноморского войска Чепега весной 1793 года отправил в Тамань войскового есаула Гулика для осмотра дарованных войску земель. Ему дано было 40 человек разных чинов Черноморского войска. В предписании Гулику было сказано, чтобы он не в свои дела не вмешивался, а старался с тщанием исполнить возложенное на него «великое дело».

Гулик подробно осмотрел Таманский полуостров и Кубанский край и затем поехал в Георгиевск, где явился к генерал-аншефу Гудовичу. От главнокомандующего Гулик узнал, что предполагается уменьшить и без того ограниченное пространство земли, пожалованной черноморцам. Гудович писал таврическому губернатору Жегулину, что, хотя указом черноморцам дарована земля вверх по Кубани до Усть-Лабы, но, так как по высочайше утвержденному проекту об устройстве Кавказской линии предположено у самого устья Лабы построить крепость и дальше от нее вниз по Кубани редут Воронежский, то и граница земли войска Черноморского должна быть от этого редута верстах в четырех. Это известие крайне опечалило Гулика, и он подробно донес обо всем войску.

Между тем почти одновременно с отправкой Гулика на Кубань был отправлен в С.-Петербург войсковой старшина Головатый, имевший дружественные связи с многими влиятельными лицами. Он имел поручение от войска испросить у императрицы право на вечное владение землей, пожалованной войску.

«Прибегая под покровительство вашего императорского величества, – писало войско[442]442
  Во всепод. прошении от 29 февраля 1792 г.


[Закрыть], – всеподданнейше рабски просим: нас, войско, во всеподданнейшее свое монаршее благоволение матерински приняв, для поселения на Тамани с окрестностями оной милостиво повелеть отвесть выгодные земли так достаточно, чтобы имеющее быть приумножение сему войску безнужно помещаться могло, и навечно спокойное потомственное оною владение отправленному за сим избранному от нас войсковому судье, армии полковнику и кавалеру Антону Головатому, с старшинами высочайшую вашего императорского величества милостивую грамоту выдать».

Помимо этого казаки просили повеления выдавать им хлеб в течение двух лет, производить вольную торговлю на своей земле без пошлины и откупов, иметь право на свободный перевоз с Кубани на Крымский полуостров и, наконец, определения порядка учреждения войска, «на каком положении ему быть».

Головатый был встречен в столице радушно и 1 апреля принят императрицей. «Всепресветлейшая монархиня, всемилостивейшая государыня! – сказал он[443]443
  Государств, арх. XVI, д. № 965. Речь эта отличается от напечатанной в книге Короленко «Черноморцы», но мы считали нужным придержаться текста, сохранившегося в Государственном архиве.


[Закрыть]. – Жизнеподательным твоего величия словом перерожденный из небытия верный черноморский кош приемлет ныне дерзновение мною вознести благодарный глас свой к светлейшему величеству твоему и купно изглаголати глубочайшую преданность сердец его. Прими оную яко жертву единой тебе, от нас сохраненную, прими и уповающим на сень крилу твоея пребуди прибежище, покров и радование».

Высочайшей грамотой 30 июня 1792 года Черноморскому войску был пожалован остров Фанагория со всей землей, лежащею на правом берегу Кубани от устья до Усть-Лабинского редута, так, «чтобы с одной стороны река Кубань, с другой же Азовское море до Ейского городка служили границею войсковой земли». Разграничение с прочих сторон повелено было сделать губернаторам Кавказскому и Таврическому вместе с депутатами Черноморского войска.

На черноморцев возлагалась обязанность охраны границы от набегов закубанцев, и за это им предоставлялись многие выгоды. Они заключались в пожаловании ежегодно войску 20 000 рублей жалованья, в пользовании «свободною внутреннею торговлею и вольною продажею вина на войсковых землях», в единовременной выдаче 30 000 рублей на помощь бедным переселенцам и в выдаче всем провианта по сентябрь 1793 года[444]444
  Высочайшая грамота от 1 июля 1792 г.


[Закрыть].