Текст книги "История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3"

Тем временем Сулейман-паша старался изо всех сил примириться с Ираклием и добиться выдачи аманатов. Паша выслал за посланными конвой и принял их весьма ласково[332]332
  Рапорт Бурнашева от 3 января 1787 г. Там же, папка 59.


[Закрыть]. Имея наказ выведать истинные намерения Сулеймана, князья Орбелиани и Цицианов не разубеждали пашу в намерении царя выдать аманатов, и Сулейман сообщил Порте о возможности отклонить Ираклия от союза с Россией. Из Константинополя тотчас же был отправлен с большими подарками капиджи-баша с поручением вместе с Сулейманом заключить договор с царем Ираклием.

Достичь этого было не так легко. Ираклий знал вероломство турецкого правительства, жестокость в обращении с христианскими подданными и, наконец, непрочность своего царствования, если перейдет под покровительство Турции. Царь знал, что Сулейман его непримиримый враг, и союзные отношения с ним не могут быть искренни. Если некоторые грузины и искали сближения с турками, то все они принадлежали к партии царицы Дарьи. Мечтая разделить Грузию между всеми сыновьями Ираклия, царица знала, что наследник, ее пасынок, царевич Георгий не допустит этого, тем более что русское правительство уже высказалось против подобного раздробления, чреватого междоусобицами. Царица Дарья имела многих приверженцев среди князей, наследственно пользовавшихся государственными должностями и опасавшихся потерять их при русском влиянии. Опираясь на довольно сильную партию и пользуясь огромным влиянием на Ираклия, Дарья не сумела, однако, достичь желаемых результатов, хотя и содействовала временному сближению своего мужа с Сулейманом.

Во второй половине февраля в Ахалцихе был получен фирман о скором разрыве с Россией и с уведомлением, что 52 000 турецких войск будут двинуты к Арпачаю. Назначив Сулеймана сераскиром, Порта требовала от него заготовки провианта и всего необходимого для войск. Сообщая об этом грузинским посланным, Сулейман уверял, что желает сохранить мирные отношения, и приглашал на свидание или самого Ираклия, или его старшего сына Георгия[333]333
  Донесение посланных Ираклию 25 февраля. Госуд. арх. XXIII, п. 58.


[Закрыть]. «Пусть государи, – писал при этом Сулейман царице Дарье[334]334
  В письме от 28 февраля 1787 г. Там же.


[Закрыть], – делают то, что они намерены; мы же должны стараться о пользе наших владений. Семь или восемь царей (?) имели прибежность к России, но без успеха. Теперь увидим, могу ли я пред другими сделать более пользы брату моему царю и его детям».

При содействии капиджи-баши и стараниях Сулеймана был заключен договор, по которому царь обязался выдать аманатов, а паша под клятвой обещал не предпринимать ничего против Грузии и выслать лезгин из своих владений. «Итак, мир совершенно утвержден, – писали посланные Ираклию, – и лезгины высланы».

Через несколько дней в Ахалцих прибыли представители ханов Шушинского, Хойского и Аварского. Они единогласно просили пашу не заключать никаких договоров с царем, который, по их словам, «имел четыре ноги, из коих три у него отняты, и он держится теперь только на одной». Сулейман не согласился исполнить их просьбу и писал Ираклию[335]335
  В письме, полученном 21 мая 1787 г. Госуд. арх. XXIII, папка 60.


[Закрыть], что «заключенный между нами на крепком основании союз утверждает нелицемерное ваше к султану усердие, а ко мне братство и дружбу.

Теперь для уверения султана, что вы стоите на пути правды и справедливости, и для получения от него милостивого фирмана, нужно вам стараться отдалить от себя чужестранные войска и разломать сделанную дорогу, а после сего с другими государями не соединяться и к султану послать прошение, изъявляющее вашу искренность. Я заключаю, что таковой поступок не может быть вам не только вреден, но получите милостивый фирман и многие султанские благодеяния.

Посылаем к вам Ейваса, чтобы вы, не имея никакого сомнения, прислали ваше прошение, о чем и князья вам донесут».

Требование Сулеймана не соответствовало планам царя Ираклия, никогда не желавшего подчиняться Турции и искать ее покровительства. По совету полковника Бурнашева Ираклий отказался писать султану.

«Письма ваши и наших князей, – отвечал царь Сулейману[336]336
  Письмо без числа и месяца. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 60.


[Закрыть], – мы получили через Ейваса и словесные донесения его выслушали. Мы никогда не делали огорчения его султанову величеству, а только для сохранения царства нашего просили мы от ее величества несколько войск без намерения беспокоить наших соседей. Вы, возмутив азербайджанцев и дагестанцев, три года давали у себя убежище лезгинам, кои разоряли и опустошали наши земли, продавая полученную добычу в областях, вам подвластных. Мы, однако же, войсками нашими не сделали ни малейшего вреда подданным его султанова величества, что вам довольно известно. Напоследок оказалось искреннее желание с обеих сторон заключением союза и дружбы прекратить вражду и разорение. Для исполнения сего прислали вы Кетхуду кегая-бея, коему дали мы уверение о твердом нашем намерении не делать ничего, противного его султанову величеству.

Однако вы, не надеясь на сие уверение, требовали от нас аманатов. Мы, продолжая оказывать наклонность к восстановлению тишины и дружбы, послали к вам родственников наших, двух верных нам князей с обещанием дать аманатов. Вы не исполнили своего обещания и ныне требуете невозможного.

Уверения наши вам известны, и мы не находим другого средства уверить вас более, да и не следует. Обещаем и теперь клятвенно исполнить все, что нам возможно будет без вреда для нас. Если вы и сего уверения не примете, то прошу по данному под клятвой обязательству, возвратить благополучно наших князей. Впрочем, да будет воля Божия!»

Казалось бы, такой ответ должен был прекратить отношения между царем и пашой Ахалцихским, но оказалось не совсем так. 13 июля прибыли из Ахалциха посланные паши с заявлением, что, если в предстоящей борьбе русские одержат победу над турками, Сулейман тотчас же покорится, а по окончании войны покажет все фирманы, присланные ему из Константинополя. Такая предупредительность была следствием слуха, распространившегося в Азиатской Турции и исходившего из Константинополя, что русские намерены увеличить численность войск, находившихся в Грузии, до 30 тысяч и предпринять наступление. Для противодействия этому Порта приказала ванскому, баязетскому, карсскому, эрзерумскому и ахалцихскому пашам собрать 60 тысяч человек и прислала фирман Сулейману, чтобы он сохранил с Грузией дружественные отношения. Князю Цицианову, когда он был в Ахалцихе, удалось прочесть этот фирман, объяснивший, почему паша, явный враг царя, старался казаться искренне к нему расположенным. Расположение это, хотя и мнимое, было очень полезно для Грузии, волнуемой партиями, враждебными друг другу. Полное расстройство механизма правления было причиной всеобщего недовольства.

В конце июля начальник казахов Ахмет-ага с 1500 семействами, ему подвластными, откочевал в Карабах. Ираклий приходил в отчаяние, просил нашей помощи, без которой, по его словам, не мог обойтись. В ожидании ее Ираклий собирал войска, но «грузинское нерадение, – доносил Бурнашев[337]337
  П.С. Потемкину от 3 августа 1787 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 61.


[Закрыть], – непослушание и всякое неустройство, и паче недостаток в провианте – сильные препятствия не только к благому какому-либо начинанию, но и совершенною причиной опустошения от лезгин. Истинно доношу: вместе с грузинами никакого дела предпринять не можно, а наипаче ожидать успеха желаемого». Тем не менее неотступные просьбы Ираклия заставили Бурнашева принять участие с обоими егерскими батальонами в походе, предпринятом Ираклием, в Карабах для возвращения бежавших из Грузии казахов.

Собрав пять тысяч вооруженных грузин, царь двинулся с ними к Ганже. Ибраим-хан Шушинский (Карабахский), как только узнал о выступлении в поход Ираклия, потребовал к себе армянских меликов, на которых давно смотрел неприязненно, считая их людьми, преданными России. Подозревая свою погибель, мелики не явились к хану, а искали убежища среди русских войск, стоявших у Ганжи, и просили царя оказать им содействие войсками для вывода из Карабаха и переселения в Грузию их подданных. Ираклий охотно согласился и отправил с меликами четыре тысячи своих войск под началом царевича Юлона и князя Орбелиани. Встретив войска шушинского хана, грузины разбили их наголову и двинулись дальше, но вследствие скорого разрыва с Портой князь Потемкин не счел возможным оставлять наши войска в Грузии, и полковник Бурнашев получил приказ вернуться с егерскими батальонами на линию. Ираклий вызвал свои войска из Карабаха и возвратился в Грузию без всякого результата. Мелики, оставив в Карабахе своих жен, детей, имущество и более 7000 подданных христиан и спасая только собственную жизнь, прибыли с царем в Тифлис, где долго жили в крайней бедности. Впоследствии они поселились в Шамхоре (между Грузией и Ганжей) с 500 семей армян, бежавших из Карабаха от преследований Ибраим-хана.

Грузия была предоставлена самой себе, царю было предложено уладить дела с Сулейманом. Ираклий исполнил желание князя Таврического, утвердил свои отношения с пашой Ахалцихским и посылал даже к султану князя Осипа Баратаева с просьбой не предпринимать ничего против Грузии. Султан прислан подарки и обещал исполнить его желание тем охотнее, что русские войска оставили Грузию. Простояв три дня под Ганжей, наши батальоны двинулись на линию, где нашли значительные перемены во внутреннем управлении края.

Глава 12

Открытие Кавказского наместничества. Деятельность Шейх-Мансура. Прокламация П.С. Потемкина аксаевцам и жителям Эндери. Бегство Шейх-Мансура в Турцию. Его прокламации. Волнение среди закубанцев. Вторжение их в наши границы. Постройка укреплений на линии. Расположение войск. Образование поселенного войска. Переход шамхала Тарковского в подданство России. Увольнение П.С. Потемкина и назначение командующим войсками генерал-аншефа Текелли

Волнение, произведенное на линии Шейх-Мансуром в 1785 году, не позволило генералу Потемкину приступить согласно воле императрицы к открытию Кавказского наместничества. Лес, заготовленный для присутственных мест и генерал-губернаторского дома, был или сожжен, или разграблен, и, хотя взамен его доставлялся новый из Астрахани, постройка, начатая 20 ноября, при всех усилиях могла быть окончена не раньше января 1786 года[338]338
  Всепод. донесение Потемкина от 26 ноября 1785 г. Госуд. арх. XVI, № 919.


[Закрыть].

По указу императрицы Екатерины II Сенату, Кавказское наместничество составлялось из двух областей – Кавказской и Астраханской. В первую должны были войти Екатериноградский, Кизлярский, Моздокский, Георгиевский, Александровский и Ставропольский уезды, во вторую – Астраханский, Красноярский, Енотаевский и Черноярский, отчисленный из Саратовского наместничества. «Городу Екатеринограду, – говорится в указе[339]339
  Архив Мин. иностр. дел, II—19, № 1.


[Закрыть], – быть губернским; Астрахань же до будущего нашего соизволения долженствует остаться областным городом. А в прочем постановление о границах Кавказского наместничества с прикосновенными к нему возлагаем на соглашение наших генерал-губернаторов и правящих ту должность».

Полагая единственным средством к обузданию горцев введение среди населения цивилизации и правильных понятий о гражданской жизни, Екатерина поручала генералу П.С. Потемкину заводить исподволь города поблизости от подгорных народов, подданных России. «Мы удостоверены, – писала императрица[340]340
  В рескрипте П.С. Потемкину от 19 мая 1785 г. Арх. Мин. иностр. дел, II—19, № 1, дело 1805 г.


[Закрыть], – что в краткое время и сами они ощутят пользу из сего заведения и найдут собственную их выгоду в причислении их под управление, нами учрежденное, участвуя в оном выбором судей по званию и состоянию их. Но для сего нужно, чтобы они в торге, промыслах и прочих позволенных упражнениях имели полную свободу и чтобы военные и гражданские начальники не стесняли их в том ни под каким видом, но паче всяким благодеянием и помощью их подкрепляли».

В большей части городов Кавказского наместничества существовало исключительно военное управление, но теперь признано было более удобным применить к этим городам изданное в апреле 1785 года «Городовое положение». Генерал-поручику Потемкину поручено было объявить о позволении всем сходящим с гор явиться в Кавказскую губернию, и если число армян будет значительно, то основать для них особый город. Для связи Кавказской линии с Грузией была построена еще в 1784 году крепость Владикавказ на Тереке, при входе в ущелье Кавказских гор и затем по пути к Моздоку возведены редуты – Потемкинский на Тереке близ Татартупа, Комбелейский на реке Комбелея и Григориопольский у Малой Кабарды. Далее, на правом берегу Кубани, было построено укрепление Преградный Стан и при устье У руна – укрепление Прочный Окоп. Для усиления поселений на линии императрица приказала селить там отставных солдат, выдавая им пособие от казны по 20 рублей на двор. 14 июля 1785 года был обнародован манифест, по которому дозволено было селиться в Кавказской области всем желающим и иностранцам. Последним было обещано свободное отправление религии, предоставлены права наравне с русскими подданными с освобождением на б лет от государственных податей. Если бы по прошествии льготных лет поселенцы пожелали возвратиться на родину, то могли сделать это беспрепятственно, заплатив только трехлетнюю подать. Одновременно с этим приступили к раздаче свободных земель частным лицам, и с 1784 года на Кавказской линии появились имения князя А.А. Вяземского, графа (впоследствии князя) А.А. Безбородко, графа А.Р. Воронцова, графа И.Г. Чернышева и др.

В конце декабря 1785 года всем кубанским мурзам, кабардинским и кумыкским владельцам, как подданным России, было разослано приглашение явиться в Екатериноград на торжество по поводу открытия Кавказского наместничества[341]341
  Письмо Потемкина Арслан-Гирей-султану и лист кабардинцам от 17 декабря. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 50.


[Закрыть]. К 15 января съехалась большая часть чинов, назначенных в состав правления, собралось до ста дворян и более 40 горских князей и владельцев.

Утром 17 января все они и офицеры собрались в доме правителя, и, когда П.С. Потемкин, приветствуя собравшихся, объявлял о предстоящем завтра открытии наместничества, по улицам города разъезжал городничий и возвещал то же самое народу. Сопровождаемый конвоем из одного унтер-офицера и 12 рядовых, при звуках труб и литавр он объявлял жителям о предстоящем торжестве «с беспрестанным восклицанием: «Виват Екатерина!»

В шесть часов утра в воскресенье 18 января 1786 года сто один выстрел дал знать жителям о начале торжеств. Немногочисленное еще в то время дворянство и все служащие собрались у правителя наместничества, откуда в сопровождении горских князей отправились в зал дома присутствия, в глубине которого виден был стоящий на возвышении портрет императрицы. Здесь они ожидали прибытия генерала Потемкина, который приветствовал представителей края особой речью[342]342
  Госуд. арх. XVI, № 199 и 919.


[Закрыть].

«Глас трубный, – сказал он, – и пушек гром возвестили в стране сей торжество. Великолепное приготовление, здесь видимое, знаменует, что посвящен день сей на славословие бессмертной делами великой Екатерины, нашей лучшей самодержицы. Едва умолкнул гром оружия, потрясавший горы Кавказские, едва удержан меч, карающий врагов, и с восстановлением тишины открывается новое зрелище, благоденствие народу обещающее. Многочисленное собрание разных наций, предстоящее пред престолом славою, победами и щедротами сияющей Екатерины, готовится принять благодатное ее учреждение. Все пределы пространной империи Российской вкушают уже плоды народо-матернего сего узаконения. Вы ныне равное с другими вкусите блаженство; вы увидите, что любовь ее к подданным есть первым основанием, а благосостояние народное – главным ее предметом. Всевышний Царь царей, благословляя намерения возлюбленной благодетельницы человечества, увенчал успехами учрежденное ею благоустройство. Мы, внимая священной ее воле и зная цену истинного блага, от щедрой руки даруемого, имеем долг начать сие торжество излиянием Вседержителю Богу сердечных молитв, дабы Всемогущий Господь, милующий Россию, излиял все небесные благости и высочайшие намерения более и более успехами венчал».

Собравшиеся отправились в церковь, где выслушали проповедь преосвященного Антония, и должностные лица приняли присягу. Церемония произвела сильное впечатление на горских князей, смотревших с удивлением на все происходящее.

Не понимавшее русского языка и чуждое европейским понятиям, туземное население не могло принять непосредственного участия в управлении и, подобно прочим губерниям, иметь должностных лиц по выбору, но, чтобы сблизить его и ознакомить с порядками администрации, было выбрано в члены нижнеземских судов по два человека из местных в Кизлярский и Ставропольский уезды и один в Моздокский[343]343
  Всепод. донесение Потемкина 28 января 1786 г.


[Закрыть]. Генерал Потемкин просил А.А. Безбородко приказать перевести на армянский, татарский и грузинский языки учреждение о губерниях и доставить переводы к нему[344]344
  Письмо П.С. Потемкина Безбородко от 28 января 1786 г.


[Закрыть].

Во вторник 20 января были произведены выборы уездных предводителей дворянства, причем георгиевским был избран князь Потемкин-Таврический, а Александровским – статс-секретарь императрицы И.П. Елагин. Затем, когда из числа уездных предводителей последовали выборы губернского предводителя, конечно, единогласно избрали князя Потемкина, а на его место уездного предводителя – графа И.Г. Чернышева. По окончании выборов, открытия присутственных мест и избрания депутатов для принесения благодарности императрице представители сословий разъехались по домам. Генерал-поручик Потемкин напутствовал их речью, не лишенной интереса и в настоящее время.

«Во все дни торжественного происшествия, – сказал он, – на которое вы созваны, видели вы благость, на вас изливаемую, внимали сначала содержание благодатного учреждения (о губерниях), слышали вчера всемилостивейшую о правах и преимуществах дворянства грамоту. Кто из вас мог слышать сие без восторга наипризнательнейшей благодарности, узнав через первое, до какой крайней черты матернее сердце нашей самодержицы стремилось к народному устройству, и видел из последней (грамоты), коликие преимущества даровала она российскому дворянству.

В древние времена, когда человечество стонало под игом сильных, когда народ удручен был от властей, когда властители считали и правилом, и выгодой себе утеснять подвластных, – герои, которые, следуя побуждению человеколюбия, отличались добротою, были признаваемы народами превыше человеков; им созидали храмы, их боготворили.

В цветущие дни Рима воздвигали героям в ознаменование творимых ими дел монументы; в наши просвещенные дни видели мы, что великая душа самодержицы отреклась от монументов, благодарным народом многократно предлагаемых. Но если пройдем мысленно древних, средних и последних времен историю, то найдем, что никоторого из сих периодов времен народы не имели более причин славословить государей своих, как Россия ныне.

Мы с восхищением видим в лице царствующей самодержицы победительницу, видим с восторгом радостным нежную мать своего народа. Лавры ее побед не подобны лаврам тех завоевателей, кои для единой громкости и блеску стремились расхищать чужие пределы; те опустошали землю, а она населяет пространные области; те, поджигая грады, ознаменяли власть свою развалинами – она грады созидает, и власть ее ознаменяется человеколюбием; их следы орошены кровью – ее путь всюду усыпан благотворениями, и в законах ее зримо начертание горящей к народу любовью души пламенной.

Вся Европа, да и самые дальние пределы вселенной с удивлением видят процветающей России славу. Взирайте на растение нашего отечества в счастливые наши дни!

Могущественная мудрость самодержицы нашей торжествовала над силами многих супостатов, устроила внутреннее благосостояние наше, возвеличила славу нашу, утвердила личную безопасность частных людей, обнадежила каждого достояние, отверзла ворота наукам, даровала преимущества благорожденным, открыла способы основать состояние среднего рода, недостатком коего укоряли нас иные державы, преподала средства к заведению ремесел, и нет такого состояния в нашем отечестве, о коем бы проницательная душа ее не мыслила и не явила себя попечительною.

Исчислите ее попечения о славе и величии России! Она приобрела Белую Россию, присоединила к империи Крым, единое имя которого было россам страшилищем; Крым, откуда истекали к нам бедствия, ныне повержен империи Всероссийской навеки, и приобретение сие не оросило ее лавров ни единою каплей крови!

Воззрите, наконец, на сию страну, где по образу мудрого ее учреждения торжественно открыто наместничество. Сия страна, где прежде было пребывание древних скифов, присвоена к России; горы Кавказские под вечным льдом, облака превышающе, преклоняются ее державе; народы лютонравые, укрощаясь, внимают законы и учреждения, рукою мудрости начертанные. И там, где пространство степей ужасало воображение, ныне видим повсюду села и обитание; там, где скитающиеся народы не видели ничего, кроме терния, ныне видим воздвигнутые грады.

Здесь предлежит нам служение, требующее более тщания и кротости. Вам, поставленным судиям, должно радением, беспристрастием и неусыпностью привлечь сердца диких народов, приучить их любить благоустройство, познать пользу законов, цену покровительства их и выгоду каждого повиноваться законам, дабы многоразличные народы, составляющие сию губернию, и ей сопредельные разные нации сами отметали прежнее ослепление свое, возгнушались злонравием своим и чтоб общество их получило и то тело, и тот образ существа, каковым ему быть предполагают».

«А вы, – сказал П.С. Потемкин, обращаясь к депутатам из горских князей, – вы, призванные пред лицо и престол Великой Екатерины, любуйтесь участью вам дарованною, приучайтесь познавать состояние, природе человеческой свойственное. Славьте с восторгом имя Великой Екатерины, возглашайте ее царствование, повинуясь ее священным законам. Не требуют от вас ничего, кроме верности к императорскому престолу, спокойного пребывания и взаимной между собою безопасности».

Спокойствие и безопасность на линии были необходимы для того края. Грабежи и разбой тяжело отзывались на сельском населении, особенно с тех пор, как Шейх-Мансур назвал войну с русскими священной и посулил вечное блаженство каждому мусульманину, павшему на поле брани или убившему гяура. В конце 1785 года в Дагестане, Чечне и среди кумыков появились посланные с письмами от бывшего в то время в Константинополе дженгутайского Ахмет-хана, извещавшего горцев, что Порта даст им денег и войско, если они последуют советам пророка и восстанут против России[345]345
  Рапорт Потемкина князю Таврическому 4 января 1786 г., № 1. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 57.


[Закрыть].

Оставленный было всеми Шейх-Мансур снова вышел на сцену, и число его приверженцев быстро возрастало. Покинувший его Чапалов опять появился в числе самых горячих приверженцев имама. Мансур разослал всюду прокламации, в которых проклинал всех, кто слушает русских и повинуется им. Он приготовил большое знамя с длинным серебряным копьем, заготовил мешки для провианта, доставляемого жителями, и огромные котлы для довольствия войск и своих последователей. Вокруг дома пророка был поставлен караул из местных жителей[346]346
  Рапорт полковника Лунина генералу Потемкину 8 января 1786 г.


[Закрыть]. Захватить его не представлялось никакой возможности, ибо туземцы не только не соглашались его выдать, но тщательно скрывали местопребывание человека, по их словам святого. Охотники до легкой наживы являлись к начальству на линии и предлагали за деньги достать голову Мансура, но, конечно, не исполнили данных обещаний, некоторые сумели воспользоваться доверием русского начальства и, получив часть денег вперед, исчезали бесследно.

Мансур между тем продолжал вербовать приверженцев и требовал, чтобы от каждой мечети к нему прибыло по три человека[347]347
  Рапорт Потемкина князю Таврическому от 28 мая 1780 г.


[Закрыть]. Аксаевцы и жители селения Эндери отличались сочувствием к пророку и охотнее других следовали его учению. Генерал-поручик Потемкин требовал, чтобы владельцы запретили своим подвластным исполнять требования Мансура и становиться под его знамена, но те отвечали, что они не в состоянии воспрепятствовать такому движению.

«Сожалею, – отвечал Потемкин[348]348
  В прокламации от 12 июля андреевским и аксаевским владельцам.


[Закрыть], – что слабое ваше чиноначалие не может удержать подвластных ваших, кои прилепляются не к имаму, как вы в письме своем пишете, но к бунтовщику и разбойнику Ушурме, который, ложно назвав себя имамом, достоин сделался гнева Божия, который, наруша спокойствие, сделался бунтовщиком и достоин казни.

Бог всемогущий, видя мерзкие дела, не попустит сие без поражения и за кровь, от него пролитую, предаст его и казни на сем свете, и вечной муке после смерти.

Вы просите моего повеления – я даю вам оное кратко и ясно: удерживайте подвластных ваших от нового зла, вразумите их, что, когда прошлого лета ослепленный народ, веря обманам Ушурмы, подлого пастуха, прилепился к нему, много ли получил чрез него, много ли приобрел выгод?

Сей обманщик Ушурма на счет крови человеческой, – которую ослепленные простаки за него проливают, – сам грабил и наживался, и открылись его обман и злодейство».

Генерал Потемкин писал горцам, что, разбив прошлой осенью скопище Мансура, он остановил военные действия только потому, что был уверен, что они оценят милосердие русской императрицы, но если горские народы снова последуют советам лжепророка, то будут жестоко наказаны.

Воззвание это не оказало действия, народ стекался к Мансуру, и повсеместное брожение было настолько сильно, что П.С. Потемкин не находил возможным восстановить спокойствие на линии до тех пор, пока будет существовать Мансур[349]349
  Рапорт Потемкина князю Таврическому 14 июля 1786 г., № 365.


[Закрыть]. По его наущению кабардинцы поддерживали постоянные контакты с закубанцами и вместе с ними или вторгались на линию, или служили проводниками. При одном из таких нападений кабардинский владелец Дол, один из наиболее деятельных пособников Мансура, был окружен нашими войсками. Не видя возможности уйти от преследования, Дол прислал своего узденя к командовавшему отрядом полковнику Нагелю с просьбой о прощении и обещанием покориться. Нагель обещал ему помилование, Дол явился в наш лагерь и был водворен на место своего жительства в Малой Кабарде. Пример милосердия к явному преступнику подействовал на некоторые племена, и аксаевцы вместе с жителями Эндери решили также просить прощения с обещанием в будущем не присоединяться к Мансуру[350]350
  Рапорт полковника Нагеля Потемкину 8 августа.


[Закрыть]. Потемкин требовал от них присяги и выдачи аманатов, на что они и согласились[351]351
  Листы андреевским владельцам от 4 и 9 августа 1786 г.


[Закрыть]. Вслед за тем в сентябре и кабардинцы дали подписку, что, если Мансур явится в их селениях, они обязуются его задержать и представить начальству[352]352
  Подписка кабардинцев от 28 сентября 1786 г.


[Закрыть]. Обстоятельства эти, став известными Мансуру, заставили его позаботиться о собственной безопасности. Он прикинулся раскаявшимся, и в конце октября его родственник Этта явился к П.С. Потемкину с уверениями, что Мансур желает не только покориться, если ему будет обещано полное прощение, но и принимает на себя обязанность успокоить горские народы. Генерал-поручик Потемкин требовал, чтобы Мансур сам явился к нему, но тот отвечал отказом. Вскоре выяснилось, что Мансур подсылал своего родственника только для того, чтобы разгласить, что русское правительство ищет примирения с ним. «Но как к таковым разглашениям, – писал князь Таврический[353]353
  Во всепод. донесении от 30 января 1787 г., № 5.


[Закрыть], – прямая есть причина спасти себя и не показаться гонимым Россией, то и предписал я генерал-поручику Потемкину означенного родственника представить ко мне, а Ушурме (Мансуру) дать знать, что прибегающие с повинною к престолу вашего императорского величества не отчуждаются монаршей милости, лишь бы только раскаяние их и исправление было истинно и чистосердечно».

Этого-то и не было у Мансура. Он вовсе не желал покориться, искал средства усилить свою партию и обещал приверженцам в одну из пятниц двинуться к Владикавказу и овладеть им. В Коране написано, говорил лжепророк, что если мусульмане начнут брань с беззаконными в пятницу, то непременно победят. Если мусульманин убьет хотя одного беззаконного в пятницу, это все равно, что он разорил бы 7000 церквей беззаконных в остальные дни, буде же мусульманин будет в этот день убит от руки неверных, он непременно будет в раю.

Мансур обещал своим соотечественникам содействие турок, аварского хана и уцмия Каракайдакского. Турецким войскам заходить сюда далеко и весьма затруднительно, говорили люди, не верившие обещаниям имама, и этого никогда не бывало. Гораздо легче бы было возвратить им отнятый Крым или прийти на Кубань, но и туда они не идут. Как нам противиться русским? Рано или поздно они загонят нас в горы, где мы умрем с голода, лучше успокоиться и просить пощады. Напрасно мы надеялись на него, говорили чеченцы, и сделались противниками русских.

Несмотря на нерасположение большей части населения, Мансур сумел собрать вокруг себя тысячу человек. Здесь были чеченцы, тавлинцы, андреевцы, аксаевцы и по преимуществу качкалыки – все бездомные или абреки[354]354
  Рапорт майора Елагина 30 мая 1787 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 60.


[Закрыть]. Опасаясь оставить их без дела и тем подвергнуть опасности грабежей свои селения, Мансур двинулся против карабулаков. В произошедшем столкновении имам показал себя трусом, и чеченцы смеялись над ним, говоря, что он «робел быть близко к драке, а стоял всегда поодаль»[355]355
  Рапорт бригадира Нагеля 1 июня 1787 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 60.


[Закрыть]. Трусость у горцев всегда считалась самым величайшим пороком, и потому, естественно, Мансур подвергся страшным насмешкам и потерял всякое доверие. Видя безуспешность своих действий в Чечне и зная о приготовлениях Турции к войне с Россией, лжепророк решил отправиться в один из турецких лагерей и там предложить свои услуги. В начале июля 1787 года при помощи закубанского владельца Казы-Герея Мансур оставил Чечню и ушел за Кубань. Порта была рада переманить его на свою сторону, как политического деятеля. Еще до ухода Мансура за Кубань один из кумыкских жителей, путешествовавший в Мекку и возвращавшийся через Константинополь, был призван к визирю.

– Какой там явился у вас имам, – спрашивал визирь, – и какие он делает чудеса?

– Никаких, – отвечал истинный последователь Магомета, – он только развращает народ и производит смятение.

– Верят ли ему люди?

– Простые верят, а умные называют обманщиком.

– Разве у вас нет книг?

– Есть.

– Как же вы можете верить в появление пророка, которого по вашему закону, кроме Магомета, быть не может?

Хаджи объяснял это неразвитостью народа, но вместе с тем уверял визиря, что Мансур имеет много приверженцев. Последнее заявление послужило причиной, что, когда Мансур появился за Кубанью, Порта решила сделать его орудием своих планов и при помощи лжепророка поднять мусульман против России и прилагала все усилия, чтобы сделать Мансура своим приверженцем. Присланный от суджукского паши эфенди одарил эксимама деньгами, подарками и сумел взять с него присягу, что он не предпримет ничего, кроме как по повелению Порты[356]356
  Рапорт генерала Потемкина князю Таврическому 21 августа 1787 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 62.


[Закрыть]. Вслед за тем явился посланный от анапского паши и пригласил Мансура в Анапу, где было собрано до 10 000 турецких войск. Анапский паша расспрашивал Мансура о его проповедях, хвалил его за то, что он распространяет правила религии в таких диких местах, как Дагестан, и осведомился, не притесняют ли русские тамошних жителей.

– О притеснениях русских я ничего не слыхал, – отвечал Мансур, – чеченцы дают своих аманатов с тем, чтобы по прошествии года они заменялись другими, но с некоторого времени русские, получив от чеченцев новых аманатов, удерживают старых, и чеченцы на это ропщут.