Текст книги "История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6"

Слова эти, подтвержденные единогласно всеми находившимися в толпе, в тот же день были переданы маркизу Паулуччи. Ему же доставлено было и письмо, служившее ответом на прокламацию.

«Все общество катехинское, – отвечали инсургенты, – в горах и на плоскости живущее, доносит, что мы неопытны в письмах и не можем понять вашего писания. Мы не отрицаемся от Христа, не изменники Государю, ниже клятвопреступники. Вы дали нам повод; что было от всемилостивейшего Государя манифестом повелено, от вас не было исполнено; вы нам дали повод, убивая и вешая на веревке; виновные и усердные не были различены, но и сего мы по усердию к всемилостивейшему Государю и по присяге от нас данной терпели. «Сверх того, чего у нас не было, к тому экзекуциею и штыками вы нас принуждали; убивали наших жен и детей; отняли у нас хлеб и голодом нас морили, а нам говорили, чтобы мы паслись на траве. Как младенцам пастись на траве?

От нарядов не стало у нас быков, а в лесах не нашли мы более лесу для построения ароб (телег) и такой обиды не могли мы более вытерпеть; чем человеку морить своих жен и детей, скорее убьет прежде другого. Мы истинно знаем то, что государь император народа истребить не изволит (не желает). Повод дан вами; сойтись с вами нам более невозможно: мы рискнули и семействами, и собою. Вы давали нам за коду (2 пуда 10 фунт.) по 1 руб. 20 коп., а у кого из нас не было хлеба, брали в плату по 4 рубля за ту же коду.

Мы государю не изменили и не изменники; вы преступили повеление государя, и мы более не могли переносить несправедливости. Нам с вами сойтись невозможно, мы и так мертвы и должны умереть. Мы подали просьбу, а вы не довели оной до государя. Вы нас обманывали – и мы терпели; уже более невозможно. Ныне конец – и мы должны умереть».

Получив это письмо, маркиз Паулуччи в тот же день отвечал инсургентам[25]25
  Хотя в Актах Кавказской археографической комиссии (т. V, № 96) документ этот помечен 24-м числом марта, но его следует отнести к 24 февраля, так как волнения продолжались только до 10 марта. С этого дня, по словам всеподданнейшего донесения маркиза Паулуччи (см. там же, № 97, с. 80), «окончились и все действия против мятежников», мятежный дух истреблен в Кахетии и «вся Грузия приведена в спокойствие».


[Закрыть]:

«По приезде моем в деревню Хашми, доставлен был ко мне от вас ответ на мое объявление; видя из того причину, побудившую вас к настоящему мятежу, я нужным почитаю сказать вам:

Кахетинский народ! Вам самим известно, что объясненные вами жалобы при главнокомандовании моем приносимы от вас не были, так равно и просьб, вами поданных, я не получал, по которым я бы не оставил тотчас сделать строгое исследование и доставить вам должную справедливость, но как все сие происходило прежде, до моего командования, и вами мне не было объявлено, то я и не мог быть о том известен, а потому и ныне отправляю к вам с сим преосвященного Ниноцминдели, духовника моего патера Онуфрия и майора князя Соломона Авалова, как доверенных от меня, объявить вам последнее мое слово, дабы вы, опомнясь, оставили предпринятые вами намерения и разошлись по вашим домам. Тогда вы можете все ваши жалобы и просьбы мне представить, и я не оставлю оказать вам всю справедливость и сделать все возможное облегчение. Но если вы и за сим не послушаетесь сего моего обвещения, то буду вас трактовать как изменников».

25 февраля посланные с этим обещанием отправились к инсургентам, укрывавшимся в лесах по дороге к Телаву, близ монастыря Самеба. Обещая дать ответ через два часа, коноводы вооруженной толпы не дали его до ночи. Тогда, на рассвете 26-го числа, маркиз Паулуччи, не обращая внимания ни на густоту леса, ни на то, что противник засел в крепких ущельях, решился атаковать с наличными силами, состоявшими всего из 600 человек пехоты при двух орудиях. Командовавший авангардом полковник Тихоновский двинулся против неприятеля, имея у себя две роты Херсонского полка, роту 9-го егерского и 35 казаков. Вооруженная толпа была разогнана, и некоторые, более виновные, из числа взятых в плен, по приказанию главнокомандующего, повешены. Войска перешли в деревню Патерз-аул, куда прибыл из Сагореджо архимандрит Елевтерий, отправленный для переговоров с инсургентами. Неудовлетворительный ответ, им привезенный, заставил главнокомандующего перейти с войсками в Сагореджо[26]26
  Из предписания генерал-майору барону Клодту, № 226.


[Закрыть].

Сагореджинцы явились с покорностью и просили пощады. Селения Сагореджи, Какабети, Манава и другие были приведены к присяге; почти весь Сигнахский уезд успокоился, и жители возвратились в свои дома.

27 февраля главнокомандующий перешел в селение Какабети, где присоединился к нему полковник Степанов, выступивший с отрядом из Караагача. Отряд этот состоял из сборных команд и образовался при следующих условиях: при первом известии о восстании в Кахетии была отправлена из Пховели в Телаву рота 9-го егерского полка. На пути следования в селение Вакиры и Анаги рота была окружена значительною толпою неприятеля и, не будучи в состоянии пробиться к Телаву, принуждена была отступить к Караагачу, куда прибыла и штаб-квартира Кабардинского полка из Бодбисхеви. 12 февраля прибыл также в Караагач и майор князь Орбелиани, с двумя ротами Кабардинского полка и с одним орудием. Войска эти имели крайний недостаток в продовольствии. В течение двенадцати дней, с 11 по 23 февраля, они питались одним ячменем, заготовленным для лошадей Нижегородского драгунского полка.

В таком критическом положении полковник Степанов, принявший начальство над всеми собравшимися в Караагаче, как только узнал о прибытии маркиза Паулуччи в Ханши, тотчас же двинулся на соединение с главнокомандующим. Последний предписал Степанову остановиться в Сагореджо и наблюдать за общественным спокойствием, а сам двинулся к селению Велисцихе. У селения Чумлаки маркиз Паулуччи встретил, 1 марта, мятежников, бывших под предводительством царевича Григория. Рассеяв толпу, главнокомандующий объявил жителям соседних деревень, что если кем-нибудь будет сделан хотя один выстрел по русским войскам, то деревня будет предаваема огню. Вместе с тем он потребовал выдачи царевича Григория, скрывшегося у анцугских лезгин.

6 марта Григорий был представлен главнокомандующему анцугским старшиною Али-ханом[27]27
  Из предписания генерал-майору барону Клодту, 6 марта 1812 г., № 304.


[Закрыть], отвезен в Тифлис, помещен в нижнем этаже дома главнокомандующего, а впоследствии отправлен в Россию. «Сей царевич, – доносил маркиз Паулуччи[28]28
  Графу Румянцеву от 18 марта 1812 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 77.


[Закрыть], – весьма важен не по личным своим достоинствам, коими, к счастью, не одарен от природы, но по уважению, каковое народ здешнего края имеет к его происхождению…

Опытом же народного легковерия и той истины, что необходимо нужно для спокойствия здешнего края удалить отсель все то, что только носит на себе имя происхождения от бывшего грузинского царственного дома, может служить то, что сей царевич, не имеющий никаких особенных достоинств, оставленный без внимания моими предместниками и даже у самих грузин до сего случая мало имевший уважения, вдруг, при открывшейся революции, начал играть между ними важную роль и, по ослеплению народа, которое, однако же, обнаруживает их всегдашнюю привязанность к прежнему царскому правлению, был с радостью принят мятежниками, провозглашен царем Грузии и предводительствовал толпами бунтовщиков».

Предводительство это хотя и было безуспешно, но с покорностью Григория беспорядки в Грузии не были еще прекращены, и главнокомандующий принужден был спешить к Телаву, осажденному огромною толпою инсургентов.

В самом начале волнений толпа вооруженных окружила Телав и 9 февраля потребовала от русских властей, чтобы они оставили город.

«Господа телавский комендант и исправник! – писали инсургенты[29]29
  Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 97.


[Закрыть]. – Клянемся вам Богом, святым крестом и Евангелием, мы все, здесь собравшиеся, что если последуете сему нашему совету и мирно выйдете, то как против нашего брата и отца не согрешим, так и вам ничем не повредим и против вас не согрешим. Где только были войска: в Кизике (Сигнахе), на Арагвах, в Сагореджо по сю сторону Куры, в целой Кахетии, также в Карталинии, везде их истребили и нигде уже нет русских, и где таким образом покорились, то благополучно освободились. Клятвою вас уверяем, что по выходе получите мир, и если сему совету не последуете, то, исполнивши долг свой, отныне мы ничего не пришлем вам сказать. Ведь вы видите, эти войска все против вас собрались; верьте, у вас помощи уже никакой нет, – не умирайте!»

Запершаяся в Телаве команда и представители русской власти предпочли однако же умереть, чем сдаваться, и предложили собравшейся толпе разойтись по домам. Восставшие отказались исполнить этот совет и 13 февраля отправили новое требование сдать им город и крепость.

«Комендант, исправник, и вообще собравшиеся в крепости! – писали они. – Письмо ваше мы получили и, что советовали – все уразумели, которое было писано по глупости; мы давно вас знаем и не обманемся, как ребенок. Будьте уверены, что не только мы против вас, но все наши братья, целая Кахетия и Карталиния за ваше зверское притеснение восстали против вас; нам с вами мириться невозможно, довольно: более не обманемся. Знайте и то, что маркиза казахцы убили в Сала-Оглы; в Кизике войска ваши истреблены кизикцами и джарцами, так равно в Ворчало, в Карталинии, на Арагвах и Сагореджо – вам более помощи нет.

Мы не хотели, так как вы, христиане, напрасно пролить кровь и теперь советуем вам: все мы против вас и клянемся, что если выйдете добровольно, то будете счастливы и избавитесь смерти и никакого вреда вам не будет – клятвою клянемся и поверьте; а если совету сему не последуете, то преданы будете без пощады смерти. Мы отсюда не отступим, и не думайте об этом, чтобы мы не могли взять крепость».

Угрозы эти остались одними словами: среди восставших не было единодушия и единства в действии; они были плохо вооружены и, имея только одно орудие, не решались предпринять штурм. Обложивши со всех сторон Телав, инсургенты отрезали все пути сообщения и намерены были продолжительной блокадою достигнуть своей цели; но прошел месяц, а осажденные не сдавались. Перенося всевозможные лишения, гарнизон дождался прибытия главнокомандующего, который 4 марта появился с отрядом в виду г. Телава.

Оставив пехоту за деревней Цинандали в семи верстах от крепости, маркиз Паулуччи поехал, с 50 казаками и с некоторыми преданными нам грузинскими князьями, вперед, к крепости. Заметив приближение главнокомандующего, инсургенты рассыпались в разные стороны, бросили начатые траншеи и в них одно шестифунтовое орудие.

Телав был освобожден, и с занятием его последние шайки инсургентов были разогнаны. Волнение в Кахетии на время прекратилось, о чем и было объявлено в Грузии, Имеретин и сообщено начальникам войск в ханствах.

С окончанием беспорядков из разных деревень Кахетии были представлены правительству солдаты, спасенные жителями от преследований народной ярости; многие грузины скрывали их у себя под именем рабов. Такие поступки доказывали, что туземцы не питали вражды к русскому правительству и не желали нарушать присяги, данной русскому императору: они восстали против злоупотреблений и недобросовестных исполнителей предначертаний правительства. Маркиз Паулуччи скоро узнал истинные причины волнений и не счел возможным скрыть их от императора Александра I.

«Причины происшедшей здесь революции, – доносил он[30]30
  Во всепод. рапорте от 26 марта 1812 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 97.


[Закрыть], – по моему образу мыслей и сколько я мог видеть, заключаются: в безнравственности вообще, царствующей здесь между российскими чиновниками, которые, не имея правил религии, пускаются на большие или меньшие преступления. Подарки в числе злоупотреблений не последнее занимают место, и, к несчастью, при том часто на сие зло подавали право самые примеры, начальников, которые, наподобие азиатских сардарей, ханов и пашей, считали подарки, как приобретение законное и как одолжение за услугу».

С одной стороны, лихоимство чиновников, а с другой – неудовольствие дворянства, лишившегося своих прав с уничтожением моуравств и причислением в казну церковных и казенных имений, которыми управляли дворяне на правах собственности, – все это давало прекрасную почву для интриг членов бывшего царского дома и подготовило восстание. К этому присоединялось медленность русского судопроизводства и, наконец, по словам маркиза Паулуччи, тысячи «делаемых подлостей чиновниками провиантского ведомства, которых, невзирая на всю мою бдительность и строгость, в краткое время моего здесь командования, я не имел еще времени открыть всех и остановить зло, которого, в тягость народу и в разорению казны, они не перестают здесь делать с самой смерти генерала князя Цицианова».

Желая искоренить зло и устранить причины в народному неудовольствию, маркиз Паулуччи не находил другого средства, как устранить провиантских чиновников от покупки хлеба, поручив это дело гражданскому губернатору, при содействии частных лиц.

Вместе с тем, признавая несостоятельность уездных судов, главнокомандующий учредил в Сигнахском и Телавском уездах особые временные суды, в которых разбирались дела по законам царя Вахтанга, за исключением дел уголовных, рассматривавшихся по русским законам.

Грузины скоро оценили распоряжения главнокомандующего и с сожалением узнали, что маркиз Паулуччи оставляет Закавказье. Политическое положение России и неизбежность войны с Наполеоном побудили императора Александра I собрать вокруг себя людей, известных своим боевым опытом и военными дарованиями.

«Отличное ваше служение, – писал государь маркизу Паулуччи[31]31
  В рескрипте от 16 февраля 1812 г.


[Закрыть], – обратило особое мое на вас внимание. Я, желая по достоинствам вашим употребить вас с большею блистательностью, повелеваю вам прибыть в С.-Петербург, а начальство над Грузиею сдать генерал-лейтенанту Ртищеву».

Последний был совершенно неизвестен грузинам, и дворянство отправило в Петербург князя Захара Андроникова, с полномочием подать прошение на высочайшее имя об оставлении маркиза по-прежнему в звании главнокомандующего в Закавказье; но государь не признал возможным изменить своего решения.

Назначив маркиза Паулуччи своим генерал-адъютантом, император Александр поручил Ртищеву начальство над Грузнею и Кавказскою линиею на тех же самых правах, какие имел генерал от кавалерии Тормасов. «Почему повелеваю вам, – писал император Ртищеву[32]32
  В рескрипте от 16 февраля 1812 г.


[Закрыть], – отправиться немедленно в Тифлис, а управление на Кавказской линии поручить генерал-майору Портнягину».

Человек преклонных лет, не имевший за собою видной боевой деятельности, Николай Федорович Ртищев был человек религиозный и высокочестный. На долю его выпало одно из затруднительнейших положений в Закавказье; восстание в Кахетии, только что подавленное маркизом Паулуччи, чума и голод, все еще свирепствовавшие в Мингрелии и Имеретин, враждебные отношения к нам Турции и беспрестанные вторжения персиян в наши пределы делали положение Ртищева тем более трудным, что он мог располагать весьма ограниченным числом войск, без надежды получить какое-либо подкрепление.

В донских полках был огромный некомплект в строевых лошадях, а в полках пехоты недоставало 700 человек, пополнить которых было нечем, так как все рекруты шли на укомплектование армий, назначенных для отражения полчищ Наполеона, готовившегося вторгнуться в Россию. Главнокомандующему на Кавказе предоставлено распоряжаться только теми средствами, которые были под рукою; ему вменено в обязанность приостановить наступательные действия и обратить исключительное внимание на переговоры с тегеранским двором[33]33
  Отношение военного министра главнокомандующему, 4 мая 1812 г., № 160.


[Закрыть].

Полагаясь во всем на Бога и опираясь на своих помощников, Ртищев принялся за дело с свойственною его летам осторожностью и ознаменовал свое пребывание на Кавказе заключением мира с Персиею. Блистательные дарования и действия Котляревского неразрывно связаны с этим событием и с расширением нашего владычества в Закавказье…

Прибыв 20 апреля в Тифлис, Ртищев в тот же день вступил в управление краем и командование войсками. Последние, большими или меньшими отрядами, были раскинуты на всем протяжении от Черного до Каспийского морей. Так, в Мингрелии, Гурии и Имеретин находился отряд из пяти с половиною батальонов[34]34
  Белевский пехотный полк, два батальона 15-го егерского полка и две роты морского батальона в крепости Сухуме.


[Закрыть] и донского Балабина полка, под начальством генерал-майора Симоновича. Резервом ему служили расположенные в Карталинии семь рот пехоты[35]35
  Грузинского гренадерского полка: две роты с орудием в г. Гори, одна рота в Осетии; 15-го егерского полка две роты с орудием в Сураме, одна в Барели и одна с орудием в Боржоме.


[Закрыть] и донской Поздеева 8-го полк, под командою полковника Печерского. Пять рот[36]36
  Херсонского гренадерского и Кабардинского пехотного полков.


[Закрыть] с двумя орудиями находились в Тифлисе, по одной роте Суздальского полка были в Анануре и Пасанауре – пунктах весьма важных для поддержания беспрепятственного сообщения с Кавказскою линиею. Кабардинский пехотный[37]37
  Три батальона, за исключением одной роты, оставленной в Тифлисе.


[Закрыть] и донской Данилова полки были расположены в Кахетии. Замок, принадлежавший царевичу Давиду и построенный над р. Алазанью, занят двумя ротами; селения Магаро и Караагач – батальоном Кабардинского полка. Вместе с тем, для лучшей охраны и облегчения войск при обороне, сделано распоряжение о вырубке леса по обеим сторонам дорог, ведущих в Балачауры, Тионеты и Ахмети, а также по Сигнахской дороге до г. Телава.

Защита крепости Ахалкалак и обеспечение границы нашей с Турциею возложены на отряд генерал-майора князя Орбелиани[38]38
  46-й егерский полк, две роты 15-го егерского полка, донской Ежова полк и полроты артиллерии.


[Закрыть], которому, сверх того, поручено прикрывать Сомхетию и Шурагельскую провинцию, если бы персияне сосредоточили свои силы против них, для чего и иметь сообщение с стоявшим в Памбаках отрядом генерал-майора Лисаневича[39]39
  Предписание генерал-майору князю Орбелиани, 14 апреля 1812 г., № 689.


[Закрыть].

Последний, имея в своем распоряжении пять батальонов и два донских казачьих полка, занимал важнейшие пункты Памбакской и Шурагельской провинций, а именно: селения Караклис, Бекант и Гумри. В первых двух селениях строились укрепления, а в Гумри исправлялась существовавшая там каменная батарея. Под защиту этих укреплений должны были собираться жители, в случае неприятельского вторжения.

Прикрывая своим отрядом большую часть Грузии, генерал Лисаневич имел свои фланги обеспеченными: с одной стороны отрядом генерал-майора князя Орбелиани, а с другой – отрядом генерал-майора Клодта фон Юргенсбурга, стоявшего между Чардахлами и Шамхором, с тремя батальонами пехоты, одним казачьим полком и половиною батарейной роты[40]40
  Два батальона Херсонского гренадерского полка, один батальон Тифлисского и донской казачий Извалова полк.


[Закрыть]. Войска эти должны были защищать Шамшадыльский и Елисаветпольский округи. В Елисаветполе находились три роты Севастопольского полка, и гренадерская рота того же батальона поставлена в г. Нухе.

Далее, в Карабаге стоял генерал-майор Котляревский с шестью батальонами и казачьим полком[41]41
  Девять рот Грузинского гренадерского полка, 17-й егерский полк.


[Закрыть]. В Баку и Дербенте находились особые гарнизонные батальоны, а в Дагестане, для защиты Кубинской провинции и Кюринской крепости, был особый отряд, под начальством генерал-майора Хатунцева[42]42
  Троицкий мушкетерский полк, батальон Севастопольского полка, казачий Сысоева полк и гарнизонные батальоны: Бакинский и Дербентский.


[Закрыть]. Сверх того, в Баку находился еще Каспийский морской батальон, назначенный собственно для десанта, если бы представилась необходимость сделать высадку или воспрепятствовать персиянам строить в своих портах суда[43]43
  Письмо маркиза Паулуччи Ртищеву, 20 марта 1812 г., № 398.


[Закрыть]. За этим наблюдала каспийская флотилия, суда которой были расположены: корабль «Гром» и корвет «Казань» у острова Capo; бриги «Ящерица» и «Змея» – у Ленкорани; люгер «Горностай» – у гиллянских берегов, а люгер «Щегол» и транспорт «Осетр» стояли на Бакинском рейде.

Из обзора расположения войск и очертания нашей границы видно, что положение генерал-майора Котляревского в Карабаге было самое затруднительное потому, что, куда персияне ни направили бы свои неприязненные действия, они не могли миновать Карабага. Сознавая свое аванпостное положение, Котляревский настолько зорко следил за неприятелем, что большая часть воззваний, посылаемых персиянами в наши мусульманские провинции, попадались в его руки. В конце мая и начале июня деятельность персидского правительства в этом отношении была весьма плодовита, и прокламации в огромном числе распространялись между населением.

«Прежде сего, – писал Баба-хан в своем фирмане[44]44
  Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 698.


[Закрыть], – высокостепенный Мехти-Кули-хан Джеванширский (Карабагский), вследствие различных причин, держал себя в отдалении от царской нашей службы и, будучи испуган, дичился нас. Теперь он, признав наши монаршие милости и благосклонность капиталом своей надежды и упования, изъявляет готовность оказывать нам заслуги и повиновение и обещает искоренить, истребить, пленить и изгнать русских гяуров из Карабага.

Вследствие чего мы по монаршему нашему благоволению, забывая прежнее его отчуждение, удостаиваем его монаршей нашей благосклонности и желаем, что если он начнет враждебные действия против русских и успеет выполнить возложенные на него поручения и очистить Карабаг от гадости русских, то обещаем, согласно собственному его желанию, утвердить его в карабахском владении без малейшего вмешательства посторонних и приказать, чтобы, рассеянные по Азербайджану и прочим местам, разные семейства карабагские были опять возвращены в Карабаг и там водворены».

Мехти-Кули-хан представил этот фирман генералу Котляревскому, чтобы он, «по прочтении, узнал его содержание». Такая же точно участь постигала большую часть воззваний, и если они встречали удобную для себя почву, так это в Дагестане, где находились бывший хан Дербентский Ших-Али и Сурхай-хан Казикумухский, самые искренние агитаторы в пользу персидского правительства.

В июне посланные Ших-Али к властителю Персии возвратились обратно. Пробравшись через Табасаранские горы, они привезли ему 1500 червонцев и подарки: Сурхай-хану, брату аварского султана Гассан-хану и акушенским старшинам. Баба-хан просил их собрать как можно более войск и быть готовыми к действию с его войсками, через Ширванское ханство. Сурхай тотчас же пригласил к себе на совещание акушенских и других старшин, но решение их не соответствовало его ожиданиям. Акушенцы отказались принять прямое и открытое участие в неприязненных действиях, но готовы были пригласить охотников сражаться под знаменами Сурхая. Такое заявление не устраивало владельца казикумухского: всем охотникам надо было платить деньги, а этого хан не любил и потому решил, не связывая себя никакими обязательствами с акушенцами, послать приглашение к ахтинцам и рутульцам. Сурхай писал им, что все дагестанцы, согласись между собою, обязались клятвою собраться в одно место и идти против «беззаконных и несчастных врагов Богу и нашему закону, которые при помощи Божией будут побеждены и наказаны».

Посланный с этим письмом попался в наши руки, и вместо письма Сурхая ахтинцы получили предложение генерал-майора Хатун-цева не верить словам хана Казикумухского, но оставаться спокойными и верными тому правительству, которому они уже присягнули.

Хотя на точное исполнение этого совета и нельзя было надеяться, но можно было быть уверенным, что сведения, полученные русскими о намерениях Сурхая, заставят горцев отказаться от поголовного ополчения и оказать сильную помощь казикумухцам. Так оно было в действительности, и Сурхай успел только склонить на свою сторону уцмия[45]45
  Титул правителя Кайтага (обл. в Дагестане) с XVI в. Упразднен в 1820 г.


[Закрыть] Каракайтагского, человека враждебного России.

На границах уцмия с давнего времени производились грабежи, разбои и захват наших товаров, отправляемых в Дербент из Кизляра и Тарков. На требование запретить подобное своевольство и доставить удовлетворение обиженным уцмий отговаривался, что народ его не слушает и он не в состоянии удовлетворить всех требований; а когда дело коснулось до совокупных действий с казикумухским ханом, то власть его оказалась настолько сильною, что он собрал значительное число войск в помощь Сурхаю.

Не желая допустить соединения союзников и предпочитая разбить их по частям, генерал-майор Хатунцев, стоявший лагерем при Калэсуаре, предпринял экспедицию во владения уцмия Каракайтагского. Он разделил отряд на две части: четыре роты Троицкого полка с одним орудием, под командою майора Нешковича 1-го, отправлены в Кураг, в подкрепление тамошнему гарнизону, для противодействия Сурхаю, если бы он попытался вторгнуться в Кюринскую провинцию; три же роты с двумя орудиями Хатунцев взял с собою в Дербент и, присоединив там 250 человек из гарнизона, в ночь на 28 июня форсированным маршем двинулся во владения уцмия Каракайтагского. Пройдя 60 верст от Дербента, Хатунцев, в пять часов по полуночи, остановился лагерем у селения Башлы, в котором насчитывалось до 200 домов и до 5000 жителей мужеского пола. Народ считал себя вольным, признавал уцмия своим протектором, но не платил ему никакой дани.

Неожиданное появление русского отряда навело такой страх, что население, несмотря на свою многочисленность, разбежалось в разные стороны. Разослав по всем соседним селениям гонцов с извещением о появлении русских, башлинцы признали лучшим покориться, и на другой день старшины их явились с просьбою о помиловании, просили не делать им никакого разорения, объявить, с какою целью прибыл русский отряд, и обещались удовлетворить всем нашим требованиям. Присягою над Кораном они обязались: не собирать войск, не оказывать никакой помощи Сурхайхану Казикумухскому и прекратить грабежи по дорогам из Кизляра и Тарков в Дербент.

Титул правителя Кайтага (обл. в Дагестане) с XVI в. Упразднен в 1820 г.

Точно такие же требования были предъявлены самому уцмию Каракайтагскому и старшинам прочих окружных селений. Получив и от них клятвенное обещание поступать во всем согласно желанию русского правительства, генерал-майор Хатунцев пошел обратно в Дербент, а оттуда отправился в Кураг, для осмотра войск и ограждения границ наших от неприятельских предприятий со стороны хана Казикумухского.

Из Курага Хатунцев отправил письмо Сурхаю, советуя ему оставить свои замыслы, распустить войска и не заставлять действовать против него силою оружия[46]46
  Рапорт Хатунцева главнокомандующему, 13 июля 1812 г., № 417.


[Закрыть]. Прибытие в Кураг четырех рот пехоты на усиление тамошних войск, присяга уцмия и башлинцев заставили Сурхая подумать о своем положении. Он отвечал, что оставляет свое намерение действовать неприязненно и клянется Богом, что останется верен и спокоен. Хатунцев потребовал присяги и, зная непостоянство Сурхая и его вероломство, выступил с отрядом из Еурага и двинулся в Казикумух. Появление русских войск на границах владения заставило Сурхая вступить в переговоры, которые тянулись, впрочем, более 10 дней и сопровождались со стороны хана разными отговорками и уклонениями. Наконец, 17 июля он прислал с своим любимым сыном Муртаза-Алием присягу, утвержденную печатью, с извинением, что сам, по старости и слабости здоровья, не может приехать для личного свидания с Хатунцевым. С сыном Сурхая прибыли кадии акушенцев и даргинцев, которые также присягнули и поклялись, что с этих пор живший у них Ших-Али будет спокоен и не предпримет неприязненных действий против России. «В противном же случае, – писал Ртищев[47]47
  Князю Горчакову, от 22 ноября 1812 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 755.


[Закрыть], – народ акушенский всякое вредное его поведение примет на собственную свою ответственность, только бы Шиху-Али под их надзором позволено было от российского правительства иметь среди их свое жилище беспрепятственно и от них не выгонять, так как народ акушенский, обязанный отцу его Фетх-Али-хану многими благодеяниями, признал его за своего кунака и, по их обыкновениям, обязан призреть его и оказать всякое покровительство».

Согласившись на эту просьбу и обещая, сверх того, уменьшить пошлины с товаров и изделий, привозимых акушенцами в Дербент и Кубу, генерал Хатунцев окончательно парализовал тем содействие дагестанцев персиянам и успел успокоить их, прежде чем Аббас-Мирза подошел к нашим границам.

Сосредоточив свои войска в урочище Яме, в восьми агаджах[48]48
  А г а д ж – мера длины, верста.


[Закрыть] от Тавриза, наследник персидского престола располагал, по слухам, вторгнувшись в Карабаг, разбить Котляревского, возмутить жителей Нухинского владения против Джафар-Кули-хана и двинуться в Грузию в то время, когда сардарь Хуссейн-Кули-хан направится со стороны Эривани, а Эмир-хан с своею конницею сделает набег на Елисаветпольский округ.

Под предлогом того, чтобы дать время всем отрядам собраться на назначенных им местах и затем действовать одновременно с разных сторон, персияне весьма долгое время не предпринимали ничего решительного и довольствовались одними разглашениями о значительности своих сил и серьезности своих намерений. Хуссейн-хан Эриванский боялся отойти далее 25 верст от Эривани и ограничивался передвижениями к Карасу и Эчмиадзину.

Передвижения эти, не имевшие вовсе решительного характера, производились с единственною целью отвлечь наши войска и внимание от Грузии, где подавленное было восстание проявилось снова. Один из грузинских владельцев, мтиулетинский моурав, по личному неудовольствию на начальство, собрал значительную партию буйных голов и произвел новое волнение в Кахетии. Шайка его состояла из жителей Ананурского уезда, ишавов, хевсур, гудомакарцев и мтиулетинцев. Не ограничиваясь грабежом и убийством русских чиновников, попадавшихся в их руки, восставшие просили помощи лезгин и отправили посланных к царевичу Александру, с приглашением, от имени всего народа, прибыть в Грузию и принять бразды правления. Хотя и было сделано распоряжение, чтобы никто не отлучался из деревень без ведома начальства, но 16 человек грузин Телавского уезда все-таки успели разными путями пробраться к царевичу Александру. Семейства бежавших были арестованы[49]49
  Предписание телавскому моураву, 28 апреля 1812 г., № 371.


[Закрыть], но мера эта вызвала новые осложнения. Противники русского правительства воспользовались этим и стали разглашать, что дарованное маркизом Паулуччи прощение участникам первого бунта не будет исполнено и они будут все-таки наказаны. Большинство поверило разглашениям, и все те, которые считали себя виновными, снова перешли на сторону возмутившихся. Толпа вооруженных быстро возрастала и усилилась прибывшими к ним на помощь лезгинами. Телавский комендант майор Шматов оставил город и двинулся за реку Алазань для отражения лезгин. Рассеявши неприятеля,

Шматов, при возвращении в Телав, был окружен кахетинскими мятежниками и с большим трудом и значительными потерями возвратился в крепость, будучи сам тяжело ранен пулею в левую щеку навылет[50]50
  Всепод. рапорт Ртищева, 18 мая 1812 г., № 18.


[Закрыть].

Получив об этом сведение, главнокомандующий отправил в Кахетию генерал-майора Сталя, поручив ему познакомиться на месте как с причиною восстания, так и с поступками чиновников. Он был уполномочен объявить народу, что дарованное прощение будет исполнено в точности, и предложить жителям возвратиться в свои дома из гор и лесов, в которых они скрывались[51]51
  Предписание генерал-майору Сталю, 5 мая 1812 г., № 50.


[Закрыть].

9 мая генерал-майор Сталь с первым батальоном Кабардинского полка прибыл на реку Иору и соединился с двумя ротами второго батальона того же полка. Вместо того чтобы следовать прямо к Телаву, он остановился на несколько дней на реке Поре, в ожидании прибытия к себе четырех эскадронов нижегородских драгун, и отсюда разослал в Сигнахский и Телавский уезды прокламации, от которых, впрочем, и сам не ожидал большего успеха. Он обещал прощение всем тем, которые возвратятся в свои дома и не будут выходить из круга своих обязанностей и повиновения. Вместо исполнения нашего требования, князья Рафаил Эристов и Иван Джорджадзе приглашали всю Кахетию присоединиться к ним, ездили по селениям и силою принуждали жителей переходить на их сторону. Генерал-майор Сталь отправил к ним нарочного, советуя явиться с покорностью и обещая прощение. В ответ на это князья заняли своею шайкою все проходы, ведущие через горы в Телаву, и их передовые пикеты появились вблизи самого города. Таким образом, убеждения не подействовали – оставалось употребить силу для прекращения беспорядков.