Текст книги "История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6"

Глава 6

Желание персиян вступить в переговоры о мире. Участие в этом деле английского посла в Персии. Переписка его с Ртищевым. Вторжение персиян в Талыгии. Приготовления обеих сторон к открытию военных действий. Наступательный план Ртищева. Возобновление мирных переговоров. Заключение Гюлистанского мирного трактата

Победы Котляревского при Асландузе и Ленкорани, а главное, появление русских войск за р. Араксом произвело панику между населением и возбудило опасения Аббас-Мирзы. Сознавая, что с открытием наступательных действий со стороны России трудно будет собрать рассеянные полки и встретить неприятеля, персидский принц, через своих посланных, обратился к капитану 1-го ранга Веселаго с предложением прекратить военные действия. Не имея на то никакого разрешения, Веселаго вступил, однако же, в переговоры и пригласил к тому же Мир-Мустафа-хана Талышинского. Узнав об этом, Ртищев просил Котляревского внушить хану, что кроме главнокомандующего никто не имеет права входить с неприятелем в какие бы то ни было сношения. Веселаго же было замечено, что обязанность его драться с неприятелем, а не принимать мирных предложений и отвечать, что с этим следует обратиться в Тифлис к самому главнокомандующему.

Столь резкий ответ еще более озаботил Аббас-Мирзу, и он решился обратиться к самому Ртищеву, через армянского патриарха Ефрема. Главнокомандующий отвечал, что, зная миролюбивое расположение императора, он никогда не откажется от мирных переговоров с персидским правительством, но имеет весьма малую надежду на успех.

Действительно, заключение мира с персиянами было делом далеко не легким. «Неблагонамеренность, – писал Мориер к лорду Вальполю[173]173
  См. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 865.


[Закрыть], – лукавство и вероломство персиян затрудняли его (заключение мира) до сих пор до невозможности, и если бы русские им не задали прошедшею зимою двух или трех уроков самых порядочных, то я никак и не поверил бы, чтобы мы могли склонить их к замирению. Люди, имеющие всю власть на границе, и в числе оных мнимый наследник Персии и один из министров шаха Мирза-Безюрг, находят в том большую выгоду, чтобы сие дело не состоялось, и они-то делали главное в том препятствие».

Предыдущие переговоры и сношения с Аббас-Мирзою показали, что главным противником заключения мира был Мирза-Безюрг, дядька и наставник принца, находившегося под полным его влиянием. Следовательно, начинать снова переговоры с Аббас-Мирзою было бы бесполезно, и главнокомандующий решился начать их не иначе, как с тегеранским кабинетом. Пользуясь союзом России с Англией и участием, которое принимал сир Гор Узелей в предшествовавших переговорах, Ртищев сообщил ему о желании персидского правительства, но выразил сомнение в успешном исполнении этого желания. Если для ведения мирных переговоров, говорил главнокомандующий, будут назначены со стороны Персии те же лица, которые наблюдают прежде всего свои личные выгоды, сопряженные с продолжением войны, чем помышляют о благе общественном; если на ведение переговоров будет иметь влияние тавризский министр (Мирза-Безюрг), который в течение шести лет ежегодно возобновлял переговоры и, своею хитростью достигал того, что они прерывались, то едва ли можно ожидать каких бы то ни было успехов.

«Намерения Российской империи к постановлению мира с Персиею самые искренние, – присовокуплял Ртищев[174]174
  В письме английскому послу от 18 января 1813 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 852.


[Закрыть], – основания, миру полагаемые, сколько умеренны, столько же и справедливы. Напротив того, неискренность особ, договаривающихся со стороны персидского правительства, и разные обороты, вредящие согласию, всегда затмевают справедливость и отдаляют благополучный мир. Если бы тегеранскому кабинету беспристрастно были представлены все те пользы, кои Персия приобрести может от союза со столь сильною империею, какова Россия, – вред, который она невозвратно понести может от продолжения войны с неравными силами, и истинное положение, в каковом ныне находятся дела обеих воюющих сторон, с присовокуплением также, сколь умеренна Российская империя при всех своих преимуществах, не требуя от Персии никаких пожертвований при постановлении мира, а только удерживая свою собственность, принадлежащую ей по праву войны, то, без сомнения, тегеранский кабинет, убежденный справедливостью дела, дал бы оному другое направление и с такою же искренностью приступил бы к заключению мира, с какою желает сего события мой всемилостивейший государь император».

Сир Гор Узелей отвечал, что он искренно и «всем сердцем» желает скорейшего заключения мира между Россиею и Персией; что он еще ранее писал об этом несколько писем главнокомандующему, но они были задержаны Мирза-Безюргом, старавшимся воспрепятствовать свободной корреспонденции между английским послом и русским главнокомандующим; что, наконец, ему удалось открыть тегеранскому кабинету происки тавризского министра и заставить Баба-хана понять те выгоды, которые он приобретает с заключением мира с Россией.

Будучи уверен, что настоящая причина, по которой Мирза-Безюрг не желал прекращать военных действий, было получение от английского правительства 200 000 туманов субсидии на военные издержки, сир Гор Узелей заявил Баба-хану, что если со стороны России будут предложены справедливые условия мира, то английское правительство, быть может, почтет себя вправе прекратить субсидию, которая, по смыслу трактата, отпускается, чтобы вредить неприятелям, а не союзникам Англии.

Заявление это произвело крутой поворот в политике тегеранского кабинета и вызвало желание Баба-хана принять непосредственное участие в мирных переговорах. Он решился устранить Мирза-Безюрга и дать полномочие находившемуся при нем английскому посланнику.

«Благодаря Бога, – писал сир Узелей[175]175
  В письме Ртищеву от 26 марта 1813 г.


[Закрыть], – я был довольно счастлив в том, что обратил взоры шаха на существенные его выгоды, открыл обманы и лукавства министров, его сына (Аббас-Мирзы), и ожидаю только вашего ответа, дабы обязать Баба-хана на отправление к стопам государя императора своего чрезвычайного посла с употребительными в таких случаях подарками».

Ртищев отклонил отправление чрезвычайного посольства в Петербург, находя меру эту совершенно бесполезною и клонящеюся только к одной напрасной потере времени. Если цель посольства заключалась в том, чтобы через него вступить в переговоры о мире, то в этом не представлялось необходимости, так как главнокомандующий был уполномочен на все случаи и, находясь на месте, мог гораздо скорее окончить переговоры; если же целью отправления посольства было принесение подарков, то они могли быть приняты только от дружественной державы, следовательно, после заключения мирных условий. Тогда, писал Ртищев[176]176
  В письме сиру Гору Узелею от 8 мая 1813 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 859.


[Закрыть], «чрезвычайные послы взаимно к каждому двору должны быть с обеих сторон отправлены с приличными на таковой случай приветствиями и изъявлением дружбы».

Соглашаясь с мнением главнокомандующего, сир Гор Узелей уведомлял, что переговоры о мире будут теперь ведены самим Баба-ханом и его первым министром Мирзою-Шефи, который вместе с тем отправляет в Тифлис своего чиновника Мамед-Алибека с письмом, заключающим в себе изъявление дружбы и расположение к доброму согласию. Ртищев просил снабдить посланного письменным удостоверением в том, что со стороны Персии во всех пограничных местах строго воспрещены неприязненные действия. Удостоверение это было необходимо ввиду того, что персидское правительство, переговариваясь о мире и желая склонить главнокомандующего на некоторые уступки, не останавливало своих обширных приготовлений и не воспрещало Аббас-Мирзе производить хищнические вторжения в наши границы.

В половине апреля персияне вторглись в Талыши, отогнали скот неподалеку от Аркеванской крепости и успели захватить в плен нескольких жителей. По просьбе Мир-Мустафа-хана из Ленкорани была выслана команда в 50 человек с одним орудием, не успевшая догнать неприятеля. Другая партия, переправившись, в мае, через Худаферинский мост, ворвалась в Карабаг для грабежей, но была прогнана командою, стоявшею в Хонзыряхе, и преследована до р. Боргушета. Баба-хан прибыл с войсками в урочище Уджан-Джеман в четырех агаджах за Тавризом. При нем, по сведениям, было 18 000 человек пехоты, 40 000 кавалерии и 20 орудий. Он намерен был, в случае неудачи переговоров, открыть военные действия под своим личным начальством и с этою целью строил укрепления в Талынях и приказал всех жителей Эриванской и Нахичеванской областей, живших вдали от укрепленных пунктов, переселить на летнее время за р. Араке, со всем имуществом и скотом.

С своей стороны Ртищев, желая прекратить вторжение персиян в наши границы и побудить их к скорейшему заключению мира, решился перенести военные действия в Персию и действовать наступательно. С этою целью предполагалось сухопутные войска двинуть к Тавризу и одновременно с этим отправить в Энзели сильную эскадру с десантом. В состав эскадры назначены: один корабль, один корвет, три брига, три люгера, два транспорта и четыре купеческих шкоута[177]177
  В эскадре были следующие суда: корабль «Вулкан», корвет «Арианда», бриги: «Ящерица», «Змея» и «Волга», люгеры: «Белка», «Горностай» и «Щеголь»; транспорты: «Баку» и «Пчела».


[Закрыть].

Для составления десанта формировался в Астрахани временный Ленкоранский батальон, в состав которого вошли 489 рекрутов, взятых по двум наборам с Астраханской, Кавказской, Казанской и Саратовской губерний, и рота Астраханского гарнизонного батальона. Присоединив к этому батальону 100 человек астраханских казаков, десант к июле был отправлен к талышинским берегам, где часть батальона велено оставить в Ленкорани, а взамен того посадить на суда из тамошнего гарнизона старых солдат и действовать по обстоятельствам против неприятеля. Для командования эскадрою и десантом назначен астраханский комендант генерал-лейтенант Ротгоф.

25 июля эскадра с десантом прибыла к талышинским берегам[178]178
  Всепод. рапорт Ртищева, от 15 августа 1813 г., № 14.


[Закрыть], но в употреблении ее не представилось надобности, так как мирные переговоры с Персиею приняли благоприятный исход.

Прибывший в Тифлис персидский чиновник Мамед-Али-бек доставил главнокомандующему письмо Мирзы-Шефи, в котором визирь писал об искреннем желании персидского правительства прекратить вражду с Россиею. Ртищев отвечал, что мысли его о мирных переговорах известны английскому посланнику[179]179
  Письмо Ртищева Мирзе-Шефи, от 8 мая 1813 г., № 81.


[Закрыть], и в тот же день сообщил сиру Гору Узелею, что выбор места для переговоров предоставляет усмотрению тегеранского кабинета, но отказывается сам вести их, если они будут назначены в Тегеране. «Мне самому принять на себя сию обязанность, – писал главнокомандующий[180]180
  В письме сиру Гору Узелею от 8 мая 1813 г., № 76. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 859.


[Закрыть], – было бы несходственно ни с высочайшею волею, ни с моими обязанностями главнокомандующего войсками и всем здешним краем, коего я ни по какому случаю без особой высочайшей воли оставить не могу». Если же персидское правительство уполномочит для ведения переговоров Мирзу-Шефи и назначит место где-нибудь на границе, тогда ведение переговоров Ртищев принимал на себя.

Сознавая, что всякий день промедления сопряжен с чрезвычайными издержками на содержание войск, собранных в Уджан-Джемане, Баба-хан желал скорее выйти из этого положения и распустить свои войска. Он просил сира Гора Узелея поторопиться с заключением перемирия, и английский посланник предлагал Ртищеву заключить его на двенадцать месяцев. «Впрочем, – писал он[181]181
  В письме Ртищеву от 28 июня (10 июля), из Тавриза.


[Закрыть], – если бы ваше превосходительство пожелали заключить перемирие на 15 или 16 месяцев вместо 12, то я надеюсь иметь столько влияния на шаха, что склонил бы его согласиться на ваши желания».

Ртищеву предоставлялся выбор иметь свидание по поводу заключения перемирия или самому лично в Памбаках с персидским полномочным ханом Эриванским, или послать от себя поверенного. В последнем случае и эриванский хан пошлет от себя брата или кого-либо другого. С заключением перемирия войска обеих сторон должны были быть распущены по квартирам, не ожидая окончательного заключения мирных условий.

«Относительно status quo ad presentem, – писал сир Гор Узелей, – то, в уважение трудностей, какие я должен был превозмочь, дабы согласить на сие персиян (так как последние поражения их делали согласие сие еще более затруднительным по их гордости), я надеюсь, что ваше превосходительство охотно уступите Персии какую-нибудь малую частицу владений, через что докажется великодушие великого государя императора, его благодетельность и великость души, и в то же время излечатся раны, кои персияне действительно чувствуют. Обстоятельство сие я прошу вас покорно принять не в виде требования со стороны Персии (ибо держава сия согласна на status quo ad presentem), но только как простую просьбу со стороны моей, как искреннего друга обеим сторонам».

Ртищев не соглашался ни на какую уступку и находил ее совершенно невозможною.

– Если в прошлом году, – говорил он, – когда Россия находилась в весьма затруднительном положении, в рассуждении вторжения французов, и даже в Грузии произведен был мятеж царевичем Александром, я отвергнул перемирие с Персиею единственно по поводу точно таких же требований со стороны персидского правительства, то тем более теперь я не могу и не вправе, без нарушения своих обязанностей, сделать какую-либо уступку из владений, состоящих под единственною властью его величества.

Вместе с тем Ртищев признавал неудобным заключать перемирие на столь продолжительный срок, так как император поручил ему одновременно с перемирием заключить и самый мирный трактат.

– Одно перемирие, – говорил главнокомандующий, – сколько бы продолжительно оно ни было, не может составить обеспечения для обеих воюющих сторон. Желание же персидского правительства заключить перемирие для того, чтобы постановить прелиминарные пункты, сообщенные ему мною еще в прошлом году, доказывает только намерение продлить время и может побудить императора заставить подписать мир силою оружия. Мир этот, конечно, не представит уже тех выгод персиянам, которые они могут приобрести теперь.

На этом основании Ртищев предлагал заключить перемирие не более как на 50 дней, которых было совершенно достаточно для постановления окончательного мира. Местом для переговоров он предлагал избрать Гюлистан, лежавший в вершинах р. Тертера, почти на границе между Эриванью и Нахичеванью.

Отказ Ртищева заключить перемирие на год и уступить что-либо из занятых нами провинций произвел между персиянами некоторое колебание, «и чуть было не остались тщетны все мои старания», – говорил сир Гор Узелей[182]182
  Письмо сира Гора Узелея Ртищеву, 10 августа.


[Закрыть]. Он писал главнокомандующему, что персидское правительство и во главе его сам шах желают особым пунктом трактата выговорить себе законное право на уступку Персии некоторых владений из состоящих уже под властью России.

Ртищев не согласился. Тогда тегеранский кабинет предложил заключить краткий трактат о мире, с тем чтобы более подробный договор был заключен впоследствии в Петербурге. Баба-хан надеялся, что переговоры в русской столице будут для него выгоднее, и он, пользуясь великодушием императора, успеет склонить его на уступку некоторых областей. Главнокомандующий не согласился и на это предложение; он настаивал на заключении полного или окончательного трактата и грозил прекращением переговоров. Но чтобы отчасти удовлетворить желанию Баба-хана, генерал Ртищев обещал по заключении договора составить особый акт, по которому будет предоставлено Персии, по отправлении посла в Петербург, просить у императора «о всех надобностях и желаниях, какие имеет персидское правительство», но не как требование, подлежащее непременному удовлетворению, а единственно как просьба, исполнение которой зависит от усмотрения императора[183]183
  Письмо Ртищева английскому послу от 24 августа. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 873.


[Закрыть].

Видя такую неуступчивость со стороны России, зная о появлении уже флота с десантом у талышинских берегов и о готовности русских войск вступить в пределы Персии, Баба-хан принужден был согласиться с требованиями главнокомандующего и назначил своим уполномоченным Мирза-Абуль-Хасан-хана, бывшего перед тем чрезвычайным послом в Англии, а местом переговоров избрал Гюлистан, в Карабаге, при речке Зейве.

Отправив на встречу персидского уполномоченного майора Мандрыкина, исправлявшего должность дежурного генерала армии, главнокомандующий 10 сентября выехал из Тифлиса в Гюлистан. Остановившись в Елисаветполе, в ожидании известия о прибытии персидского уполномоченного к нашим границам, Ртищев получил донесение от майора Мандрыкина, что Мирза-Абуль-Хасан выехал из Тавриза 20 сентября и 23-го числа прибудет в Гюлистан. Главнокомандующий поторопился отъездом из Елисаветполя и 21-го числа был уже на месте. Он отправил в различные пункты своих адъютантов с небольшими отрядами казаков, чтобы приветствовать персидского уполномоченного, сопровождаемого четырьмя почетными чиновниками и 350 человеками конвоя.

27 сентября Мирза-Абуль-Хасан-хан прибыл в Гюлистан и остановился в приготовленном для него лагере, против лагеря наших войск. В тот же самый день он имел свидание с Ртищевым в особой палатке, назначенной собственно для переговоров и поставленной посредине между обоими лагерями.

После взаимных визитов и размена полномочий приступлено было к переговорам о перемирии, и 1 октября акт этот был подписан. Обе стороны обязались в течение 50 дней, т. е. до 21 ноября, не предпринимать никаких военных действий или хищничеств и немедленно приступить к переговорам о мире на основании status quo ad presentem. В случае же, если бы не последовало соглашения между уполномоченными и заключение мира не состоялось, то неприятельские действия не прежде могли быть открыты, как через 20 дней после прекращения переговоров, т. е. «через такое время, в которое уполномоченный со стороны персидского правительства может, с оказанием ему всех почестей, свободно и со всею безопасностью быть препровожден за границу». Предложивши затем Мирза-Абуль-Хасан-хану приступить безотлагательно к заключению мирных условий, Ртищев получил от него заявление, что из особого уважения к русскому главнокомандующему и ценя искреннее его расположение к персидскому правительству, он предоставляет ему самому, на основании status quo ad presentem, составить краткий трактат и предложить статьи оного на общее обсуждение.

Со своей стороны Мирза-Абуль-Хасан-хан просил уважить только одну просьбу, чтобы прежде всего согласиться в сепаратном акте, так как этим документом обеспечивалось «право персидскому правительству надеяться на удовлетворение в просьбах, кои будут по заключении мирного трактата представлены высочайшему российскому двору через полномочного персидского посланника».

– Следуя общим правилам, – отвечал на это Ртищев, – сепаратный пункт должен быть постановлен тогда, когда мы согласимся уже в главных основаниях мирного трактата и подпишем его.

– По наставлениям мне данным, – заметил Мирза-Абуль, – я обязан первоначально иметь переговор о сепаратном акте и, только удостоверясь в согласии вашем постановить оный сходно с желанием персидского правительства, приступить уже к переговорам о статьях самого мира.

Не находя ничего важного в такой просьбе и несогласного с видами нашего правительства, Ртищев не отвечал прямым отказом.

– Хотя с моей стороны, – говорил он, – как английский министр, так и персидское правительство предварены уже письменно, что я не прежде могу согласиться на постановление сепаратного пункта, как после подписания настоящего трактата, но, имея искреннее расположение стараться по мере моей возможности о сближении истинных польз обеих высоких держав и с удовольствием желая оказать особое уважение к личным достоинствам вашим, я охотно готов удовлетворить вашему желанию.

Тогда Мирза-Абуль-Хасан-хан представил Ртищеву записку, данную ему от тегеранского двора, какого содержания должен быть заключен сепаратный акт. Тегеранский двор желал включить в мирный трактат особый параграф, по которому полномочному персидскому послу, имеющему отправиться в Петербург по заключении мира, было бы предоставлено право просить императора о возвращении Персии некоторых владений, отходящих по трактату к составу России, с тем условием, чтобы просьба эта была уважена петербургским кабинетом.

Ртищев был удивлен такому домогательству тегеранского двора, и тем более что об этом были уже переговоры и персидское правительство согласилось отказаться от своих требований. Он заявил персидскому уполномоченному, что готов заключить сепаратный параграф, но на основаниях предложенного им содержания и с некоторыми переменами, наиболее соответствующими желаниям Персии.

При этом Ртищев старался изложить сепаратный параграф с возможною ясностью и настоять на том, чтобы из него были исключены все те выражения, которые могли бы присвоить персидскому правительству право ожидать непременного удовлетворения в своих просьбах, когда они будут представлены нашему правительству.

После продолжительных споров и весьма долгих убеждений Мирза-Абуль-Хасан-хан согласился наконец принять сепаратный акт, предложенный Ртищевым, но просил прежде окончательного утверждения отправить его в Тегеран с нарочным курьером «для испрошения от своего государя согласия, в коем он хотя не сомневается нимало, но дабы отклонить от себя всякую клевету со стороны сильной партии, недоброжелательствующей совершенно миру и вредящей собственно его лицу». Персидский уполномоченный заявил, что меру эту он признает необходимою для собственной безопасности. Ртищев не вполне верил такому заявлению и предполагал, что Мирза или ограничен в данном ему полномочии, или имеет поручение протянуть переговоры и тем дать возможность своему правительству выиграть время и приготовиться к новым военным действиям. Главнокомандующий убеждал персидского уполномоченного действовать самостоятельно и решительно на основании данных ему полномочий и не скрыл от него, что в противном случае, не желая быть обманутым, принужден будет прервать переговоры. В данном случае Ртищев согласился, чтобы «на сей один только раз» курьер был отправлен в Тегеран, но и то при условии, чтобы, не ожидая ответа, приступить к дальнейшей разработке условий мирного трактата.

С отправленным в Тегеран курьером Ртищев писал сиру Гору Узелею[184]184
  В письме от 1 октября 1813 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 878.В письме от 1 октября 1813 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 878.


[Закрыть]: «Я покорнейше прошу ваше превосходительство употребить и со своей стороны уважаемое Персией старание ваше, чтобы в разрешении, какое дано будет персидским правительством уполномоченному Мирза-Абуль-Хасан-хану, по предмету нынешнего представления его о сепаратном пункте, не заключалось ничего противного основанию status quo ad presentem и чтобы последовало сие разрешение со всевозможною скоростию и с предоставлением ему полного права, как полномочному, действовать прямо от своего лица, не прибегая к пересылкам через курьеров, для испрашивания разрешения, так как сие не будет более мною принято.

В противном случае, как первое, так и последнее может уверить меня в нерасположении персидского правительства к миру и довести постановленное перемирение до разрыва, тем более, что давно уже прибыли ко мне в лагерь важные депутаты со стороны всего туркменского и иомудского народов, ищущих покровительства Е. И. В., с коими, однако же, во уважение расположения моего заключить мир с Персиею, доселе еще не имел я никаких переговоров по делу их миссии, и что для того всякая напрасная потеря времени могла бы сделаться вредною для пользы службы моего великого и всемилостивейшего государя императора».

Между тем, в ожидании ответа из Тегерана, переговоры о мире продолжались ежедневно, и вопрос о будущих границах между двумя державами и перечисление владений, поступающих в подданство России, встретил немаловажные затруднения. Не имея ни малейшего понятия о географической карте и не зная в точности, какие именно места находились в действительном владении России и Персии, Мирза-Абуль-Хасан-хан поступал нерешительно и долго не соглашался на предложенные Ртищевым границы, опасаясь лишиться части владений, принадлежащих Персии. Он просил обозначить их одним общим перечнем главных пограничных провинций, состоящих в непосредственном владении каждой стороны, с присовокуплением, что «границу между ними должны составлять прежние межи, издревле существующие». Такое обозначение границ было крайне неудобно, могло возбудить в будущем споры, но упорство персидского уполномоченного было столь велико, что Ртищев вынужден был, по вопросу о границах, предоставить право обеим державам по заключении мира и ратификации трактата назначить взаимных комиссаров для разграничения. Под руководством главнокомандующего комиссары должны были определить и обозначить действительную черту границ на основании status quo ad preseutem. «Сим средством, – писал Ртищев, – на которое Мирза-Абуль-Хасан-хан по убедительным моим внушениям наконец изъявил свое согласие, удержано мною в вечном подданстве Российской империи и Талышинское ханство, которое в продолжение войны с Персиею несколько раз переходило из рук в руки и которое по положению своему весьма для России важно во многих отношениях, ибо через удержание в наших руках креп. Ленкорани, постановив теперь в Талышах твердый пункт, мы можем иметь в здешнем крае превосходную пристань, на Каспийском море, удобную для военных судов и полезную как для коммерции, так и для свободного сообщения».

Пристань эта была важна для нас еще и по удобству наблюдения за единством русского флага на Каспийском море.

Соглашаясь, после долгих убеждений, признать наш флаг господствующим на Каспийском море, Мирза-Абуль-Хасан-хан просил, чтобы в особое для него одолжение уступить Персии хотя малую часть земли, для доказательства уважения и доброжелательства России к повелителю Персии, что могло бы также служить и ему защитою от «злобствующих клевет недоброжелательствующих миру». Ртищев согласился на это и предложил оставить Мигри с окрестностями в зависимости Персии, что и было принято Абуль-Хасан-ханом с особою благодарностью. Таким образом, мигринский округ был отделен от Карабага и предоставлен во власть Персии. Округ этот был не что иное, как пустое гористое место, без жителей, большая часть которых в разные времена была увлечена персиянами за Араке, а остальные по всегдашней опасности от неприятеля рассеялись по другим округам Карабага. Самое укрепление Мигри было оставлено нами по убийственному климату, причинившему нам в течение двух лет потерю более 800 человек из одного батальона, комплектованного два раза.

Уступка хотя бесплодного и вредного в климатическом отношении округа побудила, однако же, Мирза-Абуль-Хасан-хана согласиться на все остальные предложенные ему условия, и 12 октября 1813 г. Гюлистанский мирный трактат был подписан уполномоченными. По этому трактату каждая из договаривающихся сторон осталась при владении теми землями, ханствами и провинциями, «какие ныне находятся в совершенной их власти». Таким образом, к составу России присоединены на вечные времена ханства: Карабахское (Шушинское), Ганжинское (давно уже переименованное в Елисаветпольскую провинцию), Шекинское (Нухинское), Ширванское (Шемахинское), Дербентское, Кубинское, Бакинское и Талышинское, с теми землями этого последнего ханства, «которые ныне состоят во власти Российской империи». При этом весь Дагестан, Грузия с Шурагельскою провинциею и все земли и владения между вновь постановленною границей и Кавказскою линией признаны Персиею принадлежащими России. Статья пятая мирного трактата подтверждала единство русского флага на Каспийском море, и никакая другая держава, даже и Персия, не могла иметь военных судов на этом море. Обе договаривающиеся державы постановили произвести размен пленных, дозволить всем бежавшим во время войны возвратиться в свои жилища, покровительствовать торговле и иметь в наиболее важных торговых пунктах своих консулов или агентов. Персидское правительство обязалось взимать не более пяти процентов пошлины с русских товаров и только один раз, куда бы потом русские купцы с своими товарами ни ехали; «более же никаких сборов, податей, налогов и пошлин ни под каким предлогом и вымыслом не требовать».

Весьма значительные уступки, сделанные Персиею в пользу России, побудили императора Александра I принять на себя ручательство в охранении престолонаследия и внутреннего спокойствия в Персии. В четвертой статье трактата было сказано, что «его величество император всероссийский, в оказание взаимной приязни своей к его величеству шаху персидскому и в доказательство искреннего желания своего видеть в Персии самодержавие и господственную власть на прочном основании, сим, торжественно за себя и преемников своих, обещает тому из сыновей персидского шаха, который от него назначен будет наследником персидского государства, оказывать помощь в случае надобности, дабы никакие внешние неприятели не могли мешаться в дела персидского государства и дабы помощию высочайшего российского двора персидский двор был подкрепляем. Впрочем, если по делам персидского государства произойдут споры между шахскими сыновьями, то Российская империя не войдет в оное до того времени, пока владеющий тогда шах не будет просить об оной».

Обязательство об охранении престолонаследия не могло загладить того неприятного впечатления, которое возбуждалось у каждого из персиян при мысли об уступке земель, и, взглянув на карту, не трудно сказать, что уступка эта должна была быть очень чувствительна для тегеранского двора. Поэтому генерал от инфантерии Ртищев, особым сепаратным актом, предоставил право тегеранскому двору просить императора Александра I о возвращении Персии хотя некоторых из уступленных земель. «Посланник, – сказано было в сепаратном акте[185]185
  Арх. Мин. иностр. дел, 1—7, 1816—1818.


[Закрыть], – имеющий отправиться от персидского двора, с поздравлением к российскому двору, повеленные ему от своего шаха просьбы представит на волю великого императора. Главнокомандующий российский обещает по возможности употребить старание о просьбах Персии».

Итак, на долю Ртищева выпало восстановить мирные отношения между двумя державами.

«Мир с Персией, – сказано в высочайшем манифесте 16 июля 1818 г., – оградил спокойствием и безопасностью восточные пределы России. Он заключен был в час решительный, тогда, когда Европа увидела новую судьбу свою, и единодушие сие увенчалось победою».

«Всевышний, – писал военный министр князь Горчаков Ртищеву[186]186
  В письме от 20 ноября 1813 г., № 2270.


[Закрыть], – благословляя на Рейне успехи оружия нашего, на спасение Европы поднятого, благословил восстановить тишину и спокойствие на Араксе. Вы виновник сего последнего заключением столь давно желаемого и столь достохвального мира с Персиею. Вам предоставлено было прекратить семнадцать лет беспрерывно продолжавшуюся войну – сие да пребудет вам памятником!

Как верный сын отечества, как чтущий вас, разделяю я с вами ту приятность, которую вы ощущаете. Надеюсь скоро поздравить вас с возведением вас в высшую степень. Сего испрашивал я у всемилостивейшего Государя нашего, как справедливо вами заслуженного. Наслаждайтесь спокойствием после трудов ваших».