Текст книги "Избранное"

 
Покой всемирного пространства
Уже зовёт в сады нездешние…
Зачем хотел бы ты остаться,
Когда не станет тела грешного?
 
 
Твой дух бездомный, неприкаянный,
Что он забыл на свете этом?
Тебя здесь будут помнить, кажется, –
Ты был отчаянным поэтом!
 
 
Но дело даже и не в памяти –
Хотя и в этом тоже дело! –
В сосновый бор или на пажити
Пришёл бы русский дух твой смело.
 
 
Додумать думу неохватную,
И досказать, что не досказано,
И доглядеть на ненаглядную,
С какой душа навеки связана…
 
 
Жалеть? Ну, что вы, нет, ни капельки.
Жалеть – удел людей потерянных!
И всё же будет в чём раскаяться –
В надзвёздных далях неизмеренных.
 
 
Судьба сложилась, в общем, славная,
Но среди бурного, отважного –
Не разглядел ты что-то главное,
Не сделал что-то очень важное!..
 

 
Смотрю на горы и леса,
На уходящее светило…
Какие были чудеса!
Какие сказки жизнь дарила!
Мне посчастливилось пройти
По всей Земле под небом ясным!
И горевать в конце пути
Я не хотел бы понапрасну.
Мне интересно было жить –
И умирать мне интересно.
Зачем заранее грустить?
Что меня ждёт там? Неизвестно.
А неизвестность для меня –
Как незнакомка молодая,
Когда она, дразня, маня,
Идёт, улыбками сияя!..
 

2013

 
Никогда о смерти не печалюсь я –
Верю вечной радости земной!..
Мы ещё, родная, повстречаемся,
Посидим на радуге с тобой.
 
 
Посидим так просто, как на лавочке,
Прежде, чем отправиться в полёт.
Промелькнет звезда – шальная ласточка –
Светлым чувством сердце обожжёт!
 
 
Солнце будет нашей колесницею,
Мир без нас пускай там не грустит!..
Золотыми солнечными спицами,
Звёздной пылью Вечный Путь блестит!
 

 
Отраженье самых чистых васильков
Не сберёг я в глубине своих зрачков.
И в саду осеннем нету соловья.
Ты душа моя – калинушка моя!
Есть ковёр ещё на старенькой стене,
Где Иванушка с жар-птицей на коне.
Что-то сказкам стало вериться с трудом.
Вспомню юность, вспомню снова да ладом!
За окошком хороводят холода.
Над избой заиндевелая звезда.
Пригорюнилась, усталая, вот-вот
На осенние поляны упадёт!..
 

 
Деревня. Дом. Высокий клён.
Стоит мальчишка у крыльца.
Брючата драные на нём.
Ни мамки рядом, ни отца.
 
 
Стоит, решительный такой,
Бровей нахмуривши дугу.
А ветер тянет за спиной –
Рубахи беленькой пургу!
 
 
Стоит он, грусти не тая,
Глядит куда-то в горький дым…
И мне всё кажется, что я
Виновен в чём-то перед ним!
 
 
Он далеко хотел идти,
Да только мне не рассказал.
Он много видел впереди
Того, что мне не по глазам!..
 

2012

 
Родные, до боли родные края,
Как будто сто лет вас не видывал я!
Куда ни посмотришь – везде красота…
Берёза в хлебах высока и чиста.
Белёсые крыши далёких домов
Раскинули крылья над синью лугов.
И так хорошо постоять у моста,
Послушать паденье златого листа!
Туманится вечер, готовит постель.
И только в лугах всё не спит коростель.
Скрипит и скрипит, словно тайная дверь,
В ту область, где нет ни беды, ни потерь.
Там мальчик играет во мгле у пруда –
В ладонях сверкает сырая звезда!
И чудится тихая песня вдали
О том, что не зря мы на землю пришли!..
 

 
Уже река все звёзды укатила
И к берегу причалила заря,
Уже листву слегка раззолотило
Ночное вдохновенье сентября…
Ещё вчера сидел ты в первом классе
И чудо ясноокое любил…
Ты думал, у тебя сто лет в запасе,
А под тобою Шар Земной остыл!
Как быстро в жизни было всё и сплыло.
И встали корабли на якоря.
И птица, что под стол пешком ходила,
Готовится к полёту за моря!
 

 
Весёлый шум и нежность вешняя
Уже давно умчались прочь!
Себя надеждой не утешу я –
Идут снега, стучится ночь.
 
 
Мои глаза не вспыхнут где-нибудь
И не разбудят сон-травы…
Не стану я дождём иль деревом
С зелёным чубом ветровым…
 
 
И только в странных сновидениях
Я представляю мир иной.
И в горьких долгих размышлениях
Господь дарует мне покой.
 
 
И там, где было сердце грустное –
Гнездо свивает соловей,
И льётся песня моя русская
В раздольях родины моей!
 
 
И там, где ветка ветром клонится,
Я позову тебя в поля,
Полюбишь звёздную бессонницу
И всё, что русская земля!
 
 
И грусть под сердце твоё сильное
Ударит клювом соловья…
Жизнь, как запевка соловьиная,
И недопевочка моя!..
 

 
За рекою вербоцвет, красноталы жгучие.
А мои семнадцать лет – соловьи певучие!
Прилетели, грянули, серебром рассыпались…
Словно звёзды канули в речку чисто-синюю…
Зачерпнул воды ведром, – звёзд полным-полнёшенько!
Глядь-поглядь в ведёрко днём – нету ничегошеньки!
Знать, по скользкой по росе шёл не осторожно я –
Расплескались звёзды все в травы придорожные!..
 

 
Как полями прошагаешь, да лесами как пройдёшь –
То ли жутко станет сердцу, то ль сентябрьская дрожь…
Где святые? Это что же? Кровь как пуля жжёт виски!
Даже звёзды в чистом поле, словно рысьи огоньки.
И любимая подруга с ликом девы пресвятой –
Нарядилась, оказалась русской бабонькой простой.
Ай, да что там про кого-то!.. Я и сам, покинув дом,
Жил да был голубоглазым да молоденьким Христом.
На лазурные поляны, на цветы упала пыль.
Юность, песни перепёлок – это сказка или быль?
Встретишь в поле Веронику, полотенце вновь возьмёшь –
Где же Спас Нерукотворный? Просто жутко, просто дрожь…
 

1983

 
Следы на песке – это символ,
Цепочка рассыпанных дней…
Волна набегает несильно,
Но след пропадает под ней.
 
 
Мой след растворяется в море
И в небе, где меркнет звезда.
И солнечный день на просторе
Начнётся с пустого листа.
 
 
Появятся новые люди,
Пойдут по златому песку –
Их море обнимет, полюбит,
А ветер развеет тоску.
 
 
С гордынею и самомненьем
Здесь будешь слоняться и ты.
Для вечности – да, без сомненья! –
Ты будешь печатать следы.
 
 
Хлебнувши винца или рому,
Гитару за горло держа –
Гуляй по песочку сырому,
Ликуй, молодая душа!
 
 
Жизнь моря не может быть пресной –
Шумит шебутная волна!
И всё тебе тут интересно –
Русалки, любовь и весна.
 
 
А след на песке? Что за символ?
А старость? Ну что за мура?..
Восторженный, дерзкий, красивый –
Удачи тебе и добра!
 

26 января 2013 г. Индонезия, остров Бали

 
Пока не гасит бог свечу,
Пока не выпил чашу с ядом, –
Как на духу сказать хочу,
Да только вот гордыня рядом…
О чём я думаю теперь,
Когда осталось так немного?
Блестит закат – как будто дверь
Злато-чеканного чертога.
Не всякий в эту дверь войдёт.
Блажен, кто стал святым под старость!
А я в кругу земных забот –
Большой букет грехов составил.
В букете том – колючки роз,
Жарки из крови жаркой драки.
Я помню поле после гроз
И церковь – как цветок во мраке!
Она стояла и цвела –
Сто тысяч лет, никак не меньше,
А я дербанил купола –
Как позолоту с бледных женщин!
Свистела сабля соловьём
И хохотали револьверы…
Мы рвали старое житьё –
Во имя новой светлой веры!
И на полях и на горах –
Я эту веру приумножил.
И пусть я не был вертопрах,
Младенцев я не ел, но всё же…
Теперь, конечно, – море слёз.
Теперь и мне вся Русь – святая!
Я по земле, как червь, прополз,
В мечтах под звёздами витая!
Теперь поклоны поздно бить –
Круги сужаются тугие…
Прожить иначе? Может быть.
Но я не смог. Пускай другие…
Пока не гасит бог свечу
И совесть повесть обжигает,
Как на духу сказать хочу, –
Да только духу не хватает!..
 

2014

 
За тишиной, за раскатами
В поле, в горах, и во сне –
Ангел мой, Ангел раскаянья,
Зачем ты приходишь ко мне?
 
 
Жил я как будто бы правильно,
Молод, беспечен и смел –
Ни Каина и ни Авеля
Не знал, да и знать не хотел.
 
 
Жил я по сердцу, по совести,
Песня горела в груди.
Светлыми строками повести –
Строчили косые дожди!
 
 
Встречал я как доброго вестника –
Радугу и соловьёв,
Цветок золотого бессмертника
Шептал о бессмертье моём.
 
 
Время пришло и расставило
Слова и дела – по местам.
Песня в туманах растаяла,
Ветер буянить устал.
 
 
Тихое брезжит сияние
В поле, в горах и во сне…
Ангел мой, Ангел раскаянья,
Зачем ты приходишь ко мне?
 

2005

 
Хоть беда, хоть радость – солнце светит снова!
Снова рядом птахи, травы и цветы!
И моё родное песенное слово
Снова нарядилось краше красоты!
 
 
Потому и грусти нет во мне великой,
Может, капля грусти, да она не в счёт…
Улыбайся, солнце, своим жарким ликом,
Отправляйтесь, птицы, в свой большой полёт!
 
 
Всё равно я с вами – никуда не деться,
И неправда, будто кончился мой век!
Эта жизнь вошла мне в душеньку и в сердце –
Эта жизнь со мною присно и вовек!
 

 
Отзвук и отблеск прекрасного прошлого –
Пушкин, Есенин, Тургенев, Кольцов…
«Эти дороги забыты, заброшены!» –
Ты мне сегодня смеёшься в лицо.
 
 
Но почему-то всё чудятся, чудятся
В поздних полях голоса, огоньки.
Движется туча, как будто бы Тютчева
Профиль плывёт у великой реки!
 
 
В полночь звезда со звездой нежным лепетом
Будут беседу в пустыне вести –
И замаячит таинственный Лермонтов
Где-то на Млечном на вечном пути.
 
 
Эти дороги не будут заброшены!
Этот огонь в головах не умрёт!
Отзвук и отблеск прекрасного прошлого
Добрую душу сегодня спасёт!
 
 
В час безысходности, в пору бессонницы
К сердцу приходит спасительный свет.
Русское слово – бессмертное солнце! –
Слава тебе и привет!
 

Поэмы

Тебя мне Бог послал

1

 
Я не был здесь почти двенадцать лет!
Какие бури над землей промчались!
Страны советской в мире больше нет
И многие приятели скончались.
И только Обь – великая река –
Всё так же величава и просторна!
Глядят в неё седые облака
И звёзды вышиваются узорно.
Давным-давно на этом берегу
Я молод был и весел, и беспечен,
Любое лыко было тут в строку –
Домой не возвращался я без песен!
 
 
Разлука продолжалась столько лет
Не потому, что я хотел, а так уж
Перевернулся русский белый свет –
И чёрный свет, увы, пошёл в атаку.
Тогда пришла свобода как беда!
Разрушились привычные оплоты.
И недоступны были поезда
И дорогими стали самолеты.
От совести, от денег, от души
Освободили новую Россию!
Свинцовый град, кровавые дожди –
Людей, точно траву, в стране косило!
Кто водкой своё горе заливал,
Кто занырнул в петлю, кто застрелился.
И я по кромке жизни прошагал,
И, слава богу, что не обломился!
 
 
На Север я в отчаянье уплыл –
Что толку сочинять большие книжки!
Отбойный молоток я полюбил.
И через год-другой мой час пробил
Не звонким, только всё же золотишком.
И прилетел тогда я на Алтай –
Не зря же я так часто этим грезил!
На северах застыл я, так пускай
Родное солнце душеньку согреет.
 

2

 
Избушка прилепилась на яру –
Издалека видать погожим утром.
Полощется берёза на ветру,
Окно мерцает влажным перламутром.
Кругами ходит сокол над рекой.
И суслики звенят и сеноставки.
И водяной незримою рукой
Болтает бакен, словно ванька-встаньку.
 
 
Возле крыльца, обросшего травой,
Курил сутулый бакенщик степенный.
– Хозяин! Может, пустишь на постой?
– Какой такой постой?
– Обыкновенный.
 
 
Он помолчал. Рукою дым отвел.
И пристально смотрел, не узнавая.
Огонь цигарки ягодкой отцвёл.
И вдруг он хохотнул, ко мне шагая.
– Микола? Ты, чертяка? Вот не ждал!
– Ну, как ты здесь, Маркелыч?
– Понемногу.
– Я вспоминал…
– И я не забывал…
– Эх, было время!
– Было, слава богу!
 
 
Он говорил с привычным юморком
И в то же время с горестным подтекстом.
Окурок затоптавши сапогом,
Он пригласил в избу – широким жестом.
В избе покой, прохлада, чистота.
Сухая рыба. Часть ржаной ковриги.
Портрет жены. Распятие Христа.
И старые зачитанные книги.
 
 
Я молча улыбался – красота.
Как в юности, испытывал я радость.
– Надолго ты пожаловал сюда?
– Нет. Завтра в город.
– Да ты что?
– Так надо!
– Ну, это зря! Зачем же быстро так?
– Да так уж получается, Маркелыч.
– Останешься! Неужто не рыбак?
– А что у вас? Пузатенькая мелочь?
– О, не скажи! Я давеча поймал
Такого кабана – насилу вынул.
Полдня меня по берегу мотал
И хрюкал, зарываясь рылом в тину!
Маркелыч мой за эти годы сдал.
И главное не телом, а душою!
В глазах померкла яркая звезда
И смотрит он немного отрешенно.
Лицо его – на солнце, на ветрах –
Давно спеклось картошкой, потемнело.
Цигарка без конца торчит в зубах
И голова кругом заиндевела.
 

3

 
Бежит река в далёкий океан –
Сверкает стрежень солнечный, упругий.
Уже почти сгорел сухой туман
И отсверкали росы по округе.
В окошко видно, ох, как далеко –
Покосы, пашни, просеки Алтая!
И сердцу становилось так легко,
Словно под небом утренним летаешь.
 
 
– С таким окном, Маркелыч, что ни жить!
Тут никакой не нужен телевизор.
– Я долго думал, где избу срубить.
– Эх, мне бы дом с таким шикарным видом…
– А где, Никола, ты теперь живёшь?
– На Севере.
– Ого, куда забрался!
– Нормально. Я привык.
– Так это что ж –
За длинною деньгою, что ль, погнался?
 
 
– Маркелыч, бог с тобою, дорогой!
– А в чём же дело?
– Да в судьбе проклятой!
– А как жена?
– Развелся я с женой.
– С какою? Со второю? Или с пятой?
 
 
Старик опять цигарку закурил
И на портрет супруги покосился.
– Совсем ты, парень, чо-то задурил.
Я думал, ты давно остепенился.
 
 
– Маркелыч! А Марея? Где она,
Твоя певунья, добрая хозяйка?..
Струною зазвенела тишина.
В ведре с водой плескался чистый зайчик.
– Марея? Да Марея уплыла…
– Куда?
– Чего?
– Ты плохо слышишь?
– Плохо…
Старик сутуло встал из-за стола.
И не сдержал надсадистого вздоха.
 
 
Мне показалось, что-то он скрывал.
Но показалось только на секунду.
Уже он бродни бодро обувал
И доставал с приманкою посуду.
 
 
– Сейчас мы порыбалим, дорогой!
Царя тут рыбьего мы не поймаем.
Но князь, он ходит нашею рекой.
Его порой мы в гости зазываем.
 

4

 
Эх, удалась рыбалка, удалась!
Маркелыч не ошибся, не промазал.
То приходил подсеребрённый «князь»,
А то «княжна» – в чешуйчатых алмазах;
Муксун и чир, и тот налима, зараза,
Который чуть хвостом не выбил глаз.
Что говорить! Рыбалка – высший класс!
 
 
– Маркелыч! Ты смотри, как повезло!
– Да это мы ещё и не старались…
Я посмотрел на руки, на весло –
Натёрло с непривычки, напекло –
В ладонях, будто угли разгорались,
А мы ещё, выходит, не пытались.
– Ну, ладно, – говорю, – давай ещё –
Рыбацкую удачу попытаем…
Река играла стерлядью, лещом –
Взблеснёт на солнце радость и растает…
 

5

 
К полудню на зелёном островке
Мы благостно валялись на привале.
Купалось небо голое в реке.
Кузнечик молотил по наковальне.
 
 
После морозных диких северов,
После метельных бесконечных тягот –
Я ошалел от зреющих хлебов,
От разнотравья, от цветов и ягод.
Теперь я был от жизни странно пьян.
Всё было любо-дорого на свете.
В любой росинке – спрятан океан.
В любой хвоинке – шум былых столетий.
Я наблюдал движение цветка
И сладостную лень златой живицы.
И тихую снежинку паука,
Скользящего по серой кружевнице.
Чего уж тут такого-то? Спроси
О чём-нибудь другом, и я отвечу.
Душа восторгом вдруг сжималась, и –
Слеза, слеза была уж недалече.
Любовь, она порой не знает слов,
Любовь – она как ветер в чистом поле.
После морозных диких северов
Сентиментальным станешь поневоле.
 
 
– Маркелыч, ты счастливый человек!
– Чего это тебя вдруг осенило?
– Живешь в раю!
– И ты живи свой век
В таком краю, чтоб сердцу было мило.
– Я пробовал, Маркелыч, да всё мимо.
Хотел судьбу за жабры ухватить,
Да не даётся, мать её итить…
 
 
Он посмотрел – с любовью и тоской.
– Микола! Эх, чертяка, дорогой!
Чего тебя мотает по земле-то?
Ты посмотри, вот я, вахлак седой,
Здесь, на Оби торчу зимой и летом.
Сто лет в обед торчу уже, ага,
И ничего пока не надоело.
Всё как-никак – родные берега,
Родное небо и родное дело!
 

6

 
Хороший бакенщик – он здесь давно.
Сидели мы и тихо вспоминали –
Будто крутили старое кино,
Такое интересное вначале.
 
 
Однажды я попал в грозу в лесу –
Громады грома всё кругом громили,
И ветер гнал осеннюю листву,
Как будто в красно-рыжую лису
Охотники со всех сторон палили!
Потом гроза прошла. И тишина
К вечернему вернулась мокродолу.
И золотинка стала мне видна –
Горела керосинка у окна –
Во мгле случайно вдруг я вышел к дому.
 
 
Я помню, как Марея в ту грозу
Пекла большой пирог из облепихи,
Перебирала ягоды в тазу
И пела, пела краше соловьихи.
Она тогда сидела у огня.
Лицо её, как будто бы простое,
Загадку и величие храня,
Казалось мне иконой золотою.
Такие лица как немой укор –
Гордыне, суете и пустословью.
Вот так мы познакомились. С тех пор
Испытывал я к ней любовь сыновью.
Встречаться доводилось редко нам –
Сегодня жаль, что встречи были редки! –
Я гнал своих коней по городам
И по великим стройкам пятилетки.
Но всякий раз, когда я вспоминал
О том, что на земле живёт Марея,
Я словно бы речной простор вдыхал –
И чище становился, и добрее!
 

7

 
Клонился вечер красной головой.
Упали в реку тени голубые.
Коробились туманы берестой
И расстилались пухом голубиным.
– Теперь, сынок, уху начнём варить,
Да не простую – царскую ушицу!
– А водка?
– Ну, а как же? Будем пить!
– И песни петь?
– Ага. И материться.
 
 
Я засмеялся, а потом спросил –
Когда уже мы дёрнули по стопке:
– Маркелыч, ты же вроде как не пил?
Ты же всегда шагал по трезвой тропке.
– Не пил, не пил, сынок… Дак вот пришлось…
– А что случилось?
– Так. Душой болею.
– Что за болезнь?
– Да горюшко стряслось.
– А что?
– Да схоронил… свою Марею…
 
 
Я вздрогнул.
Долгих несколько секунд
Я не дышал – смотрел оторопело.
И неуютно как-то стало тут.
И стал слышней шмелей шершавый гуд.
И в тишине река сильней запела.
 
 
– Постой! Но как же так? Ты же сказал,
Что уплыла Марея, что вернется…
– Сынок, мы все плывём на тот вокзал,
Который нашей смертушкой зовётся.
Вот и моя Марея уплыла
И вскорости вернуться обещала.
Она, когда без памяти была,
Сказала мне такое на прощанье…
 

8

 
Закат в далёкой пойме пламенел.
Казалось – красный образ в небе реял.
Старик слова в душе найти хотел,
Чтобы воспеть прекрасную Марею.
Но нечем было выразить красу!
Он понапрасну время только тратил.
Дым от костра выдавливал слезу –
И это было очень даже кстати.
– Марея… Эх! Ну, как тебе сказать?
Она была… была мне что икона…
Вот если бы про это написать,
А лучше бы про это спеть, Микола!
Мы сорок лет прожили на Оби –
Дай бог, чтоб каждый так хоть год прожил бы!
Не знали мы ни ссоры, ни обид
И не тянули друг из дружки жилы.
 
 
Сосватать мне хотели тут куму…
– Что за кума?
– Да ладно, чо об этом…
– А сыновья?
– У них всё по уму.
– Бывают здесь?
– Гостили прошлым летом.
 
 
– Крепись, Маркелыч!
– Я креплюсь, сынок.
Ни выпивал – ни в праздники, ни в будни,
Да только вот теперь душой продрог…
– Ну? За Марею!
– Чокаться не будем.
 
 
Он застонал. Но в руки взял себя.
И встать себя заставил через силу.
И, сумрачной улыбкою слепя,
Заговорил о том, как тут красиво.
Созвездья сахарились в темноте.
Туманы колыхались у обрыва.
И затаилось в этой красоте –
Предчувствие сердечного надрыва.
 

9

 
Мы долго вспоминали про неё –
Маркелыч, наконец, разговорился.
Он то и дело сильно горячился,
Сбиваясь на пригожее враньё.
Хотя, как знать? Марея та пришла
Из глубины тайги старообрядцев.
Её причудам не было числа –
Могла с медведем даже обниматься.
 
 
Она брала иголку от сосны,
Брала златую солнечную нитку
И вышивала радугу весны,
И то, что лету красному приснится.
Она владела дивным мастерством,
А может быть, волшебным словом даже,
Поскольку вышивала с озорством –
То глухаря, то белку, то пейзажи.
Ей говорили: «Надо на базар,
Там оторвут с руками эти штуки!»
Но совестливый голос возражал:
«Мне и самой сгодятся мои руки!»
 
 
Однажды разорвал рубаху зверь
Маркелычу – как раз напротив сердца.
Заплатка там такая, что теперь
Узорным солнышком в потёмках светится.
 
 
Кроме того, Марея для грибов
Вязала шляпы вечером от скуки.
Секрет переняла от стариков –
Такую шляпу черви не прокусят.
Вот почему в округе все грибы
Снимали дружно шляпы перед нею.
И не было, пожалуй, на Оби
Удачливей грибницы, чем Марея.
 
 
И ягода в корзину к ней сама
Запрыгивала с ветки, из травы ли.
Когда была голодная зима –
Сохатые сюда свой путь торили.
И прилетал однажды к ней удод,
Маленько на царька похож который.
Корону потеряв, он стал урод –
Марея помогла ему с короной.
 
 
Такая помощь лесу и реке –
Бессребреницы беспокойной помощь –
Была у неё в сердце и в руке;
Хоть в полдень попроси её, хоть в полночь.
…Когда мы прекратили разговор –
Сломалась ветка в тишине ольховой.
И налетала птица на костёр,
Чуть не спалила свой платок пуховый.
Меня вгоняла эта птица в дрожь,
Над головами то и дело рея.
И он вздохнул:
– Ну чо тебе, Марея?
Ты понапрасну гостя не тревожь!
 

10

 
Костёр плясал, подобно петуху.
Старик шутил, в густом ведре мешая:
– Сварганивши да царскую уху,
Я сам себя царём вдруг ощущаю!
 
 
– А я, Маркелыч, как царевич тут,
Среди цветов, созвездий и покоя.
– Давай! А то помрём, так не нальют,
Как говорил родитель мой покойный.
 
 
– Маркелыч, ну и шутки у тебя!
– А что?
– Да так…
– Прости, коль заболтался.
Давай, чтоб не горбатилась судьба,
Давай, чтоб свет в душе людской остался!
 
 
Раскрепостившись, он заговорил –
Философу и лирику на зависть.
Он сердцем и душою воспарил,
И загорелся дивными глазами.
– Ах, время, время, как оно бежит.
И не воротишь, нет, ребёнку ясно.
Как хорошо на белом свете жить!
Алтай, Россия – вся земля прекрасна.
 
 
– Живи, Маркелыч, ты ещё как лось,
Тебя ещё на три десятка хватит,
В тебе ещё кипит любовь и злость…
– Микола, ты, конечно, славно хвалишь.
Да только ведь пора и меру знать,
Зовёт уже, зовёт меня землица!
Покойная во сне приходит мать,
Прекрасная Марея часто снится.
 

11

 
Костёр наш понемногу прогорал.
Старик грустил, поскольку выпил лишку.
Потом спросил, а что я написал,
Издал ли я какую-нибудь книжку.
 
 
– Издал, Маркелыч.
– Это хорошо.
– Так ты же не читал. Быть может, плохо.
– Мы все, увы, сотрёмся в порошок,
А в книгах жизнь останется, эпоха!
– Маркелыч, ты философ.
– Не шути.
– Серьёзно.
– Ну, да где уж мне, сермяге.
– Схожу я за дровами.
– Ну, сходи.
– А где топор?
– Дак вон, торчит в коряге.
 
 
Катилась Обь – спешила в океан.
Кругом уже трава клонилась в росах.
По берегам сметанился туман.
И холодел, как пепел, серый воздух.
И холодела грусть-печаль в душе.
И я обнял под берегом рябину.
И первые созвездия уже
Забросили свой невод на стремнину.
 
 
Потом, когда дровишек я принёс,
Старик вздыхал, старик чесал макушку,
И горевал старик – причём всерьёз –
О том, что он ни Лев Толстой, ни Пушкин.
Потом ко мне поближе он подсел
И приобнял, и нежно улыбнулся.
Не сразу я тогда уразумел,
Чем это вдруг ему я приглянулся.
 
 
– Микола, я прожил большую жизнь,
Но я людей просил не шибко часто.
– А что такое?
– Ты, брат, напиши…
– О чём?
– О том, какое было счастье.
 
 
«Тебя мне бог послал!» – вот так бы я
Начать хотел бы к ней спервоначала,
Да только нету в сердце соловья,
А ты бы смог… И мне бы полегчало.
Пожав плечами, я в костёр смотрел,
Я думал, что старик, наверно, шутит.
А он вздыхал опять и сожалел –
Была краса Марея и не будет!
 
 
– Ты напиши, ты подбери слова,
Пусть оживёт Прекрасная Марея!
Пускай там Обь шумит, цветёт трава
И перепелка пусть в ладошке млеет.
 
 
– А что за перепелка?
– Там, во ржи,
Дурёха нам однажды повстречалась.
Миколушка, уж ты не откажи!
– Маркелыч, ты смеешься?
– Нет. Печалюсь.
 
 
Костёр в лицо мне бросил странный жар –
Игривою искрой, дымочком лёгким.
И вспомнил я малиновую шаль.
И смех её рассыпчатый, далёкий.
 
 
– Ты извини, а что с ней? Как… она?
– Эх, тошно вспоминать, а всё же вспомню.
Тебе эта история нужна,
Чтоб написал о ней светло и полно.
 

12

 
…Зима в тот год суровая была.
В лесах рябина склёвана, ранетка.
Но вот пришла весна – да так раненько –
Весёлыми ручьями приплыла.
 
 
Река вспухала день за днём, и вот –
Шальной и очень ранний ледоход –
Будто с цепи серебряной сорвался!
Вздымал загривок злой водоворот,
Клыками лёд, как бешеный, кусался!
Ржаные булки глины, чернозём –
Икрою чёрной сыпавшейся с яра,
И лодку – деревянным пирогом –
Всё ледоход сжирал, как дьявол ярый.
 
 
Дрожали острова и берега.
Прибрежные селения дрожали.
Разбитая избушка рыбака,
И золотые скирды проплывали.
Торчали жерди там и тут во льду –
От зимника оставшиеся вешки.
И вороны, скликавшие беду,
На льду чернели словно головешки.
Марея у своих была тогда –
На противоположном крутояре.
Что ледоход? Весёлая беда!
Лёд скоро спалит сам себя в угаре.
Но рядом с нею девочка была –
Как синеглазый ангелок невинный.
Соседка ангелочка привела –
Ты, дескать, пригляди за Русалиной,
А я пока смотаюсь в Барнаул –
Мои дела меня за горло взяли;
Мужик, подлец, опять вошёл в загул
И чтобы скоро вышел, так едва ли.
 
 
Ах, весело они тогда взялись
С тем ангелочком за игру, за дело.
В избе и в огороде прибрались.
Душа от радости так и звенела!
А что потом – теперь уж не узнать.
Да как потом – никто теперь не скажет.
Русалка-Русалина поиграть
Пошла во двор, а мячик дальше скачет…
 
 
Марея всполошилась уж когда
Русалочка – тихонько да беспечно –
Качаясь на поляне изо льда,
В туман отодвигалась, в тихий вечер.
 
 
В одно мгновенье – втиснулись века.
И если бы она в трюмо взглянула –
Все волосы у бледного виска
В это мгновенье снегом захлестнуло.
А ноги – страх сковал! Надо бежать…
А силы нет… Она сидит и смотрит,
Как продолжает в сумрак уплывать
Беспечная, играющая мотря.
 
 
Очнулась Русалина, да не вдруг.
Краюха льда в ногах заскрежетала.
И проколол ей душеньку испуг –
Стояла и дурнинушкой кричала.
И вот пошла Марея по Оби.
И побежала вдруг напропалую.
– О, Господи, спаси, не погуби
Русалочкину душу золотую!..
 

13

 
Ночной покой стал холодно дрожать
И взмаргивать далёкими огнями.
Настало время зверю выезжать –
Поодиночке или табунами.
Такого зверя слышно за версту –
Демонстративно он живёт, по-хамски.
Мотор где-то в тумане «ту-ту-ту».
Ружейный ствол во тьму густую харкнул!
 
 
Маркелыч посмотрел в сырой туман.
О, это был взгляд мрачного титана!
Он так смотрел, как будто на таран
Пошёл сквозь дебри сонного тумана.
 
 
– Я этих «новых гнусных» не люблю!
Они уже всю реку распахали!
Куражатся, как черти, во хмелю,
Все бакены в верховьях посбивали.
 
 
– Воюешь с ними?
– Кто тебе сказал?
– Я видел шрам, когда ты мылся в речке.
– Ага, пришлось. Маленько воевал
И говорил им фронтовые речи.
Я им сказал, что в этом уголку
Я их в упор не вижу и не знаю!
Я тут покой Мареи берегу,
И хоть кому рога пообломаю.
 
 
Один стрелял в меня, да повезло –
По-над рекой тогда сгустился вечер.
Как много на земле теперь козлов
И молодых бессовестных овечек!
Под каждым стогом или под кустом
Красный фонарь повесить нынче можно.
Хотели – дом, построили дурдом.
Не за себя, за Родину тревожно!
 

14

 
Луна уже стояла над холмом –
Лучи сквозь бор постреливали робко.
Почти что каждый русский под хмельком
Найдёт в себе поэта и пророка!
 
 
Он по душам хотел поговорить
Про нашу жизнь и новую Россию.
– Вот говорят – прости, мол. Так. Простил.
А вы меня, товарищи, простили?
 
 
Он посмотрел на зябкие цветы.
Затем послушал сонную осину.
– Вот говорят – Иуда. Так. А ты?
Мы все продали Бога и Россию!
 
 
– Маркелыч, это кто же говорит
В такой глуши, да на такие темы?
– Кто? Рыбы. Новый сорт и новый вид.
Они на сковородке только немы.
Бывают здесь друзья мои когда –
И рыбы говорят, и звери тоже.
Молчание, оно ведь не всегда
На золото блескучее похоже!
 
 
На золоте мы, кстати говоря,
Скоро совсем свихнемся, бедолаги.
Где золото, там зло – совсем не зря
Эти слова идут в одной упряге.
Что происходит? Ты мне объясни.
Моя башка большая, точно бакен,
Но я не понимаю!.. В наши дни –
В родную мать стреляют из-за «бабок»!
 
 
– А кто стрелял?
– Да есть один урод.
– Увы, когда б один.
– В том-то и дело!
Меня тут пригласили на урок.
И вот оболтус спрашивает смело.
Скажи, дескать, Маркелыч, дорогой,
Что проку в жизни вашей на Оби-то?
Мол, вы уже седой да с бородой,
А на штанах заплаточка пришита.
Я говорю, сынок, не то беда,
Что на заду заплаточка сверкает.
Беда – душа дырявая когда,
Поскольку черти душу прожигают.
 
 
Однако «фить-пирю» и «спать пора»,
Так перепёлка пела в моём детстве.
Пошли, поспим. А то ко мне с утра
Должна приехать знатная невеста.
 
 
– Что за невеста?
– Кто тебе сказал?
Старик смотрел с улыбкой, с хитрецою.
– Ну, ладно, что ж, проехали вокзал.
– Проехали. Галопом ли, рысцою.
 
 
И снова показалось, будто он
Таился, недосказывал немножко.
А впрочем, он устал, и грузный сон
Подмял его впотьмах возле окошка.
 

15

 
Я вышел в ночь.
Крутился Шар Земной –
Спешил через пространство мировое.
И суетился век наш молодой –
Среди любви, печали и разбоя.
Опять вдали шарахнуло ружьё –
А может, карабин? Чёрт его знает!
Река уже в потёмках не поёт –
Река вполне осмысленно вздыхает.
О чём вздыхаешь, матушка моя?
Откуда полноводной столько грусти?
Чужими стали отчие края
И поскорей сбежать охота к устью?
Не торопись, родимая, туда,
Побудь со мной, негромко побеседуй.
Вдвоем оно и горе – не беда.
Когда ещё к тебе вот так приеду?
 
 
Древесный дым и золото костра,
И звёздный бредень в реку брошен рядом,
И даже злые иглы комара –
Всё было в радость мне, большую радость.
Прохлада по-над Обью растеклась –
Малиновая, мятная прохлада.
Дышал, будто сосал конфету всласть.
Глядел на уголь цвета шоколада.
 
 
Какая ночь просторная пришла!
Священным чем-то веяло и древним.
Луна, как белорыбица, плыла
И путалась в густых сетях деревьев.
С небес глядели тёмные века!
Изнемогало сердце от томленья.
И душу разъедала мне тоска.
И всякий вдох – предтеча вдохновенья.
 
 
По берегу бродил я в тишине,
Большой покой стараясь не нарушить.
И вдруг печальный холмик при луне –
Блестящий крест – в берёзах обнаружил!
И странный свет какой-то в деревах
Вдруг засиял печально и не жарко.
И мне в тот миг пригрезилась впотьмах
Поющая над омутом русалка.
 

* * *

 
Голубеют луга за причалами,
Старый домик стоит на Оби,
Пой мне песню свою величавую
Да веслом потихоньку греби.
 
 
Разожжём костерок, золотиночку,
На воде затанцует огонь.
Покажи ты мне в юность тропиночку,
Посади перепёлку в ладонь!
 
 
Пусть, как прежде, она не пугается
И доверчиво смотрит в глаза.
Широко наша Обь разливается –
И уносит печаль в небеса!..
 

16

 
И вдруг я вижу – кто-то под луной
Одеждою серебряной сверкает.
Возле воды – с распущенной косой –
Будто русалка песню напевает.
Я подошел поближе. Но меня
Русалка та ничуть не испугалась.
Своим великолепием маня,
Она в глубоком омуте купалась.
 
 
– Ты кто?
– Я – Русалина.
– А! Так ты…
На льдине ты весною уплывала?
– Я ледяные синие цветы
На ледяных полянах собирала.
 
 
– А что теперь ты делаешь в ночи?
– Марея, моя крёстная позвала.
– Зачем?
– Чтобы готовила харчи,
Маркелыча кормить не забывала.
 
 
Кружила чародейкою луна.
Трещал костёр в тумане на лужайке.
Смотрел я, что готовила она
И удивлялся выдумкам хозяйки.
Вместо крупы – звенящий град в ведре.
А вместо соли – звёздной пыли горстка.
И всё это в дождливом серебре
Кипело с мёдом да с полынью горькой.
Потом пчела туда влетела, шмель.
Снежинки перепелкиного пуха.
 
 
– Да кто же это будет есть, мамзель?
– А это не для тела, а для духа.
 

17

 
Ещё дремала сизая река,
А лодочка толкнулась у причала.
И по тропе к жилищу старика
Таинственная девица шагала.
И сердце моё вздрогнуло, когда
Приблизилась русалка молодая!
Знакомы были певчие уста,
Её коса пшенично-золотая.
 
 
Да, так и есть! Это была она –
Приснившаяся ночью Русалина.
В её глазах – улыбка и весна.
В руках – кувшин и полная корзина.
 
 
– Давай-ка, Русалина, помогу.
– А как же вы узнали мою личность?
– А вон сидит сорока на стогу.
Маркелычу несешь? Ну и отлично.
 
 
Она была растеряна, мила.
Ни спеси, ни кокетства и ни фальши.
«А в городе какие-то дела!
А не послать ли их куда подальше?
Ведь я же холостой как тот патрон,
И девушка не замужем как будто.
Пусть подождёт причал мой и перрон.
Уеду я, наверно, завтра утром».
 
 
Так думал я, как шустрый ловелас,
И планы строил, как Наполеончик.
И не сводил с неё влюблённых глаз,
Напоминавших синенький цветочек.
 
 
Но Русалина так была строга,
Что я сказал ей:
– Милая, спасибо!
– За что?
– За то, что помнишь старика.
За то, что на меня глядишь сквозь сито.
 
 
Глаза её сверкнули озорно
И в воздухе рассыпалось незримо
Серебряное звонкое зерно,
Что в закромах веселости хранимо.
 
 
Она смеялась так, что тишина
Бубенчики роняла за рекою.
И проступала синь-голубизна
За хмуробровой тучей грозовою!
Она смеялась так, что все цветы,
Которые пока ещё дремали –
От удивленья приоткрыли рты
И глазки разноцветные продрали.
И зазвенели росы на тропе.
И солнышко мигнуло в мутной луже.
И я вздохнул:
– Ну, дай-то бог тебе
Богатого и любящего мужа!
 

18

 
Проснулась величавая река.
И пароход пришёл без опозданья.
И тёмная избушка старика
Растаяла в прохладном мирозданье.
Я уплывал. И в то же время я
Душою оставался там навеки –
Среди стогов, лугов и листовья,
Среди туманов, льющихся на ветер.
 
 
Я оставался там, где вечный сон
Укрыл его прекрасную Марею.
Хотел бы я любить, как любит он,
Да только я любить так не умею.
«Тебя мне Бог послал! – он говорит. –
Я – берег. Ты – река. Мы – неразлучны!»
Он каждый день судьбу благодарит
И слёзы льёт у горестной излучины.
 
 
Какую душу надобно иметь!
Какой запас огня и покаянья!
Любовь не знает, что такое смерть,
И вечность для неё – не расстоянье!
 

19

 
Катилась Обь – спешила в океан.
Мы все спешим к своим далёким устьям!
На перекатах сгрудился туман
И пароход с тяжёлым, горьким чувством
Кричал, кричал в туман, будто рыдал.
И разливалось эхо по-над Обью,
И над рекой такой рассвет пылал –
Как будто в небе реял женский образ!
 
 
Тот образ наплывал на синь полей,
И чудились мне колокола звоны…
Как мало на земле у нас людей,
Которые сгодятся для иконы!
 

20

 
С тех пор уже промчалось много лет.
Я не был там и уж едва ли буду.
Лишь изредка приснится дивный свет,
Изба, деревья, синяя запруда.
Во сне плывут, зовут издалека
Забытые любимые картины –
Пчела берет весёлый мёд цветка
И горечь из земли берут калины.
 
 
И снится мне, что я нашёл слова,
Чтобы воспеть прекрасную Марею!
И вновь шумит река, цветёт трава,
И вечный свет над Родиною реет!
И жизнь кругом становится добрее!
 

2005