Текст книги "Астровитянка"

Глава 9
Профессор Гутт

Постепенно всё пришло в норму. Дитбит, выйдя из госпиталя, никогда больше не заговаривал с Никки, делая вид, что её вообще не существует или что она слишком ничтожный предмет для его высокого внимания. Никки совершенно не возражала. Правда, Дитбит приобрёл обыкновение громогласно обсуждать с «вельможами» – подхалимами планы резкого повышения цены за обучение в Колледже, «чтобы безродная и нищая шваль не могла и мечтать попасть в компанию благородных людей». Ещё принц выражал надежду, что от самых «мерзких и грязных бедняков» они избавятся уже следующим летом, когда тем нечем будет платить за новый учебный год.

Никки хладнокровно относилась к словесным выпадам, но эти речи постоянно напоминали, что ей действительно нечем платить за следующий год. Второго астероида у неё в запасе не было и не ожидалось.

В понедельник Никки спустилась к завтраку рано. За столом сидел только Джерри, ни Дзинтары, ни Хао ещё не было. Она поздоровалась с Джерри и обратила внимание, что школьники, сидящие в кафе, оборачиваются в её сторону, а многие держат какие-то журналы. В руках Джерри была такая же, в плотной обложке, книжица.

– Что ты читаешь? – спросила Никки.

– Твою статью! – удивлённо сказал Джерри.

– Какую статью? – не поняла Никки.

– Статью в «Юном астрономе»! – фыркнул от смеха Джерри. – Её все вокруг читают. Да и посмотреть там есть на что…

– А! Я же написала просто письмо, – наконец догадалась Никки, – пообещала этой, как её… журналистке, в общем.

– Они подали твоё письмо как сенсацию, – и Джерри протянул Никки журнал.

Хотя большинство типографий и книжных магазинов давно исчезли из обихода, практика последних десятилетий показала, что многие люди предпочитают читать и листать не электронные, а бумажные или пластиковые страницы. Такие любители извлекали из Сети и печатали в собственной мини-типографии интересную для них газету или книгу.

Никки взяла в руки журнал, изготовленный Джерри. Всю глянцевую обложку занимала её фотография, сделанная во время Церемонии Старой Шляпы, – Никки в профиль, сидящая в потоке солнечных лучей. Свет, пойманный прозрачными волосами, закручивался вокруг её головы огненными вихрями. «Весьма эффектно, – мысленно согласилась Никки, – явно после грамотной фотообработки…»

Заголовок под фотографией гласил: «ГЛАВНАЯ ПРУЖИНА МИРОВЫХ ЧАСОВ НАЙДЕНА? Сенсационная статья Николь Гринвич, рекордсменки Школы Эйнштейна».

Никки слегка смущённо хмыкнула и перевернула страницу. Здесь снова красовалась фотография – Никки, менее величественная, зато более живая и вдохновленная, сидела лицом к читателю. У неё были рыжие волосы – значит, кадр из съёмки при сдаче экзамена. Рядом шёл полный текст Никкиного ответа на вопрос «Как образовалась Вселенная?» и торжественный одобряющий вердикт Вольдемара – компьютера Колледжа.

Далее редакция поместила следующее:

«По просьбе нашего специального корреспондентка Джейн Поппинс рекордсменка Школы Эйнштейна Никки Гринвич, получившая за ответ по космологии немыслимые триста баллов, согласилась подготовить для нашего журнала статью с пояснением своей концепции Большого Взрыва. Данная статья написана как письмо, но редакция решила ничего не менять и полностью сохранила форму и неподражаемый стиль присланного материала».

После этого введения редакция поместила заголовок «Никки Гринвич объясняет самую оригинальную космологическую идею последних трёх веков», под которым было напечатано письмо Никки.

12 сентября 2272 года, Школа Эйнштейна

Алоха, Джейн,

Посылаю обещанный комментарий к экзаменационному ответу и прошу прощения, если объяснение запутает Вас ещё больше.

Даже роботы-водопроводчики знают, что в 1915 году Эйнштейн вывел уравнения общей теории относительности, согласно которым материя обладает энергией и, следовательно, гравитационной массой и искривляет вокруг себя пространство. Тут Альберт облегчённо вздохнул, а для других проблемы только начались.

Большинство теоретиков с прискорбием отметили, что в элегантной теории Эйнштейна есть досадное исключение: энергия гравитационного поля не имеет математически правильного, тензорного описания. Это сочли принципиальной слабостью новой теории.

Замечательно! Искомая научная истина никогда не гнездится во мнении большинства. Поэтому знать его очень важно – чтобы с уверенностью вычеркнуть и начать искать в другом месте. В теоретической физике 99 процентов работ оказываются в ретроспективе ерундой. Теорию двигают только одиночки, да вот беда – нельзя заранее узнать, кто они.

Неудачливое большинство надорвалось, решая проблему «плохих» свойств энергии в теории Эйнштейна, а ведь гениальный сэр Артур Эддингтон в начале XX века разъяснял, что гравитационная энергия есть лишь «математическая фикция».

Увы – умная речь спит в глупом ухе! «Плохие» свойства гравитационной энергии – не слабость теории, а принципиальный факт, открывающий пружину мироздания.

Гладкость безжизненна. Живая трава может расти только в трещине камня.

Суть проблемы энергии проста и блестяща: энергия не является универсальной характеристикой мироздания. Гравитация полностью описывается геометрическими величинами и не нуждается в энергетическом языке.

Сам Эйнштейн полагал, что гравитационной энергии, как физически реальной характеристики, не существует, и ввёл эту суррогатную величину как дань традициям.

Вы склеили зайца из бумаги, а потом удивляетесь, почему он не ест морковку? Отсюда в паре шагов лежит вывод, что гравитационные волны, не обладающие реальной энергией, не обладают и собственной гравитационной массой. Это ключ к пониманию динамики Вселенной. Ключ есть, осталось найти замок.

Полагаю, Джейн, Вы слышали общепринятый миф, что коллапс Вселенной должен сжать сто миллиардов галактик в сингулярность, или, попросту – в точку. Вычёркиваем этот смешной тезис, ибо он слишком популярен в массах, чтобы быть верным, и начинаем думать…

Эврика!

Вселенная проще репы.

При коллапсе вся обычная материя мира превращается в гравитационное излучение, потому что генерация гравитационных волн в сжимающейся Вселенной растёт обратно пропорцонально пятой степени радиуса!

Если какой-нибудь премудрый примат скажет, что при сферически-симметричном коллапсе Вселенной гравитационные волны не образуются, – просто сбросьте его в чёрную дыру – пусть сам убедится, что сферически-идеальный коллапс столь же «гениален», как пресловутая модель сферического коня.

При коллапсе Вселенная, превратившись в облако гравитационных волн, сбрасывает свою гравитационную массу до нуля – согласно найденному нами ключу. Тем самым мы решаем древнюю проблему сингулярности: до этой мистической точки Вселенная просто «не долетает», успевая превратиться в облако мощного, но безмасссового гравитационного излучения.

Что ж, осталось всего ничего: понять секрет обратного разлёта Вселенной или Большого Взрыва. Возьмите классическую, двумерно упрощённую модель гравитационного поля – резиновую плёнку, прогнувшуюся вокруг тяжёлого шара.

Лёгкие шарики катятся по изогнутой плёнке к центральному шару, иллюстрируя его «тяготение». Резко дёрните вверх тяжёлый шар с прикреплённой к нему плёнкой – за телом потянется вверх острый криволинейный «конус», а лёгкие шарики брызнут в разные стороны, скатываясь по его склонам. «Конус» возник из-за конечной скорости распространения возмущения по резиновой поверхности: отдалённые части плёнки с запаздыванием узнают о подъёме центрального шара или об исчезновении его гравитационной массы.

Мы получили резиновую иллюстрацию отталкивающего гравитационного поля возле уменьшающейся массы.

Большой Коллапс, уничтоживший гравитационную массу сжимающейся Вселенной, погубил сам себя и вызвал могучую антигравитацию, ставшую причиной нового расширения мира.

Хокинг открыл, что сильная гравитация выбивает из пустоты элементарные частицы. Цунами изогнутого пространства, возникшее из-за исчезновения прошлой Вселенной, высекает из вакуума грандиозную волну ослепительного хокинговского излучения – это и есть Большой Взрыв, снова создающий наш мир.

Мудрый Илья Пригожин первый рассмотрел Большой Взрыв как «неустойчивость, приводящую к рождению материи». Но никто не понял, что он сказал.

Величественный цикл гибели и возрождения Вселенной-феникса повторялся неоднократно. Для нас поворот к сжатию этой космической машины состоится через многие миллиарды лет – когда растущее множество чёрных дыр насосётся реликтового гравитационного излучения и замкнёт своей массой Вселенную… Какой красивый и простой механизм мироздания! Осознав его, я вопила от восторга и бегала по потолку, как геккон. А Вы что сейчас делаете, Джейн?

Никки не стала читать своё письмо до конца – она и так его помнила – и вернула Джерри журнал.

– Отлично написано! – воскликнул Джерри. – Поздравляю!

Героиня дня непонятно вздохнула и принялась за завтрак.

– Оставь журнал себе – я распечатаю ещё, – добавил Джерри, не сказав Никки, что обе её фотографии из «Юного астронома» увеличены им до максимума и уже висят на стене его комнаты…

В кафе засветилось и запищало объявление о наборе новичков в группу свободного полёта. Записываться пришло полсотни первокурсников и, конечно, Никки с Джерри. Как новички, так и присутствующие ветераны-пилоты бросали удивлённые взгляды на Никки. Видимо, в их представлении инвалидная коляска плохо сочеталась с крыльями.

Никки же удивилась присутствию Изабеллы. Эта беленькая хрупкая девочка была болезненно стеснительной, поэтому Никки никак не ожидала встретить её здесь. Зачисление Изабеллы в Орден воинственных Леопардов тоже всегда вызывало недоумение.

Тренер секции, Бенто Нджава, энергичная плечистая девушка лет двадцати с коротким ёжиком на голове и постоянной улыбкой на лице, переписала всех пришедших первокурсников. Она ничего не сказала по поводу коляски Никки, хотя было видно, что пара-тройка вопросов так и крутятся у неё на языке. Но она педагогично их проглотила.

– Луна – планета крылатых людей! – Свою речь Бенто начала со старого лозунга. – Человек всегда мечтал о крыльях, но только на Луне, где вес тела в шесть раз меньше, чем на Земле, он смог по-настоящему почувствовать себя птицей.

Бенто ослепительно улыбнулась.

– Но вам до этого ещё далеко. Сначала займёмся изучением теории. Полёты на учебных крыльях начнём в ноябре. Практика показывает, что примерно четверть записавшихся в этот момент отсеиваются из-за… э-э… внезапного увлечения чем-нибудь, так сказать, наземным – вроде пинг-понга. Потом мы изучим самостоятельное конструирование крыльев, потому что лучшие крылья – это те, которые ты сделал для себя сам. При проектировании крыльев нужно учитывать, в каких соревнованиях вы собираетесь участвовать. Разъяснять, что это такое? – спросила с некоторой надеждой Бенто.

– Да! – крикнуло несколько голосов, и она, вздохнув, продолжила:

– В воздушном бою две команды по пять человек пытаются сбить друг друга виртуально-плазменными мечами. Естественно, побеждает команда, сбросившая на землю всех соперников.

– А падать сбитым больно? – взволнованно крикнул кто-то из слушателей.

– Они обычно плавно парашютируют, но будете учиться и грамотно падать, – серьёзно сказала тренер. – Быстрое падение с надетыми крыльями довольно опасно, даже на батут…

Фигурный пилотаж – это соревнования на самое искусное парение. Очень техничный вид спорта. Прямая связь с эстетикой спортивной акробатики и фигурного катания на льду.

Последний вид соревнований – турнир драконоборцев, которые поодиночке сражаются с наземными ящерами и летающими драконами. Задача рыцарей трудна: оружие у них только древнее – мечи и копья, а уязвимость драконов мала.

– А сколько народу уже сожрали эти зверюги? – раздался тот же взволнованный голос.

– Лично вам я не рекомендую заниматься драконоборчеством, – серьёзно сказала тренер, не ответив на вопрос, – не тот склад психики… Учтите, что можно остаться в «любителях» и летать для удовольствия, без всяких соревнований.

Первые состязания сезона – отборочный турнир для фигуристов и драконоборцев. А четыре команды воздушного боя соревнуются за право стать чемпионом курса по фигурному пилотажу. Заключительный этап соревнований – Суперфинал. Сборные орденов сражаются между собой за Кубок Алмазной Ступы, а фигуристы, чемпионы курсов, оспаривают Приз Серебряного Крыла. Драконоборцы участвуют в Майском Рыцарском Турнире, где десять лучших бойцов Колледжа борются за Золотую Перчатку. Вопросы? – с облегчением закончила рассказ тренер Бенто.

Вопросы посыпались со всех сторон, а Джерри наклонился к Никки.

– Что тебе больше нравится? – спросил он её.

Никки задумалась.

– Думаю, воздушный бой, – наконец ответила она, – хотя сражения с драконами тоже очень интересная штука…

– Уж очень ты боевая, – протянул Джерри. – А эстетическое фигурное летание тебя не привлекает?

– Не-а, – по-детски сказала Никки. – Уж больно нужно заботиться о внешнем впечатлении. Не люблю.

Сидящая рядом Изабелла проговорила тихонько:

– Мне тоже нравится воздушный бой… – чем снова удивила Никки.

Но ещё больше поразила её Изабелла несколько дней спустя.

Никки любила купаться в бассейне Колледжа – огромном, с заливами и островками, покрытыми короткой густой травой. Он раскинулся под гуманитарным корпусом и пользовался популярностью среди школьников. Никки не хотела плавать на глазах у всех с рюкзаком на плечах и приспособилась купаться по ночам – в совершенно пустынном бассейне с зеленоватой толщей воды, подсвеченной береговыми фонариками. Темнота позволяла плавать без одежды, что Никки и предпочитала в последнее время.

Как-то раз, около шести гринвич-утра, когда Никки уже собиралась выходить из воды, в тёмное пустое помещение бассейна ввалилась шумная группа Драконов-первогодков во главе с другом принца Дитбита, маркизом Гейлордом, который всем предлагал звать его просто Маркиз. Никки затаилась в середине дальнего залива, где обычно плавала.

Но Драконы не стали купаться, а пошли по берегу, рыская, как охотничьи псы. Их было шестеро, и они, как быстро выяснилось, искали именно её. Наткнувшись на коляску Никки, один из них радостно закричал другим, и вскоре на берегу столпились все шестеро, жадно всматриваясь в середину залива, где плавала Никки.

– Итак, это правда! – воскликнул Гейлорд. – Никки Гринвич плавает нагишом по ночам! Да ещё с рюкзаком! Вилли-соня, ты проспорил мне тысячу.

– И что вас так окрыляет? – холодно спросила Никки. Её голос легко достигал берега над тёмной водой.

– Мне нравится масса потенциальных возможностей развития этой ситуации, моя милая! – воскликнул, осклабясь, Гейлорд. – Можно конфисковать халатик… – Он двумя пальцами поднял Никкин халат с коляски, – и пустить мисс Гринвич по Колледжу голышом… Это будет здорово! Особенно если подождать близкого завтрака – когда побольше публики соберется… А ещё можно покрыть коляску отличным суперклеем… Смитти, ты захватил баллончик? Или не клеем, а… – Он договорил, понизив голос, и его приближённые угодливо заржали.

– Как-то ваш принц Дитбит захотел надо мной подшутить… – сказала Никки. – Ты навещал его в больнице, верный Маркиз?

– В том-то и дело, что у тебя под рукой сейчас нет ничего, чем можно начать бросаться, – поспешно успокоил друзей и себя Гейлорд. – Кроме того, мы же не нападаем на тебя, а просто веселимся… Нам даже можно ничего не предпринимать, а сесть вокруг и подождать, пока мисс Гринвич не решит, что ей пора идти на завтрак.

Драконы заржали и на самом деле расселись по лёгким пляжным стульям, стоящим на берегу. Гейлорд был не прав – Никки знала на дне бассейна местечко с отличными округлыми камушками, и каждый Дракон мог получить по здоровой шишке в любой точке лба – на выбор Никки.

Но Никки не хотела конфликта – скандал из-за травмы Дитбита показал, что трогать этих маменькиных и папенькиных богатеньких сыночков оказывается себе дороже. Тем более если они собираются просто сидеть на стульях, наслаждаясь ситуацией. Не то чтобы Никки стеснялась выйти из бассейна, но она не собиралась идти на поводу у этих шалопаев. А Гейлорд веселился вовсю:

– Да, Никки, я слышал, что у тебя проблемы с деньгами – нечем платить за следующий год… Пожалуй, я смогу помочь… я подумываю о хорошенькой служаночке. Совсем не обременительная служба, учёбе не помешает… Ну… сумку за мной носить, кофе в постель подать… – Дальше Гейлорд стал невнятен и тих, но дружки смачно загоготали.

Никки подумала – может, позвонить Джерри? Но их тут шестеро, а он сразу полезет драться…

– Если ты будешь очень послушной, то вполне наскребёшь на второй год – я знаю и других, кто может заинтересоваться симпатичной и услужливой горничной, они тоже войдут в долю… – Драконы развлекались на всю катушку.

– Маркиз, – пренебрежительно сказала Никки, – ты и твои слюнявые дружки даже не неандертальцы, а просто обезьяны. Я обещаю тебе пару уроков по внушению должного уважения к человеку разумному. Конечно, вас всех можно прямо сейчас утопить… но потом в бассейне будет так вонять!

В полумраке раздались торопливые шаги, и через несколько секунд к месту событий подоспела Изабелла. Она с ходу поняла ситуацию, достала т-фон и быстро проговорила в него:

– Срочный подъём всем мальчикам Леопардам-первокурсникам… их помощь нужна в бассейне!

Лица у Драконов сразу вытянулись.

– Это же сообщение – для Смита Джигича, – яростно добавила Изабелла. Известное имя Смита произвело ещё более сильное впечатление на Драконов.

Она подняла т-фон и показала его Драконам:

– Подождите ещё десять секунд, мерзавцы, и мы повеселимся все вместе.

Но бассейн наполнился торопливым топотом ног и мгновенно опустел.

– Спасибо, Изабелла, – поблагодарила с признательностью Никки, осторожно вылезая из воды и надевая купальный халат. – Отмени, пожалуйста, тревогу.

– Я её не вызывала, – усмехнулась Изабелла, – но нажала бы кнопку, если бы они не исчезли…

– Умный ход! – засмеялась Никки. – Как здорово, что ты так рано проснулась! А то я уж и не знала, что делать с этими змеёнышами…

– Ты же сама послала мне мессидж и попросила спуститься в бассейн… – удивилась Изабелла.

– А… – сразу догадалась Никки. – Это мой Робби тебя разбудил, пёс этакий.

– Да, это я позвал Изабеллу, – проворчал Робби. – Не в полицию же звонить ради этих молокососов. Изабелла справилась отлично!

– Это верно! – сказала Никки, подошла к Изабелле и обняла её. – Ещё раз спасибо – и пойдём завтракать. Так как никого ещё нет, сядем за один стол – нарушим традицию…

– Пошли! – обрадовалась Изабелла.

Никки ехала в кафе на ранний завтрак и удивлялась выбору Робби. Если уж звонить кому-то из девчонок-Леопардов, то она остановила бы свой выбор на Изабелле в последнюю очередь, хотя была к ней вполне расположена, – уж очень робкой казалась эта беленькая первокурсница.

Но Вольдемар – Главный компьютер Колледжа – распределил её в Леопарды, и Робби выбрал именно Изабеллу для призыва на помощь. И девушка действительно вполне справилась: вела себя уверенно, даже жёстко в кризисной ситуации, в которой многие бы растерялись.

Может, мудрые компьютеры знают про нас нечто такое, о чём мы сами не догадываемся? Может, во всех робких и застенчивых спят Леопарды, нужно лишь разбудить этого смелого и сильного друга?

Уроки химии всегда нравились эйнштейнианцам. Химический кабинет украшали коллекции всевозможных руд и минералов, драгоценных и полудрагоценных кристаллов. На стене располагалась таблица Менделеева с развешенными кусочками металлов и пробирками с разноцветными порошками – образцами большинства химических элементов или их наиболее распространённых соединений, в углу – колбы с пробами грунта планет земной группы и всех спутников Солнечной системы, а в высоком – от пола до потолка – цилиндрическом аквариуме лился бесконечный ядовитый дождь и клубились рыжие аммиачно-метановые облака, иллюстрируя погодную химию Юпитера.

Учитель химии профессор Густав Цитцер – брат журналиста Юрия Цитцера, знакомого Никки по первому дню прилёта в Колледж, – всегда приготавливал что-нибудь интересненькое для своих учеников.

То достанет реторту с розовыми кристаллами и начнёт сыпать их на стол. Кристаллы падают и взрываются, исчезая с легким треском. Потом профессор подробно расскажет об этом нестойком соединении инертного газа, распадающемся при ударе, – и напишет соответствующие формулы.

То притащит фарфоровый тигель, начнет его нагревать на горелке, и из чашки полезут, извиваясь, длинные червяки! Когда утихнет визг слабонервных в первых рядах, профессор Цитцер с удовольствием объяснит, что это не черви, а вещество, расширяющееся при нагревании во много раз…

Профессор часто говорил странные вещи. Рассказывает о химической инертности азота – главного компонента земной атмосферы и о трудностях получения из него ценнейших аммиачных удобрений. Показывает на экране колоссальные колонны из крупповской стали, где за толстыми стенками, в невыносимой жаре и зубодробительном давлении азот нехотя соединяется с водородом, подчиняясь могучей воле человека. И вдруг заключает:

– Являются ли эти гигантские стальные установки для получения аммиака свидетельством человеческого могущества? Конечно, нет! Они – признак человеческой слабости. Вам приходится применять силу? Значит, вы не использовали ум. Клубеньковые бактерии в корнях бобовых растений умеют связывать атмосферный азот без всякого напряжения…

Контрольные он тоже задавал превосходные:

– У вас есть старинные бумажные газеты и старые шерстяные варежки. Выбирайте, что вам больше нравится, и напишите формулы всех практически полезных химических соединений, которые можно получить из этого старья, – с уравнениями реакций их получения, естественно…

Никки выбрала варежки, но не стала возиться с постепенным разложением, а изничтожила их до водорода, углерода, кислорода, азота и серы, той самой, из-за которой горелая шерсть так смердит. После чего начала увлечённо собирать из этих пяти химических элементов всё более сложные соединения. Никки дошла до уравнения получения аспирина, когда прозвенел звонок; она с сожалением сдала работу – там можно было столько ещё насинтезировать!

На очередное занятие профессор Цитцер принёс большую колбу, накрытую салфеткой.

– Сейчас я вам покажу знаменитую химическую реакцию – с неё началась едва ли не вся современная химия и современная биология. Да и физика тоже во многом изменилась…

Он снял салфетку, и студенты увидели колбу с голубым раствором. Прямо на глазах раствор поменял цвет и превратился в красно-оранжевый. Аудитория восхищённо загудела – профессор Цитцер совсем не обижался на такой шум удовольствия. Покрасовавшись ярко-оранжевым пятном на столе, колба снова стала голубой! Зал зашумел ещё сильнее, а колба продолжала равномерно, как часы, менять свои цвета.

– Познакомьтесь: реакция Белоусова – Жаботинского, вызывающая периодические колебания концентрации химических реагентов. Если разлить раствор в мелкий слой… – профессор плеснул из колбы на стеклянную поверхность стола и вывел изображение со стекла на экран, – то возникнут пространственные структуры: кольца, волны или спирали.

По экрану поползли волны оранжевого и голубого цветов, сталкиваясь и сливаясь.

– Любопытна и драматична история открытия этой реакции. Талантливейший российский химик Борис Белоусов открыл в 1951 году, что если соединить в одной колбе раствор серной кислоты, бромата и бромида натрия, малоновую – или лимонную – кислоту, сульфат железа и краску фенантролин, то возникнет чудо: раствор начинает менять цвет с голубого до оранжевого и обратно с периодом колебания от долей секунды до десятков минут. Такое поведение реакции резко противоречило общепринятым в те времена научным представлениям. Многие химические реакции привычно считались необратимыми. Вы сами знаете, как легко сжечь бумагу, а вот попробуйте получить из углекислого газа снова углерод и кислород. А уж химическая реакция, самопроизвольно меняющая направление процесса с прямого на обратное, да ещё многократно, как маятник, – в середине двадцатого века выглядела ересью чистой воды. Не удивительно, что многолетние попытки Белоусова опубликовать свое открытие в профессиональных химических журналах оказались безуспешными.

– Как же этому можно не верить? – удивился кто-то. – Вот же она – колба с колебаниями цвета!

– Для того чтобы увидеть истину, надо, как минимум, захотеть это сделать… – сказал профессор Цитцер. – Современники Галилея отказывались смотреть в его телескоп на небо, чтобы не поколебаться в своём мнении… Человеческие предубеждения твёрже алмаза. Пусть химик Белоусов скажет спасибо, что его не сожгли на каком-нибудь священном научном костре… Лишь в 1959 году открывателю колебательной реакции удалось напечатать трехстраничный реферат в сборнике по радиационной медицине, видимо нерецензируемом. После чего, обиженный, он прекратил попытки преодолеть неверие рецензентов-консерваторов. Но слухи об удивительном открытии распространились, им заинтересовался Анатолий Жаботинский, который в 1964 году детально исследовал колебательный химический феномен. Знаменитая химическая реакция, носящая сейчас имя Белоусова – Жаботинского, оказалась поворотным пунктом в современном мировоззрении, основанном на понятиях самоорганизации, открытых систем, колебательных реакций и структурообразующих неустойчивостей. Я лично считаю, что это редкий случай, когда трехстраничная работа заслуживает Нобелевской премии.

На столе колба прекратила цветовые игры.

– Что с ней случилось, сэр? – спросил кто-то.

– Кто скажет, что с ней произошло? – Профессор умело перепасовал вопрос аудитории.

– Она исчерпала свои ресурсы, – поднял руку и ответил длинный парень из Ордена Совы. – Чтобы реакция шла постоянно, нужна открытая система с непрерывным подводом свежих веществ и отводом конечных продуктов…

– Совершенно верно, колба проголодалась и умерла, как живой организм, – подтвердил профессор Цитцер. – Давайте-ка посмотрим на уравнения этой замечательной реакции…

На лекциях по астрономии профессор Гутт рассказывал о взглядах античных философов и о революции Коперника. Потом он нырнул в космологические теории Эйнштейна, Ситтера и Фридмана. Студенты узнали, что разбегание галактик открыл Слайфер, а Хаббл обнаружил, что скорость их разбегания растет с расстоянием. Никки многое из этого уже знала, но всё равно слушала внимательно.

На очередное занятие профессор Гутт не вошёл, а влетел, метая глазами хмурые молнии. Он держал в руке тот самый номер журнала «Юный астроном».

– Космология – древнейшая наука! – нервно начал лекцию профессор Гутт. – Тысячи наблюдателей и теоретиков сотни лет по крупицам собирают достоверные факты и скрупулёзно развивают модели, которые в будущем – я глубоко верю в это! – должны превратиться во всеобъемлющую картину нашего мира. Это громадная и трудная работа… в настоящее время насчитывается всего с десяток теоретиков, способных понять современные математические модели Вселенной.

Профессор перевёл дух и раздражённо продолжил:

– В космологическую теорию раздувания вакуума вложил много сил и ваш покорный слуга. Поэтому мне очень неприятна наивная попытка зачеркнуть эти титанические усилия и предложить взамен обоснованных научных моделей скороспелую и непроверенную схему, привлекательную лишь внешне.

Тут профессор поднял журнал повыше.

– Вдвойне грустно, что такая попытка исходит из Колледжа, что одновременно подвергает сомнению и качество нашего обучения… Я говорю о статье мисс Гринвич в последнем номере «Юного астронома».

– А что там неверно, профессор? – радостно осклабился Гейлорд. – Не могли бы вы пояснить детальнее?

– Вся статья – просто слова, – расстроенно сказал профессор, – так наука не делается, дорогие мои. Я понимаю, что компьютер Колледжа, поддавшись на примитивную логику этих рассуждений, поставил мисс Гринвич высокий балл за ответ по космологии и спровоцировал интерес журналистов. Но компьютер не может по-настоящему глубоко оценить реалистичность физической модели, не сводимой к логической схеме. Поэтому я не согласен с решением Вольдемара. Я не стал оспаривать его оценку после экзаменов – было уже поздно, да и это могло бы бросить какую-то тень на бесспорно выдающийся общий экзаменационный результат мисс Гринвич…

Но сейчас! – Он потряс в воздухе журналом. – Я вынужден со всей категоричностью заявить о том, что эта гипотеза – порождение фантазии юного человека, не знакомого с современной наукой. Мисс Гринвич, – рассерженный профессор обратился прямо к Никки, – я запрещаю вам распространять и пропагандировать свою детскую теорию!

– Как быть со свободой слова, профессор? – удивилась Никки.

– Не передёргивайте! – сварливо возразил Гутт. – Речь идет о школьных занятиях. Я – преподаватель и оцениваю уровень ваших знаний в астрономии. Если вы будете высказывать неправильные взгляды, то я поставлю вам низкую оценку и не переведу на следующий курс. Если вы будете упорствовать в своих заблуждениях, то… судьбу студента, отказывающегося учиться по программе Колледжа, решает директор!

В аудитории повисла тишина. Профессор применил оружие максимального калибра.

– Вернёмся из мира фантазии к реальной Вселенной. Я не могу больше тратить время лекции на легковесную статью, у нас много реалистичных космологических теорий для обсуждения на наших занятиях.

– Сэр, – миролюбиво сказала Никки, – раньше я полагала, что реалистичных теорий не может быть много, такая теория должна быть одна. Но, собственно, я хотела спросить: какие космологические проблемы вы считаете самыми важными?

Профессор настороженно посмотрел на Никки – не попытка ли это втянуть его и аудиторию в бесплодную дискуссию о статье в «Юном астрономе»?

– Сегодня мы как раз приступаем к общему обзору современной космологии, – наконец сказал он, – который и начнём с перечисления основных загадок, стоящих перед ней. Первая проблема – гравитационная сингулярность. Всем известно, что гравитация является только притягивающей силой! – Профессор Гутт снова строго посмотрел на Никки. – Общеизвестна ньютоновская формула для гравитационного притяжения, зависящего от массы тела и от квадрата обратного расстояния до его центра.

Вольдемар показал формулу Ньютона на экране и стал манипулировать ею, иллюстрируя слова профессора:

– Если в формуле принять массу постоянной и устремить радиус сферического тела к нулю, то есть сжимать тело в точку, то гравитационная сила и плотность самого тела устремится в данной точке к бесконечности. Физики назвали точку бесконечного сжатия «сингулярностью» от латинского singularis – отдельный, особый.