Текст книги "«Если есть на свете рай…» Очерки истории Уругвая"

«Цветные» легенды об Артигасе

В конце 2006 г. президент Т. Васкес, пришедший к власти от Широкого Фронта (коалиции левых сил), подписал указ о том, что 19 июня, национальный праздник, посвященный дню рождения «Отца Нации» Хосе Артигаса, станет называться Днем «Никогда впредь» (El «Día del nunca más») и будет посвящен памяти жертв военной хунты, правившей в стране в 70-е – 80-е годы ХХ в. «Народ, – заявил президент, – осознавший свой суверенитет и выдвинувший к власти Артигаса, вновь подтверждает свою волю и свое желание добиться осуществления важнейшей цели – чтобы никогда впредь не было недоверия и вражды между уругвайцами, чтобы драмы и ужасы недавнего прошлого никогда впредь не повторились»[54]54
  El País. Montevideo, 2007.20.07.


[Закрыть].

Репрессивный режим, правивший в 70-е – 80-е гг. в Уругвае, пытался укрепить свои позиции, выдвигая себя в качестве исторического преемника «военного режима Генерала Артигаса». Однако на стенах усыпальницы нет ни одной надписи с изречениями Артигаса, несмотря на то, что многие из них превратились среди простых уругвайцев в крылатые фразы и поговорки. Военные издали специальный декрет, запрещавший гравировать на гранитных стенах изречения их «великого предшественника», так как (не без основания) полагали, что любое из них можно трактовать как «враждебную пропаганду» против их режима[55]55
  Sosnowski S., Popkin L.B. Represión, exilio y democracia: la cultura uruguaya. Montevideo, 1987. Р. 139.


[Закрыть].

Широкий Фронт, пришедший к власти в 2005 г., решил очистить образ Артигаса, искаженный военной хунтой. Освободитель стал прежде всего борцом за национальную независимость и социальную справедливость.

Прямое включение «Отца уругвайской нации» в политические баталии нынешней эпохи с ожесточенным перетягиванием его наследия то «вправо» (к консерваторам и путчистам), то «влево» (к либералам и даже социалистам) уникально даже для Латинской Америки. Уругвайский Освободитель, как никто другой из плеяды великих деятелей Войны за независимость, вызывал и вызывает до сих пор споры, противоречия и жаркие дебаты. Исследователи насчитывают по крайней мере «четыре легенды» (или идеологические версии), связанные с его судьбой и наследием.

Долгое время после отъезда Артигаса в Парагвай в 1820 г. уругвайские консервативные политики и литераторы пытались вытравить воспоминание о его реформах и вкладе в дело освобождения страны, называя его не иначе как «бандитом», «анархистом» и «контрабандистом», который пренебрегал всеми законами и моралью, «опасным злоумышленником», который выступал против сил порядка. Этой «черной легендой» был не только оклеветан Артигас – этот образ, как считают уругвайские исследователи, заложил идеологические основы архетипа «анархистского каудильо», который использовался и используется по сию пору во многих трудах, посвященных истории Латинской Америки[56]56
  О «черной легенде» см.: Pivel Devoto J.E. De la leyenda negra al culto artiguista // Biblioteca básica de cultura uruguaya. Montevideo, 1989. V.2. P. 57; Rocha Imaz R. Artigas para todos: un ideario popular, democrático y federal. Montevideo, 1992. P. 30; Maggi C. La nueva historia de Artigas. Vol.1–8, Montevideo, 2005; Abella G. Artigas: el resplandor desconocido. Montevideo, 1999. P. 7; Hammerly Dupuy D. Artigas and the Emancipation of Uruguay. N.Y., 1959. P. 370; Idem. San Martín y Artigas: adversarios o colaboradores? Montevideo, 1951. P. 393–418; Idem. Los descubrimientos de la investigación histórica artigasiana. Montevideo, 1961.


[Закрыть].

Большую (если не главную) роль в создании «черной легенды» в историографии сыграли труды видных аргентинских деятелей Д. Ф. Сармьенто и Б. Митре. Сармьенто в своей главной работе «Факундо» (1845) прямо противопоставляет силы цивилизации на территории Рио-де-ла-Платы (естественно, имея в виду буржуазно-патриотическую интеллигенцию Буэнос-Айреса) варварству аргентинской пампы, одним из центральных воплощений которого (наряду с каудильо Факундо Кирогой) считает Артигаса.

«Человек-зверь», жестокость которого не знает пределов, – вот суть образа уругвайского вождя в «Факундо». Даже ремни из кожи полковника Масиэля, служившие упряжью для коня аргентинского диктатора Росаса, были, по его мнению, «предвосхищены обычаями Артигаса, прочих каудильо – варваров и татар». Да и диагональная красная полоса на своем знамени, добавленная Артигасом к бело-голубому («аргентинскому») флагу, возвещает, по мнению аргентинского мыслителя, «ужас, кровь и варварство!»[57]57
  На самом деле в 1814 г. по проекту Артигаса было создано знамя «Конфедерации (Лиги) свободных народов». Основой был так называемый флаг Бельграно, хотя для различения от знамени porteños вместо голубого-белого-голубого горизонтальных полей Артигас предложил синее-белое-синее) с диагональной красной линией. Несмотря на «ужасы», которые виделись Сармьенто в красном цвете, он не был забыт, флаг Артигаса использовался как официальное знамя аргентинской провинции Энтре-Риос (в свое время входившей в «Лигу свободных народов»), а также до начала ХХ в. был морским флагом Уругвая. Флаг с красным-голубым-белым горизонтальными полями до сих пор является знаменем аргентинской провинции Мисьонес (также в свое время входившей в Лигу), а также партийным флагом «Широкого Фронта» (Frente Amplio) Уругвая – левой коалиции, лидеры которой Т. Васкес и Х. Мухика занимали президентский пост с 2005 по 2020 гг.


[Закрыть]. «Человеческий род, – пишет он, – во все времена вкладывал именно такое значение в кровавый, багрово-алый, пурпурный цвет: пойдите-ка и изучите историю правления тех народов, что предпочитают этот цвет, и вы найдете там Росаса и Факундо: террор, варварство, потоки крови». Повторяются известные истории о жестокости монтонерос (партизан) Артигаса, которые зашивали живьем своих пленников в сырые телячьи кожи и оставляли на медленную мучительную смерть в степных просторах пампы.

Одна и та же сила, пишет Сармьенто, поддерживала Артигаса в Энтре-Риос, Лопеса в Санта-Фе, Ибарру в Сантьяго, Факундо в Лос-Льяносе: «Индивидуализм был ее сутью, копье – ее единственный оружием». «Орды бедуинов, в наши дни грабящие пограничные районы Алжира, дают точное представление о том, что такое аргентинская революция, которую использовали и дальновидные политики, и знаменитые злодеи». Инстинкты этого «зверя в человеческом облике» враждебны европейской цивилизации, «как и любой другой упорядоченной организации: враждебны монархии, как и республике, так как обе происходят из города и несут порядок и уважение к власти». Врожденный бандитизм и жестокая ярость сами по себе противоположны любым законодательным рамкам[58]58
  Сармьенто Д. Ф. Факундо. М., 1988. С. 32, 39; Sarmiento D. F. Facundo: civilization and barbarism. First Complete Translation. L., 2003. P. 31, 32, 81, 139.


[Закрыть].

В работах Б. Митре (аргентинский военачальник, политик, президент Аргентины в 1862–1868 гг.), посвященных Сан-Мартину и Бельграно[59]59
  Mitre B. Historia de Belgrano y de la Independencia Argentina. Buenos Aires, 1877; Idem.


[Закрыть], воспеваются подвиги этих патриотов как основателей Аргентины, и олигархи в них выступают в качестве охранителей, выразителей общенациональных интересов. Эта либеральная версия истории, закрепленная в героических (и в большинстве своем вымышленных) картинах художников конца XIX в. (одним из создателей «исторической иконографии» был М.А. Куартероло) с отвращением описывает Артигаса, Факундо Кирогу и Росаса как некие «дефекты», аберрации в общем победоносном ходе истории.

Особое негодование Митре вызывал радикализм Артигаса при проведении аграрной реформы, и его решимость не только возродить сельское хозяйство, но и передавать земли пеонам, воевавшим в его армии. Именно при описании этой политики Митре не может выдержать общий академический тон своих произведений, характеризуя Артигаса как «каудильо вандализма и создателя полу-варварской федерации»[60]60
  Mitre B. Historia de Belgrano y de la independencia argentina. Buenos Aires, 1927. Vol.1. P. 256.


[Закрыть].

В 1841 г. Митре написал биографические заметки об Артигасе, которые дают более эмоциональную, по сравнению с более поздними работами, картину уругвайского Освободителя, не меняя при этом негативной окраски. Эти заметки, отредактированные генералом М. де Ведиа, были опубликованы в Аргентине в 1937 г.[61]61
  Mitre B., Vedia M. de. El manuscrito de Mitre sobre Artigas. Buenos Aires, 1937.


[Закрыть] Впрочем, экс-президент Уругвая М. Сангинетти в речи, посвященной 100-летию со дня смерти Б. Митре, попытался сгладить предвзятость великого аргентинца тем, что стрелы его критики были направлены не столько против личности Артигаса, сколько против самого феномена каудильизма[62]62
  Sanguinetti J. M. Mitre y los uruguayos // La Nación. Montevideo, 2006.15.03.


[Закрыть].

Что же касается личных качеств Освободителя, сказал Сангинетти, Митре дал скорее позитивную, нежели негативную оценку: «Хладнокровный и изобретательный, он никогда не испытывал страха. Артигас был воистину человеком с железной волей. Придумав и приняв для себя план действий, ничто не могло заставить его изменить, отменить или отложить его осуществление; его огромная воля была храмом его души, и он обладал всеми возможностями для того, чтобы добиться выполнения своих замыслов… Оригинал в своих идеях, в стиле жизни и манерах, он смог благодаря своей открытости и откровенности оказать глубочайшее воздействие на души и разум своих сограждан»[63]63
  Mitre B., Vedia M. de. Op.cit. P. 12.


[Закрыть].

Немалую лепту в «черную легенду» об Артигасе внес известный английский историк Т. Карлейль. В своем эссе «Доктор Франсия», изданном в 1843 г., он противопоставляет положительный для него образ парагвайского президента («южноамериканского Кромвеля», «чья жестокость перевешивалась его чувством цели и способностью навести порядок») «бандиту и смутьяну» Артигасу. В рамках своей главной идеи о героях как главной движущей силе исторического процесса, Карлейль уподобил Франсию тирану Сиракуз Дионисию, и оправдал использование парагвайским президентом «всех мыслимых и немыслимых средств» для достижения позитивной цели – очищения своей страны от пережитков феодализма. Времена крутых перемен всегда требуют от вождей применения жестоких средств, пишет Карлейль. Но они оправданы «огнем высшей нравственности, которая побуждает лидера к поискам истины». Этой «силе порядка и прогресса» противопоставлен Артигас как олицетворение «сил хаоса и кровавых конфликтов, раздиравших континент от края до края». «Мудрый» Франсия создал мощные пограничные кордоны, воспрепятствовавшие проникновению в страну банд его естественного врага – Артигаса, который «прошел с мечом и огнем по всей Восточной провинции» и «сжег дотла провинцию Энтре-Риос».

Более того, Артигас служит Карлейлю дополнительным подспорьем для демонстрации благородства его героя Франсии. Когда «давний враг» попросил у парагвайского президента убежища, тот проявил «человечность и благородство», с готовностью предоставил беглецу место для проживания в одном из отдаленных районов и пансион в «тридцать пиастров в месяц до конца жизни». «Бандит, – пишет далее Карлейль, – обрабатывал данный ему участок земли, раздавал милостыню местным нищим и провел остаток жизни, раскаиваясь в совершенных им преступлениях»[64]64
  Carlyle T. Critical and miscellaneous essays. Boston, 1855. P. 560–567.


[Закрыть]. Причины такого подхода очевидны: Артигас, с его противоборством «портовикам» (фактически ставшим пособниками англичан) и стремлением к социальной справедливости стал главной мишенью Альбиона в политике и идеологии (неотъемлемой частью которой были «объективные» работы Карлейля и других историков).

Политическим фоном господства «черной легенды» было турбулентное развитие Уругвая с конца 20-х годов XIX в. Само создание страны было навязано Аргентине и Бразилии для того, чтобы наилучшим образом обеспечить коммерческие интересы англичан, дать им возможность зарабатывать на посреднической торговле через «окно» свободной торговли, привязать их напрямую к торговле с Англией.

Внутри «нео-государства» шли постоянные войны за власть между соперничавшими группировками, которые постоянно обращались за помощью к соседям, бразильцами и аргентинцами, которые в свое время были противниками Артигаса. Поэтому-то на первом этапе безраздельно господствовала «черная легенда».

Однако затем внутри хаоса «революций» сформировалось ядро местных политиков и латифундистов, которые понимали необходимость стабилизации обстановки и создания исторического фундамента уругвайской нации.

Через пять лет после смерти Артигаса, в 1855 г. его останки были перевезены из Парагвая на родину и в 1877 г. помещены в Национальный Пантеон. В 1860 г. известный историк и общественный деятель Исидоро де Мария опубликовал первую в истории Уругвая биографию Х. Артигаса[65]65
  María Isidoro de. Vida del Brigadier General D. José Gervasio Artigas, Fundador de la Nacionalidad oriental. Gualeguaychú, 1860.


[Закрыть] и охарактеризовал Артигаса в качестве «отца-основателя уругвайской нации».

Официальная либеральная версия биографии Артигаса достигла пика популярности в 70-е гг. ХХ в. Затем полемика переместилась в противоборство между консерваторами, либералами, а также левыми течениями за наследие Артигаса. Историк У. Демуро считает, что в уругвайской историографии и общественной мысли противоборствовали либеральная («голубая») версия о том, что Артигас не только заложил основы уругвайской нации, но и стал родоначальником республиканско-демократической формы правления; «черная легенда» (приверженцами которой стали историки ультраконсервативного направления, считающие Артигаса предтечей военных, совершавших «революции» и государственные перевороты); и «красная легенда», делающая упор на народный характер движения, которое возглавил Артигас, а также прогрессивный, «левый» характер его реформ[66]66
  См.: Demuro W.G. De historiografías y militancias. Izquierda, artiguismo y cuestión agraria en el Uruguay // Anuario de Estudios Americanos (Montevideo). 2003. № 2.


[Закрыть].

Более последовательной является позиция таких историков как Х. Риаль, изображающая историческую смену «легенд». Он считает что после «черной» и «голубой» преобладающей стала «красная», которая относится к Артигасу прежде всего как социальному реформатору, озабоченному судьбой обездоленных классов. Эту традицию породил в начале ХХ в. «розовый» (как его называют официальные историографы) Х. Сорилья де Сан-Мартин, а с 50-х годов развили и отточили левые уругвайские интеллектуалы.

Радикальное противопоставление левыми партиями и движениями «нашего Артигаса» политическим противникам было характерно для эпохи политического кризиса конца 60-х – начала 70-х гг. XX в. с логикой «победы или смерти». По существу почти каждое крупное выступление левых деятелей сопровождалось ссылками на Артигаса[67]67
  Devoto F., Pagano N. La historiografía académica y la historiografía militante en Argentina y Uruguay. Buenos Aires, 2007. P. 76–80.


[Закрыть]. Характерным примером было, например, выступление перед студентами одного из лидеров «Широкого Фронта» В. Родригеса Белетти под названием «Артигас – наш»: «Артигас – не их. Артигас – наш, он принадлежит гражданам Восточного Берега, которые своим поведением и своим трудом воздавали дань благодарности его памяти все эти годы. Артигас принадлежит рабочим, пеонам из эстансий, интеллигенции, левым движениям и студентам. Он не был и не будет своим среди банкиров, ставших черным пятном на нашей истории, политиканов и прежде всего сторонников президента Хорхе Пачеко Ареко»[68]68
  La Idea. Montevideo, 1971.28.08.


[Закрыть].

«Городские партизаны» из подпольной организации «тупамарос» (многие из которые стали в наше время видными политиками в рядах «Широкого Фронта»), считавшие себя продолжателями дела великого Освободителя, выкрали историческое знамя Артигаса (местонахождение которого до сих неизвестно) и грозили похитить урну с прахом вождя.

В годы хунты, по мнению Риаля, появилась «зеленая» (ультраконсервативная) легенда – по цвету военных мундиров – созданная военными и подчеркивающая роль Артигаса как «великого полководца и каудильо»[69]69
  Rial J. Social imaginary: Utopian political myths in Uruguay // Sosnowski S., Popkin L.B. Repression, exile, and democracy. P. 59–83.


[Закрыть].

Но после краха военного режима в середине 80-х годов вновь на передний план выдвинулись либеральная (с 90-х годов даже неолиберальная) версия, которая затем сменилась доминированием «красной легенды».

Несомненным положительным аспектом «красной легенды» является тщательное исследование роли Британии в событиях Войны за независимость в регионе Рио-де-ла-Платы – преуменьшаемой или вовсе исключаемой из рассмотрения и либералами и «очернителями» Артигаса. Лишь сторонники «красной легенды» отмечают, что в Новом Свете Британия давно проводила изощренную подрывную политику, поощряя конфликты между колониями и метрополией, наводняя местные рынки контрабандными дешевыми товарами.

К наследию Артигаса обращались не только представители Широкого Фронта. Президент Венесуэлы У. Чавес нередко цитировал его в своих призывах выступить единым латиноамериканским фронтом против планов «мировой элиты», МВФ и Мирового банка[70]70
  Chávez Frías H.R. Las líneas de Chávez (Строки размышлений Чавеса). М., 2010. С. 357–358.


[Закрыть].

Политические и идейные баталии вокруг фигуры Освободителя не утихают. Наверное, это в какой-то мере естественно – невозможно написать биографию любого человека, не пытаясь реконструировать его идеи, фантазии, мечты. При этом у историков начинается «перетягивание каната» в сторону своих собственных гипотез и политических предпочтений.

Мифы и реальность

«Отец уругвайской независимости», «Отец-основатель нации», «Вождь», «Великий», «Вождь Восточной провинции», «Защитник (Протектор) свободных народов», просто «Он» («ÉL») с большой буквы (так называется труд никарагуанского поэта Р. Дарио, посвященный Артигасу[71]71
  Darío R. Él. Montevideo, 1964.


[Закрыть])…

Многие авторы, пишущие об Артигасе, признают, что сейчас уже сложно сказать, где кончается миф об Артигасе и где начинается реальность[72]72
  «Отливы и приливы» в роли Артигаса как ключевой фигуры в национальной мифологии рассматриваются в работах Г. Васкеса Франко: Vásquez Franco G. La historia y los mitos. Montevideo, 1994; Idem. Francisco Berra: la historia prohibida. Montevideo, 2001.


[Закрыть]. Некоторые говорят о том, что огромное разнообразие образов Артигаса в нынешнем «обществе потребления» позволяет рассматривать Вождя как один из продуктов потребления, «с его образом происходят постоянные мутации, и создаваемые представления все больше говорят не о нем, а об обществе, которое его использует»[73]73
  Brecha. Montevideo. 2011.30.07.


[Закрыть].

В апреле 2011 г. в Национальном музее изобразительных искусств Монтевидео открылась инсталляция двух художников А. Бароффио и А. Гонсалеса Сока под названием «Фикции Артигаса». Авторы обращаются к изначальному значению латинского словосочетания fictio-onis, означающего не только подделку, но и некое изобретение, независимо от того, сделано ли оно с хорошими или плохими намерениями.

Работа представляет собой десятиметровое панно, на котором собраны все образы Артигаса (включая все портреты, монеты и банкноты с его изображением, фото памятников, проекты монументов и т. п.). Но все это, как правильно назвали художники, во многом «фикции» реального образа, искусственные конструкции, созданные трудом романистов, историков, политиков, художников и поэтов[74]74
  La República. Montevideo. 2011.18.04.


[Закрыть].

Реальный образ Освободителя попытался дать Дж. Линч, который представил в своей работе Артигаса как одного из ярчайших представителей каудильо революционной эпохи. Личное мужество, безусловная харизма, способность создать вокруг себя группу соратников, возглавить победоносное войско, административный талант в управлении своим регионом – все эти качества были характерны для лидеров, выдвинувшихся из народных масс.

Все каудильо пытались привлечь на свою сторону максимальное количество сторонников, поэтому давали чисто популистские обещания личной свободы, равноправия, получения земельных наделов. Надо было собрать значительные средства на ведение войн, конфликтов, содержание армии, поэтому тяготы ложились не только на плечи низших слоев – богатых вынуждали делать крупные взносы, собственность и произведенные продукты часто конфисковались, пеонов насильственно рекрутировали в армию. Все каудильо, впрочем как и политики Буэнос-Айреса, привлекали рабов в свои вооруженные силы, обещая освобождение в обмен на службу. Но была «небольшая» разниц между Артигасом и другими каудильо. Она состояла в том, что «классические» каудильо лишь обещали всяческие блага своим сторонникам и стремились к максимальному расширению своей власти. Артигас же пытался выполнить все данные им обещания и исходил в своих действиях не из желания получить личные выгоды, а из либеральных идеалов и принципов, последовательно проводимых им в жизнь[75]75
  Lynch J. Op. cit. P. 87–113 Rodríguez J. C. Artigas y su revolución agrarian 1811–1820. México, 1978; Halperín D. Politics, Economics and Society in Argentina, N. Y., 1996.


[Закрыть].

Он, по мнению Линча, стремился скрыть свой патернализм и установить, хотя бы внешне, подобие равновесия личной власти и участия представителей народа в принятии решений. Артигас не очень доверял торговцам и землевладельцам Монтевидео, и они также отвечали ему недоверием и подозрительностью. Он передал вопросы управления Монтевидео городскому совету, кабильдо, и подчеркнуто уважал и признавал все его решения, тогда как сам лично занимался общими политическими вопросами, организацией армии и реформой сельского хозяйства. Это было чудовищно трудной задачей в провинции, опустошенной пятью годами войны, с резко упавшим поголовьем скота, с упадком торговли.

Вождь искренне стремился наладить хозяйство и привести свою провинцию, как и все остальные регионы Ла-Платы, к процветанию на основе либеральных принципов, установления свободы торговли, и с этой целью поощрял активность британских торговцев. Создание мелкой земельной собственности было, без сомнения, для того времени огромной прогрессивной мерой. Благодаря ей эффективнее становился труд, возникали новые социальные отношения равноправных граждан. Артигас был, таким образом, защитником частной собственности, которой он хотел заменить собственность феодальную.

Линч, как и многие другие исследователи, считает, что при последовательном проведении артигистской радикальной аграрной реформы был бы создан массовый слой мелкой буржуазии, который позволил бы постепенно устранить феодальные пережитки в экономических отношениях, стабилизировать внутриполитическую обстановку, избежать кровопролитных междоусобиц, которые раздирали регион вплоть до конца XIX в., и поставить федерацию стран Южного Конуса на путь интенсивного развития, наподобие США[76]76
  Lynch J. Op. cit., P. 43–50; см. также: Sala de Touron L., de la Torre N.,


[Закрыть].

Обобщая вклад Артигаса, Дж. Линч пишет: «Он осознал необходимость расширения своей массовой базы, и показал решимость и способность выйти за рамки традиционных слоев, поддерживавших каудильо. Он действовал в политике, основываясь не только на превратностях судьбы, но и на идеях, и вышел далеко за горизонты других каудильо, лишь амбициозно стремившихся к расширению своей личной власти. Смог бы Артигас выдвинуться от уровня провинциального каудильо и стать национальным лидером? Смог бы он отойти от режима личной власти и перейти на конституционный уровень? Ответа на эти вопросы нет, но есть убеждение в том, что Артигас представлял собой нечто более высокое по сравнению с другими каудильо, и что место, которое он занимал могло стать ступенькой в его дальнейшем возвышении»[77]77
  Lynch J. Op. cit., P. 44.


[Закрыть].

В нынешнюю эпоху засилья глобализма и неолиберализма всячески пропагандируется хищнический тип предпринимателя, прекрасно описанный в классической работе В. Зомбарта[78]78
  Зомбарт В. Буржуа, М., 1924.


[Закрыть]. Этот образ аморального, циничного, алчного капиталиста рекламируется в качестве позитивного экспертами масс-медиа и социальной психологии – прежде всего в США. Они понимают, что именно он исключительно важен для воспроизводства «новой мировой элиты».

Эта пропаганда обращена и ко взрослым, и к детям. Одной из самых популярных в мире видеоигр стала игра «Колонизаторы». Главное в ней – захватить остров Катан, создать поселения на «незанятой» (или занятой местными «дикарями», обреченными на уничтожение) территории, вытеснение или уничтожение конкурентов и максимальное «освоение» местных ресурсов.

Именно в рамках «романтизации» данного типа неоколонистов действуют и «взрослые» историки, которые утверждают, что разбойники и бандиты сыграли положительную роль не только в истории США, но и странах Латинской Америки. Поэтому появилось множество работ, которые трактуют «черную легенду» об Артигасе со знаком «плюс» – утверждая, что именно криминальные «авторитеты» (разумеется, Артигас в их числе) были «героями» освободительной войны в латиноамериканских странах. И порой авторы этих работ сожалеют, что этим «первопроходцам капитализма», «социальным бандитам» (описанным в трудах Э. Хобсбаума[79]79
  Hobsbawm E. J. Primitive Rebels: Studies in Archaic Forms of Social Movement in the 19th and 20th Centuries. N. Y., 1959; Idem. Bandits. N. Y., 1985.


[Закрыть]) не дали завершить начатую ломку старого режима[80]80
  Slatta R. W. Bandidos: the Varieties of Latin American Banditry. N.Y., 1987; Idem. Gauchos and the Vanishing Frontier. Lexington, 1992; Donato Salvatore R., Aguirre C. Crime and Punishment in Latin America: Law and Society Since Late Colonial Times. Durham, 2001; Pablo Dabove J. Nightmares of the Lettered city: Banditry and Literature in Latin America. Pittsburgh, 2007.


[Закрыть].

В противоборстве с этими домыслами в Уругвае появилось множество работ, описывающих Вождя как в высшей степени нравственного и религиозного деятеля[81]81
  Cм. например: Vázquez Franco G. La historia y sus mitos. Montevideo, 1994; Gaudiano P. Artigas católico. Montevideo, 2002.


[Закрыть]. И действительно, если брать документы, написанные или надиктованные Артигасом, то в них неизменно присутствует сильный религиозный подтекст, что роднит его с будущими консерваторами, традиционалистами. В одном из главных документов эпохи, «Инструкциях 13-го года», в качестве важнейшей цели государства значится «поддержание набожности». Э. Санчес де Кризолито пишет, что «глубокое чувство справедливости было привито Вождю в церковной школе, где преподавали францисканские монахи». Великая сила характера, «главный ресурс великих душ» по выражению самого Артигаса сочеталась в нем со справедливостью и религиозной нравственностью[82]82
  Sánchez de Crisolito E. La personalidad de José Artigas y su influencia ideológica en América. Montevideo, 2007. P. 23, 48.


[Закрыть].

Религиозный фактор является одним из главных отличий типичного колониста Южной Америки от североамериканского образца. Это ставит под сомнение выводы тех исследователей, которые делают упор на «пунктуальном» следовании Артигасом конституции Массачусетса и другим источникам об американской революции (известно, что Артигас внимательно изучал книгу Г. Сены по истории Соединенных Штатов[83]83
  Sena G. Historia concisa de los Estados Unidos. Philadelphia, 1812.


[Закрыть], читал работы, посвященные открытию Америки, Конкисте, американской революции). В «Инструкциях Тринадцатого года», как и других документах, Вождь исходил прежде всего из теоретических разработок латиноамериканских патриотов и революционеров, из собственного отношения к либеральной идеологии.

Весьма важным моментом в освобождении образа Артигаса от мифологических наслоений представляется анализ причин, по которым Артигас (в отличие от других каудильо Рио-де-ла-Платы) искренне взялся за реализацию прогрессивной земельной реформы и защищал интересы «низов». Ведь альтруизм и благотворительность совершенно чужды как типичному колонисту (эгоисту, оторванному от родины и ищущему выгод лишь для себя и своей семьи), так и классическому типу «каудильо» – жадным и властолюбивым «князькам».

Ясно, что «Великий вождь» (el Prócer), признанный каудильо, под властью и защитой которого находились около 100 народностей и племен и 6 провинций Рио-де-ла-Платы, боролся против испанцев, португальцев, властей Буэнос-Айреса не ради выгод или борьбы как таковой. Он менее всего похож на невежественного бандита, и все его действия исходили из зрелых размышлений и рассуждений – как политических, так и моральных. Его крылатые фразы говорят сами за себя: «Дело народов не признает промедлений»; «Те, кто живут в нужде, должны стать самыми привилегированными».

В поисках причин этой уникальной приверженности делу свободы и социальной справедливости правомерными выглядят работы, посвященные первому периоду в жизни Артигаса. Историк Карлос Магги считает (и эта версия пока не опровергнута), что Артигас вообще несколько лет жил среди индейцев чарруа и пытался защитить их от испанских колонизаторов, что впоследствии сказалось на его политике в отношении коренного населения Америки и в целом «низов» общества. В 21 год он стал отцом «маленького касика» Мануэля Артигаса, рожденного индианкой Исабэль Санчес[84]84
  Maggi C. Artigas y el lejano norte: refutación de la historia patria. Montevideo, 1999. P. 13; Maggi C. La nueva historia de Artigas. Montevideo, 2005. Vol. 1. P. 48.


[Закрыть].

Связь с индейцами он поддерживал всю жизнь, помогая им во всем. Индейцы называли его «el Padre Artigas» и он никогда не предал их доверия. В частности, уже будучи офицером ополчения, он разрушил планы улан, которые хотели организовать военную экспедицию во главе с Рокаморой против индейцев. Артигас старался примирить между собой враждующие племена коренного населения, привязать их к сельскохозяйственному труду, развить существующие ремесла. (Индейцы были очень хорошими мастерами, славилась их чеканка по металлу, изготовленные ими музыкальные инструменты). Вождь писал: «Эти крепкие руки дадут новую жизнь этим плодородным землям, которые не раскрыли еще для своего народа всех тайн и богатств, которые они могут произвести»[85]85
  Artigas J.G. Correspondencia del general José Artigas al Cabildo de Montevideo, 1814–1816. Montevideo, 1946. P. 105.


[Закрыть].

Артигас часто напоминал о необходимости улучшать положение индейцев, в частности в провинции Коррьентес, где они составляли большую часть населения. В своих посланиях он требует создать условия, чтобы индейцы могли вести оседлый образ жизни, просит помочь им наладить трудовую жизнь, что, по его мнению, «несомненно будет содействовать процветанию провинции». Артигас писал: «Индейцы, хотя они и дикари, способны оценить добро, и, приложив усилия, можно помочь встать на стезю добродетели, за что они впоследствии отблагодарят нас». Он считал их истинными хозяевами этой земли. «Я желал бы, – писал он, – чтобы индейцы имели самоуправление», – и хотел отдать им территорию для создания отдельной провинции для коренных жителей Южной Америки[86]86
  Artigas al Gobernador de Corrientes el 3 de mayo de 1815 // Rela W. Op. cit. P. 69.


[Закрыть].

Слава об отношении Артигаса к индейцам распространилась далеко за пределы Восточной провинции, и индейцы оказывали всемерную помощь войскам Артигаса. Индейцы гуарани приняли участие в «Исходе уругвайского народа», боролись вместе с Артигасом за свои права, и вождь отмечал их мужество и отвагу в боях. В 1815 г. представители племен гуайкуруэ и абипоне пришли из Чако в лагерь Артигаса в Пурификасьоне и были встречены с радушием и дружелюбием. Индейский вождь Андресито (Андрес Гуасурари) был одним из командующих войсками Артигаса в годы сражений против португальцев и самым верным соратником «Защитника свободных народов» (он даже просил называть себя «Андресито Артигас», и некоторые авторы утверждают, что Артигас усыновил его). Индейский каудильо одержал несколько важных побед, но в конце 1819 г. был взят в плен и умер в тюрьме на острове Кобрас в 1821 г.[87]87
  Cabral S. J.A. La epopeya del indio Andresito. Montevideo, 1999.


[Закрыть]

Близость к «почве», традиционализму, к коренному населению Америки, вообще к «низам», трудовому люду в противовес олигархам и латифундистам, и создала ту приверженность делу социальной (и национальной) справедливости, которая явилась главной отличительной чертой реформ Артигаса.

Какова была «национальная принадлежность» Артигаса? Ведь большинство авторов упорно называют его «отцом уругвайской нации». Однако истинный Артигас, в отличие от легендарного, никогда не был «уругвайцем» в том смысле, что никогда не думал и не желал государственной независимости для «Уругвая» или «Восточной Республики Уругвай», как ее назвали с подачи англичан. Он всегда жил и действовал в рамках тогдашней реальности – в одной из провинций бывшего вице-королевства Рио-де-ла-Плата. И, по собственному признанию, не имел национальной принадлежности, поскольку не хотел «выделять ни один из народов из великой массы, которая должна стать нашей родиной»[88]88
  Trigo A. Caudillo, estado, nación: literatura, historia e ideología en el Uruguay. Montevideo, 1990. P. 147, 263.


[Закрыть].

Главным побудительным мотивом участия Артигаса в революции, как и у многих его соотечественников, была свобода и равноправие всех жителей континента. Вот одно из его размышлений на эту тему: «Народы Южной Америки самым тесным образом связаны друг с другом узами окружающей природы и взаимных интересов»[89]89
  Artigas J.G. Ideario de Artigas. Montevideo, 1973. P. 49.


[Закрыть]. Это высказывание практически идентично понятию «Большой Родины», близкому всем жителям континента, на что обратил внимание известный уругвайский публицист К. Кихано в одной из работ под названием «Малая и большая родина» («Patria chica y patria grande»): «Быть уругвайцем значит быть артигистом. Быть артигистом значит быть жителем Рио-де-ла-Платы. Быть жителем Рио-де-ла-Платы значит быть испаноамериканцем. Есть законы природы, и это – закон нашей природы. Наш характер это наша судьба. Артигас является уникальным феноменом для нашей Америки. В нем есть все – прошлое и будущее, ради которого стоит жить и работать. Он принадлежит всей нашей Большой Родине»[90]90
  Quijano C. América Latina: una nación de repúblicas. Uruguay. Asamblea General. Cámara de Representantes. Montevideo, 1989. V. III. P. 260.


[Закрыть].

В работах Кихано и ряда других авторов подчеркивается величие героя, его общеконтинентальные цели и интересы. Они считают, что Артигас, ратуя за федерализм, думал прежде всего о «братских чувствах» всех жителей Южной Америки, о том, что автономия является ступенью в созданию прочного континентального союза.

Х. Родо считал, что главное отличие Артигаса от других великих деятелей его эпохи состояло в сочетании городской образованности, которую он получил в юные годы, с глубокой и эмоциональной привязанностью к вольной степной жизни, к грубому, но благородному труду крестьян. Это, считал Х. Родо, «дает ключ к пониманию исторического значения Артигаса, его величия, уникального соединения сердечности, широты характера и просвещенности суждений»[91]91
  Rodó J.E. Artigas. Montevideo, 1950, P. 10.


[Закрыть].

Как-то раз Артигаса спросили: «Откуда вы сами?», и он ответил: «Из рая!»[92]92
  Biblioteca Artigas: Colección de clásicos uruguayos. Montevideo, 1965. P. 40.


[Закрыть] («Del Paraíso»), подразумевая и свою «столицу» Пурификасьон («преддверие рая»), и то идеальное общество, которое он стремился создать – где нет диктаторской власти, (а должность «Протектора» используют только для того, чтобы защищать сограждан от внешних угроз), где у каждого есть свой земельный надел и возможность трудиться, где нет эгоизма и стяжательства, где все люди равны и свободны.