Текст книги "«Если есть на свете рай…» Очерки истории Уругвая"

Посол Стрэнгфорд лицемерно сохранял позицию «нейтралитета» в сложной обстановке на Ла-Плате, однако без его согласия ни одно из местных правительств не стало бы совершать радикальные действия. Так в мае 1812 г., когда власти Буэнос-Айреса находились на грани войны с португальцами, оккупировавшими Восточный берег, по настоянию британского посла португальское правительство подписало с Объединенными провинциями договор (Радемейкера-Эррера), по которому оно покинуло территорию Восточного берега, и правительство Буэнос-Айреса получило возможность начать вторую осаду Монтевидео.

Во время Войны за независимость в Латинской Америке население Восточного берега р. Ла-Плата активно участвовало в борьбе против испанцев. К 1814 г. Восточный берег Ла-Платы был освобождён от испанских войск, а в начале 1815 г. Народная ассамблея провозгласила Хосе Артигаса «Вождем народа Восточной провинции». На территории Федеральной лиги (куда вошли Восточная провинция, Энтре-Риос, Санта-Фе и Корриентес) стали проводить прогрессивные либеральные реформы. В соответствии с новым аграрным законодательством, земли контрреволюционеров передавались гаучо (мелким скотоводам), индейцам, беднякам.

Однако эта «варварская демократия», как ее называли англичане и местные олигархи, не устраивала ни одну из сторон. Поэтому Стрэнгфорд подталкивал португальцев и власти Буэнос-Айреса разрешить эту проблему, причем желательно руками Рио-де-Жанейро. Во-первых, это сохраняло бы напряжение в отношениях между двумя «гигантами», а, во-вторых, в этот период уже созревало решение использовать Восточный берег как собственную территорию, «буферное пространство», удобное и для экономической экспансии вглубь континента и плетения интриг против соседних стран.

Поэтому Верховный правитель Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы Х. М. де Пуэйрредон дал согласие на вторжение португальцев в 1816 г. и оставил без внимания просьбы Артигаса о помощи. После пятилетней героической борьбы силы Артигаса потерпели поражение, и он сам в 1820 г. был вынужден просить убежища в Парагвае.

Любопытно, что несмотря на сетования Стрэнгфорда по поводу целой серии «неудач» в осуществлении примиренческой миссии, его карьера, по возвращении в Лондон шла по восходящей – в 1817–1820 гг. чрезвычайный и полномочный посол («министр») при дворе шведского короля, затем посол в Оттоманской империи, в 1825–1826 гг. посол при российском императорском дворе, получивший звание «барона Пэнсхорста» и место в палате лордов. Так что есть все основания полагать, что все перипетии событий на Ла-Плате вполне устраивали Лондон.

«Неформальная» империя на Ла-Плате утвердилась прежде всего благодаря финансовому господству Сити, торговле прочными и удобными британскими мануфактурными изделиями, изысканными предметами роскоши для местных олигархов. Однако нельзя недооценивать и элементы «культурного империализма».

Идеология империи строилась на «цивилизаторской миссии» англичан, которые, благодаря своим особым «талантам», возвысились над другими народами. Латиноамериканцы для них были «туземцами», ограниченными существами, страдающими от комплекса неполноценности. Их эксплуатация была исторической неизбежностью[110]110
  Pratt M. L. Imperial eyes: Travel writing and transculturation. London: Routledge. 1992, Р. 152–53.


[Закрыть]. «Миссионеры» британского империализма брали пример с испанских и португальских предшественников, стараясь сохранить прежнюю схему – экспортировать в Европу сырье и драгоценные металлы, и использовать континент как обширный рынок для своей готовой продукции[111]111
  Franco J. A Not-So-Romantic Journey: British travelers to South America, 1818–1828. / Critical passions: Selected essays. Ed. by M. L. Pratt, K. Newman. Durham, NC: Duke University Press. 1999, P. 133, 144.


[Закрыть].

Великий ученый и гуманист Ч. Дарвин недалеко отошел от этого подхода при своем описании Ла-Платы (он был там в 30-е гг. XIX в. во время второй экспедиции на корабле «Бигль»). Осматривая местность, он писал, что не мог избавиться от чувства, что перенесся на несколько столетий в прошлое, что из-за испанцев время там остановилось. Местные жители, констатировал он, полностью пренебрегают окружающими их чудесными дарами природы: прекрасные водные артерии Ла-Платы и Параны почти не используются для создания разветвленной сети транспорта. «Насколько изменилась бы эта река, если бы английские колонисты по воле судьбы первыми поднялись вверх по Ла-Плате! Какие величественные и прекрасные города выросли бы вдоль ее берегов!»[112]112
  Darwin Ch. Journal of researches into the geology and natural history of the various countries visited by H.M.S. Beagle, under the command of Captain Fitzroy from 1832 to 1836. London: Colburn. 1840, P. 164.


[Закрыть]

Расистский подход был характерен для политики, социологии и этнологии. Расовое и этническое смешение в Южной Америке сделало «гибридность» главной мишенью расистских этнологических теорий, которые предсказывали неизбежное вырождение и гибель коренного населения и метисов. Г. Спенсер в классической работе «Принципы социологии» утверждал, что полукровки (half-caste), составляющие большинство населения Южной Америки, не могут адаптироваться к быстрым общественным переменам, спокойно развиваться в социальном плане, придя к выводу, что «современные южноамериканские республики с их вечными революциями показывают нам плачевный результат этого смешения»[113]113
  Spencer H. The Principles of sociology. Vol. 1. N. Y.: D. Appleton. 1885. Р. 592.


[Закрыть].

Однако этот расизм существовал для «внутреннего пользования». А у местных жителей вызывали зависть манеры новых господ, аккуратность, деловитость. Лондон не жалел средств для поддержания «имиджа» британцев. Именно они свели цивилизацию к простой формуле: «красота, чистота и порядок». В моду вошли английские костюмы, прически, спортивные игры, повсеместно возникали «Английские клубы», школы и кружки по изучению английского языка, издавались газеты и журналы. Эта культурная экспансия оказалась гораздо более действенной, чем сила штыков. Дошло до того, что местные жители стали ассоциировать себя с британцами. Чилийцы с гордостью называли себя «латиноамериканскими англичанами», а о жителях Ла-Платы (после наплыва туда иммигрантов из Италии) говорили, что это «итальянцы, говорящие по-испански и воображающие себя англичанами».

Прошло менее десяти лет с кровавых событий английского десанта на Ла-Плате, и враждебность к британцам сменилась рабской угодливостью. Дошло до того, что власти Буэнос-Айреса (опасаясь интервенции Испании) обратились к послу Стрэнгфорду с просьбой установить колониальную власть Британии над Ла-Платой! В письме Верховного директора Соединенных провинций Рио-де-ла-Платы К.М. Альвеара говорилось дословно: «Сеньор Мануэль Гарсия, государственный советник, проинструктирует вас о моих последних замыслах относительно умиротворения и будущей судьбы этих провинций. Пять лет болезненного опыта убедили всех людей, имеющих разум и рассудок, в том, что эта страна не созрела и не в состоянии самостоятельно управлять собой, и ей нужна сильная внешняя рука, которая руководила бы ею и поддерживала в ней правопорядок, иначе она неизбежно погрузится в ужасы анархии»[114]114
  Carta enviada por el director supremo del Río de la Plata Carlos María de Alvear al vizconde y embajador ante la Corte del Brasil lord Strangford, Buenos Aires, 25 de enero de 1815 / Pueyrredón C. A. Gestiones diplomáticas en América, 1815–1817, Academia Nacional de la Historia, v. VI, Buenos Aires, El Ateneo, 1947, pp. 449–450.


[Закрыть].

Очевидные успехи Англии в навязывании экономического, политического и культурного империализма позволили главе Форин-офис Дж Каннингу произнести в апреле 1823 г. в парламенте речь, в присутствии посла Франции (которому пришлось молча перенести это унижение): «Пусть вам достанется слава победы, за которой последовали бедствия и разруха, а нам – не столь славные успехи в промышленности и постоянно растущем благосостоянии… Время конных рыцарей миновало, настало время экономистов и счетоводов»[115]115
  Kaufmann. Op. cit., P. 140.


[Закрыть].

Бывшие испанские колонии и Бразилия стали рынком для английских товаров, источником дешевого сырья, местные правительства получали фунты стерлингов под ростовщические проценты. Каннинг не ошибался, когда в 1824 г. писал: «Дело сделано, последний гвоздь вбит, Испанская Америка свободна, и, если мы не провалим дело сами, она будет принадлежать Англии». Ла-Плата вступила в период «Pax Britannica», который продлился вплоть до начала первой мировой войны[116]116
  Temperley H. The Latin American Policy of George Canning / American Historical Review. N. 11, 1906, P. 796.


[Закрыть].

Сисплатинская провинция

Политический контекст событий, связанных с созданием Уругвая, включал не только «верхний уровень» решений, принимаемых в Лондоне, а также противоборства между Аргентиной (так стали называться Объединенные провинции Рио-де-ла-Плата после принятия конституции 1826 г.) и Бразилией, но и жестокие баталии между различными политическими партиями и группами на местном уровне (которые также поощрялись британцами в их стратегии тогдашнего «контролируемого хаоса»).

После захвата Восточного берега португальцами, он с 1821 г. был официально включен в состав Бразилии как Восточная Сисплатинская (дословно «находящаяся по эту сторону Ла-Платы») провинция. Расширение границ Бразилии до берегов р. Ла-Платы позволило установить господство над пятой в мире по величине системой водных путей, доходивших от Атлантики до самого центра Южной Америки.

Довольно многие представители тогдашней «элиты» Уругвая с удовлетворением воспринимали «наведение порядка» португальскими войсками, ликвидацию прогрессивных реформ Артигаса («анархии»). Один из них, политический и религиозный деятель А. Ларраньяга, призывал сограждан «наслаждаться покоем, воссоздавать здоровое общество, пользуясь либеральной конституцией Бразилии, защитой благонадежных граждан ее армией». В этом, считал он, и заключается «истинный патриотизм»[117]117
  Pivel Devoto J.E. El Congreso cisplatino (1821). Montevideo, 1937. P. 152, 165.


[Закрыть]. Бывший командующий в армии Артигаса, Фруктуосо Ривера, также считал невозможным получение независимости и ратовал за «относительную независимость» (некую автономию в рамках Бразильской империи, провозглашенную в октябре 1822 г.). Его сторонники называли себя «реалистами» или «посибилистами»[118]118
  Antuña J. G. Un caudillo, el general Fructuoso Rivera, prócer del Uruguay. Montevideo, 1948. P. 45.


[Закрыть].

Однако довольно многие уругвайцы покинули оккупированную родину и нашли прибежище в Буэнос-Айресе.

Считается, что причины вражды между Ф. Риверой и М. Орибе, которые в итоге привели к созданию двух главных уругвайских партий «Колорадо» и «Бланко», лежали в политической плоскости и взаимной личной антипатии. И тот, и другой в свое время служили в армии Артигаса. Оба придерживались либеральных взглядов. Но в конце 1817 г., когда Монтевидео уже был в руках португальцев, М. Орибе, его брат Игнасио и полковник Р. Бауса ушли в Буэнос-Айрес с частью войск, находившихся под их командованием. Ривера же остался в Монтевидео и пошел на службу к португальскому командующему Лекору.

В итоге среди уругвайцев сложилось две главные политические силы – «группа Монтевидео», включая Ф. Риверу, его про-португальскую фракцию и так называемый «Клуб барона» (подразумевая титул португальского главнокомандующего К. Ф. Лекора – «барон де Лагуна»); и эмигранты из Буэнос-Айреса во главе с М. Орибе, которые придерживались принципов унитаризма и максимального сплочения с другими провинциями Ла-Платы.

В 1821 г. Орибе вернулся в Монтевидео. Там он организовал тайное масонское «Общество Восточных кабальерос», целью которого было сплочение сил уругвайских патриотов, возвращение на родину, участие в Сисплатинском конгрессе и достижение независимости провинции от бразильцев.

В это время среди португальско-бразильских сил начался раскол: одни поддерживали регента Педру, который вел себя все более независимо, другие оставались верны королю Жуану VI. Орибе встал на сторону генерала-роялиста Алвару да Коста, продолжавшего удерживать Монтевидео, в то время как генерал Лекор (как и его соратник Ф. Ривера) разместился в Канелонесе и поддержал Педру.

Упования Орибе и его «кабальерос» на Сисплатинский конгресс 1821 г. и мирный переход власти к кабильдо Монтевидео не оправдались. Туда были допущены лишь те уругвайцы, которые сотрудничали с оккупантами. И они единодушно проголосовали за присоединение к Португалии. Делегаты добились лишь минимума автономии – признания провинции «особым регионом», имеющим свои границы, некоторые местные законы, обычаи, традиции, гарантии от дополнительных налогов и поборов, религиозную автономию. Политиканы, торговцы, священнослужители и землевладельцы восхваляли решения конгресса как «триумф посибилизма» [119]119
  Arreguine V. Historia del Uruguay. Montevideo, 1892. P. 301.


[Закрыть].

В октябре 1822 г. «кабальерос» выпустили манифест, в котором указывали на необходимость предоставления членам кабильдо «права самоуправления для обеспечения индивидуальной и общественной безопасности, права собственности, восстановления прав, узурпированных у граждан Монтевидео». Завершался документ призывом к мирному соглашению с Буэнос-Айресом, так как «именно там находятся наши дети, а не на территории Бразилии»[120]120
  Sosa J. M. ^{Lavalleja Y Oribe.}Montevideo, 1902. Р.87, 88.


[Закрыть].

В 1822 г. Бразилия провозгласила независимость, и португальские войска в Сисплатинской провинции были заменены на бразильские. А в 1824 г. А. да Коста отплыл со своими войсками в Лиссабон, оставив на произвол судьбы тех, кто поддерживал его. Орибе и его соратники, сознавая, что их ожидает, если они попадут в руки Лекора, вновь отправились в Буэнос-Айрес. Лекор и Ривера вступили в Монтевидео без единого выстрела и потребовали, чтобы местные власти присягнули на верность бразильскому императору Педру I.

Хотя бразильцы неоднократно заявляли, что не собираются вторгаться в пределы Буэнос-Айреса, Британия давала понять, что целью новых властей Рио-де-Жанейро было расширение владений в Южной Америке. Надо было в очередной раз стравить два гиганта, чтобы затем в «миротворческой миссии» создать буферное, независимое государство.

Не только поддерживались выпады из Буэнос-Айреса в сторону Бразилии, но всячески поощрялись местные движения, направленные на обретение независимости. Так в 1823 г. в кабильдо Монтевидео созрел заговор с целью организации восстания против бразильских оккупантов. Бывший известный «артигист» Х.А. Лавальеха был одним из его организаторов. После провала заговора Лавальеха бежал в Буэнос-Айрес.

Власти Буэнос-Айреса вынуждены были вести осторожную политику в отношении Бразилии, армия которой была значительно сильнее. Поэтому вели дипломатические переговоры, хотя и однозначно утверждали о непризнании аннексии Восточного берега. В ходе переговоров стало очевидно, что бразильцы не собираются отдавать Восточный берег. Тогда на авансцену выступили сами жители Восточного берега, недовольные оккупантами. Это было на руку англичанам, которые уже сделали ставку на независимость Восточного берега.

Тридцать Три героя и аргентино-бразильская война 1825–1828 гг

19 апреля 1825 г. (этот день отмечается как национальный праздник Уругвая) группа революционеров, вошедших в историю страны под именем «Тридцати Трех героев», под предводительством Хуана Антонио Лавальехи (также одного из бывших артигистов) и М. Орибе, получив материальную поддержку и оружие от Аргентины, выступила из Буэнос-Айреса, пересекла Ла-Плату, и подняла восстание, которое охватило Восточный Берег.

Постепенно повстанцы установили контроль над внутренними, сельскими районами. Лавальеха организовал выборы в конгресс, который открылся 17 июня 1825 г. в г. Флориде. И 25 августа (этот день также стал национальным праздником Уругвая – Днем Независимости) представители из провинций Восточного Берега объявили о независимости от Бразилии, вхождении Восточного Берега в Объединенные Провинции Рио-де-Ла-Плата и учредили временное правительство во главе с Лавальехой.

Власти Буэнос-Айреса, предвидя неизбежность войны с Бразилией в случае удовлетворения запроса конгресса патриотов, решили заручиться поддержкой самого Боливара, отправив на встречу с Освободителем К. Альвеара и Х.М. Диаса Велеса. Боливар был не против поддержки жителей Ла-Платы против бразильской империи, но хотел увязать этот вопрос с участием представителей Объединенных провинций в Панамском конгрессе. Однако запуганные английскими мифами о «гегемонизме» Боливара и стремлении подчинить все испано-американские государства под властью «тирана», аргентинцы отказались участвовать в конгрессе. Встреча посланцев Рио-де-ла-Платы с Боливаром закончилась безрезультатно.

Клятва 33 героев 19 апреля 1825 г.

Все же после побед патриотов Восточного берега при Ринконе (24 сентября 1825 г.) и Саранди (12 октября 1825 г.) конгресс в Буэнос-Айресе 25 октября решился включить Восточный берег в состав Объединенных провинций, а 10 декабря 1825 г. в ответ на это император Бразилии Педру I объявил войну Аргентине.

Все нити войны находились в руках англичан, и они с легкостью могли прекратить ее в любой момент, особенно учитывая, что военно-морские силы и Аргентины, и Бразилии были сформированы из английских моряков, так что они формально воевали против своих же соотечественников. Не говоря уже о полной финансово-экономической зависимости двух стран от Лондонского Сити. Однако англичанам надо было создать обстановку «неразрешимости» противоречий без их посредничества и необходимости нового государства. Поэтому трехлетние кровопролитные бои были нужны лишь для «закрепления» на долгие годы враждебности между двумя латиноамериканскими гигантами, а также реализации долгосрочных целей Лондона.

Конфликт, который продолжался с 1825 по 1828 гг., стал первым в длинной череде «классических» войн в Южной Америке. Несмотря на частые и кровопролитные стычки, ни одна из сторон не получала решающего преимущества. В этом проявилась воля «неформальной империи», которая, за счет этих столкновений получала для себя все новые преимущества и поддерживала враждебность в отношениях между своими сателлитами.

Сэр Чарльз Стюарт (1779–1845) – создатель идеи независимого Уругвая

Британские планы создания независимого государства на Восточном берегу зародились задолго до войны (и отнюдь не были «следствием неразрешимости конфликта иным способом», как писали и пишут до сих пор британские историки), и это подтверждается тем, что в регион были направлены лучшие кадры Форин-офис. Прежде всего, занимавший ключевой пост «министра во Франции» сэр Чарльз Стюарт, был отправлен в качестве посла в Бразилию.

Именно он, («блестящий и экстравагантный дипломат») по данным английского историка Кауфмана, первым предложил еще в 1824 г. создать на Восточном берегу независимое государство. Однако, пишет Кауфман, это предложение было «холодно отвергнуто Каннингом», который тогда еще, якобы, придерживался плана передачи этих земель Буэнос-Айресу[121]121
  Kaufmann. P. 195.


[Закрыть].

Глава Форин Офис отметил, что «реакцией на такое решение сразу же станет обвинение Великобритании в эгоизме. Это будет выглядеть так, как если бы она стремилась создать буфер между Буэнос-Айресом и Бразилией, зону британского влияния, которую можно было бы использовать для контроля над их политикой, плацдарм в Южной Америке или замаскированную колонию»[122]122
  Manchester. British Preeminence in Brazil, P. 154.


[Закрыть].

Из этого заявления очевидно, что Каннинг прекрасно осознавал все выгоды создания независимого государства, но его беспокоило лишь то, как это будет выглядеть в глазах европейских держав и молодых государств Южной Америки. Самым идеальным вариантом стала бы война между «гигантами», результатом которой стала бы патовая ситуация, которую сможет разрешить лишь «мудрое посредничество» Англии.

Для этого надо было подтвердить суверенитет как Бразилии, так и Аргентины. Британия признала Декларацию о независимости Объединенных провинций Рио-де-ла-Плата в декабре 1823. Однако полное дипломатическое признание состоялось именно накануне войны, в 1825 г., когда был подписан «Договор о дружбе, торговле и навигации» между Буэнос-Айресом и Британией.

Дипломатический представитель Буэнос-Айреса в Лондоне Б. Ривадавия пытался в 1825 г. заручиться поддержкой Англии по вопросу Восточного берега, ссылаясь в беседе с Каннингом на гарантии, данные Лондоном еще испанцам в 1812 г. о принадлежности этой территории вице-королевству Рио-де-ла-Плата. Однако получил в ответ ледяной душ от министра, который в ригористической манере намекнул на полную некомпетентность собеседника в вопросах мировой политики: «ни одна страна не предоставляет гарантию без серьезнейших причин или высшего интереса»[123]123
  Canning to Parish 19 Oct. 1825 / Webster C. Britain and the independence of Latin America 1812–1830. 2 vols. London, 1938. Vol. I. P. 121.


[Закрыть]. В преддверии войны главе Форин Офис отнюдь не были нужны никакие разговоры о «гарантиях». С этого момента Ривадавия полностью потерял расположение Каннинга[124]124
  Ibid.


[Закрыть].

Война не должна была вовлечь европейские державы, и для этого надо было также подтвердить суверенитет Бразилии (которая объявила о своей независимости от Португалии в 1822 г.). Король Жуан VI, после того как его сын Педру провозгласил независимость Бразилии, формально находился в состоянии войны со своими американскими владениями. Согласно своей тактике «разделяй и властвуй» Англия стремилась отделить Португалию от Бразилии, и эту задачу блестяще реализовал Ч. Стюарт.

Он уже имел опыт дипломатической работы в регионе, так как в 1810–1814 гг. служил в качестве Чрезвычайного и полномочного посланника в Португалии и Бразилии. В 1825 г. вновь в статусе посланника он прибыл в Лиссабон. Используя все находившиеся в его распоряжении рычаги, Стюарт добился экстраординарного успеха – Жуан VI назначил его своим послом с правом ведения переговоров и подписания с Бразилией договора о признании независимости этой страны. Имея такие полномочия, 29 августа 1825 г. Стюарт подписал с бразильцами договор о независимости Бразилии, а 22 ноября (за месяц до начала аргентино-бразильской войны) Жуан VI ратифицировал этот документ. Он признал независимость Бразилии под властью своего сына дона Педру (получившего официальный статус императора Педру I Бразильского) и отказался от прав на бразильский престол, хотя пользовался формальным титулом «монарха соединенного королевства».

Однако затем, на пике успеха Стюарт совершил «промашку» – решил «улучшить» торговое соглашение между Британией и Бразилией (хотя по инструкции Каннинга должен был лишь пролонгировать существовавший договор). В итоге вызвал ярость шефа тем, что внес туда пункт о статусе Англии как «наиболее благоприятствуемой нации». Это обычное в коммерческих отношениях право уже давно не устраивало амбициозный Альбион, претендовавший на исключительное положение в регионе.

Каннинг написал Стюарту послание, которое, по свидетельству историков, «могло бы занять первое место среди шедевров брани в официальной переписке политических деятелей»[125]125
  Kaufmann. P. 191.


[Закрыть]. Полностью отметая возможность ратификации этого документа (новый торговый договор с Бразилией был подписан в 1827 г., через семь дней после смерти Каннинга) он устроил настоящую выволочку подчиненному по поводу того, что пункт о «наиболее благоприятствуемой нации» сводит на нет все преимущества гегемонизма Англии: «Если бы такой договор был подписан, Франция могла бы заключить точно такой же договор, и тогда нам пришлось бы стыдиться того, что мы ухватились за него и при этом лишились всех преимуществ нашего эгоизма» (selfishness)»[126]126
  Canning to Liverpool, November 27, 1825 / Stapleton E. J. Some official correspondence. Vol. I. P. 334.


[Закрыть]. Как видим, в те времена не стеснялись прямо называть вещи своими именами и словосочетание «национальный эгоизм» отнюдь не носило негативного оттенка в переписке английских политиков.

Стюарт был отозван в Лондон, и, несмотря на критику Каннинга, получил множество наград за выполнение миссии в Бразилии (в том числе звание «пэра Англии»). Его карьера продолжалась по-прежнему в Европе, а последним стало назначение в 1841 г. послом при дворе российского императора Николая I.

Начало боевых действий на Ла-Плате между «двумя суверенными государствами» англичане представили как «настоящую катастрофу». Целью противоборства было обладание Восточным берегом, стратегической территорией, которая находилась между Бразилией и Аргентиной и контролировала судоходные маршруты вверх по Рио-де-Ла-Плате, в самую сердцевину континента. «Неожиданный» для них конфликт, горько сетовали британские политики, угрожал разрушить финансовую состоятельность и политическую стабильность как воюющих сторон, так и нанести немалый урон торгово-экономическим интересам Британии. Все силы и вся мощь британской дипломатии, заявляли в Лондоне, была направлена на то, чтобы добиться окончательного урегулирования путем мирных переговоров[127]127
  Winn. P. 103.


[Закрыть].

Теперь уже можно было готовить почву для выдвижения вопроса о независимости Восточного берега. На Ла-Плату был отправлен главный персонаж, который и завершил комбинацию Лондона по созданию Уругвая – лорд Джон Понсонби. Один из лучших британских дипломатов той эпохи, светский красавец, остроумный джентльмен, любовник фаворитки короля (по этой причине впавший в немилость при дворе и отправленный в начале 1826 г. по настоянию Георга IV «полномочным министром» в далекий Буэнос-Айрес для разрешения конфликта между Аргентиной и Бразилией), стал легендарной личностью после событий, связанных с Французской революцией. Будучи в начале 90-х гг. XVIII в. в Париже, Понсонби был захвачен толпой санкюлотов, которая намеревалась казнить аристократа, однако, согласно рассказам очевидцев, его красота вызвала такое сочувствие у парижанок, что они отбили молодого человека у революционеров и спасли его.

Дипломат полностью разделял взгляды Каннинга на необходимость создания независимого государства на Восточном берегу. Он отмечал в своей переписке с Форин-офис, что «независимый Уругвай позволит Британии контролировать водные пути во внутренние районы континента», и помимо того, Монтевидео является лучшим портом в регионе. Понсонби также предвкушал, что новое государство станет торговым центром обширного бассейна реки Ла-Плата и центром быстрой экспансии британской торговли, капитала и иммиграции. Ла-Плата, по его словам, станет «английской водной артерией и обеспечит господство британской торговли и влияние на всю южную часть континента». Более того, создание Уругвая, британского сателлита, поставит непреодолимый заслон возможным притязаниям европейских конкурентов и «североамериканских выскочек»[128]128
  Lord Ponsonby, H. B. M. Minister to the United Provinces of La Plata, to George Canning, Foreign Secretary, Buenos Aires, 20 Oct. 1826: P.R.O., F.O. 6/13; Ponsonby to Lord Dudley, Foreign Secretary, Buenos Aires, 20 Dec. 1827: P.R.O., F.O. 6/19; Ponsonby to Dudley, Buenos Aires, 18 Jan. 1828: P.R.O., F.O. 6/22. / Winn, Op. cit, P. 103.


[Закрыть].

Посол получил в марте 1826 г. инструкции от Каннинга отправиться в Рио-де-Жанейро и «привести Педру в благоразумное состояние духа». Исходя из полученных указаний, Понсонби представил императору заведомо неприемлемую альтернативу: либо передать Восточный берег Буэнос-Айресу, либо создать там независимое государство. Уже шли военные действия, и любой из предложенных англичанами вариантов рассматривался бы как позорная капитуляция. Педру в ответ заявил, что при заключении мирного договора может пообещать, что Монтевидео получит статус «свободного порта на Ла-Плате». Понсонби сразу же охарактеризовал уступку бразильцев как «неудовлетворительную» и «оскорбляющую правительство Буэнос-Айреса и английскую корону, к посредничеству которой решили прибегнуть воюющие стороны». Педру, писал Понсонби своему шефу, находится «в возбужденном состоянии и заявляет, что не собирается ничего уступать». И затем посол отправился в Буэнос-Айрес[129]129
  Manchester. British Preeminence in Brazil, P. 182–184; Pratt E. J. Anglo-American Commercial and Political Rivalry on the Plata, 1820–1830 /Hispanic American Historical Review, v.11, №. 3, 1931. P. 325.


[Закрыть].

Война продолжалась, и Каннинг отнюдь не впал в уныние из-за этой неудачи и не стал критиковать Понсонби за «неисполнение» инструкций (что свидетельствует об истинных намерениях Лондона). Он явно предпочитал, чтобы военные действия продолжались и истощали силы обеих сторон, которые должны «сами» прийти к заключению договора о мире. В его письме послу очевидно удовлетворение от хода событий: «Возможно, вы закладываете гораздо лучшую основу для более эффективного вмешательства во имя Его Величества в будущем, когда события войны вызовут отвращение и истощат обе стороны, чем заявив, что вы выполнили все данные вам инструкции по вопросу о посредничестве, и в итоге ваше правительство сможет только глубоко сожалеть о том, что они не привели к хорошему результату»[130]130
  Canning to Ponsonby, November 27, 1826, / Webster, Britain and the Independence of Latin America, v. 1, P. 160.


[Закрыть].

Каннинг по-прежнему на словах поддерживал уступку Восточного берега Буэнос-Айресу, зная, что аргентинцы готовы заплатить Педру солидную сумму «откупных», чтобы получить эту территорию. Но в своих речах и письмах глава Форин-офис стал особенно подчеркивать «опасность» сохранения и усугубления конфликтов, которые остались в наследство от прежней колониальной истории. Это уже была подготовка к радикальному варианту независимости Восточного берега: «Если только по общему молчаливому соглашению не будет допущено, чтобы государства Нового Света стояли друг против друга в отношении географических границ и пределов точно так же, как они действовали, когда были колониями, – писал Каннинг лорду Понсонби, – то из их соперничающих и конфликтующих притязаний неизбежно возникнут вопросы величайшей запутанности; и весь американский континент, будь то испанский или португальский, будет в конечном счете открыт для замыслов любых предприимчивых авантюристов, которые сочтут нужным создать для себя новые колонии и доминионы»[131]131
  Canning to Ponsonby, March 18, 1826 / Wellington, Despatches, v. III, P. 208.


[Закрыть].

Полное взаимопонимание между Каннингом и Понсонби дополнялось назначением в 1826 г. на пост посла в Бразилии сэра Роберта Гордона, который продолжал оказывать давление на двор императора Педру. Гордон приобрел известность не только как один из ведущих британских дипломатов, но и как арендатор знаменитого замка Балморал. После нелепой смерти дипломата (он подавился рыбной костью во время одного из приемов), замок был выкуплен королевой Викторией и до сих пор является резиденцией английской королевской семьи в Шотландии.

Лорд Джон Понсонби (1770–1855), британский посол в Буэнос-Айресе

Весьма любопытна поистине фарисейская аргументация Каннинга, которая была направлена на создание независимого Уругвая (он изложил ее в одном из писем лорду Понсонби). Трудность урегулирования вопроса, заявил Каннинг, «заключается в том, что ценность Монтевидео для каждой стороны состоит, возможно, не столько в положительной выгоде, которую они могут ожидать от него сами, сколько в ущербе, который они ожидают от того, что он будет находиться во владении противоположной стороны»[132]132
  Canning to Ponsonby, March 18,1826 / Wellington, Despatches, v. III, P. 202–205.


[Закрыть].

В ходе военных действий аргентинцы (для которых обладание Восточным берегом имело принципиальное значение как символ завершения Войны за независимость и единства Аргентины) под командованием Альвеара одержали в 1827 г. победу над бразильцами в сражении при Итусайнго и добились своей главной цели – освобождения Восточного берега, создав также благоприятные возможности для захвата Монтевидео и Колонии-дель-Сакраменто, которые все еще оставались в руках противника.

В феврале 1826 г. конгресс избрал Ривадавию президентом Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы (Аргентины), и президент взял курс на победу в войне с Бразилией. В своей инаугурационной речи Ривадавия заявил, что Восточный берег должен принадлежать Объединенным провинциям и без него страна не может существовать.

Англичане были заинтересованы в истощении ресурсов обеих стран, поэтому заняли позицию «нейтралитета» и зарабатывали огромные барыши на военных субсидиях, которые предоставляли и Бразилии, и Аргентине.

Как только аргентинцы приблизились к победе более мощный бразильский флот (укомплектованный английскими моряками) организовал блокаду аргентинских портов. Причем Британия не только признала блокаду, но и усугубила ее, так как торговцы и судовладельцы не могли страховать корабли и грузы, предназначавшиеся в блокированные порты. Британская торговля в этом районе быстро сократилась, и в 1827 г. только два английских судна достигли Буэнос-Айреса. Каннинг, хотя его со всех сторон бомбардировали просьбами о вмешательстве, тем не менее воздержался от принуждения Бразилии отказаться от своих прав на ведение морской войны и блокаду аргентинских портов[133]133
  Kaufmann. P. 194.


[Закрыть].