Текст книги "Реки помнят свои берега"

Глава 5

– Начинаем сначала. Значит, Оксанка – моя невеста…

– Не получишь. Я буду выбирать. Я их первая увидела. И Женька будет моим женихом.

– Вот пока ты научишься с ним вытирать сопли, мы с Оксаной и поженимся.

– Ой, ой, жених. Да на тебя ни одна порядочная не глянет.

– А вот сейчас и узнаем.

Аня забежала вперёд, стала посреди улицы, растопырила руки, не давая Ваське тронуться с места. А уж ругала себя – не миловала! Никто не тянул за язык хвалиться перед братом гостями-постояльцами, а тем более расписывать Оксану, младшую сестру новой учительницы – и что ладная она вся, и косы не остригла, и по-городскому умеет разговаривать. Тут не то что у Васьки, у последнего шелудивого кота глаза заблестят.

– Не будь медюляном, – продолжала увещевать Аня. – Им с дороги отдохнуть требуется, а в гости к ужину звали. И всех, а не одного тебя, кралю неумытую. Вода вон в речке вольная, иди хоть глаза протри. И на голове как чёрт копейку искал.

– Иду куда хочу и каким хочу, – отодвинул Василий сестру. Сама виновата, что вкусно рассказывала про невиданную девицу, поселившуюся в их родительском доме.

– Ага, шлындал где попало весь день, а теперь подавай ему и тонкую, и звонкую, – маленьким, но стойким бульдозером упёрлась ладонями брату в грудь Аня.

Да только разве остановишь такую дылду, как Васька, – высоченный, крепкий от сала и картошки. И что самое страшное – тоже красивый, как подарок под ёлкой. Точно понравится Оксанке…

– А вообще-то она дробненькая. Наверное, болеет, – спасая себя, вытащила Аня последнюю соломинку. Хилая хозяйство не потянет, а без скотины в деревне не прожить.

Брат смял преграду и продолжил путь.

– А у тебя пятница из-под субботы видна.

Васька на ходу заправил торчавшую из-под рубахи майку. Горемычно вздохнув, Аня поплелась следом. После смерти родителей им с Васькой приходилось попеременно жить то у одного деда, то у другого, так что родная изба стояла пустая и пришлась к месту для новой учительницы с сестрой и братом.

– А дед меня не искал сегодня? – идя на мировую, поинтересовался Васька у сестры.

– Дрова распилены, курей я накормила, картошка растёт – нужен ты больно кому до осени, – фыркнули сзади.

– Да вот Оксанке и буду нужен, – не услышав прощения, снова наступил сестре на мозоль.

А самому не терпелось глянуть на городскую постоялицу, в которую успел влюбиться по одному рассказу Аньки. И пока другие ребята не налетели женихаться, требовалось закрепить её за собой. Из деревенских девок какие невесты, если каждый день видишь, как они топчутся в сапогах по навозу?

Не успел подумать, как на улице нарисовалась Зойка Алалыхина, его зимняя пассия. Ведьма – хуже Аньки, всё про каждого на десять дней вперёд знает. Вот с какого рожна именно сейчас сняла с привязи телушку? Как будто зима не придёт, не настоится та в четырёх стенах. Голову на отсечение, что пронюхала про новеньких и выглядывает, что к чему…

– Здоров, Васька. Домой?

– А ты что это скотину раньше времени гонишь? – ушёл тот от ответа. Не хватало, чтобы ему задавали вопросы. Да ещё летом, когда городских девок в селе полно.

– Потом некогда будет, «Мануэль» по телевизору. В клуб придёшь?

– Приду, – пообещал сразу, лишь бы отвязалась. И Анна – не потому, что хотела помочь брату, а просто из природной вредности, добавила нужное:

– Туфля вон в коровьей лепёшке.

Ведьма ведьмой, а вид свой перед женихами Зойка блюла – вместе с телушкой как ветром сдуло. Дорога к Оксане открывалась снова, но перед самой хатой Василий, хоть и прислюнявил чуб, всё же застеснялся явных смотрин.

– Сделаем так, – начал он окончательно перетягивать на свою сторону сестру. – Ты спрячься, а я зайду домой, как будто ничего не знаю.

– Дулечки тебе, – за все свои переживания показала два кукиша Аня. Да ещё вспомнила, как городские шевелят при этом большими пальцами: – Знаешь, как креветки моргают?

В другой раз получила бы по шее, но тут брат лишь поинтересовался:

– А ты хоть раз эти креветки видела?

– Видела. И даже ела!

– Ага, когда во сне летела с печки на лавку. Но если хочешь, куплю, когда увижу в Суземке, – закончил на миролюбивой ноте Василий.

Аня замерла: смеётся или совесть проснулась? Соглашаться на невиданное лакомство или дальше не давать жизни? Выход подсказала житейская мудрость: Васька с Оксанкой всё равно когда-нибудь увидятся, а тут, какая-никакая, а надежда на выгоду…

– Иди, олух царя небесного, – разрешила свидание, не забыв, однако, выставить условие: – Если они гостинцев дадут, поделишься.

– Всё отдам.

…Обживаться в Журиничах основательно или только переждать в них подступающую зиму, новая учительница Вера Родионова ещё не определилась.

Село насчитывало до двухсот дворов, школа, клуб, больничка имелись, и до Суземки, районного центра, асфальт. А оттуда до родного Брянска на электричке всего пару часов. И хотя Журиничи считались тупиковым селом, потому как сразу за коровником начиналась Украина и дороги обрывались, Вера радовалась другому: после получения работы ей, наконец, разрешили забрать из детского дома под опекунство брата с сестрой. Не оказалось после распределения и проблем с жильём: как и обещали в районо, местный лесничий Фёдор Максимович Буерашин выделил для постоя дом своего старшего сына.

– Под твою фамилию, дочка. Пусть это будет твоя новая родина, – ободряюще улыбнулся, сам радуясь тому, что дом сына вновь наполнится жизнью.

– Вер, смотри, что написано про здешние места, – копавшийся в книжном шкафчике Женька показал «Географию Брянской области»: – «Суземь – непроходимые места, глухомань».

– Ничего, люди живут, – успокоила Вера. Занялась сумками с едой. – Оксанка, хлеба нет.

Из дома ещё не выходили, магазинов не знали, но это ли проблема в селе? Церковь, хлеб и песни тут всегда в центре.

– Я с ней, – первым выскользнул за дверь Женька.

На крыльце нос к носу столкнулся с парнем в цветастой рубахе, завязанной узлом на животе. Подался назад, но гость протянул руку знакомиться.

– Не бойся, это мой брат, – послышалось с улицы.

Стараясь не встречаться с Васькой взглядом, Аня вошла в калитку, протиснулась в сенцы. На правах свахи кивнула появившейся Оксане:

– Это Васька, брат. Тоже можете познакомиться.

Уличённый в потаённых желаниях, Василий слился с самыми яркими цветами на своей рубахе. Оксана, ни в чем не виноватая, тоже зарделась не меньше, схватилась за косу, зарылась пальцами в русую плетёнку.

– Господи, сейчас дом загорится! – ничего не упустила из вида Аня. Подтолкнула в спину Женьку: – Пойдём отсюда.

Но не была бы собой, не остановись у калитки и не подучи своего потенциального жениха, – но так, чтобы слышали старшие и на крыльце:

– На красивых девочек так нельзя смотреть: или их сглазишь, или сам ослепнешь.

На всякий случай торопливо вышмыгнула на улицу. Васька, не смея поднять глаз от застывших в косе девичьих рук, принялся оправдываться:

– Болтает много.

Он ослепнет – это ладно. А вдруг ненароком и в самом деле сглазит? Несмотря на длинный язык, Анька ведь и сотой доли не сказала о красоте замершей рядом девочки. Неужели она и впрямь будет жить в его доме, и они окажутся в одном классе?

– Мы за хлебом собрались, – тихо проговорила Оксана, меняя разговор.

– О, и мне дед наказал буханку купить, – придумал на ходу Васька, тут же с ужасом отмечая, что в кармане нет даже гнутой копейки.

– Покажешь, где магазин?

В горле пересохло окончательно, и Василий смог лишь кивнуть.

– Ну вот, уже и ухажёры появились, – вслух проговорила Вера, проводив взглядом ребят в окне.

Обвела хозяйским взглядом избу. Кухню от передней комнаты отгораживала ситцевая занавеска. Два окна, между ними обеденный стол. В углу – резной деревянный диван, над ним – божничка с иконкой, покрытой, словно невеста фатой, белым рушничком. На стене радио, зеркало, отрывной календарь неизвестно какого года. Далее дверь во вторую половину избы, отведённую под спальню. Железная кровать с никелированными дужками спинок, два дивана. Как раз на всех хватает спальных мест. Круглый столик с телевизором, этажерка с книгами, платяной шкаф. По два окна на улицу и в огород. На полу самотканые половики. Печь побеленными боками выходит в каждую из комнат, так что зимой должно быть тепло. Вот только дров заготовить…

Немного прибравшись, поставив на кухне посуду под свою руку, вновь выглянула в окно. В самом начале улицы крутились у поваленного на землю мотоцикла ребята. Там же появилась и Оксана. Парень, что-то увлечённо рассказывая ей, нёс пакет с хлебом, сестра по привычке теребила косу. Их обогнали Женька с Аней, что-то крикнули. Сестра опустила голову ещё ниже, ухажёр погнался, размахивая пакетом, за дразнилками. Мог догнать, но не стал – наверное, только делал вид, что услышанное обидело или возмутило его. Вернулся к Оксанке, подстраиваясь под её шаг.

Вышла в сенцы искать ведро и тряпку – дом обживается, когда вымыты все углы, какими бы чистыми они ни казались…

Глава 6

Июльским вечером в одном из колумбийских портов встал на погрузку сухогруз под редким для этих мест советским флагом. Корабль тем не менее ждали: слабосильные портовые краны, покачиваясь от напряжения, начали переваливать через борт контейнеры. По сходням под контролем полицейских и таможенников зашныряли грузчики, таскавшие в трюмы коробки с провиантом.

Загорелый молоденький капитан, для солидности не выпускающий зажатую меж пальцев трубку, поглядывал то на часы, то на клонящееся к закату солнце. Экипаж поджимали сроки, но более всего капитан рвался услышать звуки фанфар в родном Владивостоке по случаю завершения первого самостоятельного рейса на другой континент с пересечением экватора.

Экватор и подводил более всего: солнце здесь убегало с раскалённого неба столь стремительно, что два раза затянулся трубкой – и волны уже прячутся в собственную тень. А в открытый океан хотелось выйти засветло.

В порту тоже не имели нужды затягивать время: на погрузке-разгрузке деньги делаются на количестве обработанного груза. Так что сходни скрипели без устали, и капитан, успокаивая себя, стал поглядывать на гуляющих по набережной мулаток и гремучих самбо – потомков негров и индейцев.

Зато скорейшего наступления ночи желал глухонемой грузчик. Он медленнее всех сбегал по пружинистому трапу на берег, невольно задерживая общую цепочку, дольше всех устраивал грузы в трюме и даже улучил минуту, чтобы перекусить маисовым блином, доставшимся ему утром от немецких туристов. А когда на него прикрикнул бригадир, и вовсе исчез. Таможенников и полицейских отношения среди грузчиков не волновали, зато бригадир позлорадствовал: поглядим, что промычишь при расчёте. Из жалости взят в команду, без жалости будет вышвырнут из неё.

Команда сухогруза успела отдать швартовы за мгновение до того, как солнце коснулось водяного горизонта. Океан от соприкосновения с водой не вскипел, не прогнулся, и к месту их неспешного поцелуя устремился, набирая обороты, корабль с красным флагом на мачте.

За рейдовыми бочками в машинное отделение с капитанского мостика нырнула по металлической слуховой трубе команда: «Стоп, машина». Здесь капитаны прощаются с местным лоцманом, после чего на судне полностью восстанавливаются законы страны, под чьим флагом оно идёт.

Отправив катер с лоцманом, капитан спустился в каюту и избавился наконец от представительской трубки. Прежде чем взяться за сортировку документов, подвинул к себе портрет девушки на ромашковом лугу. Подмигнул ей, тронул фото пальцами, но вдруг почувствовал в каюте постороннего. Войти мог только старший помощник, но стука не было, и капитан, заранее улыбаясь наваждению, обернулся. И вскочил, увидев в дверях глухонемого портового грузчика.

– Я свой, – проговорил тот на чистейшем русском и поднял руки, всем видом призывая не делать резких движений.

– Откуда? Почему? Как? – выгадывая время и приходя в себя, капитан схватился за курительную трубку. Хотя хвататься, конечно, требовалось за трубку телефонную…

– Я свой, – ещё раз попытался успокоить хозяина каюты глухонемой бородач. – Надеюсь, кроме меня, никто не зайдёт к вам без вызова?

Однако тот наложил палец на селекторную кнопку:

– Я вызываю старшего помощника. Кто вы?

– Скажем так, сотрудник одного из наших силовых ведомств. Мне необходимо нелегально вернуться в СССР. И, если возможно, срочно выйти по закрытой связи на Москву. В экипаже обо мне никто не должен знать.

– Ваши документы, – потребовал капитан, не принимая условий.

Бородач, оглядев свою рваную одежду, усмехнулся, и капитан настаивать посчитал излишним. Хотя в мыслях уже выстраивались предположения. Первое: он спасает разведчика, и к лаврам покорителя океана ему прибавляется медаль на грудь за участие в спецоперации. И второе: это, несомненно, провокация, и вместо триумфа на Родине его ждут наручники в нейтральных водах.

Пришедшие на ум версии тащили в противоположные стороны, и тогда он, несмотря на молодость, решил разделить то ли славу, то ли ответственность со своим помощником, которого не без оснований подозревал в тесных отношениях с особым отделом пароходства. Да-да, в игре пятьдесят на пятьдесят лучше ни медали, ни наручников.

– Я вызываю старшего помощника, – вновь предупредил нежданного гостя капитан. И когда тот пожал плечами – смотрите, я всё необходимое сказал и отныне вся ответственность ложится на вас, – нажал клавишу на пожелтевшей от времени и солнца подставке с мембраной:

– Старший помощник капитана, зайдите ко мне.

На всякий случай развёл руками перед грузчиком-разведчиком-провокатором: извините, у меня своя служба.

Настороженность стала пропадать лишь по мере удаления американских берегов, а когда до Владика остался один шаг циркулем по карте, капитан и вовсе спокойно вздохнул. Корабль выходил из нейтральных в территориальные воды Советского Союза, провокации не случилось, а значит, таинственный незнакомец, которого и портовое начальство по радио приказало беречь пуще корабельного компаса, – и в самом деле разведчик!

– Теперь вам можно выходить на палубу и не прятаться от экипажа, – разрешил капитан таинственному бородачу.

Тот не преминул воспользоваться свободой. Вечерело, прямо по курсу надвигалась гроза, но разведчик поспешил на нос корабля.

– Домой, – сжав кулаки, прохрипел он. На просьбу капитана укрыться от непогоды улыбнулся и выбросил руку вперёд: – Домой.

Капитан, озабоченный подступающим штормом, радости не разделил. Остановился рядом, облокотился на леера:

– До дома ещё дойти надо.

Пассажир и сам понимал, что родные берега ещё далеко. Но разве это важно, когда всё пережитое навсегда осталось позади?

Глава 7

Как ни торопилась Вера в Суземке к обеденному автобусу, он ушёл без неё. Расписание показывало, что очередного рейса на Журиничи ждать около четырёх часов.

– Вечером они не ходють, детка. Уже с неделю на привязи, как телки, – разочаровала грузная рябоватая бабуля, сидевшая на мешке с картошкой рядом с остановкой. – Бензина нетути. Картошка молодая не нужна?

– Нет, спасибо. А как теперь…

– Если далёко – то ножками, близко – на крылышках. Далёко?

– Журиничи.

– У-у, забралась твоя красота за кудыкину гору. Иди на окраину, авось, кто подвезёт.

Ругать Вера себя не могла – делала всё, чтобы быстрее дооформить документы на опеку. Да только ведь государственные бумаги в России никогда быстро не подписывались.

Кивнув советчице, пошла на окраину райцентра – вдруг и вправду кто-то будет ехать. А нет – придётся и впрямь пешком. Далековато, но к ночи точно дойдёт.

Пожалела, что купила пряников да халвы – теперь этот килограмм тащить двадцать километров. Идти или всё же постоять? Всего на каких-то пять минут опоздала – и теряй теперь половину дня. Одно счастье, что документы приняли…

Сплетя косичку из трав, рюкзаком приладила сумку на спине, высвободив руки. Оглянувшись с последней надеждой на Суземку, тронулась в путь. Потихоньку да помаленьку, за мечтами да песнями и дойдёт…

 
Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы пионеры – дети рабочих…
 

Нежаркий ветерок пузырил юбку. Поначалу Вера стыдливо одергивала его, потом улыбнулась страхам и перестала обращать внимание на игры ветра с подолом: тут и захочешь – никто не увидит на двадцать вёрст вокруг.

 
Радостным шагом, с песней весёлой
Мы выступаем за…
 

Из-за поворота вылетела машина, и Вера едва не присела, утихомиривая лезгинку ветра с юбкой. Чёрный джип с молнией на дверце пронёсся посреди дороги, и отступившая в пыль Вера гневно обернулась вслед. И прикусила язык – джип разворачивался.

– Далеко, девушка? – в окошко остановившейся рядом иномарки выглянул круглолицый водитель.

– Так вы же ехали в Суземку, – не дала себя обмануть Вера, прикрывая травяную плетёнку. Ей интересен тот транспорт, который по пути.

– Так вам часа четыре идти до любого села, а мне крутануться – пятнадцать минут.

Разница во времени произвела впечатление, и Вера пожала плечами:

– В Журиничи.

– Садитесь, доброшу.

– Так вы в Суземку…

– Так пятнадцать минут…

Улыбнулись повторам, и Вера быстро сняла с плеч поклажу. Позорная плетёнка отрываться не хотела, и пришлось затолкать её внутрь сумки. Не без робости открыла дверцу с нарисованной молнией. В салоне оказалось настолько чисто, что она скосила глаза на свои пыльные туфли. Торопливо протёрла их о щиколотки.

– Что-то не видел я вас в Журиничах раньше, – плавно тронув машину, поинтересовался водитель. – Меня Борис зовут. Борис Сергованцев.

– Меня Вера. Родионова. Мы только приехали, буду учителем.

– Тогда наверняка не последний раз видимся, – Борис, не отрывая взгляда от дороги, дружески протянул руку. Дотянуться смог лишь до колена попутчицы, и прежде чем Вера отдернулась, сам вернул ладонь на руль – не придавай значения, это всего лишь товарищеский жест.

Только как не придавать, если сумка подмяла под себя платье и колено оказалось оголённым.

– Мне неудобно. Давайте я выйду. Вам же в Суземку, столько времени из-за меня потеряете, – напряглась Вера.

– А мне жалко ваши ножки.

Огляди Борис её ноги, Вера точно потребовала бы остановиться, но водитель безразлично продолжал смотреть на дорогу, и она успокоилась.

– А я по приказу партии и правительства поднимаю сельское хозяйство по линии фермерства, – доверительно открыл тайну своей деятельности и достатка Борис. И наконец, повернулся к попутчице, оглядел её. Не удержался от комплимента: – Красивая. Повезло Журиничам.

И снова, опережая протестные действия Веры, переключился на дорогу. А Вере волнение: как реагировать на подобные откровенности? Вроде не наглеет, а на добрые слова грех обижаться. Только и никто не дает повода и прав распускать руки и язык…

Впереди показалось жёлтое пятно автобуса, который они так легко догнали. Наверное, лучше пересесть в него. Однако Борис добавил скорость:

– Через пять минут будете дома.

Ещё через минуту догнали велосипедиста, выехавшего на дорогу со стороны Тихоновой пустыни. Вера узнала деда Федю, устало крутившего педали. Несмотря на затемнённые окна, прикрыла лицо рукой, боясь, что хозяин дома увидит и узнает её в салоне. Он на велосипеде, а она королевой… Хотя что здесь постыдного или запретного? Надо полагать, Борис любого отставшего довёз бы…

Из-за лесополосы, разделяющей поля двух соседних колхозов, показалась журиничская водонапорная башня с кокетливой шляпкой аистиного гнезда. Дальше – уже людские глаза и пересуды…

– А можно… я пройдусь, – с мольбой обернулась Вера к нежданному спасителю. Только бы не обиделся и не посчитал за неблагодарную…

Водитель с пониманием отнёсся к просьбе, начал притормаживать, дотягивая расстояние ближе к селу.

Едва машина замерла, Борис уже с нескрываемым восхищением оглядел её.

– Не смотрите так.

– Я хорошо смотрю.

– Я чувствую, что хорошо. Но… Мне неудобно.

– Ты красивая. Очень, – вдруг мгновенно перешёл на «ты» Борис. Не позволяя Вере никакой реакции, заторопился: – Не ругайся. Я рад, что увидел тебя. Можно, я вечером приеду сюда же? Как стемнеет…

– Нет! – Вера распахнула дверцу. – Спасибо вам большое, я бы и впрямь долго шла. До свидания.

– Но я буду ждать.

– Нет, – уже на ходу замотала головой Вера.

– Всё равно буду!

Едва не вприпрыжку Вера заторопилась в село, благо машина осталась стоять на месте. Пусть уезжает. Ни к чему всё это… Но почему он стоит? Обиделся? Она не хотела.

Не выдержав, обернулась. Борис, сойдя на обочину, рвал цветы. Ясно, что не для неё, мало ли кого встретит на обратной дороге. А знакомство и впрямь неожиданное и приятное.

Заторопилась к дому, но сбоку вдруг мелькнула огромная тень, заставившая её испуганно податься в сторону. Из окна неслышно подъехавшего джипа Борис протягивал ей букет полевых цветов. А ведь ей сто лет не дарили их. Вообще не дарили!

Едва она взяла подарок, Борис бросил джип вперёд, резко, двумя движениями развернулся и, коротко просигналив, пронёсся мимо. Значит, и впрямь опаздывал, а из-за неё теперь будет нестись, навёрстывая время…

Вера смотрела вслед, пока машина не скрылась за лесополосой. Счастливо уткнулась лицом в жёсткий букет и теперь уже в самом деле вприпрыжку побежала к селу, боясь, что дед Федя успеет доехать на своём велосипеде раньше, чем она скроется за калиткой.

Вечером попыталась быстрее уложить Оксанку с Женькой, но те колобродили, поминутно требовали её к себе для разрешения споров.

– Спите, мне во дворе прибраться надо. Или со мной пойдёте? – припугнула неурочной работой.

Ребята замолкли, и она выскользнула из дома. Прислушалась, но гула машины не уловила. Вылила из ведра остатки воды, нетерпеливо-неспешно направилась к колонке – всё ближе к околице. За неё, конечно, не пойдёт, но интересно бы узнать, приезжал ли Борис. На такой машине, как у него, из Суземки и впрямь – всего пятнадцать минут.

Деревенская тишина, в отличие от городской, наполнена звуками, но ни один из них не относился к шуму мотора. Ну и ладно. И с чего она взяла, что такой представительный и богатый глянет на неё, с травяной тесёмкой через плечо?

Расплёскивая воду от быстрой ходьбы, пошла обратно к дому. По-хорошему, надо подумать о том, чтобы завести в хозяйстве живность. Для той же маломерной козы трава за селом даром. А за ним тишина… Но с чего она взяла, что пошла бы на свидание? В институте, будь желание, каждый день могла менять женихов. Да только вместо свиданок в детдом к Оксанке с Женькой бегала при первой возможности. Сейчас собрались все вместе, а личной свободы, получается, ещё меньше стало. Смешно. Но зато вместе. Столько билась…

Погремела на крыльце ведром, давая понять ребятам, что вернулась. Спустилась, выглянула за калитку в огород. Его по весне Фёдор Максимович-то распахал, засадил картошкой, но надо полоть, трава поднялась выше ботвы. Если взять ведро и пройти по межам, то сразу за частоколом и суземская трасса. Кому какое дело, что она собирает в ведро? Может, жёлтые горошинки пижмы. Посушить на зиму. Насколько помнится, она и от ран, и от язв, и спазмов сосудов. Опять же и против моли, блох всяких. Сколько времени дом стоял нежилой? То-то. Надо промыть его внутри именно с настоем пижмы. Если к тому же набросить платок на голову, никто и не узнает, даже если и увидит случайно.

Несмотря на возраст, это было первое назначенное Вере свидание. В институте в самом начале учёбы и впрямь знала одну дорожку и одну заботу – в детдом, заслужив среди студентов репутацию «синего чулка». Но даже когда редкие для пединститута ухажёры расхватали более свободных подруг, Вера продолжала снисходительно посмеиваться над парнями: это просто вы не знаете, какая я на самом деле! Как бы не оказалось поздно и не стали кусать себе локти, товарищи женихи.

Не стали. Со второго курса подружки принялись играть свадьбы, пошли «курсовые» детишки. Вот тут и подкралась если не паника, то тревога: а что же она? Чем ущербна? Чего греха таить, сама стала поглядывать на парней: где ты, суженый-ряженый, в красный угол посаженный? Где же тебя так долго носит?

Перед самым распределением разозлилась – да пошли вы все куда подальше, и без вас хорошо. Нашла силу демонстративно отказывать во внимании даже тем немногим, кто на выпускном вечере приглашал на танец. Может, была и не права.

Скорее всего, не права, потому что сейчас извивается среди бурьяна, оберегая себя от крапивы и репейника. Плохо, что не надела брюки. Хотя платок при брюках – это, наверное, смешно…

Представлять себя со стороны не хотелось, а уж давать оценку тем более. Идёт – и идёт. Встретит Бориса – поговорит, с неё не убудет, а нет – и впрямь наберёт пижмы. А с козой они всё же не справятся, сена на зиму без мужских рук не заготовишь. Легче договориться и покупать у кого-нибудь банку молока. Да и не куковать же в Журиничах всю жизнь. Осмотрятся, укрепятся семьёй после пятилетней разлуки и попробуют поискать чего получше. Господи, уже пять лет, как мамы не стало…

Огороды оказались короткие, не успела про жизнь подумать – а уже и суземская дорога перед носом. Вроде никто не видел…

Тут же присела: прямо перед ней горбатился в сумерках джип Бориса. Приехал! Пообещал – и приехал. К ней! Но ведь они совсем не знают друг друга. Поманил пальчиком – и прибежала? Какая же она дурочка!

Из машины лилась лёгкая мелодия, закат, придавленный облаками, отливал багровой полосой. Набиравший силу месяц, словно пастух, собирал вокруг себя стадо пока ещё бледных звёзд. Но как же сладко от беспокойства в груди! Выйти или отползти, вернувшись домой проторенной тропкой? Но зачем тогда шла! Человек ведь ехал, столько бензина сжёг…

Медленно привстала, делая вид, что смотрит в сторону и ничего не видит. Приподняла над травой ведро. Она и впрямь вышла за пижмой. Только её найти ещё надо в сумерках. А ухо будет держать востро. Как он смотрел на её коленки! Как быстро перешёл на «ты»! Как был уверен, что она придёт!

Ох, что она делает…

– Я здесь.

Борис стоял в стороне от машины и наверняка видел все её приседания. Стало жарко, захотелось сбросить удушливый платок, но водитель уже оказался рядом. Взял за плечи, медленно, но решительно прижал к себе. Ведро мешало то ли ей сопротивляться, то ли ему прижаться сильнее, и он прошептал над ухом:

– Пустое?

– Нет, там пижма. Для отваров на зиму…

– Пойдём в машину.

– Нет!

Машина – ловушка, оттуда не убежать, там она беззащитна…

– Мы просто отъедем. Подальше от села.

Борис забрал ведро, взял Веру за руку и повёл к машине. Джип приветливо подмигнул подфарниками, отключая сигнализацию.

«Что творю, что творю», – ужасалась себе Вера, садясь в машину. Ведро загремело в багажнике. Отъезжать далеко нельзя, ребята одни дома…

Остановились на развилке дорог. Та, что шла на Украину, за ненадобностью зарастала травой, в её зелень и загнал машину Борис. Выключил фары, мотор.

– Привет, – повернулся с улыбкой.

– Привет.

– Ты почему меня боишься?

– Так я вас почти не знаю.

– А давай познакомимся ближе, – Борис протянул руку. Вера отшатнулась, но машина – она и впрямь без пространства.

– Не надо, – с мольбой попросила Вера. Где ведро? Ей домой…

– А ты со мной ничего не бойся, – не опускал руку Борис, по миллиметру приближаясь к ней.

О, как Вера чувствовала это тающее на глазах расстояние. Но ведь ничего не может произойти! Почему что-то должно произойти в такой красивый вечер? А руки у Бориса сильные, настырные, ласковые. И приучают, приучают к себе. Уже коснулся пальцами ушка. Щекотно. Мамочка…

Борис забросил руку за Веру, наклонил к себе. Впился губами в щёку – достал только до неё, зато руки принялись выдёргивать заправленную в юбку блузку.

– Не-е-ет. Пустите!

Борис послушался, но только для того, чтобы начать новую атаку. Завыл сигнал – Вера случайно нажала на него локтем, но и это не отрезвило водителя. Он уже рвал пуговички на блузке, зарывался лицом внутрь. Вере бы сжаться, закрыться, но она пыталась бороться, невольно раскрываясь всё больше и больше. Руки Бориса уже хозяйничали по всему телу, и последнее, что ей оставалось, – это ударить каблуком по колену водителя. Тот вскрикнул от пронзительной боли, но успел перехватить женскую ногу, зажать под мышкой. Руль мешал навалиться на девушку, он потянулся отодвинуть спинку сиденья, и на этот раз Вера ударила водителя коленом. Удар пришёлся куда-то в горло, Борис захрипел и сам отпрянул в угол.

Рванув дверцу, Вера вывалилась наружу. Не оглядываясь, побежала в сторону села. И лишь когда завёлся мотор джипа, в испуге оглянулась, ещё не решив, убегать в колосящееся поле или отбиваться прямо на дороге.

Машина неслась прямо на неё, презрительно сигналя. Вера даже заткнула уши, чтобы не слышать пронзительного звука. Кувыркаясь, из окошка вылетело ведро, и она едва увернулась от удара.

– Дура, – расслышала средь рёва мотора.

Поверила в спасение, лишь когда иномарка скрылась в темноте. Ноги подкосились, она села прямо на обочину и в голос зарыдала.

– За что? За что!

Сопереживая, у её ног безмолвно склонила свадебный венец на жёлтой головке ещё различимая при луне низкорослая ромашка. На женские слёзы из ржи высунулась ватага васильков. Под ногами сбился в щепоточки щавель, сам навек обделённый сладким. Здесь же тонкой змейкой распласталась по земле повилика. Репейник деликатно отодвинулся на почтительное расстояние, почти в темень, то ли давая возможность женщине побыть наедине с горем, то ли оберегая от печального зрелища выводки своих липучих младенцев с фиолетовыми головками.

– Ничего не хочу, никого не хочу, – продолжала сквозь слёзы твердить Вера.

Застыли, боясь добавить неудобств, звёзды. Очистились звуки от звонкоголосых, но влюблённых лишь в самих себя, сверчков. Ветер, в иных ситуациях сам с охоткой вышибавший из людских глаз слёзы, переваливался неслышными волнами. Женщина плачет!

Но как не заплакать, если рядом, ближе васильков-ромашек, повилики, кислого щавеля и даже репейника, источает пронзительный горький запах полынь. А перед глазами дрожат повисшие гирляндами на тонюсеньких дужках сердечки кукушкиных слёзок. И мать-и-мачеха, конечно же, никуда не делась, подвернулась холодными, не материнскими щеками под руки: плачь, женщина, плачь. В жизни всё рядом. Не ты первая, не ты последняя…