Текст книги "Василий III. История государства Российского"

В образе жизни Иоанна мы не видим больших перемен против образа жизни его предшественников. Мы видели, что сам он имел два имени, оба взятые из греческих святцев, – Иоанн Тимофей: Тимофеем он назван был в честь апостола Тимофея, которого память празднуется 22 генваря, день рождения Иоанна, последнее же имя он получил на шестой день, когда празднуется перенесение мощей св. Иоанна Златоустого. Сын его, родившийся 25 марта, в день Благовещения, получил имя Гавриила, которого память празднуется на другой день; но потом получил имя Василия, под которым и известен в истории; он был крещен через 10 дней архиепископом ростовским Вассианом и троицким игуменом Паисием в Троицком монастыре; потом Паисий крестил второго сына Иоаннова, Георгия. В княжение Иоанна III при утверждении единовластия должно было оказаться большое затруднение относительно княжеских браков; сам Иоанн в первый раз был женат на княжне тверской, но при нем же Тверь пала, и князья ее пошли в изгнание; оставались князья рязанские, зависимые на деле, равные по праву князьям московским, но они находились уже в таком близком родстве с последними, которое не допускало новых браков. Таким образом, великий князь должен был заботиться о приискании невест сыновьям и женихов дочерям среди иностранных владетельных домов; но здесь, как справедливо заметила отцу королева Елена, главное затруднение состояло в иноверии. Относительно своего второго брака и брака старшего сына Иоанна великий князь успел избежать этого затруднения, женившись сам на царевне греческой и женив сына на дочери православного воеводы молдавского; но мы знаем, какие следствия имел брак старшей дочери Иоанновой Елены, долженствовавшей оставаться православною в Литве и Польше; понятно, почему Иоанн старался отыскать в Венгрии семейство владетельных князей сербских, православных; старания его на этот счет остались безуспешны, равно как искание женихов и невест в Дании, в Германии; он принужден был уже в последний год жизни женить старшего двадцатипятилетнего сына Василия на Соломониде Сабуровой, выбранной из 1500 девиц, представленных для этого ко двору; отец Соломониды, Юрий, потомок ордынского выходца Мурзы Чета, не был даже боярином; но еще прежде великий князь выдал вторую дочь свою, Феодосию, за боярина, князя Василия Даниловича Холмского; понятно, как неприятно было Иоанну выдавать дочь за одного из служивых князей – бояр, которые уже назывались холопами великокняжескими. Неуспех Иоанна в искании невесты для сына среди княжен иностранных имел важное следствие: иностранная княжна на престоле московском необходимо сближала бы и мужа, и подданных с прежним отечеством своим и вообще с Западною Европою, содействовала бы сильнейшему усвоению плодов цивилизации, введению новых обычаев и как в этом, так и в других отношениях имела бы более значения, более влияния по самому высокому происхождению своему. Значение Софии Витовтовны и Софии Палеолог, кроме личного характера их, много объясняется их происхождением; София Палеолог принимала иностранных послов; после нее, при великих княгинях и царицах из подданных, этого обычая не видим. Воспитанная в тереме, дочь московского боярина или менее значительного служилого человека переносила и во дворец свою теремную жизнь; великий князь, как великий князь, оставался одинок на своем престоле.

В ответе послам императорским Иоанн объявил, что в Русской земле нет обычая показывать дочерей женихам или сватам прежде окончательного решения дела. Тем же послам он отказался объявить о приданом своих дочерей, отозвавшись, что неприлично великим государям вести об этом переговоры, но прежде приказывал своему послу разведать, на сколько тысяч золотых манкупский князь давал приданого за дочерью, которую предлагал в невесты князю Иоанну Иоанновичу. При описании свадьбы дочери великокняжеской Феодосии, выходившей за князя Холмского, говорится о тысяцком, дружке, дружке поддатном, о двух лицах, державших ковер княжой, о конюшем, при котором находились 15 человек детей боярских, о поезжанах жениховых, о священнике со крестом при постели, о лицах, находившихся у саней великой княгини Софии, с которой вместе ехала и невестка, великая княгиня Елена, о свещниках, коровайниках, фонарниках и проч.

Из иностранных источников узнаем, что вследствие известных изменений в отношениях великого князя к дружине и вообще к подданным изменилось и обращение его с ними. Венецианский посол Контарини говорит, что Иоанн имел обыкновение ежегодно объезжать разные области своих владений, и в особенности посещать одного татарина, которого содержал на жалованье на татарской границе для ее охранения.

Свадьба Василия и Феодосии.

Лицевой летописный свод. XVI в.

В то время как Русь Северо-Восточная – государство Московское увеличивалось областями, соединение которых было прочно по единоплеменности и единоверию народонаселения, на западе, по недостатку нравственных и физических сил к сопротивлению на востоке, в то время владетели Руси Юго-Западной, великие князья литовские и короли польские, ослабляемые внутреннею борьбою между составными частями своих владений, не препятствовали образованию на востоке могущественного и враждебного владения, которого государь уже принял титул государя всея Руси и прямо объявил, что Русская земля, находящаяся за Литвою и Польшею, искони его отчина и что он хочет ее добывать. В это решительное для всей Восточной Европы время, когда московский князь, освобождаясь окончательно от страха перед Азиею, начинал на нее наступательное движение и усиливался приобретением обширных владений, вырванных из-под рук великого князя литовского, все внимание последнего было обращено не на усиление своего государства прочными приобретениями, но на приобретение соседних престолов для своих сыновей. Иоанн приобретал Новгород, Тверь, Вятку, Пермь, часть Рязани, подчинял себе Казань; Казимир также приобретал орденские земли для Польши и целые королевства для сыновей своих – Богемию, Венгрию; но Иоанн отдал все свои приобретения одному сыну, который через это получил средства к новым приобретениям, тогда как занятие престолов Польши, Литвы, Богемии и Венгрии внуками Ягайла покрыло только мгновенным величием династию князей литовских, не принеся никакой пользы родной стране их, историческое движение которой прекратилось со времени соединения ее с Польшею.

В то время как великий князь московский, становясь единовластителем обширной страны, становился вместе с тем и самовластителем ее, власть великого князя литовского и короля польского никла все более и более; в то время как московский государь самовластно располагал средствами своей страны, соперник его при исполнении своих намерений нуждался в помощи и согласии сеймов, у которых должен был выкупать эту помощь и согласие уступками, должен был постоянно опасаться и гордого прелата, который не преминет в торжественном собрании укорить короля за какую-нибудь меру, невыгодную для материального благосостояния духовенства и могущественного вельможи, который не преминет поднять знамя восстания при первом неудовольствии, и, наконец, собственного войска, которое своевольством своим не преминет испортить поход.

Иоанн московский объявил, что он волен в своих великих княжествах: кому хочет, тому их и отдаст; по смерти Казимира литовского сын его Александр писал князьям и панам Волынской земли, что паны Рада Великого княжества Литовского заблагорассудили оставить его, Александра, в Литве и на Руси для защиты от неприятеля на то время, пока не выберут великого князя. Приглашая волынцев на это избрание, Александр пишет им: «Вспомните, что вы поклялись отцу моему в случае его смерти признать господарем того из сыновей его, которого ваша милость изберете вместе с панами Радою Великого княжества Литовского». Об отношениях литовского великого князя к панам своим радным всего лучше может свидетельствовать письмо его к ним от 21 октября 1503 года касательно отпуска ногайских послов. «Нам кажется, – пишет Александр, – что послов должно отпустить; но мы отдаем дело на рассуждение и решение вашей милости: как признаете за лучшее – отпустить их или задержать, так и сделаете, потому что мы без совета вашей милости ничего в земских делах не делаем».

Мы говорили уже о том, какая перемена в отношениях великого князя к дружине произошла в Московском государстве в княжение Иоанна III. Замечено было также, что в два предшествовавших княжения, Василия Димитриевича и Василия Темного, вступили в службу великих князей московских многие князья, Рюриковичи и Гедиминовичи, которые сохраняли на службе первенствующее положение, именуясь прежде бояр; таким образом, старые московские боярские роды были оттеснены от первых мест княжескими родами. При Василии Темном три из последних занимали самое видное место: Патрикеевы, Ряполовские и Оболенские; то же значение сохраняют две первые фамилии и в княжение Иоанна III; к ним с самого начала присоединяется еще княжеская фамилия Холмских, тверских удельных, вступивших в службу московскую. Князь Иван Юрьевич Патрикеев, большой наместник, наивысший воевода московский, и зять его, князь Ряполовский, пали в борьбе с Софиею; но племянник Ивана Юрьевича, знаменитый ведрошский победитель, князь Даниил Васильевич Щеня, не подвергся опале вместе с дядею. После падения князя Ивана Юрьевича его место, место воеводы московского, занял князь Василий Данилович Холмской, сын знаменитого воеводы Даниила и зять великого князя; а второе по нем место занимал Даниил Васильевич Щеня. Таким образом, князья продолжают первенствовать, и только третье место занимает потомок старой знаменитой боярской фамилии Яков Захарович Кошкин, воевода коломенский, которого брата, Юрия Захаровича, наместника новгородского, мы уже видели в сношениях с Яном Заберезским и в местническом споре с князем Щенею-Патрикеевым перед Ведрошскою битвою. Этот спор и его решение важны для нас опять как доказательство первенствующего положения княжеских фамилий перед боярскими: великий князь, решая спор в пользу князя Щени, велел напомнить Кошкину, что прежде боярин Федор Давыдович уступал также первое место князьям. Какое множество служилых князей было во время Иоанна III, видно из того, что между воеводами, участвовавшими в Ведрошской битве, упоминается одиннадцать князей и только пять имен без княжеского титула. Князья, вступивши в службу к великому князю московскому или его удельным, вошли в состав старшей дружины, боярства, и потому называются боярами. «Пожаловал я своего боярина, князя Василия Ромодановского», – говорит удельный князь Михаил Верейский в своей духовной; под духовною Иоанна III читаем: «Тут были бояре мои: князь Василий Данилович да князь Данило Васильевич». Несмотря на то, однако, князья стоят выше бояр; грамота бояр московских к панам литовским начинается так: «От князя Василия Даниловича, воеводы московского, и от князя Даниила Васильевича, воеводы Великого Новгорода, и от Якова Захарьича, воеводы коломенского, и от всех князей, и от бояр, и от окольничих, рады (думы, совета) Иоанна, Божьею милостью государя всея Руси, братии и приятелям нашим, Войтеху, бискупу виленскому, и Николаю Радзивилловичу, воеводе виленскому» и проч. Из членов древних боярских родов московских кроме Кобылиных – Кошкиных в княжение Иоанна III находились на виду: из рода Акинфовых – упомянутый выше боярин Федор Давыдович, потом боярин Петр Федорович Челяднин, оба двоюродные внуки знаменитого Федора Свибла от двоих братьев – Ивана Хромого и Михаила Челядни; линия же самого Свибла прекратилась по смерти бездетного сына его, Семена. Из фамилий, особенно выдавшихся при Василии Темном, продолжают иметь значение Басенок и Ощера, преимущественно последний, пользовавшийся большою доверенностью великого князя и употреблявший, по свидетельству летописца, во зло эту доверенность; одинаковому нареканию подвергается Григорий Андреевич Мамон, которого отец был можайским боярином; наконец, с важным значением являются Ховрины, потомки греческого князя Стефана, выехавшего из Тавриды, боярин Владимир Григорьевич и сыновья его – Иван Голова и Дмитрий Владимирович, казначей великокняжеский. Мы видели, что паны литовские, предполагая или желая предполагать в Москве такие же отношения, какие существовали у них, стали пересылаться о государственных делах с боярами московскими; Иоанн допустил эту пересылку, ибо видел, что иногда она может быть полезна, когда, например, нужно было, по его выражению, задрать литовское правительство насчет какого-нибудь дела; но как он смотрел на эту форму, видно из речи посла, отправленного им в стан к сыну Димитрию: «Отец твой, господин, велел тебе сказать: прислала Рада литовская к нашим боярам грамоту, и я, против той грамоты, от своих бояр написал к литовской Раде грамоту, а какову я грамоту к ним писал, и я с нее послал к тебе список, чтобы тебе та грамота была ведома».

Мы видели, как Иоанн III обошелся с князем-боярином, который решился оставить его службу и перейти к брату его, удельному князю; несмотря на то, в договоре, заключенном по его приказанию между сыновьями его, старшим Василием и вторым Юрием, внесено обычное условие: «А боярам и детям боярским и слугам между нас вольным воля». Но еще в 1474 году употреблено было средство заставлять бояр отказываться от своего права отъезда; это средство испытано было впервые, сколько нам известно, на одном из самых знаменитых бояр-князей, Даниле Дмитриевиче Холмском, который уличен был в какой-то нам неизвестной вине (быть может, в покушении отъехать), отдан под стражу, потом прощен и принужден дать на себя крестоцеловальную запись вроде проклятых грамот, которые давались князьями во времена Темного. «Я, Данило Димитриевич Холмской, – говорится в записи, – бил челом своему господину и господарю, великому князю Ивану Васильевичу, за свою вину через своего господина Геронтия, митрополита всея Руси, и его детей и сослужебников епископов (следуют имена). Господарь мой меня, своего слугу, пожаловал, нелюбье свое отдал. А мне, князю Данилу, своему господарю и его детям служить до смерти, не отъехать ни к кому другому. Добра мне ему и его детям хотеть везде во всем, а лиха не мыслить, не хотеть никакого. А где от кого услышу о добре или о лихе государя своего и его детей, и мне то сказать вправду, по этой укрепленной грамоте, бесхитростно. А в том во всем взялся (поручился) по мне господин мой, Геронтий митрополит, с своими детьми и сослужебниками. А стану я что думать и начинать вопреки этой моей грамоте или явится какое мое лихо перед моим господарем великим князем и перед его детьми, то не будь на мне милости Божьей, Пречистой его матери и св. чудотворцев Петра-митрополита и Леонтия, епископа Ростовского, и всех святых, также господина моего, Геронтия митрополита, и его детей, владык и архимандритов тех, которые за меня били челом, не будь на мне их благословения ни в сей век, ни в будущий, а господарь мой и его дети надо мною по моей вине в казни вольны. А для крепости я целовал крест и дал на себя эту грамоту за подписью и печатью господина своего, Геронтия, митрополита всея Руси». Но одних духовных обязательств и ручательств было недостаточно; Иван Никитич Воронцов обязался: если князь Данило отъедет или сбежит за его порукою, то он платит 250 рублей; пять свидетелей стояли при этом поручительстве; когда поручная кабала была написана и запечатана печатью Ивана Никитича, то последний, ставши перед князем Иваном Юрьевичем Патрикеевым, объявил ему об этом, и Патрикеев приложил к кабале свою печать.

Название бояр введенных и путных сохраняется. От времен Иоанна III дошла до нас любопытная жалованная грамота: «Се яз, великий князь Иван Васильевич, пожаловал семь Василья Остафьевича Ознобишу санничим в путь, и вы, бояре, и слуги, и все люди того пути, чтите его и слушайте». Это известие показывает нам, какое широкое и потому так теперь сбивчивое для нас значение имело слово «боярин». Известие об этих мелких боярах саннича пути показывает, что и на севере были бояре, подобные западнорусским путным боярам, хотя здесь слово «путный», кажется, означает дорожный, гонца, как после и на севере путные ключники, например, значили просто: дорожные ключники; употребление слова «путный» в разных значениях еще более затемняет дело. О западнорусских путных боярах говорится в уставах об управлении королевских волостей 1557–1558 годов: «Бояре путные стародавные должны владеть двумя волоками, с которых должны платить все повинности, а на службу тяглую и в подводы ходить не обязаны; но если по приказанию нашему поедут на дорогу, то в этот год ничего не платят, а без нашей воли и указа урядники наши на дорогу их никуда не посылают». Кроме названий придворных чинов, известных в прежнее время, встречаем названия: постельничего, сокольничего, ясельничего, дьяка постельного. После присоединения княжеств и уделов дворы прежних князей их не сливались с двором великого князя московского, и потому видим разделение служилых людей на двор великого князя и на детей боярских городовых. Великая княгиня, мать Иоанна III, имела свой двор, который во время похода присоединялся к двору великокняжескому под особым своим воеводою.

О богатстве князей-бояр во время Иоанна III можем судить только по завещанию главного из них, князя Ивана Юрьевича Патрикеева: завещатель делит между женою и двумя сыновьями недвижимое имущество, состоящее из двух слобод, 29 сел и 13 селец главных, кроме селец и деревень, приписанных к селам; кроме того, луга и места городские; некоторых крепостных людей отпускает на волю, других делит между женою и сыновьями; между этими людьми находим названия: стрелка, трубника, дьяка, поваров, хлебников, портных мастеров, бронников, садовников, псарей, рыболовов, мельников, утятника, сокольника, огородника, плотника, серебряного мастера, истопника, страдников. Завещатель упоминает о своих куплях и об отцовском благословении. Относительно кормлений до нас дошли любопытные жалованные грамоты, данные Иоанном литовскому выходцу, пану Ивану Судимонту Кондратьевичу, получившему в Москве звание боярина введенного; в первой грамоте говорится: «Бил мне челом Яков Захарьевич, что вам обоим на Костроме сытым быть не с чего; и я, князь великий, Якова пожаловал городом Владимиром, а тебе придал другую половину Костромы, с правдою (с судом)». Потом Судимонт был пожалован городом Владимиром под князем Данилом Димитриевичем Холмским. О даче поместий упоминается под 1500 годом в летописи, где сказано, что великий князь по благословению Симона-митрополита взял за себя в Новгороде Великом церковные земли владычни и монастырские и роздал детям боярским в поместья; но в одной разрядной книге находим любопытное известие, что по взятии Новгорода по государеву изволению распущены были из княжеских и боярских дворов служилые люди, послужильцы, и помещены в Вотской пятине; здесь насчитывается таких новых помещиков 47 родов. В известии об окончательном покорении Вятки говорится, что великий князь земских людей – вятчан посадил в Боровске и Кременце и поместья им дал.

Таково было средство, употребленное для увеличения числа ратных людей. Кроме так называемых служилых людей, или старой дружины, бояр, детей боярских и дворян, Иоанн III послал в казанский поход 1470 года московских сурожан, суконников, купчих людей и прочих всех москвичей, которых пригоже, по их силе, и поставил над ними особого воеводу, князя Оболенского. При осаде Смоленска сыном великокняжеским Димитрием видим в московской рати посошных людей, собранных с сох. Псковской летописец сообщает нам известие о наборе войска в его родной области; в 1480 году по случаю войны с ливонскими немцами выставлено было с четырех сох по коню и человеку; в 1495 году по требованию великим князем вспомогательного войска для шведской войны псковичи собрали (срубили) с десяти сох по конному человеку; в 1500 году для войны литовской они брали с 10 сох коня, с сорока рублей – коня и человека в доспехе, а бобыли составляли пеший отряд; в Псковской летописи упоминается кованая рать, из иностранных известий узнаем только, что так назывались лучшие конные полки. Мы видели, что в войнах псковитян с немцами участвовали также охочие люди (нерубленые люди, охочий человек) из Псковской волости и потом прихожие люди, приходцы из других областей. В московской рати упоминаются козаки, наконец, в состав русской рати обыкновенно входят полки татарские: кроме полков, приводимых служилыми царевичами, татары были, как видно, поселены в разных московских волостях; так, в распоряжениях об отправке посла в Крым читаем: «Ехать с Дмитрием Шеиным татарам, провожать им Дмитрия в Перекопь, в Орду, из Ростунова, Щитова, Коломны, Левичина, Сурожика, Берендеева, Ижва». Одних из этих татар посол должен был отпустить, дать им волю, других оставить с собою «в Перекопи на лежанье» для вестей.

Хан Ахмат идет на Русь.

Лицевой летописный свод. XVI в.

По свидетельству псковского летописца, число московского войска, загородившего дорогу Ахмату в первое его нашествие, простиралось до 180 000, растянутых на полутораста верстах; число войска, посланного на защиту Пскова от немцев в 1481 году, простиралось до 20 000; новгородской силы во время Шелонского боя было 40 000; столько же было московского войска на Ведрошской битве, если верить Стрыйковскому. Войска ходили по-прежнему сухим путем и по рекам: так, в 1470 году войска, назначенные в поход на Казань, плыли из разных мест к Нижнему реками Москвою, Клязьмою, Окою и Волгою; под 1467 годом встречаем известие, что войска отправились на Черемис из Галича 6 декабря и пошли лесами, без пути в жестокие морозы. Относительно продовольствия войск во время похода встречаем следующие известия: при описании похода на Казань князя Стриги-Оболенского в 1467 году говорится, что войска возвратились без успеха, истомленные, потому что осень была холодная и дождливая, корму начало недоставать, так что многие ратные люди в постные дни ели мясо, лошади мерли с голоду; во время второго похода Иоанна III на Новгород великий князь тверской присылал сына боярского отдавать кормы по отчине своей; потом уже, находясь под Новгородом, Иоанн велел всем воеводам посылать за кормом половину людей, а другую половину оставлять у себя; наконец, до нас дошли грамоты Иоанна III, по которым запрещалось полкам, идущим в поход, останавливаться брать кормы, подводы и проводников по волостям, принадлежащим Троицкому Сергиеву монастырю. Из всего этого видим, что войска брали съестные припасы по местам, по которым проходили. Из оружия упоминается огнестрельное – пушки, тюфяки и пищали. При описании войн псковичей с немцами мы уже видели, что немцы брали верх своим нарядом или артиллериею; при осаде городов псковские пушки действовали не очень удачно: так, при осаде Нейгаузена псковичи били городок пушками, пустили в него большою пушкою, но колода у нее вся изломалась, и железа около разорвались, что заставило снять осаду. Войска по-прежнему состояли из пяти частей: большого полка, правой и левой руки, передового и сторожевого полков. Еще сохранялся старый обычай браниться перед битвою: пред началом Шелонского сражения «новгородцы по оной стране реки Шелони ездяще, и гордящеся, и словеса хулные износяще на воевод великого князя, еще же окаяннии и на самого государя великого князя словеса некая хулная глаголаху, яко пси лаяху». Мы видели, что казанский поход 1469 года не удался от недостатка единства в движениях, от недостатка подчиненности. Для введения последней великий князь должен был прибегнуть к строгим мерам: когда сын его, князь Димитрий, возвратясь из Смоленского похода, пожаловался отцу, что многие дети боярские без его ведома отъезжали в волости на грабеж, его не слушались, то Иоанн велел этих ослушников схватить, бить кнутом на торгу и многих в тюрьму бросить. Уже встречаем известие и о местничестве как явлении, препятствовавшем успеху военных действий; при описании Казанского похода Архангельская летопись говорит: «А воеводы судовой рати нелюбье держали между собою, друг под другом идти не хотели». Привыкши защищаться от немцев в крепких стенах своего города и потом, после ухода неприятеля, мстить ему вторжением в его землю немногочисленными отрядами для опустошения, псковичи, как видно, не любили или не умели сражаться правильным строем; об этом можно заключить из следующего летописного рассказа: «Погнались воеводы великого князя и псковичи и нагнали немцев в Очеровах на Могильнике; немцы обоз (кош) свой поставили поодаль от себя и сказали: “Когда Русь ударится на кош, то мы воспользуемся этим и выйдем из Псковской земли; если же ударится на нас, то тут нам сложить свои головы”». Псковичи первые ударились на кош, за ними москвичи и начали между собою драться за немецкое добро, чудь, находившуюся при обозе, всю перебили; немцы в это время напали на москвичей и псковичей, и была с ними сеча, но небольшая. Князь псковский Иван Горбатый начал загонять псковичей, чтоб не ехали по одиначке, и они все по закустовью, и начали ему псковичи прозвища давать – опремом и кормихном. При осаде городов били пушками, стреляли стрелами, приметывали примет; первым делом осажденных было сжечь этот примет.

Ахмат в оба нашествия свои не заставал Иоанна врасплох, что, вероятно, было следствием бдительности русских сторожевых отрядов, высылаемых в степи; Иоанн жаловался Казимиру, что русские люди ездили на поле оберегать христианство от бусурманства, а литовские люди напали на них из Мценска, Брянска и других мест; потом жаловался, что литовцы перебили московских сторожей на Донце, сторожей-алексинцев, сторожей на Шате.

Относительно состояния дружины, или военного служилого сословия, в Руси Юго-Западной мы узнаем, что здесь в описываемое время название «дворянин» уже получает важное значение, какого в Московской Руси не имеет: так, в жалованной грамоте великого князя Александра 1499 года дворянином называется знаменитый князь Василий Глинский. От описываемого времени дошел до нас большой ряд жалованных великокняжеских грамот князьям, панам, боярам на временные владения, или на хлебокормления, и на вечные владения городскими местами и селениями; в грамотах обыкновенно говорится, что имения эти даются самому пожалованному, его жене, детям, будущим потомкам, вечно и непорушно, с пашенными землями, бортными, подлазными, с сеножатьми, с озерами и реками, с бобровыми гонами, езами, перевесьями, болоньями, ловами, с данями грошовыми и медовыми, со всякими входами, приходами и платами (уплатами), с землями пустовскими, с млынами (мельницами) и с их вымалками, ставами и ставищами, с рыбниками, с речками и потоками их, с колодезями, с борами, лесами, гаями (рощами), дубравами и хворостниками, с лядами и лядищами, с данями куничными и лисичными, со всяким правом и панством, с мытами, явками, капыцинами, со всеми боярами и их имениями, с слугами путными и даньниками, с слободичами, что на воле сидят, с людьми тяглыми, с куничниками, лейтами, конокормцами. В Киевской области княжата и панята, хотевшие ехать в чужие края, должны были сказаться королю или его наместнику и, когда устроят в своем имении службу так, как бы она была при них самих, тогда могут ехать, если только земской службы не будет; но в неприятельскую землю ехать не могут. Киевлянин, по королевским грамотам, пользовался тою же честью, как литвин, ничем перед последним не понижался; волости киевские держали только киевляне, но киевлянам король раздавал городки, кому хотел; князья, паны и бояре литовские, владевшие имениями в Киевской земле, обязаны были служить с этих имений вместе с киевлянами сами, своими головами. Урядники коронные не имели права судить слуг и людей княжеских, панских и боярских. В уставной Волынской грамоте говорится, что староста не смел срамить злыми словами князей, панов и земян, не смел казнить их и сажать в башню; но если кто из них провинится, то староста извещает короля и поступает с преступником по королевскому наказу; если обвиненный потребует суда королевского, то староста отпускает его к королю, назначивши срок, когда он обязан стать перед последним; князя, пана и земянина староста или наместник один не судит, но имеет при себе князей, панов и земян.

Думают, что относительно управления при Иоанне III последовал переход от прежнего управления посредством только известных лиц к управлению посредством известных присутственных мест, или приказов; думают, что при Иоанне III несомненно должны были существовать приказы: Разрядный, Холопий, Житный, Новгородский. Но ни в одном памятнике, дошедшем до нас от княжения Иоанна III, не упоминается о приказах; и если некоторые приказы должны были явиться непременно при Иоанне III, то не понимаем, почему некоторые из них не могли явиться ранее, если уже не хотим обращать внимания на молчание источников; не знаем, почему, например, Разрядный, Холопий приказы не могли явиться ранее? По некоторым известиям, Иоанну приписывается разделение России на три части: Владимирскую, Новгородскую и Рязанскую – и образование для каждой из них отдельного приказа под названием трети. Но с этим известием мы не можем согласиться, ибо Рязанское Великое княжество не было присоединено еще при Иоанне.

В городовом быте Северо-Восточной Руси произошло важное явление: главный представитель быта старых русских городов, Новгород Великий, приравнялся своим бытом к городам Низовой земли. Мы видели, как скудны были наши известия о быте Великого Новгорода, как трудно было по этим известиям составить о нем ясное, определенное понятие; посмотрим, нельзя ли будет теперь, при последнем столкновении Новгорода с великим князем, дополнить несколько наши сведения о различии между бытом Новгорода и бытом городов низовых. Иоанн III потребовал от новгородцев, чтоб государство его было такое же в Великом Новгороде, какое оно в Низовой земле, на Москве; тогда новгородцы просили, чтоб великий князь объявил, как его государству быть в Великом Новгороде, потому что Великий Новгород низовского обычая не знает, не знает, как государь держит свое государство в Низовой земле. На это Иоанн отвечал: «Наше государство таково: вечевому колоколу в Новгороде не быть, посаднику не быть, а государство все нам держать». Итак, быт Новгорода рознился от быта низовых городов тем, что в Новгороде был вечевой колокол, было вече, чего в низовых городах не было; следовательно, если мы встретим в источниках, что в том или другом низовом городе, даже в самой Москве, было вече, то это слово, означающее неопределенно всякое совещание, хотя бы даже между немногими лицами, потом означающее исключительно на северо-востоке народное восстание, мятеж, – это слово не должно вводить нас в заблуждение, заставлять предполагать, что в низовых городах могло быть что-нибудь похожее на быт старых городов, уцелевший и, вероятно, сильнее развившийся в Новгороде. Требование Иоанна, чтоб в Новгороде вечевого колокола не было, и потом известие, что вечевой колокол действительно был взят из Новгорода и отвезен в Москву, очень важны; существование одного вечевого колокола предполагает существование одного правильного, обычного веча, созывавшегося по звону этого колокола лицами правительственными, князем, посадником, следовательно, другие веча, созываемые противниками князя или посадника по звону других колоколов, не на обычном месте, не были собственно вечами, хотя по неопределенности, обширности значения слова и называются так; в некоторых списках сказания о Тохтамышевом нашествии говорится, что и в Москве по отъезде великого князя «сотвориша вече, позвониша во все колоколы, и сташа суймом народы мятежницы, крамольницы». Ясно, следовательно, что вечей, или восстаний, в Москве на людей, хотевших бежать от татар, в Ростове – на татар, в Костроме, Нижнем, Торжке – на бояр, вечей, созываемых всеми колоколами, не должно, по одному тождеству названия, смешивать с вечами Новгорода и других старых городов: Смоленска, Киева, Полоцка, Ростова, где жители, по словам летописца, как на думу, на веча сходились, и что старшие решали, на то пригороды соглашались. В известиях о последних минутах вечевого быта в Новгороде мы встречаем другое, еще более важное известие о большом вече; при исчислении неисправлений новгородских к великому князю летописец говорит: «А на двор великого князя, на Городище, с большого веча присылали многих людей, а наместником его да и послу великого князя лаяли и бесчествовали». Если было большое вече, то было и малое – совет, заседание правительственных лиц в противоположность большому, всенародному вечу.